Текст книги "Семя Ветра"

– Проклятый Конгетлар отправился к родичам, – хихикнул молодой Орнумхониор по имени Ларт.

Ганфала же видел большее. Рыбьему Пастырю была открыта истинная суть вещей. В бездонных омутах его души всколыхнулось и окрепло восхищение перед силой Рожденного в Наг-Туоле. Он, Ганфала, сделал правильный выбор.

7

Ваарнарк первым подошел к краю провала, открывшегося в земле благодаря силе Рожденного в Наг-Туоле. На длинные черные волосы главы Дома Орнумхониоров неспешно оседала пыль.

В десяти локтях под ногами Ваарнарка, на дне неглубокого провала среди мелкого каменного крошева стоял Герфегест. Его ладони все еще были сомкнуты над головой. Потом руки Герфегеста скользнули вниз, к животу, и он мучительно закашлялся, едва ли не перегибаясь пополам – магическое действо немыслимо истощило его.

Наконец Герфегест обратил побагровевшее лицо к Ваарнарку.

– Все в порядке. Можете спускаться.

Двое молодых Орнумхониоров сбросили вниз веревочную лестницу, предусмотрительно прихваченную по приказанию Ганфалы. Вскоре все оказались внизу.

На плечо Герфегеста легла крепкая ладонь Ганфалы.

– Спасибо тебе, Герфегест. Без тебя дело Хранящих Верность можно было бы считать проигранным.

«Спасибо Горхле», – хотел ответить Герфегест, но промолчал.

Из небольшого круглого зала, в котором они оказались, в четыре стороны света расходились коридоры. На пороге каждого смальтой своего цвета были выложены короткие надписи. Герфегест не знал этого языка. Но Ганфале письмена открыли свою тайну.

– Три из четырех надписей – предостережения. Лучше не испытывать свою удачу, – заметил Ганфала, криво усмехнувшись каким-то своим давним воспоминаниям. – Если бы мы вошли в южный коридор, за последним из нас замкнулись бы ворота из заклятого железа и мы бы остались в нем навеки. «Навеки» – это слишком долго. Зайди мы в северный коридор, через пять ударов нас мгновенно искрошил бы в иней и изморозь ледяной огонь. «Мгновенно» – это слишком быстро. В западном коридоре нас охватил бы приступ буйного безумия. Ну а глупее этого и представить себе ничего нельзя.

8

Здесь был свет и его было много. Пожалуй, чересчур много для изумрудно-зеленых глаз, образующих на потолке три концентрические окружности.

Они находились в круглом подземелье никак не меньшем сотни шагов в поперечнике. Стены подземелья изобиловали нишами разнообразной формы и глубины.

Больше всего было приблизительно одинаковых круглых отверстий, в которые взрослый человек мог без труда просунуть голову. В достаточном числе были представлены и высокие прямоугольные ниши, скрывавшие в себе позеленевшие медные сосуды. Попадались в этих нишах вовсе странные кратеры и кубки – оплавленные, многогранные, содержащие в себе гибельно поблескивающие предметы из металла и стекла. А некоторые ниши были похожи на погребальные «норы» смегов. Сходство усиливалось грудами бурого праха, покоившегося в них.

В центре зала находился шестиугольный бассейн, огражденный парапетом высотой в половину человеческого роста. В нем тяжело дышала слегка серебрящаяся по поверхности оливково-черная жидкость. А над бассейном, на потолке зала, было начертано зловещее изображение косматой звезды.

В общем, в Арсенале хватало пищи и рассудку мудреца, и рукам воина, и суме вора.

Любой начинающий герверитский колдун мог бы захлебнуться здесь в восторженных слюнях. С ними не было начинающих герверитских колдунов, но даже не сведущие в ведовстве молодые Орнумхониоры впали в избыточную ажиотацию. Разинув рты, они примерялись, какую бы диковинку помацать.

– Ничего не трогать! Обо всем подозрительном сразу же сообщать мне, – предупредил Ганфала.

Он помолчал, хмурясь и покусывая нижнюю губу, и добавил тоном главаря шайки разорителей усыпальниц:

– Что сделаете не по мне – убью.

Даже Ваарнарк почел за лучшее промолчать. По всему было видно, что Ганфале не до шуток.

Довольно долго Ганфала стоял, бросая по сторонам быстрые, скользящие взгляды. Потом он осторожно выставил указательный палец правой руки и с филигранной точностью положил на его кончик свой посох.

Посох сразу же лег строго горизонтально и замер в положении неколебимого, исполненного величия равновесия.

Орнумхониоры, Герфегест, Горхла и Ваарнарк затаили дыхание – мгновенно сложившаяся картина абсолютного равновесия показалась всем абсолютно противоестественной. И – страшной.

«Впрочем, чего тут особенного? – подумалось Герфегесту. – На то Ганфала и зовется Надзирающим над Равновесием».

Спустя несколько мгновений посох, разрушая наваждение, начал неспешно поворачиваться. Ганфала поднял палец повыше – так, чтобы посох мог свободно проворачиваться у него над головой.

Герфегесту почудилось, что посох начал вращаться чуть быстрее. Вот он совершил полный оборот. Вот – еще один.

Вскоре стальной полумесяц на вершине посоха превратился в сплошной сверкающий диск. И все равно кажущееся живым исчадие косной материи продолжало набирать обороты.

Ганфала заговорил – или, точнее, запел. Кровь холодела в жилах от этой песни-заклинания. Рыбий Пастырь издавал страшные горловые звуки, которые, казалось, способны были пожрать, словно ненасытная ржавчина Пояса Усопших, саму ткань мироздания.

Косматая звезда на потолке вняла Ганфале.

Посох вдруг сорвался с пальца Ганфалы и… только позже, изучая запечатленный в своей памяти слепок чужой смерти, Герфегест понял, что это выглядело совершенно противоестественно: словно кто-то другой, не Ганфала, направил лёт монолитного стального диска своей твердой рукой.

Не издав ни звука, молодой Орнумхониор из свиты Ваарнарка повалился наземь, обезглавленный. Двурогий посох, обретя завершение своего танца, грациозно колебался в медном боку одного из сосудов в высокой нише.

Прежде чем Ваарнарк и его люди схватились за мечи, Ганфала сказал почти ласково:

– Тише, Ваарнарк… Она не любит, когда в ее присутствии люди трясут своим глупым оружием… Нельзя брать, не отдавая… Она сама избрала свою жертву…

Споро переваливаясь, отрубленная голова Орнумхониора, на лице которого застыла гримаса недоуменной обиды, достигла парапета, ограждавшего бассейн с тяжелой серебрящейся жидкостью. Уткнулась в него, замерла. Ее последний путь был намечен на каменных плитах пола кровавым пунктиром.

Ганфала тем временем, пренебрегая собственными предостережениями, подошел к отверстию в стене и небрежно извлек оттуда четырехлоктевую железную трубу, запечатанную глиняной крышкой.

– А ну-ка… – пробормотал он, не глядя на вскипающих гневом Орнумхониоров. Никто и никогда не убивал их родственника так: нагло, у всех на глазах, под самым что ни на есть благовидным предлогом, словно бы назначенного к закланию жертвенного дельфина. – Сейчас посмотрим, не прокис ли сельх в этом вековом кувшинчике…

Ганфала упер глухой конец трубы в пол, направив запечатанное жерло в направлении группы квадратных ниш на противоположной стене, в которых лежали растрескавшиеся стеклянные шары. Горхла, неотступно следовавший за своим хозяином, понимающе кивнул и, подняв свой топор, нанес по глиняной крышке трубы рассчитанный удар копейным наконечником, венчавшим нижний конец древка.

Происшедшее вслед за этим заставило Орнумхониоров забыть на время о погибшем собрате.

Тугая струя чадного оранжево-черного пламени ударила в стеклянные шары, от которых Ганфалу отделяло по меньшей мере семьдесят шагов. С аппетитным треском на пол Арсенала потекло расплавленное стекло.

Но все внимание Герфегеста было теперь приковано к кровавым следам на полу. Точно такие же оставил он, Последний Конгетлар, в подземельях цитадели Тайа-Ароан. Тогда жертва звалась Синфит, сегодня – Ларт из Дома Орнумхониоров. Тогда ставкой было Семя Ветра, сейчас – смертоносное оружие. Тогда жертву приняла Великая Мать Тайа-Ароан, сейчас…

Герфегест поднял глаза к потолку, на котором жадно вбирала в себя отблески багрового пламени безмолвная косматая звезда.

«Ганфала сказал «она» …»

9

На полу Арсенала были выложены рядами по десяткам железные трубы.

Полных рядов было пять. В шестом не хватало шести труб. Пятьдесят четыре. Пятьдесят пятая, выгоревшая изнутри без остатка во время наглядной демонстрации, сиротливо валялась под стеной.

– Итак, огнетворительные трубы в наших руках, – сказал Ганфала, неторопливо обводя тяжелым взглядом своих спутников. – Это очень хорошее оружие. Иногда его зовут «темное пламя». Полгода назад Стагевд разыскал похожее в Поясе Усопших. Между прочим, когда Гамелины захотели показать Пелнам свою силу, Стагевд приказал применить «темное пламя» против защитников Лорнуома.

– Я слышал, что Гамелины использовали «кричащих дев», – мрачно заметил Ваарнарк.

– И «кричащих дев» тоже, – утвердительно кивнул Ганфала. – Но только потому, что воины Пелнов оказались сильнее, чем того хотелось бы Стагевду. Они выстояли против «темного пламени», хотя от многих и многих остался лишь пепел. Когда дым рассеялся под порывами штормового ветра, воины Гамелинов увидели, что над твердынями Пелнов по-прежнему реют стяги с Крылатыми Кораблями. «Темного пламени» у Гамелинов больше не было. Стагевду не оставалось ничего, кроме как швырнуть на чашу весов «кричащих дев».

– Значит, «темное пламя» не всесильно, – с горечью заметил Ваарнарк. – А мы заплатили за него жизнью нашего…

– Не всесильно даже Солнце Предвечное. Иначе оно испепелило бы мать матери Стагевда и всех прочих Гамелинов до третьего колена, – резко оборвал его Ганфала. – Но «темное пламя» может помочь нам. Стагевд не знает, что отныне «темное пламя» – в наших руках. Если мы используем все наши запасы разом, в самом начале сражения, нам, возможно, удастся заронить семя ужаса в души Гамелинов. И тогда их не спасет ни число, ни умение.

Ваарнарк бросил косой взгляд на обезглавленное тело своего двоюродного племянника. И то подумать – не такая уж большая плата за сокрушение ненавистных Гамелинов…

10

Вечером следующего дня большой отряд, растянувшийся по выжженному солнцем полю едва не на пол-лиги, подошел к южным воротам Наг-Кинниста.

Носильщики сгибались под тяжестью продолговатых предметов, старательно укутанных в парусину. Ганфала бодро вышагивал во главе отряда, возложив свой магический посох на правое плечо. Герфегест брел рядом с ним, бесцельно созерцая раскаленную землю под ногами.

Все в этом мире было не так. Страшное солнце, прожигающее плоть до самых костей. Молодой Орнумхониор, погубленный из-за бездушной груды железа, которая вскоре погубит еще тысячи молодых и сильных – Орнумхониоров, Лорчей, Гамелинов. И мрачная церемония погребения Орнумхониора, которого Ганфала строго-настрого запретил выносить из Арсенала. Дескать, на то и жертва…

Игнорируя сдерживаемое лишь страхом перед Ганфалой и молчаливым попустительством Хозяина Дома недовольство других Орнумхониоров, Горхла взвалил обезглавленное тело на плечи и бросил в шестиугольный бассейн под косматой звездой. Туда же, непочтительно поддетая носком карлика, полетела вмиг пожелтевшая голова. Оливковая, с недобрыми серебристыми отблесками жидкость стала юноше бесславной могилой.

На выходе из Арсенала взгляды Ганфалы и Герфегеста встретились.

– Так нельзя, – сказал Герфегест.

– Так можно и так должно, – отозвался Рыбий Пастырь. – Помни – Священный Остров Дагаат в руках Гамелинов. В руках бездушной ведьмы Харманы и мятежного урода Стагевда. В руках людей, что убили твою женщину и едва не убили тебя. Мы не имеем права быть мягкотелыми. Иначе они сожрут нас.

Герфегест не знал, что возразить Ганфале. Сильные мира сего всегда правы. И всегда жестоки.

11

За время их отсутствия в Наг-Киннист прибыло сразу два посольства.

Первое – от Ганантахониоров, южных соседей Орнумхониоров. До главы Дома Ганантахониоров дошли слухи о прибытии в Наг-Киннист флагмана императорского флота. Первый Ганантахониор явился лично в сопровождении двух старших сыновей засвидетельствовать свое почтение властителю Синего Алустрала.

Злая ирония судьбы действительно уготовила ему встречу с Ланом Красным Панцирем. На погребальной церемонии Лана Красного Панциря.

Второе посольство прислал Стагевд, глава Дома Гамелинов.

Герфегест не знал этого. Предоставив Ганфале самому вершить судьбы Алустрала в обществе Горхлы и Ваарнарка, он со всех ног ринулся в правое крыло дворца Орнумхониоров, где находились гостевые покои. Он знал – там его ожидает Киммерин. Но дверь была заперта.

– Киммерин! – крикнул Герфегест сквозь дверь, удивляясь своему непривычно хриплому голосу.

За дверью стояла непроницаемая тишина. Но это не была тишина пустой комнаты, скорее – безмолвие затаенного присутствия. Идущий Путем Ветра чувствовал едва уловимое колебание воздуха. Едва слышный шорох нежных дворцовых тканей. Герфегест успокоил себя тем, что Киммерин испугалась его отчужденного голоса.

– Киммерин, открой! Что за глупые игры?

Такая знакомая тишина. Улыбка сошла с губ Герфегеста. Больше успокаивать себя было нечем и незачем. Неужели случилось?

Не задумываясь над тем, как он будет выглядеть в глазах двоих слуг – одного в колпаке постельничего и второго с метлой уборщика, чьи пройдошистые физиономии виднелись в конце коридора, Герфегест отошел к противоположной стене.

В один бросок преодолев шестилоктевый коридор, Герфегест вышиб дверь ударом литого плеча.

Он остановился вовремя. В двух пядях от его груди застыло, словно бы пребывало здесь предвечно, широкое лезвие копья короткого боя.

12

Под Солнцем Предвечным все повторяется трижды.

В первый раз из Пустоты восстает нечто и приходит пред взоры смертных – удивлять, ужасать, восхищать.

Во второй раз пришедшее из Пустоты предстает в кривом зеркале Повторения. Зачем? «Служить Равновесию», – говорил Зикра Конгетлар.

В третий раз пришедшее из Пустоты является в новом обличье, которое дано познать немногим. «Чтобы сожрать себя и уйти в ничто», – пояснял Зикра Конгетлар.

Зачем сожрать себя и уйти в ничто? «Чтобы прийти вновь, прийти изменившимся», – учил Зикра Конгетлар.

В сумеречных покоях Киммерин Герфегест разглядел немногое, но многое понял.

На ложе угадывался силуэт обнаженной девушки. Это была, несомненно, Киммерин. А перед Герфегестом, сжимая древко копья, застыл Двалара.

Двалара тоже был обнажен и в нем Герфегест узнал себя.

Вот он, Герфегест, в тот день, когда трое посланцев Ганфалы пришли спасти его жизнь от людей Гамелинов. Нагой и преисполненный решимости отстоять свою любовь. Герфегест, явившийся в кривом зеркале Повторения.

Словно следопыт в богатой зверьем чаще, Герфегест втянул носом спертый воздух покоев. Воздух был напоен терпким, таким сладким и таким знакомым запахом Киммерин. Да, милостивые гиазиры, сомнений быть не могло – Двалара обладал ею. Его Киммерин. Его?

– Ты служишь Равновесию? – спросил Герфегест глухо.

Двалара не понял его.

– Я служу себе. Ты, Рожденный в Наг-Туоле, слишком быстро позабыл свою прошлую подругу. Я так не умею и не хочу. Там, откуда я пришел, принято любить то, что любил, и хранить верность.

– Красиво сказано! Скажи мне, Двалара, и много верности Киммерин ты сохранил, когда Блуждающее Озеро возжаждало жертвы?

– Твоя сила – твое право, – парировал Двалара. – Я и Киммерин в вечном долгу перед тобой. За это Киммерин одарила тебя многими ночами любви. Но теперь все должно вновь вернуться к истоку.

– Это твои слова, Киммерин? – спросил Герфегест.

– И мои тоже, – тихо ответила девушка и тряхнула своей непокорной головой. Хотела отогнать наваждение, толкнувшее ее некогда в объятия Герфегеста?

«Люди Алустрала. Вот они – люди Алустрала! Так было вчера и так есть сегодня», – подумал Герфегест.

Герфегест повернулся, чтобы уйти. Он знал – Двалара в это мгновение, сам того не желая, обязательно позволит себе расслабиться. Разговор окончен и его рука дрогнет. А вот рука Герфегеста – нет.

Не доходя до двери, Герфегест стремительно развернулся в «полужернове».

В одно вместительное мгновение его руки стали двумя ловкими и сокрушительными лапами голодного богомола. Правая поднырнула под копье Двалары снизу и перехватила древко у самых рук воина. Почти одновременно с этим – почти, но все-таки на одно мгновение позже – Герфегест ребром левой руки нанес удар по древку под самое основание лезвия.

Снесенный рубящим ударом наконечник еще звенел в углу комнаты, а Герфегест, сунув Дваларе на прощание под дых, уже шел по коридору навстречу любопытным слугам – постельничему и уборщику.

Они хотели было скрыться, опасаясь попасть под горячую руку важному господину, который водит дружбу с самим великим колдуном Ганфалой, но Герфегест остановил их зычным окриком:

– Стоять, гнилоухие!

Когда те замерли, ожидая худшего, Герфегест как можно громче, чтобы Киммерин и Двалара слышали, осведомился:

– Есть ли у вас здесь в Наг-Киннисте добрая дыра с девками?

– Есть, есть, господин, а как же, – заверил Герфегеста постельничий. – Только зачем вам дыра, когда моя миловидная дочь проводит дни и ночи в мечтаниях о таком благородном друге, как вы.

– А сейчас она дома? – весьма оживленно, что явилось для него самого полной неожиданностью, спросил Герфегест.

– Конечно, дома, господин. Она всегда дома, – обрадованно зачастил постельничий, теребя в руках свой темно-синий колпак.

– Идем к твоей мечтательнице, – бросил Герфегест, не оборачиваясь.

Он знал: сейчас Киммерин наблюдает за ним из-за двери. И он готов был дать руку на отсечение – сейчас она жалеет о своем выборе.

13

«А Киммерин хороша, „верное сердце“! Ведь третьего дня еще жаловалась на Двалару! Мол, он глупый, приставучий. Говорила, что от его нытья у нее начинает чесаться под мышками. Что он чем-то не тем пахнет, что член у него похож на морковку, выросшую в неурожайный год, и что-то там шутила про брюхо, которое у него начинает расти от постоянного обжорства. Спрашивается, зачем это было говорить? Зачем было такое говорить, когда можно было просто молчать?» – недоумевал про себя Герфегест, забираясь вслед за постельничим все глубже в дебри дворцовых пристроек.

«Что с них взять – люди Алустрала», – в очередной раз повторил он единственное объяснение, которое пришло ему в голову. Правда, оригинальностью оно никак не отличалось.

И все-таки Герфегест был вынужден констатировать, что после короткой стычки с Дваларой его настроение непоправимо улучшилось. Все-таки в ком-то еще здесь теплится жизнь. Хоть кого-то здесь еще волнует любовь и страсть, а не только жажда власти и благородная спесь.

«А Двалара-то каков петух?! Выйти с копьем против Рожденного в Наг-Туоле! Нет, точно яд Слепца помутил его рассудок. Он бы мне еще денег предложил – в качестве отступных».

– Постой. – Мысль о деньгах несколько отрезвила Герфегеста. Он остановился.

Постельничий повернулся и с опаской уставился на благородного – мало ли чего эти господа могут выкинуть!

– Постой! Ты небось думаешь, что у меня деньги есть? – спросил Герфегест, которому в последнее время было, мягко говоря, не до денег.

– Что вы, что вы! – Слуга выглядел испуганным. Но когда он понял, что тревожит господина, уста его тронула самая наиширочайшая улыбка: – Брать деньги с вас, да еще за такую честь!

– За какую такую честь? – у Герфегеста отвисла челюсть. Он все еще плохо ориентировался в нравах своей полузабытой родины.

– Если я вам скажу, вы, наверное, вырежете мне язык. Если не скажу – можете вообще убить, – сокрушенно пробормотал слуга и еще сильнее ссутулился.

– Язык можешь оставить себе, клянусь Синевой Алустрала. Говори!

Слуга тяжело вздохнул. И, набравшись смелости, выпалил:

– Принять у себя Конгетлара – великое и благое знамение!

«Вот так так. Конгетлара. Стены здесь не такие уж и гнилоухие», – подумал Герфегест.

И они пошли дальше. Все-таки приятно осознавать, что твой род оставил о себе не только долгую, но и местами добрую память!

14

Как выяснилось, дворцовые слуги Орнумхониоров живут отнюдь не хуже варанских купцов средней руки.

Правда, свободы у них поменьше, потому что по закону они все являются пожизненной собственностью Дома Орнумхониоров, а над варанскими купцами властны только Пенные Гребни Счастливой Волны.

С другой стороны, зачем слуге свобода, если у него есть свой небольшой сад, своя купальня, любовно выложенная мозаикой с игривыми морскими коньками, и своя дочь, которую не обойдет вниманием ни один щедрый гость Дома Орнумхониоров?

Новая подруга, подаренная ему судьбой, несмотря на свой неприлично юный возраст, отнюдь не была девственницей. Не была она и развязной шлюхой из числа тех, коими наводнены окраинные кварталы любой столицы мира.

Их уста встретились в первый раз, когда Герфегест изъявил желание, во-первых, выпить вина, во-вторых, съесть несколько свежайших ароматных лепешек с сыром и, в-третьих, сделать все это прямо в купальне.

Он поцеловал ее вместо приветствия. К чему слова? Мужчине из Павшего Дома Конгетларов пристало знакомиться с женщиной именно так – глубоким, тягучим поцелуем.

Девушка вызвалась омыть его пыльное, щедро покрытое свежими шрамами тело.

Пока ее привычные к такому делу руки скользили по его спине, по плечам, по мускулистой груди, он жадно ел, запивая острую еду пронзительно-кислым, бодрящим вином. Но когда она прижалась к нему сзади всем телом и ее руки погрузились в его жесткие курчавые волосы, чтобы как следует пройтись по Господину Грядущей Ночи, Герфегест понял, что сыт по горло.

Теперь ему по-настоящему хотелось только одного – услышать от девушки сладострастный вздох предельного наслаждения и услышать его как можно скорее.

Над старыми смоковницами сада сгустилась южная ночь. Девушка была широкобедра, высока, полногруда – отнюдь не маленький олененок, с которым, быть может прямо сейчас, делит ложе в далеком Орине Элиен, Звезднорожденный. И все-таки в воде купальни Герфегест мог позволить себе многое из излюбленной любовной акробатики. Он подхватил девушку под мягкие ягодицы и ее ноги сошлись на его пояснице в «аютском замке».

Вместе с невыносимо долгим поцелуем он вошел в нее, и она тихонько охнула, благодарно принимая благосклонность Последнего из Конгетларов.

15

Герфегест лежал, закинув руки за голову. Ощущение осмысленности жизни вновь возвращалось к нему.

Рядом с ним спала утомленная, но счастливая вдвойне девушка. Сегодня она была с хорошим мужчиной, и этот мужчина был Конгетларом.

Герфегест думал о том, что ради одной только этой простой девушки, которая так трогательно стонала под напором его страсти, он, Герфегест, готов дойти до самого Наг-Нараона и вырвать черное сердце Стагевда.

Только ради того, чтобы эта девушка, имени которой он так и не удосужился узнать, продолжала жить и щедро дарить свою любовь благородным господам, уже стоило идти вслед за Ганфалой. Мир, Сармонтазара, Алустрал – все это пустые слова до той поры, пока ты не войдешь в маленький сад на окраине большого дворца и не встретишь там ласковое прикосновение. Одно ласковое прикосновение.

Сквозь «живой потолок» летнего дома, образованный жидкой виноградной порослью, на Герфегеста смотрели звезды. Пронзительные и огромные звезды южных островов, грандиозные небесные светильники, каких не увидишь в Сармонтазаре. Разве только в Тернауне, да и то едва ли.

Несмотря на изматывающую дорогу из Молочной Котловины в Наг-Киннист, несмотря на глупую сцену в покоях Киммерин, несмотря на могучие любовные подвиги, спать ему не хотелось.

Герфегест поднялся с горячего ложа и вышел в сад – туда, где у края купальни стоял позабытый кувшин. Не отрывая растрескавшихся губ от шершавого глиняного горла кувшина, он осушил его до дна. Хорошее вино, не иначе как со стола Ваарнарка. Хорошее, но, пожалуй, чересчур сладкое.

Герфегест почувствовал в саду чужое присутствие. В мгновение ока обратившись метательной машиной, он изо всех сил запустил в темноту между деревьями опустевший кувшин. «Убить не убью, – мелькнуло в его голове, – но по крайней мере выясню, какому псу не спится».

В звездном свете едва заметно блеснула сталь, послышался треск разбитого кувшина и вслед за этим раздался голос Горхлы:

– Хороший бросок.

Небрежно помахивая топором, карлик вышел из-за ствола смоковницы.

– Хороший удар, – чуть заплетающимся языком заметил Герфегест.

– Идем, Рожденный в Наг-Туоле. Ты нужен Ганфале.

Герфегест вздохнул. Ну что поделаешь? Ради спасения этого маленького сада и его милой хозяйки можно и прогуляться.

– Идем, – кивнул головой Герфегест. – Дай только одеться.

Горхла махнул рукой и уселся на краю купальни, скрестив ноги. Поза беспредельного терпения.

Когда Герфегест уже полностью облачился, его вдруг осенила замечательная мысль. Он подошел к Горхле и тихо спросил:

– У тебя есть что-нибудь хорошее?

– Хорошее? Что, например?

– Несколько золотых монет потяжелее или, на худой конец, какой-нибудь перстень.

– Нет у меня ни монет, ни перстня, – развел руками Горхла. – Но если ты хочешь что-нибудь подарить на прощание своей подруге, оставь ей вот это.

С этими словами Горхла извлек из своей неразлучной сумы флакон в форме шестигранной пирамиды. Упреждая недоумение Герфегеста, Горхла пояснил:

– Это благовония, которыми притиралась моя подруга, Минно. Очень хорошие. Таких мало в Алустрале. Почти совсем нет.

Герфегест посмотрел на карлика с искренним восхищением.

– Может быть, тебе не следует… – осторожно начал Герфегест.

– Следует, Рожденный в Наг-Туоле, – мягко оборвал его Горхла. – Пусть лучше эти благовония послужат чьей-то любви, чем моей памяти о Минно. Этой памяти и так слишком много.

16

Дворец Орнумхониоров имел форму подковы. Между левым и правым крыльями дворца была огромная площадь. На ней еще в отсутствие Ваарнарка сложили погребальный костер.

Императоров не хоронят днем. Император Синего Алустрала должен подняться прямиком к Зергведу, как называли ярчайшую звезду небес в Сармонтазаре. В Синем Алустрале она звалась Намарн.

Вдоль дворцовых стен выстроились благородные господа из Дома Орнумхониоров и тысячи простых воинов. Полумаски на шлемах были подняты, мечи оголены. Каждый держал в руках факел, перевитый лентами трех цветов – пурпурного, синего и белого.

Там, где подкова размыкалась, выстроились Ваарнарк, Ганфала, Киммерин, Двалара и воины с «Голубого Полумесяца».

По правую руку от них Герфегест увидел три фигуры в легких летних плащах с Пегим Тунцом – знаком Ганантахониоров. Это Герфегест как-то мог понять. Но по левую руку от Ваарнарка он заметил еще троих. Это были Гамелины! Сердце Герфегеста учащенно забилось, но его сдержанность и на этот раз не дала осечки. Пусть Гамелины наслаждаются церемонией. Пусть.

Герфегест и Горхла, сохраняя почтительное молчание, заняли место чуть позади Ганфалы и Ваарнарка.

Над замершими воинами разнеслись траурные переливы боевых труб. Потом они смолкли и вперед вышел Ганфала.

– Доблестные сыновья Юга! Десять дней назад Рем Великолепный был осажден мятежными Гамелинами и их союзниками. – С этими словами Ганфала метнул в сторону северных послов взгляд, исполненный ненависти.

– Из-за низкого предательства Дома Хевров верные Империи войска были истреблены в неравном сражении. Мы боролись за спасение императора до последнего вздоха, но волею судеб Первый Сын Синевы был сражен мятежным мечом Гамелинов и встретил свою смерть как подобает мужчине и воину. Мы спасли и охранили от тлена тело Первого Сына Синевы, дабы предать его достойному погребению по обычаям наших предков.

Ганфала поклонился императору, возлежащему на вершине погребального костра.

– Я знаю: каждый из вас помнит слова Книги Усопших – и да не оскорбит никого из вас мое напоминание. «Пусть войдет в его тело священный огонь и пусть взойдет легкость тела его к Намарну. Прах же тела его да повстречается с Синевой Алустрала». Мы свершим эти установления в точности! – Посох Ганфалы грянул оземь, словно бы намертво припечатывая его слова к дворцовой площади.

– Но прежде чем свершатся установления Книги Усопших, я хочу призвать мщение на голову Дома Гамелинов и клевретов Дома Гамелинов, по чьей вине погиб Первый Сын Синевы. Они отступились от клятвы верности и отныне не будет им покоя ни в четырех сторонах света, ни в небесах, ни в Синеве Алустрала. Я же клянусь здесь, над прахом нашего императора, в том, что останусь верен Империи до последнего своего вздоха. Оружие мое изопьет кровь мятежников до последней капли и глаз Намарна затуманится багрянцем, пресыщенный мщением. Клянусь тебе в этом, Лан Красный Панцирь!

С этими словами Ганфала припал на одно колено, прикоснувшись левой рукой к своему лбу, а двурогим полумесяцем – к земле.

Ганфала степенно поднялся.

– И пусть каждый, кто верен Империи, принесет свою клятву Первому Сыну Синевы.

Ганфала сделал два шага в сторону, открывая Герфегеста тысячам взоров.

– Ганфала ждет твоих слов, – шепнул на ухо Герфегесту Горхла.

Строго говоря, от присяги на верность императору он был освобожден пятнадцать лет назад волею роковых событий, сокрушивших Дом Конгетларов. Но сейчас, перед лицом новой чудовищной угрозы, Герфегест был готов на любые слова, лишь бы они послужили пользе общего дела.

Герфегест едва заметно кивнул и вслед за этим над площадью зазвучал голос Последнего из Конгетларов:

– Конгетлары нашли в Синем Алустрале только смерть. Смерть – и ничего более. Пятнадцать лет назад я, Последний из Дома Конгетларов, ушел от этих страшных и благословенных морей в Мир Суши, в далекую Сармонтазару. Я ушел, чтобы не возвращаться. Но я вернулся. Вернулся, чтобы сражаться со злом, какое бы обличье оно ни принимало в нашем мире. И если зло пришло с Гамелинами – я клянусь сокрушить Гамелинов. Если я увижу зло в любом из нас – я клянусь вырвать его вместе с нечестивым сердцем. Даже если это сердце будет моим сердцем. Клянусь тебе в этом, Лан Красный Панцирь!

Вслед за Герфегестом присягнули на верность общему делу Горхла, Двалара и Киммерин. Потом – Дом Орнумхониоров. Затем – посольство Ганантахониоров.

– Хорошо! – вновь прогремел голос Ганфалы. – Верные сохранили свою верность и это преисполняет мое сердце радостью. Но среди нас есть трое, чьи жизни охраняются лишь нерушимыми законами гостеприимства. Их имена – Артагевд, Сорнакс Бледный и Сорнакс Рыжий. Они – послы Дома Гамелинов. Эти трое прибыли сюда, чтобы склонить Юг к позору. Но сейчас они видят нашу непреклонную решимость, и я слышу, как колесницы ужаса грохочут в их сердцах. Здесь и сейчас, рядом с телом нашего императора, я хочу дать им последнюю возможность. Пусть присягнут на верность Империи и тем признают, что служат неправому делу.

В годы своих скитаний по Сармонтазаре Герфегест побывал во многих столицах, гостил при разных дворах и был искушен в дипломатии. Он не мог не отдать должное Ганфале, который, чудом избегнув гибели в залитой кровью гавани Рема Двувратного, прибыв в Наг-Киннист на одном-единственном корабле, за два дня смог привести к страшной клятве верности Дома Юга. Впрочем, если бы не его, Герфегеста, Семя Ветра, открывшее дорогу в Арсенал, результаты могли бы быть совсем, совсем иными…