Текст книги "Книга Лазаря"

До хунфора – общинного зала, где проводились церемонии вуду, – я дошел за несколько минут, по пути увязая по колено в мокром песке. К моему удивлению, Мари с Хосе уже устроились на нашей низкой скамейке у левой стены. Черные свечи вокруг перистиля горели ровным желтым пламенем, освещая сидящих на своих местах хунгана, мамбо и… Викторию в наброшенной на плечи белой накидке, которую она стягивала на груди руками, оставляя обнаженными огромный живот и голые ноги.

– Сегодня будет что-то странное, – шепнула мне Мари, когда я подошел и опустился рядом на скамейку. – Посмотри на бокора.

Я пристально оглядел помещение и с трудом заметил питекантропа, стоявшего в тени митана. Удивительно, но неандерталец, которого я всегда видел только в заношенных спортивных шортах, сейчас был одет в традиционное длинное черно-бежевое полосатое платье бубу и странный черный колпак, очень похожий на классическую шляпу-котелок. Щеки и лоб его были раскрашены черно-белыми полосами, напоминающими молнии. В полумраке казалось, что он, скрестив руки на груди, сверлит взглядом хунгана, который отвечал ему тем же, играя желваками на щеках.

В хунфор, опустив головы, вошли три барабанщика йоруба. За ними следовал хор, который на этот раз состоял только из четырех женщин. При их появлении в зале повисла тревожная гнетущая тишина.

Бокор вышел в центр и громко хлопнул в ладоши. Хунган медленно встал и традиционно обратился к Папе Легба. Однако по его тону было понятно, что делает он это безо всякого желания и словно по какому-то принуждению. Торопливо поцеловав столб, вышел наружу. За ним, поднявшись со своего места, проследовала мамбо, презрительно задрав подбородок.

Никого из унси сегодня не было.

Барабанщики начали слаженно отбивать ритм, на моей памяти еще не звучавший в этом зале. Бокор, выйдя в центр с чашей, принялся рисовать круг. Пытаясь разглядеть, что он там изображает, я пропустил момент, когда Виктория скинула накидку и, полностью обнаженная, появилась перед шаманом, спиной к барабанам и хору. Замерла, опустив голову и придерживая живот.

– Не понимаю… Что происходит? – обратился я к Мари, увидев, что та встала на скамью и напряженно вглядывается в центр зала.

Словно в чем-то убедившись, она снова уселась и повернула ко мне бледное лицо:

– Там, в круге, веве Барона Самди, – выдохнула она мне в ухо.

– Самди? Что это значит?

– Его еще называют Бароном Субботой, – пояснила Мари. – Он страж мира мертвых. И шляпа у бокора, как у него.

Все еще не понимая, я собрался расспросить ее подробнее, но в это мгновение зазвучал хор, затянувший литургию на йоруба. Неандерталец тем временем перерезал горло курице и замешивал муку с кровью в глиняной чаше.

Держа чашу в правой руке, подошел к Виктории и, схватив за волосы, запрокинул ее голову. Затем с силой раскрыл рот женщине и принялся вливать раствор в горло, громогласно читая призыв к лоа.

Я не видел, как много проглотила Виктория этой гадкой смеси, но неожиданно она стала притоптывать ногами и подняла руки вверх, совершая ими волнообразные движения. Бокор положил тушку курицы в круг и ножом отрезал одну из птичьих лап. Обмакнув отрезанную лапку в чашу, присел и принялся что-то рисовать на животе голой женщины. Хор зазвучал громче, барабаны ускорили ритм, и Виктория начала танцевать.

Плавно раскачивая руками над головой, она поочередно сгибала колени и двигала тазом. В африканских танцах почти всегда присутствуют движения, имитирующие фрикции при половом акте. Но то, что вытворяла Виктория, выглядело неприятно и, на мой взгляд, даже отвратительно. Она двигала ягодицами вперед и назад с такой амплитудой и скоростью, что чудовищно огромный живот колыхался и перекатывался так, что у меня возникло опасение, как бы ее плод не вывалился на землю прямо перед бокором. Затем она перешла к круговым движениям тазом, поворачиваясь вокруг своей оси, и ее набухшая грудь начала биться о ребра, рискуя оторваться.

Бывает зрелище настолько омерзительное, что обычный человек попросту не в силах отвести от него взгляд, словно находясь под властью какого-то сильного гипноза.

Я почувствовал резкую боль в левом боку. Это Мари, видя, что я поддаюсь влиянию первобытной пляски, всадила мне локоть прямо под ребра.

– Уф-ф, – едва смог я выдохнуть. – Спасибо! Я почти потерялся в этих фрикциях.

– Похотливый козел, – сказала она, но не обидно, а даже с некоторым сожалением.

Бледный Хосе откинулся спиной на стену и закрыл лицо руками.

Барабанщики задали бешеный темп и Виктория, стоя на месте и чуть шевеля ногами, вытянула руки вперед и опустила голову. Ее тело затряслось словно под воздействием какой-то внутренней вибрации.

Наконец, раздался хриплый крик бокора, и звуки барабанов смолкли. Хор вместе с барабанщиками выскользнул наружу. Неандерталец вынес из-за столба большую каменную чашу с тлеющими углями и поставил перед Викторией. Снова схватил ее за волосы, поднял голову и принялся выкрикивать в лицо грубые, лающие фразы. Виктория начала выть. Сначала тихо, но затем все громче и громче, пока вой не заполнил все помещение.

Я попытался закрыть уши, но звук проникал сквозь сомкнутые пальцы, вызывая дрожь во всем теле. Хосе сполз со скамьи, глаза его начали закатываться. Мари обхватила голову руками и нагнулась к коленям. Ее заметно трясло. Неандерталец громко прохрипел какую-то галиматью и поднял вверх правую руку с зажатой в кулаке куклой. Взревев, бросил куклу на угли, и та вспыхнула ослепительным пламенем.

Вой внезапно стих, и изнутри тела Виктории низкий рычащий голос выплюнул длинную фразу в лицо бокора. Тот отшатнулся. Виктория опустила руки и повалилась на пол…

– Ты! – громко закаркал бокор, указывая на меня пальцем. – Тащи носилки, живо! И фонари!

Пошатываясь на бегу, я выскочил наружу и бросился к лазарету, увязая в мокром песке.

– Ния, Ния! – начал орать я, еще не добравшись до палатки. – Носилки! Быстро!

Испуганная Ния, пытаясь вытащить наружу тяжелые носилки, зацепилась за брезентовый полог и упала, вскрикнув от боли.

– Фонари? Где фонари? – продолжал кричать я, вцепившись в обрезиненные ручки носилок.

Всхлипывая от боли и страха, Ния на четвереньках заползла внутрь и достала из-под кровати три налобных туристических фонаря. Я продел эластичные ремни через руку и торопливо потащил носилки к хунфору.

На полу, в слабом свете догорающих свечей лежала Виктория, на ней сверху сидел бокор. Коленями он упирался в ее бедра, а обеими руками прижимал голову женщины к полу. Ступни ног Виктории мелко тряслись. Мари и Хосе растерянно стояли рядом.

– Одевайте фонари и укладывайте ее! Быстро! – пролаял бокор и слез с лежащей.

Я подхватил скользкие трясущиеся ноги, Мари и Хосе вцепились в плечи и спину. С трудом мы затащили невероятно тяжелое тело на носилки.

– Алек! Хосе! Несите! Мари, иди рядом и следи, чтобы не билась головой! – распорядился бокор и быстро вышел наружу.

Подняв Викторию, мы поспешили за ним. Темнота была настолько плотной, что почти полостью поглощала свет мощной лампы на моем лбу. Я шел сразу за неандертальцем. Позади, тяжело дыша, тащил свою половину носилок Хосе. Когда питекантроп свернул в сторону посадок, я подумал, что мы несем Викторию в его первобытную хижину, но уродливое строение осталось позади справа, и я с ужасом осознал, что он ведет нас в джунгли. В лес, куда даже днем отчаянно боялся заходить.

Меня тряхнуло так, что я остановился. В низу живота противно заныло.

– Вперед! Вперед! – злобно прохрипел бокор, сверкнув вытаращенными глазами.

Сжав зубы, я заставил себя двинуться дальше. За спиной спотыкался Хосе, невнятно читая какую-то молитву.

Из-за прошедших ливней тропа, по которой мы шли, была скрыта водой, достигавшей щиколоток, отчего ноги опасно скользили по глинистому дну. Приходилось напрягаться, чтобы не рухнуть прямо в грязь вместе с носилками. Я гнал мысли о том, кто или что плавает сейчас в этой воде. Луч света выхватывал из темноты мохнатую спину уверенно шагающего бокора, пальмовые и фикусовые листья, шершавыми арками нависающие прямо над тропой на уровне моей головы. Опуская лицо вниз, я таранил эти ветки лбом, закрывая глаза и стараясь не обращать внимание на боль от царапин.

С правой стороны доносилось негромкое всхлипывание Мари, которая была вынуждена прижиматься к растущим вдоль бровки кустам и деревьям из-за ширины носилок. Мне показалось, что пару раз она с глухим звуком ударилась о стволы деревьев. Носильщик из Хосе был никчемный. Каждые десять метров он, поскальзываясь на глине, падал на колени, а то и вовсе плашмя на землю. Бросал носилки, тем самым перекладывая их вес на мои руки, которые и так уже вытянулись ниже колен, как у самого неандертальца.

Тропа закончилась на небольшой поляне, влажной, но свободной от кустов и деревьев. Свет фонарей осветил грубо сколоченный навес, накрытый листьями, и две прямоугольные ямы под ним, очень напоминающие могилы. Бокор повернулся и дал знак поставить носилки на землю.

Согнувшись, я пробрался под навес и попытался рассмотреть эти ямы. Одна из них была размером примерно полтора на два метра и глубиной в один. Вторая же гораздо меньше – полметра метра в ширину и один в длину, но гораздо более глубокая. Обе выстланы изнутри травой и листьями. У каждой ямы громоздилась гора песка с глиной.

Меня пробил озноб. Только страх перед ночными джунглями удерживал меня на этой зловещей поляне – иначе я бы просто ринулся бежать, пусть даже навстречу неминуемой смерти.

– Берите ее и опускайте сюда, – неандерталец спрыгнул в большую яму.

Я и Хосе, как две деревянные марионетки, повинующиеся кукловоду, стащили Викторию с носилок и начали опускать в яму. От напряжения мой позвоночник натянулся как струна и был готов лопнуть. Бокор подталкивал тело так, чтобы оно опускалось спиной к меньшей стороне прямоугольника как можно плотнее. В конце концов Виктория «уселась» в яму, будто в ванну. Меня затошнило.

То, что затем проделала эта обезьяна, просто отключило мое сознание, и я превратился в кинокамеру.

Он уселся на живот Виктории и, обхватив ее голову руками, резко дернул вправо. Раздался отвратительный хруст. Повторил это движение, но уже справа налево. Опираясь на края ямы, подтянул ноги и поставил их на живот женщины. Перебирая ступнями и словно выдавливая содержимое живота, неандерталец продвигался к ее раздвинутым бедрам до тех пор, пока не раздался громкий звук, как от лопнувшего воздушного шарика. Бокор соскочил на дно ямы между ног Виктории, просунул руки в лоно женщины и принялся тянуть оттуда…

Звук падения тела. Повернувшись, я увидел Хосе, лежащего в грязи без сознания. Мари сидела у дерева, держась за рукой за лиану и содрогаясь от приступов рвоты.

Я снова взглянул на шамана. Тот держал в руках сине-черного безмолвного ребенка. Перекусив зубами пуповину, ловко выбрался из могилы.

– Помогай, – хрипнул он и ткнул в меня младенцем.

Я машинально принял мертвое тельце в протянутые руки.

Бокор прыжком выскочил из-под навеса, на мгновение исчезнув за краем поляны, появился вновь, держа в руке черную холщовую сумку. Открыл и вытащил из нее деревянную шкатулку. Пока я тупо таращился на младенца, он сноровисто обмазывал тельце терпко пахнущей мазью. Затем, взяв из сумки две тростинки, вставил их в ноздри ребенка. Вдохнув, сильно дунул в торчащие концы.

– Заворачиваем его, быстро, быстро, – прокаркал он и, подняв с земли охапку зеленых широких листьев, принялся обертывать тело, которое я продолжал держать на руках.

Когда младенец полностью исчез под слоем листьев, бокор аккуратно обмотал сверток тонкой веревкой. Спрыгнув в меньшую яму, уложил его на слой настеленной листвы и обильно полил маслянистой жидкостью из фляги, которую достал из-под платья. Накрыл сверху еще одним слоем пальмовых листьев.

Выбрался из ямы, вытащил из кучи грунта лопату и принялся засыпать могилу.

– Уходите все. Дальше я сам, – не отрываясь от работы, прохрипел он.

– Куда уходить? – находясь в прострации, спросил я.

Бокор остановился и внимательно посмотрел на меня, на Мари, на Хосе. Приблизился, запустив руку в карман своего платья, и отвернул в сторону фонарь на моем лбу.

– Ты молодец, Алек, – каркнул он, и я дернулся, почувствовав, как что-то острое воткнулось мне в шею.

Я глубоко вдохнул влажный, но свежий, пахнущий приятными ароматами воздух. Мозг словно промыло холодной водой, обостряющей зрение и чувства. Волна бодрости растеклась по всему телу и придала огромное количество энергии и желание что-то делать немедленно.

– Тропа здесь, – указал бокор направление. – Тебе нужно довести остальных.

Я шагнул к Мари, в оцепенении повисшей на лианах, и, подняв с земли тонкую ветку, аккуратно снял сколопендру с ее плеча. Вынул ремень из штанов, соорудил петлю, накинул ей на левое запястье и, встряхивая, принялся поднимать безвольное тело. Мари что-то неразборчиво шептала, но подчинялась движению моих рук.

Так, теперь Хосе. Вытащил его из грязи и, принимая во внимание то, что он мужчина, привел его в чувство, наградив увесистыми оплеухами. Когда он, шатаясь, поднялся, я обвязал его правую руку вторым концом ремня, туго затянув простым узлом. Сам же, вцепившись в ремень посередине, повел обоих в направлении, указанном бокором.

Волочась за мной, они падали по очереди. Я понимал, что оба находятся в шоке и поэтому, не сдерживаясь, поднимал их затрещинами и пинками, снова тащил, снова поднимал и снова тащил…

Через посадки ямса я проволок их, как трактор с плугом, не думая о том, сколько растений погибнет. Первой мыслью было оттащить их в лазарет, чтобы Ния сделала какой-нибудь укол, но, представив себе, что мне придется рассказать о случившемся, я почувствовал подступающее к горлу содержимое желудка и сделал еще одну попытку поднять Хосе и Мари на ноги. Каким-то чудом после множества пощечин и подзатыльников мне удалось привести Хосе в слабое подобие сознания. Мари упрямо не хотела приходить в себя. Я взвалил ее на плечи и понес к миссии. Хосе, уцепившись за мою футболку, ковылял следом.

В здании занес свою ношу сразу в кладовую и посадил на пол, прислонив спиной к стене. Хосе ввалился следом и со стоном уселся рядом.

Мари дышала, но глаза ее закатились Не придумав ничего лучшего, я достал бутылку рома, положил ее голову себе на колени и влил в рот спиртное, плотно зажав ноздри.

Наконец, после долгих томительных секунд, когда я начал думать, что мои усилия напрасны, фонтан рома изо рта Мари ударил мне в лицо и обжег глаза, ослепив на несколько секунд. Она вздрогнул и села, оказавшись ко мне спиной.

– Где мы? – спросила, вытирая рукой рот и лицо.

– В кладовке, пьем ром, – стараясь говорить спокойно, ответил я.

Хосе, уже пришедший в себя, не отрываясь, глотал из бутылки, запрокинув голову и быстро двигая кадыком. Я достал еще один пузатый сосуд из ящика, отвинтил крышку и протянул Мари. Та принялась заливать в себя ром как воду. Лишь когда бутылка опустела наполовину, она вернула ее мне.

У меня не осталось сил пройти в комнату и раздеться. Нащупав на одной из полок какой-то мягкий мешок, я засунул его под голову и решил спать прямо здесь, в кладовой. Мари, свернувшись калачиком у двери, уже тихо посапывала. Хосе, все еще опираясь спиной о стену, сопел, открыв рот. Из лежащей рядом с ним недопитой бутылки медленно вытекала тонкая струйка коричневой жидкости…

Глава пятая

– Василек, будь внимательней. Стежки должны быть ровными и одинаковыми, – говорила бабушка, когда он старательно сшивал толстой нитью спину куклы. – Ни одна травинка из набивки не должна торчать наружу.

Василий серьезно кивнул, продолжая неловко орудовать иглой.

– Зачем нам две? – спросил он, взглянув на вторую, готовую куклу, лежащую рядом на столе.

Бабушка вздохнула и взъерошила ему волосы.

– Одну мне придется отдать человеку, который знает нашу тайну. Уверена, что он попытается принести тебе вред, и поэтому я отдам ему второе подобие.

– В чем разница, бабуль?

– На втором подобии только одна активная точка – в темени. На первом активны все. Когда этот человек придет к тебе, ты не вспомнишь его. Он отдаст тебе куклу и, ссылаясь на меня, уговорит тебя вытащить зеленую из груди, надеясь, что после этого ты будешь выполнять все его команды. Но ты должен вынуть теменную, которая освободит твою память.

– Он тоже колдун? Как ты? – спросил Василий, глядя Регине в глаза.

– Нет, – рассмеялась та. – Я сильнее. Но он сумел украсть тело твоей матери. Я не ожидала такого.

– Да, я помню, чтобы сделать зомби, – кивнул Василий. – Ты говорила, что у него не получилось… Или получилось?

– Ты молодец, Василек, – бабушка привстала и чмокнула его в макушку. – На время ты забудешь обо всем, но, когда тебе исполнится тридцать, ты вспомнишь.

– А мне обязательно забывать, ба?

– Обязательно. Со всем, что ты знаешь, ты не сможешь дожить. Или тебя найдут раньше.

– Другие колдуны? Из этого самого ордена?

– Да, другие… Их много и они могут видеть таких, как ты. Но, если ты не будешь помнить, они тебя не сумеют распознать.

– Как будто я буду все время в тени? Да, Региша? – Василий перекусил зубами нитку и положил готовую куклу на стол.

– Правильно, будто все время в тени, – с ноткой легкой грусти сказала Регина. – У тебя это хорошо получается. Я скрою твою настоящую тень, и те, кто сможет войти в нее, увидят обычного человека.

– А что мы сделаем с первым подобием? – спросил Василий. – Тоже спрячем, да?

Регина кивнула.

– Мы отправим его в Африку, в то место, откуда я привезла твою мать. Там живет человек, которому я по-настоящему доверяю. Он укроет твое подобие далеко в джунглях. Когда тебе исполнится тридцать, ты поедешь к нему и отыщешь. И сумеешь стать свободным. Ты же помнишь последовательность, как вытаскивать щепы?

– Конечно, помню. Но мы поедем вместе. Мне нравятся джунгли.

Бабушка вздохнула и обняла его.

– Нет, родной, к тому времени я уже умру.

– Я не хочу, чтобы ты умирала. Ты же можешь сама себя оживить! Как меня, когда я родился.

– Нет, Василек, – покачала головой Регина. – Такая жизнь мне совсем не нужна. Пойдем, нам пора заканчивать.

В бабушкиной комнате Василий с разбега шлепнулся на софу и, несколько раз подпрыгнув на пружинах, вытянул ноги и сложил руки на груди.

Регина достала из комода холщовый сверток и извлекла из него две тонкие стеклянные трубочки, с обоих концов заткнутые ватными шариками. Внутри находился серо-зеленый кристаллический порошок. Присев на софу, аккуратно вытащила ватные шарики с одной стороны и вставила Василию в ноздри. Вынув затычки с другой стороны, глубоко вдохнула и сильно дунула, плотно охватив губами стеклянные концы.

– Ай, щекотно! – хихикнул Василий…

Деревья за окном уже начали трясти голыми костями обнаженных ветвей и, покачиваясь на ветру, грозили приближающейся тягучей зимой. Василий, сидя на кухне у окна, плавал в обрывках воспоминаний. То легких, словно воздушные шарики, то тяжело ворочающихся, как гранитные глыбы.

Трюк с тетрадью «инструкций Регины» не удался, и Степан на удивление складно смешивал правду с откровенной ложью. Может быть, оттого, что не до конца поверил в то, что бабушка могла рассказать Василию все, что знала.

Орден, по его словам, был всего лишь организацией, которая занималась исследованием случаев воскрешения из мертвых на примере Святого Лазаря Иерусалимского. С одобрения Ватикана и главы самого ордена Лазаря. Звучало довольно правдоподобно, но Василий уже вспомнил, что никакими исследованиями эта организация не занималась, а попросту вербовала подходящих кандидатов для обучения и дальнейшего использования в своих целях. В каких целях? Этого в его памяти не было. Как не было и того, по какому принципу отбирались кандидаты. Однако он предполагал, что все они должны иметь какую-то одну общую черту.

Вспоминал о том, как Регина рассказывала ему, что эта организация имеет какую-то косвенную связь с реально существующим орденом Лазаря, но по сути представляет собой просто тайный сговор влиятельных лиц внутри самого Ватикана, пользующихся ресурсами и властью, но официально будто и не существующих. Что касается его воскрешения, то Степан уверенно держался первоначальной версии об акушере, помимо воли попавшем в эту историю. Однако Василий помнил о том, как это происходило. Как и самого более молодого Степана, не раз приходившего к ним домой.

О своей жизни бабушка рассказывала только то, что служила переводчиком военного атташе в посольстве СССР в Браззавиле и была шпионкой. Из Москвы получили информацию о подозрительной активности католических миссий в бассейне реки Конго и регулярном исчезновении в джунглях иностранцев почти всегда в одно и то же время. Весной и осенью. Регина получила задание выяснить, что происходит. Тем более, что язык она знала в совершенстве. Как ей удалось попасть в католическую миссию на берегу одного из притоков реки, она никогда не упоминала. Там, в миссии, она провела почти полгода и, собрав всю возможную информацию, сбежала.

Ее руководство так никогда и не узнало, что Регина Копылова принимала самое активное участие в жизни африканских шаманов, многому смогла научиться и прошла через некоторые древние мистические посвящения. И не было информировано о том, что бабушке удалось вывезти Элис Каррадо – рекрута, проходившего обучение, – по своим личным каналам в Союз и легализовать ее как свою дочь… Дочь, которая уже была беременна. Что-то заставило шпионку так рисковать. Может быть, нерастраченная материнская любовь…

Степан, или Стефан Поплавски, был направлен орденом в Россию, где должен был возглавить местное отделение и попутно выяснить судьбу пропавших Регины и Элис.

Василий сделал вывод, что Степан не представляет себе в полной мере смысла существования ордена и его цели. Он даже не подозревал о связи культа вуду с католицизмом. Изготовление и использование кукол тот объяснял как изобретение самого ордена для усиления каких-то «мистических сверхспособностей».

Советский Союз в восемьдесят седьмом году уже начал давать трещины, и Степан сумел найти Регину прямо в морге больницы, где в холодильнике лежал труп Василия. По инструкции он должен был немедленно сообщить руководству о том, что нашел сбежавшую. Однако, узнав о том, что младенец ожил на четвертый день, решил, что его звездный час уже близок. Настоящий четверодневник – самая важная цель ордена на протяжении последних ста лет.

Понимая, что Регина ни за что не отдаст мальчика и несмотря на стремительный развал государства она все еще имеет серьезные возможности, чтобы его, Степана, уничтожить, он предложил компромисс. Ребенок останется с ней, но по достижении тридцати лет должен быть передан ордену, тем более что выжить он сможет только при соблюдении определенных условий. Бабуля согласилась, понимая, что ей никогда не дожить до тридцатилетия Василия. Но приняла меры.

В Конго, в нескольких днях пути от миссии, в джунглях жил человек, который помог ей и Элис сбежать и который должен был помочь самому Василию. Регина нарисовала подробную карту, которую он сейчас, когда большая часть памяти вернулась, помнил во всех деталях.

Зачем ордену нужен четверодневник, для чего используются обряды вуду и с какой целью Степан выкрал тело матери, Василий выяснить не сумел, а воспоминаний об этом у него не было. Думал, что Степан хитрит и изворачивается, но неожиданно понял, что тот многого не знает и всю эту чепуху про отсутствие у него души и какую-то «привязку» к чужой просто выдумал, чтобы Василий открыл вольта. Именно так Степан называл куклу. О том, что произошло с телом его матери, он так и не рассказал, полностью отрицая свою причастность к этому событию. Но Василий уже помнил, что исчезновение тела – дело его рук. Так сказала бабушка.

Сейчас, когда память возвращалась, Василий ясно понимал, что ему ничего не остается, как пойти до конца и окончательно распутать странный узел собственного существования. К тому же он хотел побывать в африканских джунглях. И, может быть, не случайно чувствовал себя чужим в мире, где прожил все тридцать лет жизни. Да и бабушка говорила… А ей он верил.

Василий снял телефонную трубку и набрал номер.

– Да-да, я слушаю, – после первого же гудка ответил Степан. – Василий, это ты?

– Я согласен, – сказал Василий. – Три тысячи евро в месяц и билет в бизнес-классе. В экономе я не помещаюсь.

– Конечно, никаких проблем, – довольно протянул Степан. – Я пришлю Ольгу с фотографом, на паспорт и на визу. За неделю сделаем. На связи!

Василий, положив трубку, зашел в комнату Регины. Сдвинул в сторону фанерную планку в среднем ящике комода, открыв потайное отделение. Достал бабушкин наградной пистолет и коробку патронов. Разобрал, осмотрел смазанный механизм, снова собрал и прицелился в стену. Представил лицо Степана и вхолостую спустил курок. Вздохнув, убрал оружие обратно в тайник. Услышав трель дверного звонка, вышел в прихожую и глянул в глазок. На лестничной площадки с невероятно печальным видом стояла тетя Таня.

Василия будто черти толкнули. Встав напротив двери так, чтобы его тень закрывала дверной глазок, сосредоточился и щелкнул замком, слегка толкнув створку наружу. Под скрип старых петель дверь медленно отворилась и показалась соседка, удивленно всматривающаяся в глубину коридора.

– Вася?! – негромко позвала она. – Ты дома? Кто здесь?

– Заходи, теть Тань, – сказал Василий и шагнул на освещенное пространство лестничной клетки.

Соседка ойкнула, перекрестилась и, схватившись за сердце, начала медленно оседать на пол. Василий едва успел подхватить грузное тело старухи до того, как она успела удариться головой о стальные перила лестничного ограждения.

– Ох, Васенька, – застонала соседка. – Кто там у тебя в коридоре? Ангел Азраил, господи помилуй, по мою душеньку пришел…

– Прекрати, теть Тань, – встряхнул ее Василий. – Нет там никого, показалось тебе.

– Нет, Вася, – затряслась соседка в рыданиях, – зовет меня, зовет на погост…

Василий с трудом успокоил впечатлительную бабку, вытер ей слезы рукавом футболки, и, обнимая за плечи, повел на кухню, дав себе обещание никогда больше не шутить над убогой.

Усадив на стул, предложил накапать валерьянки.

– Толку с нее, с валерьянки этой, – слабым голосом возразила соседка все еще держась за грудь. – Ты лучше водочки мне накапай грамм двадцать – все полезней будет…

Скрыв усмешку, Василий достал из холодильника водку и банку с остатками соленых огурцов. Налив полстакана, поставил на стол.

– Дай бог тебе здоровья, Васенька, – поблагодарила тетя Таня и, выдохнув, опрокинула водку в рот.

Крякнув, потянулась за огурцом и смачно захрустела.

– Я чего зашла-то, – сказала она. – Мне же бабушка твоя, царствие ей небесное, перед смертью просила передать тебе кое-что.

Василий негромко рассмеялся. Бабуля даже после смерти не переставала удивлять и оказывать влияние на его жизнь.

– Если, наказывала она, – продолжила соседка, доставая из кармана жестяную бонбоньерку, – возникнут трудности или опасность какая, то используй это. Говорила, что ты вспомнишь, как это делать.

Василий открыл коробочку и увидел несколько деревянных зубочисток, концы которых были окрашены в коричнево-черный цвет.

– Сильной знахаркой была Регина, – тетя Таня налила себе еще водки. – Таких сейчас и не сыщешь. Она ведь и Николая моего с того света вытащила.

– Какого Николая? – переспросил Василий, все еще разглядывая зубочистки. – С какого света?

– Так ведь мужа моего, Николая Васильевича, – размашисто перекрестилась тетя Таня. – Ты еще совсем мальцом был, не помнишь. Он на кране работал, на Адмиралтейских. Так пьяный и упал. Лежал в больнице в коме неделю, а врачи сказали, что все равно не жилец. Я его домой и забрала. Регина сначала отказывалась, объясняла, что нехорошее может случиться. Ну я ее и уговорила, мы же подруги были – не разлей вода. Он совсем как мертвый был, но она его выходила народными средствами и на ноги подняла. Он, правда, странным стал – разговаривать не мог и слов почти не понимал, но все лучше, чем покойник. Он же старше меня был на восемнадцать лет. Фронтовик, огонь и воду прошел, и даже помирать доводилось. В сыночке нашем позднем – бог дал на старости – души не чаял. Не могла я его отпустить, так вот Регину и упросила.

Мы же с ним до этого случая двадцать пять лет прожили, кроме него и Петеньки, у меня совсем никого не было. Я с ним, как с собачкой, гуляла, кормила с ложечки. Сам-то он есть не мог. Иногда, правда, в судорогах бился и кричал страшно. Но я Регину не виню – она меня предупреждала. Десять лет еще прожил и даже научился к концу жизни туалетом пользоваться. И пить совсем бросил.

За Петрушу, сынка нашего, как срок пришел в армию идти, Регина тоже хлопотала. Я прямо вся извелась – отправят в какой-нибудь Чуркестан – и все, пропал сынок. Уж я ее так умоляла – связи-то у бабушки твоей были. Договорилась она, и попал Петя в миротворческий полк, здесь у нас в области, на хорошее место. Шофером был, важного полковника возил. Но не уберегся Петруша, перевели их часть в Югославию. А там война. Письмо мне пришло от командира ихнего, что пропал Петя без вести. Нашли в каких-то развалинах гимнастерку с документами и сапоги. Вся одежда в крови… А тело, сказали, в гур… грунтовые воды попало.

– А Петя, он какого года рождения был? – спросил старую Василий.

– Так какого… восьмидесятого и был.

Соседка вылила остатки водки в стакан и выпила в один глоток. – Пойду я, Вася… А ты там осторожней в этой Африке.

– Почему в Африке? – спросил Василий, не понимая, откуда тетя Таня могла это знать.

– Ты же в Африку уезжаешь? Мать твоя оттуда родом была, хоть и белая.

Соседка вздохнула и, тяжело поднявшись со стула, направилась к двери. Но вдруг остановилась и повернулась к Василию:

– Совсем плоха я стала, Вася, мамка твоя мне видится. Наверное, помру скоро.

– Как это… видится? – насторожился Василий. – Где?

– То в подъезде, то возле дома, – пояснила тетя Таня. – Пальтишко на ней то же самое, в котором в больницу на роды увозили. Я спрашивала, не за мной ли пришла? Молчит и уходит. Срок мой кончается…

– Давно видится? – взяв себя в руки, спокойно спросил Василий.

– Так неделю уже, – сказала соседка и вышла.

– Ну, Василек, хочешь сегодня пойти смотреть людей? – спросила его Регина.

– Да-а! – радостно воскликнул Василий, захлопывая тетрадь с домашним заданием по математике. – Куда пойдем? Чур, только не в Эрмитаж!

Походы в Эрмитаж Василий не любил и всегда расстраивался, когда бабуля настаивала. Регина много раз пыталась донести до него, что в музеях самые лучшие тени и людей можно видеть с самых разных сторон. Но он всегда чувствовал, что картины и экспонаты сбивают его с настроя. Василий пытался объяснить бабушке, что все это искусство заставляет людей притворяться и воспринимать самих себя неправильно, что ему сложно ориентироваться и у него болит голова. Все посетители выглядят как одинаковые мертвые куклы.