Текст книги "Президент Московии: Невероятная история в четырех частях"

* * *

Информационно-аналитический Директорат (Управление анализа информации по странам, входившим в бывший советский блок) CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

Как сообщалось ранее (см. записки за № 473 – WTRA/666-а, 473 – WTRA/ 667– а & Ь, 473 – WTRA/ 669 – а – d), слухи о возможном и всё более ожидаемом новом «хозяине Кремля» захватывают новые сферы информационного и, шире, социального пространства Московии. На нынешнем этапе это – чуть ли не официально подающаяся информация, во всяком случае, на контролируемых властями телеканалах, блогах и других сетевых ресурсах идут активные обсуждения предполагаемой политической программы будущего кандидата, сил, способных его поддержать, идет поиск этой личности, предсказанной неизвестной гадалкой из Уральского региона, строятся различные предположения и т. п. Параллельно во властных структурах наблюдается определенная растерянность. В Кремле и на Старой площади явно не определились со своим отношением к всплывшей фигуре инкогнито. По имеющейся анонимной информации из Администрации г-на Президента, ему полностью информация о возможном «наследнике» до сведения не доводится. Такая ситуация не является экстраординарной, так как вообще вся внешняя информация подается г-ну Президенту в тщательно отфильтрованном и препарированном виде. Но в данном случае, думается, имеет место определенная тенденция. Следует предполагать, что в ближнем окружении – в первую очередь имеются в виду В. Хорьков, кн. Мещерский, кн. Энгельгардт, В. Иванов-Разумник и ряд др. – к названным событиям относятся с пониманием или, во всяком случае, с нейтральным отстранением. И. Сучин, Генеральный прокурор и советник по нац. безопасности, то есть те, кто непосредственно связан с делами КОСМОКОСа, ТЮМЕНИСТУ и др. развивают активную деятельность по противодействию развитию сюжета с «мистером X», как его называют здесь (видимо, по аналогии с некогда популярной в СССР оперетте, то есть европейском варианте мюзикла), но наталкиваются на скрытое, но явное противодействие вышеназванных «ближних бояр» г-на Президента. Нам кажется, что необходимо уделить особое внимание развитию указанных событий и провести собственное расследование истоков, движущих сил и возможных последствий названной ситуации.

* * *

Где-то сразу после Старого Нового года объявился Алекс, вернувшийся из Нью-Йорка. С Новым годом, как дела, что нового… Мягко, деликатно, вкрадчиво. О разговоре за чашкой горячего чая на Бикон-стрит – ни слова. Олег Николаевич хотел было так же мягко и деликатно послать его… хотя бы в Лондон, если не дальше. Но сказал – вдруг:

– Я думаю, – и ошеломленно уставился на свое отражение в зеркале.

– Надумаете?

– Ду-ма-ю, – умный человек, являвший собой часть Чернышева, изумился и засучил ножками: идиот, что ты несешь, о чем ты думаешь, до пошли ты его на… Однако этот умный человек составлял лишь меньшую часть Олега Николаевича.

* * *

Игорь Петрович позвонил рано утром. – «Сева, слу-у-шай. Надо срочно п-п-ересечься». – Надо, так надо. Вообще-то раньше Суча– Караганда так запросто, так доверительно и в такое время не звонил: его отношения с Хорьковым были прохладны и скреплялись лишь скобами командного единства. Да и заикался он редко. Только когда очень волновался или был разгневан.

Пересеклись в два часа ночи в Сочи – «в городе Сочи темные ночи…» – пели когда-то, или кино такое было. После той злосчастной олимпиады – на свою голову выцарапали – за столичную Стену вывезли сохранившуюся самую ценную китайскую и таиландскую оздоровительную аппаратуру, а также итальянскую мебель и японские электроприборы. Вся эта прелесть с годами изрядно поизносилась, но, за неимением лучшей, ею оснастили особый Отдел народной здравницы, то есть зону отдыха для высшего звена Администрации, Чрезвычайного отдела и канцелярии о. Фиофилакта. Так что зону отдыха в высокопоставленных слоях народа окрестили просто: СОЧИ. Помимо всех нерегуляно работающих озонаторов, криосаун и биомагнитных ЮНИДОВ в зоне была установлена система антипрослушки американской фирмы «White Thread», и пока что никто на её работу не жаловался. Правда, на всякий случай, Всеволод Асламбекович на встречу прихватил индивидуальный звуколиквидатор, не сомневаясь, что его собеседник захватит такой же.

Сучин– Карагандинский сразу взял быка за одно место. Он был, по обычаю, нарочито угрюм, тихо зловещ, тяжеловесен, слегка косноязычен, но в то же время, непривычно встревожен и даже растерян. Эти растерянность и встрево-женность «чугунного» Сучка сначала обрадовали Хорькова, но потом озадачили и даже немного испугали.

– Сева, ты уж п-п-рости, что я тебя так в-в-еличаю. Всё-таки старше… Четыре года, конечно, не разница…

– Игорь Петрович, давайте к делу. Время позднее… Называйте меня хоть Федей…

– Время и п-п-озднее, и тревожное, Сева, друг мой. Что ты задумал, а? П-п-онимаю, мы не друзья, иногда – совсем не друзья, одеяло тащим на себя, уж п-п-рости старика за откровенность, п-п-ереходящую в цинизм. Но сейчас не до экивоков. Да, мы очень разные. Но мы – в одной команде, одной веревочкой повязаны. И если т-т-онуть, то вместе. Ты звуколиквидатор включил? П-п-окачто израильская техника не п-п-одводила. П-п-очему у жидов всё получается?!.. Ну, ладно. Так что ты задумал?

– Вы про что?

– Ой-ёй-ёй…

– Игорь Петрович! Без экивоков. Звуколиквидатор вы раньше меня включили. Давайте прямым текстом, чтобы время не терять на головоломки.

– Ты эту к-ка-кашу заварил?

– Игорь…

– К-к-омпанию по будущему п-п-резиденту!

Сучок замандражировал. Это хорошо. Почему, понятно. – Хорьков вдруг вспомнил, когда «чугунный» Игорек начал заикаться. Это было в начале 10-х, когда вдруг запахло не то амнистией, не то помиловкой. Этот запашок он – Хорьков – запустил, чтобы чуть сбросить пар в «дружеских» элитах, и, заодно, подстегнуть особо повязанных – не хер расслабляться, и чтоб знали, кто на раздаче. Умные люди в возможность выхода кровника Отца Наций не поверили, но некоторые – с дефицитом извилин – купились. Интеллигентики, естественно, которые обманываться рады, с ними гнилые европейцы. Не зря, значит, перед Крутым гнулись: гнулись, гнулись и догнулись до свободы и прав в России. Свобода и права закончились, не начавшись, но слушок был, и Европа этим насытилась. Все с облегчением вздохнули и забыли. Но Сучок тогда заикаться начал. Может, совпало, но вряд ли: очень уж он Сидельца боится. Да и умишком его Господь малость обделил. Только кулаком может работать, а это не лазерный скальпель… Но с другой стороны, у Петровича звериный нюх. Если он пересрал, то…

– Игорь Петрович! Не ожидал, что об этом будете говорить. Неужели эта похабень вас встревожила?

– Слушай, Асламбекович! Т-т-ы что, не понимаешь…

Хорьков не любил, когда ему напоминали о национальности отца. И ближний круг знал это. Поэтому в устах Сучина запанибратское «Слушай, Асламбекович» прозвучало как скрытая угроза. Или могло прозвучать, как угроза.

Хорьков это отметил, запомнил, затаил, но вида не подал, как всегда простодушно улыбаясь, он вслушивался в слова, интонации, заиканья коллеги. Сучок на глазах терял свою угрожающую значимость, говорил всё тише и суетливее, и Всеволод Асламбекович постепенно заражался этой тревогой, хотя вида, конечно, не подавал. Нельзя было разубеждать Сучина в том, что вся эта заваруха – его – Хорькова – рук дело. Гибельно – не только для репутации, но и в прямом, бытовом смысле, порождать сомнения во всесилии серого кардинала – эту кликуху он сам запустил в сознание «социума». Нельзя поколебать всеобщую уверенность в том, что всё происходящее в Московии так или иначе завязано на всесильном Хорькове, все нити в его руках, все политические хитросплетения – плод работы его гениальной головы. Однако откровенно врать замглавы Администрации не привык. Это было ниже его достоинства, его репутации изощренного интеллектуала. Поэтому он молчал. Молчал и мило, хитровато улыбался.

Убеждать его было не надо. Он и сам понимал, чем чревата кем-то раскручиваемая авантюра. Конечно, для Сучина она несравненно более опасна, нежели для него – хитроумного хорька – хороший псевдоним придумал он когда-то, – но, всё же… Знать бы, где упадешь… Однако более всего его раздражала собственная беспомощность: как он мог прошляпить?! Ведь сразу сделал стойку на ничтожную информацию из Уральского округа. «Княжна Тараканова»! И собирался запустить машину сбора информации, чтобы по возможности использовать ситуацию, а если надо, её игроков дискредитировать или убрать. Так нет. Завязался с этим гребаным фильмом – режиссер С. решил поставить многосерийную теле-интернет-сагу по его – Хорькова – раннему роману. Завелся, идиот, тщеславие взыграло… Упустил инициативу… Теперь вот расхлебывай.

Сучин говорил, говорил, и Хорьков с ним соглашался и… не соглашался, хотя озабоченно кивал, постукивая пальцами по столу.

– Конечно, все эти СМИ и, особенно, Паутина невыносимы. СМИ можно было зацементировать, как вы и настаивали, но разве было бы лучше?…Нельзя загонять в угол. Отняв отдушину, мы в разы бы увеличили пользователей Паутины, а там цемент бесполезен… Всех не посадишь… Мы не Америка, Китай или Европа, там на каждого жителя по два компа. А у нас ещё многие слушают «Голос Столицы» и ТВ смотрят…

– Вот именно, о чем я и говорю, – в «Голосе Столицы» об этом ни слова.

– Потому что – самоцензура, – Всеволод Асламекович растянул улыбку, с искренним удовлетворением вытянул спину, опираясь на спинку кресла и, наконец, позволил себе отхлебнуть глоток коньяка. – А для наших либеральщиков этот «Голос» – свет в окошке, слушают, цитируют и считают рупором свободы и демократии. Если бы мы прикрыли радиостанцию, все бы слились в Паутину. Прикрыть легко, научить же думать, что говоришь, приручить, не принуждая, прислуживать, оставив ощущение свободомыслия, предварительно напугав или прикормив, – вот это труднее. Посему в «Голосе» об Евдокуше и её бреднях…

– А если не бредни?

– …Об Евдокуше и её бреднях ни слова. Чуют, что вступают на минное поле.

– Вот! Это истинно. А мины то-кто расставил, Сева-джан? – (Ну ты, козел, ответишь мне за этих «джанов», блядь буду!)

– Дорогой Игорь Петрович, а если это не мины? Давайте думать.

– Что здесь думать! Или ты знаешь, кто этот «Z», и этот человек из нашей команды, – один разговор, хотя и в этом случае бабка надвое сказала.

– Далась вам эта бабка!

– Да я не о ней. Любой новый человек на вершине системы – это риск: даже вываренный в семи солях может взбрыкнуть.

– В том-то и дело, что любой, кто хоть каплю соображает (это тебе, сука!) понимает, что сидеть на верху НАШЕЙ системы – всё равно что на колу. Помните, была такая казнь – сажать на кол. Нашему Лидеру, конечно, подушечка подложена, он о ней забыл, думает, что сам рулит, но чутье имеет, да и мы с вами не дремлем, так что он не шелохнется, а ежели и он или кто иной, не важно, из наших или не из наших, вздумает самостоятельно поуправлять, то есть сделает неловкое телодвижение, то, что происходит? – а происходит вот что: острие кола медленно входит в тело через задний проход, пронзая все внутренности. Особое мастерство требовалось от палача: надо было так рассчитать угол – а мы-то рассчитаем, – чтобы при прохождении острия кола внутри человека не были бы задеты жизненно важные органы, чтобы несчастный дольше мучился, в мороз даже шубу накидывали, что б не помер раньше времени – так наш государь Петр Великий сделал, когда казнили полюбовника его жинки Евдокии: накинул тулуп и шапку на этого Глебова – хахаля царицы, ведь мороз градусов тридцать… Очень это больно – сползать по колу, салом смазанному, Игорь Петрович. И умные люди это знают. Дуракам же здесь не место. Так что излишние волнения не нужны. Ну, допустим, ДОПУСТИМ! придет кто-то новый – а новый рано или поздно придет, ЭТО НЕИЗБЕЖНО! – и придет при нашей с вами жизни, – всё будет под контролем, такова конструкция системы, никаких особых изменений не будет… Ну, скажет несколько слов о свободе, ну, пообещает процветание, амнистирует, как положено, десяток-другой заключенных (это ещё тебе, сука, будешь залупаться! Со мной дело иметь, это тебе не заключенных под Карагандой бульдозерами давить!) – нам-то что с вами… Я бы вообще всех, особенно экономических, освободил. Зря наш Хозяин тогда так завелся. Ну, ничего, это поправимо (что побурел, пидор, я тебе ещё припомню «Асламбекович-джан»!) Но в чем вы правы, дорогой Игорь Петрович, что всё должно быть под контролем (а вот с этим пока хана). На ТВ подсуетились, не подумав, но там всё в наших руках. Этого Драбкова я обработаю в два хода, да и он сам всё сечет наперед, с Л. тоже проблем не будет. Хотя, скажу откровенно, с ТВ и прочими СМИ есть загвоздка. Эту бабку и весь ажиотаж раскрутили не либералишки, не все эти несогласно-согласные, непримиримо-примиримые, а наши люди. Поэтому просто прикрыть невозможно. Сказать, что Л. или Драбков, или Труханов выполняют заказ мировой за-кулисы, америкашек или грузин, невозможно. Не поверит никто. Поэтому придется изворачиваться. Но нам не привыкать. Игру либо свернем, либо направим в нужное русло. В конце концов, эта бабка могла иметь в виду нашего нынешнего.

– Ты Сева – голова. Это же, действительно, ход!

– Так я и говорю, что зря вы волну гоните. И не робейте. Даже, если амнистия или помиловка, мы вас в обиду не дадим (скушай и это, «силовик» сраный; это только начало; нашел, с кем связываться!). – Сучин промолчал – скушал. – С чем будет проблемка, это с Паутиной. «Net» – штука сложная. Это тебе и газета, и общественное мнение, и следственный комитет, и прокуратура, и адвокатура, это и клуб, где можно и постебаться, и поматериться, и уничтожить оппонента и помиловать, и все это – в одном флаконе. И если Рунет можно хоть как-то контролировать, то мировую сеть – не в наших силах. Да с Рунетом сложно – отстаем мы технически от наших продвинутых пользователей. Но и тут нет оснований для паники.

– А кто паникует?

– Мне показалось, Игорь Петрович. Простите. Так и здесь нет места для… опасений. Наши ребята такую волну в Сети погонят, так спровоцируют – они это умеют, сами знаете, – нужное понимание ситуации, что всё выйдет в нашу пользу.

Сучин-Караганда сидел, низко наклонив лысоватую, под машинку стриженную крупную голову, не меняя позы, весь разговор. К концу встречи губы опять крепко сжались, слова налились свинцовой тяжестью. В глаза собеседнику не смотрел, лишь в самом конце встречи глянул, как бритвой полоснул:

– Значит, ситуацией ты, Всеволод Асламбекович, не владеешь. Что ж, примем свои меры. И… напрасно ты п-п-угаешь меня Сидельцем. Сам сказал: нельзя загонять в угол. Может аукнуться. Ну, бывай… А на колу, действительно, больно, Севочка.

* * *

Информационно-аналитический Директорат (Управление анализа информации по странам, входившим в бывший советский блок) CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

В дополнение к предыдущей аналитической записке за № 473 – WTRA/ 672. Только что получены итоги голосования, которое проводится на телеканалах, принадлежащих медиамагнату г-ну Драбкову. Мы не имеем возможности точно определить, насколько эти голосования и их итоги являются «натуральным продуктом», а насколько программируются аппаратом г-на Драбкова. Однако в любом случае следует обратить особое внимание на их итоги. Фигура анонимного претендента обретает определенные очертания, речь явно идет о существующем человеке. Пока не ясно, вся эта история есть результат хорошо продуманной и точно выстроенной комбинации, что вероятнее, или, действительно, мы имеем дело с процессом, построенным на случайностях и иррациональной логике, во что верится с трудом. В первом случае представляется важным знать, кто стоит за этой мистификацией (или реальным событием) и в какой степени в ней принимают участие кремлевские политтехнологи (и принимают ли). В связи с этим считаем необходимым соответствующим департаментам головного аппарата CIA провести собственное расследование, направленное по двум каналам.

Первый: необходимо тщательно проверить хорошо нам известные эмигрантские круги в Лондоне на предмет их участия (соучастия) в операции «мистер X». Дело это не кажется особо затруднительным, так как сотрудники CIA плотно внедрены в эти круги. У нас нет никаких документальных доказательств, равно как и аргументированных предположений, что названные лондонские круги как-то причастны к этому процессу. Однако больше никто за пределами Московии и, особенно, внутри страны, не имеет такого интеллектуального потенциала, чтобы «заварить подобную кашу», то есть организовать дело.

Второй: тщательно проверить в районе большого Бостона (включая Brown University в Providence, RI) всех профессоров-эмигрантов из бывшего СССР и бывшей России. Искать нужно выпускника и затем профессора Ленинградского (С.-Петербургского, Петроградского) гос. Университета, последние годы перед эмиграцией возглавлявшего какой-то исследовательский институт. Возраст: лет 60–65. Кажется, женат. Блестящий оратор. Высокого роста. В политической деятельности не замечен. Имеет двойное гражданство. Кстати, по неподтвержденным данным, в Великом Вече Московии ходят слухи о готовящемся законопроекте, отменяющем ограничение для участия в выборах Президента, связанное со сроком непрерывного проживания в России – Московии до выборов. Ныне этот срок – 10 лет непрерывного проживания в стране. Возможно, что это – слухи, если слухи имеют под собой почву, возможно, это – совпадение. Однако, по нашему согласованному мнению, все эти совпадения складываются в реальную картину подготовки прихода к власти нам пока не известного лица. Все выше приведенные данные никак документально не фундированы и построены на предсказаниях неизвестной гадалки из Уральского адм. округа. Однако их интерпретация в самых высоких и проправительственно ориентированных кругах (про оппозиционные говорить не приходится, там эта идея про смену режима и «торжество демократии» муссируется активно и непрерывно, однако, как известно, никакой реальной силы и, соответственно, влияния эти группки интеллектуалов не имеют), на общенациональных каналах, форумах, в блогосфере и т. п. – всё это заставляет относиться к слухам, как к фактам. Идея, овладевшая массами, рано или поздно материализуется. Это утверждал один из теоретиков и практиков социалистической революции, победившей в начале XX века в России.

* * *

Что я делаю? Что со мной происходит? Ведь я не сумасшедший… Куда меня несет? Это какое-то наваждение…

Сознание Чернышева двоилось, как двоится отражение в потревоженной стоячей воде. Он прекрасно понимал всю нелепость предложения, поступившего из Лондона. Даже если бы оно было реально и осуществимо, принимать его было нельзя хотя бы потому, что из – Лондона! Надо обладать извращенным или атрофированным чувством брезгливости, чтобы на него клюнуть. Но эта задумка была, при всем при этом, нереальна и, стало быть, неосуществима. Посему надо было от нее отмахнуться и забыть, что Чернышев и делал. Однако время от времени он начинал размышлять, какие шаги бы предпринял, с кем бы встретился, как провел разговор с тем или иным собеседником, какие лозунги бы озвучил, то есть как бы повел себя, если бы согласился, и если бы предложение было бы сделано другими людьми, – а весьма, кстати, вероятно, что оно и было сделано другими людьми, ибо это он сам выдумал, что раз Лондон, значит руконеподаваемо. Одни «бы» да «бы», сплошное сослагательное наклонение… Бред, конечно, но эти раздумья посещали его всё чаще и чаще и превращались они в некую увлекательную игру, а поиграть, уговаривал он себя, не вредно, это ни к чему не обязывает. То, что игра может со временем подменить реальность, стать реальностью, его поначалу не пугало – слишком нелепо и фантастично плюс он верил в свой здравый смысл, в свою силу воли, наконец, он знал, что у него есть семья, и он никогда ее не бросит, не сможет бросить – предать… Впрочем, почему бросить, почему предать – где бы он ни был, они могут и должны быть вместе. И вообще, о чем он думает. Надо подготовиться к завтрашней лекции. Но лекция не готовилась, о грибах не думалось, спать не хотелось. Игра засасывала.

Иногда он радостно вспоминал, что не имеет юридического права даже думать о фантазиях лондонских мечтателей, которым явно делать нечего. Но самое главное, он прекрасно понимал: никогда и никто ни в Кремле, ни на Старой площади не допустит даже малейших непредвиденных или непредсказуемых изменений. Для них любое дуновение свежего ветерка смерти подобно. Всё залито асфальтом, наглухо закупорено, тщательно прозомбировано. Так что… почему бы и не поиграть, не помечтать… Стоп! О чем мечтать? Что, он жаждет власти? – Ни в коем случае! Власть над людьми никогда его не прельщала, его отталкивала возможность играть чужими судьбами или хотя бы воздействовать на них, а без этого любое лидерство немыслимо а priori, упоение своим всесилием было для него омерзительно. Когда ему довелось стать руководителем исследовательского института, он ощутил в полной мере тяжесть своего положения, его угнетали просящие жалкие глаза, заискивающие улыбки, фальшивые признания в любви и уважении, взаимные доносы и подсиживания, суетня при его появлении, недобрые взгляды, упиравшиеся в его спину. И это при том, что он был всего-навсего руководителем большого, значимого, при нем расцветавшего, но всё же локального, даже в масштабах города, учреждения, и имел над собой сонм начальствующих, контролирующих, анализирующих и доносящих. Быть же всевластным и неподконтрольным хозяином огромной страны, – а в бывшей России и по всему законодательству, и по традиции, и по ментальности нации иное положение властителя немыслимо – пребывать в роли непогрешимого богдыхана было для Чернышева делом немыслимым и отвратительным. Хотя… Хотя можно сделать множество полезного. Первым делом – амнистировать политзаключенных. Нет, не амнистировать – амнистировать значит признать их виновность. Он даст указание этих несчастных, оклеветанных и бессудно замордованных вывезти, в одну из своих будущих резиденций и там тайно содержать в комфортных условиях, а тем временем начать независимое расследование законности приговоров, следствия и т. п. с тем, чтобы их оправдать и наказать всю эту сволочь… А если не сволочь? Да и всех резиденций не хватит, чтобы вместить эту армию горемычных… Всё одно – расследовать. В любом случае: если бы он стал Президентом, то первым указом он освободил бы Сидельца и иже с ним плюс всех политических. Вторым указом он бы арестовал нынешнего Лидера, а премьером назначил выпущенного Сидельца. Было бы славненько, хотя Сиделец, наверное, за годы в «Черных песках» и в бесконечных процессах подрастерял свои таланты и знания, да и силы не те. А за Лидером в Лефортово всю его камарилью… Хотя кто бы выполнял его приказы? Впрочем, это же мечты. Так сладостно перед сном помечтать: врывается спецназ в Гагринский дворец Отца Народов, который выстроен на месте снесенного Гагрипша, и его – жалкого, без грима, в ночной рубашонке, кустики вылинявших волосинок растопырились, глазки бегают, ладошки потеют – в тюремный «Бесцветный питон» и на всей скорости… Куда? – Да хоть в Черное море… А лучше – народу, пусть разбираются… Нет, это уже самосуд, хунта какая-то получается. – В Лефортово, благо это узилище перестроили, специзоляторами снабдили, новой психодопросной техникой оснастили… Жутко, но по закону, им самим же придуманному. Хорошо, но так хорошо только в мечтах бывает. А в жизни… А в жизни всё проще: чипы всему взрослому населению засадили, только буйно помешанные и несмышленые дети остались необчипенными.

Странно, Наполеон справедливо замечал, что штыками можно сделать всё что угодно; только нельзя на них сидеть. А в России и в нынешней скукоженной Московии сидели, сидят и будут сидеть, радуясь. Либо жопа у них чугунная, либо штыки помягчали. Да нет, не помягчали, просто стали многофункциональными. Чипы – одна из новых модификаций старого штыка, и более того: это и уздечка, и хлыст, и шпоры, и, если понадобится, и гильотина; это и регистрация и итоги голосования, и индивидуальная история каждого жителя Московии, всех высказываний, мыслей и поступков. Вздумал ночью подрочить – опаньки и в хистори – рекорд. Подумал, что Сучин есть мудак – записано. Шепнул жене, что надо бы валить из этого рая – утром вызвали в районный комиссариат Чрезвычайного отдела, а оттуда не возвращаются или возвращаются предупрежденными – лучше бы не возвращались. Засомневался в мудрости Великого Отца Наций – отключили питание чипа, и всё – привет вдове. Это только в Московии уверены, что типы облегчают им жизнь, избавляя от бумажной волокиты при регистрации. Единственно, что спасает большинство, так это извечное головотяпство, непрофессионализм «органистов», вечные поломки системы, нехватка энергии и кадров – все 70 миллионов москвитян не охватишь. Справляются только с оформлением результатов Всенародных и Единодушных. Психокомпьютер все пожелания Тайного Совета и Лидера зафиксировал, обработал и выдал результат: коммунисты получат шесть мест в Вологодской губернии и три в Зоне спецпоселений, либерал-радикалы по одному в Самарском регионе, Таймырском округе и на Дальнем Востоке, Новые Легальные Правые обойдутся одним местом в волостном парламенте Керченского анклава. Демократия в совершенном виде! Всё остальное – «Единой и Неделимой». Так что отсосешь ты, Чернышев, с присвистом. Ну и слава Богу. Хоть помечтал.

Устав от всех этих размышлений, Олег Николаевич засыпал крепким сном, но часа через три просыпался. Совсем недавно они с Наташей обзавелись разноуровневой спальней. Это было очень удобно. Спали они в одной комнате, но не стесняя друг друга и самих себя храпом, боязнью храпа, вскриками и боязнью вскриков спросонья, другими ненужными звуками и запахами и их напряженным ожиданием. Но, когда наступала необходимая минута, нажималась кнопка у изголовья, и бесшумно сближались две кроватные плоскости, и поднималась бесцветная разделительная нанозанавесь, и сливались их тела в не ослабевающих с возрастом объятиях. Часто, когда не спалось, он зажигал свет и читал, не боясь разбудить Наташу – нанозанавесь не пропускала лучей электрического света, хотя и была прозрачной – до чего люди не додумаются! Вот и в ту ночь часа в три он проснулся, зажег свет, вышел в малый кабинет и взял со стеллажа «Возвышение Наполеона» Альберта Вандаля. Книга была старая – из прошлой жизни, читаная-перечитаная. Просто во сне он вспомнил о подготовительных играх и всей кухне, предшествовавших 18 брюмера. Перед переворотом Бонапарт одновременно вел тайные переговоры и со своими единомышленниками, и с агентами Бурбонов, и с якобинцами, и с «лафайетовцами», и… Олег Николаевич моментально раскрыл книгу на нужном месте: «Самые разные партии возлагали на него надежды, и он ими всеми пользовался, – и всех обманывал и обманул. Это колоссальное недоразумение, царившее в его пестром тайном окружении, как волна, несла его к власти». Зачем ему это понадобилось посреди ночи? Он почему-то облегченно и удовлетворенно вздохнул, как вздыхают люди, убедившиеся в своей правоте, положил раскрытую книгу около кровати и спокойно заснул: при чем здесь Бонапарт… что за бред… я здесь при чём…

…Спал он беспокойно и к рассвету увидел странный сон. Будто лежит он в какой-то больнице в коридоре, стены обшарпаны, штукатурка облупилась или изъедена язвами псориаза. По стене ползет тучный клоп, он хочет его смахнуть или прихлопнуть, но рука не поднимается. Удушающе пахнет карболкой и застарелой мочой.

Поутру, выйдя из ванной комнаты, он увидел жену, стоявшую у окна с раскрытым Вандалем. «И эта волна несла его к вершине власти», – медленно прочитала она, обреченно – с жалостью и любовью посмотрела на него, и он понял, что разговор неминуем.

* * *

Драбков ожидал активного зачина своей затеи. Однако сокрушительный шквал откликов, невероятная активность и его телеаудитории, и сетевых пользователей, ни разу не испытанный за всю его насыщенную жизнь резонанс проекта, причем в самом начале его осуществления, – всё это его ошеломило, испугало, нокаутировало.

Уже к следующему утру, сразу после торжественного открытия по общемосковитскому УТВ национального конкурса, пришло в общей сложности 17 530 ответов, и всё новые поступали ежеминутно. Когда об этом доложили Драбкову, он моментально среагировал – как в молодые годы – и дал распоряжение незамедлительно втрое увеличить счетную и экспертную комиссию, по обоим его каналам дать бегущую строку с информацией о ежеминутно меняющемся количестве проголосовавших и о результатах этих поэтапных голосований. Во всех контролируемых ЖЖ, блогах, твиттерах и прочих сетях давать ежечасно оперативные комментарии и организованные отклики по ходу голосования, к вечеру увеличить количество призовых мест и организовать по государственным каналам серию теледуэлей его – Драбкова – с ведущими аналитиками и политологами Московии: желательно с журналистом Л., если он не загнулся от своего цирроза, а также с Максимом Максименко и с Вольтером местного розлива, как его метко окрестил какой-то американский профессоришка-славистик. Через час ему доложили, что Первый канал приглашает его на спецвыпуск программы «У Черной речки», соперником будет Максим Максименко, секундантом назначен проф. Пукинян. Общаться с Максименко было унизительно для любого порядочного человека, коим Николай Павлович себя, бесспорно, считал, но ради скандальчика – двигателя прогресса, чего не сделаешь!

Первый этап конкурсанты прошли ожидаемо довольно быстро. Предполагаемый «кандидат в…» до эмиграции мог работать в первую очередь (по месторасположению его службы на берегу широкой речки): Петроградский гос. университет, Петроградский горный институт, Петроградский университет культуры и искусства (бывш. Институт культуры), Российская академия художеств (Петроградский филиал) – все они находились на берегу Невы, то есть ШИРОКОЙ речки. Мог быть Педагогический университет – этот находился на берегу не широкой, но РЕЧКИ – на Мойке. Были ещё разные соображения, но они не заслуживали внимания, так как эти университеты, академии, лицеи появились в последнее время или же в последнее время переименовывались из ПТУ, профтехучилищ и кружков самодеятельности, и в них работать «кандидат в…», уехавший из страны много лет назад, практически не мог. Кроме того все эти новые частные или префектурные университеты и академии стояли на речушках, которые никак широкими назвать было нельзя, да и речушками тоже: Красненькая, Монастырка или Муринский ручей. Далее – церковь с золотыми куполами через реку. Здесь поле вариантов сузилось, так как церквей было много, но большая часть их была построена в последние годы: десятая часть госбюджета выделялась на новые постройки православных храмов – спасибо о. Фиофилакту, который инициировал этот законопроект, внесенный Президентом. Короче, стало ясно, что копать надо в Петроградском государственном университете, что напротив Исаакиевского собора.