Текст книги "Там, куда я ухожу"

Но ты ведь не просто пешка! Докажи самому себе, что ты умеешь прорубать путь сквозь эти непроходимые леса – вверх, к вершине холма, одного из десятков холмов, которые окружили небольшое село. Вверх – к вершинам гор, где дышать тяжелее, и природа требует от тебя подготовки.

Думая о чем-то далеком, Даниил продолжал идти к автобусной остановке.

8.

Раскрасневшаяся кожа плеч и спины нисколько не способствовала крепкому сну, да и смена часовых поясов уже вовсю давала о себе знать. Зуд словно под кожу пробрался, потому Даниил сидел на краю кровати и смотрел на черепичные крыши домов, на замершие в ожидании нового дня кроны деревьев и темные воды бескрайнего моря. Стрелка часов пересекла отметку в пять утра.

Алина спала, порой едва слышно вздыхая. Так, словно во сне к ней являлись призраки прошлого. Того прошлого, где остался ее погибший муж и долгие дни, проведенные в камере следственного изолятора, с надеждой избежать незаслуженного наказания.

Даниил чувствовал себя лучше, понимая, что в светлом настоящем есть и его заслуга. Тогда он прошел через круги ада, оказавшись под подозрением в убийстве, оказавшись под давлением общественности за порочную связь с Алиной. Он повторял путь отца, которого нарекли убийцей за смерти тех людей на борту самолета.

У него было достаточно шансов умереть, но он выжил. Для чего? Чтобы сделать из будущего светлое настоящее. Чтобы после мог оглядываться назад и понимать, что сумел проскользить по спирали жизни.

Когда он закрыл за собой калитку гостевого дома, солнце уже медленно поднималось из-за горизонта. По сонным улицам проезжали редкие автомобили. Где-то вдалеке гремела музыка – чья-то ночь все еще продолжалась.

Даниил решил пройтись до набережной. Никогда не видел восход солнца на побережье Черного моря. Хотелось сесть задницей на мелкую гальку пляжа да выкурить сигаретку под мерный шум волн. Мелочь, конечно, но приятная.

У поворота на набережную он остановился. Прочитал цветастую надпись над обшарпанной дверью. Интернет-кафе. Работает круглосуточно.

Даниил припомнил телефонный разговор с коллегой из Ильинска. Тот между делом упомянул, что в городе не столь давно появилось заведение с игровыми автоматами, расположенными в смежной с компьютерным залом комнате. После принятия Федерального закона о регулировании игорного бизнеса особо дальновидные и предприимчивые господа решили совместить приятное с полезным. Само собой, такие места должны работать круглые сутки, дабы приносить доход.

Пораздумав немного, Даниил направился к двери.

Внутри помещения воздух был тяжелым, просроченным – оставшимся с прошлого дня и немало сдобренным естественными людскими запахами. Свет был приглушен, но экраны мониторов светились ярко. Два кособоких задрота громко стучали клавишами и клацали кнопками беспроводным мышек, играя в CS.

– Эй, друг…

Даниил услышал голос позади себя и обернулся. Перед ним стоял невысокий грузин с редеющими темными волосами и непомерно сдвинутыми бровями.

– Чем интересуешься? – спросил грузин, не дождавшись реакции Даниила.

– Да так. Зашел осмотреться. Может чего интересного найду этим утром, – пожав плечами, ответил Даниил.

Грузин внимательно посмотрел на него. Причмокнул так, будто оценивал товар по внешнему виду.

– Слушай, тут у меня кроме стрелялок еще кое-что имеется. Интересно?

В тот момент Даниил подумал, что уже не успеет выкурить сигаретку на берегу, наблюдая, как солнце поднимается над морем и украшает его своим огнем. Он будет здесь – в смраде зависимости, потому что зависимость до конца не прощается с такими, как он. Никогда.

– Не, – покачал головой Даниил. – Мне бы просто в интернете порыться.

Грузин явно расстроился, указал стандартный ценник и кивнул в сторону целого ряда незанятых столов.

Открыв браузер, Даниил вбил в поисковую строку имя и фамилию убитой девушки. Маша Румянцева. Вот от чего он был зависим. Преступления. Смерть. Разгадка. Закон. Или кровная месть? Как бы там ни было – возмездие. На каждое действие есть противодействие. Кажется, Ньютон говорил не только о физике.

9.

Запись вторая.

«Красивый мальчик»

Когда меня было четырнадцать, я влюбился в девушку из старших классов. Ее звали Катя. Катя Черемушкина. Стройная. Светловолосая. Дерзкая. И как только она согласилась прогуляться со мной по городу? До сих пор мне кажется, что это была издевка. Да, я в этом почти уверен. В этой чертовой жизни все – одна большая издевка. Воровство твоих надежд.

Она сказала, что я красивый. Красивый мальчик – так охарактеризовала она меня, когда мы стояли у дороги, неподалеку от школы. Я так боялся, что мимо пройдет кто-нибудь из старшеклассников, что не мог выдавить из себя ни слова. А она улыбалась. Смеялась. Ее реакции были столь естественны, что я верил им, хотя сейчас осознаю, что таким образом лишь позволял обманывать себя.

– Что же мне делать через пару лет? – задалась она вопросом, когда мы с ней неспешным шагом двигались вдоль дороги. – Я стану совершеннолетней, а ты… тебе будет всего шестнадцать. Ты же понимаешь, что это значит?

Я понимал, и сказал ей об этом. Но мне хотелось жить настоящим, и я не понимал, как она во время первого свидания умудряется смотреть в такую непроглядную даль – на пару лет вперед. Ведь я сам боялся каждого дня. Мне казалось, что Митя – мой старший неродной брат – хочет моей смерти. И я боялся за свою жизнь, которая и без того лишь по чистой случайности не покинула меня.

Когда я убивал ту женщину, которая постарше, она умоляла меня. Интересно, умоляла бы меня Катя Черемушкина, если бы я приковал ее к кровати, заткнул рот кляпом и просто оставил ее так на долгие дни? На долгие дни… Без воды, еды и возможности нормально сходить в туалет.

Нет, воду-то я ей как раз давал. Маленькими глоточками, через трубочку. Уходя, я оставил стакан на столе. Это называется надежда. Ничто не отравляет так, как надежда.

Фактически, я даже не убивал ее. Просто ограничил возможность движения. Да и умоляла она меня не словами, а взглядом. Глаза той женщины поначалу были полны печали, но я зажег в них огонь. Огонь ужаса.

А вот у Кати Черемушкиной взгляд был дерзкий, да. Интересно, он бы так же изменился, как и у той старухи? Или она осталась бы такой же дерзкой, как и прежде?

Я понимаю, что я нездоров. Здоровый человек не станет заниматься тем, чем занимаюсь я. Но здоровый человек также не создаст нечто прекрасное – то, что создаю я, истрачивая душу и тело.

Смерть в широчайшем смысле есть феномен жизни.

Я создаю Смерть как воздаяние за жизнь. Жизнь, которая была украдена.

Сложно собраться с мыслями. Как будто в голове роются, и я не могу этому противостоять. Вы когда-нибудь испытывали чувство, будто внутри черепной коробки копошатся без устали сотни муравьев? Нет? Тогда вам не понять то, что чувствую я.

Та женщина уже мертва. Хотел бы я приложить к этим записям ее посмертную фотографию, но не могу. На то есть объективные причины. Думаю, со временем вы все сами узнаете. Поймете, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь.

Экран. Слово. День. Небо. Все кружится перед глазами. Мне больно от мыслей. Они превращаются в сотни остроконечных пик, которые пронзают мое материальное существо. Я так далек от мира, так далек от того, что действительно важно. Но я буду держаться. Буду терпеть эту боль.

10.

Даниил посмотрел на часы в правом нижнем углу экрана. Без четверти девять. Алина все еще не звонила. Может даже получится, не потревожив ее, вернуться в постель. Ни к чему ей знать, что было в промежутке с шести до девяти утра.

Были поиски информации. Даниил словил себя на мысли, что на Севере ему крайне не хватает быстрого интернета. Ведь за каких-то три часа, проведенных в интернет-кафе, он узнал достаточно информации; больше, чем мог бы получить, делая запросы в отделения милиции в других городах.

Первое, что он отметил – это самоубийство следователя. Вячеслав Глушко отстрелил себе полголовы. Но даже не это ужасно, ведь и среди следователей самоубийц хватает. Ужасно то, что именно он должен был вести расследование дела Румянцевой. Именно он являлся старшим по званию и дежурил в день обнаружения трупа. Но… что-то пошло не так, и дело передали Александру Токареву.

Токарев заявил, что криминальных признаков гибели Марии Румянцевой в ходе следствия не установлено. Наличие синяков и ссадин не имеет причинно-следственной связи со смертью. Она утонула.

Журналист местной газеты указывает на важную деталь: если изначально эксперты определили время смерти в промежутке с 21:00 до 23:00 часов 19 июля, то через две недели временные рамки сдвинулись: с 18:00 до 21:00. Этот факт журналист по фамилии Молохов связывает с нахождением в районе обнаружения трупа автомобиля марки Volkswagen. Автомобиля, принадлежащего, судя по всему, предпринимателю Сергею Шаумяну, который держит сеть магазинов в населенных пунктах близ Туапсе.

Автомобиль видел неподалеку от озера, в котором якобы утонула Мария, отец погибшей – Михаил Румянцев. Тем вечером он возвращался с охоты и обратил внимание на автомобиль, но прошел мимо. Когда же вернулся домой, то не придал значение отсутствию взрослой дочери в поздний час. Ну а когда спохватился, было уже слишком поздно.

Про родство Шаумяна с коннозаводчиком Эриком Мовсесяном Даниил уже слышал от Романа Александровича, так что нисколько не удивился. Правда, еще привлекла его внимание родственная связь Мовсесяна и судьи Анастасии Евлаковой.

Далее: без видимых на то причин возбуждено уголовное дело по статье «Убийство». И вот тут уже появляется подозреваемый.

Некто Виталий Давыдов был разнорабочим на ферме у Шаумяна. Из статьи все того же журналиста Молохова Даниилу не стало понятно, по каким причинам Давыдов попал под подозрение, но это и не столь важно, ведь подозреваемый был застрелен при задержании в своем домике в селе Анастасиевка…

Дочитав статью до конца, Даниил потер лоб и закрыл глаза. Задроты продолжали играть в «контру», появились еще какие-то типы. Мужчина в кожаной куртке – одетый явно не по сезону – отправился в соседнюю комнату, к игровым автоматам.

Даниил переписал имена и фамилии в заметки телефона, после чего встал из-за стола, оплатил время и направился к выходу. Когда он оказался на улице, солнце осыпало город своими лучами с привычным остервенелым радушием.

Закурив сигарету, Даниил направился в сторону гостевого дома.

Во время похода по рынку его накрыла сонливость. Алина заметила это и предложила было вернуться в дом и предаться сладостному, пробирающему до кончиков пальцев послеобеденному сну, но Даниил лишь покачал головой и кивнул в сторону торговцев черешней.

– Сто лет уже ее не ел, – сказал Даниил.

– О чем ты думаешь?

Вопрос показался Даниилу странным.

– О черешне.

Алина смерила его пристальным взглядом.

– Нет. Не о черешне.

Не обращая внимания на подозрения, Даниил подошел к чернобровой продавщице и спросил, по чем та продает. Спросил у ее соседки по ряду. Не то чтобы он любил сравнивать цены на рынке, торговаться и спорить. Не тот человек, не тот случай. Просто именно так он мог отвлечь Алину от ненужных мыслей. Она-то сравнивать горазда.

Но, опять же, не тот случай.

– Ты ведь сегодня утром уходил куда-то.

Даниил выдохнул.

– Да, все верно. Не спалось мне, вот и решил прогуляться. Тебя будить не стал. В конце концов, пусть лучше один из нас высыпается за двоих.

– Ты и в отпуске ведь не можешь расслабиться? Эта твоя работа…

– Это не работа, – сухо отрезал Даниил. – Все дело…

– В чем?

Даниил почувствовал, как его стала раздражать болтовня вокруг. Запахи, приятные по отдельности, смешались, превратились в отвратительную вонь. Его стала раздражать Алина с излишним любопытством. И куда больше его раздражало то, что он сравнивает. Сравнивает, как вела себя в подобных ситуациях Ольга, и как ведет себя Алина.

– Короче, – сказал он, пораздумав. – Когда я был у тетки Лизы, я узнал об одном убийстве. Молодая девушка. Там все очень запутано. Да и не запутано даже. Просто хотят отмазать главного подозреваемого. Очень хотят, судя по всему.

Алина кивнула. Покачала головой. Обратила внимание на черешню. Попросила взвесить один килограмм.

– Что? – не выдержал Даниил, растерянно глядя на Алину. – Ты считаешь, что я херней занимаюсь?

Алина вновь ничего не сказала. Расплатилась с продавщицей, взяла шелестящий пакет с черешней и двинулась дальше.

– Не люблю, когда на мои вопросы не отвечают, – громче обычного сказал Даниил.

– Это у тебя, что называется, производственная травма. Знаю ведь, не впервой такое вижу, – Алина оставалась спокойна. – И давай не выяснять тут отношения. Мне нужно это переварить, вот и все.

– Что тут переваривать? – не смог угомониться Даниил. – Я не собираюсь этим заниматься. Просто мне нужно было узнать подробности. Там как минимум три убийства. Трое невиновных. Это не просто так.

Алина остановилась. Повернулась к Даниилу.

– Я знаю, – сказала она, коснувшись кончиками пальцев его лица. – Знаю, кто ты такой. И почему ты такой. И люблю это в тебе.

Даниил взял ее за руку. Притянул к себе и крепко обнял. Почувствовал, как сонливость, подобно волне, захлестнула его. Нежность. Спокойствие. Но где-то внутри все равно неспокойно.

К вечеру усилился ветер, набежали бледные тучи, и дело шло вроде бы даже к дождю. Местные сказали, что это максимум на день. Очень нужная влага, ведь дождя не было уже без малого месяц.

Даниил сидел на веранде и медленно потягивал сигарету. Во дворе игрались детишки, их родители что-то готовили на общей кухне. Судя по запаху, обжаривали на сковороде картошку с яйцом и кусочками колбасы. Бесхитростный ужин.

Листая заметки в телефоне, Даниил отметил для себя, что редакция газеты, в которой работает журналист Молохов, находится в Сочи. Также отметил, что и он сам завтра будет в Сочи. Вместе с Алиной. Они погуляют по дендрарию, заскочат в местный торговый центр. Алине нужна здоровая доза шопинга. А чем в это время заниматься Даниилу?

Задать пару вопросов, на которые не получил ответы, читая емкую статью. Например, не приходил ли кто из чиновников, не давил ли. Эта история очень уж напоминала ему историю Тынэвири, который писал заказные статьи, а после был застрелен прямо в редакции. Тогда Трофимов чуть не повесил это убийство на Даниила. Погоня. Холод. Ночь в рыбацком домике без отопления. И город, похожий на клетку. Его родной город.

Даниил подумал было набрать Валеру Легкого. Узнать, как у того дела. Не с целью праздно поболтать. Просто обстановку проконтролировать. Но, посчитав, сколько времени сейчас на Севере, он отбросил эту идею в сторону. Негоже будить коллегу в пять утра.

Докурив сигарету, Даниил отправился в комнату, где Алина сушила волосы перед вечерним выходом. Шашлык. Шум моря. Он подумал, что было бы хорошо начаться дождю немного позже. Тогда, когда искрящая огнями набережная устанет танцевать, пить, веселиться, приставать, целовать, касаться.

11.

Редакция газеты располагалась на третьем этаже торгового центра, в зоне сдававшихся в аренду офисных пространств. После того, как в 2007 году Сочи был выбран для проведения Олимпиады, сюда потянулись бизнесмены. А делать бизнес на тех, кто делает бизнес – хороший бизнес.

Алина блуждала по торговому ряду в поисках нового купальника. Даниил сказал, что хочет зайти в «Эльдорадо» – поглазеть на плазменные телевизоры высотой с человека и прочие радости богатой жизни. Обещал ничего не покупать. Впрочем, и без обещаний можно было обойтись – куда уж с зарплатой обычного мента до огромных телевизоров и роботов-пылесосов.

На лифте он добрался до нужного этажа. Прошел по коридору до двери с табличкой редакции. Постучался. Подумал было, что в субботу на рабочем месте может вообще никого не оказаться – посмотреть расписание в интернете он попросту забыл. Но тут он услышал шаги за дверью, надавил на ручку и вошел в кабинет.

Высокий мужчина в белой рубашке с короткими рукавами, чуть сутулясь, стоял у стола со стопкой бумаг в руках. Очки в роговой оправе были спущены на кончик горбатого носа, и потому, чтобы разглядеть вошедшего, он чуть задрал голову.

– Да? – спросил мужчина настороженно.

– Я ищу Константина Молохова. Журналиста, – помедлив, объяснился Даниил. – Понимаю, что суббота, но…

– Все в порядке. Это я, – сказал Молохов, после чего положил бумаги на стол и подошел к Даниилу. Протянул ему руку. – А вы?

Некрасов представился.

Молохов кивнул, и по его взгляду стало понятно, что он о чем-то задумался. Даниил предположил, что журналист молниеносно прокручивает в голове досье на каждого, с кем был знаком и с кем знакомиться ему еще предстояло. Сугубо профессиональная черта.

– Мы, случаем, не знакомы с вами?

– Не думаю, – коротко ответил Даниил. – Я из других краев. Здесь проездом.

– Ну, знаете ли. Мир тесен, – Молохов наиграно добродушно улыбнулся.

Даниил подумал было, что мимолетная слава еще не раз поставит его в неловкое положение. Ведь журналист местной газеты – даже здесь, в Сочи – почему бы и нет? – мог случайно наткнуться на одну из статей. Тех, что посвящены расследованию громкого уголовного дела на Крайнем Севере. Управляющий месторождением «Апрельское» Майкл Стивенсон был взят под стражу. Владельцы «Kingston Gold» подсчитывают убытки. Жестокие убийства в тихом провинциальном городке. Оборотень в погонах… Какие там еще заголовки были?

– Меня кое-что заинтересовало. Речь идет об убийстве молодой девушки. Марии Румянцевой.

Молохов мгновенно сделался хмурым. Кивнул.

– Милиция?

Даниил молча помотал головой.

– Коллега? – спросил Молохов. Будто бы даже предложил такой вариант.

– Да, – охотно согласился Даниил. – Буквально вчера наткнулся на эту историю в интернете. Заинтересовали меня кое-какие детали. Нестыковки. И еще. Серьезную работу вы проделали, стоит сказать.

– Ну так в нашем деле иначе нельзя, – подмигнул собеседнику Молохов. – Вы, Даниил, садитесь сюда, – он указал на кресло-мешок в яркой расцветке, заваленное папками. – Я тут сейчас приберусь…

Когда папки оказались на полу, и Даниил устроился на мешке, практически утонув в нем, Молохов поправил очки и сложил руки в замок. Подался чуть вперед.

– Я уверен в том, что Мария Румянцева была убита, – начал он. – Уверен с тех самых пор, как поговорил с ее родителями.

– Они живут в том же селе?

– Да, все верно. Отец Марии видел машину. Судя по всему, машина принадлежит Шаумяну.

– Об этом написано в статье…

– Но там не написано, что Шаумяна уже подозревали в подобных делах, – сказал Молохов, подняв указательный палец вверх. – Полтора года назад. Недалеко от Горячего Ключа. Он гостил у друга в загородном доме. Была вечеринка. Алкоголь, наркотики. Девушки легкого поведения. Одна из них была найдена утром на обочине дороги, ведущей в Краснодар. Со свернутой шеей.

– Почему подозрение пало именно на Шаумяна? И почему об этом ни слова не сказано в статье?

– Давайте-ка по порядку. Против Шаумяна не было никаких улик. Только слова хозяина дома. Друг оказался, мягко говоря, паскудой, и ткнул пальцем в Шаумяна. Сказал, что из всех присутствовавших той ночью в доме только Шаумян где-то пропадал в промежутке между тремя часами ночи и пятью утра. Это как раз примерное время смерти проститутки.

Но в итоге дело замяли. Девушка якобы была сбита проезжавшей по трассе машиной. То, что на дворе стоял март месяц, а она была в топике и джинсовых шортах, еще и ночью, никого не смутило. И характер телесных повреждений – тоже мимо кассы. Друг внезапно вспомнил, что Шаумян отправился спать как раз около трех ночи, и проспал пару часов. Поэтому он его и не видел.

Молохов помедлил.

– Ах, да. Забыл добавить. Этот самый друг, который паскуда, является партнером Шаумяна по бизнесу, – журналист зло усмехнулся. – Важная деталь. У них одно время были разногласия по поводу магазина в Туапсинском районе. Не могли они между собой поделить территорию.

Даниил кивнул.

– Посыл понятен, – сказал он. – Нет улик, нет мотива. В статье не напишешь – потому что домыслы. Клевета.

– Ну я бы так не сказал, – на этот раз Молохов и вовсе расплылся в улыбке. – Просто сюжет про убитую девушку из Горячего Ключа – это уже к нашим коллегам из Краснодара. Назовем это профессиональной этикой.

– Да уж. На юге с этим строго.

– Уж точно строже, чем в столице. А как у вас… в Заполярье?

Даниил повел бровью.

– В Заполярье? – спросил он, едва изобразив удивление.

– Ну да, – Молохов развел руками. – Даниил Некрасов. Дело «Снежного палача».

Даниил выругался про себя. Вспомнил, какой из заголовков в свое время насмешил его больше всего. Там ведь еще и фотография была. Чертовски неудачная фотография – Даниил что-то говорил Першину с хмурым видом, будто даже похмельным. Но к тому времени он уже не пил дней пятьдесят. Или около того.

– Книга вашей бывшей жены, она ведь…

– Не будем касаться этой темы, – предостерег Даниил.

– Само собой.

Молохов помедлил.

– То, что я вам рассказал, Даниил – это жест доброй воли, – с показательной деловитостью сказал он. – Вы ведь здесь неофициально, верно? Я могу помочь вам, если вы поможете мне. Например, расскажете то, что знаете. То, чего могу не знать я.

Даниил промолчал.

– Почему вы здесь и почему интересуетесь убийством Румянцевой? – спросил Молохов и улыбнулся.

Хитрый. «Но глупый, – добавил про себя Даниил. – Решил себе информатора завести? Киношек иностранных насмотрелся, дурачок. Ну а вдруг я ни черта не знаю? Да так ведь и есть! Я ни черта об этом убийстве не знаю. Я даже не знаю, почему сижу сейчас здесь, в этом сраном кресле-мешке, в этом офисе, потея и думая о том, как бы не спалиться перед Алиной. У меня же чертов отпуск!

Но ведь я могу сделать вид, что занимаюсь расследованием. Разве нет?»

– Друг семьи погибшей девушки попросил меня о помощи, – сказал он, чуть помедлив. – Родители Маши убиты горем. С этим что-то нужно делать. И как можно скорее.

Он смотрел Молохову прямо в глаза. Заметил в его взгляде подозрение.

– Так… и кто этот друг?

Задав свой вопрос, журналист подался чуть вперед.

– Неважно, – продолжил Даниил с напором. – Я могу сказать только одно – я в самом начале пути. Завтра собираюсь наведаться к родителям Маши Румянцевой. И если есть что-то, о чем мне следовало бы знать прежде, чем я переступлю порог их дома…

Даниил замолчал. Выждал.

– В общем, я весь внимание.

Молохов взял со стола шариковую ручку и покрутил ее пальцами. Посмотрел в сторону, будто ожидая поддержки.

– Письмо, – сказал он наконец. – Им не так давно пришло письмо. Якобы от Маши.

***

Всю дорогу из Сочи Даниил думал о том, что рассказал ему Молохов. Прикидывал, прокручивая услышанное в голове по много раз. Понимал, что пока еще рано делать какие-либо выводы. Позже. Отдыхай пока. Завтра.

И будто бы не было ничего в том субботнем дне – ни дендрария, который часто называют «зеленым сердцем курорта», ни похода в кино на «Железного человека» с Дауни-младшим в главной роли, ни новых шмоток Алины и сочной шаурмы на обед. Не было пленительно красивого заката и бегущей ровно вдоль морского берега железной дороги. Не было стука колес электрички.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Алина, коснувшись руки Даниила.

– Да. Просто… мне нужно будет завтра уехать.

Алина нахмурилась.

– Куда?

– В село, где живет тетка Лиза. Хочу поговорить с родителями той девушки. Что-то тут не так.

– Что не так? – возмутилась Алина. – Дань, ты в отпуске. Помнишь об этом?

– Я знаю. Я помню, да, конечно. Но и мужчина, совершивший убийство девушки на почве ревности, не стал бы посылать письмо ее родителям. Это противоестественно.

– Какое еще письмо?

Даниил хотел договорить, но заметил, что на них стали обращать внимание другие пассажиры. Покачал головой, давая Алине понять, что не станет объясняться. Обычно она спокойно принимала такой жест. Но не в этот раз.

– Ну вот не надо сейчас этой загадочности, – вспылила она. – Объясни мне нормально, что за письмо? И почему посылать его противоестественно? Раз уж мы не можем отдохнуть нормально, давай погрузимся в твою работу с головой.

– Алина, давай успокоимся, – сказал Даниил чересчур ровным тоном, не сулившим ничего хорошего.

– Куда ты сегодня ходил, когда мы были в торговом центре?

Даниил напрягся и впился взглядом в Алину.

– В каком это смысле?

– Я же видела, что ты не в «Эльдорадо» пошел. Он в другой стороне. Шпион из тебя так себе, скажу по-честному.

Тяжело выдохнув, Даниил едва сдержал нервозную улыбку.

– Зато из тебя отличный, – сказал он.

– Я не следила за тобой! – вновь возмутилась Алина. – И сейчас я просто спрашиваю, куда ты ходил. Потому что чувствую, когда мне недоговаривают, или просто откровенно лгут. Не только ты умеешь читать людей, дорогой!

– Терпеть не могу, когда ты называешь меня «дорогой», – выплеснул из себя Даниил и покачал головой, собираясь с мыслями. – Я был у журналиста по фамилии Молохов. Он написал большую статью. Ну, про убийство той девушки. Я надеялся выудить из него кое-какую информацию.

– И у тебя это получилось?

Даниил кивнул.

– Ее больше нет. Живи с этим, – медленно проговорил он.

Алина промолчала в ожидании пояснений, но Даниил не собирался продолжать.

– И что это значит? – наконец спросила она.

– Это то, что было написано в конверте. Тот, кто убил Машу Румянцеву, отослал такое письмо ее родителям. Отправителем указана погибшая. Очень похоже, что убийца просто наслаждается своим триумфом. Убивший из ревности, как правило, испытывает муки совести, – Даниил помедлил. – Вот и не стыкуется это как-то со всем остальным.

Он взял Алину за руку.

– Это займет максимум полдня. Узнаю, что они сами думают по этому поводу.

Электричка замедлила ход. В поле зрения появились люди на платформе и маленькое здание станции. Алина отвернулась от Даниила, посмотрела в окно.

Даниил воспользовался этим и поцеловал ее в щеку. Провел пальцами по ее волосам. Этого, и еще пары секунд на раздумья хватило для того, чтобы напряжение спало до необходимого минимума. Того минимума, который зачастую подпитывает отношения между любовниками.

– Если тебя к завтрашнему вечеру не будет, я точно пойду к этому шашлычнику Артуру, или как его там! – сказала она с улыбкой на лице. – Дорогой!

Даниил усмехнулся. Поцеловал ее в губы.

– Договорились. Дорогая.

12.

В доме родителей Марии Румянцевой пахло старостью. Даниилу много раз за время службы в органах приходилось вдыхать этот запах. То ли плесень, то ли старая одежда, или же запах немытых стариковских тел. Даниилу всегда сложно было описать, что это за запах такой. Просто старость. Просто запах, наводящий на мысли о том, что жизнь конечна, и что тело не всегда будет молодым и красивым, как бы ты ни обманывал себя на этот счет в свои двадцать лет.

Несмотря на запах, буквально стоявший пыльным туманом, в доме все еще сохранялся былой когда-то уют, да и родители погибшей девушки вовсе не были стариками. Да, возрастом немного за пятьдесят, но разве ж это старость?

На вопросы Даниила в основном отвечал отец Марии, Михаил Румянцев – коренастый мужчина с хорошей такой проседью и от природы печальными глазами. Даниилу даже подумалось во время общения с ним, что, быть может, люди с таким вот взглядом заранее знают, что жизнь в какой-то момент обернется кошмаром. Ждут наступления этого кошмара где-то на подсознательном уровне.

Еще он подумал о бывшей жене, но как-то мимолетно. Взгляд Ольги тоже казался ему печальным, но за той печалью всегда скрывалась что-то еще.

– Сергей не раз угрожал нам. Уже после того, как на его ферму нагрянули из ФСКН, – рассказывал Румянцев, сидя за столом и медленными глотками попивая чай. – Был уверен, что это мы на него настучали. Угрожал, да я ведь не боялся. Думал, сам за себя смогу постоять, если что случится. Ружье в доме имеется, и рука не дрогнет. Но он же… шакал. Замолчал сначала. Перестал пьяный к дому заявляться. К Маше перестал лезть. И тут дошел до точки.

Отец Марии говорил спокойным голосом, так, будто речь шла вовсе не о его дочери. Но взгляд то и дело убегал куда-то вдаль. Порой цеплялся за испещренные толстыми венами руки жены.

Рита Румянцева все время молчала, и лишь изредка поднимала взгляд на гостя. Аккуратный овал лица, высокие скулы. Даниил подумал, что в молодости она, должно быть, была чертовски красива. Но время брало свое, да и пережитое горе проявилось тяжелой синевой под глазами.

– Он тут недалеко живет. И магазин его прямо в селе находится, – продолжил говорить Румянцев. – Иной раз вижу его машину, и по голове будто обухом бьют. Вспоминаю ту ночь. А ведь стоило мне задержаться. Ближе подойти. Но нет же. Подумал, что дома ждут, что не мое это дело. Все мы так размышляем, пока дело нас лично не касается. Такое у людей… мироощущение.

– Вы не могли знать.

– Не мог. И это осознавать страшнее всего. Как будто нет жизни. Только смерть, которая дает немного времени просуществовать. Словно издевается. А потом отбирает самое ценное, что есть.

Даниил промолчал.

– В смерти есть что-то, чего люди никогда не поймут, – Румянцев провел рукой по груди и скривился так, будто ощутил боль. – Не поймут, пока живы.

Он отвлекся на шум и посмотрел в окно. Гремела цепью собака во дворе. Ее спокойствие нарушила проехавшая мимо старая «шестерка» с разбитой подвеской и бодрым шансоном, бившим из динамиков.

– Могу ли я узнать про письмо? – спросил Даниил, воспользовавшись возникшей паузой.

Румянцев отвлекся от окна. Посмотрел сначала на Даниила, а после – на жену, по-прежнему сохранявшую молчание.

– Журналист из Сочи по фамилии Молохов рассказал мне о нем, – пояснил Даниил. – И мне показалось странным…

– Этот сукин сын, – все так же спокойно сказал Румянцев. – Ну да, он всей стране готов растрепать о нашем горе. Вот что, Даниил: держитесь от него подальше, – он сжал массивный кулак, кашлянул. – Вы хороший человек, раз уж решились нам помочь. Я прожил на Севере без малого тридцать лет, и я все еще помню, какие там люди водятся. Но здесь… все иначе. Другие нравы. Ну а люди вроде Шаумяна ни перед чем не остановятся в своем желании уйти от наказания. И у них, как правило, есть на то все возможности. Дядю Сергея хорошо знают в Москве. А кто знает нас?

– Люди и здесь, и там всякие встречаются. Ну а нас кто знает? Да никто, по сути. Но ведь наказание должно оставаться равным преступлению.

– Должно, да так не работает. И как это вы сохранились идеалистом, да еще и в звании капитана? – с едва заметной издевкой спросил Румянцев. Осекся. – Я не имел в виду…

– Да все нормально, – махнул рукой Даниил. – К ментам у всех особое отношение. Даже у меня такое, – он усмехнулся. – Вполне заслуженное, как мне кажется. Тут ведь дело в другом.