Текст книги "Нечеловек"

– А ты чего от меня ждал?! Два дня тебя на работе нет! Этот, как ты говоришь, бездельник хотя бы на работу выходит.

– Я у тебя отпрашивался, – сквозь зубы проговорил Максим.

– Нам такие не нужны. Отгулы у него! Да я в отпуск два года не ходил!

– Да ты на работе как в отпуске. Ты хотя бы для вида робу свою джинсовую надень. Чтоб хоть видимость создать, что ты работаешь.

– Я – инженер, – с вызовом произнес Гордей.

– Закон Кирхгофа хоть помнишь, инженер? – Макс взял пакеты и прошел мимо Гордея Филипповича.

Из кабинета вышел Петр Сергеевич и подошел к Гордею.

– Ну что, Кроткий, помнишь закон Кирхгофа?

– Ну…

– Ладно, проверим. – Петр Сергеевич посмотрел вслед Максиму. – Нехорошо получилось.

* * *

Завершив все канцелярские дела, Макс вышел на площадь у административного корпуса. На часах над проходной было 14.23. Автобусы забирали рабочих в 17.30. Ждать столько времени не хотелось. Полчаса пешком до рабочего поселка – а там на маршрутке до Салимова минут сорок. Так вернее будет.

До поселка Макс дошел за двадцать минут. Людей на остановке не было. Маршрутка только уехала. Желтые «Газели» были единственным сообщением с городом, поэтому ходили они часто. Максим сел на серую скамейку. И вот тут он увидел этот журнал. Что это журнал, он понял потом. Сначала подумал, что это книга, большая, как Толковый словарь, но потом взял в руки и прочитал на обложке: «Работа и зарплата в Москве».

Он пролистал журнал-книгу. Сотни, тысячи вакансий. Книга как нельзя кстати. Пусть в Москве, пусть полторы тысячи километров от дома. Зарплаты радовали глаз. Для человека, получавшего четыре тысячи рублей, цифры, написанные под каждой вакансией, были обещанием лучшей жизни. К сожалению, этот же человек настолько привыкает к маленькой зарплате, что не хочет ничего менять в жизни. Мол, и у нас скоро будет как в Москве. По этой причине журнал и оказался на остановке. Люди смотрят, удивляются и кладут его на место.

Подошла маршрутка. Максим встал и пошел к открывшейся двери. Журнал положил в один из пакетов. Он не собирался ждать до тех пор, когда столичное благополучие постучится к нему в дверь. Решил не спеша просмотреть журнал дома и выбрать работу по вкусу. Но это оказалось не так-то просто.

* * *

Максим потер глаза, уши. Почти два часа у телефона – обзванивал потенциальных работодателей. По телефону никто ни о чем говорить не хотел. Приезжайте на собеседование… Какое, к херам, собеседование? А где я жить буду?! Максим видел несколько передач о бомжах, живущих на вокзалах столицы. В большинстве они все (эти бомжи) приехали на заработки. Кто потерял документы, а кто и совесть. Было как-то боязно ехать наобум. Но надо. Если честно, Максу уже надоело сидеть на шее у жены. Зарплата управляющей магазином резко контрастировала с почти минимальным окладом электрика. Надо искать работу. Хорошую работу.

Максим снова склонился над журналом. Страницы пестрели цветными объявлениями.

«Фирме требуются рабочие строительных специальностей». Очень расплывчато. «Зарплата от 20 000 до 45 000 рублей». Тоже не совсем ясно, из-за чего такой скачок в двадцать тысяч. Скорее всего, оплата сдельная. Но даже… Но даже если ему будут платить по минимуму, то есть 20 000 рублей, то… Путем нехитрого подсчета Макс прикинул, что в Салимове ему придется пять месяцев работать, чтобы получить минимальную московскую зарплату. Макс еще раз взглянул на многообещающее объявление и вздохнул. К сожалению, эти зарплаты пока оставались только цифрами на бумаге…

* * *

Петр Сергеевич положил трубку и посмотрел в окно. В круглой беседке напротив ворот сидели две лаборантки, Юля и Света, а в центре, размахивая руками, что-то рассказывал Гордей. Юморист.

Петр встал и вышел из кабинета.

Девушки замолчали, когда Авдонин подошел к беседке. Гордей, увидев Петра Сергеевича, выпрямился, встал по стойке «смирно».

– Расслабься. – Авдонин достал сигарету и закурил. Все это время подчиненные молчали. Петр сел рядом с девушками.

– На втором блоке, – начал он, – в десятой теплице форточки не открываются.

Юля и Света встали и пошли в цех. Гордей присел на их место.

– Концевики надо проверить, – деловито произнес он. – А может, и вовсе банальный случай – кто-то в щитовой автомат выключил.

Петр Сергеевич повернулся к нему, прищурился от едкого табачного дыма и произнес:

– Так пойди и разреши эту банальность. – И встал.

– Не понял, – как-то по-детски протянул Гордей.

Авдонин едва сдерживал раздражение.

– Гордей Филиппович, а что тут непонятно? Либо ты работаешь, либо увольняешься по собственному желанию. Уловил суть?

– Но, Петр Сергеич, я же инженер…

– А я начальник цеха, мать твою! – закричал Петр Сергеевич, что, надо признать, было редким явлением.

Немного успокоившись, подошел вплотную к Гордею и сказал:

– Михалыч в седьмом блоке, перебирает пульт. Серега ни черта не смыслит. Так что давай надевай свою новенькую робу – и на второй блок. Это тебе вместо законов Кирхгофа. – Развернулся и пошел к цеху.

Гордей уже не возражал. Да и что он мог возразить? За последний месяц (пока Авдонин был в отпуске) Гордей Филиппович сократил двоих. Максим Бабурин был третьим. Люди увольнялись и так. Кто захочет работать за четыре тысячи? Находили что-то лучшее и писали заявление по собственному. Гордея его зарплата устраивала – чуть больше девяти тысяч, и занимаемое положение ему тоже импонировало. Ходил петухом Гордей Кроткий, и его поведение никак не вязалось с фамилией. Хочу – уволю, хочу – премии лишу. Вот такая жизненная позиция. Но это было до того, как Авдонин указал ему на его действительное место. На предприятии настолько шаткое положение, что Гордей завтра же мог оказаться на бирже труда в очереди за Бабуриным. Нет, это не входило в его планы. Как минимум место Авдонина его бы устроило. Макс был прав – именно поэтому Гордей и оберегал Сергея. Его папа мог дать ему путевку в перспективное будущее.

Новый джинсовый костюм сидел как влитой. Год назад на комбинате работали израильтяне, помогали оборудовать шестой, десятый и двенадцатый блоки. Они все были вот в таких джинсовых костюмах, которые и робой-то назвать язык не поворачивался. Гордей неделю ходил за их главным, клянчил. Хотел выменять. Еврей, решив, что у Гордея все равно ничего нет, отдал костюм так.

До блока Кроткого подбросил тракторист из транспортного цеха. Всю дорогу, перекрикивая шум двигателя, парень что-то рассказывал Гордею. Но тот не слушал. Кроткий был далеко. Он мысленно вернулся в институт. Походил по кабинетам, где заставал себя спящего на последней парте. Пролистал переписанные впопыхах перед зачетом конспекты и ни черта там не нашел. Гордей не выяснил, как ему устранить неполадку, как разрешить эту банальность. Это он при начальнике хорохорился, а на деле ничего не знал. Он готов был выучить законы Ома и Кирхгофа, лишь бы не идти сейчас в теплицу и не позориться.

Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. Это о Гордее. Чему учился, хоть сколько-нибудь понятно. Его учили не только быть руководителем, но и специалистом. А специальность его называлась «Электроснабжение промышленных предприятий и сельского хозяйства». Так что такие вот «банальности» он должен щелкать как орешки. Да не тут-то было. Он проучился долгие пять лет как-нибудь.

Гордей вошел в темный коридор. Грязные стены, вздыбленный пол. Такое можно увидеть только в запущенном хозяйстве. Руководство решило делать ремонт только там, где ступает нога иностранца. В прошлом году три блока отремонтировали за счет израильтян, решивших в рекламных целях установить на захудалом российском предприятии свое оборудование. В этом уже голландцы заезжали. Пятый блок засиял. Правда, вместо родных томатов и огурцов там будут расти голландские розы. Теперь ходит слух, что в четвертом блоке собираются выращивать клубнику и томаты «черри». И будет это делом рук опять же каких-нибудь иностранцев. Что делать, если у нас, за что ни возьмемся, только «калаши» получаются? Каждый должен заниматься своим делом. Черт! Опять Гордей мысленно подошел к тому, что он, Кроткий Гордей Филиппович, должен сидеть в кабинете и вызывать к себе Михалычей и Серег, да хоть бы даже и Петров Сергеевичей. Ну а на обеде общаться с Юленькой и Светочкой.

Странное дело: несмотря на обновляющиеся за счет иностранцев блоки, у рабочих зарплаты так и оставались мизерными. Да еще и сокращения начались… На самом деле Гордею было наплевать на их зарплаты и сокращения. Лишь бы у него все было гладко.

Кроткий подошел к железной двери слесарки, дернул за ручку. Заперто.

– Он неделю уже на работу не выходит.

Гордей обернулся. Парень лет двадцати сидел в курилке.

– Ты это о ком?

– Ты же Кольку ищешь?

Кроткий кивнул.

– Так вот, он в запое.

Все! Последняя надежда постоять рядом и поруководить умерла.

– А ты не в курсе, где дежурный?

– В десятой теплице. Там что-то с форточками…

Кроткий, не дослушав парня, направился к теплице. Дежурный оператор стоял у кнопок, включающих подъем-опускание форточек, и что-то там рассматривал.

«Вот и я так сейчас встану и буду смотреть на эту кнопку. Только с одним отличием. Вид у меня будет не такой глупый».

Гордей родился с умным лицом. Даже те вещи, о которых он слышал вскользь, Кроткий мог обсуждать как дока, с умной миной на лице.

– Здорово, – Гордей попытался вспомнить имя оператора, но не смог.

– Привет, Филипыч. – На лице дежурного появилось облегчение.

– Что, вообще не фурычит? – Кроткий со знанием дела ткнул пальцем в верхнюю кнопку.

– Ни туда, ни сюда.

– Ладно, разберемся…

Не разобрались.

Гордей весь взмок. Бегал из теплицы в щитовую, из щитовой снова в теплицу. Выключал и снова включал автоматы (он пару раз видел, как это делал Михалыч). Все было перепробовано, а воз и ныне там. Гордей сел на ящик напротив злосчастной кнопки. Смотрел на нее с такой ненавистью, что провода плавились. Он находился в теплице один – рабочие закончили обрывание листвы или еще чего (Гордей об этом знал еще меньше, чем об электричестве), и их отправили на расфасовку томатов.

«Все. Закончился ты, Гордей Филиппович, как руководитель. Дадут тебе под зад. И поделом».

Кроткий встал, вздохнул и решил еще раз надавить на кнопку подъема. В момент, когда валы со скрежетом завертелись, Гордей Кроткий поверил в Бога.

«Ну, точно, Бог есть. Потому что я ни хрена не сделал».

Он ликовал. Ему хотелось кувыркаться, прыгать по проходу между побегами. Но он должен оставаться самим собой и не выглядеть глупо. Никогда.

Ну, хватит. Кроткий нажал кнопку «Стоп». Тут его ждало небольшое разочарование – Бог ушел помогать другим. Кнопка не сработала. Валы продолжали монотонно напевать и так же медленно поднимать стекла вверх. Да и хрен с ними. На эти случаи (когда Богу некогда) и существуют концевые выключатели, прекращающие подачу напряжения. Гордей пошел к выходу, все еще довольный происходящим. Но его ждал еще один сюрприз. Концевики ни хрена не отключили! Рычажки с колесиками вывернулись и сломались.

Гордей слишком поздно понял, что может произойти. Где-то треснуло стекло. Он побежал. Начался дождь из стекол. Валы все крутились. Гордей почувствовал боль от пронзающих его осколков. Когда до спасительного выхода оставалось пару метров, Кроткий упал и уже не смог встать. Ноги не слушались. Крупный осколок разрезал сухожилия на правой ноге. Он еще раз попытался встать. Левую ногу разрезало чуть выше колена. Гордей остался лежать головой к выходу.

Он воспринимал все как в замедленном режиме. Осколки продолжали падать. Гордей увидел какое-то движение и вывернул голову. В проеме стоял Максим Бабурин в сером коротком плаще. Он поднял правую руку и большим пальцем провел по горлу. Валы затихли, осколки еще кое-где падали. Ветерок трепал молодые листья. Гордей посмотрел вверх. Над ним висел крупный осколок, похожий на «барашек» гильотины. На чем он держался, видно не было. Гордей понял, что означал жест Макса. Он снова запрокинул голову назад. Бабурин исчез.

– Прости, – прошептал Гордей. – Макс, прости! – крикнул он, и осколок со свистом полетел вниз.

В следующий миг голова с умным лицом отлетела от тела, одетого в иностранную робу.

* * *

Звон стекла вырвал его из грез о больших заработках. Звук был таким натуральным, что Максим решил – в квартире разбили окно. Он отбросил справочник и побежал в кухню. Стекла были целыми. Максим осмотрел шкафы. Все стеклянные части немногочисленной мебели были на месте. Макс развернулся и пошел в спальню. Тоже все цело.

«Я ничего не понимаю. Галлюцинации? Последние дни они не дают о себе забывать. Будто чувства каким-то странным образом обострились… Обострились ли? Может, все куда как проще? Воспалившийся мозг выдает несуществующие звуки и запахи за настоящие. Надо позвонить дяде Славе. Уж он-то если не поможет, то хотя бы посоветует, что делать. Да и витамины надо взять».

Максим подошел к телефону.

Глава 5

Он услышал голос человека, который оберегал его. Все те годы, которые помнил Максим, крестный был ему и матерью, и отцом. Каждое утро он провожал Максима в школу и забирал его оттуда вечером. Сейчас Макс понимал, что этим дядя Слава показывал ему свою любовь. Родительскую любовь.

– Алло, Максик? – У мужчины был тихий добрый голос.

– Да, крестный. Как ты?

– А как, ты думаешь, может быть в семьдесят два года? Конечно, замечательно. Я чувствую себя точно так же, как и выгляжу. Хе-хе-хе. Хотя откуда тебе знать, как я выгляжу. Когда ты был у меня последний раз?

Три недели назад? Месяц? Нет. Он только собирался тогда к крестному. Олег позвонил, и они уехали на рыбалку. Максим вспомнил: он был у дяди Славы на майские праздники. То есть почти четыре месяца назад. Родственники из разных городов чаще встречаются. Дядя Слава жил в трех километрах от Максима. Сам он никогда не приходил к Максу, боялся нарваться на Нину Федоровну и Алексея Ильича. Не заладилось у них с первого дня знакомства. Вячеслав Андреевич Даниленко был человеком со сложным характером (разумеется, по мнению Нины Федоровны, к которому не мог не прислушаться Алексей Ильич). Сложность характера проявлялась в том, что дядя Слава не любил учить и терпеть не мог, когда учат другие. Совет, конечно, он дать мог, только с одним условием: если в этом совете нуждались. Вот именно в этом они и не сошлись характерами с тещей Макса. Та любила поучить жизни.

– Я исправлюсь, – едва слышно произнес Максим.

– Очень надеюсь на это, сынок.

Макс понял, как старику одиноко. Одиночество – верный признак старости. Максим где-то прочитал это, но сейчас, как говорил герой фильма «Где находится нофелет», он до этого додумался бы и сам. «Доводы, до которых человек додумывается сам, обычно убеждают его больше, нежели те, которые пришли в голову другим».

Макс снова вспомнил о книге.

– Сынок, ну когда ты собираешься проведать старика?

«Он не должен быть одиноким – у него есть я. А что я? Что я сделал для человека, который одаривал меня заботой и любовью сразу за двоих? Что?! Кроме проблем в детстве и безразличия сейчас, – ни черта!»

– Крестный, я на днях заскочу, обещаю.

Разговор не клеился. Макс попрощался и повесил трубку.

* * *

На втором этаже у окна стояли мужчина в белом халате и молодая женщина в сером брючном костюме.

– Память о детстве, например, не может воспроизводиться так, как будто она была вчера и… В общем, воспоминания эти нельзя положить на полку как снятую пленку, а потом по прошествии лет просмотреть в неизменном виде. Воспоминания меняются в связи с недавним происшедшим, – говорил мужчина.

– Вячеслав Андреич, я не совсем понимаю…

Даниленко посмотрел на заведующую как на ребенка. В сущности, она им и являлась. Лет двадцать пять? Тридцать? Только из института. Откуда ей вообще знать то, о чем он говорил?

– Танечка, – по-отцовски обратился Вячеслав Андреевич к заведующей детским домом, – мы делаем так. Ты приводишь ко мне Максима. Я провожу с ним беседу и назначаю курс лечения. С мальчиком все будет хорошо. – Он посмотрел в окно. Во дворе бегали мальчишки, а Максим Бабурин сидел на крыльце и смотрел прямо перед собой. – Жалко мальчишку.

– Да. Такое пережить… Бабушка сошла с ума, родители разбились. Как еще старуха дом не сожгла? А то бы и вовсе мальчик погиб.

– Еще неизвестно, что лучше: жить с такой раной или умереть. – Доктор развернулся, заложил руки за спину и пошел по коридору к своему кабинету.

Вячеслав Андреевич вошел в кабинет с табличкой «Детский психолог» на двери, к старенькому столу с не менее стареньким монитором на нем, сел за стол и открыл верхний ящик. В нем стоял жестяной коробок с небольшой замочной скважиной. Даниленко вставил в щель ключик и открыл чудо-ларчик. В нем лежали упаковки таблеток. Безликие квадраты фольги без названия. В каждый блестящий квадрат впаяно по двенадцать драже. По цвету и форме они не отличались от витаминов, но были куда как полезней. Выпил – и забыл, очень удобно. Долго шли к этому ученые – и вот наконец! Природа человеческих воспоминаний до конца не изучена, а вот на крысах и рыбах получалось куда как хорошо. Вячеслав шел на преступление, решив дать их мальчишке.

Даниленко полюбил мальчика с первых дней его появления в детском доме. Он намеревался не только помочь мальчишке, но и забрать его из детдома.

Надо спасать мальца. Надо.

* * *

Максим сидел на крыльце и наблюдал за детьми. Он никак не мог понять, что случилось с его бабушкой и почему мама с папой не забирают его отсюда. Нет, Максиму не было здесь плохо. Дети не очень дружелюбны, но вот врач дядя Слава и заведующая тетя Таня – они любили Максима. Ему даже иногда казалось, что они любят его больше, чем мама и папа.

– Максим, Максим! – услышал мальчик голос тети Тани и обернулся.

– Пойдем. Вячеслав Андреевич хочет с тобой поговорить. – Женщина подошла и обняла мальчика.

– Тетя Таня, а когда мои мама и папа приедут за мной?

Бедный ребенок. Женщина отвернулась, чтобы скрыть слезы. Максим у них уже около года, и каждый день – один и тот же вопрос. Вопрос, на который, отбросив гуманность, одна из работниц детдома однажды ответила малышу. Он проплакал тогда всю ночь, а наутро задал тот же самый вопрос, будто вчера никто ему ничего не говорил.

– Скоро, Максим. Скоро.

Заведующая завела Максима в кабинет к Даниленко, а сама вышла.

– А, дружочек мой! Заходи, заходи.

– Здравствуйте. Дядя Слава, может быть, вы знаете, когда за мной приедут родители?

– Да, да, конечно, сынок. Я поэтому тебя и позвал.

Мальчик плюхнулся на стул у двери. Вячеслав Андреевич взял стул, поставил его рядом с Максимом и сел.

– Представляешь, сегодня утром мне позвонил твой папа. Он попросил, чтобы я забрал тебя к себе.

– А почему вы не позвали меня? – Глаза мальчика наполнили слезы.

– Ну-ну, сынок. Не надо плакать. Они скоро приедут и заберут тебя. А пока ты поживешь у меня. Я живу один – тебе понравится. – Он достал платок и вытер слезы Максиму. – Ну, пошли собирать вещи?

Максим улыбнулся сквозь слезы.

– Пошли.

* * *

Когда зазвонил телефон, Максим вспомнил о таблетках. Черт! Услышал родной голос, и из головы вылетело! Ладно, по телефону такие вопросы все равно не решаются. Ему о многом надо поговорить с дядей Славой.

Макс поднял трубку.

– Да.

– Максим, ты можешь говорить?

«Может ли он говорить? Хороший вопрос. Может. А вот хочет ли?»

– Что случилось?

Максим спросил, чтобы поскорее отвязаться от собеседника. Он знал, что случилось и о чем она будет с ним говорить.

– Ты же знаешь, что случилось, – проворковала Леся.

– Лесенька, дорогая. Может, ты, конечно, не слышала, хотя это вряд ли, но у меня проблем с Анжелой и так выше крыши. И все из-за скверного языка…

Черт! Как он мог забыть? Вера же мертва.

– Я ведь немногого прошу, – стояла на своем Леся. – Просто поужинай со мной, и все.

– Леся…

– Я же не жениться на себе прошу.

«Это, конечно, аргумент. Это совершенно все меняет. Пойдем поужинаем. Потом переспим. И все. Никакой измены. В конце концов, она жениться на себе не просит!»

«Стоп. Где-то я слышал эти слова».

Макс подумал и снова пришел к выводу, что надо навестить старика. И ему приятно, и Максиму польза.

– Максим? Ты уснул там, что ли?

– Нет.

– Что нет? Не уснул или…

– Все! Все нет! Леся, ты понимаешь, что у меня семья? У меня есть Анжела. И как это ни странно, я ее люблю.

– Ну чего такого я у тебя прошу?! Люби ты на здоровье свою Анжелу. Просто встретимся, вспомним школьные годы…

«Которые я ни хрена не помню», – подумал Максим.

– Приходи к нам с Анжелой, и вспомним.

– Максим, ну разве я плохая?

– Леся, милая. Ты очень хорошая. Ты умная. Ты красивая. Я даже где-то завидую твоему будущему избраннику. Но я люблю Анжелу. Очень люблю, понимаешь?

Девушка на том конце всхлипнула.

– Понимаю. А вот Анжела тебя не очень любит, раз пошла ужинать с Владленом.

– Что? – переспросил Максим, но в трубке раздались гудки.

«Что она сказала? Что-то про Анжелу. Но она ведь должна быть на работе!»

Максим посмотрел на часы. Он и не заметил, как пролетело время. Уже было восемь вечера. Анжела в это время уже дома. Еще неделю назад так оно и было. После того как Макс врезал этому ублюдку в дорогом костюме, все пошло наперекосяк. Все!

Он набрал номер жены. Абонент не абонентствует. То же, что и вчера. Может, снова бродит по улице? Думает. Макс посмотрел в окно. Размышления под проливным дождем? Вряд ли. Капли дождя ударялись о стекло и бурным потоком стекали вниз, к отливу.

«Интересно, что она на этот раз мне скажет?»

Но она ничего не сказала. По крайней мере, по существу.

* * *

Было около полуночи, когда Анжела пришла. Макс почувствовал ее раньше и поэтому подошел к двери и посмотрел в глазок. Женщина пыталась привести себя в порядок. Когда Максим открыл дверь, она дернулась и прошла в квартиру, продолжая глупо улыбаться. Макс понял, что она пьяна.

Максиму хотелось накричать на нее, оскорбить, выяснить с ней отношения. Хотелось, но он решил оставить это до утра. Утро вечера мудренее. Но не тут-то было. Анжела, будто заводная кукла, повторяла одну и ту же фразу:

– Что, не нравится?

– Очень нравится. Анжела, иди спать. Утром поговорим. – Максим развернулся и пошел в кухню.

– Нет. Давай поговорим сейчас. – Анжела поплелась за мужем, глупо ухмыляясь.

Максим сел за стол и уже который раз пожалел, что бросил курить. Анжела разместилась напротив.

– Что, не нравится? – еще раз повторила женщина.

– Анжела, иди спать, – твердо сказал Максим.

– Не нравится, да? Запомни, мой милый супруг: как ты со мной – так и я с тобой. – Анжела встала и, пошатываясь, вышла из кухни.

Максим хотел выяснить, что она имела в виду, но передумал. Утро вечера мудренее.

Когда Макс вошел в спальню, Анжела уже спала или делала вид, что спит. Он лег и мгновенно уснул.

Часа в два его разбудил плач. Анжела всхлипывала. Макс хотел что-то сказать, утешить ее, но не нашелся.

Утро вечера мудренее.

Тогда ему так казалось.

* * *

Максим проснулся в десять утра. Он не слышал, когда ушла Анжела. Встал. Прошелся по спальне.

Жена вчера ужинала с начальником. А закончилось ли у них этим? Почему она так поступила? Ответ однозначен: она считает, что Макс был у Эллы. И не просто был. Она так думает, и кто-то ей помогает укрепиться в этой мысли. Кто?

Макс оделся и вошел в зал. Включил телевизор.

Диктор говорил, что переговоры с террористами привели к освобождению двух женщин, мальчика семи лет и старика, получившего ранение в плечо.

– Освобожденным заложникам тут же оказали медицинскую помощь, – продолжал репортер. – Раненый мужчина умер от потери крови. В заложниках находится еще около двадцати человек. Среди них есть и дети.

– Ублюдки, – вырвалось у Макса.

На экране появились люди в черных масках. Они требовали освобождения каких-то бандитов, миллион долларов и самолет в Турцию.

– Ублюдки, – еще раз повторил Максим и переключил канал.

«Сброд. Кучка скотов, ничего не умеющих, кроме как убивать. Работать идите!.. Работа! Черт!» Максим вспомнил, что он так ничего и не решил с собственным трудоустройством.

Он взял с журнального столика том «Работа и зарплата». Осталась последняя страница с предложениями строительных специальностей. Вот тут-то, можно сказать, ему и повезло. По крайней мере, на том конце ответил милый женский голос. Более того, этот самый голос предложил ему пройти собеседование по месту жительства. Это уже куда ни шло. У фирмы были филиалы в Харькове, в Украине, и в Подкумске, в России. Он позвонил в Подкумск и договорился на три часа дня. Где-то в бумагах нашел расписание автовокзала Салимова. Решил выехать в 13.20. До Подкумска час езды, а там пока найдет нужный адрес… В общем, на все про все у него будет час сорок.

«Еще бы к Анжеле зайти. Нет. Вечером придет, все и расскажу ей. Если она снова на «деловой» ужин не уйдет».

* * *

Процесс, называемый собеседованием, сводился к обычному просмотру трудовой книжки и документов, подтверждающих профпригодность. Как понял Максим, конкурса в этой фирме не было. Уже через полчаса его взяли. От нового работника требовалось купить билет до Москвы и сообщить в офис о дате выезда.

Выйдя из автобуса в Салимове, Макс направился к железнодорожным кассам. Взял билет на двадцать пятое сентября, то есть на завтра. А чего тянуть?

Дома Максим достал старенькую спортивную сумку и сложил туда самое необходимое. Походил по комнате и увидел книгу, подаренную Эллой. Взял ее и положил в сумку поверх вещей. Сел рядом. Теперь предстоял разговор с Анжелой. Возможно, не самый приятный. Каким бы он ни был, этот разговор, ехать надо. И именно его отъезд поможет Максиму и Анжеле пережить пересуды и сплетни о его вероятной связи с Эллой. Время залечит все раны. А если нет? А если нет, то… Странно, но Максиму казалось, что в нем есть какая-то сила. Сила, способная свернуть все на своем пути. Сгоревшие бичи, да и Вера…

Нет! Начитался Элкиной книги, и теперь, конечно же, у него Сила… Бичи много пили и наверняка при этом курили. Далеко ли до пожара? Нет. И убежать, естественно, они тоже не могли. Когда человек пьет, как в последний раз, он не только бегать, он ползать не может. Вот и завалило алкашей. Вера? Обычное стечение обстоятельств, проще говоря, судьба. Вышла из курилки, перенервничала и решила попить водички. Кулер оказался неисправным. И все. Даже если бы она была весела, как слесарь в день аванса, она все равно пошла бы к кулеру, единственному источнику воды в этой части здания. Черт возьми! Даже если бы это чудо техники было исправно, Веру убило бы при включении миксера или света в сортире. Судьба – и от нее никуда не деться.

Если же эти смерти – дело рук Максима, тогда… Он снова вспомнил о книге Эллы. В ней сказано: наслать проклятье может любой, даже не понимая, что он творит. Понимание может прийти потом. Например, существует некая Сила, которой обладает индивидуум (в данном случае – Максим Бабурин). Параллельно Силе существует Отдача, ну или Расплата. Проклял ты человека – и забыл. С этим человеком непременно что-то случится. Через некоторое время приходит Расплата. Какая-нибудь неприятность постигает колдуна-самоучку. То есть обладатель Силы уничтожает сам себя. Медленно, но верно.

«Может, это я их?»

Максима, с одной стороны, радовало такое открытие, а с другой – пугало. Ему не давали покоя беды, обрушившиеся на него, на Анжелу: сплетни об измене Макса и увольнение с работы. Проблемы исходили только от Максима. Возможно, это и была Расплата за алкоголиков и Веру. Спасибо, хоть так. Макс улыбнулся чему-то, только ему известному. Он еще не знал, что морщины вокруг глаз и рта стали глубже. И одна небольшая морщинка, появлявшаяся изредка, теперь зияла во лбу, словно разделительная межа.

Он постарел за эту неделю лет на пять.

* * *

Расставание получилось каким-то сухим. Макс не рассчитывал на слезы сожаления и скорби (он ведь просто уезжал на пару месяцев), но можно было хотя бы поговорить. Вечером беседа тоже не получилась. Максим рассказал Анжеле об увольнении и отъезде в Москву. Она восприняла услышанное как должное, будто они планировали это задолго до отъезда. И сейчас Анжела сидела и поглядывала на часы.

– Ну, все, пока. – Максим нагнулся к Анжеле и едва коснулся губами ее щеки.

– Как устроишься, позвони. – Анжела встала.

Макс понял, что все изменилось. Анжела стала какой-то далекой и черствой, что ли. Как будто пришла провожать незнакомого человека по поручению профкома.

«Время лечит», – еще раз подумал Максим.

– Поезд отправляется! – крикнула проводница.

– Пока, – сказал Макс и поднялся в вагон.

Поезд тронулся. Максим сел у окна и посмотрел на жену. Она помахала ему. Макс попытался улыбнуться, но у него вышла только жуткая гримаса. И тут он увидел, что Анжела плачет. Его ухмылка стала шире, благо она его уже не видела.

* * *

Вячеслав Андреевич выключил телевизор.

«Пятеро ублюдков, – думал Вячеслав Андреевич. – Пятеро зверей двое суток держали в страхе весь город. В результате шесть смертей. А их на казенный счет?! В расход их надо! По законам военного времени. Они считают, что находятся на Священной войне. Так пусть все и будет как на войне. Максимову бы Силу сюда, эти бандиты мозги бы друг другу вышибли, и дело с концом».

Вдруг от этой мысли дядя Слава почувствовал внутри слабую дрожь. Ведь именно от использования этой Силы он и оберегал Максима почти двадцать лет. Дядя Слава оберегал своего Максика. Он не отдал мальчишку тогда, он убережет его и сейчас.

Даниленко подошел к телефону и набрал номер Макса. Черт! Неужели он уехал без лекарства? Не нравилось это Вячеславу Андреевичу. Максим начал отдаляться от него еще года четыре назад. Тогда дядя Слава был спокоен. Он продолжал предоставлять воспитаннику лекарство, как он говорил Максиму, улучшающее память. Сейчас было какое-то чувство тревоги. Вячеслав Андреевич боялся, что с Максимом может произойти то же, что и с раскодировавшимся алкоголиком. Макс может потерять над собой контроль. И тогда ему никто уже не поможет. Никто. И не только ему. Будет куча трупов.

Но это произойдет, если Максим хоть что-нибудь вспомнит. Таблетки именно для этого и были нужны. Они блокировали плохие воспоминания. И теперь, если не принимать их, любой запах или сон может напомнить ему о прошлом.

На другом конце провода раздался голос Максима, записанный на автоответчик:

– Извините, но нас сейчас нет дома. Если у вас что-то срочное и вы хотите, чтобы мы вам перезвонили, то дождитесь звукового сигнала и говорите коротко и четко. Если же нет, то просто положите трубку и больше не звоните нам по пустякам.

Вячеслав Андреевич дослушал до конца, улыбнулся и положил трубку. Разговор с автоответчиком ни к чему не приведет, тем более что Максим уже уехал.