Текст книги "Президент Московии: Невероятная история в четырех частях"

* * *

После третьей дуэли Драбкова с «нейтральным» политологом и географом-политэкспертом Борисом Димитриевичем Шишкиным, на которой содержательно, без напыщенных выбросов отрицательных эмоций и безграмотных постулатов, как в поединке с Максимом Максименко, но и без уныло эрудированных стенаний, как во встрече с остроумно скептическим Либералом, профессионально, спокойно и взаимоуважительно были обсуждены вопросы реального разброса мнений в поддержке «мистера X», их процентного соотношения в разных регионах страны, позиций ведущих кланов и семей в складывающейся ситуации, временных параметров обнаружения таинственного претендента на Московитский престол, и предполагаемых вариантов его политической платформы, – после этой третьей спецпередачи программы «У Черной речки» по данным Аналитического агентства «Невада-центр» 76,35 % опрошенных сообщили, что не сомневаются если не в победе, то в значительном успехе «мистера X» на выборах, если бы они состоялись в следующее воскресенье. 56,03 % считают, что «мистер X» проживает в США в районе Бостона или Силиконовой долины. 88,00 % опрошенных предполагают, что он – высокий брюнет, лет 55–60. 47,5 % надеются, что он не женат. 34 % считают, что «X» сработается с нынешним Нацлидером.

* * *

Информационно-аналитический Директорат (Управление анализа информации по странам, входившим в бывший советский блок) CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

Как мы и предполагали, российские журналисты (не спецслужбы!) выявили личность предполагаемого и весьма вероятного претендента на Московитский престол. Имя его вам известно. Жаль, что нашим службам не удалось сделать это раньше. По имеющимся проверенным сведениям, к этой персоне в Бостон из Москвы вылетает журналист, четко проправительственно ориентированный, личный друг и доверенное лицо г-на Президента. О цели визита можно лишь догадываться: либо упомянутый журналист намерен на правах «первого вестника» занять (точнее, вернуть утраченные) ведущие позиции в медиа-мире страны и стать ближайшим приближенным к новому Правителю Московии, либо летит с каким-то приватным поручением от нынешнего Президента. Выяснение причины визита, как нам кажется, есть задача номер один на сегодняшний день. Для выяснения этого, думается, следует использовать все имеющиеся людские и технические ресурсы.

* * *

Внезапно Чернышев стал ловить себя на том, что ждет звонка от Алекса. Так когда-то он ждал первую рецензию на свою первую научную статью, предварительный отзыв оппонента на диссертацию. Он с несвойственной ему реакцией хватал трубку телефона. «Можно подумать, что ты обзавелся молодой любовницей», – заметила Наташа. «Я не сумасшедший», – буркнул он. – «Ой ли… Хотя любовница – далеко не худший вариант… Если бы любовница…» Жена явно догадывалась о чем-то, но о чем – догадываться было фактически не о чем. Ничего не изменилось и не могло измениться. Но тут подавал голос телефон, ионе бьющимся сердцем первым бросался к аппарату. Он мысленно раз за разом проговаривал диалог с Алексом: Алекс его уговаривал, он приводил контраргументы, все нюансы диалога постоянно варьировались, Алекс находил новые доводы, Чернышев их удачно парировал, и постоянно он утверждался в своей правоте: всё это бред, фантазии, никому не нужные миражи. Но опять звонил телефон, и всё повторялось… «Это – помешательство, – думал он, – какое-то наваждение». И гнал от себя призрачные образы, населяющие его пульсирующие сны по ночам и дневные явственные галлюцинации. А видел он возможных соратников, оппонентов, врагов, предателей, навязчивых репортеров, одолевающих наглыми вопросами, фальшиво кокетливых женщин непонятного возраста с пустыми глазами, московитского Лидера, уходящего по красной дорожке в небытие, покои Кремля, серые лица людей за колючей проволокой, детей, роющихся в свальных кучах, и людские массы, приветствующие либо топчущие, разрывающие кого-то очень знакомого.

Алекс не звонил. Однако перед самым Прощеным Воскресеньем он получил по электронной почте письмо от человека, с которым никогда, к счастью, не был знаком и знакомство с которым никак не входило в его планы. Этот человек просил о свидании. Олег Николаевич ему отказал.

* * *

Получить ордер на площадь за Стеной и оплаченную жировку на год вперед оказалось делом не очень сложным. Значительно труднее было оформить эти документы без указания всех данных потенциального счастливца. Этому противилось и федеральное законодательство и, главным образом, местное управление и охранные департаменты каждой конкретной Стены. Журналист Л. как-то об этом не подумал, а ведь всё так просто: никто за Стеной не хочет иметь под боком представителей враждебной группировки, конкурирующего клана или семей-кровников. Людям, с таким трудом добившимся нормальной жизни, кровавые разборки под самым боком были не нужны. Конечно, бабка Евдокуша никакой опасности не представляла, но Л. не хотел явно засвечивать свою связь с ней. Бесспорно, там, где надо, всё знали, более того, догадки давно бродили в головах его коллег, но одно дело догадки и тайное знание тайных органов, другое дело – всеобщая огласка. До поры до времени хотелось бы этого избежать. Поэтому пришлось попотеть. Можно было легко перетереть тему с Хорьковым или Сучиным, но журналист Л. был не дурак, чтобы соваться к ним с этой проблемой. Пришлось обходными путями оформлять на имя своего свояка, затем делать дарственную на бабку свояка, данные бабки свояка, в основном совпадавшие с данными Евдокуши, вносить в ордер и жировку и оформить ордер и жировку на эту дальнюю сродственницу, а в уже оформленных документах чуть подправить имя, фамилию и прочее – совсем немного. Занесено было, естественно, много – не одна тонна юаней и даже баксов, но ничего – игра стоила свеч.

С ордером и жировкой явился журналист Л. в Нижний Схорон. К его приезду «Кондор Стремительный» индийского производства доставил прямо к дому Евдокии Прокофьевны Кокушкиной мешок рафинада, три пачки гречки, две банки корейской собачьей тушенки и рыбные консервы «made in Japan» – всё из стратегических запасов. Кошелек Л. несколько полегчал, но это – к удаче. Л. не стал играть, вымогать, завлекать. Он сказал прямо: «Евдокия Прокофьевна, я обещал вам жизнь за Стеной. Вот ордер, вот жировка на год вперед. Дольше нельзя, но я обещаю, если не помру, сделать следующий взнос. Если сдохну, это сделает моя жена, то есть вдова, я внес этот пункт в завещание – вот его копия. Сможете помочь мне и сказать всё, что вы знаете о нашем с вами протеже, то есть избраннике, а именно мы с вами выбираем будущее нашей страны, – сможете, буду вам благодарен по гроб, да и вы будете, как сыр в масле. Не сможете, нет проблем, скажу опять-таки спасибо и уйду с миром…». Евдокуша долго пристально смотрела на Л., потом сказала: «Не помрешь. Дам тебе травы, дам настоя меда майского и столетника. Только марганцовку не пей. Дам настой одуванчика и коры кедровки. Дам семян расторопши и кукурузных столбиков с рыльцами. Как принимать и настаивать, скажу. Поживешь ещё… Может, и меня переживешь… Хотя вряд ли…». Она поднялась, отошла к окну: «А как тебе мои петушки резные? Сама чудила». Долго молчала, повернувшись к нему спиной. «Поди, погуляй, потопчи навоз. Подыши нашим воздухом. Кликну». Минут через двадцать кликнула. Медленно, с остановками сказала всё, что знает.

На другой день из Москвы, перепроверив и уточнив новую информацию, журналист Л. написал по e-mail письмо Чернышеву Олегу Николаевичу с просьбой о встрече в любое удобное время. Не дожидаясь ответа, заказал билет на ближайший рейс Москва – Бостон и через день вылетел в ненавистную страну.

* * *

Президент не забыл того ласкового июньского утра, когда он впервые почувствовал неосознанную смутную тревогу. Это было в самом начале Петрова поста, в день именин Сисиния Воскобойникова, его старого друга и тренера. Девяносто пять лет тому стукнуло на Троицу, а здоровье, что у молодого. Президент приехал поздравить Воскобойникова сразу после дневного совещания. По старой памяти вышли на лужок перед мощным срубом Сисиния. Схватились на кулачках сам-на-сам в рукавицах. Сисиний ловко послал Президента в нокдаун, да Президент и не особо уходил от удара, потом обнялись, посидели на солнышке. Охрана ещё за два дня оцепила все окрестности и прочесала местность, жителей округи, невзирая на чины и звания, отселили на время в элитный спецприемник, так что нужды в ближнем прикрытии не было, и можно было спокойно попить чайку – разогнать тоску и побалакать. О том, о сем. Вот тогда и сказал Президент Сисинию то, что никому бы не сказал, даже Фиофилакту: «Что-то тревожно на душе стало». Сисиний блаженно закрыл глаза, чаем наслаждаясь, подставляя свое бронзовое лицо, густой седой шевелюрой и аккуратно подстриженной белой бородой окаймленное, под лучи солнца. Чай у Воскобойникова замечательный был. Сейчас таких не заваривают. На родниковой воде – мягкой, бессолевой, в чайнике старинного мейсенского фарфора, по монастырским рецептам… Чудо, а не чай.

– Может, сие от несварения желудка?

– Да нет. С этим все в порядке, не жалуюсь.

– Тогда мой совет: потерпи дней десять. Если не пройдет, подумывай о покое.

– Господь с вами, Сисиний Акимович. Так я молодой ещё. Мне ещё горы надо свернуть. И сил много, и любят меня, не отпустят.

– Думаешь, у меня сил мало. Ты со мной в поддавки играл, знаю. Но и всерьез могу кого хошь положить. Надумаешь, продемонстрирую, только потом не хнычь.

– Не захнычу.

– Знаю.

– Так что… Могу кого хошь положить, но ушел на покой. Всё имеет свое время. Время разбрасывать камни… Сидеть без конца – большого ума не надо. А вот вовремя уйти… Так с умом и вернуться можно.

– Может, тревога какую другую причину имеет? Может, всё зряшное, просто устал?

– Тревога сердце зря не гложет. Особенно беспричинная. Беспричинная она для тебя, но она причину имеет. Запомни и учти. Но на покой, а если не на покой, то в тень уйти не повредит. Мотай на ус. Пригодится. Я тебе никогда плохих советов не давал. Симпатию к тебе имею, как к сыну… И ценю. Хороший ученик.

Президент намотал на ус. Разговор все время тихо сидел, подремывая, в памяти, но сейчас, когда стали доходить слухи – случайно услышал обрывок теледуэли (охрана громче обычного врубила звук в своих наушниках: заинтересовались, значит), – поймал беспокойную реплику Сучина, брошенную через стол Хорькову, мимоходом, пробросом спросил массажистку, и та от неожиданности растерялась и брякнула, не подумав (за что её справедливо уволили и выселили из дальней Стены), заглянул через плечо старшего двойника на экран его огромного лэптопа, – сейчас этот разговор вынырнул и заставил задуматься.

Через несколько дней после последней «ласточки» – Президент спровоцировал на откровенность запуганного «грибного человека», во время дегустации им второго завтрака в рабочем кабинете – он вызвал во внеурочное время князя Энгельгардта и приказал доложить всё, что князь знает, а князь знал всё, о некоем «мистере X», которого прочат на его – Президента – место. Ксаверий Христофорович врать не умел, и Президент знал это.

* * *

Информационно-аналитический Директорат (Управление анализа информации по странам, входившим в бывший советский блок) CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

Ситуация с ожиданием прихода «Мессии», то есть нового властителя Московии приобретает непрогнозируемый и, видимо, неуправляемый характер. Во всех общественных местах: на транспорте, на предприятиях, в местах общественного питания, больницах, клубах и т. д., по сообщениям практически всех осведомителей и внедренных агентов, говорят только о возможном кандидате в Президенты, заключаются пари, организуются нелегальные тото и пр. Только в официально зарегистрированных тотализаторах играет более 17 миллионов человек, участники подпольных игровых заведений учету не поддаются. Соотношение ставок примерно 20:1 в пользу кандидата-инкогнито.

* * *

Он впервые поцеловал её после какого-то вечера в институте. Сначала было торжественное собрание, кажется, по случаю 7 Ноября. После небольшого концерта, на котором артисты Ленконцерта пели песни Пахмутовой и ещё какую-то дребедень, мужик в нечистых ботинках кричал стихи Маяковского, а крепкий пацан с красным от пьянки лицом бросал всё возрастающее количество булав сначала при свете, а затем в темноте – булавы в это время засветились изнутри, – после этого неизбежного и привычного действа – на сей раз не очень продолжительного, так как в профкоме, к счастью, не было больше денег на подарок студентам, – открыли буфет и начались танцы. В буфете давали пиво – это было внове. Раз давали пиво, то гонцы слетали в лабаз на Театральной и отоварились портвейном «777» с плавлеными сырками. С пивом оказалось достаточно, и он захорошел. Танцевать он не любил и не умел, как, впрочем, и его сокурсники. В актовом зале под звуки магнитофона и при ярком свете толкались приглашенные курсанты мореходки и девушки, не удостоившиеся портвейна. Когда портвейн подошел к концу и все перекурили это событие, он и сказал ей: «Пошли отсюда, фиеста скоро закончится. И в раздевалке будет не протолкнуться». Она охотно согласилась, и они вышли на свежий воздух. Дышать было легко и вкусно. С Невы тянуло ноябрьской сыростью, и он понял, что жить без неё не сможет. Сначала он хотел выразить это словами, но они не вязались в осмысленные фразы, да и аргументировать свое утверждение он бы не смог. Поэтому он её поцеловал: пиво с портвейном, покрытое половинкой плавленого сырка «Дружба», сделали свое дело, и он впервые в жизни осмелел. Что поразительно, она, не участвовавшая в портвейновом фуршете, с готовностью приняла вызов и даже обняла его за шею. Так они целовались на улице до самого кинотеатра «Баррикада». Прохожие не обращали на них внимания или, возможно, они не обращали внимания на прохожих. Стал моросить дождик, поэтому они взяли билеты на последний 10-часовой сеанс. У него денег с собой после портвейна не осталось, заплатила она, но он обещал завтра деньги за два билета отдать. Она, кажется, не слышала. Крутили новый фильм «Дикая охота короля Стаха». Было что-то страшное, но они не поняли, в чем там дело… Где-то в последней трети фильма она внезапно отстранилась, стала приводить в порядок волосы, платье, чувства, сказала: «Пошли. Мне надо домой. Мама будет волноваться».

На другой день с утра она делала вид, что его не замечает, он пытался подойти, чтобы отдать деньги за билеты, но у него это не получалось, так как надо было что-то при этом сказать, а сказать было трудно. Это с портвейном получалось легко и естественно, а на другой день – непонятно, то ли извиняться, то ли сначала зайти в мороженицу выпить шампанского для храбрости, то ли делать вид, что ничего не было, но это – совсем невыносимо. Перед последней парой она вдруг сама подошла: «Ну как, голова отошла?» Он стоял и глупо улыбался, опять понимая, что жить уже без неё не сможет.

И самое забавное – не смог. Деньги за «Короля Стаха» от счастья он до сих пор не отдал.

Сейчас они сидели за обеденным столом, он налил ей стаканчик вина, себе рюмку водки, надо было прервать напряженное молчание, и он вспомнил: «Слушай, а я так и не понял, что там было с охотой короля Стаха? Чем закончилось?» – она удивленно уставилась на него, долго соображая, о чем это он, потом чуть улыбнулась: «А кончилось тем, что мне пришлось полночи синяки на шее замазывать. Что это за мода дурацкая была: засосы ставить!» – «Ну, будем здоровы!» – «Будем». Они опять замолчали. Он выпил ещё рюмку, закусил. Она сидела, смотрела в одну точку, медленно перекладывала с места на место нож, вилку, салфетку. Вино чуть пригубила и отставила. «Значит, ты уезжаешь…» – «Ну, кто тебе это сказал, Наташ?» – «А мне и говорить не надо. Знаю». – «Что ты знаешь?» – «Я тебя знаю». – «Не фантазируй!» – «Я не фантазирую. Ты так же кипятился, если помнишь: “Не фантазируй, не фантазируй”, когда я сказала, что ты собираешься бросить институт на 4 курсе и поступать в Университет, хотя тебе в случае неудачи грозила армия. “Не фантазируй”, – а сам через пару дней забрал документы». – «Но ведь поступил!» – «Поступил. Но отрицал так же горячо, как сейчас». – «Молодой был, глупый». – «Это верно. А сейчас ты старый, но всё равно глупый». – «А помнишь, после последнего экзамена в Универе мы завалились к “Стеньке Разину” у Никольского? Ух, какие там были чанахи!» – «Нет, чанахи лучшие были на Невском около “Невы” в низочке». – «Да перестань! В низочке на Невском было лучшее в городе харчо». – Они завелись и стали оживленно обсуждать, что в те голодные студенческие годы было лучшее в Ленинграде, ожесточенно споря и горячась, словно радуясь, что ушли от тягостной темы, от неизбежного разговора, который давно оттягивали, наслаждаясь последними минутами счастливой совместной многолетней жизни. – «Нет, в низочке на Невском был лучший рассольник». – «Точно. А лучшее харчо было на Московском вокзале». – «А на Витебском всегда были маринованные миноги, помнишь?» – «Как это можно забыть!» – «Зато в шашлычной на Восстания был самый вкусный люля!» – «Слушай, а где на второе была настоящая солянка по-грузински?» – «Не помню…» – «А шашлык по-карски!» – «Ну, это в Кавказском! Сколько денег мы там оставили!» – «Не так уж много, тогда всё копейки стоило». – «Но для нас и копейки были большие деньги». – «Подожди, по-карски был в “Садко”». – «Нет, по-карски были раньше, когда “Садко” называли “Восточный”. “Садко” перешел на русский ассортимент. Но на Крыше было лучше». – «Там мы уже русскими деликатесами баловали себя: язычок с хреном, семужка, осетринка, пожарские котлеты…» – «И уйма водки!» – «Но ты, помнишь, самый большой кайф ловил в рюмочных». – «А как же. С хорошим человеком раза три по пятьдесят с бутербродиком, а на нем килечка балтийская и кусочек крутого…» – «А на Крыше работал Саша Колпашников». – «Здрасте, Колпак никогда не пел на Крыше Европейской, только на втором этаже. “Яблони в цвету..”» – «…какое чудо…» – «Хорошо было». – «Хорошо… Было…».

Он налил ещё одну полную рюмку, опрокинул, занюхал ломтем черного хлеба. Крякнул и опустил голову.

– Зачем тебе это надо?

– Что «это»?

– Олеж, не валяй дурака! Мы же 40 с лишним вместе. Хочешь переделать мир или опять приключений ищешь на свою… Всю жизнь одно и то же. Раньше ты хоть семью не ломал, не губил… И себя.

– Слушай, не усугубляй! Ничего не происходит. Даже если я и решусь съездить в Москву, – а я, учти, ещё ничего не решил – даже если решусь, то что из этого? Съезжу и вернусь. Мне там особенно делать нечего.

– Нет, Олежа, ты едешь, чтобы победить. Я тебя знаю.

– Откуда, кстати, ты всё знаешь?

– Всё я не знаю. Но чувствую, а это вернее знаний, что тебя опять потянуло на авантюру. Заскучал в ежедневной тягомотине, добился вершины здесь, надо новые территории осваивать. Не сидится, хотя и возраст не тот, и силы не те. Зато энергия прет… Чувствую и знаю, что ты уже пленен идеей попробовать себя в роли политического деятеля, в роли лидера. Кто тебе это внушил, не имеет значения, может, это ты сам с чьей-то подачи внушился. Не знаю. Но уверена: ты завелся, внезапный взлет Бонапарта тебя вдохновляет. Знаю это так же точно, как и то, что не власти ты хочешь, она тебе не импонирует, скажем так… Благие дела хочешь свершить… Помочь страждущим в России. В Московии, простите. Ничего не получится.

– Это почему же?

– По определению. В России ничего не получится. Безнадежно.

– Слышали мы это… Разговор пустой. Ничего я свершать не собираюсь. Вот только водки ещё выпью.

– Тревожно тебе перед началом новой жизни, вот и пьешь.

– Я всегда пил, ты знаешь. А тревожиться мне нет причин. Никуда я не собираюсь, повторяю для плохо слышащих. Если же соберусь, в чем проблема? Даже если ввяжусь в авантюру, как ты говоришь – откуда ты всё знаешь! – тогда – что? Никто никогда мне не позволит прийти к финишу первым. Ни законы, ни люди, ни…

– Тогда зачем?

– А приятно кровь разогреть. Забава и никакого риска. Зато кураж, опыт, известность, которая мне ох как не помешает в Университете, особенно в мои годы.

– Но ты же едешь победить!

– Никуда я не еду. Но если и победить, – победителей не судят. И победитель получает всё. И нет ничего плохого и опасного в том, чтобы помочь страждущим и стране, которая, что ни говори, наша родина.

– Вот это и есть твое главное заблуждение. Всё могу представить. Даже то, что ты – президент – с ума с тобой можно сойти, – ты – президент этой несчастной и страшной страны. Но вот представить себе твои эффективные и результативные действия не могу. Хоть убей.

– Это почему же? В нынешней Московии, как и в СССР, и в России – всегда, от начала века царь, генсек, президент обладали абсолютной властью над подданными. По всем Конституциям, даже самым демократичным, существовавшим в России-СССР, Президент всегда был НАД разделением властей, над законом. Все прочие – рабы…

– Рабы – да. И ты хочешь жить среди рабов?

– Не передергивай!

– Хорошо. Но и хозяин, какой бы он неограниченной властью ни обладал, тоже – раб. Раб своего окружения, раб того климата, который царит в стране. Он всевластный хозяин только в том случае, если он – свой, если он вырос в той же среде, что и все его ближнее и дальнее окружение. Ты для них всех – чужак.

– Они не посмеют ослушаться.

– Ослушаться не посмеют. Но ты подумал, кто и как будет исполнять твои указы? Что ты сделаешь в первую очередь?

– Выпущу Сидельца и всех других политических.

– Отлично! Так поступил бы любой нормальный человек. Итак, ты горишь желанием отпустить на волю политических, коих масса, главного Сидельца, в первую очередь. Чудное стремление. Для этого тебе надо будет назначить нового главу Генерального комиссариата исполнения наказаний, то есть того, кто будет непосредственно выполнять твой указ. Прекрасно! Кого ты назначишь?

– Кулешова. Он – верный мне человек!

– Вот именно. Ты уже и это обдумал. «Не фантазируй», «не фантазируй». Дуру нашел! Ты назначаешь Кулешова. Отлично! И попадаешь с первого шага в первую ловушку. Кто такой наш Куля? Прекрасный друг и верный человек. Кто он по профессии? – Инженер, отличный инженер. К ГКИН никакого отношения не имеет. То есть ты повторяешь ту же ошибку, если не преступление, что и нынешний и прежние: ты подбираешь окружение не по профессиональным качествам, а по личной преданности. Члены одной баскетбольной команды, одного правления банка… Но это только первая ловушка. У Кули-кулиша есть своя команда? Пусть таких же непрофессионалов. Хотя, повторяю, мы это в России уже проходили – один профнепригодный на другом сверху донизу, там и ныне это проходят, результат известен. OK, назначил ты Кулешова начальником ГКИН, но ему нужен зам и не один. Замам нужны начальники департаментов и так далее вплоть до начальника конкретной тюрьмы, до надзирателя… Где ты наберешь столько «своих» людей. Не только одной баскетбольной команды не хватит, – всех баскетболистов недостаточно. Итак, ты дашь указание, и никто не ослушается. Это верно. Все откозыряют. Только на другой день доложат тебе и твоему Куле-кулешу, что Сиделец ночью случайно с верхнего яруса нар упал и сломал себе шею. Или стал приставать к малолетке и получил заточку в поддых. Или решил бежать и был застрелен, согласно инструкции. Иди проверь. Ты для них чужой – для всех, до последнего надзирателя или смотрящего, и они сделают всё наоборот, сделают так, как их выпестовал нынешний главный пацан, близкий им по крови. Всюду своих людей не поставишь.

– Ну, погоди…

– Нет уж, это ты погоди, дай выскажу, коль скоро разговор зашел. Видимо, в последний раз… Да, ты можешь быть всевластным, ты можешь быть всесильным, и никто тебя не ослушается, и прикажешь отпустить Сидельца, – привезут тебе в покои целого и невредимого, в лучшем виде. Только при одном условии – и это самая страшная ловушка. Уж лучше умереть…

– И…

– При условии, что ты станешь одним из них. Таким же, как они. Ты – чужак, но у них нюх безошибочный. Если почуют по-звериному, что ты становишься вожаком ИХ стаи, что ты одного с ними поля ягода, что вы одно целое, будут служить тебе верой и правдой. Вот скажешь, что моргалы выколешь, или пасть порвешь черножопым, что отсосут, прости Господи, у тебя гнилые шакалы, что дерьмом захлебнутся америкосы, или что-то в этом духе, – и сразу станешь им всем роднее, потому что заговоришь на родном для них языке. И Сидельца выпустят и, возможно, остальных. Только тебе придется других сажать, Олеженька. Придется ту же пургу гнать…

– Хорошо ты сленг помнишь…

– Придется ту же пургу гнать, что и нынешние, иначе тебя не поймут и, в конце концов, уничтожат. Так что нужно будет проделывать тот же гнусный путь, может, с другим знаком. Ради этого ломать жизнь, семью?.. Не понимаю…

– Почему ломать семью, Наташ? Даже если этот бред и осуществится, будем вместе жить в Москве…

– А вот это никогда.

– Что никогда?

– Не для того я бежала…

– Вместе со мной…

– Вместе с тобой из этой страны, чтобы туда возвращаться. Причем бежали мы тогда, когда там была ещё нормальная жизнь, и ты провидчески только стал предчувствовать тот мрак и омерзение, которые могут прийти. А сейчас, когда все твои предчувствия расцвели махровым цветом, ты хочешь туда возвратиться? – Возвращайся, но без меня. Я боюсь! Ноги моей в этой стране никогда не будет. Ты не представляешь, что такое животный ужас. Ты спрашиваешь, откуда я всё знаю – отсюда. Из низа живота, где этот ужас сидит и всё мне подсказывает. И закончить в России, особенно на верху, можно только гибелью. В любом случае. Либо физической, если не стать адекватной им мразью, или морально – для нас, во всяком случае, – если сможешь мимикрировать. Какая гибель мучительнее, не знаю… В любом случае, тебе придется с ними говорить, общаться, руки пожимать. Неужели не стошнит? Придется смотреть их телевидение, слушать их рекламу, блатные песенки, наглую ложь… Мрак… И во всем будет всё нарастающее предчувствие смерти – физической или нравственной… Чем закончилась охота короля Стаха? – А вот тем и закончилась…

… Они долго сидели молча, он пил водку, практически не закусывая. За окном громыхнуло, молния осветила весь дом. Ещё раз бабахнуло. Стены содрогнулись…Потом она допила остатки вина, ладонью внимательно разгладила лежащую перед ней салфетку. И тихо, почти шепотом:

– …Значит, навсегда.

* * *

 
Было и прошло, твердит мне время,
Но ему назло тебе я верю.
Верю в майский день, от яблонь белый,
Яблонь молодых в твоем саду.
 

* * *

Информационно-аналитический Директорат (Управление анализа информации по странам, входившим в бывший советский блок) CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

По поступающим данным из хорошо информированного и проверенного источника в Секретариате Администрации Президента Московии 12 числа сего месяца с.г. в резиденцию Президента на Ближней даче был экстренно вызван Генеральный комиссар государственного порядка, начальник Чрезвычайного отдела, директор-распорядитель полицейского департамента Московии К. Энгельгардт. Содержание беседы неизвестно. Однако после этой встречи были отменены все заранее запланированные совещания, в том числе и чрезвычайно важное для г-на Президента заседание Подготовительного комитета по проведению в Московии чемпионата мира по скоростному скалолазанию, председателем которого является г-н Президент. В то же время в Секретариат поступило личное распоряжение Президента в 24 часа представить все документы, записи всех телепрограмм, распечатки форумов и пр. информацию, касающуюся известного вам О. Н. Чернышева, так же как и подробное досье на эту персону. Думаем, следует через наши каналы информировать г-на Чернышева о чрезвычайном интересе, проявляемом к нему в верхних эшелонах власти Московии и лично Президентом. В ближайшие часы ожидается незапланированная сугубо конфиденциальная встреча г-на Президента с И. Сучиным и затем с В. Хорьковым. Полагаем, что эти две встречи г-на Президента со своими ближайшими советниками будут посвящены ситуации с всплывшим «кандидатом в…». Подчеркиваем, вся информация о «мистере X» воспринимается на самом верху с экстраординарной серьезностью.

* * *

Всеволод Асламбекович привык к крикам Президента. Вернее, даже не к крикам, а к тому постоянно взвинченному агрессивному тону, срывающемуся на крик, в котором последние годы звучали его речи, и не только речи, но и беседы, подчас доброжелательные и даже задушевные, хотя подлинной задушевностью Лидер наций никогда не грешил. Как-то давно, в пору лучших отношений Хорьков попытался намекнуть Благодетелю, что постоянный крик, постоянная жесть в голосе приедаются и никого особо трепетать не заставят: срабатывает эффект привыкания. Естественно, впрямую давать указания или советы Президенту было немыслимо, но тогда разговор зашел о музыке, и Всеволод Асламбекович, искренне желая помочь, стал развивать музыкальную тему, надеясь, что Отец Народов правильно поймет его иносказание. Началось с того, что Его Высокий Собеседник изволил заметить, что с молодости любит врубать музыку – что-то типа «Батьки Махно» – на полную катушку, чтобы по яйцам молотило. Да и сейчас порой в «Черном питоне» моргнет старшему адъютанту, и тот как втюхает что-то типа «Улица Портовая» так, что рев моторов не слышен, – в кайф, братан. Здесь Хорьков и стал ненавязчиво рассуждать, как бы беседуя сам с собой и подбирая наиболее доходчивые слова и обороты, что сила звука – одно из самых мощных выразительных средств в музыке, но должно использоваться, как любое сильнодействующее средство, экономно и по необходимости. Особенно эффектны постепенные нагнетания звука, как, к примеру, в «Болеро» Равеля или в «эпизоде Нашествия» из Седьмой симфонии Шостаковича, либо внезапная неожиданная вспышка – forte subito, как, например, в симфонии «Сюрприз» Гайдна – сейчас этим «сюрпризом» не испугаешь, но в свое время зал вздрагивал от неожиданности. Президент слушал, наклонив голову и глядя в пол, кивал. Тогда Всеволод Асламбекович привел пример. Максимальная сила звука – кульминация произведения, после чего должен наступить катарсис. Здесь Лидер внимательно посмотрел прямо в глаза заму начальника Администрации и приподнял левую бровь. Хорьков поправился: «ну… это, скажем, как оргазм», который достигается после длительного действия, развития. Кульминация этого действия, одним словом. Лидер приподнял правую бровь и заиграл круговыми мышцами рта, поперечной мышцей подбородка и мышцей лобного брюшка (затылочно-лобной). Пришлось Хорькову объяснить значение этих слов. Постепенно лицевые мышцы главы государства стали распускаться, а носовая мышца даже подрагивать. Хорьков сравнил постоянно грохочущую музыку с постоянным оргазмом: «Вот ложитесь вы спать с законной женой, даже не прикасаясь к ней, – рискнул пошутить он, Президент благосклонно кивал, – и у вас начинается непрерывный оргазм – всю ночь, до самого утра, пока вы не встанете. Представляете?!» Здесь Лидер наций расхохотался, похлопывая себя по коленям, расхохотался искренне, как хохотал, возможно, два-три раза за последние десятилетия. «Так и с музыкой», – закончил свою мини-лекцию Всеволод Асламбекович.