Текст книги "Книга Лазаря"

– Васька! Паразит! – закричала инициативная соседка. – Ты зачем людей калечишь, нехристь! Я вот ОМОН сейчас вызову!

Василий заинтересовался. Прижавшись плотнее к глазку, у лестничных перил справа заметил верхнюю часть большого пакета, из которого торчали бутылочные горла.

Неторопливо пощелкав замком, открыл дверь и дружелюбно сказал:

– Ладно, заходите, потерпевшие. На таком полу и простатит недолго заработать. Тебя, Оля, это тоже касается.

– Васечка! – вторила ему тетя Таня. – Так это друзья твои? А я-то, старая, подумала невесть что…

– Теть Тань, – прервал ее Василий, – попозже зайди.

Согнувшись и держась за живот, Степан проследовал за Василием на кухню. Следом радостно цокала каблуками Ольга. Водрузив пакет на стол, она ловко вынула из него три бутылки водки, мясную нарезку, батон и банку соленых огурцов, не переставая при этом громко нести какую-то околесицу и похохатывать. Василий уселся на свое излюбленное место у окна, Степан же притулился у стола, все еще держась за поврежденное место.

– Что, не отпускает? – равнодушно спросил Василий. – Надо на пятках попрыгать.

Степан отрицательно мотнул головой и, открыв бутылку, разлил водку в два стакана – себе и Василию. Взял свой и одним махом перелил содержимое в глотку.

– Ты, я смотрю, тренировался, – одобрительно заметил Василий, делая глоток.

Ольга тем временем сменила тему и, гремя посудой у холодильника, уже привычно принялась бранить Василия за грязь, которую он развел на кухне.

– Я, пожалуй, успокою ее на время, – сказал Степан и, крякнув, поднялся со стула.

Подойдя к стоящей лицом к холодильнику Ольге, засунул руку ей под волосы и с хрустом сжал шею. Голова Ольги безвольно ткнулась в холодильник и девушка замерла, чуть согнув ноги. Руки расслабленно повисли вдоль тела.

Проделанная Степаном манипуляция Василия очень заинтересовала. Он встал, приблизился к неподвижной, упирающейся лбом в дверцу холодильника девице и откинул прядь волос с левой стороны. За ухом, ближе к основанию черепа, находилось небольшое отверстие шириной с большой палец. Отверстие выглядело как естественное образование и чем-то даже напоминало пупок. Возникло сильное желание засунуть палец внутрь.

– Я бы не советовал, – произнес Степан. – Поговорить не даст. Включишь позднее.

Василий прислушался к дыханию расслабленно стоящей Ольги. Судя по всему – просто спит. Но было непонятно, как она может спать стоя, опираясь лишь лбом на дверцу холодильника.

– Это чудище… Оно случайно дуба не даст? – спросил Василий, повернувшись к Степану. – А то… Не хотелось бы с трупом возиться.

– Не беспокойся, – ответил Степан, доливая водку в стаканы. – Для них это нормально.

Василий пожал плечами и вернулся на излюбленное место у окна.

На этот раз чокнулись и захрустели солеными огурцами.

– Что тебе надо, мурзилка? Зачем следил за мной? – нарочито грубым тоном задал Василий два вопроса подряд, глядя в окно.

Рука Степана, державшая стакан, дрогнула, и он поставил его обратно на стол.

– Василий, – неловко кашлянув, сказал он – Я просто хотел убедиться, что… Что у тебя все в порядке. Вопрос очень деликатный, ты постарайся… спокойно отнестись. У меня к тебе письмо от бабушки.

– Степа, – усмехнулся тот, – бабуля давно умерла. Есть что-нибудь более деликатное?

Степан, сохраняя серьезность, приподнял рубашку, под которой обнаружилась поясная кожаная сумка, вытащил из нее конверт из вощенной бумаги. Вскрыл его, достал сложенный вчетверо листок с пожелтевшими краями. Развернул и протянул Василию.

Тот взглянул на бумажку и увидел несколько рукописных строчек, написанных посередине аккуратным бабушкиным почерком.

– «Дорогой мой Василек, – громко прочитал он. – Как ты уже знаешь, я давно умерла. Пожалуйста, поговори со Степаном, он может открыть тебе глаза на многие странные вещи, которые тебя напрямую касаются. Доверяй ему. Твоя баба Региша».

Ирония вдруг испарилась, и стало как-то неприятно вокруг и внутри. Только Василий звал ее бабой Регишей.

– Пожалуй, ты мне не нравишься, – глянул он на собеседника, – и я сейчас подумаю, как с тобой поступить.

От тона, каким это было сказано, у Степана на лбу выступила испарина. Занервничав, он суетливо плеснул в стакан еще водки, изрядно пролив на скатерть.

– Ты не так все понял, – торопливо проговорил он. – Мне просто поручено рассказать тебе… О тебе… Некоторые вещи…

– Кем поручено?

– Региной Михайловной, – выпалил Степан, но, заметив нахмуренные брови собеседника, быстро добавил: – Когда она еще была жива. Мы были знакомы по некоторым совместным проектам…

– Не слишком ли ты молод для проектов с моей бабушкой? Откуда ты ее знал?

– Мне пятьдесят три, – растерянно произнес Степан. – Мы познакомились в больнице, когда ты рождался… родился, то есть должен был родиться. Я работал акушером в родильном отделении.

Он достал из кармана брюк платок и промокнул мокрые лоб и шею. Увидев, что строгий Василий не проявляет дальнейших признаков агрессии, продолжил:

– Ты же знаешь, что родился неудачно. То есть неживым… Но на четвертый день… как бы ожил…

– Воскрес, – поправил его Василий, которому всегда импонировала эта домашняя легенда. – И не как бы, а в прямом смысле.

– Да, конечно, – поправился Степан. – Воскрес. Можно я еще выпью?

– Можно, – разрешил Василий, – ты же сам ее принес.

Его неожиданно стал занимать этот странный человек с недоделанным лицом. Как и Ольга, продолжавшая неподвижно стоять, уткнувшись лбом в холодильник.

Степан ловко проглотил полстакана водки и продолжил:

– Я принимал роды у твоей матери и был в реанимации, когда тебя пытались вернуть. И ты, и твоя мать были абсолютно мертвы. Ты умер во время схваток – пуповина обмоталась вокруг шеи еще в материнской утробе. Таково было мое профессиональное мнение. Тебя отвезли в морг, а я сидел в ординаторской и заполнял бумаги, когда пришла твоя бабушка, то есть Регина Михайловна. Тогда она предъявила какое-то серьезное удостоверение и потребовала, чтобы я немедленно показал ей твой труп, в смысле тело… То есть тебя.

– Какое удостоверение?

– Я уже и не помню сейчас, – пожал плечами Степан. – Какое-то военное или КГБ. В общем, я не стал ей возражать и провел в морг. У нее с собой была большая хозяйственная сумка, и я даже подумал, не собирается ли она изъять тело. Мы ждали комиссию из ГУЗЛа – главного управления здравоохранения Ленинграда, поэтому твой труп поместили сразу в холодильник.

Василию показалось забавным слушать рассказ о собственном трупе.

– Когда мы зашли в хранилище, Регина Михайловна снова достала удостоверение и потребовала, чтобы ей предъявили тело для осмотра и освободили помещение. Санитар достал тебя, то есть твое тело из холодильника и положил на свободный секционный стол. После чего все ушли. Регина Михайловна попросила меня подойти ближе, но, когда я оказался рядом, она кольнула меня в шею какой-то иголкой. Меня будто парализовало. Я стоял не в состоянии даже шевельнуться и просто наблюдал. Она взяла твой труп, то есть тебя… в смысле – тело… в руки, осмотрела и ощупала. Затем вынула из сумки бутылочку с какой-то мазью и тебя, то есть тело этой мазью натерла. Из кармана пальто вытащила две, как мне показалось, тростниковые трубочки и вставила в ноздри младенца… то есть в твои ноздри. Я помню, как она сильно дунула в эти трубки…

Степан замолчал и потянулся к бутылке. Василий подставил и свой стакан. Рассказ о Регине и трупе младенца не вызвал у него ни удивления, ни недоверия. Хорошо помня характер бабушки, он точно знал, что она была способна не только слоняться по моргам, но и, наверное, дышать на дне морском.

– Занимательная детективная история, – произнес он, хрустя огурцом. – Сдается мне, что текст ты учил по бумажке. Верно?

Степан суетливо закивал головой, отчего Василий едва не рассмеялся.

– Потом она снова меня чем-то кольнула, и паралич прошел. Велела убрать тело обратно в холодильник и забыть о произошедшем. Я, признаюсь, был достаточно напуган, чтобы сказать об этом хоть кому-нибудь. Через четыре дня ты ожил… то есть воскрес. Комиссия никак объяснить это не смогла. К тому же из морга исчезло тело твоей матери, и о твоем необъяснимом воскрешении быстро забыли.

Василий не помнил, чтобы история с пропавшим телом матери когда-либо упоминалась бабушкой.

– Украли тело моей матери? – иронично спросил он Степана. – Из больницы?

– Да, из того же морга, – кивнул Степан. – Само собой, завели уголовное дело. Кто-то из работников вспомнил, что я водил туда какую-то женщину. Следователь всю кровь из меня выпил. Однако через месяц мне сообщили, что дело закрыто за недостатком улик. Тем не менее смерть младенца, пусть и не состоявшуюся, отнесли на счет акушера. Мне пришлось уволиться, конечно. Месяц просидел без работы, пока не позвонила Регина Михайловна и не предложила встретиться.

– Где встретиться? На Литейном?

– Нет. Здесь, у вас дома.

– Хочешь сказать, что уже здесь бывал?

– Конечно, – кивнул Степан. – И не раз. Только квартира выглядела более… более опрятной. Откуда, ты думал, Ольга знает твой адрес?

Василий подумал и решил, что сказанное Степаном звучит пусть и не особо правдоподобно, но довольно логично. Однако спросил, выдерживая строгий тон:

– Зачем ей было с тобой встречаться?

– Она предложила мне работу, – ответил Степан, – за границей. Ты же знаешь, что она много лет работала, точнее, служила в Африке? По линии каких-то наших спецслужб.

Так чтобы совсем уж точно, то Василий, конечно, не знал. Но в целом догадывался, особенно над этими догадками не задумываясь.

– Значит, ты тоже из этих «каких-то» спецслужб? – поинтересовался он.

Степан рассмеялся неприятным фальшивым смехом.

– Нет, она предложила мне работу акушера в католической миссии в Анголе. За хорошую зарплату в валюте. В то время в стране с деньгами было совсем уже плохо. Я не понимал, какое отношение она могла иметь к католикам, но выспрашивать не стал, чтобы удачу не спугнуть. Отработал там десять лет. Правда, не совсем по специальности. Вернулся в девяносто восьмом.

Василий отметил, что в разговоре с ним Степан каким-то необъяснимым способом, почти неуловимо менялся. Из очевидно простого мужичка он постепенно превращался в рассудительного и делового человека, говорящего без запинки и неплохо одетого. То, что поначалу Василий воспринял как китайскую рубашку и потертые брюки, сейчас уже выглядело как приличная дорогая одежда, совсем новая и опрятная. Черты лица разгладились, кожа приобрела ухоженный вид следящего за собой коммерсанта или средней руки государственного служащего. Глаза не косили по сторонам, но смотрели прямо и, можно сказать, насмешливо. Даже звуки его речи стали более гладкими и приятными слуху.

Василий отвернулся к окну и, наблюдая за отражением лица Степана в стекле, спросил:

– Что дальше? Снова акушером?

– Нет. У Регины Михайловны было большое количество проектов, требующих присутствия собственного специалиста. Пришлось продолжить турне. Сначала Италия, Франция, затем Южная Америка. Окончательно вернулся в две тысячи пятом. Тогда и видел ее в последний раз. Она просила навестить тебя накануне тридцатилетия и передать нечто важное.

Степан встретился глазами с Василием в оконном отражении, и тот вынужден был повернуться.

– Что важное? – спросил он, не теряя самообладания. – Что бабушка меня каким-то образом оживила или то, что тело моей матери исчезло из морга?

Степан снова открыл поясную сумку, достал из нее небольшую картонную коробочку величиной чуть больше ладони и протянул ему. Василий, недоверчиво глядя на него, взял ее в руки и открыл, неожиданно рассмеявшись. В коробочке лежала кукла. Вынул ее и поднес к стеклу, в то же время заметив Степану:

– Я и в детстве в куклы не играл, не то что в тридцать.

Степан поддержал его смех, но затем серьезно сказал:

– Это не игра. Посмотри внимательно.

Василий склонился над куклой.

«Игрушка», очевидно, была сделана вручную. Вырезанная из мешковины, набитая чем-то мягким и стянутая сзади швом из обычной нити. Такие же швы на задней поверхности ручек и ножек. У Василия возникло впечатление, что куклу делал ребенок. Передняя часть изделия пестрела разноцветными приклеенными бусинами. Приклеенными? Он пристально вгляделся. То, что он принял за бусины, оказалось головками тонких деревянных щепок, явно воткнутых в каком-то порядке. На месте глаз – две щепы с черными головками, в темени – фиолетовая, во лбу – синяя, в шее – голубая. В центре груди торчала зеленая, ниже – желтая и оранжевая. Между предполагаемых ягодиц человечка он обнаружил красную. На концах округлых рук и ног торчали темно-серые головки.

– Действительно важное, – хмыкнул Василий и хотел было бросить куклу на подоконник, но, сам не понимая почему, аккуратно положил ее в коробочку и повернулся к Степану, встретив его внимательный взгляд.

– Не знал, что бабушка увлекалась народными промыслами, – сказал он. – Это что, сувенир из Африки?

– Нет, это местное изделие, – с едва уловимой долей иронии произнес Степан. – Это твое подобие.

– Для чего мне это? – спросил Василий. – Этот амулет во-дум, или как он там называется?

– Чтобы жить. Регина Михайловна оживила тебя с помощью этого… амулета. Она просила тебе передать, чтобы ты пятого ноября, в день своего рождения, вытащил иглу с зеленой головкой из груди куклы. Тебе многое станет понятно.

– Первого ноября, – поправил его Василий. – Мой день рождения – первое ноября. Три дня назад отмечал.

– Нет, Вася, – снисходительно сказал Степан. – Первого ноября ты умер, а родился утром пятого.

– Послушай Степа, – в тон ему ответил Василий. – Меня это бабкино или твое знахарство не интересует. Я живу, как мне хочется, и буду так же продолжать.

Степан отрицательно качнул головой.

– Нет, Василий, пожалуй, что не будешь, – неприятно улыбаясь, произнес он. – Ты мертв. Двигаешься, ешь, пьешь и говоришь только потому, что Регина привязала твое тело к чужой душе. Своей у тебя нет. Срок привязки истекает пятого ноября. Ты умрешь или продолжишь существование как биологический механизм. Как Ольга, к примеру. Нравится?

Василием овладело острое желание причинить Степану боль и серьезный физический вред в виде побоев. Но, взглянув на стоящую Ольгу, он сдержал порыв и задумался над тем, почему его не удивило то, что эту чокнутую можно было выключить, как микроволновку. Может быть, потому, что каким-то образом он чувствовал достоверность происходящего? Или находился в неадекватном состоянии? Как бы то ни было, решил продолжить этот странный разговор.

– Занятная чепуха, – рассудительно произнес он. – Уверен, что ты соврал. Мне следует испугаться смерти? Представь, что я сейчас открою окно и ты сделаешь роковой шаг вниз. С моей помощью, конечно. Если ты прав, то я просто умру пятого ноября. Что ты выиграешь от этого? Там, внизу, лежа на асфальте с разбитой головой? Мне все равно – днем больше или днем меньше. Как насчет твоей жизни?

Деловой и ухоженный человек Степан снова начал блекнуть и съеживаться.

– Подожди, Василий, подожди, – торопливо проговорил он. – Я многим обязан твоей бабушке и просто выполняю ее просьбу.

– Допустим, я выну эту иголку, – продолжил размышлять вслух Василий. – Что мне это даст? И что это даст тебе? У тебя есть какая-то своя цель – это на твоем лбу написано.

– После того, как ты вытащишь первую иглу, мы встретимся и я покажу тебе оставшуюся последовательность. И я расскажу тебе…

– Ладно, – Василий неохотно кивнул, соглашаясь. – Могу я включить эту… это… сам? – показал он пальцем на Ольгу.

– Попробуй, – Степан встал и подошел к холодильнику.

– Отверстие ты видишь, – он убрал прядь волос с левого уха Ольги. – Просто вставь большой палец внутрь и сильно нажми один раз.

Василий вставил палец в глубокую впадину и нажал. Внутри черноволосой головы раздался едва различимый хруст. Он быстро отдернул руку. Глаза Ольги почти мгновенно приобрели осмысленное выражение, и, потянув ручку на себя, она открыла дверцу холодильника.

– Вася! – громко и укоризненно сказала она. – Ну что ты за свинтус такой! Я же в прошлый раз холодильник мыла. Опять ты все загадил. Ой! В туалет хочу!

Ольга хлопнула дверцей и быстро побежала в ванную.

– Как же она такая в реанимации работает? – поинтересовался Василий.

– Ну, это же не музыку писать, – пожал плечами Степан. – Работа достаточно механическая, знания записаны на коре мозга. Не вижу препятствий.

– Вася! – донесся из туалета голос Ольги. – Что за бардак у тебя здесь? Где туалетная бумага?

Василий улыбнулся.

– Там за трубой есть кусочек! – громко ответил он.

Степан, неприятно ухмыляясь, вытащил из кармана визитку и положил ее на стол.

– Позвони, если успеешь, – сказал он Василию и пошел к двери.

В туалете раздался звук смываемой воды, и следом за Степаном по коридору пробежала Ольга. Хлопнула входная дверь.

Глава вторая

Я лежал в гамаке в прихожей, у самого выхода из здания миссии, и наблюдал сквозь сетчатую дверь, как бокор дразнит десяток бумслангов – злобных ядовитых змей, чей укус может убить буйвола, и пытался не думать об испытании, через которое мне сегодня придется пройти первым.

Жара стояла адская. Не помогали даже два вентилятора, направленные на мой гамак, запитанные от генератора приличной мощности. Душный ноябрь в Конго уже давно должен был предоставить сезон дождей и хоть какую-то свежесть, но, видимо, место, расположенное в трех градусах ниже экватора, природа не считала южным полушарием.

Католическая миссия – деревянное строение с жилыми комнатами, кухней, душевой, столовой и залом для богослужения – была расположена в деревне йоруба на берегу Лефини, полноводного притока реки Конго, в округе Мбуамбе Нгабе. Официальным руководителем миссии являлся священник отец Матиас, даже в самую страшную жару не снимавший черной сутаны и пилеолуса – ермолки, из-под которой постоянно стекал обильный пот. Кроме него, в здании сейчас проживали еще четверо иностранцев-рекрутов. Я, Мари, Хосе и Виктория.

Из коридора миссии послышались звуки шаркающих шагов. Не нужно было даже поднимать голову, чтобы понять – идет Мари, бледное худое создание, завербованное орденом где-то на задворках Авиньона в каком-то наркоманском притоне. Она была симпатичной стройной девчонкой с густыми, коротко стриженными черными волосами, но всегда выглядела измученной и утомленной.

Одетая в рваную хламиду и резиновые тапочки, Мари прошлепала мимо меня, держа в руках две банки пива.

– Хочешь? – не останавливаясь, предложила она.

– Нет, – ответил я. – И тебе не советую. Змеи уже здорово разозлились.

Мари беспечно отмахнулась и уселась на пол, прислонившись к дверному косяку головой. Залпом выпила банку, достала сигареты и закурила, пуская дым в противомоскитную сетку. Наблюдая, как бокор стегает змей пучком тонких и гибких веток в центре площадки, огражденной железными палубными перекрытиями, снятыми со ржавеющего на берегу древнего катера, сказала, не поворачиваясь ко мне:

– Я думаю, что он неандерталец или, может, питекантроп какой-нибудь…

– Кто? Бокор? – лениво переспросил я. – Да уж точно не африканец. Может, француз? Как твой бывший дружок Эдуард, или Эдмон, или как так его там звали… Такой же волосатый…

– Сволочь ты, Алек. И все вы сволочи, – сдавленно произнесла Мари и закрыла лицо руками.

Плечи ее затряслись.

Я не обратил внимания на тихую истерику девушки, но в очередной раз задумался.

Религиями йоруба были вуду и католицизм. Странная смесь первобытных верований и христианства. Народность йоруба, как я узнал от отца Матиаса, очень широко представлена в Африке. Их можно встретить по всему континенту, от Сомали до Южно-Африканской Республики. Матиас как-то упоминал, что именно этот этнос еще за шесть тысяч лет до нашей эры начал практиковать обряды вуду. Сам же культ в данный момент является государственной религией Ганы, Бенина и Нигерии. Появившись вместе с рабами в Новом Свете, культ вуду за триста лет почти слился с католицизмом и получил широкое распространение среди выходцев с африканского континента. Оригинальные имена духов были совмещены с именами христианских святых и апостолов так удачно, что в XIX веке Ватикан признал этот культ соответствующим христианской традиции.

Гаитянская вуду, бразильская кандомбле, винти в Суринаме, сантерия на Кубе и в Доминикане – эти направления сейчас считаются частью католической христианской культуры, в которых во время ритуалов наряду с призывами к духам и припадками одержимости исполняются церковные гимны и молитвы.

И никаких марширующих зомби, истекающих слюной в поисках человеческого мяса. Однако у меня были сомнения насчет луизианского вуду. Я предполагал, что жадные белые плантаторы едва ли бы отказались от армии мертвецов, возделывающих плантации за просто так. С другой стороны, прокормить мясом такую ораву вышло бы дороже, чем обычных живых рабов. Но, может быть, им вовсе не нужна еда? Вполне же могло быть так, что зомби трудились изо всех сил, пока мышцы, двигающие мертвое тело, просто не сгнивали на костях.

Удачно «вписавшись» в Новый Свет и католицизм, сам культ раскололся. Большая часть формальных глав общин отказалась от колдунов и начала практиковать безвредные и как бы «христианские» мистерии. Меньшая же была взята под опеку орденом. Примерно такую концепцию излагал отец Матиас в своих «лекциях». Однако я почти на все сто был уверен, что и ватиканское признание культа, и отделение колдунов в закрытые общины были делом самого ордена. Убежден, что такую возможность ни одно тайное общество ни за что бы не проигнорировало.

Я мысленно вернулся к бокору. Слова Мари напомнили мне о том, что я думал об этом… человеке. Как и любая другая община вуду, деревня, где находилась миссия, управлялась согласно простой иерархии. Главный священник, мужчина – хунган, провидец, общающийся с духами во время одержимости. Его женщина – мамбо, имеющая равные с хунганом права и способности. Три помощника – унси, основные участники мистерий, управляющие общиной по поручению главных жрецов и служившие сосудами для духов во время проведения мистерий. Были еще и старейшины, но они имели статус скорее представительский и хозяйственный. Реальной власти в общине у них не было.

И бокор… Колдун занимающийся только магией и шаманскими ритуалами, стоящий выше традиций и общественного устройства. Черный маг и некромант. Почти всегда внушающий страх остальным жителям общины. Все слухи о зомби, порче и убийстве на расстоянии – следствие существования таких колдунов.

Бокор деревни был абсолютным воплощением всех этих пороков, стоило лишь только на него взглянуть. Низкого роста, с покатыми плечами и руками, свисающими ниже колен. Нижняя челюсть со скошенным подбородком, широкий рот, толстые губы и желто-коричневые зубы, как у лошади. Дополняли эту неприглядную картину рельефные надбровные дуги, длинный плоский лоб и широкая теменная часть черепа. Мощное сутулое тело и кривые ноги обвивали жгуты мышц, словно змеи, взбирающиеся на сухое дерево. Когда я появился в миссии, то в сумерках принял его за ручную гориллу или какого-то антропоида из сказок о Тарзане. Однако, увидев бокора вблизи при свете дня, понял, что это просто человек с необычной внешностью. Может, генетический дефект или какая-то мутация. Тело бокора покрывал густой волосяной покров, не сплошной, как у животных, но с просвечивающей сквозь него светло-коричневой кожей.

Колдун точно не был африканцем. Достаточно было посмотреть на его волосы. Темно-рыжие, они начинались от залысин над скошенным лбом и спадали прямыми сосульками на плечи. Говорил он по-французски очень неплохо, но при этом горло у него раздувалось и в нем что-то хрипело и поскрипывало, из-за чего, особенно в первые дни, воспринимать его речь было достаточно сложно.

Сейчас, когда Мари назвала его неандертальцем, я вспомнил слова Матиаса, сказанные одним душным вечером после второй бутылки бургундского в двухкомнатных покоях за алтарем. Может быть, вино слишком сильно ударило ему в голову, но скорее просто от одиночества он начал меня уверять, что йоруба, в отличие от остальных африканцев, несут в себе некоторый процент хромосом неандертальца. Я и сам слышал, что какая-то часть ДНК европейцев содержит такие хромосомы. Но у африканцев их нет.

Святой отец с загадочным от винных паров лицом раскрыл мне этот секрет. Когда кроманьонцы вышли с африканского континента, они частично смешались с неандертальцами, жившими на севере. Позднее часть из них вернулась, добавив в свой генофонд неандертальское наследие. Это были предки йоруба. Я собрался было выяснить, каким образом получился такой экземпляр, как бокор, и как это соотносится с сотворением человека богом, но Матиас приложил палец к губам и, с трудом встав со стула, скрылся в спальне.

Мари, наконец, прекратила всхлипывать и задремала, разморенная пивом и солнцем. Непонятен принцип, по которому орден отбирал рекрутов. Например, таких, как Мари. Бледнокожая, изнуренная наркоманка, с трудом переставляющая ноги. Какими особыми способностями она могла обладать? В сравнении с тем же французом Эдмоном, который появился здесь одним из первых, задолго до нас. Рослый жгучий брюнет с надменным взглядом и повадками аристократа. Я, Мари, Хосе и Виктория прибыли позднее и почти одновременно. Неудивительно, что Мари сразу втрескалась в этого мега-самца, который с первой встречи начал обращаться с ней, как с собачкой. Я подозревал, что он предпочел бы Викторию, не будь она так откровенно беременна. Мари, видимо, чувствовала его интерес к этой женщине и здорово бесилась. Но только до тех пор, пока для него не подошло время очередного испытания.

Бокор посадил нас всех в деревенскую рыбачью лодку и, выдав два весла Хосе и Эдмону, велел грести к противоположному берегу. Никто из нас, новоприбывших, не знал, в чем смысл испытания. Пока Хосе с Эдмоном сосредоточенно гребли, борясь с течением, я с интересом рассматривал противоположный берег.

Двести метров темной воды, которую пересекала наша лодка, заканчивались нешироким песчаным пляжем, за которым сплошной стеной стояли джунгли. Такой же плотный лес, какой подступал к заднему крыльцу миссии, но только состоящий из многоярусных густых крон больших деревьев. Стволы гуареи и ловая, оплетенные лианами, состязались друг с другом в высоте и формировали плотные этажи тропического леса. От джунглей мощным потоком наступала душная и влажная стена воздуха, полностью перекрывая слабую прохладу речной воды. На северо-востоке, над верхушками деревьев, сквозь дрожащий воздух испарений возвышались складчатые террасы гор Майомбе.

Облепленный москитами, задыхаясь от жары и влаги, я думал о том, что все эти красоты хорошо было бы смотреть по телевизору в прохладной городской квартире. Особенно огромных крокодилов, лежащих на пляже с разинутыми пастями.

Лодка ткнулась носом в песок выше крокодильего лежбища. Бокор достал из-под скамьи большой полиэтиленовый сверток и развернул его, разлив в воздухе невыносимую вонь от подгнившего мяса, которая медленно поплыла над рекой. Хосе стошнило прямо в лодку. Бокор размахнулся и швырнул тухлятину в воду, ближе к лежащим рептилиям. Пляж опустел. Захлопнув пасти, крокодилы исчезли в сразу же забурлившей воде.

Неандерталец кивнул Эдмону. Тот встал в лодке и, надменно улыбаясь, стянул футболку. Минуту постоял, опустив голову, сильно оттолкнулся ногами и прыгнул в воду. Мы остолбенело уставились в водоворот, где в борьбе за кусок гнилого мяса смешались зеленые хвосты, жуткие пасти и отвратительно бледные животы крокодилов.

Пять минут спустя бокор стукнул кулаком по носовой крышке. Что-то вцепилось в борт, и над водой показалась странная темная фигура. Я сморгнул пот, попавший в глаза, и увидел залезающего в лодку Эдмона. Почти перевалившись внутрь, он усмехнулся и подмигнул Мари.

– Ты! – хрипло каркнул бокор.

Втянуть вторую ногу Эдмон не успел. Вода вскипела, возникшая из нее зубастая пасть захлопнулась на его бедре и рывком сдернула человека в воду. Бурлящий кровавый гейзер сопровождался визгливым оглушающим криком Мари.

Мари перестала кричать, когда бокор аккуратно ударил ее веслом по голове и она тихо сползла под скамью.

Весь обратный путь вторым веслом пришлось грести мне.

В ту ночь я долго не мог заснуть. Смерть Эдмона казалась мне тем более нелепой, что он прыгнул в воду к крокодилам не просто по собственной воле, но и с обычной своей надменной уверенностью. Он и бокор явно преследовали какую-то цель. Эдмон жил здесь уже три месяца и наверняка знал, что делает.

Успокоившись, я начал понимать, что существо, которое лезло в лодку, не было французским мачо. Можно было списать все на акклиматизацию, москитов, страх перед крокодилами, но в глубине души зрела уверенность, что там было что-то другое. Когда мы вернулись в миссию, бокор с Матиасом, встречавшим нас на берегу, прошли в дальний конец молельного зала, за алтарь, где, кроме комнат святого отца, находилась кладовая. Сквозь хрустящий голос бокора я случайно услышал, как Матиас в сердцах воскликнул: «Чертовы твари!» Тогда я не понял, каких тварей он имел ввиду. Наверное, крокодилов. Но все равно не понимал, почему Эдмон, который явно был человеком в здравом рассудке, проявил такую легкомысленность в обращении с этими чудовищами. Я был уверен, что он прошел достаточное обучение, чтобы не поддаться искушению и не выпендриваться перед вновь прибывшими женщинами.

Тогда я не удержался и обратился к Матиасу за разъяснениями. Святой отец в ответ просто ткнул пальцем в один из пунктов копии моего контракта, где значилось «предварительно пройдя обучение». Затем цинично пояснил мне, что теорию этого обучения преподает он, а практику – «специалист миссии» бокор. Я из упрямства заявил, что к прыгать крокодилам все равно не буду. В ответ Матиас громко расхохотался. На его месте я бы тоже хохотал, зная сумму неустойки, которую пришлось бы возвращать в случае одностороннего расторжения контракта.

Судя по их скупым рассказам, Хосе и Мари были завербованы так же как и я, случайно. Но меня не покидало чувство, что у нас было нечто общее – что-то, чего мне никак не удавалось понять.

Хосе, полный молодой испанец, добродушный и недалекий, с круглыми навыкате карими глазами, работал на верфи в Барселоне. После сокращения оказался без денег и жилья, о чем рассказал местному священнику на исповеди. Спустя неделю ничем не примечательный парень был приглашен на аудиенцию к какому-то важному епископу. Аудиенция завершилась выдачей авиабилетов, серьезной суммы денег и подписанным контрактом.

С Мари было еще проще. После очередной облавы в трущобах Авиньона инспектор полиции предложил ей на выбор пять лет тюрьмы за распространение наркотиков или благородную работу в африканской католической миссии с приличным жалованьем. Она и не подумала отказаться.