Текст книги "Там, куда я ухожу"

До гостевого дома он добрался ближе к шести часам. Комната была заперта. Даниил прошелся до кухни, осмотрел двор. Алины нигде не было.

Открыв дверь своим ключом, Даниил вошел в комнату и, включив кондиционер, принялся искать зарядку от телефона. Справившись с этим несложным заданием, он упал на кровать и закрыл глаза. Приятная прохлада прокрадывалась под рубашку. Казалось, что решение всех проблем уже найдено. Осталось лишь выдохнуть.

Даниил вспомнил себя тринадцатилетним пацаном. Был серый день августа, тоже где-то на исходе лета. Неверно сказанное слово. Обидное слово, сказанное за спиной. Про парня, который учился в старших классах.

Кто-то из ребят рассказал тому старшекласснику про дерзость Даниила. Был телефонный звонок, и после разговора сердце стучало быстро и четко. Так, будто пришло время бежать. Но куда бежать? Город маленький, и старшеклассник обязательно отвесит положенных «люлей».

«Динозавр» зарычал в виброрежиме, оповестив о том, что снова готов служить. Даниил взял его в руки и нашел в списке контактов Алину.

– Где ты? – спросил он без обыкновенного «привета».

– Пошла к морю, – спокойно ответила Алина. – Устала тебя ждать. Да и телефон твой был выключен.

Знакомые нотки. Надумала уже чего-то.

– Я сейчас схожу в душ и подгребу к тебе. Где тебя искать?

– В душ? – Алина рассмеялась в трубку. – Что, пришлось попотеть?

Даниил стукнул себя по лбу.

– Это не смешно, – с едва скрываемой злобой проговорил он. – Мне пришлось… – он осекся. – Не думаю, что должен тебе это рассказывать.

– Как знаешь. Приходи к пирсу, я тут. Неподалеку.

Алина сказала это равнодушно. Слишком равнодушно, чтобы это было истинным проявлением ее чувств.

За проведенные под палящим солнцем дни кожа Алины приобрела замечательный оттенок. Сошла краснота первых дней. Украшенная солеными каплями, в свете закатного солнца она приковывала к себе взгляд не только Даниила, но и других мужчин на пляже. Стянутая будто бы тесным купальником, грудь выглядела слишком аппетитной.

Какой-то черномазый стоял рядом с Алиной, лежавшей на шезлонге. В руках у него была не то сумка, не то свернутый лежак. Даниил не стал разбираться.

– Эй, тебе чего надо?! – с ходу начал он и словил на себе удивленный и испуганный взгляд незнакомца.

– Даниил, перестань! – вмешалась Алина. – Я просто хотела купить пива…

Поумерив пыл, Даниил обратил внимание на сумку, в которой были бутылки воды, мороженное, ну и банки с пивом, разумеется. Чернокожий парень лет двадцати пяти зарабатывал себе на жизнь тем, чем только мог заработать в разгар сезона на побережье.

Алина протянула торговцу пятидесятирублевую купюру и получила взамен банку «Клинского». Даниил же получил презрительный взгляд.

– Что с тобой происходит? – спросила Алина, когда чернокожий парень ушел в сторону пирса.

– Я подумал, что он к тебе пристает, – признался Даниил.

– Это говорит человек, который отключил телефон и уехал в другой город на весь день?

– Я не отключал телефон. Он сел. Черт возьми, Алина, ты обвиняешь меня? Я же сам отдал тебе эту хренову зарядку! И… не на весь день я уезжал. Меня не было…

– Семь часов, – Алина открыла банку и сделала глоток. – Тебя не было семь часов.

Даниил негодующе вскинул брови.

– Дошли до того, что ты считаешь, сколько меня нет на месте?

Алина в ответ покачала головой.

– Просто я не понимаю, что происходит, и поэтому немного злюсь, – спокойно объяснила она. – И чтобы злость не проявлять, я пью с трех часов дня и пытаюсь наслаждаться одиночеством. И теперь ты приходишь и устраиваешь комедию, будто я сама во всем виновата. Тебе не кажется это странным?

Напускное спокойствие Алины должно было бы вывести Даниила из равновесия. Но он взял себя в руки. Подтянул другой шезлонг поближе и сел на него. Кинул рядом прихваченную с собой пляжную сумку.

С моря дул легкий бриз. Такой, о котором мечтаешь и в жаркий летний полдень, и в холодное утро зимы.

– Там очень даже непросто, – сказал Даниил. – В том деле. Я виделся со старшим следователем, и у него на лице написано, что он ублюдок.

– И?

Даниил помедлил.

– Я проследил за его передвижениями. И удостоверился в том, что он общается с подозреваемым по делу. Точнее даже не подозреваемым. Крепко отмазанным, так сказать.

Алина хлебнула пива, и Даниилу захотелось почувствовать, какого это: сделать глоток холодного хмельного напитка на исходе жаркого дня. Пятьсот восемьдесят два дня. И все коту под хвост ради глотка пива? Несомненно, будет продолжение.

– И что ты собираешься делать теперь?

Прежде чем ответить, Даниил стянул с себя футболку и улегся на шезлонг, предварительно разложив пляжное полотенце.

– Я сделал фото. И собираюсь передать его в руки журналиста. Ведь я не знаю, кому из ментов здесь можно доверять.

Выслушав его, Алина кивнула. Посмотрела на Даниила, теперь задумчивого и внешне спокойного. Не стала спрашивать, откуда на плече появился синяк.

– О чем ты думаешь?

Даниил закрыл глаза.

– Думаю о том, что хочу взять машину напрокат и помчаться по побережью. В Анапу, может быть. Или в Крым.

– В Крым? Но там мы не сможем оставить машину. Это же Украина.

– А мне всегда казалось, что это Россия. По крайней мере, по ощущениям.

Алина пожала плечами.

– Быть может, когда-нибудь так и будет, – она помедлила. – Ты хочешь покататься по городам? Романтики хочется?

– Да, – солгал Даниил. – Хочу дорожной романтики.

17.

Первое, что услышал Игорь Костин ранним утром – это звук соседской дрели. Глядя в белый потолок, он думал о том, что стоило бы дрель у соседа отобрать, и еще опробовать ее на соседском черепе. После избавиться от тела где-нибудь под Выборгом. В стене замуровать? Или в лесу – в местечке поукромнее. Может быть даже там, где уже находили трупы. Можно даже в заливе утопить, привязав к ногам кирпичи или гирю. С чем только не вылавливали таких вот надоедливых типов за время службы Костина в органах. Раздутых, невероятно бледных, с водорослями во рту, с босыми ногами в непогожие осенние деньки. Хотя мертвецу все это, пожалуй, не столь важно.

Так Костин плавно перешел к вопросам загробной жизни, к потусторонним силам и неведомым мирам, но жена сладостно хрюкнула во сне, лежа рядом, виртуозно закутавшись в одеяло, и мысли как-то сами собой вернулись в привычное русло старлейского бытия.

Работал Костин уже тринадцать лет, и все ждал, когда же начнется четырнадцатый год службы. Не любил он это число – тринадцать. Не любил черных кошек, которые перебегали дорогу патрульной машине, ведь потом приходилось находить для коллег неведомые объяснения странных маршрутов, проложенных через дворы, через забитые дневным трафиком улицы. Не любил забывать ключи от квартиры и вспоминать об этом, оказываясь за порогом. Обратно. Посмотреть на себя в зеркало. Целый день думать о том, что, вероятно, случится беда.

Не всегда он был таким суеверным. Скорее, возраст брал свое. Кто-то хандрил, кто-то пил. Игорь Костин, можно сказать, отделался малой кровью, ведь не пил сверх меры, не хандрил особо, да и в семейной жизни все было более или менее гладко. Кроме, пожалуй, утренних хрюканий жены, такой худой, что при взгляде на нее даже мыслей о поросенке не возникнет.

Ее – сонную и немного ворчливую, что вполне привычно по утрам – он наблюдал, стоя в душевой кабинке. Она варила кашу. Он мылся. Ничего необычного, если учесть, что душевая кабинка была компактно расположена на кухне. Как шутили немногочисленные друзья Костина, «можно и яйца намылить, и картошку лопаткой перемешать на сковороде, и даже с места не сдвинуться».

Из недр коммуналки явилась, потирая глаза, Люба. Натирая грудь жесткой мочалкой, Костин проследил траекторию движения дочери до стола. Примостившись у окна, за которым серел дождливый день – будто природа вышла из себя, утомилась от жары и теперь вдоволь наслаждалась влагой, – Люба уткнулась в телефон. Очередная игрушка. И чему они учат, эти игры? Только от реального мира отвлекают!

«Ворчишь как старик!» – подумал Костин, закрывая воду.

Потянулся за полотенцем, которое висело на крючке рядом с душевой кабинкой. Поспешил обмотать его вокруг талии – ведь стекла кабинки быстро отпотевают. Представать во всей своей нагой красе (он едва не засмеялся от такого рода сарказма) перед дочерью, пусть ей всего-то двенадцать, было уже как-то неловко.

– Ты сегодня снова допоздна? – спросила жена, когда Костин выбрался из душевой кабинки и прошлепал к столу в кисловодских тапочках.

– Нет. Валик вернулся с больняка, так что постараюсь вовремя.

– Знаешь, у меня когда сотрудники на работе говорят «постараюсь», я им готова затрещин надавать, – мягко продолжила жена, выключая огонь газовой плиты. – Надо не стараться, а делать.

– Это все так, разговоры, – махнул рукой Костин и принялся намазывать на хлеб масло. – Правда ведь, Люба?

Дочь повела бровью, на мгновение отвлеклась от телефона, но затем снова уставилась на экран.

Костин хотел было в очередной раз сделать Любе замечание, да только его собственный телефон разразился мелодией звонка. Трескучей такой «нокиевской» мелодией.

– Да, – ответил Костин. – Ага… да… я понял. Выезжаю. Прямо туда.

Убрав трубку от уха, он посмотрел на жену. Долго смотрел. Внимательно.

– Похоже, что сегодня я просто «постараюсь», – только и сказал он.

18.

Костин припарковал свой урчащий и неповоротливый «пассат» на улице Красина, недалеко от пересечения с улицей Сторожевой башни. Исторический центр города, где скверы, площади, исторические памятники и просто жилые дома в приличном состоянии преспокойно соседствуют с заброшенными и даже частично разрушенными постройками времен слишком уж далеких.

Дождя уже не было – были последствия в виде луж, и еще пробиравшейся под кожу, липкой влажности. Привычно безлюдная улица ожила за счет прибывших служебных «уазиков», кареты скорой помощи, сновавших туда-сюда сотрудников и бестолковых зевак, на которых Костин посмотрел косо и с презрением. Привычная подозрительность, граничившая с ненавистью к людям. Просто рабочие моменты. Тринадцать лет службы. Тринадцать.

Находясь в темном помещении с пустыми глазницами окон, где витала в воздухе пыль, он думал о том, что тринадцать – это не просто число. Это знак. Он должен был подготовиться к чему-то подобному.

Может, прошел под лестницей? Или… да, точно! Зонт открыл еще дома, дабы удостовериться, что спица не сломана! Дурак!

Как бы там ни было, и зонт, и возможная лестница, под которой прошел Костин, и тринадцатый год службы – ничто из этого не могло стать оправданием смерти молодой девушки, которая была привязана к деревянному стулу тяжелым канатом. Тело ее было испещрено колотыми ранами, из которых уже давно перестала сочиться кровь.

Ее светлые волосы были перепачканы грязью, которой на полу было более чем достаточно. Порез на щеке тянулся от скулы к подбородку.

– Нехорошее начало недели…

Костин услышал знакомый голос и обернулся. Рядом с ним стоял майор Бойко. Рослый мужик. Помоложе Костина, да еще и понажиместей.

– Но у нас оно всяко лучше задалось, чем у нее, – добавил Бойко, кивнув в сторону истерзанного тела.

Костин окинул взглядом сновавших туда-сюда криминалистов. Все лица знакомые. Перевел взгляд на стену, расположенную по левую руку.

– Ты, наверное, шутить учился на специальных курсах, – зло бросил он коллеге, пораздумав. – Давай лучше по делу, ладно?

– Игорек, ты вот не зарывайся. А то ведь я обидеться могу, – сказал майор и тоже посмотрел на стену. Помедлил. Почесал затылок. – Если по делу, то это чертовщина какая-то.

На стене большими буквами было написано слово:

ВОЗМЕЗДИЕ

Костин подошел ближе. Присмотрелся повнимательнее. Он рассудил, что слово было написано обыкновенным мелом. Тем же способом была записана какая-то несуразица: еид-е-евивз-еме-з.

Эта надпись располагалась чуть ниже, и выглядела она слишком уж маленькой. Не сразу и заметишь на стене с облупившейся краской.

– Кто ее нашел? – спросил Костин.

– Ребятишки прогуливали школу. Забрались сюда покурить. Ну и просрались заодно, – ухмыльнулся Бойко и достал из кармана пачку сигарет.

Глядя на девушку, привязанную к стулу, Костин воспринимал шутки коллеги с таким скрежетом, что аж кулаки сжимались. Одно дело – воображать поутру, как надоедливого соседа на дно Финского залива опускаешь, совсем другое – когда шутишь в такой безрадостной атмосфере. А ведь она чья-то дочь…

– Документов у девушки при себе не было. Об исчезновении никто пока не заявлял, – будто прочитав мысли коллеги, сказал Бойко. – Поднажать придется, короче говоря. Ты ведь на вечер ничего не планировал, Игорек?

«Помоложе. Понажиместей. Потому, наверное, не раз обходил на поворотах, и будучи относительно молодым – всего-то тридцать пять! – выбился в майоры, – подумал Костин. – Старший по званию. Срань господня!»

От криминалистов он узнал, что смерть наступила где-то между полуночью и двумя часами ночи. Причина смерти очевидна, но по этому вопросу лучше в морг – не всегда смерть человека несет в себе ясность.

– Но, все же, удары были нанесены в разные части тела, – заметила Надя – молодая сотрудница, буквально из вчерашних студентов. – Как будто преступник специально истязал ее. И еще эти надписи, – она указала на стену. – Судя по почерку, писал человек в состоянии стресса.

– Когда убиваешь кого-то ножом, ночью, в заброшенном доме, испытываешь определенный стресс, – подхватил Бойко. – Ты, Надь, не включай тут Шерлока. Занимайся лучше работой.

Девушка с вопросом посмотрела на майора, после чего резко развернулась и вышла из помещения.

– Обязательно быть таким мудаком? – прямо спросил Костин.

– Уж очень большое искушение впасть в меланхолию, Игорек. А это нам не подходит. Вот и пользуюсь тем, что знаю и умею, – Бойко помедлил. Пронаблюдал за движением черного седана вдоль заброшенного дома. – Короче, давай опрашивать жильцов. Возьми Толю Петрова, подключи участкового. Я пока со следствием поговорю. Вон, Громыч уже на месте.

Майор покинул помещение, а Костин вновь уставился на стену. Достал из кармана телефон. Сфотографировал надписи. Спрятал телефон обратно в карман.

Он думал о том, что девушке было лет двадцать, не больше. Изуродованное длинным порезом лицо все равно еще сохраняло былую красоту, когда он осматривал ее. Не по себе было от мысли, что она пережила перед смертью.

Опросив жильцов близлежащих домов в паре с младшим сержантом Петровым, Костин медленно потягивал сигарету, сидя на лавочке около детской площадки. Всего-то в пятидесяти метрах от места преступления игрались дети, и родители пристально наблюдали за ментом, который столь неприлично вторгся в их полный радости жизни и беззаботности мирок.

Докурив сигарету до фильтра, Костин встал с лавочки и направился обратно к месту преступления. Шел неспешно, так, будто накинул к своим неполным сорока еще добрый десяток лет. И почувствовал себя на все шестьдесят, когда услышал от Нади про найденную во рту у девушки записку…

19.

Запись третья.

«Ножевые ранения»

Когда я в первый раз вонзил в ее хрупкое тело нож, мне захотелось поцеловать ее. Но во рту у девушки была тряпка темно-серого цвета, и я ограничился тем, что погладил ее по голове. Коснулся ее волос. Задрожал. Подцепил ногой стул и опрокинул ее на пол. Я шумел, и мне это нравилось. Риск.

Такая молодая. Она напомнила мне о школьных временах. О том, как быстро летит время. После той старухи, которая умирала целую неделю, такое быстрое умерщвление показалось мне незаконченным. Я много раз вонзал в нее нож, и когда она потеряла сознание, мне пришлось бить ее по щекам. В конце концов я сорвался и рубанул ножом по лицу. Оставил глубокий порез. Но она отреагировала не сразу. Ее пробуждение заняло какое-то время.

Ожидая, я писал белым мелом на стене. Загадка для учеников шестого класса. Все просто. Мне даже интересно, насколько быстро они поймут, что к чему. Не устану ли я ждать? Не устанет ли ОН ждать?

Да, я чувствую его присутствие, будто он где-то рядом. Это чувство является для меня очередным подтверждением того, что жизнь пронизана невидимыми нитями. Даже не так. Есть невидимый поток, которого может коснуться не каждый. Это поток мира. Время, облаченное в свою естественную форму – не ту, которую мы все берем за основу. Время подобно реке, и в ее бурлящем потоке сверкает крупинками золота истина.

20.

В понедельник днем Даниил решил вопрос с арендой автомобиля. Для этого ему пришлось отправиться в Сочи на электричке, немного поблуждать в центре города, и в довершение ко всему просидеть полчаса в очереди к менеджеру.

Ознакомившись с прайс-листом, Даниил немного опешил, но сотрудница офиса с выразительными голубыми глазками заверила его, что это самые низкие цены на всем побережье. Поверив глазастой девушке на слово, Даниил полез в карман за кошельком. Предоплата. Подумал, что Алине не следует знать, сколько денег в конечном счете уйдет на его «мелкую прихоть».

Сев за руль белого Ford Focus, Даниил приподнял кресло, отрегулировал боковые зеркала и поправил зеркало заднего вида. Выпрямил затекшую спину. После служебного «уазика» новая машинка с опциями вроде электрических стеклоподъемников и кондиционера казалась слишком уж вычурной и незнакомой.

Впрочем, ко всему хорошему быстро привыкаешь.

Даниил позвонил Молохову сразу после того, как выехал с парковки.

– Не ждал твоего звонка, Даниил, – начал он.

На фоне – стук колес. Объявление о посадке. Жизнь не стоит на месте. Порой резко переходит на «ты».

Как и Молохов. Черта журналиста. Свой человек.

– Обстоятельства, – коротко объяснился Даниил. – Есть время?

– Время всегда есть. Так бывает, что нас нет, – Молохов помедлил. – Узнал что-то новое по делу Румянцевой?

– Нового – ничего. Тут и старого хватает на много лет вперед. В колонии строгого режима.

– Это интересно. А детальнее?

– У меня есть фото, на котором Токарев сидит за одним столом с Шаумяном, шлюхами и еще какими-то типами. Качество не ахти, но содержание покрывает этот недостаток с лихвой.

Даниил готов был поклясться, что слышал, как от улыбки у Молохова затрещали губы. Соленый воздух. Мелкие ранки.

– Мне нужно пристроить эти снимки. А после я сваливаю, – добавил Даниил.

– Куда сваливаешь? – Молохов помедлил. – Хотя я уверен, что ты не ответишь. Хочешь, я угадаю?

– Нет, не хочу, – отрезал Даниил. – Ты в Сочи? Где встретимся? Я передам тебе карту памяти с телефона.

– Меня сейчас нет в городе. Очередная командировка. Но ты можешь передать карточку моей коллеге Наталье. Я позвоню ей, предупрежу. Так удобно будет?

Даниил пораздумал.

– Вполне. Только это… сделай все правильно. Этот мудак должен получить по заслугам.

– Непременно. И… спасибо тебе.

Наталья встретила Даниила у входа в торговый центр. Даниил передал этой немолодой даме с ярко-рыжими волосами и красной помадой на губах карту памяти и прыгнул обратно в «форд».

Ему осталось лишь позвонить Валере Легкому и рассказать о том, что случилось. Пускай передаст информацию в Воронеж. Благодаря письмам они свяжут две эти истории.

– Чертовщина какая-то, – заключил Валера, выслушав рассказ старшего коллеги. – Но… какой у этого Шаумяна мотив? Если в отношении девушки понятно, то что по Дарье Щегловой?

– Возможно, они были знакомы. Возможно, Шаумян выбрал случайную жертву.

– Не думаю, что это случайный выбор. Способ убийства… как будто он пытается что-то сказать. У меня складывается впечатление, что у нас в руках еще далеко не все кусочки головоломки.

– Если Шаумяном займется сторонний следователь, они обязательно появятся, – заметил Даниил. – Ладно, я в пути. Свяжемся позднее.

Выехав из Сочи, Даниил медленно, но верно преодолел «шпильки» серпантина и добрался до Дагомыса. Почувствовал машину, и дальше уже двигался на скорости под сотню километров в час.

Лоо, Вардане, Якорная щель… Дома и перекрестки пролетали перед глазами, и Даниил чувствовал себя как никогда раньше. На какое-то мгновение позабыл, что сесть за руль авто его вынудил страх. И за себя тоже, но куда больше – страх за Алину.

Он не мог знать наверняка, насколько далеко в своих поисках смог продвинуться Токарев. По логике, он уже к вечеру должен будет знать адрес временного пристанища Даниила. Если хорошо постарается. Как бы там ни было, к вечеру Даниила не будет в Лазаревском. Он будет на пути в Анапу, где песочные пляжи и санатории длинными рядами. Рядом будет сидеть Алина. Возможно, пить пиво, или газировку. Лучше даже газировку, ведь с самого начала отпуска она неплохо так налегала на спиртное. Порой это смущало Даниила. Ковыряло его старую недобрую привычку.

Алина ждала около гостевого дома. Легкое платье в горошек облегало стройное тело. От нее приятно тянуло свежестью, и Даниил с упоением вдыхал запах ее волос, еще чуть мокрых после душа.

– Карета подана, мадемуазель, – деловито сказал Даниил, открывая перед ней пассажирскую дверь «форда».

– Какие манеры, – улыбнувшись, подметила Алина. – Предлагаю отправиться прямиком в Париж. Обещание…

– Да, да. Я помню, – подмигнул Даниил.

После он загрузил сумки в багажник седана, забежал во двор попрощаться с хозяйкой гостевого дома, а еще выкурил сигаретку перед долгой дорогой.

Близ Туапсе дорога рьяно петляла, глубже уходя в предгорье Кавказа, затем спускалась к морю, но и там, притесняемая скалами, едва уворачивалась от встречного движения. Крепко держась за руль и полностью сконцентрировавшись на дороге, Даниил думал, что в темное время суток этот маршрут, пожалуй, дается только избранным. Тем, кто крутит баранку по работе, да и по жизни тоже.

В минуты молчания, когда Алина проваливалась в приятный дневной сон, и фоном играла музыка, он размышлял о том, что значат в жизни мужчины работа, призвание. Думал о том, как страшно не найти себя в жизни, ведь и сам порой ощущал этот страх. Хватался за работу мертвой хваткой, потому что иначе был способен угодить в безвоздушное пространство, коей представлялась ему спокойная жизнь без риска.

Когда он успел стать таким? В то время, когда курсировал между прямыми милицейскими обязанностями и бандитскими терками в Ильинске? Когда, вооружившись незарегистрированным оружием, врывался в дома и стрелял в воздух? Когда случайно сбил того пацана на дороге? Не сбил бы – сам погиб. Выживает сильнейший. Животные, твою мать…

Может, желание рисковать возникло как раз в те минуты, часы, дни, когда он выполнял свою работу? Ведь хотел, чтобы на улицах было спокойно. Хотел быть частью системы, в которой, по итогу, разуверился. А где ты теперь, Даниил? Все пытаешься найти оправдание своему прошлому?

Ты – это сумма всех твоих поступков.

Четыре часа в пути утомили Даниила, так что он предложил Алине остановиться в придорожном кафе близ Джубги. Было уже далеко за шесть вечера, так что солнце растворялось над линией горизонта в призрачной дымке.

– Знаешь, в детстве родители возили нас с Егором в Геленджик, – рассказывала Алина, сидя за деревянным столом на улице, наслаждаясь шашлычком. Источала приятный запах зелень. Во рту пылала аджика. – Ехали из Краснодара вместе с дядькой. На «жигулях» таких древних. И почему-то постоянно воняло бензином.

– Бензонасос, наверное, – предположил Даниил.

– Ну… не суть важно. Просто запах запомнился. И как ночью страшно было по серпантинам этим ехать. Егора тогда стошнило, не к столу будет сказано. Короче, тяжелая дорога была, но море… шик. Обгорели тогда, аж до волдырей. Я вообще в первый раз на море была.

– Мы около моря родились, – подметил, улыбнувшись, Даниил.

– Разве ж это море? Я тогда, кстати, солнечный удар получила. Не уследили за мной, а мне и в радость на солнце расплавиться. Помню, проснулась, и чувствую, что во рту так сухо. И тело все ватное. И почему-то страшно стало, как никогда раньше.

Даниил кивнул. Вспомнил, как сам впервые испытал парализующий все тело страх, увидев отца на больничной койке, всего переломанного. Он слышал его изменившийся до невозможного голос и чувствовал, как тело будто погружается в темную жижу. Еще он помнил капли воды.

Время отсчитывалось каплями, падавшими на кафель под раковиной. Труба дала течь.

Он помнил лицо той девушки – бортпроводницы, – которая вошла в палату в перепачканной грязью и кровью форме. Как она назвала отца по имени. Ласково. Сережа.

Даниил помнил, как, поддавшись странному импульсу, рванул за ней по коридору, когда она, гонимая гневом матери, бежала прочь.

Это было так давно.

Он с жадностью впивался зубами в куски приготовленной на мангале свинины, хрустел сочным огурцом, запивал все это удовольствие яблочным соком и был уверен, слушая мерный шум вечера, что именно так и выглядит одно из мгновений счастья.

Ради такого стоило бежать от своего прошлого. Хоть всю жизнь.

Но что-то явно выбивалось из аккуратного момента.

Даниил обратил внимание на экран телевизора, установленного под навесом у входа в придорожное кафе. Выпуск местных новостей. Криминальная хроника.

– Внезапное продолжение драмы, развернувшейся в Туапсинском районе…

Голос ведущего звучал наиграно тревожно, как будто сами по себе новости не вызывали достаточного напряжения у зрителей.

– Предприниматель Сергей Шаумян, обвиненный общественностью в убийстве Марии Румянцевой в конце июля, был застрелен около своего дома в селе Ивановское. По предварительным данным, убийство совершила мать погибшей девушки – Маргарита Румянцева.

Даниил перестал жевать шашлык. Словил на себе внимательный взгляд Алины.

– Твою мать! – выругался он.

– …выстрелы были произведены из охотничьего ружья. Сергей Шаумян скончался на месте. Маргарита Румянцева на данный момент находится под стражей.

Знакомые виды небольшого села. Оператор пытался ухватить взглядом камеры быт южнорусской глубинки, да только казалось, что все искусственное, наигранное. Как будто не было этих просторов и обыкновенной красоты. Не было прощения.

Алина молча смотрела на Даниила. Не знала, что сказать. Не знала, как бы промолчать, да чтобы это выглядело уместно.

– Ладно, – выдохнув, сказал Даниил. – Давай доедать, и двинемся в Геленджик. Хочется уже поваляться на кровати.

Кивнув, Алина принялась доедать свою порцию шашлыка. Даниилу кусок в горло уже не лез. Хотелось не просто поваляться. Провалиться. Сквозь землю.

Всю дорогу до Геленджика он молчал. Алина делала вид, что спит, хотя просто сидела с закрытыми глазами, откинувшись в кресле. Вечер утонул в темноте, и южное небо вспыхнуло тысячами звезд. Но к Даниилу по-прежнему не возвращалось ощущение красоты. Он без остановки думал о семье Маши Румянцевой. О том, как эта семья разрушилась меньше чем за месяц. Красоту так легко разрушить – об этом он задумывался уже далеко не в первый раз.

21.

Костину уже до чертиков надоело думать о чертовом шифре, чертовой записке и чертовом письме, которое было доставлено родителям убитой девушки. Ему нужно было разложить все по полочкам. Объяснить самому себе, что миром правит отнюдь не хаос. По крайней мере, его личным мирком.

Письмо. Не первая, но, пожалуй, самая важная деталь в расследовании. Преступник решил поиздеваться над родителями убитой девушки и прислал письмо на имя матери со словами:

Ее больше нет. Живи с этим.

Артем и Елена Перетягины. Дочь – Оксана Перетягина. Студентка третьего курса.

За два долгих дня Костин успел пообщаться с родителями погибшей, с ее бывшем парнем, с подругами и еще с добрым десятком ее однокурсников. Результат, как и полагается, нулевой. Ни у кого причин для вражды нет, ровно как и для мести.

Надпись. ВОЗМЕЗДИЕ. Это второе. Очень уж сбивала с толку эта надпись всех, кто занимался расследованием преступления. Раз уж напишут на стене, что вопрос в отмщении, то и начнешь двигаться в этом направлении. Естественная реакция. Но Костин понимал, что это ложный след. Было что-то еще.

И ведь действительно было. Третье: найденный во рту жертвы кусочек бумаги, пропитанный кровью. Не записка даже – как будто вырезано со страницы:

…в Москве состоялось торжественное открытие летних Игр доброй воли.

Само собой, проверили дату. Пятое июля восемьдесят шестого года. О чем говорит? Да ни о чем, черт возьми! Нужно еще у родителей покойной спросить, но вероятность того, что это как-то связано, так высока и так мала одновременно…

Костин потер переносицу и уставился взглядом в клетчатую клеенку кухонного стола. Жена мылась в душе, он же тратил поздний вечер на размышления. Хотелось закурить, да ведь заведено было в этой части коммуналки, что курить только в парадной. Везде ограничения, что б их!

Нужно было позвонить Бойко. Узнать, в котором часу он договорился встретиться с родителями Оксаны.

Он пробежался взглядом по столу, пошарил по карманам джинсов. Телефона нигде не было. Встал из-за стола, прошелся по кухне. Кинул быстрый взгляд на запотевшее стекло душевой кабинки. Вот бы сейчас залезть к своему «поросенку». Да от недосыпа уже голова кругом идет, никаких мужских сил не осталось.

Побродив по кухне, Костин смекнул, где мог находиться телефон в вечернее время. Он вышел из кухни и пошел по длинному коридору ко второй комнате. Комнате Любы.

– Ну и кто тебе разрешал его брать? – с едва различимой суровостью в голосе произнес Костин, заметив в руках дочери свою «нокиа».

Она сидела на застеленной кровати. Рядом лежали учебники по алгебре и химии, исписанная тетрадь и выпотрошенный пенал для ручек и карандашей.

– Так на столе лежал, – развела руками Люба.

– Мне нужно позвонить, – только и сказал Костин, после чего выхватил телефон из рук дочери.

– Отдай! Я еще не до конца расшифровала…

– Что расшифровала?

Костин нахмурился. Едва заметно улыбнулся, заметив растерянность дочери.

– Ну там… было у тебя в фотографиях.

– Что было?

Но к тому моменту Костин уже и сам догадался. Он быстрыми нажатиями на крестовину добрался до изображений. Стена на месте преступления.

– Там цифры зашифрованы, – объяснила Люба. – Подобными шифрами пользовались в старые времена на Руси бродячие торговцы. Правда, там всегда было десять букв. Но тут девять. Еще лучше! Берешь это слово из девяти букв, и над каждой буквой ставишь число. Потом шифруешь порядок цифр буквами. Получается белиберда, но кто знает ключ, тот понимает.

Костин удивленно вскинул брови. Хотел было что-то сказать, но слова застряли на полпути.

– Не благодари, – улыбнулась Люба. – А откуда…

– От верблюда, – машинально ответил Костин, но тут же улыбнулся в ответ и поцеловал дочку в лоб. – Ты мне очень помогла.

Он помедлил.

– Осталось понять, что означают эти цифры.

22.

Валера Легкий проснулся раньше будильника. Сев на кровати и обхватив голову руками, он пытался избавиться от отголосков сна, засевших в его сознании. Сон был неприятный. Он снова опаздывал на рейс в Москву. Бежал, и сердце тревожно билось в груди, но незнакомое здание терминала растягивалось, как будто было резиновым, или же это была какая-то хитроумная конструкция. Он видел, как самолет взлетает прямо с автомобильной дороги, и люди из-за реактивных струй, подобно куклам, разлетаются в стороны вместе со своими чемоданами и мечтами, и машины переворачиваются, превращаясь в бесформенное желе. Самый настоящий хаос, из которого он с таким рвением пытался выбраться вот уже больше полугода.