Текст книги "Президент Московии: Невероятная история в четырех частях"

Президент видимо усёк намек зама главы (а может, совпало), и на какое-то время в его голосе появились оттенки piano и mezzo forte, но это продолжалось недолго. Так что к жести, полуистерике и крику Хорьков привык, как и все его сослуживцы. Сейчас же, выходя после экстраординарной приватной беседы tête-à-tête из кабинета своего Высокого шефа, оглушенный его тихим голосом, вкрадчивой интонацией, бездействующими мышцами лица, он понял, что Президент не просто напуган. Он растерян.

* * *

Евдокия Прокофьевна слышала, что жизнь за Стеной сказочная. Говорили, что там и лектричество кажный день и даже ночью, и вода горячая поступает во все дома. В магазинах – полным-полно, как до Новой эры, и жандармы вежливые, и полицейские культурные – по мордам сразу не физдюляют, и на улицах нет ни дохлых собак или кошек. Люди в жопу пьяные не валяются. Есть там бани на кажной улице, хотя, говорят, и дома в квартирах есть мыльные комнаты с водой пузырьками, и всякие приспособления, чтобы белье и ещё что по необходимости постирать можно было, – и в домах, и отдельно для всего обчества. Весело там люди живут, и ничего плохого друг дружке не делают, а только в своих машинах разъезжают. А машины там даже без руля, не то что у них в Схороне ржавые трехтонки в жиже вполколеса свингуют и выбарахтаться не могут, а там – без руля: человек подумает, и она тут же поворачивает или тормозит, и машины все иностранные – корейские или из другой Японии. И светло там – за Стеной, – даже врачи есть, и приходят они домой и бесплатно… Чудеса! Вахмистр конной жандармерии Федька Глотов, который на служебном вездеходе-тарантасе отвозил её на смотрины нового жилища, говорил, что за Стеной большие деньги иметь будет, так как людишки там богатые живут, своим и детишкиным будущим интересуются, не пожмотятся такой знаменитости отвалить куш изрядный. И ещё Евдокуша знала, что есть за Стеной две зоны, колючей проволокой отгороженные (насчет проволоки, может, и врали люди, просто привыкли: как же две зоны и без проволоки!). В Центральной зоне самые большие начальники живут и банкиры и другие фартовые, и на цирлах все, и прикинуты по-заграничному, и туда она не хотела ехать, да её и не приглашали. В Наружной зоне – всякие известные артисты, писаки-газетчики знаменитые, начальники помельче, девки дорогие, врачи, академики, продавцы автомашин, адвокаты и прочая шушера. Вот там она и получила апартмен – квартиру, значит. Бумагу прислали, что будет у неё три комнаты, да ещё столовая и гостиная с камином – это разве не комнаты? – кухня, полторы ванных комнаты с туалетами – как это «полторы», она понять не могла, – а также паркинг на две машины под землей и один гостевой, и будет ещё личный бассейн в подполе, и комната для постирушек белья разного, и чтобы погладить, и вообще. На хрена ей паркинг? Но не поспоришь! Раз надо, так надо. И с паркингом проживет, не такое бывало в жизни. Вот только петушков резных жалко было. Нравились они ей. Столько труда положила. Загадят всё без неё.

За Стеной оказалось даже лучше, чем предполагалось. Евдокуша была счастлива. Хоть год проживет в раю с водой и паркингом, а что дальше будет, Бог ведает. Хоть год.

* * *

Неделю с лишним ловил журналист Л., забывший о циррозе своей несчастной печени, Олега Николаевича. Поймал-таки. Прямо около «Петрополя» и словил. Чернышев присмотренного Вовенарга забрал ещё весной. Однако на днях позвонил Илья и сказал, что водолеевского Медичи он не разыскал, но из Москвы пришел экземпляр репринтного воспроизведения «Русской идеи» B.C. Соловьева, 1911 года издания (Ленинград, «Наука», 1990). Чернышев давно охотился за этой библиографической редкостью (как об этом узнал журналист Л., остается загадкой!), и сообщение Ильи сорвало его с места. Соловьева, положенного на выставочный стол магазина хитроумным Л., он действительно ухватил, но тут же по выходе из «Петрополя» был повязан. Два оператора снимали его с ближнего расстояния крупным планом, а один – издалека, с трамвайных путей – общий план. (Заодно делают рекламу «Петрополю», позже сообразил Чернышев, – своеобразная плата за приманку. Пущай. Магазин неплохой.) Олег Николаевич мог, конечно, устроить скандал, вызвать полицию или хотя бы пригрозить вызовом, мог просто послать Л. куда подальше… Но он почему-то этого не сделал и с неохотой, внутренне напряженно, ворча и негодуя на самого себя, отдался на волю победителю.

– Что вы от меня хотите?

– Олег Николаевич, – без вступлений, расшаркиваний, не поздоровавшись и не представившись, начал журналист Л. – Вы меня избегаете, и я понимаю, почему. Выслушайте пять минут, и если мы не найдем общего языка, я тут же исчезаю, отснятые кадры трех камер стираются при вас тут же, вы останетесь при своем предубеждении ко мне, мне же останется благодарить судьбу за встречу с несостоявшимся Президентом России и оплакивать потерю уникального шанса.

– Речь составлена грамотно и произнесена с чувством, но без нажима, поздравляю. Что дальше?

– А дальше, если не затруднит, мы заходим в ближайшее кафе, берем по чашечке горячего чая, мои труженики кинокамер будут при нас, чтобы вы не нервничали. Отснятые материалы они выложат на стол перед вами. Сможете забрать их в любой момент. Выпьем чаю и поговорим. – «Можно подумать, что эти прожженные лисы уже не перегнали материал или не сделали копий», – усмехнулся про себя Чернышев, но вида не подал.

“ Пять минут?

– Пять, Олег Николаевич.

Они зашли в уже знакомую Чернышеву щель. Тот же пожилой креол долго переспрашивал – его английский за это время стал ещё хуже, – какой чай желают гости, пришлось долго объяснять, что они просят hot tea, но никак не ice tea, нет, не ice tea, a regular English hot one. Наконец мужик понял, а заодно узнал Чернышева и поздоровался с ним.

– А вы здесь завсегдатай, – заметил Л.

– Увы, – буркнул Олег и вспомнил свою встречу с Алексом из Лондона. «Сволочь, как в воду глядел, – пронеслось в голове. – Накаркал. И пропал, сволочь…»

Сели, сделали по глотку. Операторы сложили свои камеры на свободные стулья – щель была пуста – и отпросились у Л. прошвырнуться по лабазам. Чернышева почему-то не волновало, куда смылись гаврики: да хоть в Телецентр. Он посмотрел на часы.

– Олег Николаевич, вы все прекрасно знаете. Тратить минуты на долгий экскурс не будем. Сегодня в Москве ещё колупаются. Осталось 13 кандидатов: выпускники Ленинградского университета, впоследствии профессора университетов России, затем – руководители разных научных контор, эмигранты, рассеянные по высшим учебным заведениям Америки, Австралии и Канады. Среди них – вы. Ещё пара туров и выйдут на вас. Это неизбежно. С другой стороны, тотализаторы уже не принимают ставки, впрочем, небезызвестный вам Драбков на них уже хорошо приподнялся. А не принимают ставки по той причине, что соотношение стало зашкаливать: 22:1. Подавляющее большинство русских, а в тото играют около 20 миллионов человек – уверено, что, если бы выборы прошли в ближайшее воскресенье, неизвестный кандидат, предсказанный бабкой с Урала, победил бы нынешнего Лидера. И в Кремле это с трудом, но начинают понимать. Знаю из абсолютно точных источников – поверьте – там лихорадочно ищут возможные варианты встроиться в создавшуюся ситуацию. Подсчитать в свою пользу уже невозможно, будет бунт и не по политическим или другим высоким соображениям, а, как вы понимаете, по чисто меркантильным причинам. Миллионы людей вложили свои кровные, поставили на вас. Кто-то замечательно всё просчитал. За вложенные юани и доллары люди глотки перегрызут. Плюс азарт – всепобеждающая сила! Здесь уже никакой Избирком с Чмуриковым не поможет. Короче, народ поставил на вас, народ ждет вас, в Кремле смирились. Но то, что вы – это вы, знают только четверо: бабка, вы, автор этой комедии и я. Прошло полторы минуты. Но главное, я уверен, вы уже внутренне дозрели до положительного решения. Мне это всеведущая бабуля сказала, дай Бог ей здоровья. Ты уж, Николаич, её не обижай, если я коньки откину. Простите… Итак, осталось три минуты. У вас – у нас есть выбор. Либо вы ждете, пока закончатся все эти теле– и блого-игры и к вам нагрянет толпа бесцеремонных моих коллег, вы начнете от них прятаться, потом сближаться, потом начнут обволакивать посланцы Лидера, давить со всех сторон… Тягомотина. Или же мы опережаем. Побеждать надо стремительным и неожиданным ударом. Если вы намерены побеждать, конечно. Но вы намерены. Поэтому – последнее, осталось меньше двух минут – у меня уже собран пул из пяти оч-ч-чень богатеньких буратиночек, богаче не бывает, которые оплатят все ваши расходы, ваше фешенебельное пребывание в Москве до выборов и переезда в Кремль, всю пиар-компанию, оплату необходимого обеспечения секьюрити и так далее, в вашем распоряжении будет личный самолет, пожизненно будет обеспечена ваша семья, если… ну, если, положим, как бы это сказать… вы временно не сможете забрать ее в Россию… или они не захотят… Простите… Причем оплатят безо всяких условий или претензий в будущем. Просто все они изнывают от Отца Наций и не нравится им, когда их брата в Забайкалье ни за что ни про что гноят. Короче, жить хотят по-людски. А за всё надо платить… Зачем я всё это делаю, думаете вы. Ближний человек нынешнего Президента, певец вертикали, ненавистник америкосов – приперся в самое логово пиндосов уговаривать одного из них на царство? – Так ведь? – Так, я знаю. А я вам скажу: нынешний обречен. Совершаю предательство, но вот такое я говно. Постараюсь ему помочь, чем смогу. Но вы, простите, вы – неизбежны. Поэтому лучше уж я, чем другой. И я заслужил. Ибо первоначальной информацией владели и другие, но распорядился ею лучше всех я…

– Ваше время истекло.

– Знаю. Истекли не только пять минут. Поэтому я и хочу иметь свое место под солнцем. И лучшего слугу вам не найти. Так, как я, мало кто знает все лабиринты Кремля и его окрестностей. Да и преданней не найти: как-никак я нашел вас, а вы вытаскиваете меня, даже не желая того.

Одной ниточкой… Да и терпеть долго вам меня не придется: посмотрите на мою шевелюру в кавычках… Я свой диагноз знаю. Всё! Я откланиваюсь. Я – джентльмен, хоть и не брит, и держу слово. Благодарю за внимание и за чудный чай. Пойду вылавливать моих негров.

– Вы поосторожней здесь с этим словом.

– Пардон, забылся. Вот вам моя визитка. Если вы мне не позвоните в течение двух недель – до предпоследнего тура тотализатора и сраных викторин, я присылаю ваш самолет, команду сопровождения, ориентировку на первое время, возможные вопросы журналистов…

– Вот этого не надо! – сорвалось у Чернышева, Л. довольно улыбнулся.

– Хорошо, импровизируйте. Это пригодится. Если же отвернетесь от улыбки фортуны, звоните, оставьте месседж. Но я буду готовиться к встрече. Что бы вы ни решили, но я завтра начну реконструкцию ваших апартаментов. Вы знаете, нынче иностранца в Московию калачом не заманишь. Гостиницы разваливаются в прямом смысле этого слова… Как и всё остальное. Поэтому мы действуем по принципу on-demand. Вы заказали номер, – немедленно бригады иностранных рабочих начинают ремонт, – через неделю номер блистает, равно как и все службы, на него ориентированные. «Ритц-Карлтон», думаю, вам подойдет. В центре – на Тверской, между Никитским и Газетным. Зона охраняемая: посторонних и собак нет. Думаю, соединим два люкса для вас лично, весь остальной этаж – для прессы, сопровождения, охраны…

– Ну, вы размахнулись.

– И в любом случае, прошу, ни слова о сегодняшнем разговоре. Да вы и сами в этом заинтересованы. Если удар, то внезапный, если сматывать удочки, то без позорной огласки. До встречи.

Л. исчез так же неожиданно, как и появился. Прямо Азазелло какой-то, – подумал Чернышев, и словно в подтверждение его мысли, сильный порыв ветра, несший запах хлорки, тряхнул деревья, завертел скрипучими вывесками, чуть не отбросил выходившего Чернышева обратно в щель…

* * *

– Ну, ты, блядь, опять вчера нажрался, как сволочь.

– Так аванец давали. А чо?

– Так не дрова же несешь, козел.

– Опять козел, козел. Чо я тебе сделал?

– Под ноги смотри, дурак. Человек, все-таки.

– Грубая ты, Евдокия. Какой он человек! Жмурик почти.

– Это я из тебя жмурика сделаю. Двинь к стенке, что б проход не загораживать.

– Так тут наблевано.

– Это давешний, наверное, упокой Господи его душу…

* * *

Хорьков не помнил, чтобы они беседовали вот так: в выходной день, удобно расположившись в больших кожаных креслах, в малой парчовой гостиной, а не в официальных залах, без стенографисток и охраны. Мягко светились надписи: «Звуколиквидатор активиз.», «Антипрослушка активиз.», «100 % блок.». И Президент был тих, внимателен, внешне спокоен, даже улыбчив, и его улыбка не походила на волчий оскал, а была непривычно доброжелательна и участлива: так обычно он смотрел на своего сенбернара. «Мимикрирует, приспосабливаясь к новой ситуации, или впрямь очко играет», – размышлял замглавы и ответно улыбался смущенно и хитровато, не теряя, однако, вид государственного мужа, озабоченного процветанием Отечества. Да и состав участников встречи был неформален и нетрадиционен; Президент, граф Энгельгардт, о. Фиофилакт (в миру Аркадий Крачковский) и он – Всеволод Асламбекович. Сучина, зама по нацбезу, даже командира Сводного отряда воздушного сопровождения (и по совместительству ближайшего телохранителя) не было, не говоря о мелких сошках, как старший дублер, премьер или спикер. «Значит, самых приближенных и верных собрал», – посмотрел на Хорькова Энгельгардт. – «И самых умных», – кивнул тот в ответ. Говорили трое: шеф госпорядка, Хорьков и Президент. Отец Фиофилакт, по обыкновению, молчал, прихлебывал с присвистом коньяк – тоже впервой, ранее у Президента алкоголь даже на приватных встречах не подавался. Батюшка что-то шептал про себя, шевеля пухлыми губками, короткими толстыми пальчиками катал по столу бумажный шарик, а минут через сорок, когда вопрос «что делать» был поставлен ребром, и вовсе встал, откланявшись и сославшись на необходимость присутствовать на Воскресной Божественной Литургии архиерейским чином в Успенском соборе, покинул высокое совещание. Президент скептически улыбнулся и приподнял левую бровь, – и это было диковинно, ибо всегда и без исключений Лидер Наций смотрел на своего духовника с кротостью, почитанием и сыновней любовью. Приподнятая левая бровь и ухмылка для людей ближнего круга однозначно читалась: «Ну, вот и побежали с корабля…».

Поставленный ребром вопрос мог иметь два приоритетных ответа. Первый: уйти в тень, на покой, временный, конечно, посмотреть, как этот новичок будет барахтаться в российско-московитских фекалиях. Даже не топить – сам захлебнется: этому делу – рулить страной, даже такой вымуштрованной и запуганной – всю жизнь учатся, карабкаясь по лестнице от офицерика Госпорядка до подполковника, далее до столоначальника в Департаменте госимущества, потом до Хранителя потоков или зама по безопасности, что, собственно, одно и то же, и только потом, коль повезет, и обратят внимание сильные мира сего, можно и возмечтать о Кресле. Сколько времени нужно, чтобы освоить все правила игры, заматереть, нащупать почву в болоте элит, прибрать к рукам аппарат партии, государства, главное, – всех силовиков!? – Жизни мало! Однако, ежели окажется желторотый новичок классным пловцом, что вряд ли, то всегда можно его голову под водой подольше попридержать… А потом с почетом, пушками и цветами – у Стены Кремлевской. Но этого, скорее всего, и не потребуется. Как только этот дурачок почувствует, что влез не в свои сани, либо сам уйдет, если не полный идиот, а если баран безмозглый, то его уйдут – народ востребует. Без всяких провокаций, без стрельбы или газа. Народ всё стерпит: и палку, и голод, и похоронки тоннами – всё, но не тряпку на троне, да ещё с демократическими замашками. А этот, как его, из Америк, надышался, сука, ихнего воздуха. Вперед ногами вынесут безо всякого нашего участия, а потом к нам же в ноги и кинутся, спасай, мол, батюшка…

Второй ответ, наоборот, предполагал активное участие Лидера Наций, максимальную помощь новому хозяину Кремля – временному, естественно. Впрочем, если он будет вести себя прилично, пусть посидит. Главное, чтобы награды вручал лауреатам по мудозвонству или верительные грамоты принимал. Коль скоро дела будут идти плохо, а хорошо они не могли уже идти по определению, все шишки ему – гаранту и местоблюстителю, но денежные потоки – в наших руках. И тут – место лидеру Отцу народов: скажем, премьером или советником. Тогда – срочно поправки в Конституцию – до выборов Президента, и мы – в дамках!

Можно найти и другие выходы. Например, проверенный веками: начать малую победоносную войну. Проблема: с кем воевать, чем воевать, кем воевать? Последние войны закончились бесславно, но с тех пор и последнее в стране развалилось, найти врага по нынешним силам практически невозможно, не в Африку же лезть… Можно начать истребление собак – для сплочения нации общей целью – это Хорьков предложил, но тут же пожалел: Лидер Наций сделал непроизвольный жест рукой, как бы поглаживая голову крупной собаки, и лицо его налилось синюшным свинцом. – «Да это бред, конечно, это я – идиот, бред ляпнул», – испуганно засуетился замглавы, но глаз Президента заледенел.

Мог быть и третий вариант, подумал перепуганный Хорьков, и Гарант понял его мысль: «Если элиты и люди Служб приглядятся к новому, почуют в нем свояка, пойдут за ним. У нас в Московии предать, что плюнуть. Могут, могут, козлы. Но этого допустить нельзя ни в коем случае». – Президент кивнул.

Первым определился Ксаверий Христофорович. Он долго сидел, опустив свою лобастую голову, цедил малозначащие реплики, но, в конце концов, встал, по-солдатски вытянувшись во фрунт, и заявил, чеканя слова: он уже стар, служил Президенту верой и правдой, благодарен ему за президентское благоволение и человеческую теплоту (здесь глаза Лидера увлажнились, нос покраснел, и он склонил голову), но, в случае ухода Лидера Наций со своего поста, просит об отставке. Ни с кем новым он работать не может и не хочет. И не будет. Президент его возвысил, с Президентом он и уйдет.

Лидер встал, тоже вытянулся во фрунт, у него это получилось неуклюже – преодолеть косолапость он так и не смог, но смог преодолеть насмешки над своей косолапостью, – неуклюже, но трогательно. Он пожал руку князя, которому был по плечо, и сказал: «Спасибо, князь!» – «Служу Отечеству и вам, господин Президент!» – ответствовал самый страшный человек страны, но Лидер Наций перебил: «По имени-отчеству. Ксаверий Христофорович, по имени-отчеству, как договаривались!» – Князь запнулся, напрягся, покраснел и назвал Президента по имени-отчеству.

Хорькову все эти древнеримские котурны были чужды. Поэтому он стал детально рассматривать два варианта (говорить вслух о третьем было невозможно, как невозможно в доме повешенного говорить о веревке). Всеволод Асламбекович склонялся ко второму варианту. Всё же опасно упускать из рук нити контроля и управления. И хотя народ по-прежнему любит своего единственного и незаменимого Правителя, при нашей отлаженной вертикали всё можно сотворить. Поэтому лучше никого к пульту управления не допускать. Любовь любовью, но в крови нации простая истина: кто с дубиной, тот и прав, значит – люб. И ещё: Бог всегда с сильными. В Бога никто в Московии не верит, хотя и попов развелось – каждый второй – здесь Президент поморщился, но не сильно и не очень искренне, – но эта теза – здесь Лидер недовольно поднял правую бровь: мол, не выёбывайся, – извиняюсь, эта мысль, что Бог всегда с сильными, всем близка. А дубина у Нового будет по определению. Не надо её ему давать, кем бы он ни был, хоть ангелом. Береженого и Бог бережет. Новому хозяину можно будет подольстить, бросить ему кость – отдать на съедение пару одиозных фигур из высшего эшелона, но все рычаги власти держать в своих руках.

Президенту слова Хорькова, видимо, пришлись. Он кивал и доброжелательно постукивал ладонью привычную азбуку Морзе по массивному подлокотнику старинного кресла. Свое мнение вслух он не высказал, сказав, что всё обдумает, но Всеволод Асламбекович понял, что его идеи взяты за основу и что песенка Игорька спета. И на том спасибо.

У себя в кабинете он закрылся на ключ, включил прибор, искривляющий пространство и исключающий подглядывание – последнее достижение хитроумных индийцев, – открыл потайной сейф в глубине официального электронного хранилища, вынул глиняную бутылочку с чачей и завернутый в вощеную бумагу кусочек сулугуни, поставил свои сокровища на расстеленный агитационный листок «“Единая и Неделимая” – залог побед!», воровато оглянулся, прямо из горла отхлебнул огненной чачи и с блаженной улыбкой зажевал её сулугуни. Затем, также инстинктивно оглянувшись, он спрятал остатки царского закусона в дальний сейф, и, закрыв оба стальных ящика на все секретные замки, вытянулся в сафьяновом кресле. Иметь продукцию грузинского производства в Московии было строжайше запрещено, по личному Указу Президента за № 700/209. Нарушители «Закона о чистоте российского питания», то есть подозреваемые в употреблении любых продуктов из враждебной страны, получали пожизненное в Дальнем Забайкалье. Хорьков рисковал, рисковал вдвойне, так как алкоголь для мусульманина, хоть и потаенного, – грех величайший, но отказаться от привычных и любимых блюд он не мог, так как не мог снять напряжение без 65-градусной чачи, доставляемой ему через Турцию и Швейцарию по самым надежным каналам – каналам наркокурьеров.

Он облегченно вздохнул и закрыл глаза. Ну вот, ещё один этап пути пройден. Теперь надо просчитать на следующие десять шагов вперед. Как учил Гази-Мухаммад бин Исмаил аль-Гимрави ад-Дагистани: идущий по ущелью да усмотри на девять поворотов вперед. Чача была превосходна, дрема затуманила голову. Сначала он увидел Президента, сидящего на скамейке около какого-то пятиэтажного дома, далеко вне Стены. Президент был в поношенном макинтоше допотопного фасона, в засаленной кепочке. Около него сидел старый мудрый сенбернар и слезящимися глазами с заворотом бледно-розовых нижних век смотрел на своего хозяина с преданностью и пониманием. Потом Всеволод Асламбекович увидел в окошке чьи-то ноги в высоких, под колено, ботинках из грубой свиной кожи со шнуровкой… Затем он проснулся, прошел в личную туалетную комнату, отделанную мрамором из Северной Африки, сполоснул лицо холодной очищенной водой из спецрезервуара для ближнего круга, кожа порозовела, заиграла привычная легкая хитроватая улыбочка. Президенты уходят и приходят, но жизнь продолжается. Самая пора просчитывать варианты на десять шагов вперед. Без шума и пыли.

* * *

Информационно-аналитический Директорат (Управление анализа информации по странам, входившим в бывший советский блок) CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

Из США по проверенным каналам поступила подтвержденная информация о том, что известное лицо начало настойчивые поиски компаний по обеспечению А) личной безопасности, В) блокированию аудио– и видеонаблюдения. Отбор происходит из таких фирм, которые знакомы со спецификой работы в бывш. России. Со своей стороны можем предложить вам рассмотреть вариант агентства McLeod & Brothers, обеспечивающее личную безопасность и Clear Sky для обеспечения полной звуко– и видеоизоляции. Названные компании отличаются от множества подобных тем, что не только имеют большой опыт работы в странах бывшего СССР и бывшей России, но, главное, владеют эксклюзивной специальной аппаратурой, не имеющей аналогов или антиподов с соответствующими характеристиками в распоряжении служб безопасности Московии. Иначе говоря, московитские технические службы Чрезвычайного отдела гос. порядка, ориентированные, прежде всего, на китайские и индийские технологии про слушки и внешнего наблюдения, в работе с уникальной аппаратурой, используемой Clear Sky, бессильны, в то время как аппаратура Clear Sky специально настроена на параметры московских спецслужб. Личный состав русского отдела McLeod & Brothers также отличается ориентированностью на работу в местных условиях и органично сочетает американскую составляющую с высокопрофессиональными местными кадрами, большая часть которых состоит на службе в Чрезвычайном отделе и других силовых структурах страны. Оба названных агентства по понятным причинам эксплуатируются в Московии крайне осторожно и экономно, но в данном экстраординарном случае кажется, что необходимо использовать именно их. Просим попытаться анонимно навести известное лицо именно на эти компании. Жаль, что пока не удается внедрить в окружение этого лица наших людей. Его крайняя изолированность, самостоятельность и непредсказуемость затрудняет нашу работу по оказанию ему помощи.

* * *

После встречи с журналистом Л. Чернышев позвонил в Лондон. Алекс ответил сразу, будто ждал звонка. Но разговор получился странный. Казалось, что собеседник в Лондоне то ли не доволен звонком, то ли ему сейчас не до этого. Олег Николаевич растерялся, что-то промычал стереотипно, мол, как дела. Алекс отвечал вяло, не потрудившись даже задать встречный, ничего не значащий, но столь обычный в таких случаях вопрос. Потом Чернышев взял себя в руки и спросил: «Я отвлекаю вас от важного дела?» – «Нет, с чего вы взяли». – «Судя по вашему тону, мой звонок вам не приятен или не нужен». – «Господь с вами, я рад вас слышать». – «Слушайте, Алекс, вы вовлекли меня в дурацкую авантюру и пропали…» – «Никуда я вас не вовлекал, это во-первых. Я высказал идею, которую вы могли моментально отторгнуть с порога, но которая стала вам постепенно импонировать, ибо идея эта и неожиданна, то есть в силу своей неожиданности вполне осуществима, и практически беспроигрышна при любом исходе, и, главное, уже практически осуществляема. Вы сами этой идеей увлеклись. И никуда я не пропадал. Пропасть я мог в том случае, если бы мы договорились о сотрудничестве, регулярных встречах и так далее. Но ни о каких контактах мы с вами не уславливались». – Наступила пауза. Чернышев начал уж было прощаться, но вдруг Алекс изменил тон и, прервав собеседника, не без обиды в голосе зачастил: «Если вы помните, во время нашей встречи, когда я говорил о поддержке, вам оказываемой со стороны различных элит, вы перебили меня, сказав, что “рулить будете вы”, то есть мы из Лондона. Помните?» – «Помню». – «А я ответил, что рулить будете вы, если понадобится наша помощь, мы – к вашим услугам, нет – на нет и суда нет! Так что же вы хотите? Нужна наша помощь, говорите. Не нужна – и слава Богу! Вы человек сильный, самостоятельный, в поводыре не нуждаетесь. Выруливайте! Мы будем за вас молиться». – «И на том спасибо». – «Не стоит благодарности».

Чернышев собирался нажать отбой, но Алекс остановил его: «Олег Николаевич! – тон опять изменился до неузнаваемости, стал теплым, доверительным, проникновенным. – Олег Николаевич, удачи вам… Не обижайтесь. Поверьте, мы все верим в вас и хотим вам добра. Именно поэтому я считаю, что чем меньше мы будем контактировать, тем лучше для вас. Ваши недоброжелатели уже ищут чью-то “руку”. И наверняка первым делом по привычке ткнутся носом в Лондон. Все беды России – в Лондоне, где же ещё! – этом скопище злоумышленников и губителей России. Со времен Грозного и Герцена агличанка им гадит… Так что не будем давать этим – с двумя извилинами – поводов. Тем более, что это не так, и мы здесь в Лондоне никоим боком к вашему блестящему будущему не причастны. Если и была какая-то беседа на общие темы, что с того… Однако если приспичит, связывайтесь через вашу американскую секьюрити-фирму. Простите и прощайте. Good luck!»

После этого разговора Чернышев вздохнул с облегчением. Он никому ничем не обязан, ни с кем не связан, он – свободная птица. Оставалось сделать самое трудное и страшное.

* * *

Президент сразу принял предложение Хорькова. Убирать руку с пульса нельзя ни в коем случае. Однако, следуя давней привычке, тянул время, с глубокомысленным видом демонстрируя непростой процесс принятия решения. Дважды к нему на прием просился Сучин, но он его не принял. Этого карагандинского мясника придется слить. Жаль, предан как собака. Хотя, почему, как собака? Как собака ему никто не предан. Людишки не имеют такого чувства – верности. Атрофировалось это чувство. Нет, Сучин, если и верно служит, то потому, что смертельно боится, ручонками цепляется за него – Президента, вот и вся преданность. И попугивает невзначай: одной веревочкой, одной веревочкой, сука. Никакой веревочки. Президент выше всех ваших свар. Душегубствовал – получай. А то, что интересы на какой-то момент совпали, ничего не значит. Он – Президент – на посадке Сидельца ничего не наварил. Это все знают. То был вопрос принципа: власть и собственность от начала века были нераздельны, это даже не сиамские близнецы, это один организм. И ежели кто-то вознамерился отделить собственность от власти, попытался сделать собственность независимой от власти, – тот должен сидеть. Всегда сидеть. Как вор. Если чуть дать слабину, отпустить старика, – всё рухнет. В Московии власть без собственности – уже не власть. Это на гнилом Западе все разделено, у идиотов. Так что это был вопрос принципа, ну, положим, ещё многих личных мотивов. Но не меркантильных. А Игорек схавал прилично. Ну… если и поделился… Бог велел делиться.

С кем бы Лидер Наций охотно побеседовал, так это с о. Фиофилактом. Но тот как сквозь землю… Вернее, Президент видел своего духовника довольно часто на приемах в Кремле, в церквах на службах. В храме Христа Спасителя опять обвалилась штукатурка – всё на соплях держится, и сдуло ветром часть церетелевских горельефов, да и паркинг под храмом затопило, посему главные службы проводились в Высоко– Петровском монастыре, в Богоявленском соборе, в храме Воскресения Христова в Кадашах, в соборе Казанской Иконы Божией Матери. О. Фиофилакт подходил, благословлял, Президент демонстративно целовал его руку, но от личных встреч духовник уклонялся… Видимо, очень был занят служением Всевышнему.

Князь Мещерский пропал уже давно. Президент не любил его. Было в князе плохо скрываемое высокомерие, снобизм. Казалось, что за покорно склоненной головой, безупречной выправкой верного служаки скрывается презрительная усмешка барина по отношению к холопу, то плохо маркируемое, но подавляющее превосходство белой кости и голубой крови над навозной чернью, которое вырабатывается столетиями и въедается в плоть и кровь подлинного аристократа. А Мещерский истинно был аристократом, и Президент, при всей разнице социального положения, рядом с ним чувствовал себя мелким холуем, хотя всячески подавлял в себе этот атавизм… Кроме того, при всей его лощености, завораживающей манере говорить и убеждать, при изысканности манер и лексики, было в князе нечто потаенное – недоброе, мрачное, беспощадное. Вот Ксаверий Христофорович тоже князь, а прост, честен, предан, жесток, но открыт. А от Мещерского исходила скрытая угроза. И от него самого, и от его дружин.