Текст книги "Книга Лазаря"

Глава шестая

Я очнулся в кромешной тьме и в первую секунду даже испугался этого плотного мрака. Попытался встать и треснулся головой обо что-то деревянное. Но затем вспомнил и с облегчением выругался. Тело ломило противной, ноющей болью. Стараясь ничего не задеть в темноте, покряхтывая, встал на ноги. Футболка и штаны, высохшие за ночь, хрустели и царапались изнутри пластиковой жесткостью. На ощупь, осторожно шагая, добрался до двери и включил свет.

Ни Мари, ни Хосе не было. На полу валялись бутылки, под которыми темнели пятна впитавшегося в деревянный пол рома.

Зашел в свою комнату и с трудом снял твердую от высохшей глины одежду, старательно отгоняя воспоминания о событиях прошедшей ночи. В душевой, чистя зубы, посмотрел в зеркало. Полное впечатление, что я чесал лицо острыми граблями. Кожа на лбу, щеках и шее была основательно содрана пальмовыми листьями, левая скула вздулась, и сквозь опухоль просвечивала синяя гематома. Руки от плеч до пальцев словно обработаны наждаком. Ноги оставались более-менее неповрежденными благодаря тому, что я вчера надел длинные штаны из плотной ткани.

Как следует вымыться не получилось. Едва я попытался намылить тело, глубокие царапины и ссадины начали гореть адским огнем. С трудом сдерживая стоны, формально сполоснулся и выключил воду. Лицо и руки отчаянно жгло.

Не вытираясь, зашел к себе, натянул спортивные трусы и вышел наружу. Уже подходя к лазарету понял, что иду босиком. Еще вчера я бы в панике побежал обратно за сандалиями, но сегодня даже не забеспокоился. Лучше поймать всех смертельных паразитов в песке, чем еще раз увидеть, что вчера вытворял бокор. Вспомнив неандертальца, прыгающего на животе Виктории в могиле, почувствовал тошноту.

– Ния, – громко позвал я. – Спаси меня!

Ния, стоявшая спиной ко входу, обернулась и, увидев меня, в испуге отпрянула.

– Что случилось? – округлив глаза, спросила она.

– В лес вчера ходили, за грибами.

Шутку Ния не поняла, но принялась ловко обрабатывать ссадины раствором. Щипало сильно, и я с трудом вытерпел процедуру. Сделав пару уколов мне в плечо, велела прийти вечером.

Получив медицинскую помощь, отправился в деревню. Солнце только поднималось над кромкой леса и еще не начало припекать. От реки веяло свежестью и прохладой, поэтому я был уверен, что смогу посмотреть на рыбалку и увидеть новый невод в действии.

Мужчины йоруба уже снарядили сеть поплавками и теперь с лодки заводили полукруг через середину реки. Двое стояли у берега по колено в воде и держали шест с привязанными концами. Еще двое размеренно гребли веслами, а один на корме стравливал сложенный невод в реку. Я пришел вовремя. Как только лодка ткнулась носом в песок, помог вытащить ее на берег и залез с остальными воду. Вцепившись в шест на втором конце, мы азартно принялись тащить. Судя по натяжению улов был немаленький. Увлекшись вытягиванием, я даже забыл о собственных болячках. Перехватив показавшийся нижний край, рыбаки, весело покрикивая, выволокли сеть на берег.

Рыбалка удалась. Невод был буквально набит рыбой. Не какой-нибудь мелочью, а настоящими крупными рыбинами. Одних только метровых сомов я насчитал два десятка. Гора окуней, крупной телапии и пресноводной сельди.

Из деревни с радостными воплями уже бежали дети и спешили женщины с охапками широких листьев.

Подтягивая к берегу правую сторону невода, я заметил хвост с оранжевым оперением, торчащим из-под кучи бьющихся рыбин. Это явно было что-то очень большое. Едва я наклонился, чтобы перехватить нижний край, хвост с силой ударил по воде, обдав меня мокрым илом и песком вперемешку с рыбной мелочью. Из-под кучи показалась огромная голова тигровой рыбы. Бешено щелкая пастью с острыми клыками, рыба рванулась в проем между краем невода и шестом.

– Держи!!! – завопил я, вонзив скрюченные пальцы в скользкий от слизи хвост, чувствуя, как позвоночник начинает отрываться от крестца.

Речной монстр рвался в воду так сильно, что мои пятки чертили борозды в мокром песке. Страшные челюсти злобно щелкали и один из мужчин отпрыгнул в сторону, бросая шест и спасая ноги. Чьи-то руки вцепились в плавник и брюхо рыбины, а подоспевший подросток сильно ударил по зубастой голове увесистой дубинкой. Я, не отпуская тяжелую тушу, повалился на спину. Старший из рыбаков, тот, кто вовремя пришел мне на помощь, дружески хлопнул меня по плечу:

– Спасибо, парень, – довольно улыбаясь, сказал он. – Приходи почаще, будешь помогать.

– Обязательно, – кивнул я, встал и направился обратно к миссии, отряхиваясь от ила и рыбьей слизи.

Пока шел, увязая в песке, настроение начало портиться. Как ни гнал я от себя ночные события, воспоминания все равно находили лазейку.

Бокор убил Викторию. Я ясно это видел и слышал хруст ломающейся шеи. Ее ребенка, для которого была предназначена вторая могила… Я всерьез начал думать о том, как мне сбежать отсюда. Не потому, что боялся, но из-за отвращения к случившемуся. Но, наверное, и боялся тоже. Скорее всего потому, что не понял и не смог оценить произошедшее в лесу. Ни морально, ни логически. Поднимаясь на крыльцо, почувствовал запах, доносившийся из столовой, и сразу понял, что зверски проголодался.

Я заглянул на кухню в тот момент, когда Клара снимала омлет с горячей сковороды.

– Доброе утро, – бодро поздоровался я. – Чем угощаешь?

Удивительно, но она, обычно веселая и доброжелательная тетка, даже не повернулась в мою сторону. Лишь скосила глаза и продолжила греметь посудой.

– Клара, – настойчиво произнес я. – Доброе утро! Что случилось?

– Тебе лучше знать, что случилось, – совсем не по-доброму проворчала Клара. – Сам себе накроешь.

И быстро вышла, едва не оттолкнув меня в сторону.

Было понятно, что ее настроение как-то связано с ночными событиями. Но почему я? Пусть бы бокору грубила.

Я положил себе приличную порцию каши с омлетом, добавил шпинатного соуса с местными приправами и пару кругляшей жареного плантина – разновидности банана, который местные считают овощем, а не фруктом. С завтраком расправился в мгновение ока. Как и с добавкой. Глотнув кофе, отрезал ломоть багета и отправился кормить ящериц.

В кустах у заднего крыльца жила целая стая этих необычных созданий. Длиной в пятнадцать сантиметров и высотой не более восьми, ящерки вели себя, словно стайка домашних мини-собачек, выклянчивая подачки и перемещаясь со скоростью пули. Матиас говорил, что это разновидность древесных арам, в изобилии встречающихся в Центральной Африке. Но я сомневался в его зоологических познаниях, потому что арамы были гораздо крупнее и в большом количестве водились под жестяной крышей миссии. Эти же здорово напоминали мелких рапторов, у которых передние лапки были гораздо короче задних. И все они различались расцветкой. Головы и теменные гребни сверкали красным, желтым, фиолетовым цветами. Такой же разнообразной была окраска лап и хвостов. Несмотря на то, что все они принадлежали к одному виду, двух одинаковых зверушек я еще не видел.

Месяц назад бокор дал мне задание – кормить эту прожорливую мелочь каждое утро до тех пор, пока они не начнут брать хлеб прямо из рук. Поначалу я отнесся к поручению как к очередной нелепой части «обучения», но постепенно мне начало нравиться это занятие. Смешные и юркие рептилии вызывали чувство симпатии в отличие от змей, пауков и крокодилов.

Ящерицы обступили меня, ожидая кормежки. Я медленно отщипывал мелкие кусочки багета и, стараясь не делать резких движений, кидал в сторону стаи. Кусочки хлеба они ловили прямо на лету, с легкостью подпрыгивая до моих колен. Если движение моей руки получалось чуть более размашистым, в одно мгновение вся стая просто испарялась. Но возвращалась снова за очередной порцией добычи.

Ни о чем не думая, я сидел на крыльце, упираясь локтями в колени и кидал хлеб «питомцам». Вдруг произошло неожиданное. Одна из ящериц, больно цепляясь коготками за мои голые ноги, вскарабкалась ко мне на бедро. За ней последовала вторая, третья – и так до тех пор, пока на коленях не собралось два десятка этих созданий. Отталкивая друг друга, они принялись откусывать крошки прямо от багета, который я держал в левой руке. От удивления я даже перестал дышать. Но, заметив, что ящерицы замерли и насторожились, заставил себя вдыхать и выдыхать ровно и медленно. Я был в тени. В настоящей тени, и в мое поле зрения не вторгался ни один колючий лучик света. Это случилось само собой.

Медленно поднял правую руку и погладил ближайшую ко мне рептилию по спине. Ящерица приподняла голову и оглянулась. Осторожно почесал ей голову, затем хвост. Зверушка продолжала откусывать кусочки хлеба.

– Ящериц дрессируешь? – прозвучал слева хрипловатый голос.

Стая прыснула в разные стороны.

Я повернулся и, увидев Мари, невольно отвел глаза в сторону.

Она прислонилась к стене здания и держала в руке неизменную сигарету. Похоже, что ее рваная хламида пришла в негодность после прошедшей ночи и ей пришлось все-таки переодеться в шорты и футболку. Ноги девушки представляли собой сплошной синяк, расчерченный со всех сторон глубокими царапинами, закрашенными йодным раствором. Левая кисть была перебинтована эластичным бинтом, ободранные локти и колени заклеены пластырем. Как и я, Мари, видимо, уже сходила к Ние.

– Как я выгляжу? Привлекательно? – спросила она.

Я почувствовал, что краснею.

На ее левой щеке светились красным глубокие царапины, под правым глазом огромный вздувшийся синяк оттенял лопнувшие красные сосуды на склере глаза. Губы распухли и отливали багрово-синим.

– Это, знаешь… – с трудом выговорил я, – это не… Ты падала часто и сознание теряла.

– А что с рукой? – она приподняла левую руку.

– Извини… Я связал ваши руки ремнем и так… тащил. Вы с Хосе постоянно отключались… Не хотел вас в лесу потерять.

– Ты точно меня не бил? – глядя в землю, тихо спросила Мари.

– Нет, что ты… Но, если честно, Хосе немного досталось. Ну… Он мужчина все-таки. Пару оплеух я ему отвесил, чтобы в чувство привести.

– Я помню, как ты меня занес, а потом хотел утопить ромом, – Мари попыталась усмехнуться, но тут же скривилась от боли. – В любом случае, спасибо.

Она подошла и прижалась распухшими губами к моей щеке.

– Ты бы надел сандалии, – прошептала Мари. – Здесь у реки водится кровяной паразит, которого даже в микроскоп не видно. Он живет в теле очень маленьких клещей. Когда они кусают человека, паразит переселяется в кровь нового хозяина и за считанные месяцы съедает того изнутри. Лекарства от него нет.

– Спасибо, учту, – глянул я на свои босые ноги.

– Хосе у Нии лежит и стонет, – напоследок сказала она. – Кажется, у Жозефа скоро рога вырастут. Ладно, увидимся за обедом.

Мари, опираясь на стену здания, захромала в сторону главного входа. Но, пройдя несколько шагов, остановилась и повернулась ко мне.

– Алек! – громко спросила она. – Хочешь сбежать?

На этот вопрос, заставший меня врасплох, я машинально кивнул.

– Не торопись, – уже тише произнесла Мари. – Здесь все не то, чем кажется…

Повернулась и захромала дальше. Я выругался и сплюнул на землю. Мари продолжала меня удивлять.

Пять минут спустя небо начало заполняться сплошной синевой тяжелых туч. Я поспешил в комнату, предварительно зайдя в душевую, и достал из пластиковой колбы пару ватных шариков.

Улегшись на кровать, как можно глубже засунул шарики в уши и накрылся одеялом. Спустя пару минут грохнуло так, что здание затряслось, и удары водяной картечи обрушились на эту идиотскую жестяную крышу. Вата в ушах помогла, и, погружаясь в дрему, я придумал одну отличную идею.

Заснуть не удалось. Звук грома, обрушившегося на крышу, почти пробил ее насквозь, и моя голова затряслась от грохота. Казалось, здание миссии зашаталось и начало разваливаться. Вскочил с кровати в полной уверенности, что молния попала прямо в дом. Выбежал в коридор и столкнулся с Хосе, который испуганно отпрянул.

– Что это было? Молния? – крикнул я.

Хосе лихорадочно закивал.

Выглядел он ужасно. Огромная гематома на половину лба, заштрихованная йодной сеткой. Вздувшаяся, видимо, рассеченная правая бровь с узкой полоской пластыря. Распухшее левое ухо и синяк на правой стороне нижней челюсти. Ободранные до крови руки и ноги. На правой кисти эластичный бинт, такой же, как у Мари.

– Ну, ты вообще… как? – испытывая некоторое смущение, спросил я его.

– Терпимо, – пожал плечами Хосе. – Плохо помню, что было вчера… Знаешь, как вспышки… Виктория там, в могиле… Как ты тащил меня через лес, а я бился головой о деревья… Ния сказала, что ничего серьезного.

Ну и хорошо, что не помнит. Видимо, все время был в шоке. Насколько я сумел понять, Виктория Хосе нравилась, пусть даже и беременная.

– Алек, – глядя в сторону, прошептал Хосе. – Что теперь будет? После того как… Бокор же убил ее.

Я вспомнил фразу, услышанную от Мари.

– Может, все не то, чем кажется? – я надеялся, что мои слова прозвучали достаточно убедительно. – Дождемся Матиаса – полагаю, что он все объяснит.

Глядя, как Хосе мнется, не решаясь задать еще один вопрос, я решил его опередить:

– Я не думаю, что мы сможем отсюда сбежать. Нам даже до города не добраться. Ты бы шел, поспал немного. Или удобрениями займись.

Хосе тяжело вздохнул и поплелся к себе.

Ливень прекратился, и я почувствовал, как тело снова начало ломить от боли. В комнате я достал из чемодана куклу и начал вспоминать последовательность действий для обезболивания.

Бокор предупреждал, что порядок перекалывания щеп нельзя нарушать, а я, как назло, не мог сосредоточиться и вспомнить. Пришлось доставать рисунки-схемы. Минут десять примеривался, пытаясь унять дрожь в руках, но, наконец, решился. Вытащил голубую «горловую» щепу и вколол ее сзади, ниже головы, в область шейных позвонков. Одновременно вынул «грудную» зеленую и желтую из солнечного сплетения и поменял их местами. Посмотрел на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, запомнил время. Через три часа нужно было все вернуть обратно.

Прилег на кровать и расслабился. Через несколько минут почувствовал облегчение и даже прилив бодрости. Конечно, никаким колдовством это не было, но я отлично знал, на что способно самовнушение. Матиас называл это симпатической магией. Магией подобия. Я же был уверен, что бокор обладает очень сильным даром внушения. И во время обучения он словно «совместил» куклу с моим организмом. И это работало. Что касалось всех остальных трюков со «вхождением в тень», то у меня пока не было никакого рационального объяснения. Однако я надеялся, что оно появится.

До обеда оставалась еще пара часов, и, убедившись, что песок полностью впитал воду от прошедшего ливня, я вышел наружу и отправился к генераторному навесу. За генератором стоял большой ящик с инструментами, среди которых я видел десяток старых, покрытых налетом ржавчины мачете. В этом же ящике нашлись точильный камень и несколько рулонов наждачной бумаги разной зернистости. Выбрав пару самых, на мой взгляд, хорошо сохранившихся ножей, тщательно очистил их мелкой наждачной бумагой от ржавчины и принялся затачивать. Через час лезвия сверкали на солнце, а остротой могли поспорить с каким-нибудь винтажным кинжалом, сделанным по заказу.

Я несколько раз видел, как йоруба перестилали связки пальмовых увядших листьев на крышах домов, заменяя их свежесрезанными, и не сомневался, что смогу выполнить эту простую работу. Единственная проблема заключалась в отсутствии помощников.

Местные поступали очень просто. Они скрепляли листья рафии и масличной пальмы, не достигшей возраста плодоношения, в сплошной ковер толщиной в два-три листа ротангом и, привязав веревки с одного края, натягивали на деревянный каркас крыши, перед этим застелив ее плоскими связками тростника. После чего привязывали к брусьям теми же лианами, чтобы не сдуло ветром.

Стараясь не заходить глубоко в лес, я рубил длинные широкие листья и стаскивал их к заднему крыльцу до тех пор, пока огромная куча зелени не заполнила все пространство между боковой стеной здания и навесом. Еще один круглый холм я воздвиг из упругих и длинных стеблей ротанга.

Полностью обессилев, уселся на землю и прислонился спиной к деревянной свае здания. Солнце стояло прямо над головой и, понимая, что уже ни на что не способен, я закрыл глаза и заснул.

Негромкие голоса у заднего крыльца помогли мне выбраться из забытья. Я тяжело встал и высунул голову из-за угла миссии.

Двое мужчин йоруба оживленно обсуждали нарубленные мною листья, тыча в них пальцами. Рядом с ними стоял подросток, с трудом удерживая алюминиевое блюдо, нагруженное перевязанными большими кусками пальмовых листьев с какой-то начинкой. Судя по ароматному запаху, внутри находилась рыба.

– Что ты собрался делать, блондинчик? – улыбаясь спросил тот самый йоруба, который утром благодарил меня за помощь в рыбалке.

– Невозможно спать, когда идет дождь, – пояснил я. – Хотел накрыть эту жестяную крышу листьями, как у вас в деревне.

Второй йоруба громко рассмеялся.

– Сорок лет назад, когда нашу деревню переселили сюда из Заира, где шла война, – сказал он, – эти здания из привозного дерева все были покрыты железом. Мы не селимся в деревянных домах, но тогда у племени не было другого выхода. Белые, никогда не жившие в Африке, построили дома, как во Франции. Мы сняли железо и настелили крыши из листьев. Дожди нас не беспокоят. А ваши попы и их гости должны терпеть. Ты хотел один справиться с таким делом?

– Может, и хотел, – проворчал я недовольный тоном, каким это было сказано. – У меня же нет своего племени брюнетов и не на кого рассчитывать.

Йоруба громко расхохотались и оживленно заговорили между собой. Видимо, придя к какому-то согласию, обратились ко мне. Точнее, один из них:

– Я – Санье, – представился он и протянул мне руку.

– Алек, – крепко пожал я его мозолистую ладонь.

– Ты, слушай… Алек, возьми блюдо и иди поешь. Мы здесь сами все уладим.

– Спасибо… – я взял у подростка тяжелое блюдо и понес его в столовую.

Хосе и Мари сидели за столом. Мари, как и всегда, курила, глубоко затягиваясь. Судя по всему, сидели они уже долго, но никаких признаков обеда не было. Как и самой Клары, местонахождение на кухне которой всегда можно было определить по громыханию посуды и мурлыканию веселых мотивчиков.

Я поставил блюдо на стол и пошел на кухню за посудой. Вернулся, молча расставил приборы. Принес корзинку с хлебом и маслом, благо что оно, формованное, нашлось в холодильнике. Открыв традиционную обеденную бутылку вина, наполнил бокалы и положил на тарелку один самых больших пальмовых свертков, лежащих на блюде.

Хосе наблюдал за моими действиями с интересом, Мари – с иронией.

– Ты теперь вместо Клары будешь готовить? – усмехнулась она. – Как насчет уборки?

Я развернул сверток, который немедленно начал источать вкуснейший запах рыбы с пряностями. Мне досталась запеканка из тушеного с лимоном сома, приправленного грибами.

– Это деревенские передали, – сказал я, разворачивая чиквангу – тот самый маниоковый жгут, который так мне понравился в первый раз. – Я помогал им утром невод вытаскивать.

Хосе, глядя, как я принялся уплетать рыбу, тоже потянулся к блюду. У него оказался приличный кусок жаренного филе с соусом муамбе, который часто готовила Клара. Мари еще пять минут недовольно морщила нос, но, глядя, как мы жадно поглощаем пищу, все-таки положила один сверток в свою тарелку. Внутри обнаружился запеченный медальон из сома, обложенный рисом и тушеными сладкими перцами. Поначалу она неохотно ковыряла вилкой мякоть, оправляя в рот мелкие кусочки, но постепенно голод взял верх и Мари принялась за еду по-настоящему, обильно запивая вкуснятину вином.

От обеда нас оторвал звук шагов по крыше и противный скрежет жести.

– Что это? – спросил Хосе, глядя на потолок. – Крыша рушится?

– Нет, это деревенские настилают листья сверху.

Мари подозрительно взглянула на меня.

– Нарубил пальмовых листьев, – объяснил я, – а йоруба предложили помочь с настилом. Подумал, что листья приглушат звук дождя и не будет такого грохота.

– Что собираешься делать после обеда? – иронично осведомилась она. – Собирать урожай ямса или кокосов?

– Нет, мамбо просила зайти сделать ей массаж.

Мари с Хосе рассмеялись.

– Если честно, – серьезно сказал я, – с самого утра ношусь, как заведенный. Стоит только остановиться, как перед глазами сразу появляется вчерашняя гадость.

После еды и вина навалилась невыносимая сонливость. Ночь почти без сна, утренняя рыбалка, рубка листьев – слишком много для преподавателя французского в средней школе.

Мари убрала со стола и ушла на кухню мыть посуду. Хосе вызвался отнести пустое блюдо в деревню, тем более что ему все равно нужно было на зайти к Ние на перевязку. Услышав его слова, Мари захихикала на кухне.

Я положил голову на стол и заснул.

Очнулся уже в сумерках. Поясница, руки и шея затекли и сильно болели. С трудом выпрямившись и сдерживая стоны, отправился к себе. Достал куклу и переколол щепы в изначальную позицию. Подумав немного, вытащил красную из «копчика» и воткнул в «поясницу». Спустя минуту боль прошла.

Решил посмотреть, как йоруба застелили крышу. На крыльце сидела Мари и, следуя традиции, пила пиво и курила.

– Вышел хозяйство проверить? – спросила она.

– А то! – я взял банку у нее из рук и сделал глоток.

Крыша выглядела идеально. Широкие листья, уложенные в три слоя, аккуратно спускались с конька и свешивались по краям, полностью закрывая жестяные листы. Узкие ленты ротанга надежно крепили зеленое покрытие к деревянным балкам. Сам конек также был покрыт толстым настилом листвы.

– Ты в лазарет идешь? – спросила Мари, погасив окурок и втоптав его в песок. – Пошли вместе. Заодно и Хосе выгоним, он там уже два часа лечится.

Мы пошли к палатке, откуда почти сразу появился Хосе и направился нам навстречу. Не дойдя нескольких шагов, внезапно остановился, по-женски охнул и уставился широко раскрытыми глазами за наши спины.

Я вдруг чего-то испугался и почувствовал как спина покрылась холодным потом. Медленно обернулся. Прямо перед нами стоял бокор и держал за руку… Викторию.

– Добрый вечер, – улыбаясь, произнесла она и приветственно помахала рукой.

– Добрый… – просипел я и взглянул на Мари.

Та, и без того белокожая, была бледна, как сама смерть. Оцепенев, молча смотрела на Викторию, сжав зубы и стиснув пальцы в замок. Ее верхняя губа нервно подергивалась.

Бокор внимательно осматривал нас троих.

– Вы к Ние идете? – продолжала улыбаться Виктория. – Передайте, пожалуйста, что я тоже зайду. Позднее.

Я кивнул, не в состоянии вымолвить ни слова.

Виктория освободила руку из ладони бокора и пошла в деревню. Аккуратно причесанная, в чистом бежевом платье.

Бокор хрипнул, повернулся и направился в сторону своей хижины.

– Ребята, я, кажется, обмочился, – дрожащим голосом выдавил Хосе и опустился на песок.

– Пожалуй… к Ние завтра зайду, – наконец, сумел произнести я и посмотрел на Мари. – Сейчас мне срочно нужно в кладовую.

Мари с готовностью закивала.

Вдвоем мы помогли ошеломленному Хосе подняться и повернули обратно к миссии.

В кладовой я решил достать заначку на «черный день» – бутылку «Чивас Ригал», рассудив, что сегодня именно такой день и настал. Поскольку за разгрузку продуктов отвечал я, таких заначек у меня всегда было несколько, включая даже пару бутылок бургундского, предназначавшегося исключительно для отца Матиаса. Прихватив из холодильника сыр и ветчину, мы втроем устроились в столовой. Говорить было трудно, и, пока бутылка не опустела наполовину, мы просто мрачно молчали.

– Мари, – произнес я, когда почувствовал, что виски начало действовать, – ты как-то раз назвала Викторию дохлой стервой. Это была просто ругань, или ты имела в виду что-то конкретное?

– И ругань тоже, – Мари внимательно рассматривала кусочек сухого сыра, который держала в руке. – Но она выглядела как… как неживая.

– Я не понимаю, – удивленно протянул Хосе. – Почему как неживая? Она была, как и мы… Я с ней разговаривал и даже… трогал.

Я подозревал нечто подобное. Однако для меня, учитывая беременность Виктории, подобное «трогание» выглядело, как извращение.

– Я была в ее тени… – пояснила Мари. – Она не выглядит как обычный человек. Скорее как черное мертвое существо. Я точно не знаю, как объяснить, но есть такие – будто бы люди, но в тени они другие.

– А какие еще есть? – спросил Хосе. – Как выглядят другие?

– Ты, Хосе, в тени выглядишь как и на свету. Обычным человеком с обычным телом. Еще есть прозрачные, и вокруг них слабый свет.

Было что-то завораживающее в ее словах, произнесенных спокойным будничным тоном. Нечто такое, что словно подталкивало меня к какому-то простому и очевидному выводу.

– А как выглядит, ну, допустим, мое тело? – нейтральным тоном задал я свой вопрос.

– Так же, как и тело Хосе, – Мари посмотрела мне в глаза. – Только ты выглядишь более отчетливо, а Хосе, если смотреть в его тени, немного расплывается. Я имею в виду контуры…

– Все равно мне ничего не понятно, – разочарованно сказал Хосе. – Это что, бокор тебя научил?

– Не-е-т… Не совсем… Я и сама там, в прошлой жизни, часто такое видела. Просто я думала, что это какая болезнь или от наркотиков. Бокор меня учил, как лучше использовать то, что я могу… Он говорил, что я двухдневница.

Меня словно ударило током.

– Я, кажется, понял. Лазаря называют Четверодневником, – медленно произнес я. – Теперь понятно, что у нас общего. Тебе, Хосе, говорили что-нибудь о твоем рождении? Роды прошли без осложнений?

– Говорили, что… ничего особенного, – Хосе нахмурил лоб. – У мамы были проблемы с сердцем, но все обошлось.

– Может, в детстве или позднее? – продолжил я выспрашивать. – Какие-то проблемы со здоровьем? Несчастные случаи?

– Да! – возбужденно воскликнул Хосе. – Меня сбила машина, когда мне было восемь лет. Мне говорили, что я умер или почти умер, точно не помню. Хорошо, что в больнице был дежурный хирург и мне помогли. Мама рассказывала, что я долго не дышал.

– У меня при рождении произошла остановка сердца, – с облегчением от того, что прояснилось хоть что-то, сказал я. – Я не жил почти десять минут. Мне делали укол в сердечную мышцу.

Мари смотрела мне прямо в глаза, и по лицу ее ручьями текли слезы.

– А ты, Мари? – почему-то шепотом спросил я.

Она закрыла лицо руками.

Я налил себе и Хосе еще виски. Плечи Мари содрогались от беззвучных рыданий. Хосе уже был слишком пьян, чтобы замечать такие детали.

– Я все-таки не понимаю, – громко сказал он. – Что с Викторией не так? Тоже были проблемы при рождении? А как быть с тем, что этот питекантроп ее убил? Да я сам видел, как он свернул ей шею! А она снова живая! Он превратил ее в зомби! Я убью эту сволочь!

Хосе откинулся на спинку стула и, свесив голову на грудь, пустил изо рта тягучую пьяную слюну. Мари встала и вышла, не отрывая ладоней от лица. Мне показалось, что она меня стесняется. Но, может, это просто был виски.

Я завалился в кровать в тот момент, когда сверкнула молния и ударил гром. С удовольствием послушал, как ливень негромко забарабанил по зеленому настилу на крыше, и крепко заснул.

Проснулся на рассвете бодрым и в отличном настроении. Быстро умылся, соорудил на кухне бутерброд с ветчиной и, жуя на ходу, отправился к рыбакам. Йоруба уже собрались на берегу, тихо переговаривались и смотрели на реку. Однако никто не спешил приниматься за рыбалку. Лодка со сложенным неводом была наполовину вытащена на песок, двое мужчин, сидевших в ней, так же внимательно наблюдали за противоположным берегом реки.

Я подошел к Санье и поздоровался. Тот кивнул в ответ и сказал:

– Рыбачить не будем. Слишком много гиппопотамов, – показал он рукой на крокодилий песчаный пляж.

На узкой полоске песка огромный гиппопотам, разевая чудовищную пасть, наступал на двух крокодилов, пытаясь прогнать их с лежбища. Те в ответ громко щелкали зубами, но все же постепенно пятились назад. В воде у берега были видны головы еще нескольких бегемотов, следивших за исходом противостояния. Наконец, рептилии, не выдержав напора трехтонной туши, скользнули в воду и исчезли.

– Могут напасть, да? – спросил я Санье.

– Да. Очень опасно, – угрюмо подтвердил тот. – У них сейчас гон. Самцы нападают на все, что движется.

– Надолго они приходят?

– Обычно нет. В этом притоке мало травы на дне. Но в прошлом году они пробыли здесь целый месяц. Мы новую сеть почти полгода плели, а один самец ее за раз в клочья разорвал и лодку опрокинул. Мой двоюродный брат утонул.

Мне стало неловко. Для меня рыбалка всегда была азартным развлечением, но для этих людей, несмотря даже на снабжение из миссии, – вопросом насущного питания.

Я попрощался с Санье и пошел обратно к миссии. Медленные, ленивые мысли шевелились в моем сознании и так же неторопливо покидали его, исчезая без следа. Было бы очень хорошо, если бы Матиас задержался в городе на пару месяцев, а бокор просто исчез в джунглях. Ходил бы я с утра на рыбалку с местными, потом завтракал и помогал деревенским собирать ямс или разводить удобрения. И не было бы никаких теней, обезьяньего бокора и мертвой ожившей Виктории с ее ребенком…

Перед глазами появился младенец, которого я держал на своих руках в ту ночь. Вспомнил, что подумал о нем в тот момент, как о мертвом. Да, я был уверен, что ребенок мертв. В памяти всплыл вчерашний разговор с Мари и Хосе. Никто даже не упомянул о том, что бокор вытащил ребенка из утробы Виктории. Наверное, к тому времени они были в шоке, неспособные воспринимать происходящее, но я все видел собственными глазами. Зачем нужен мертвый ребенок, извлеченный из тела, если верить Мари, такой же «мертвой матери»? Воспоминания, как наждачная бумага, скребли и царапали меня изнутри. А ведь утро начиналось так хорошо…

Впереди меня, придерживая у груди плетеную корзину, в миссию спешила Клара. Интересно… Видимо, что-то изменилось. Наверное, мы прощены.

У крыльца, сложив длинные руки на груди, стоял бокор. Я сделал вид, что не вижу его и собрался было проскользнуть внутрь.

– Алек! – каркнул неандерталец. – В полдень приходи ко мне, нужно работать.

Я молча кивнул и зашел в здание.

В коридоре уже стояла большая корзина для грязного белья. Очень вовремя – особых запасов одежды у меня не было. Сгрузив грязные штаны и футболки в корзину, зашел в душ и наскоро ополоснулся холодной водой.

– Алек! – раздался громкий голос Клары. – Вода закончилась, принеси! И газ не идет.

Такая популярность с раннего утра мне не понравилась, но завтракать я любил. Постучал к Хосе, чтобы отправить его за водой. Тишина. Открыл дверь и заглянул в комнату. Хосе не было, и пришлось идти самому. Воду мы пили только привозную, из герметичных пластиковых бутылей по пятнадцать литров. Хранилась она все под тем же генераторным навесом. Проверив газ и переключив подачу на второй баллон, я взгромоздил на себя бутыль с водой и потащил на кухню.