Текст книги "Книга Лазаря"

– Это просто тени самих произведений, – урезонивала его бабушка. – Ты должен учиться отделять тени людей от других объектов, иначе ты не сможешь окончательно прозреть.

– Региша, – Василий прижимался к бабушке, – давай пойдем на кладбище, там гораздо понятней. Или на набережную, туда, где корабли.

– Ну хорошо, пойдем, – соглашалась бабушка. – Но в следующий раз – точно в музей или в Цитадель.

Василий делал серьезное лицо и давал честное слово.

На прогулках они искали человеческие тени. Бабушка, обнаружив подходящего человека или нескольких, давала Василию задание войти в отбрасываемую ими тень и определить, что он видел. Но на набережной его отвлекали корабли – белоснежные и великолепные туристические лайнеры, которые он мог рассматривать часами.

– Региша, – возбужденно рассказывал он о свой мечте. – Я все решил. Я стану капитаном такого корабля. Буду плавать по океанам, бороться со штормами, прибывать в незнакомые порты и видеть все необычное, что есть на свете. Я уже умею кричать «Полундра!».

– Конечно, ты можешь стать капитаном, – отвечала ему бабушка. – Но ты уже видишь необычное и быть настоящим капитаном у тебя не получится. Ты появился в этом мире, чтобы выполнить свое предназначение. Быть кем-то другим, кроме того, кто ты есть, ты просто не способен.

В двенадцать лет понять до конца, что бабушка имела в виду, Василий не мог, но выполнял ее просьбы – входил в тени и рассказывал Регине, что он видел…

Не все тени были одинаковыми…

Большинство из них оставались с виду такими же, как и на свету, но только полупрозрачными, и вокруг было заметно слабое свечение. Некоторые выглядели твердыми и словно нарисованными яркими масляными красками. Иногда попадались такие, что немного пугали его. Они сохраняли человеческую форму, но разглядеть детали ему никогда не удавалось. Как человек, но будто вылепленный из черного пластилина или из куска очень темной ночи. Самым интересным в этих играх было то, что люди, в чью тень он входил, его не замечали и порой случалось так, что ему невозможно было удержаться от какой-нибудь шалости. Как-то раз, войдя в тень японского туриста, снимавшего Зимний Дворец огромной фотокамерой, он преспокойно вытащил из его кармана кошелек и радостно похвастал им перед Региной. На что та очень строго его отчитала, и ему пришлось таким же образом возвращать кошелек обратно.

Те, кто виделся ему как черные фигуры, чаще всего встречались в центре города. У Зимнего, на Невском, в Апраксином переулке и на Сенной. Но больше всего черных фигур было в Цитадели. Так бабушка называла Исаакиевский собор.

Они поднимались по винтовой лестнице, проходили между куполами и, стоя под Голубем, Василий смотрел вниз. Там, под самым основанием Собора, сквозь инкрустации и мозаику он видел черных блестящих существ, которые, казалось, смотрели на него из самой глубины земли. Такие же темные фигуры, какие он иногда встречал на улицах в тенях прохожих. Существа медленно скользили под полом, покачивая шарообразными безглазыми головами. Было немного жутко, но бабушка объясняла, что Цитадель, построенная на этом месте, удерживает подземных чудовищ под землей с помощью силы бога, находящейся в самом здании.

Василий не очень понимал, что значит «сила бога», но бабушке верил, потому что она никогда его не обманывала. Он спрашивал ее, почему в центре города так много черных существ внутри людей, и Регина объясняла, что здесь находится Нижний Петербург, где проложено очень много тоннелей, через которые эти создания выходят на поверхность и смешиваются с людьми. Василий не понимал, как они могут смешиваться, но название «Нижний Петербург» ему нравилось. Однако он резонно рассуждал о том, что если есть Нижний Петербург, то должен быть и Верхний. Регина соглашалась и поднимала лицо вверх, указывая на небо.

Самым любимым его местом был Некрополь Александро-Невской Лавры. Здесь всегда стояла тишина и не было гудящих человеческих толп, мешающих ему видеть. Они часто останавливались у старых склепов и могил, где Василий заходил в следы теней мертвых и описывал бабуле, что он видел из жизни этих давно ушедших людей. Словно смотря телевизор без звука, Василий разглядывал мозаику несвязанных между собой событий, ярких или тусклых, понятных и не очень. Остатки чувств, эмоций и отношений.

Как-то раз, после того как они посетили могилу Натальи Ланской и он долго пересказывал Регине свои видения, с бабулей приключилась тихая истерика. Почти час она сидела на скамье и обливалась слезами. Василий терпеливо ждал, не понимая причины ее слез. Больше в Некрополь они не ходили…

Однажды солнечным летним днем, когда они гуляли у Ростральных колонн, бабуля попросила его войти в ее тень. Василий очень не хотел этого делать. Почему-то ему казалось, что своими действиями он может причинить бабушке вред.

– Ну что ты, родной мой, – целовала его бабушка. – Ты никогда не причинишь мне вреда. Пожалуйста, выполни мою просьбу.

Он выполнил.

Бабушка не изменилась, осталась такой же, как и всегда. Василий не знал, хорошо это или плохо, но Региша, казалось, была довольна. Ласково погладила его по голове, но заметив, что Василий напрягся и побледнел, тихо спросила:

– Что случилось, родной мой?

– Ба… Там сзади… человек без тени.

Регина скользнула взглядом поверх головы внука. Спиной к ним, опираясь на каменный парапет, стоял мужчина в сером коротком пальто и черной кепке. Чему-то улыбаясь, курил сигарету.

– Ты имеешь в виду, что его тень скрыта?

– Нет… Когда скрыта – я раздвигаю ее отсюда, – приложил руку к груди Василий. – У него нет человеческой тени… Я случайно прикоснулся…

– Это… Что-то очень странное, – Регина нахмурилась, и лицо ее сделалось жестким и непроницаемым.

Отстранив Василия, она твердым шагом подошла к курящему.

– Прошу прощения, мужчина, огоньком не угостите, – в ее руках появилась сигарета с фильтром, хотя Василий точно знал, что бабушка никогда не курила.

– Пожалуйста, – мужчина обернулся, продемонстрировав щегольские усы на бритом лице, и щелкнул зажигалкой.

Бабуля, прикрыв ладонью плещущийся на ветру огонек, долго и старательно прикуривала, полузакрыв глаза.

– Достаточно… Уже горит, – иронично заметил усатый и убрал зажигалку.

Сунув руки в карманы пальто, энергично повернулся и зашагал в сторону Биржевого моста. Регина, а за ней и Василий невольно двинулись за ним.

– Не надо, – мужчина остановился и, обернувшись, взглянул Василию прямо в глаза. – Не ходите за мной…

Они замерли, провожая удаляющегося человека растерянными взглядами.

– Не спрашивай меня, Василек, – произнесла бабушка. – У меня нет никакого объяснения.

Летом они часто выезжали за город, в Сестрорецк или Бело-остров, и часами бродили по лесу. Бабушка собирала какие-то травы и странные, необычного вида грибы, а Василий искал ягоды и каких-нибудь животных, представляя себя доисторическим охотником или Робином Гудом. В лесу ему нравилось, но злобные комары слишком часто портили радостное настроение. Как-то раз, собираясь в поездку, он попросил Регину купить репеллент против комаров, на что та, рассмеявшись, сказала ему:

– Василек, тебе не нужен никакой репеллент. Просто не выходи из тени.

Комары его больше никогда не кусали.

Пока бабушка собирала травы, Василий развлекался тем, что выслеживал животных. Иногда ему удавалось наткнуться на белку, ежа или дикого хорька, которые никогда не чувствовали его приближения. В тени животные почти не менялись, только вдоль спин проглядывали тонкие золотистые полоски, как у некоторых людей. Он брал зверей на руки, гладил и даже теребил за хвост. Никто из них не кусался и не царапался. Лишь тревожно шевелили усами и принюхивались. Однажды он наткнулся на енота, усердно полоскавшего лапы в ручье. Зверек был настолько симпатичен, что Василий сразу загорелся желанием забрать его домой. Однако бабуля строго запретила и сказала, что в квартире енот не выживет. Возвращаясь в город на электричке, он спросил Регину:

– Животные тоже светятся. Почти как люди. Что это значит, ба?

– Это значит, Василек, что животные обладают частицей божественного света и сознания. Я верю, что у каждого из них есть душа.

– Тогда почему…

– Люди никогда не признают существование души у животных. Просто потому, что они их убивают и едят…

Василий долго думал, шевеля губами и, наконец, спросил:

– А рыбы, ба? Там в Сестрорецке у рыбаков я смотрел… У рыбы нет света.

Регина задумалась.

– Я не замечала, но, может быть, у рыб его нет.

– Тогда я буду есть только рыбу, – Василий откинулся на деревянную спинку и скрестил руки на груди. – А енотов не буду…

Региша смеялась и гладила его по голове.

Перебирая проплывающие в сознании воспоминания, Василий услышал громкое бренчание дверного звонка. Потирая лицо, пошел открывать.

Радостная Ольга бросилась ему на шею и звонко расцеловала. Следом за ней в дверь робко протиснулся субтильный паренек в узких штанах с модной длинной мотней, держа в руках объемистую сумку и штатив.

– Так, так, так, – приговаривала Ольга, бегая по квартире в поисках места для съемки. – Вот здесь – отлично! Вася, у тебя чистая простыня есть?

Василий послушно достал простыню из бельевого шкафа и, следуя указаниям чокнутой, повесил ее на дверь своей комнаты.

– И рубашку, рубашку надень, – продолжала тараторить Ольга.

С некоторым трудом обнаружив мятую рубашку в самом низу шкафа, Василий переоделся и сел на стул спиной к простыни. Пока фотограф устанавливал камеру и софит, Ольга расправляла ему воротник, расчесывала волосы и несла ахинею. На этот раз про своего кота, которого нужно срочно кастрировать. Сделав несколько снимков, фотограф упаковал аппаратуру и, попрощавшись, вышел из квартиры. Ольга, также собравшаяся на выход, была остановлена твердой рукой Василия.

– Оля, задержись, пожалуйста, ненадолго, – бархатным баритоном произнес он.

Ольга остановилась и обернулась к нему. Удивление на лице уступило место кокетливой улыбке. Прижавшись к ее спине животом, Василий положил ладони ей на грудь и начал расстегивать пуговицы на блузке. Ольга томно задышала и откинула голову. Нежно взяв ее за шею, нащупал большим пальцем знакомую впадину и сильно нажал. Раздался хруст и Ольга замерла в дверном проеме, с запрокинутой головой и безвольно повисшими руками. Василий выключил свет в комнате и задернул шторы. Лампа, горевшая в коридоре за спиной чокнутой, позволяла отчетливо видеть ее тень на потрескавшемся паркете.

Он выдохнул и наступил на темный силуэт.

Ольга превратилась в черную статую. Приблизился и прикоснулся ладонями к ее лицу. Кожа была влажной и холодной как лед. Трогая руками лицо, Василий с удивлением обнаружил, что нос, глаза и губы у девушки отсутствуют. Вместо рельефа лица – гладкая холодная полусфера. Ощупывая руки, убедился, что пальцев не было и кисти представляли собой сплошные лепестки, напоминающие небольшие весла. Трогать ноги и тело он не стал из-за внезапно возникшего чувства брезгливости.

Василий распахнул шторы и включил свет. Подошел к принявшей свой облик Ольге, приобнял ее и снова сунул палец в отверстие.

– Ах, Васечка, – произнесла та, мгновенно очнувшись. – Это было чудесно. Когда-нибудь еще повторим? – лукаво глянула она.

– Непременно, – ответил ей Василий.

– Все, все, все, – спохватилась Ольга. – Опаздываю страшно! Целую! – подхватив с вешалки пальто, исчезла за дверью.

Как только щелкнул замок на входной двери, он зашел в комнату бабушки и достал из комода пожелтевший листок, на котором Регина нарисовала карту. Несмотря на то, что помнил все наизусть, принялся в который уже раз ее разглядывать.

Крестом была обозначена миссия на южном берегу Лефини, притоке Конго. Красная пунктирная линия от креста вела через реку на северный берег. Красный же кружок обозначал начало маршрута в джунгли, направление на северо-восток. Жирная линия петляла, и на каждом повороте были проставлены цифры. Цифрам на обратной стороне карты соответствовали приметы, и был указан азимут для дальнейшего движения. Сорок километров по джунглям и саванне, двадцать – по плато Майомбе.

Конечный пункт был обозначен красным кругом и подписан – «Запретный город». Короткая прямая линия вела от круга к еще одной точке – «Хартунг». Сверху яркими синими чернилами были написаны спутниковые координаты.

Очевидно, что координаты Регина внесла гораздо позднее. В советское время никаких навигаторов не было. Значит, нужно купить компас и навигатор. Но, может, и не нужно. Он закрыл глаза и положил левую ладонь на карту, пытаясь представить джунгли, которые являлись ему в видениях.

Сквозь закрытые веки начал пробиваться яркий свет. Василий открыл глаза и ощутил, как тело потеряло вес и его будто подбросило вверх. Он парил над рекой, с обеих сторон заключенной в объятия влажного леса. Как хищная птица, входящая в крутое пике, Василий устремился вниз к небольшой отмели, светящейся тусклым желтым цветом. Его несло сквозь стволы деревьев, покрытые густыми мохнатыми нитями зеленого мха и тонкими гибкими проводами лиан. Каждый поворот, каждый изгиб полета отпечатывались в памяти чередой ярких фотографических картинок. Лес начал редеть, и Василия вынесло на простор сухой саванны с вкраплениями редких деревьев и торчащими из почвы невысокими округлыми выходами древней каменной гряды. Впереди возвышалось огромное дерево с раскидистой кроной и острым высоким скальным обломком перед ним…

Василий, тяжело дыша, открыл глаза. Голова кружилась, обстановка в комнате, расплываясь, дрожала перед глазами. Ему пришлось присесть на софу, чтобы выровнять дыхание и успокоить тревожный стук сердца. Когда зрение восстановилось, он встал и подошел к окну, за которым тускло светился серый питерский пейзаж, погружающийся в ранние сумерки. Ветер не на шутку разыгрался и настойчиво гнул почти облетевшие деревья до самой земли. Мелкий косой дождь постепенно превращался в густо падающие снежинки.

В Конго такого точно не увидишь…

Открыл форточку и глубоко вздохнул влажный и холодный воздух. Решил прогуляться под первым питерским снегом и подышать осенней свежестью Финского залива.

На первом этаже, выйдя из загаженного лифта, больше напоминающего тесную клетку для животных, Василий почти столкнулся с молодой мамашей, живущей этажом ниже, пытающейся втиснуться в подъезд с громоздкой детской коляской. Придержав дверь, помог ей перекатить колеса через стальной порожек и вышел наружу, обратив внимание на полного краснолицего мужчину в желтой куртке, стоящего в трех метрах от двери и держащего на поводке огромного лохматого пса. Этого человека и собаку он никогда здесь не видел, хотя знал в лицо почти всех жильцов хрущевки с ее единственной парадной. Мужчина, чья внешность чем-то напоминала его пса, встретился с Василием взглядом и отвернулся. Отошел назад, дернув животное за поводок.

Неторопливо шагая под усиливающимся ветром, Василий размышлял о черной статуе, в которую сегодня превратилась Ольга. Свернув на дорожку, идущую вдоль проспекта Народного Ополчения, он пытался выудить из памяти хотя бы намек на то, кем были эти черные существа. Вспоминал, что не раз спрашивал Регину об этом в детстве. Мозаика никак не складывалась в целостную картину.

Бабуля говорила, что не все люди на земле настоящие. Нет, пожалуй, не так. Она говорила, что не все, кто имеет человеческое тело, люди. Как ни старался Василий вспомнить, что конкретно она имела в виду, ему не удавалось. Оставалось лишь надеяться, что какие-то воспоминания еще вернутся к нему. Ненастоящие люди. Какие? Такие, как Ольга?

Неожиданно остро почувствовал чье-то присутствие. Словно игла кольнула в затылок. Остановился и медленно обернулся. В двадцати метрах от него стоял тот самый краснолицый со своей собакой. Наклонив большую голову к лохматой псине, щелкнул карабином поводка и негромко отдал животному команду. Задние ноги пса вытолкнули тяжелую тушу вперед, выбив фонтанчики мокрого песка из пешеходной дорожки.

Василий шагнул в тень. Собака, разогнавшаяся для нападения, потеряла цель и попыталась затормозить, но сила инерции была столь велика, что ее передние лапы, взрыхляя песок, только придали дополнительный импульс мускулистому туловищу. Пес взлетел в воздух, гулко ударился о землю, кубарем покатился по дорожке и оглушительно завизжал.

Вспышка ярости наполнила тело энергией. Василий рванулся к хозяину и сильно ударил того кулаком в грудь. Мужчина рухнул на землю. Оставаясь в тени, Василий обшарил карманы лежащего – телефон, бумажник с карточками, деньги и ключи… Бросив все это на землю, выпрямился и заметил желтый блеск на правой руке мужчины. Золотой перстень на указательном пальце. Бесцеремонно содрав кольцо с пальца, вышел на свет и встал под фонарным столбом, рассматривая печатку. Зеленый крест на двойном белом щите. Такой же, как на визитке Степана. Послышалось жалобное поскуливание. Собака, опустив голову и хромая, подошла к неподвижно лежащему хозяину и принялась облизывать ему лицо. Тот застонал. Сунув кольцо в карман, Василий не спеша зашагал домой.

Пса было жаль.

В лифте, который, громыхая железом, поднимал Василия на его этаж, он вспомнил. Икфа. Так называла бабушка этих черных существ.

Около квартиры достал ключ и уже было вставил в замочную скважину, когда внезапно понял, что дверь не заперта. Накладной замок защелкивался сам, и Василий никогда не закрывал дверь на ключ. Осторожно взялся за ручку и зашел в темный коридор, освещенный лишь слабым светом уличных фонарей, проникающим сквозь оконные стекла. Недолго постоял, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку и, беззвучно ступая, заглянул в свою комнату, затем в бабушкину. Из кухни послышался шорох.

Василий медленно прошел мимо ванной и остановился в дверном проеме. Над подоконником на фоне желтого тусклого света – силуэт женской головы с распущенными волосами. Василий с грохотом выдвинул табурет из-под стола и молча уселся рядом. Время будто остановилось. Он смотрел на женский профиль, на белеющие руки, сложенные на коленях, на густые волосы, сплошной волной накрывающие плечи.

Целую вечность спустя женщина повернула лицо, сразу утонувшее в тени, и тихо сказала с мелодичным приятным акцентом:

– Здравствуй, Вася…

– Здравствуй… Элис? – произнес он, немного запнувшись.

– Ты никогда не называл меня мамой… Да… ты же не знал меня… – она наклонила голову и закрыла лицо руками. – Меня нет в этом мире… Я живу в темноте много лет. Как животное… Только иногда удается вспомнить, что произошло со мной, и это хуже, чем преисподняя. Он держит меня на железной цепи где-то под землей. И задает вопросы, на которые у меня нет ответов.

– Кто он? – севшим голосом спросил Василий. – Степан?

– Я не знаю его имени. Он икфа, который вернул меня. Я – шевелящийся кусок плоти… Ем, испражняюсь, сплю… Временами вспоминаю себя, Регину, сына, которого никогда не видела. И снова темнота, урчание желудка, подстилка для сна…

– Он тебя вернул? Зачем?

– Он спрашивает и спрашивает… Бьет и ругается. Он запускает свои черные руки в мою голову, перебирает и мнет складки моей памяти, ищет то, чего я не знаю сама, цепляет изнутри острыми крючьями. Очень больно… Ему нужна книга… Я не понимаю, какая книга, но он требует ответа и я кричу. Иногда свет проникает в мою голову, я пытаюсь убежать, но железо очень крепкое…

Случается так, что чувствую себя свободной и помню, кто я. Но это не длится долго. Какое-то поле и холодный дождь. Я собираю… картофель в железное ведро и рядом мой муж, старый, с седой бородой. Покосившийся ветхий дом, пропитанный смрадом, железная печь и постоянная осень с ледяным дождем и мокрым снегом. Он прикасается ко мне, там в темноте… Гниющее тело мужа и его отвратительные руки… где-то под землей, и на мне ошейник.

– Как ты попала сюда? – скрипнул зубами Василий. – Он тебя отпустил?

– Не знаю… Я очнулась уже здесь, где мы жили с Региной. Я и раньше пыталась прийти… Даже видела кого-то знакомого… Шла по улице прямо к дому и слышала голос…

– Почему ты просто не уничтожишь его, ты же… ты же… – Василий запнулся.

Элис качнула головой.

– Я не могу… Воскрешенных нельзя возвращать второй раз. Они теряют силу и становятся обычной страдающей скотиной. Вася, прошу тебя, помоги мне уйти.

– Нет… Элис… Это…

– Вася, сынок, пожалуйста, – женщина подалась вперед и прикоснулась ледяными пальцами к его руке. – Освободи меня.

Василия обдало волной тлена и приторным сладким запахом фиалок. Он встал и на негнущихся ногах прошел в свою комнату. Достал из комода бонбоньерку, принесенную соседкой, и вынул из нее зубочистку. Вернулся на кухню, подошел к сидящей женщине. Наклонил ее голову вправо и занес руку над шеей.

– Нет, не так, – Элис коснулась его запястья. – Здесь, между пальцами. У меня будет время уйти.

Холод ее кожи вызвал невольную дрожь в руках. Василий вздохнул и, едва сдерживая ярость, глубоко воткнул иглу между указательным и средним пальцем левой руки матери. Элис облегченно вздохнула, поцеловала его ладонь и бесшумно вышла.

Ольга позвонила через десять дней. Заговорила слабым и жалким голосом.

– Вася, – слезливо простонала она в трубку, – твои документы готовы. Извини, я не могу сама привезти, со мной что-то не так. Похоже, что аллергия – красная сыпь на лице и руках. Выгляжу ужасно. Попрошу Толика, фотографа, завезти тебе паспорт и билеты. Ваш вылет послезавтра, с пересадкой во Париже.

– Понял, поправляйся, – ответил Василий и, положив трубку, вспомнил, как прикасался к лицу и рукам черной статуи, которая называла себя Ольгой.