Текст книги "Там, куда я ухожу"

СССР-75737

Ранее июльское утро на семидесятой параллели было наполнено безбрежным покоем. Ветер, непривычно медлительный, будто похмельный, редкими порывами колыхал тюлевые занавески. Томный свет. Привычные, едва различимые запахи. Все это так резко контрастировало с душевным настроем Сергея Валентиновича.

Все ночь ему снился тягучий, мерзкий кошмар, оттого он проснулся в холодном поту. Долго смотрел на спящую рядом жену; на то, как лучики солнца ласкают ее нежную кожу, ее волнистые волосы. Так и не смог вспомнить, что же стало причиной тревожности. Ночной кошмар растворился в утренней дымке, что над бесконечными просторами тундры. Но чутье подсказывало Некрасову, что кошмар еще вернется.

Было пятое июля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

В половине восьмого утра Сергей Валентинович уже сидел за рулем «уазика», припаркованного во дворе дома. Он снял фуражку, чуть расслабил галстук. Посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Попытался представить, что смотрит на другого человека. Хорошо знакомого ему человека, но все же слишком закрытого, слишком молчаливого порой. Летчик «Аэрофлота», командир, налетавший уже добрый десяток тысяч часов. Ему предстоит очередной рейс в Магадан и обратно. Но отчего закрался под кожу страх? Глупо, братец, думать о том, что твои ночные кошмары могут преследовать тебя наяву. Оставь это для писателей и киношников. У тебя работа слишком серьезная, чтобы тратить нервные клетки на такие глупости. Пора ехать в аэропорт.

Провернув ключ в замке зажигания, он услышал мерное урчание двигателя. Включил первую передачу. «Уазик» зашуршал колесами по щебенке, выехал на главную дорогу и устремился к выезду из небольшого приморского городка.

Остались позади трубы теплоэлектроцентрали, и черный дым, стелящийся над заливом; корабли на рейде, и сгорбившиеся краны морского порта; пятиэтажки на высоких сваях, где за стенами слышна жизнь других.

«Что слышат наши соседи? Ругань? Редкие слова примирения? Или уже просто тишину? – спрашивал себя Сергей Валентинович, заезжая на парковку перед новым зданием аэропорта. – Смех Даньки. Редкий смех, но оттого он еще дороже сердцу. А ведь заберет же его… заберет его Маша…»

В утренний час в аэропорту было людно. Прибыл борт из Москвы, и пассажиры бурлящим потоком стремились из зоны выдачи багажа, пересекая просторный по северным меркам зал, к выходу. Гремели чемоданы, мужики в кожаных куртках взрывались смехом.

Сергей Валентинович поднялся на второй этаж, где располагалось небольшое кафе. До вылета оставалось чуть больше трех часов, так что он намеревался выпить чаю с лимоном да подумать о своем, глядя из окна на взлетную полосу, наслаждаясь чистым небом.

– Ну, здравствуйте, товарищ командир! – услышал он знакомый голос. Обернулся.

Широков улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Высокий парень, приятный. Некрасову он был по душе, хоть и знались они не так уж давно – летали вместе без малого полгода. Было что-то в его глазах такое искреннее, отчего даже у Сергея Валентиновича, человека по природе своей недоверчивого, не срабатывал механизм дистанции.

– Вы чего так рано? – спросил Широков, когда они с командиром стояли у прилавка и расплачивались за напитки.

– Да вот дома не сиделось. А ты сам-то чего?

Широков не ответил. Только отмахнулся, вновь улыбнувшись, но теперь уже застенчиво.

Причину своей застенчивости он поведал чуть позже, когда хлебнул кофе и посмотрел в окно, облокотившись на высокий столик.

– Лену я ждал, товарищ командир, – он помедлил. – Да и хотел у вас по поводу нее спросить…

– Ты про нашу Лену? Бортпроводницу? – Сергей Валентинович нахмурился. – Ну, спрашивай. Что тебя интересует?

– Какая она? Буду честен с вами, не ровно дышу к ней. Давно уже. А вы с ней ведь хорошо общаетесь. Просто мне хочется узнать ее получше.

– Так подойди к ней и спроси, в чем проблема? Когда девушка нравится, нужно вперед идти, а не на месте топтаться.

Сергей Валентинович дружески похлопал Широкова по плечу. Тот молча улыбнулся.

– Вообще, думал бы ты лучше про технику безопасности. Вон как плохо отработали ситуацию на тренажере, помнишь? Ты прежде всего летчик «Аэрофлота», а уж потом – ловелас.

– Как всегда правы, Сергей Валентинович, – Широков одним махом допил остатки кофе. – Ну да ладно, побегу я. Увидимся!

– Ступай.

Некрасов, проводив молодого коллегу пристальным взглядом, отпил чаю и крепко задумался. Глянул в окно – на «тушку» из Москвы и хорошо знакомый Ил-18, на котором и в Магадан, и в Петропавловск-Камчатский летал, и до Москвы с тремя посадками. Много куда летал. Может, там стоит поискать себя? По пути в Москву, с тремя посадками…

Сам не заметил, как в тягучих мыслях пролетело время. Взглянул на часы. Кашлянул, прикрыв рот кулаком, да отправился на предполетную подготовку.

– Диспетчерская, рейс 1180, прошу разрешение на взлет.

– Рейс 1180, взлет разрешаю.

Бортмеханик крепко взялся за рычаги управления двигателями и перевел их во взлетный режим. Раздался характерный гул, после чего машина плавно тронулась с места.

– Сто двадцать, сто сорок, сто шестьдесят… – сообщал штурман. – Скорость принятия решения… двести двадцать, двести сорок… отрыв.

Самолет взмыл вверх.

– Безопасная.

– Убрать шасси, – скомандовал Сергей Валентинович.

Рябая гладь моря поглотила маленькую тень лайнера. Через пятнадцать минут молодая бортпроводница, взяв в руки микрофон, оповестила пассажиров о том, что самолет завершил набор высоты.

– Через десять минут вам будут предложены прохладительные напитки, – добавила она, улыбнувшись.

– Леночка, помоги мне с тележкой, – кивнула ей старшая коллега, поправив темно-синюю форменную юбку.

Лена, убрав со лба выбившуюся прядь светлых волос, поспешила помочь. Тонкость ее талии, невинная улыбка, легкость движений и милая ямочка на подбородке – все это привлекало внимание мужчин на борту. Привлекало внимание Широкова.

– Спасибо большое, Леночка, – сказал он, когда девушка вошла в кабину с подносом в руках. Чай, кофе. Минеральная вода.

Сергей Валентинович, взяв свой стаканчик, молча кивнул ей, а после перевел взгляд на Широкова. Немая пауза была прервана голосом бортинженера.

– Небольшие колебания в подаче топлива четвертого двигателя. Незначительное снижение уровня мощности.

– Проблема в насосах? – не оборачиваясь, задал вопрос командир корабля.

– Да вот непонятно. Возможно, топливо паршивое. Может быть такое, что фильтры засорены. Нужно будет обратить на это внимание техников, когда будем в Магадане.

– Так и сделаем, Степан Анатольич. Так и сделаем.

К четырем часам дня погода в Магадане сделалась скверной: с моря пришел порывистый ветер, пригнал с собой темные свинцовые тучи, безжизненные, неспособные излиться дождем. На подлете к аэропорту неслабо болтало.

Но даже не погода стала причиной задержки. Пока техники разбирались с проблемами в четвертом двигателе, «ильюшин» гордо стоял у здания аэровокзала и ждал нового полета, а Сергей Валентинович отправился в гостиницу.

Он уже взялся за ручку двери, когда услышал позади себя шаги. Неспешной была походка Леночки. Она не собиралась торопиться, пусть и времени было немного.

– Я соскучилась по тебе, Сережа, – сказала она, томно дыша, когда дверь гостиничного номера со скрипом закрылась, и в глаза ударил искусственный свет.

Некрасов крепко прижал ее к себе. Его пальцы утонули в ее волосах. Дыхание сбилось. Пульс участился в момент неконтролируемого падения.

Жарким поцелуем обожгло губы. Дрожащими пальцами Леночка расстегивала пуговицы белоснежной блузки, и Некрасов наслаждался этим, удерживая себя от каких-либо действий. Но тело пылало. Желание было нестерпимым.

– Все мы в спешке, прячемся, как подростки, – позже говорила Леночка. – Я бы многое отдала, лишь бы остаться тут до самого вечера. И еще проспать с тобой до утра. Сходить в ресторан, хоть просто кофе выпить.

Она положила голову на грудь Некрасова. Он смотрел в одну точку – вновь задумчивый. Где-то далеко. На полпути в Москву, с тремя посадками.

– Не будем об этом, – твердо сказал он.

Леночка едва заметно вздрогнула.

– Прости.

Она будто и не говорила – выдыхала, потому что голос ее был едва слышен.

– Ничего, – с той же твердостью продолжил Некрасов. – Нам бы пора возвращаться.

Ничего не сказав в ответ, Леночка погладила его холодными пальцами по животу. Поднялась с постели и отправилась в душ.

Сергей Валентинович потянулся к столику за пачкой Marlboro. Курил он редко, но в тот момент особенно хотелось утопить себя в сизом дыме. Все мысли были о том, что жена… что Маша заберет сына, если дело дойдет до развода.

Первой из номера вышла Леночка. Некрасов остался в номере. Мысленно отсчитал шестьдесят секунд, после чего потянулся к дверной ручке и едва нажал на нее. Дверь отворилась, и он вышел в коридор, где столкнулся лицом к лицу с Широковым.

– Товарищ командир, – с нескрываемым пренебрежением кинул летчик. – А я вас обыскался. Степан Палыч подсказал про гостиницу. И Лену я искал. И всех вас тут нашел.

В его глазах загорелся огонек, и Некрасову сделалось не по себе.

– Не зря я к вам обращался, Сергей Валентинович. Вот как знал, ей-богу! Хорошо вы общаетесь с Леной. Всю ее знаете. Полностью! Хороша, да?

– Угомонись! – прорычал в ответ Некрасов и толкнул Широкова в грудь. – Не забывай, с кем разговариваешь.

– А с кем я разговариваю? – наиграно удивился тот. – Я о вас, похоже, ничего не знаю. Страшно за штурвал садиться с таким командиром…

– Недолго тебе осталось сидеть от меня по правую руку, щенок!

– Ну вот зачем пугаете? А вдруг я ошибку допущу? Сами ведь говорили про технику безопасности…

У Некрасова закончилось терпение, и он сорвался с места. Толкнул Широкова плечом и двинулся по коридору в сторону лестницы.

На улице он нагнал Леночку. У той в глазах стояли слезы.

– Пойдем, – сказал он как можно мягче, но взял ее под руку резко, отчего девушка посмотрела на него испугано.

– Что происходит? – спросила она.

В самом деле, что происходит? Кто знает ответ?

– Жизнь происходит. Только и всего.

***

Петя Симонов, стоя на летном поле, с воодушевлением смотрел на крылатую махину. И пусть возвращаться в родной город было как-то грустно – будто лето закончилось досрочно, второпях, он был рад и «чемоданному настроению», и ожиданию в аэропорту, и резкому ветру, превратившему его прическу в некое подобие сеновала. Взмыть в небо в пассажирском кресле авиалайнера – счастье на большой скорости, с ревом двигателей, и еще по-особенному вкусной едой.

– Пошли уже, – окликнул его отец. – И так проторчали два лишних часа.

– Не серчай, Ром, не из-за Пети же проторчали, – вмешалась мать.

Порыв ветра попытался унести ее шляпку.

– Ох, и что только с погодой не случилось всего за пару часа! – посетовала она, придерживая шляпку рукой.

Во втором салоне – самом большом – было уютно, в меру громко. Чуть пахло керосином. Петя занял место у круглого иллюминатора и посмотрел на крыло. Два крепких турбовинтовых двигателя. Сложная механизация крыла. Петя читал об этом самолете в «красной книжке», которую нашел в школьной библиотеке, когда учился во втором классе. Насчет того, каким образом книга про гражданскую авиацию попала в школу, он не озадачивался.

От крыла самолета отъехала машина с грозной «мордой». Топливозаправщик. Петя проводил его внимательным взглядом.

– Командир воздушного судна Сергей Валентинович Некрасов и члены экипажа рады приветствовать вас на борту самолета Ил-18 авиакомпании «Аэрофлот». Время в пути – четыре часа тридцать минут.

Петя обратил внимание на бортпроводницу. Красивая светловолосая девушка улыбалась, но в глазах ее слишком явно читалась тоска.

В салоне не было свободных мест. Кричали совсем маленькие дети, громко разговаривали совсем взрослые… взрослые. «И то, совсем как дети, – подумалось Пете. – Проблемы кажутся громоздкими, непреодолимыми. Что «неуд» в дневнике, что проблемы на работе – одна дрянь. Девочка плачет. Девушка плачет. Имеет ли возраст значение, если все равно все плачут?»

Самолет вырулил на полосу. Винты вращались с такой скоростью, что казалось, будто они замерли, и остался только нарастающий гул. Но вот машина рванула с места. Все быстрее пролетали мимо другие самолеты на летном поле, здание аэровокзала. Усилилась тряска. Казалось, что самолет вот-вот разорвет на части, и вдруг – мгновение спокойствия, когда машина только оторвалась от земли и устремилась в темное небо.

В первый раз резко тряхнуло на высоте метров в двести. Тряхнуло так, что у Пети, да и у большинства пассажиров тоже, захватило дух. Казалось, что самолет устремился к земле. Выровнялся. Снова подбросило.

– Ох, как тяжело взлетаем, – с угрюмым видом проговорил отец, вцепившись в подлокотник.

Земля исчезла. Остался только грязный кисель облаков. Самолет снова начало трясти.

Мама закрыла глаза. Не растерявшись, Петя взял ее за руку. Подумал, что так им обоим будет куда спокойнее.

– Я рядом, – сказала мама, едва сдерживая слезы. – Все хорошо, сыночек. Не переживай.

Петиного спокойствия хватило, чтобы посмотреть в иллюминатор. Крылья болтались так, будто самолет невероятным образом превратился в птицу и захотел наконец скинуть надоедливые пропеллеры, мешавшие плавному полету.

Но вот «ильюшин» вынырнул из облаков, и болтанка прекратилась так же резко, как и началась. Самолет продолжил набирать высоту. Петя отпустил мамину руку, и они переглянулись.

– Какие же у тебя красивые глаза, сыночка, – ласково сказала мама. – Они у тебя особенные. Глаза ангела.

Оба улыбнулись, смущенные, но довольные.

В половине девятого по местному времени экипаж начал выполнять заход на посадку. На высоте в три тысячи метров загорелся крайний правый – четвертый – двигатель. Как будет установлено в ходе расследования, причиной стала утечка масла – прорвалась трубка маслопровода из-за перегретого стартер-генератора.

На предпосадочной прямой пожар разгорелся настолько сильно, что двигатель отделился от крыла – и без того изношенные крепления попросту не выдержали. Возникла мощная вибрация, из-за которой нарушилась работа крайнего левого двигателя. Как следствие – падение силы тяги и резкое снижение. В такой ситуации у экипажа воздушного судна не было права на ошибку. Слаженность действий играла решающую роль.

Но ошибка была допущена.

Самолет совершил жесткую посадку в сотне метров от торца взлетно-посадочной полосы. Фюзеляж разломился на три части. Из-за того, что загоревшийся двигатель отделился от крыла еще во время полета, огонь не успел перекинуться на топливные баки.

В результате катастрофы самолета Ил-18 с бортовым номером СССР-75737 погибло двенадцать человек, среди которых – члены экипажа: летчик Широков В. М. и бортинженер Григорьев С. А., а также десять пассажиров из второго салона.

Часть первая. «Отпускные»

1.

Рокот автоматной очереди разнесся над пожелтевшей на исходе августа тундрой. Пули калибра 5.45 прошили обшивку фюзеляжа. То, что осталось от грозной махины.

Темнолицый опустил оружие – укороченный АКС-74 – и обернулся. В тишине природы он уловил неестественный звук. Его учили прислушиваться. Всегда и везде. Это умение не единожды спасало ему жизнь на войне. Минуло почти два десятка лет с момента вывода войск из Афганистана, но его слух был все так же остр.

Слух этот спас жизнь человека, сидевшего за рулем милицейского «уазика», который ехал по кособокой дороге в сторону кладбища авиационной техники. Пустырь посреди пустыря, с одним лишь отличием – тоннами покореженного металла, в силуэтах которого отчетливо угадывались самолеты и вертолеты ныне не существующей страны. Бортовые номера начинались с «СССР».

«Уазик» остановился на обочине. Заглушив двигатель, водитель выбрался из салона и достал из кармана пачку сигарет. Закурил.

– Переквалифицировался из убийцы собак в убийцу самолетов? – спросил он с едва уловимой усмешкой.

Среднего роста, широкоплечий. Одетый в кожаную куртку и джинсы. Темно-русые волосы были зачесаны назад и чуть набок, так что взгляду открывались небольшие залысины, очень естественные и хорошо дополнявшие строгое, будто топором высеченное лицо. Крепкую челюсть покрывала трехдневная щетина.

– Считай, что это мое хобби, – ответил Темнолицый с едва различимым акцентом коренного жителя Севера.

Собеседник приблизился к нему.

– Чем обязан, товарищ капитан? – спросил Темнолицый.

– Да на прогулку выбрался.

На контрасте со всей строгостью лица выделялись зеленые глаза капитана. Было в его взгляде что-то глубокое, но мягкое, будто бы обволакивающее.

– Отец мой разбился на такой вот махине, – сказал капитан, указав пальцем на изрешеченный пулями кусок фюзеляжа Ил-18. – Может даже это тот самый самолет. Черт знает. Тут бортового номера нет.

– Знаю я эту историю, Даниил. В восемьдесят шестом я пекся на солнце в Афгане. Слышал по радио. И про твоего отца слышал. Зря с ним так…

– Не тебе решать, зря, не зря, – сухо оборвал Даниил. – Случилось, и все тут. Он сам признал свою вину.

Темнолицый ничего не сказал. Вскинул автомат и дал короткую очередь по фюзеляжу.

– Нужно, чтобы ты дал показания в суде. Дело Трофимова, – продолжил Даниил, когда стих гром выстрелов. – Он отправится в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И потянет за собой ублюдков из «Kingston Gold». Ты мне в этом поможешь. Согласен?

Темнолицый усмехнулся.

– А есть еще варианты? – спросил он.

– Есть. Если хочешь лишиться своей игрушки, – ответил Даниил, указав пальцем на автомат.

Темнолицый, чуть подумав, кивнул. Расстегнул верхнюю пуговицу ватника.

– В конце сентября. В окружной столице, – добавил Даниил и крепко затянулся сигаретой.

– Слышал, ты в отпуск с понедельника?

– Да, сгоняю, пока есть время. Два года в этой чертовой дыре – слишком долго.

– Мне казалось, ты был рад вернуться в родные края.

Даниил пожал плечами.

– Там хорошо, где нас нет. Ну а меня сейчас нет на черноморском побережье. Неподалеку от Сочи. Местечко под названием Лазаревское. Бывал там?

Темнолицый усмехнулся.

– Из жарких мест только Афганистан знаю. Я всю жизнь провел здесь, в Заполярье, – он помедлил. – Есть места, которые никогда не отпускают. Да ты и сам прекрасно это знаешь.

Даниил знал, что возвращение в родной город спустя двадцать лет было, может, не самым лучшим решением в его жизни, но уж точно правильным. Так зачастую бывает, что «лучшее» и «правильное» не совпадают по своему наполнению. Как бы ты ни старался обмануть себя.

Вернувшись в город, окутанный легкой туманной дымкой, Даниил припарковал служебный «уазик» около отдела милиции – здания, выкрашенного в темно-зеленый цвет, с белыми колоннами, оттого так выделявшегося среди типовых пятиэтажек и кособоких «коробов». По пути ему встретились коллеги, курившие крепкие сигареты и столь же крепко обсуждавшие недавние события в Южной Осетии.

– Эй, Некрасов, – махнул Даниилу старлей Головин. – Надоел уже мельтешить тут. Сваливай в отпуск, трудяга чертов!

Даниил лишь усмехнулся в ответ, но промолчал. Вместо того, чтобы тратить энергию на слова, он подскочил к щуплому Головину сбоку и с легкостью обхватил его шею правой рукой. Тот машинально впился пальцами в предплечье Даниила.

– Ну что же ты, не рад меня видеть?! – усмехнулся Некрасов. – Соскучишься еще, старлей.

Отпустив коллегу, Даниил дружелюбно похлопал его по плечу. Тот в ответ кисло улыбнулся, потирая шею и едва сдерживая кашель.

– Ты надолго, Дань? – спросил куда более спокойный в поведении опер по фамилии Румынов. – Дело там одно есть. Может, подсобишь?

– Давай позже, ладно?

Не дожидаясь ответа, Даниил направился к дверям отдела. Знал, что на обратном пути вряд ли встретит Румынова, и некое «дело» отвалится само по себе.

Заскочить в кабинет на пару минут – разобраться с мелочами, дабы отправиться домой с легким чувством удовлетворенности. Через пару дней – в понедельник, день отнюдь не тяжелый – сесть в самолет. В столицу за девять часов, и уже там пересесть на поезд до Сочи…

Четкость собственных мыслей поражала Даниила (в хорошем смысле), но и немало страшила. Ему казалось, что он движется по узкому тоннелю. Пусть и хорошо освещенному, но слишком узкому. Стены как будто сдвигались с каждым шагом. Но что же, разве это вариант – оставаться на месте и ждать, что все решится само собой?

Рассмотрение дела Трофимова затянулось на полтора года. «Ублюдок сидит в одиночной камере в следственном изоляторе и ухмыляется, потому что мы слишком слабы, потому что не можем довести дело до конца, – размышлял Даниил. – Потому что есть закон, и вроде как нет никакой кровной мести. Современное общество, чтоб его…»

Не проходило ни дня, чтобы у Даниила не возникало желания свернуть Трофимову шею. Порой он даже корил себя за то, что не решился на это, когда была реальная возможность. Когда Трофимов был еще так близко, на расстоянии вытянутой руки, но уже давал показания против Стивенсона и всей чертовой шайки из «Kingston Gold». Все они заслуживали сурового наказания.

Войдя в кабинет, Даниил чуть было не столкнулся со старшим сержантом Валерой Легким. Тот, похоже, куда-то спешил, но, увидев Некрасова, отступил на шаг в сторону.

– Я тебе папку одну передам, – с ходу начал Даниил. – Плевое дело. Почитаешь, все поймешь.

Он открыл ящик письменного стола, непривычно свободного от бумажных стопок и валящихся из пепельницы окурков. К чистоте на рабочем месте он себя приучал с конца прошлого года, но не всегда вспоминал, зачем ему эта самая чистота нужна. Ведь мысли должны располагаться в удобном для тебя порядке. С записями случай идентичный.

– Вот, держи, – сказал Даниил, протягивая коллеге тонкую папку серого цвета.

Глядя на стол Легкого, становилось понятно, что у старшего сержанта мысли больше походили на вычерченные под линеечку квадратики и прямоугольники. Молодой опер неплохо справлялся с обязанностями, которые на него возлагал Даниил, был аккуратен в общении с коллегами, норовист в разговорах с правонарушителями, но…

Для Даниила после смерти майора Евтушенко – Пал Палыча – всегда оставалось это самое но. И пусть майор был дотошным, порой просто невыносимым, но он был, что называется, своим в доску. С самого первого дня работы Даниил нашел в нем ту двойственность, которую по наитию искал во всех людях. Потому что сам был таким.

Валера Легкий был куда более простым человеком, и Даниилу стоило бы радоваться такому раскладу. Но нет. Не мог он привыкнуть к тому, что парень двадцати восьми лет занимает место Пал Палыча, пользуется его компьютером, да и вообще, пользуется той же пепельницей, которой когда-то пользовался майор.

– Хорошо, – кивнул Валера, быстрым взглядом пробежав по строчкам отчета. – Судя по всему, пропала женщина…

– Она год назад уехала, —сказал Даниил. – А этот Марков… он просто местный алкаш, который тоскует по старой любви. Ну ты понял суть, да?

Валера кивнул.

– Даниил Сергеич, может, тебя до аэропорта в понедельник подбросить? – спросил он чуть погодя.

– Во-первых, давай уже без вот этих вот «данииловсергеичей», ладно? Не старый я. Уже пять месяцев это дерьмо терплю, надоело. А во-вторых… нет, спасибо, меня приятель подбросит.

Легкий ничего не сказал, только пожал плечами.

Даниил закрыл ящик стола на замок, еще раз оглядел кабинет, припоминая, не забыл ли чего, а после направился к двери.

– Даниил, отчего ты меня так недолюбливаешь? – спросил Валера. – Я тебе что-то плохое сделал? Вот честно.

– Если уж честно, то для того, чтобы недолюбливать, поначалу нужно любить, – ответил, стоя в дверях, Некрасов. – Ну а мы тут не в куклы играем.

Он помедлил. Нахмурился.

– Короче, не бери в голову.

С этими словами Даниил вышел из кабинета и направился по темному коридору к полковнику Першину. Отчитаться пора. И валить уже.

Полковник встретил Даниила привычной хмурой миной. Внимательно посмотрел на вошедшего, поправил большие очки в роговой оправе. Одет он был, как и всегда, по форме, и эта самая форма была ему к лицу, молодила. Словно Першин нашел эликсир молодости.

– Отчаливаю, товарищ начальник, – стоя около дверей, с натугой, но весело сказал Даниил.

Не хотел он проходить за стол, садиться. Спешил, да и к полковнику отношение после событий, произошедших в конце января прошлого года, было двояким.

– Ты присядь, если не торопишься, – сказал Першин и указал на стул.

– Да вот тороплюсь.

– Ну тогда быстро поговорим. Присаживайся.

Понимая, что отвертеться не получится, Даниил сел на стул и закинул ногу на ногу.

– Я вот что хотел спросить, – подавшись чуть вперед, начал Першин. – Слышал, ты решил оставить работу в милиции.

Даниил нахмурился.

– То есть?

– Ну, ходят слухи, что ты на пост главы администрации метишь. Что неудивительно, на мой взгляд. Ты ведь в этом городе стал известным человеком. Да и книга…

В ответ Даниил не смог выдать ничего, кроме широкой улыбки. Едва сдержал смех. И даже не потому, что в какой-то момент Першин с его пышными усами стал напоминать ему Сталина. Черт, зачем вы отрастили усы, товарищ полковник?!

– Эти слухи распустил Головин. Шутник хренов, – сказал наконец Даниил. – А что по поводу книги, так я вроде как просто персонаж. С персонажей спрос какой? Живут себе своей жизнью. Подальше от бывших жен.

– Да уж, – Першин вскинул кустистые брови.

– Почему это вас так заинтересовало, товарищ полковник? – сменил веселье на серьезность Некрасов. – Не потому ли, что в друзьях с бывшим главой Гуриным были? Где он сейчас? На юге обустроился, слуга народа?

Даниил осознавал, что его понесло, да только вот накипело, наболело, и было уже все равно. Давно он хотел высказаться.

– Ты, Даня, параноиком стал, – спокойно сказал Першин. – Твои сомнения для меня не новость. Да, я знаю, что ты винишь меня в затягивании того дела. Будто я специально старался, ради Гурина. Будто это я виноват в гибели Пал Палыча.

Першин снял очки. Положил их на стол. Сложил пальцы в замок.

– Но вот что я тебе хочу сказать, салага. Слушай меня внимательно. Ты понятия не имеешь о том, что мне приходилось видеть здесь за тридцать пять лет тяжелой работы. Работы, которой я дорожу. Так что заканчивай приписывать мне грехи других.

Он снова помедлил.

Даниил хотел было вцепиться в эту паузу, но сдержал себя.

«Не зря ведь старался ты, Евгений Дмитриевич? – подумал он. – Ради еще одной звездочки можно было пожертвовать людьми, так? Оправданно! Ох, не верю я тебе, полковник! Доберусь я до тебя, сукин сын!»

– Развейся на юге, – продолжил Першин. – Отдохни головой как следует. Потому что иной раз очень сложно понять, кто твой друг, а кто – враг. А в нашей работе это жизненно важно.

На этом разговор был окончен. Не желая больше ничего говорить, Некрасов встал со стула и направился к двери.

– Хорошего отдыха, Даниил, – сказал Першин и махнул ему рукой.

«Спасибо, Иосиф Виссарионович», – проговорил про себя Даниил и вышел из кабинета.

2.

Вечер субботы Даниил провел, тягая железо в тренажерном зале. Хорошо проработал мышцы спины и плеч. После сделал обязательную для себя растяжку, ведь в последнее время ныла шея, и отголоски боли то и дело распространялись по всему позвоночнику. Мысли о том, что старость уже не за горами, и пора бы по специалистам походить, он отбрасывал моментально, но боль от этого меньше не становилась. А веса, которые брал Даниил, только возрастали.

Стоя после душа перед зеркалом, он внимательно смотрел на свое тело, но не с целью покрасоваться, а с желанием разглядеть изменения. И они определенно были. Лишнее на боках пропало, торс стал крепче, да и руки тоже. Молодые пацаны – из тех, что загоняют за спортивное питание и обильные тренировки – выглядели, пожалуй, куда более массивно в сравнении с Даниилом. Но какой смысл гнаться за ними? Для Даниила важно было лишь одно: он становился лучше самого себя прежнего. Он был уверен в этом.

И ведь для таких умозаключений действительно были причины. Он не пил уже полтора года. Пятьсот семьдесят четыре дня, если быть точнее. Жизнь с Алиной была в радость, потому и домой хотелось возвращаться, и думалось о будущем приятнее. В городе его знали. Но людское мнение так изменчиво.

Изменчиво. Проговаривая это слово снова и снова, Даниил надевал свитер поверх футболки. Вечер выдался холодным, потому он накинул куртку. Обулся. Застегнул спортивную сумку. Последнее, что он надел – это наручные часы марки Tissot. Подарок Ольги.

Дома было тепло и уютно. Руки Алины были теплыми.

– Молоко сейчас убежит! – вскрикнула она, чуть игриво, ведь Даниил прижался к ней сзади и провел руками по ее животу. По самому низу ее плоского сексуального животика.

– Зато ты не убежишь, – тихо произнес Даниил.

Она занималась готовкой, когда он вернулся домой с тренировки. Заправка для картофельного пюре обязательно должна быть горячей. Свиные отбивные – в хрустящей панировке. Тонко нарезаны ломтики сервелата. Свежий хлеб.

Все же, неверно говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Порой этот путь лежит через двадцать лет разлуки; через выжигающее душу расследование и долгие дни в камере предварительного заключения; через смерть близких. Ну а потом уже через совместные ужины и сон в одной постели. Через секс, в котором каждый дорожит наслаждением партнера. Через утренние часы выходных дней, когда по телевизору идет «Сто к одному», а по квартире разносится запах кофе.

– Как прошел твой день? – спросила Алина, убрав за ухо выбившуюся прядь темно-каштановых волос.

– Без криминала, к счастью, – выдохнув, ответил Даниил и присел на край стола. Достал из кармана мобильник и положил его на стол. – Но только я…

– Что?

– Похоже, мне придется остаться.

Алина развернулась. Пристально посмотрела на Даниила.

– Почему? – спросила она с привычным твердым спокойствием.

– Это из-за дела Трофимова. Похоже, суд переносят.

Снова молчание. Алина даже не нахмурилась – она просто смотрела Даниилу в глаза.

– И какой смысл мне ехать одной? – спросила она все так же спокойно.

В ответ Некрасов развел руками.

– Тебе нужен отдых.

– Да, и что же я там буду делать? В этом твоем Лазаревском, пропади оно пропадом! Мы же планы строили, и что, это уже не так важно?!

– Алина…

– Да какого черта?!

В ответ Даниил расплылся в улыбке.

– Чего ты лыбишься?! – не унималась Алина.

– Да пошутил я, родная.

Некрасов встал из-за стола и попытался обнять ее. Алина ускользнула от него и с силой стукнула по спине. Ловкая кошка.

– Придурок! – крикнула она.

Даниилу все же удалось обнять ее. Возможно, лишь потому, что она поддалась.

– Я бы не променял наш отпуск ни на что на свете.

– Молоко точно убежало…

– Да и черт с ним, с этим молоком.

Последовал долгий страстный поцелуй. Губы Алины показались Даниилу особенно сладкими. Ему уже не хотелось ужинать. Ему хотелось кое-чего другого.