Текст книги "Книга Лазаря"

Виктория была загадкой. Мулатка с Кубы, да еще и беременная. Красивая и с виду неглупая женщина, казалось, знала, почему мы, все такие разные, оказались в этом месте. Даже отношение к ней бокора и Матиаса разительно отличалось от отношения к остальным. Ее даже не посылали в джунгли для сбора трав и грибов, что вызывало у меня неприязнь к беременной красотке. Первый месяц мы целыми днями продирались сквозь тропический лес, собирая травы, почки каких-то деревьев, грибы и даже мох, на который указывал бокор.

Джунгли я ненавидел и боялся их. Следуя за питекантропом, чувствовал, как вокруг из-под зеленого полога за мной следят полчища ужасных тварей, готовые напасть, укусить, загрызть, впрыснуть яд или заразить неизлечимой болезнью. По возвращении из такого похода было унизительным высыпать перед Викторией выстраданную добычу и смотреть, как она, копаясь в куче принесенных растений и грибов, с легкостью отбрасывает в сторону что-то ненужное и непригодное. Бокор, внимательно наблюдая за ее действиями, одобрительно кивал.

Моя же история, видимо, была самой авантюрной. Получив диплом преподавателя французского языка в Петрозаводском педагогическом, я, уже в полной мере ощущая унылую участь школьного учителя, подсчитал свои скудные накопления, занял у кого возможно денег и отправился в Париж. Оправдывая себя тем, что перед работой требуется серьезная языковая практика. Исходя из мизерного бюджета, остановился в «однозвездночной» гостинице на окраине города. Но деньги таяли, как лед.

За сутки до обратного рейса, не имея достаточных средств для дальнейших экскурсий, я решил просто прогуляться по округе. На одной из глухих неухоженных улочек обнаружил довольно старую церковь и решил за неимением другого объекта сделать пару снимков на смартфон. Выбирая подходящий ракурс, заметил группу католических священников, что-то оживленно обсуждающих у входа. Один из них, высокий и седой, с кожаным портфелем, невежливо уставился прямо на меня.

Сделав несколько снимков и стараясь не обращать внимания на сверлящий взгляд церковника, я неторопливо двинулся в сторону оживленного проспекта.

– Мсье! – вдруг услышал оклик за спиной. – Можно занять пару минут вашего времени?

– Да, конечно, – любезно ответил я, оборачиваясь.

Седой, что пялился на меня, бодрой походкой приблизился и протянул руку.

– Жан, – представился он.

– Олег, – ответил я.

– О-о! Алек! Отличное имя, – рассмеялся Жан.

Я не стал поправлять и даже поддержал его смех, впрочем, не очень искренне.

– Прошу прощения за прямоту, – убрал Жан улыбку с лица. – Вам случайно не нужна хорошо оплачиваемая работа в одной из наших миссий?

– Простите, нет. Я не католик и завтра улетаю домой.

– Принять католичество никогда не поздно, – снова улыбнулся Жан. – Но получить хорошо оплачиваемую работу можно и не успеть.

То, как он это сказал, здорово меня задело. Я тотчас представил гнетущую атмосферу уроков французского языка в одной из петрозаводских школ. И размер ежемесячной заработной платы.

– О какой сумме идет речь? – поинтересовался я, конечно, имея в виду «о какой работе идет речь».

– Две тысячи евро в месяц, плюс две тысячи подъемных, – сразу ответил Жан. – Проживание, питание и медицинское обслуживание входят. Работа – помощь руководителю миссии в заботе о выживании коренного населения Африки. Раздавать гуманитарные пожертвования, нести культурные ценности, ничего обременительного. Можно даже не креститься.

– Почему именно я? У меня даже визы нет в эту Африку, извините – в страну. А в какую страну, кстати?

– В Республику Конго, – ответил Жан. – Что касается того, что выбрали вас, то я священник и отлично вижу, что вы нам полностью подходите. Считайте это христианской интуицией.

Жан открыл портфель и достал несколько скрепленных листков бумаги.

– Вы можете ознакомиться с контрактом, он достаточно детализирован. С нашей стороны все заполнено. Посмотрите, пожалуйста, и, если примете решение, позвоните по телефону, указанному на последней странице. Телефон круглосуточный. Приятного вечера!

Жан пожал мне руку и, твердо ступая по асфальту, направился в сторону стоянки такси у большого торгового центра. В гостинице я внимательно прочитал контракт, каждая страница которого была увенчана гербом Ватикана. В графе «Обязанности», как и говорил Жан, было прописано: «Оказание помощи местному населению и руководителю миссии». Не так кратко, конечно, но никакого подвоха в остальном тексте я не обнаружил. Может, и правда – вот так собраться с духом и поехать? Спонтанно, не размышляя…

Спонтанно не получилось, и до полуночи я слонялся по убогой тесной комнате, пытаясь принять решение. В конце концов набрал телефонный номер, выделенный жирным шрифтом. Судя по голосу, трубку снял Жан. Когда я сказал, что готов ехать, он ответил так, будто и не сомневался в моем согласии: «Отлично. Машина заедет завтра в десять», – и отключился.

Через час на телефон пришло уведомление о зачислении на мой банковский счет четырех тысяч евро. В тот момент, занятый мучительными попытками рационально оправдать свой поступок, я и не подумал о том, откуда Жан может знать номер моего счета…

Утром я позвонил родителям и сообщил, что мне повезло завербоваться переводчиком в археологическую экспедицию в Канаду. Минимум на полгода и с отсутствием всякой связи. Мама заохала и всплакнула в трубку, но в ее голосе я почувствовал нешуточное облегчение. Моя взрослая жизнь с регулярными гулянками и постоянно меняющимися девушками уже давно была для нее тяжким бременем. К тому же любимая пятнадцатилетняя сестра, живущая в одной комнате с родителями, алчно и настойчиво намекала на необходимость освободить комнату в тесной двушке для подрастающего поколения.

Без десяти десять я стоял на рецепции несмотря на то, что все еще не мог принять решение – ехать или нет. Ровно в десять к отелю прибыло такси, и водитель просигналил длинным гудком. Я вышел наружу, волнуясь и чувствуя некоторую слабость в ногах. Рядом с водителем сидел священник и приглашающе махал мне рукой. Закинув багаж на заднее сидение, уселся рядом, и такси направилось в сторону аэропорта. Священник обернулся и сказал:

– Меня зовут отец Матиас, я руководитель миссии. Пожалуйста, ваши билеты и сопроводительное письмо.

Он протянул мне бумаги, которые я начал просматривать. Билеты на рейс до Браззавиля, гарантийное письмо и бланк авторизации Ватикана с вензелем и еще одним гербом. Зеленый крест, напоминающий мальтийский, но на белом щите с синим ободом и неразборчивой надписью на латыни.

– Откуда вы знаете данные моего паспорта? – спросил я, рассматривая бумаги.

– Из гостиницы, – сообщил мне отец Матиас. – Как и номер вашей банковской карты.

Его слова меня успокоили. Ватикан – достаточно серьезная контора.

– И еще одно, – протянул мне священник золотой католический крестик. – Пожалуйста, наденьте и не снимайте до прибытия на место. И, кстати, вот ваш медицинский сертификат о прививке против желтой лихорадки. Без нее в страну въехать проблематично. Пожалуйста, если по прибытии жандармы в аэропорту будут задавать вопросы – предоставьте отвечать мне и не создавайте лишних проблем.

– Да, конечно, – кивнул я. – Буду нем, как рыба.

Посадка в самолет прошла безо всяких осложнений. Единственный вопрос, который мне задали на паспортном контроле, был об отсутствии визы в Республику Конго. Отец Матиас, стоявший позади меня, подсунул пограничнику листок, украшенный вензелями и штампом какого-то ведомства Конго.

Спустя восемь часов самолет приземлился в аэропорту Майя-Майя в Браззавиле. Визу мне вклеили и проштамповали прямо на паспортном контроле. Конечно, после предъявления Матиасом волшебных бумаг. На стоянке нас уже ожидал грузовичок-фургон, привозящий продовольствие в миссию…

Пронзительный свист бокора мгновенно смыл поток воспоминаний. Мой выход. Я выбрался из гамака и, потянувшись, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Отодвинув в сторону дремавшую Мари, открыл сетчатую дверь и вышел под палящее солнце. Начался мандраж, и во рту сразу пересохло. Нарочито медленным движением, сдерживая дрожь в руках, достал из-под рубашки свою куклу. Внимательно проверив расположение щеп, взялся за головку одной, воткнутой в область солнечного сплетения, и медленно вынул. В желудке противно екнуло. Тщательно примерившись, быстро воткнул щепу кукле в центр лба. В голову будто ударила молния, и на глазах выступили слезы. Еще минуту я усиленно дышал, пока боль не прошла. Затем, пытаясь выглядеть спокойным, подошел к загону со змеями и взглянул на стоящего рядом бокора. Тот кивнул. Я наклонился, сосредоточился на тени от своей головы и шагнул в загон с шипящими злобными рептилиями…

Меня сразу начало трясти от страха, и я прилагал невероятные усилия, чтобы держать себя в руках и концентрировать внимание на тени, отбрасываемой головой. Перемещаясь как можно медленнее внутри огороженной площадки, я вздрагивал всякий раз, когда какой-нибудь бумсланг таранил меня треугольной мордой и отползал в сторону. В один момент сразу три змеи взобрались на мои ботинки и принялись шипеть друг на друга, широко раскрывая пасти с ядовитыми клыками. Пот заливал мне глаза и капал прямо на змеиные головы, вызывая приступы еще большего беспокойства у рептилий. Останавливаться я не решался. Бокор говорил, что в состоянии неподвижности более сложно удерживаться в тени, чем в движении.

Я даже не пытался понять, сколько времени прошло, и, приложив ладони к вискам, чтобы ограничить поле зрения, медленно бродил по загону до тех пор, пока не потерял ориентацию и не уткнулся носками ботинок в стальное ограждение. Почти запаниковав от неожиданности, сделал шаг назад. И рифленым каблуком придавил извивающееся туловище змеи…

Сдержав рефлекторный порыв к бегству, переступил через бьющуюся на земле гадину и продолжил движение. Бумсланг вполз в мою тень, высоко подняв голову и бешено лакая воздух раздвоенным языком. Со слов бокора я знал, что змеи не должны воспринимать меня как угрозу. Предполагалось, что они чувствует дуновение ветра, течение воды или падение камня. Но эти рассуждения помогали слабо, и со страхом справиться не удавалось. На мгновение я утратил концентрацию и тут же понял, что ядовитая рептилия меня «увидела».

Раздался свист бокора.

Я рванулся в прыжке назад и вправо и неловко упал за пределами загона, едва не растянув левый голеностоп.

– Плохо, – проскрипел над ухом голос неандертальца, – очень плохо…

Прихрамывая и истекая потом, я добрался до крыльца миссии и ввалился в прихожую, случайно наступив на руку спящей у порога Мари. Разбуженная, она зашипела на меня громче, чем змеи в загоне.

– Извини, Маруся, – задыхаясь, просипел я. – Мне нужна вода – и срочно.

– О-о, да ты живой, – с издевкой заметила Мари. – Очень жаль, что змеи тебя не сожрали.

– Дорогая моя, иностранная Мари, – раздражаясь, ответил я. – Змеи не едят людей, как известно всем образованным людям. Людей жрут крокодилы, если ты помнишь.

Хромая по направлению к кухонному блоку, где находился бак с питьевой водой, сзади услышал всхлипывания и невнятные оскорбительные высказывания в свой адрес. Наполнив большой кувшин, вернулся обратно. С моего гамака было отлично видно происходящее в загоне. Следующей должна идти эта наркоманка, и я не хотел пропустить ни мгновения этого зрелища.

Мари стояла на коленях, уткнувшись головой в дверной косяк, и тихо ныла. Ну что же, любовь зла – полюбишь и Эдмона.

Бокор снова свистнул, и девушка, тяжело поднявшись, вышла наружу и зашлепала к загону. Не останавливаясь и не дожидаясь сигнала, скинула резиновые тапочки, перешагнула через железную ограду и на мгновение исчезла.

Я принялся поочередно фокусировать зрение на ржавом пятне ограждения и большом камне на другом берегу реки, стараясь, чтобы этот процесс происходил безостановочно. Наконец, посреди площадки появилась полупрозрачная тень древесного ствола с качающимися ветвями. Дерево расплывалось и сквозь него проступали очертания фигуры Мари, которая в следующее мгновение исчезала, превращаясь в полупрозрачную туманную тень раскидистого высокого куста. Стало понятно, что происходит. Мари ходила по загону и собирала змей. Бумсланги, которых она держала в руках, извивались и пытались освободиться. Когда бокор свистнул, дерево-Мари отбросило рептилий в дальний угол и покинуло загон.

Бокор обучал нас раздельно, и до этого я никогда не видел, как Мари входит в тень. Матиас уверял, что внимание другого человека может поначалу мешать процессу концентрации. Однако мне всегда было интересно – каким видят меня другие, когда я нахожусь в тени. Когда я спрашивал об этом нашего антропоида, он неприятно посмеивался и говорил, что я выгляжу как тупая обезьяна. Сам он, видимо, считал себя красавчиком.

Обращение Мари со змеями было удивительным. То, что для меня оказалось тяжелейшим испытанием, она проделала, даже не воспользовавшись куклой. Достала из своего рванья сигареты и закурила, направляясь к дверям миссии.

– Браво! – крикнул я ей и зааплодировал.

– Заткнись, дурак, – сказала она и прошлепала в кладовку.

Дремота навалилась неожиданно и вскоре перешла в тяжелый полуденный сон, прерванный воплем боли. Неловко подскочив в гамаке, я вывалился на пол, приземлившись на ушибленную ногу.

У загона лежал всхлипывающий Хосе, зажимая ладонью левое предплечье. Один из бумслангов, извиваясь на песке, пытался скрыться в растущих рядом со зданием кустах. Ему помешал бокор. Догнал и, схватив за шею, отнес к ограждению, куда и бросил к остальным.

Хосе явно был плох. Однако бокор, нисколько не торопясь подошел к нему и, приложив усилие, разжал его пальцы, сдавливающие место укуса на руке. Я было подумал, что он собирается наложить жгут или отсосать яд, как не раз видел по телевизору. Но неандерталец поступил проще. Достал из-за пояса нож и в долю секунды срезал толстый кусок плоти с руки Хосе. Тот громко взвыл и потерял сознание.

Бокор внимательно осмотрел рану вместе с подоспевшим Матиасом, полил ее какой-то фиолетовой жидкостью и наложил повязку из обрывка замызганной тряпки. Святой отец что-то крикнул мужчинам йоруба, возившимся с лодкой. Двое из них подбежали, вцепились в ноги несчастного Хосе и поволокли его в лазарет – брезентовую палатку с нарисованным на ней красным крестом, где хранились медикаменты и стояли две походные кровати для больных.

Заправляла в лазарете молодая, улыбчивая и опрятная африканка из Браззавиля по имени Ния, которой повезло окончить медицинский колледж и получить работу в миссии. Мне она нравилась, потому что была симпатична, всегда доброжелательна и не раз спасала меня от выворачивающих кишечник наизнанку приступов диареи, вызванных местной микрофауной. Ния не была йоруба и принадлежала к какой-то народности, запомнить название которой мой мозг был просто не способен. В отличие от деревенских, чей пигмент имел слабый коричневатый оттенок, кожа Нии была настолько черна, что посреди самой темной ночи ее фигура и лицо выделялись, как сгусток мрака на светлом фоне. Йоруба относились к ней уважительно, но соблюдали дистанцию в отношениях. Наверное, поэтому она жила в этом же лазарете, во втором брезентовом отделении, где находились душ, туалет, кровать и большое деревянное напольное распятие. Питалась она вместе с нами в столовой миссии и, судя по всему, была истовой католичкой.

Я надумал было сходить в палатку и принести соболезнования Хосе, с которым у меня сложились приятельские отношения, но африканская послеполуденная жара так расслабила мое тело, что я снова забрался в гамак и погрузился в легкую дрему.

Заснуть по-настоящему не удалось. Из деревни донеслись звуки барабанов и торжественное пение десятков голосов. Я понял, что настало время выхода Виктории. Деревенские в ней души не чаяли, и сама она проводила среди йоруба каждую свободную минуту. Помогала женщинам готовить, варила зелья из трав, возилась с детьми. Я проникся мнением, что для деревни высшими авторитетами сейчас были Матиас и Виктория. И еще вопрос, кто был на первом месте.

Матиас, бокор и рекруты явно представлялись местным неизбежным злом, которое необходимо было терпеть, не проявляя неприязни. Тем более что влияние священника подкреплялось регулярным прибытием грузовичка с одеждой и продуктами, часть которых мы разгружали в деревне. В отдаленных поселениях Конго питание представляло собой серьезную проблему. Особенно мясо. В повседневное меню жителей входили коренья, личинки, маниок, ямс, куриные яйца. Те, кто жил на берегу реки, еще могли разнообразить рацион рыбой, но без приличных снастей накормить деревню в семьдесят-восемьдесят человек мне представлялось нереальным.

Только по телевизору на каком-нибудь познавательном канале ловкий и болтливый ведущий за пару часов с помощью супертехнологичной удочки мог выловить десяток рыбин, каждую весом в несколько килограмм. На деле, сколько я ни наблюдал, как мужчины йоруба ловят рыбу старой прогнившей сетью, больше восьми-десяти килограмм рыбной мелочи им привезти никогда не удавалось. Я даже обратился к Матиасу с просьбой заказать невод для местных. Рыбы в реке была тьма – было бы чем ловить. Святой отец обещал подумать.

Основным же «мясным» блюдом были грибы. Всегда думал, что самые лучшие грибы растут у нас в Карелии. Но грибы из джунглей – это просто пищевой взрыв для понимающего человека. Красные, желтые, черные, зеленые, квадратные, круглые и треугольные, невыносимо вкусные в любом виде – такие, что невозможно оторваться. Но иногда и ядовитые, конечно. Здесь уж как повезет.

Мяса и вовсе не было. Вероятно, в глубине неизведанных джунглей коротконогие пигмеи успешно добывали обезьян и даже карликовых слонов, но к большинству лесных деревень это не относилось. Поселению, в котором находилась наша миссия, очень и очень повезло. Козлятина, говядина, свинина. Крупы, макароны, витаминные наборы – манна небесная, регулярно прибывающая в тарахтящем фургоне.

Это был самый убедительный аргумент, чтобы смириться с существованием рекрутов и самого бокора, который находился в перманентном конфликте с хунганом и мамбо.

Под звуки барабанов и пение йоруба Виктория со своей обычной полуулыбкой шла к загону со змеями. Деревенские в праздничных одеждах толпой следовали за ней, пританцовывая, и, изо всех сил надрывая голоса, упражнялись в хоровом пении. На голову Виктории был надет венок из красивых розовых цветов, а на шее висела разноцветная травяная гирлянда. Сначала я подумал, что перегрелся на солнце и мне все это мерещится, но заметил стоящего у загона с приветливой улыбкой Матиаса и бокора, неумело изображающего радость и удовольствие. Я выбрался из гамака и, выйдя наружу, уселся на крыльце, предвкушая необычное зрелище. Мари, ненавидевшая Викторию, вышла и опустилась на деревянную ступеньку, демонстративно от меня отстранившись.

Пение и барабанный бой прекратились. Виктория перешагнула через ржавую стальную загородку и, пройдя в центр, села на раскладной брезентовый стул, заранее поставленный бокором. Странности начались почти сразу. Виктория не исчезла, но продолжала спокойно сидеть, положив руки на колени. Я встал и поспешил к загону, не желая пропустить ни одной детали происходящего. Мари прошлепала за мной. Успел как раз вовремя, чтобы увидеть змей, быстро сползающихся к сидящей Виктории.

Бумсланги дружно, словно повинуясь какому-то сигналу, принялись с разных сторон взбираться по ногам женщины, щупая воздух раздвоенными языками. Когда весь клубок оказался у нее на коленях, она собрала их в ладони, будто горсть толстых шевелящихся макарон, и поднесла к своему лицу. Три извивающиеся змеи тотчас устремились к ее шее, отталкивая друг друга. Я вздрогнул от омерзения. Две рептилии обвились вокруг плеч, а третья вползла ей на темя, где, свернувшись, подняла голову и принялась поворачивать ее из стороны в сторону, словно оглядывая окрестности. Остальные продолжали копошиться на коленях Виктории, обвивая ее руки и пробуя своими гнусными языками ее ноги, грудь и живот.

Раздался еле слышный свист. Виктория спокойно сняла змей с головы и плеч и, прихватив остальных с коленей, положила на землю. Бумсланги начали расползаться в разные стороны.

Едва девушка шагнула за ограду, йоруба забили в барабаны и принялись радостно танцевать и вопить песню. Крупная величавая женщина – мамбо общины – бросилась навстречу и заключила ее в объятия. Несколько мальчишек, весело визжа, кинулись к ним со всех сторон и повисли, цепляясь за платья. Отец Матиас улыбался, как кот, объевшийся сметаны. Даже бокор, обнажив свои лошадиные зубы, что-то довольно каркал.

– Выпендрилась, сучка! – зло сказала Мари и, достав сигареты, зашаркала к миссии.

– Что это было? – спросил я. – Как она так смогла?

– Тебе что, бокор не объяснял? – на ходу повернув голову, плюнула в меня вопросом Мари.

– Нет, – растерянно ответил я. – Что объяснял?

– Эта дохлая стерва может входить в чужую тень. Как сам бокор.

– Почему дохлая?

Но Мари уже скрылась за дверями миссии. Я тоже решил убраться под крышу.

Солнце начинало скатываться к горизонту, и температура воздуха в моей комнате стала достаточно приемлемой. Кондиционер не работал. Под предлогом экономии топлива для генератора Матиас отключал его от щита, который был установлен у него в комнате. Но генератор все-таки тарахтел, и напряжения хватало на слабое вращение потолочного вентилятора. Обед я пропустил, но есть сегодня не хотелось. Валялся на кровати и пытался придумать объяснение увиденному.

Бокор учил нас входить в собственную тень. Никто из рекрутов не знал, зачем это нужно. Я лично не считал это ни колдовством, ни какой-либо магией вуду. Упражнение для концентрации внимания, которое позволяло быть незаметным для окружающих. Не невидимость, но скорее способность быть нераспознаваемым. Будь то животные или люди. Хотя до людей мы еще не дошли. В любом случае для меня это выглядело как физическая или физиологическая тренировка. Что-то вроде того, как талантливые фокусники отвлекают внимание публики и демонстрируют исчезновение. Я был уверен, что принцип тот же самый, но Матиас раздражался и пытался вешать мне лапшу про то, как окружающие, животные или люди, не смогут распознать, что или кто ты на самом деле. Животные будут воспринимать тебя как объект природы, не представляющий опасности и не являющийся едой. Человек увидит знакомого или незнакомого, которого потом никогда не вспомнит. Признаться, я воспринимал галиматью, которую нес Матиас, как попытку просто запудрить мне мозги псевдонаучной ерундой про особенности восприятия, внимания и каких-то бессознательных образцов, заменяющих другие образцы где-то в таинственных дебрях головного мозга.

Для меня аналогия с фокусниками была самой понятной. Я определял вхождение в тень как один из способов отвлечения внимание от себя. Правда, необычный. Непонятно причем здесь тень и как это отвлекает внимание тех же змей, обоняние которых в разы сильнее, чем у человека. То, что сегодня мне удалось проделать, пусть и не совсем удачно, позволяло думать, что это как-то работает. Но я совершенно не понимал, для чего мне нужно быть невидимым. Воровать или шпионить я не собирался, да и миссия все-таки была католической. В чем был конечный смысл такого обучения? Матиас говорил, что постепенно мы все поймем, но меня тревожили какие-то смутные и довольно неприятные сомнения.

Слова Мари о Виктории, которая входила в «чужую тень», поставили меня в тупик. Видимо, бокор не считал меня человеком, способным освоить данную премудрость. Я вспомнил Эдмона. Как восприняли его крокодилы, когда он нырнул в самую гущу схватки за кусок тухлого мяса? Что они видели или чувствовали – кусок дерева, какое-то существо или плеск упавшего и идущего ко дну большого камня?

Зазвонивший колокол, призывающий на мессу, некстати прервал мои размышления. Сполоснув лицо в душевой, я, зевая, направился в молельный зал. Снаружи уже доносилось пение йоруба, спешащих на богослужение.

В зале, на самых последних скамьях, на значительном расстоянии друг от друга, сидели Мари и Виктория. Это меня позабавило и удивило. Обычно Виктория устраивалась в первых рядах, у самых ступеней пресвитерия, вместе с деревенскими. Но сегодня она почему-то находилась сзади, на скамье, где обычно размещались рекруты. Вошел в зал и почувствовал, как пронзительно заболела голова. Чертыхнулся про себя и вернулся в комнату, чтобы переколоть куклу. Когда щепа, выдернутая из головы, вернулась на свое место в область груди, боль прошла.

В молельном зале местные уже расселись в передних рядах, и хунган с мамбо, украшенные бусами и пестрыми лентами, устанавливали своих божков на алтарь под деревянным распятием.

Отец Матиас, безусловно, был человеком широких демократических взглядов, но сегодня явно не обошлось без пары дневных бутылок вина. Обычно он никогда не позволял ставить на алтарь статуэтки Бонди, Папы Легбы и Лоа. Этот запрет никогда не обсуждался. Йоруба проводили церемонии в отдельно стоящем деревенском общинном зале, который назывался хунфор. Однако сейчас традиция была нарушена.

Я присел на деревянное сиденье рядом с Мари, держащей между колен бутылку бордо. Увидев, что я заметил вино, протянула мне. С удовольствием сделал пару глотков и вернул обратно. Хунган и мамбо торжественно прошествовали за амвон и опустились на кафедру – широкую скамью с высокими раздельными спинками и подлокотниками.

Статуэтки и распятие, на мой взгляд, не очень сочетались друг с другом. Несмотря на то, что Бонди (искаженное от французского bon Dieu) являлся аналогом Бога Отца, Папа Легба – Святого Петра, Лоа – ангелов и духов, окружающих человека, и, может быть, они соответствовали христианской традиции, но даже мне, человеку не религиозному, такое соседство казалось некоторым кощунством.

Из-за дароносицы вышел отец Матиас и величественно прошествовал к амвону. Все деревенские, кроме хунгана и мамбо, встали и подняли руки вверх. Матиас благосклонно кивнул, жестом пригласил всех садиться и начал читать проповедь. Сегодня он читал на латыни. Я подозревал, что для него это было своего рода развлечение. Уверен, что здесь никто, кроме него, по-настоящему латыни не знал. Чаще всего он читал на французском, иногда на английском. Сегодня у Матиаса явно было римское настроение.

Под монотонный текст проповеди я вспоминал первые дни пребывания в миссии. Кроме случая с Эдмоном, меня здорово удивило задание по изготовлению кукол. Поначалу я даже думал, что нам предстоит делать игрушки для несчастных африканских детей, но бокор очень быстро заставил меня отказаться от этой мысли. Он раздал каждому по куску мягкого холста, который следовало определенным способом мять в руках в течении нескольких часов. После чего кусочком угля, вставленным в деревянную палочку, неандерталец начертил на каждом холсте контур человеческой фигурки, который следовало вырезать самому. Когда же бокор дал указание состричь ногти с рук и ног и положить их в глиняную чашку, я почувствовал себя полноценным обитателем сумасшедшего дома.

Виктория не делала куклу, но во всем помогала неандертальцу. Она срезала с моей головы прядь волос и маленькими ножницами настригла мелкие волосинки с рук и ног. То же самое проделала и с Хосе. Мари демонстративно отказалась от ее помощи и все сделала сама. Затем бокор бесцеремонно отрезал у всех по куску материи от одежды и, завернув в каждый ногти и волосы, ушел к себе.

– Я понял, – упавшим голосом сказал тогда Хосе. – Он сделает куклу и будет втыкать в нее иголки, чтобы мы выполняли все его желания.

– Нет, не так, – впервые со дня приезда услышал я голос Виктории. – Кукла будет нужна вам самим, чтобы помогать в обучении.

– Откуда ты знаешь? – неприязненно глянула на нее Мари.

– У меня уже есть, – спокойно ответила Виктория и, достав из нагрудного кармана платья готовую куклу, показала нам.

Человечек был симпатичным. С черными глазками и аккуратными стежками по бокам. К голове был пришит пучок темных волос.

– Можно посмотреть? – я протянул руку.

– Нет, нельзя, – Виктория убрала куклу в карман. – Другим нельзя.

На следующий день бокор вручил мне чучело человечка, искусно сплетенное из сухих трав и листьев, и иголку с мотком ниток.

Когда, провозившись почти весь день, я, наконец, обшил чучело холстом, он сам воткнул щепки с разноцветными головками в голову и тело куклы.

– На каждое действие – свое расположение щеп, – пояснил неандерталец. – Сначала я буду тебе показывать, потом ты сам…

Отец Матиас закончил бубнить проповедь и вышел из-за амвона. Йоруба дружно опустились на колени, опершись на приступки сидений, и принялись хором читать молитву. Когда прозвучало финальное «Omen» и все снова уселись на скамьи, к амвону величаво подошел хунган.

Высокий и тощий, он принялся страстно декламировать речь на йоруба, яростно размахивая руками и вызывая одобрительные возгласы со скамеек. Отец Матиас, сидя на кафедре, благосклонно улыбался. Спустя пятнадцать минут под восторженные крики деревенских хунган закончил пламенную речь и, загремев сиденьями, люди потянулись на выход, негромко постукивая в барабаны и хором напевая. За толпой местных вышла мамбо, прихватив с алтаря своих божков.

Открывая дверь в комнату, я заметил последней в дверях молельного зала Викторию, опустившую голову и устало переставлявшую ноги.