Текст книги "Королевский штандарт"

– Кто это был?

– Верно это часть полка Владислава Цихорского. Самого его я не видел, но больно на его манер похоже.

– Кто это?

– Один из шляхты, что заодно с Падлевским, те еще лисы. Знал я его по делам ранним, но не уверен, он ли командовал войсками, али нет.

Цихорский и впрямь был причастен к сражению, в отряде действовали обученные им солдаты, но сам он был далеко от тех земель.

В то время Калисто шел по ночному Петербургу без дела, его голова кипела от разных мыслей, и потому он решил немного проветриться. Его взгляд пал на двух прусаков, за которыми он так пристально следил. Они бежали от кого-то, крича по-немецки. Позже он увидел всадника в маске, который выстрелил в одного из убегавших, тот, вскричав, упал. Достав шпагу, он проколол ею раненого, пока тот не успел еще упасть. Догнав второго преследуемого, всадник всадил свое орудие ему в спину. Аллегро спрятался за углом и наблюдал за всем этим издалека, тихо уйдя с этого места, он долго не мог прийти в себя. Наутро поднялся шум, нашли тела двух неизвестных людей. Странно, но никто не узнавал их, и потому не было никакого расследования. Провал миссии хоть и не стоил итальянцу жизни, но расположение короля он потерял бы точно, потому он решил остаться и узнать о случившимся, во что бы то ему не стало.

Кристиан и Иван не были привязаны к полку Степина, потому собирались уезжать по разным городам на следующий день. Они горевали о Гурьеве, но как солдаты были готовы к любому повороту событий. Друзья даже не подозревали, что в этот момент в другой части Польши полк Цихорского брал новые территории, освобождая их от русских или противников бунта. Неожиданно сила поляков исчезла, и они стали терпеть поражение за поражением. Цихорский передал командование Зыгмунду Падлевскому, а сам стал сражаться под его началом. Пути двух сил сложились так, что столкновение Лапоухова и Падлевского было неминуемым, оставалось не ясно лишь когда и где. Гофман стал замечать, что на польской земле Лапоухов стал сам не свой, всегда был грустным и неохотно отвечал на все вопросы. Он не трогал его, когда тот уходил куда-то, чтобы побыть одному.

***

Время, выбранное мной, очень сложно для пера, хотя буду лжецом, если скажу, что какой-то период истории легок и понятен. Но эпоха, которую описываю я, мой дорогой читатель, сложна по-своему. Уже давно отгремели карнавалы и елизаветинские торжества. Петербург не озарялся фейерверками, но этот отрезок времени все равно влюбляет в себя любого, кто хотя бы раз услышит о тех днях. Войны, которые начинались, не успев закончится, омрачали то время, но эпоха чести и мужества все равно будет называться – «XIX век».

Глава 12

Иван и Кристиан сидели возле пылающего костра, ночной мартовский воздух веял сыростью. У Лапоухова еще оставались дела в Вильно, поэтому он решил повременить с поездкой во Львов. У прусака было все готово, и потому завтра утром он готовился выдвигаться в Варшаву. Гофман не был уверен, что именно туда все же доставят Йована, но других зацепок у него, к сожалению, не было. Подбрасывая ветки в костер, Иван поинтересовался:

– Ты остановишься в Гродно?

Кристиан взял в руки хворост:

– Если мой конь дотянет, да.

Подбросив в догорающий костер веток, он внезапно спросил Ивана, почему тот в свои пятьдесят два года не имеет жены и детей. Лапоухов заметно побледнел и опустил глаза, но все же ответил:

– Было то лето 1830 от Рождества Христова, находился я здесь на подавлении первого их восстания. Была у меня жинка, красавица, на момент начала бунта я с ней в Лукове у родни ее гостил, она все рвалась со мной ехать в Варшаву, тамо надобно было по царскому указу обоз перехватить с орудием, да предателей – заговорщиков русских пленить. Взять я ее с собой не взял, да дал указ сидеть дома и ждать меня. Отправить ее в Москву я не мог, в тот год поляки особо люто бесчинствовали, грабили кого, а кого и убивали. Как сейчас вижу, стоит она передо мной, на крыльце, слезы льет. Говорю я ей «Что ты по мне, как по усопшему плачешь? Видишь, весь пред тобой стою, жив да здоров». Она лишь меня перекрестила, да и с крыльца убежала в дом. Я котомку накинул и в путь. Через две недели в Варшаве узнал от друга, что в Лукове волна поляков прошла, грабили и жгли дома. Я в тот же день приехал, да только схоронили ее уже. Поляку одному она понравилась внешностью, тот ее с собой увезти хотел, да не далась она в руки иноверцу, назвав себя православною женою. Ударила его камнем, а лях тот в нее из пистолета выстрелил. Когда поляки ушли, мать ее к ней подбежала, она уже хладная была, только крестик свой в руке сжимала, я сей крест с тех пор ношу, и как будто хранит он меня, чувствую, что она за меня тамо молится, – помолчав мгновение, он добавил. – Ничего, Марьюшка, скоро свидимся с тобою.

Иван угасал, его ум омрачился воспоминаниями. Он побледнел еще больше, и уже стал походить на покойника. Выражения его лица сделалось грустным, будто он оплакивал кого-то из родни, стоя перед гробом. Руки, в которых он держал ветки для костра, дрожали, и, казалось, он начинал слабеть. Но Лапоухов держал себя в воле, и подчинял себе все чувства. Гофман, который в душе корил себя за этот вопрос, бросил в пламя несколько палок и произнес:

– Ты со смертью то погоди, еще повоюем с тобою.

– Как нам уготовано, друг мой, так и будет, – произнес Иван, не отрываясь от пламени. – Ты прости меня, если что не так сделал, кто знает, может и видимся в последний раз.

– Отставить мысли дурные, давай лучше спать ложиться, я завтра на рассвете выезжаю, будить тебя не буду, как приеду во Львов, тебя отыщу.

Иван снял с груди свой крест и протянул его Кристиану.

– Друг, возьми его себе, ты свой потерял, когда мою душу спасал.

– Но как же память?

– Кресты не для памяти носят, им тебя Христос защищает. Ты меня уже сохранил, дело тебе предстоит нелегкое, а ты без крестика вовсе, пусть тебя хранит Господь, мой друг. Надеюсь, свидимся.

Иван положил его в руку Кристиана. На этих словах они ушли готовиться ко сну, оставив костер дотлевать.

***

Ночь объяла собой Петербуржские улицы. В столице, так же как на Кавказе, почивали солдаты, охранявшие границы от северных недругов. На улице было спокойно и тихо, лишь только топот копыт уносил тихий ветер куда-то вдаль. Этот топот не стихал, медленно перемещаясь в сторону дворца. В Петербург въехал всадник, это был улан. С плеч его свисал карабин, а из ножен был едва заметен надетый на рукоятку сабли темляк. На его голову была надета монгольская конфедератка, тело обличено в темно-синюю куртку, из достаточно легкого сукна. Воротник был поднят вверх, а рукава смутно напоминали камзол. Куртка охвачена синим поясом, который держался на трех крючках. Ниже надеты рейтузы, которые были то ли порваны, то ли прорезаны острой саблей. На ноги надеты потрепанные солдатские чеботы. Казалось, этой обуви больше лет, чем их хозяину.

Конь шел равномерно, а всадник уверенно держался в седле. Если бы местные жители увидели его, они наверняка бы подумали, что в город вернулся со службы чей-то сын, и лишь служивые люди могли понять, что в седле сидит женщина. Да, именно женщина так уверенно ехала верхом на боевом коне, и если кто-то скажет, что баба в армии, быть беде, пусть будет наречен лгуном и мерзавцем. Она была не из тех, кто желал рожать детей и хранить очаг, нет. Ее жизнью были войны, сражения и интриги. Хотя когда-то она почти стала невестой, носила длинную косу и мечтала о любви. Впрочем, обо всем по порядку.

Александра Гронская – так звали молодого улана. Русская по отцу и пруссачка по матери, она проживала в Петербурге с самого рождения. Девушка была единственным и желанным ребенком. Родители ее не могли иметь детей после того как мать Александры застудилась, упав в ледяную прорубь. Немало слез было пролито и усилий сделано. К сорока двум годам Анастасия – мать Александры, смогла забеременеть. Счастье не проходило с улиц, где находился дом Гронской. И когда родилась девочка, отец сразу же нанял гувернантку, чтобы та учила будущую леди манерам. Девушка родилась здоровой и крепкой. Она получила достойное воспитание и была довольно скромной девушкой. Уже в шестнадцать лет не было отбоя от женихов, которые то и дело сватались к ней.

Действительно, Александра была красавицей. Ее черные, словно уголек волосы запоминались всей мужской округе. Они буквально манили за собой. Голубые глаза, напоминавшие реку Неву, были всегда искренни. Телосложение ее было весьма хрупким, и казалось, она была слаба, но нет. В ней таилась сила – сила ума. Несмотря на большое количество женихов, девушка выбрала одного, самого красивого из них. Его звали точно так же – Александр. Молодой человек обожал ее, дарил полевые цветы, катал на лошади (именно он научил девушку ездить верхом), а так же учил стрелять. Звал Сашей, звал любимой. Казалось бы, жизнь сложилась так, как можно мечтать, но… Обожаниям пришел конец, когда Александр повстречался с другой, более красивой девушкой. За ней последовала вторая, третья… Он изменял бедной Саше каждый месяц. Каждый раз с новой женщиной, каждый раз в открытую. Девушка прощала раз, второй, третий, а он даже не каялся в содеянном. Однажды терпению Саши пришел конец. В дом девушки Александр ворвался в нетрезвом состоянии, девушка перепугалась не на шутку. Тот кричал довольно громко и требовал от девушки, чтобы она встала и подошла к нему. Дрожа, та встала. Едва она успела сделать три шага, как мужчина схватил ее за руку, дернул к себе и стал раздевать. Александра была непорочна, и потеря чести таким путем была равна для нее смерти. Схватив с комода заряженный пистолет, девушка спустила курок. Раздался выстрел, и окровавленное тело упало на пол. Александра села и зарыдала. О трупе узнали следующим утром, когда прохожие нашли тело молодого человека возле дома, с отверстием от пули. Никто даже не мог подумать на хрупкую девушку, которая проплакала всю ночь, став заложницей последних событий. Город подумал, что пьяный Александр подрался с неким гражданином, и в пьяной перебранке получил от него пулю. Александра каялась, но молчала о своем поступке, ведь за убийство ее ждало сильное наказание, а она всего лишь защищалась. После всего произошедшего Гронская изменилась. Девушка бежала от любви, она не верила боле никому, и потому, обрезав косы, в одночасье надела на себя уланское одеяние. Она стала солдатом в двадцать лет, и вот уже два года девушка живет не женской жизнью. Два сложных и невыносимых года…

***

Кристиан встал с рассветом, запряг коня и, перекусивши остатками ужина, поехал в путь. Кругом было свежо и тихо, казалось, что еще спит вся Польша, даже недруги-заговорщики еще мирно почивают в своих хатах. Гофман любил рань, любил на рассвете скакать галопом по полям, либо вскачь ехать к реке, чтобы напоив коня, а затем долго гулять верхом. Кристиан наполнился воспоминаниями, ему хотелось вернуться в детство, когда он, беззаботный прусский ребенок, мечтающий о путешествии в далекую Порту, не ведал, что такое Россия, не знал, что ему придется провести там часть своей жизни и обрести по-настоящему истинную любовь. Он скучал по Анне – так в наше время уже не скучают. Казалось, каждая часть его тела тянулась в сторону России, в Петербург. Он представлял, как скоро вернется вместе с ее отцом, после чего заберет ее с собой в Берлин, где они проживут долгую полную любви жизнь.

К концу дня Гофман прибыл в Гродно, где остановился на постоялом дворе, желая накормить своего коня и отдохнуть самому. Дав денег хозяину гостиницы, Кристиан получил ключ от комнаты. Едва расположившись, он уснул крепким прусским сном.

***

В то самое время Иван закончил все свои дела в Вильно и уже выдвинулся во Львов. Миссия, которая легла на плечи Лапоухова, была весьма ответственна. Дело в том, что русские разведчики доложили о тайном заговоре организации «Земля и воля» и некоторых польских революционеров. Иван не имел даже малейшего понятия о месте и времени собраний восставших. По приезду Лапоухова, его ожидали в поместье Казимира Слушки, давнего приятеля Ивана. Там должно было пройти собрание и решиться план дальнейших действий. Ехать до Львова Лапоухову приходилось более недели, и он сотню раз покаялся, что выехал ночью. Было гораздо легче согласиться ехать с Гофманом, ведь до Гродно им было по пути. Приехать на постоялый двор он смог только утром, когда Кристиан уже выехал в путь.

***

Девушка упорно училась играть на фортепиано, постепенно она стала замечать дурное со стороны своего учителя. Она стала подозревать, что он тайком от нее что-то ищет в ее доме, но это были лишь подозрения. Девушка продолжала учиться, списывая все на свою чрезмерную настороженность.

Урок для Анны закончился, и они с учителем простились. Девушка неожиданно заметила, что шкатулка, в которой лежало кольцо – его она клала туда перед каждым занятием – стоит не ровно. Она со страхом подошла к ней и открыла – кольцо было на месте. Девушка поняла, что Виктор что-то ищет, но не знала что. Она спрятала все ценности и решила следить за каждым его шагом, не оставляя одного. Когда Виктор пришел на следующий день, Анна не отходила от него, и едва он пытался уйти в другую комнату, делая вид, что рассматривает внутреннее убранство, как девушка нарочно нажимала не на ту клавишу, хотя у нее уже довольно хорошо получалось. Таким образом, она не давала шанс рыться в личных вещах. Позволить ему уйти она тоже не могла, потому что не знала, чего ему нужно, и оттого вела с ним игру. Очень хрупкая девушка противостояла хитрому мужчине с неизвестными намерениями. Знал бы об этом Кристиан, который, кстати говоря, приближался к новой ночлежке, то, конечно же, развернул бы своего коня, немедленно направившись в Петербург.

***

В столице было уже восемь часов вечера, Аллегро стоял возле гостиницы, дыша свежим воздухом. На его глаза легли две женских руки.

– Кто бы Вы ни были, я не желаю новых знакомств.

– Даже моего?

Перед ним предстала она:

– Андреа? Что ты тут делаешь?

Русоволосая девушка с карими глазами предстала перед ним. Она смотрела на него с улыбкой. Это улыбку и любил Аллегро больше всего на свете. Он сравнивал ее с полетом ласточки – таким же легким и таким же прекрасным. Девушка тихо сказала, продолжая улыбаться:

– Прости меня, мой милый, но я не смогла быть одна там.

– Как ты нашла меня?

– Я спросила у Альберто, он единственный знал, где ты.

– Я только доберусь до него.

– Не серчай на него, он воссоединил нас.

– Но теперь, вместо того, чтобы исполнять свою миссию, я буду стараться оберегать тебя от этой страны.

– Не серчай!

Девушка коснулась его губ, нежно поцеловав. Он ответил на поцелуй. Они, два влюбленных итальянца, стояли посреди чужого города, чужой столицы, чужой страны.

Андреа была из тех девушек, кто ставил чувства выше разума. Она была подобна шекспировской Джульетте, и, кстати, имела точно такую же внешность. Эту трагедию она обожала, и то было ее любимой книгой. Девушка осуждала главную героиню за ее неразумие, но сама была такой же. Да, она не раз признавалась себе, что никогда не уйдет добровольно из жизни, даже вслед за Калисто, но она была уверена, что готова подарить ему свою жизнь или отдать ее за него, если то потребуется. Андреа ужасно горевала, после уезда возлюбленного. Сидя вечерами в одиночестве, она прочитала половину домашней библиотеки, куда, кстати говоря, входило более восьмидесяти книг. Девушка совсем не пила вина, и потому единственным, чем она могла заняться в позднее время, были книги. Дни ее коротались довольно медленно и мучительно. Она вспоминала их знакомство, когда он, как средневековый рыцарь, вступился за ее честь с человеком, который желал силой подчинить ее себе. Так же она вспоминала их прогулки, их вечера. С ним время текло немыслимо быстро, и не успевало наступить утро, как уже подходил конец вечеру. Эта девушка была источником непреодолимой любви, но не той, которая находится в нашем понимании в это время, а любви настоящей и чистой.

Мой дорогой и горячо обожаемый читатель, позволь мне предаться рассуждению об этом загадочном чувстве: что есть любовь? Многие ответят, что это долгосрочная привязанность, которая проявляется в качестве симпатии. Нет, нет, и нет, у любви нет срока давности, она не является симпатией и уж тем более привязанностью. Все, что ощущают люди при первых встречах – влюбленность, но и это еще не любовь. Представьте, что Вы рядом с дорогим человеком, который в данный момент спит. О чем Вы думаете, глядя на него? Что Вы готовы отдать за него свою жизнь? Готовы дарить свое тепло, когда ему холодно? Когда Вы рядом, Вам безумно хорошо вместе, и Вы говорите ему о том, что сделаете для его счастья все. Но когда время разрыхляет тело вашего супруга, вы уже не видите в нем того, кого полюбили, и понимаете, что чувствам пришел конец. И если Вы это понимаете, тогда грош цена Вашим чувствам и знайте, что Ваша любовь была бутафорией. Настоящая любовь не может прекратиться, и ей нет финала. Настоящая любовь терпит все лишения, она не оскверняема.

Возможно, ты предашь меня суду, мой дорогой читатель, за мои слова, но на то есть твое личное право. Для того и пишутся романы – для суда, в первую очередь, над самим собой. Но не о том я хочу вести дальнейшую речь.

Андреа как никто другой знала, что такое любовь. Они жили вместе три года, жили в тайном браке. Мало кто знал, даже из близких друзей, что родители Калисто, а в частности отец, был против девушки, и настаивал, чтобы сын пересмотрел свои взгляды. Со временем Аллегро вырос и стал жить один, тогда Андреа и стала его женой. О том знала только мать, желающая счастья сыну и молчала. Не решив более ждать, девушка узнала у друга семьи Альберто местонахождение супруга и отправилась в незнакомую страну совершенно одна, желая поскорее увидеть любимого. Калисто был рад, искренне рад, ведь, наконец, в этом государстве появился один человек, способный заменить миллионы проживающих здесь.

Глава 13

Лапоухов подъезжал ко Львову, когда его внимание привлек неизвестный ему полк. Услышав русскую речь, он подъехал ближе.

– Здравы будьте, россияне!

Грубый голос из толпы пробурчал:

– Кто таков?

Человек имел украинский акцент. Иван понимал этот язык, так как ему часто приходилось бывать в тех землях. Он даже мог слагать предложения, правда, на суржике – смешанном русско-украинском языке.

– Иван Лапоухов, царский солдат.

– Все мы тут царские солдаты.

– А с кем я честь имею?

– Петро Добрынин, повстанцы мы.

– Знать за поляков воюете?

– За царя-батьку воюем, с левобережной Украини поднялись, все кто не желает отделяться.

– Так чего вы тут ходите, коли битвы в сотнях верст отсюда?

– А ты обернись.

Иван обернулся и увидел надвигающийся отряд.

– Кто это?

– Це поляки, Цихорский с Падлевским скачут, потворы.

– Так знать я не случайно тут, знать с вами обязан бой дать.

– Так оголяй свой клинок, дамо им березовой каши.

Невесть откуда появился еще один отряд, в котором Лапоухов узнал своего сослуживца.

– Нащи скачут, ну братья, айда!

Повстанцы закричали и поскакали навстречу шляхте, русские уже нагнали их и начали бить. Сражение закончилось так же молниеносно, как началось. Отряд Падлевского был разбит и отступил, Цихорский бежал в числе первых, бунт, который так хорошо начинался, теперь должен был продолжаться без него. В мыслях Владислава был побег в Пруссию. Русская пуля не настигла его, и он смог затеряться в траве. Русский отряд приветствовал братьев украинцев и с ними Лапоухова, но скоро русские помчались догонять остатки полков. Меж тем украинцы праздновали малую, но безоговорочную победу.

– Гэй молодца, гэй добре!

Добрынин ликовал, Иван подъехал к нему.

– Петро, а что ж это вы за Россию? Слыхивал, что Украина желает независимости.

– Будучи цилыми, мы вильными будэм. Як два браты поодынце слаби, так и мы з вамы врозь сгинем.

– А ты получается потомственный казак?

– Нит, батька мой украинец, мать тоже, и бабка по матери, и по линии бабки в Войско Запорожское уходят, а дид по батьку з Пензы у мене.

– Да земляки мы, получается?

– Ты с Украини?

– Так с Пензы!

– Ну, ты с дедом моим земляк, а я себя украинцем считаю. Що ты дале робити собрался?

– Во Львов скачу, слышал я, что там шляхта собирается.

– Знамо, там. Микита, неми бумагу.

Молодой украинец принес лист и перо с чернилами, Петро начеркал что-то на нем.

– Вот тебе адрес, по нему як солнце сядет, поляки збираются, скотиняки. Руководит ими пан Замойский.

– Януш?

– Он, сукин сын.

– Братцы, пусть ваш путь будет добр. Вы далече направляетесь то?

– Що не ведаю, то не ведаю. Як справи пидуть, то робити будем!

– Так может вам сопровождение нужно? Гляжу, вооружены вы не лучшим образом.

– Не треба. Ты идь у своих справах, а мы сами себе сопроводим! А пана Замойского награди сталью острой, будь ласка!

– Уж награжу. Ну, тогда бывайте, даст Бог, свидимся!

– Було. Вперед казаки.

Отряд тронулся, а Иван продолжил двигаться во Львов. Через несколько часов он был на месте, расположившись на постоялом дворе, немедля направился на поиски дома, где велось тайное собрание шляхты.

***

Калисто шел по улице, его любимой не оказалось в номере, и он не знал, куда она пропала. Итальянец кричал ее имя и что-то на итальянском – девушки не было нигде. Он был чрезвычайно напуган и в голове крутились самые страшные мысли. Наконец Калисто услышал голос позади себя, обернувшись, он увидел ее. Андреа тихо шла по улице ему на встречу.

– Где ты была? Куда ты ходила? Где твоя куртка?

Он в панике кричал. Девушка испугалась, и быстро отвечала:

– Я гуляла. А куртка, я ее не нашла, поэтому пошла так.

– Ты не должна никуда ходить без меня, слышишь?

– Прости, я просто хотела погулять по России.

Девушка неожиданно заплакала, Аллегро прижал ее к себе?

– Прости меня, я ужасно испугался за тебя, – Калисто обнял ее, – Никогда не ходи одна, я буду гулять с тобой, но только не ходи одна.

– Я больше не буду, обещаю.

– Глупая моя!

– Тут недалеко есть водоем, там очень красиво, я хочу побывать там с тобой.

Она схватила его за руку и куда-то побежала, Калисто следовал за ней.

***

Николай все так же гулял, опустив голову, в ней совсем не было мыслей. Его остановила чья-то рука.

– Стой, горбатый, – за это время у него действительно начал расти горб. Возле него стояло двое мужчин высокого роста, лет тридцати.

– Простите, уважаемые, что вам надобно от меня?

– Чего ты все ходишь здесь, детей наших пугаешь? Они плохого ничего не сделали, чтобы такое страшилище видеть.

Никитин не ответил, он опустил голову и хотел продолжить путь, но почувствовал удар по лицу. Не устояв на ногах, Николай упал на землю, его продолжили избивать кулаками. Он не издал ни звука, весь окровавленный Никитин очень долго лежал на холодной земле. Найдя в себе силы, он встал и дошел до дома, едва он добрался до постели, как рухнул на нее. Его нос был разбит, а все тело было в синяках. Руки отказывались слушаться, потому что на них пришлось много ударов. Его избили ни за что, но Николай корил себя, он думал, что достоин этих побоев. Слезы покатились из его глаз, хотя в момент избиения он не проронил ни одной. Лежа на кровати, он уснул, не раздеваясь, сил не было даже на то, чтобы снять куртку.

***

Лапоухов приблизился к дому, адрес которого ему дал Петро. Подойдя к окну, он затаился, там действительно велось собрание. Самые громкие возгласы исходили от Гельтсберга, его Иван знал прекрасно. Он слышал все планы шляхты и уже готовился к налету, но услышал освист. Лапоухов обернулся и увидел Януша с направленным на него пистолетом.

– Вот ты москаль, вот ты подлюга.

– Сдавался бы ты лучше, пан. Скоро наши ребята за тобой придут.

– Я твоих солдат не боюсь, у нас для них приготовлено свое, – он с минуту помолчал. – Как я долго ждал, чтобы поквитаться с тобой.

– Так за что же?

– За тридцатые годы. Я ж тогда еще к тебе пришел, но не застал. Зато жинку твою нашел, стоите вы друг друга, такие же честные и упрямые.

– Что? – его ноги задрожали.

– Надо было дождаться, тогда бы вас в семейный склеп положили.

Иван оторопел.

– Так это ты Марьюшку…

Он выхватил пистолет, но Замойский успел выстрелить первым. Лапоухов упал, но дал огонь в ответ. Пуля попала в плечо Януша. Шляхтич не стал добивать его, он ушел в дом, где остальные всполошились после выстрелов. Иван умирал, последнее, что он видел, было звездное львовское небо, молодой месяц и больше ничего. Его путь на этой земле закончился, как и закончилась моя история о нем, мой дорогой читатель. Мне искренне жаль расставаться с этим героем, ведь Иван был одним из самых первых, кого я создал в своем романе. В вечер, когда только задумывал его. Но порою автор не властен над судьбой своего персонажа. Случается то, что должно случиться, и каждая смерть дает что-то познать. Лапоухов ушел, но память о нем жила без него. Он успел сделать очень много, хоть умер безвременно. Его тело впоследствии нашли русские жители города, молодая семья. Они узнали Ивана. Именно он в тридцатые годы спас эту самую девушку из рук сильного шляхтича, который хотел опорочить ее честь. Муж смастерил гроб, а жена читала по нему Псалтырь. На третий день он был похоронен. На погребении присутствовали лишь двое супругов и их сын солдат, который троекратно выстрелил в небо в память о погибшем воине, ушедшем за тихую Русь.

***

Тем временем указом Александра II из ссылки возвратился Виктор Жарков, осужденный декабрист. По суровому стечению обстоятельств, он не получил амнистию при воцарении Александра Николаевича. Неизвестно по какой причине, о нем не говорили и не распространялись. Узнав о том, император, наконец, издал указ об освобождении Виктора.

***

Перенесемся в минувшую ночь. Александра Гронская вошла в таверну, едва успев открыть дверь, она увидела темный силуэт и уловила едва слышные голоса. Почувствовав неладное, девица-улан обогнула трактир и увидела нелицеприятную картину. Два поддатых военных рвали одежду на бедной девушке. Та плакала, кричала и рвалась, но она ничего не могла сделать с более сильными ей мужчинами. Один из них сорвал с жертвы куртку, а второй стал расстёгивать свой ремень. Внутри Александры взыграли воспоминания: точно так же она терпела от возлюбленного. Сама того не понимая, девушка вскинула свой пистолет и едва прицелившись, совершила выстрел. Пуля раскромсала череп одного из насильников. Второй выхватил шпагу и бросился на девушку. Достав свой клинок, Александра стала фехтовать с налетчиком. Неожиданно девушка споткнулась о лежачий камень и рухнула навзничь. Подошедший уже занес свою шпагу, чтобы пронзить улана, но Гронская ловко воспряла и ударила обидчика своей саблей – тот рухнул без признаков жизни. Александра подошла к ревущей девушке, та сидела в тонком платьице, а ее куртка была разорвана. Подойдя к ней, Гронская сняла свою накидку и надела ее на спасенную. Ее лицо было совсем незнакомо улану, но каждый из Вас узнал бы ее по описанию. Карие глаза, русые волосы и красивые женские скулы. Да, спасенной была Андреа.

Она не ходила на водоем, девушка гуляла по ночной России в ту роковую ночь. Александра села рядом и спросила:

– Как тебя зовут?

– Я Андреа, итальянка.

– Что же ты делаешь тут?

– Я приехала к своему возлюбленному.

– И где же он?

– Он спит, я не хотела тревожить его, и пошла одна.

– Тебе не следует гулять одной, тем более, возле кабаков. Пойдем, я провожу тебя домой.

– Нет, – вдруг испугалась девушка. – Калисто может увидеть тебя, и он все поймет. Тут недалеко, я доберусь. Спасибо Вам.

Девушка вскочила с земли и побежала в сторону гостиницы. Александра долго смотрела ей в след, и когда та окончательно ушла из виду, Гронская поскакала домой.

***

Прибыв в Петербург, Виктор расположился в доме, который подарил ему монарх. Жена Жаркова не последовала примеру остальных декабристских жен и уехала в Стокгольм вместе с приезжим шведом. Пятидесятивосьмилетний человек без чина и состояния должен был проживать теперь одинокую жизнь. Александр незамедлительно вызвал Виктора на аудиенцию, Жарков явился быстро и с почтением поклонился правителю:

– Доброго здравия, самодержец российский. Не серчай, что пришел к тебе в старом одеянии, не успел обжиться новым.

– И тебя приветствую, Виктор. На одежду твою не жалуюсь, ты скажи лучше, не в обиде ли ты на Родину свою?

– А за что на нее в обиде то быть? Она меня воспитала, кров дала.

– Так и ссылка у тебя была тут.

– Ссылку мне, не серчай государь, отец твой дал.

– Ну, знать было за что.

– Ну, то Бог рассудит.

– И то, верно. Ты скажи, раз не в обиде на Родину, не желаешь ли послужить ей?

– Так меня затем освободили видать?

– Освободил я тебя, так как сам того пожелал, да не моя вина, что сейчас страна моя беду переживает.

– А чего государь стряслось? Неужто опять прусаки мучают?

– Нет, с ними мы как раз и дружим, а вот Польша бунтует.

– Вон оно как, а чего от меня хочешь, государь?

– Отправить тебя в Луков: там тактик хороший нужен, а ты, я наслышан, силен в этом деле?

– Ну, раз наслышан, знать, и впрямь силен. Ну что же, я согласен ехать. Дай мне день, по Петербургу пройтись, а то сорок лет того ждал.

– Да буде так! Завтра на рассвете жду тебя в полном обмундировании, его и деньги с оружием тебе выдадут, я распоряжусь.

– Благодарю, государь.

– Так, может, останешься сейчас, ужин начинается?

– Нет, Александре, у меня в Сибири ужин был – хлеб с квасом, а от твоих изобилий у меня желудок свернется.

Виктор засмеялся, после поклонился и направился к выходу, утром следующего дня он покинул Петербург.

***

Кристиан приближался к Варшаве. Его путь был меньше пути Ивана, но толи его кони ехали медленнее, то ли отдыхали дольше, но он все еще не добрался до столицы Царства Польского. Оставалось полторы сотни верст, а впереди всего одна станция.

Гофман увидел в окно повозки, как в двухстах метрах от него идет сеча, остановив движение, он побежал туда. Русские партизаны били малочисленный отряд Поляков, сидящих в засаде. Кристиан выстрелил, и первым же выстрелом сбил с коня гусара. Достав палаш, он пошел врукопашную. Гофман махал своим клинком как мастер, и верно был таковым. Увернувшись от меча, он бил в ответ и поражал; когда бой закончился, к нему подошел человек, одетый в рейтарский шлем.

– Чей будешь?

– Я Кристиан Гофман, приехал в Польшу с делами личными.

– Неужто австриец?

Из толпы раздался голос.

– Австрийцы за нас бы не бились, прусак он, верно говорю.

Кристиан вложил свой палаш в ножны:

– Я действительно прусак, и дружбу с вашим монархом имею.

– А по какому делу ты тут, авось поможем тебе в отместку.