Текст книги "Смерть поэта, или «Так исчезают заблужденья…»"

Глава четвертая
Комендантская дача

 
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок.
 

А. С. Пушкин. «Сказка о золотом петушке». 1834 год

Наутро Саша взял себе для переписывания первую половину письма Жуковского к отцу Пушкина, а вторую отдал Лидии. Дело шло небыстро: текст был неприятный во всех отношениях. За обедом он посетовал, что успел переписать чуть больше половины. Лидия сказала, что ее успехи в переписывании тоже очень скромные.

– Папенька, маменька, а вы знаете, где находится Комендантская дача? – поинтересовался Саша. – Это то место, возле которого якобы состоялась дуэль Пушкина и Дантеса.

Аркадий и Лидия покачали головами. Вошла Луша и стала убирать посуду. Саша задал вопрос про Комендантскую дачу и ей тоже.

– Нет, барин, не знаю, я почти нигде не бываю, – ответила она.

– Неужели Влас тебя никуда не водит? – спросил с улыбкой Саша.

Луша покраснела, но потом, на секунду задумавшись, сказала:

– Барин, а Влас может знать, он много где работал…

– Отлично! А когда Влас придет?

– Так сегодня вечером дрова привезти должен.

– Попроси его, пожалуйста, зайти ко мне поговорить. Не забудешь?

– Как можно, барин, – смутилась Луша.

Луша осталась сиротой в четырнадцать лет. Лидия привезла девочку из деревни и поручила ей обязанности горничной. Луша оказалась очень аккуратной и сметливой. Ей нравилось жить в доме, где царят мир и покой и никто не скандалит, и она очень старалась. В двадцать с небольшим лет Луша стала экономкой и горничной в одном лице. Кроме нее в семье Пушкиных работали приходящая кухарка, истопник Влас, одновременно отвечавший за мелкий ремонт, и прачка-поденщица. Луша была красивой голубоглазой девушкой с мягкими светлыми волосами, немного полноватой, но грациозной. Когда выяснилось, что недавно нанятый истопник проявляет к Луше навязчивое внимание, Аркадий предупредил его, что если он обидит эту девушку, то нормальной работы в Петербурге больше не найдет, и посодействуют в этом его, Аркадия, влиятельные пациенты. Он, конечно, блефовал, подсознательно чувствуя, что Влас не тот человек, к которому придется применять подобные меры. И, действительно, Влас объяснил, что намерения у него самые серьезные, они с Лушей после Пасхи собираются пожениться, а сейчас он занят зарабатыванием денег на свадьбу. Аркадий намек понял и рекомендовал его как хорошего истопника одному своему пациенту, жившему неподалеку. И теперь Влас носился по городу с огромной скоростью, стремясь своевременно выполнить все работы и заказы.

Вечером, когда Саша заканчивал переписывание своей части письма, в открытую дверь его комнаты постучали. В проеме стояла Луша, а за ней высокий коренастый человек лет тридцати. У него были грубые черты лица, выступающий подбородок и длинные черные волосы, которые он во время работы подвязывал кожаным ремешком. Его внешность можно было бы назвать угрожающей, если бы взгляд его огромных карих глаз не был столь открытым, а улыбка – по-детски доброй.

– Вот, Влас, молодой барин просил тебя позвать, что-то спросить у тебя хочет, – сказала Луша.

– Доброго вечера, – поздоровался Влас, выступая вперед и неловко кланяясь с высоты своего огромного роста.

– Здравствуй, Влас! Луша говорила, что ты много в каких местах работал, так ли это?

– Точно так, барин.

– А не знаешь ли ты, где находится Комендантская дача? Это за городом, я на карте Петербурга смотрел, но не нашел.

– Комендантская дача? Знаю, да, знаю. Дядя мой там работал, а я, было дело, помогал ему дрова заготавливать.

– А он тоже истопник?

– Не совсем. В сезон, когда народу много, работа там была. А зимой дачи больше пустуют, так он во флигеле жил, за домами приглядывал.

– А сейчас твой дядя где?

– Так уж года два как помер, – сказал Влас и перекрестился. – Добрый был человек, бессловесный. Каждый обидеть мог.

– Да, Влас, обижать – это просто, гораздо сложнее не обижать.

– Это вы верно заметили, барин.

– Влас, послушай, а ты можешь мне сказать, как попасть на эту Комендантскую дачу?

– Это в самом начале Коломяжской дороги.

– Так я не знаю, где эта Коломяжская дорога…

– Если отсюда добираться, то надо переехать через Троицкий мост и потом ехать все время прямо, никуда не сворачивая, где-то с полчаса. Потом за небольшим мостиком будет развилка, и там Коломяжская дорога уходит налево. Надо повернуть и проехать еще около версты. Где-то там слева от дороги эти дома и стоят.

Фрагмент карты Санкт-Петербурга образца 1832 года, где за мостом через Черную речку видна развилка Коломяжской и Торжецкой дорог

Саша очень обрадовался, что местонахождение Комендантской дачи удалось узнать от истопника, не выходя из дома.

– Спасибо тебе, Влас! Ты очень помог!

– Всегда раз услужить, барин. Только простите мне мое любопытство, но почему вас эта дача так интересует?

– Историю одну прочел, как двое господ поехали к Комендантской даче, чтобы там на дуэли друг из друга дух выбить. Мне интересно стало, почему они именно туда поехали, хотя, судя по всему, никто из них там не живет.

– Не знаю, барин, это место совсем обычное, таких много.

– А ты знаешь кого-нибудь из тех, кто там жил?

– Так я давно бывал, барин, не помню. Но люди там непростые, это точно. Вроде даже князь какой-то жил, все вечеринки устраивал. Барыня еще была, очень манерная, и так крикливо разговаривала, что хоть уши затыкай. Не то что ваша маменька, – сказал Влас, понизив голос.

Саша улыбнулся. Он единственный раз слышал, как кричит его мать, когда, никого не предупредив, уехал в гости и вернулся после полуночи. Правда, длилось это недолго, Лидия тут же бросилась обнимать и целовать сына, который вопреки ее мрачным догадкам оказался жив и здоров.

– Вы простите, барин, мне идти надо, я еще с печами не закончил.

– Да, да, иди, конечно, Влас! Еще раз спасибо!

* * *

Семья Веденяпиных поселилась по соседству с семьей Пушкиных, когда Саше было двенадцать лет. Муж, Валентин Павлович, служил в Министерстве финансов, а жена, Амалия Никандровна, давала уроки музыки. Их сын Миша был ровесником Саши. Кроме него в семье было еще две девочки: семилетняя Галочка и трехлетняя Дунечка.

Мальчики быстро подружились. Они оба любили музыку. Миша прекрасно играл на фортепиано и был, наверное, лучшим учеником у своей маменьки. А Саша под впечатлением от концерта скрипача-виртуоза уговорил родителей купить ему инструмент и найти преподавателя. Ни Аркадий, ни Лидия сами никогда не музицировали, но просьбу сына выполнили. Лидия, правда, втайне опасалась, что сын вскоре забросит скрипку, но он проявил твердость и через некоторое время научился играть весьма неплохо для своего возраста. Но если для Саши музыка была просто частью жизни, то Миша мечтал в будущем стать музыкантом, чем сильно огорчал своего отца, видевшего в сыне успешного чиновника. А в остальном Саша с Мишей были обычными мальчишками. Они часто ходили друг к другу в гости и устраивали игры с возней, беготней и перестановкой мебели. Но со временем шумные затеи ушли в прошлое. Мальчикам стали поручать посидеть с Мишиными сестренками или сводить их в парк или кондитерскую, отчего друзья смогли почувствовать себя почти совсем взрослыми. Это чувство усилилось, когда год назад их в первый раз пригласили играть на званом вечере. С тех пор такие приглашения периодически появлялись, но не так часто, как того хотелось Мише. Саша успокаивал друга, говорил, что первые шаги на пути к признанию не должны быть очень широкими, а то ноги разъедутся. Мальчики росли, общались, учились, музицировали. Веселый интеллектуал Саша и немного бесшабашный романтик Миша прекрасно ладили.

В понедельник после обеда Саша пришел к Веденяпиным. Горничная, открывшая ему дверь, сказала, что Миша дома. Саша разделся и хотел было пройти в гостиную, откуда доносились звуки фортепьяно. Но тут в коридор выбежала белокурая девочка лет восьми. В руке она держала веревочку с привязанной на конце бумажкой.

– Мими, Мими, лови!

Маленькая белая кошечка забавно подпрыгивала, пытаясь ухватить лапками ускользающую бумажку. Саша взял Мими на руки и погладил по спинке. Кошка довольно замурлыкала.

– Дунечка, в гостиной Миша играет? – спросил Саша.

– Нет, это у маменьки урок. А Миша у себя.

Саша отдал девочке ее пушистое сокровище и пошел в комнату Миши. Он застал друга за переписыванием нот. Миша был невысокий кудрявый блондин. Его красивое лицо с тонким прямым носом и изящным подбородком из-за немногочисленных веснушек казалось слегка простоватым. Но веснушки Мишу нисколько не расстраивали в отличие от сильно оттопыренных ушей, которые он прятал под прической.

– Это у тебя что? – поздоровавшись, спросил Саша, указывая на лежащий на столе нотный лист.

– Мазурка новая, очень неплохая, вчера дали. Надоело одно и то же играть.

– Срочно надо переписать или терпит?

– Наверное, потерпит, если ты пришел с чем-то важным, – улыбнулся Миша, откладывая перо. – Что случилось?

Саша уселся в кресло и коротко рассказал, как они с маменькой и ее братом читали документы о дуэли Пушкина. Миша внимательно слушал, изредка кивая, словно соглашаясь с другом.

– В общем, есть много причин говорить, что никакой дуэли у Пушкина не было, на самом деле его убили, – подытожил Саша.

– Да, про дуэль слышал, маменька с гостями обсуждала. Но я тебе на эту тему могу только одно сказать. Никогда не поверю, что человек, если он, конечно, не душевнобольной, добровольно встанет под чью-то пулю, если нет ни войны, ни какой-либо другой опасности для отечества или ближних.

– Так по-разному бывает. Вспомни дуэль из «Евгения Онегина». Ее участники – люди нормальные, но тем не менее пистолеты друг на друга подняли.

– Но ты же сам прекрасно понимаешь, что Онегин с Ленским просто не ведали, что творят, а нечистоплотный человек Зарецкий себе на забаву их провоцировал вместо того, чтобы попытаться помирить. В случае с Пушкиным все иначе. У него талант, известность, любимое дело, семья, в конце концов. И вот так вдруг он это все подставил под пулю? Не верю!

– Ну да, моя маменька примерно то же самое сказала, как только про дуэль услышала.

– Знаешь, я тебе честно признаюсь, мне много раз хотелось вызвать на дуэль или даже просто прибить Клюева, до того он мне надоел. Но в связи со всеми этими разговорами про Пушкина я подумал, что если этого провокатора таки пристрелю, то в историю войду не как выдающийся музыкант-виртуоз, а как душегуб, убийца человека, пусть даже такого неприятного. А если он меня случайно убьет? Тогда все, моя карьера закончится, едва начавшись, – сказал Миша.

– Действительно, никто не поспорит, что лучше быть великим поэтом, чем убийцей. А ты в историю можешь войти по-разному, но точно не как образец скромного человека, этот путь для тебя заказан, – засмеялся Саша.

Вадим Клюев был сыном коллеги Мишиного отца. Его жизненная установка, вероятно культивируемая в семье, была предельно проста: с подобострастием относиться к тем, кто выше по положению и достатку, а тех, кто стоит на более низких ступенях, не замечать или даже презирать. Но однажды эта стройная система дала сбой. Отец Миши, Валентин Павлович Веденяпин, был назначен на должность, на которую долгое время метил Клюев-старший. Произошло это потому, что в подразделение пришел новый начальник и оставил не у дел всех лизоблюдов своего предшественника. С того момента Вадим обрушился на Мишу, пытаясь на нем отыграться за, как ему казалось, незаслуженное унижение своего отца. Везде, где они встречались: на балах, званых вечерах, – Клюев говорил своему недругу всякие гадости, норовил даже ткнуть локтем в бок или больно наступить на ногу и наслаждался тем, что Миша в ответ ничего не может предпринять. Саша знал об этом, жалел своего товарища, но не мог придумать, как избавить его от внезапно свалившейся напасти.

– Саша, а ты пришел, чтобы просто рассказать про вашу догадку? – спросил Миша.

– Не только. Видишь ли, в этом так называемом «Дуэльном сборнике» среди явно подложных документов есть настоящий, а в придуманном рассказе о том, как все произошло, может быть что-то правдивое. Я хочу понять, что же на самом деле случилось с Пушкиным. Меня заинтересовал выбор места дуэли: это за городом, как сказано, роща возле Комендантской дачи. Я узнал, где это находится, и думаю посмотреть, что там такое. Только одному, если честно, как-то неуютно. Поехали вместе, а?

– Поехали. Погода вроде хорошая…

Пока Саша с Мишей одевались, за ними в три пары голубых глаз наблюдали Галочка, Дунечка и Мими, сидевшая на руках у последней.

– Вы куда собрались? – деловито спросила старшая девочка. – Маменька знает?

– Скажите маменьке, что мы прогуляемся и через пару часов вернемся. А завтра, если хотите, пойдем вместе в балаган представление смотреть и с горок кататься. Масленица же началась, – сказал Миша.

– Хотим! Хотим! – запрыгали девочки.

Беггров К. П. (1799–1875). «Ледяные горы на Адмиралтейской площади во время масленицы». 1830-е годы

* * *

На улице было тепло, дул несильный ветер. Солнце, пробивавшееся сквозь еще густые облака, светило уже почти по-весеннему и растапливало слежавшийся снег, из-за чего на дорогах образовывалась наледь. Саша поскользнулся и едва не упал рядом с парадной, Миша успел удержать его за воротник.

– Ты давай аккуратнее, не злоупотребляй тем, что твой папенька хирург и может тебя быстро починить.

– А ты не ехидничай и тоже под ноги смотри…

Друзья дошли до извозчичьей биржи, которая находилась возле Троицкого моста, и попросили стоявшего с краю пожилого извозчика отвезти их за город на Комендантскую дачу, обещав показать дорогу. Извозчик недоверчиво оглядел молодых людей и замотал головой:

– Простите, господа, далеко не поеду, особенно, если не знамо куда. По городу – пожалуйста, а за город не просите. И на Выборгскую сторону[67]67
  Выборгская сторона – одна из исторических частей Санкт-Петербурга, расположенная на правом берегу рек Нева и Большая Невка. Длительное время являлась промышленной окраиной города.


[Закрыть] я тоже не ездок.

– Архип, что случилось? – вмешался в разговор молодой румяный извозчик с соломенными волосами, торчавшими из-под шапки в разные стороны.

– Да вот, господа на какую-то дачу хотят поехать.

– Дорогу хорошо знаете? Покажете?

– Да. Платим в два конца и еще гривенник за смелость, – ответил Саша.

– Годится! Садитесь, господа!

– Ах, в два конца… – разочарованно протянул Архип, но молодой извозчик, усадив пассажиров, уже торжествующе смотрел на него со своих козел.

– Н-но! Поехали!

Лошадь споро бежала по подтаявшей рыхлой дороге. Была середина дня, прохожих на улице было мало. Навстречу изредка попадались груженые ломовые повозки, ехали в санях немногочисленные пассажиры. Проезжая через Троицкую площадь, друзья наблюдали, как там достраивается снежная крепость и возводятся деревянные помосты. Город готовился к масленичным гуляниям.

Беггров К. П. (1799–1875). «Вид зимнего Санкт-Петербурга. Большой театр». 1820-е годы

Когда миновали Александровский парк и проехали около полуверсты по Каменноостровскому проспекту, людей вокруг стало еще меньше.

– Это ты правильно сделал, что меня с собой взял, – сказал Миша. – Видишь, не каждый извозчик соглашается поехать зимой за город, а если бы ты один был, то уговорить было бы еще сложнее.

Саша кивнул.

– Но ты не думай, что я просто за компанию, мне самому интересно, что это за место такое, – продолжал Миша. – Послушай, любезный, – обратился он к вознице, – а вы со своими товарищами в трактире или там, где живете, новости всякие, слухи, события обсуждаете?

– Обсуждаем, барин, а что ж не обсуждать, – удивленно ответил извозчик.

– А не рассказывал ли кто, как возил за город господ, которые там друг друга из пистолетов постреляли? Это где-то с месяц назад было.

– Нет, барин, ничего такого не слыхал. Упаси господи в такую историю попасть. У нас вон у Кузьмы Мозгового пассажир прямо в санях помер. Так полиция потом Кузьму несколько дней под арестом держала, все расспрашивали что да как… Он потом говорил, что была у него шальная мысль – оставить тело где-нибудь в безлюдном месте, а может, даже и кошелек достать и уехать по-быстрому. Но не смог, в полицейский участок привез. Кузьму потом отпустили. Полиция нашла родственников того барина, которые подтвердили, что ничего не пропало. А врачи специальные, которые по внутренностям покойника причину смерти называют, сказали, что с тем господином такая хворь приключилась, от которой в одну минуту умирают и сделать ничего нельзя.

– Молодец ваш Кузьма, – похвалил Саша. – Если бы он в полицию не пошел, то родственникам долго бы пришлось покойника разыскивать. А могли и вообще не найти.

– И то правда, что молодец. По мне лучше пару дней в участке просидеть, чем всю оставшуюся жизнь совестью мучиться. А если бы дознались, что именно Кузьма покойника бросил, то его и в убийстве могли обвинить, а за это точно кандалы да каторга.

– А вот если бы ты видел, как твоего пассажира подстрелил пассажир другого извозчика, ты бы пошел в полицию? – спросил Миша.

– Знамо дело, пошел бы. И того извозчика с собой бы взял. А то господа разные бывают, сами натворят, а на нас, простых людей, потом свалят. Только, если бы с кем из нас такое на самом деле случилось, шум бы по всему городу стоял, по всем трактирам, а я эту историю от вас от первых слышу. Что хоть за господа стрельбу устроили? Военные? Может, пьяные были?

– Один военный, а второй известный поэт Пушкин. Знаешь такого?

– Знаю! Ловко писал! «Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок»! – продекламировал возница.

– Так ты грамотный, да? – спросил Саша.

– Ну да, в нашем деле, если неграмотный, тебе одна дорога – в ломовики, и будешь кататься от мануфактуры до магазина и обратно или камни на стройку возить. А если с людьми хочешь ездить, то будь добр разбирать адреса, названия улиц, вывески. Мне это больше по душе: среди пассажиров и барыни нарядные попадаются, духами пахнут. Да и на чай, бывает, дают…

– А ты и книжки читаешь, не только вывески?

– Нам Филипп Митрофанович читает, он кто-то вроде коменданта у нас в казарме. Очень уважаемый человек, на войне был, ногу потерял. Помогает нашему брату по мере сил, у него даже деньги можно на сохранение оставить и не бояться, что пропадут. А по вечерам он чтение вслух устраивает для желающих, где-то журналы свежие достает, книги разные. Бывает, правда, иногда скучное что-то, но Пушкин мне нравится. Вот недавно про Гринева и Швабрина читали, «Капитанская дочка» называется. Так нашлись такие, кто с ночной работы подменялся книжку послушать вместо того, чтобы подгулявших господ по домам разводить, а это, между прочим, хороший заработок.

За очередным мостом по обе стороны дороги потянулись заснеженные сады и огороды. Изредка попадались дачные дома.

– Саша, а ты уверен, что Комендантская дача не вот эта и не та, которая осталась позади? – спросил Миша.

– Уверен. Комендантская дача находится за развилкой дорог, а мы до нее еще не доехали. Но, скорее всего, она ничем не примечательна, и дело состоит не в том, где она находится, а в том, кто там живет.

– Так мы же об этом не сможем узнать.

– Согласен. Но давай все же доедем и посмотрим.

– Послушайте, господа, так выходит, что Пушкин не сам умер, а застрелили его? – заинтересовался извозчик.

– В городе ходит по рукам один рукописный документ. В нем говорится, что Пушкин поссорился с одним офицером, потому что тот к его жене приставал, и устроил дуэль возле той самой Комендантской дачи, куда мы сейчас едем. В том документе также написано, что оба дуэлянта приехали на место на извозчиках, а потом эти извозчики их, раненных, по домам развезли. Пушкин от раны умер, а офицер жив остался, и его вроде как судить должны. А ты нам сказал, что ничего подобного не слышал. Получается, или неправда в документе написана, или извозчики, которые там были, почему-то промолчали, – ответил Саша.

– Скорее первое, потому что извозчики, как я понял, молчать не любят, – предположил Миша.

– Скажи, пожалуйста, – обратился к вознице Саша, – а за последнее время с самими извозчиками никаких серьезных происшествий не случалось? Не находили ли кого убитым?

– Господь с вами, барин, вроде, не знаю такого, – закрестился возница, – По мелочи всякое бывает, это да. Архип вот недавно кого-то отвез на Выборгскую сторону, а по пути назад его ограбили, всю дневную выручку отняли. Теперь он во всякие сомнительные места ездить боится, потому и вам отказал. Еще, я слыхал, между нашими большая драка недавно была с поножовщиной в одном трактире на Лиговском. Но там, как говорили, по пьяному делу все случилось и живы все остались. И аварии бывают, но я не слышал, чтобы до смерти кто убился. Было дело: у одного новенького сани на повороте опрокинулись, так повезло ему, что без пассажиров был и только руку сломал, потому что сзади другой экипаж ехал и еле-еле успел остановиться, чтобы его не затоптать.

– Н-да, чего только не случается, – протянул Миша.

Проехав еще немного, они увидели справа от дороги несколько занесенных снегом оранжерей, а слева тянулся лесопарк.

– Смотри, Саша, по-моему, подходящее место для дуэли: народу никого, можно спрятаться между строениями или углубиться в парк по любой из аллей, где снег укатан.

– Для дуэли здесь действительно удобные места, да и проехали мы таких уже немало. Но вот для того, что на самом деле произошло с Пушкиным, почему-то лучше всего подошел ельник возле Комендантской дачи.

– Но в ельнике же деревья очень часто растут. Там трудно найти площадку, чтобы разметить барьеры, практически невозможно.

– Так я о том же и толкую.

Чем дальше они отъезжали от города, тем реже встречались дачи. По обе стороны от дороги виднелись небольшие деревни, перемежаемые заснеженными полями и перелесками. Доехав до развилки, они повернули налево и проехали через какое-то достаточно большое село. Когда дома закончились, слева потянулся лес, а справа были поля.

– Вот она, эта дача, за деревьями, – сказал Саша. – Останови, пожалуйста, – попросил он возницу, когда они поравнялись с видневшимися в глубине леса домами, окруженными невысоким забором.

– На даче живут, – обратил внимание Миша. – Смотри: дорожку хоть и припорошило, но видно, что по ней не так давно ездили.

– Здесь-то ездили, а в лесу, куда ни сверни, везде снегу по колено.

– Ну да, и в поле то же самое.

– Для дуэли нужно было расчистить место в двадцать шагов в длину. Предположим, что в этом лесу недалеко отсюда есть поляна, где можно такое расстояние отмерить. Но ее надо сначала найти, а для этого придется ходить по сугробам. Да и чем эту дорожку расчищать? Ногами вытаптывать? – размышлял Саша.

– Знаешь, похоже, ты начитался не сказок Пушкина, а сказок про Пушкина. Быть может, Пушкин умер своей смертью, а эту дуэль и все, что с ней связано, придумали для развлечения публики бездарные сочинители? – предположил Миша.

– Возможно, ты и прав. Но что-то же побудило их написать, что дуэль была именно здесь, а не где-то еще. Чем-то это место все же примечательно.

– Да ничем особенным. Это просто дача, окруженная лесом. Рядом поля и огороды. До ближайшей деревни около версты. Все в снегу, и никого вокруг. А тот, кто сказку про дуэль сочинил, сидит на этой даче и смеется над нами.

– Ладно, поехали домой. Поворачивай обратно, – сказал Саша извозчику.

На обратном пути они молчали. Саша углубился в размышления. Он чувствовал: то место, где они побывали, каким-то образом может быть связано со смертью Пушкина, но как именно, не понимал, и это его печалило. Саша вновь и вновь оглядывал окрестности, пытаясь разгадать эту загадку: «Дача, лес, деревья, снег, сугробы, там не стреляются… Недалеко от города, но людей нет. Других дач рядом нет. До ближайшей деревни около версты. Удобное место. Для чего удобное? А если автор письма на этой даче живет, то зачем ему к себе внимание привлекать? Не понимаю…»

– Послушайте, господа, – прервал молчание возница, – вы спрашивали про происшествия с извозчиками. Я вспомнил. У нас тут где-то с месяц назад Селиван Коротков пропал.

– Как пропал? На работу не вышел? – удивился Миша.

– Нет, исчез вместе с лошадью и санями. Утром уехал на биржу, а вечером не вернулся.

– И что, до сих пор не нашелся?

– Нет, господа, не нашелся. Вещи все остались. И даже деньги у Филиппа Митрофановича в целости.

– А когда это случилось? – спросил Саша.

– Так я же сказал: месяц прошел, может, больше.

– Тебе может показаться странным, что я спрашиваю, но постарайся, пожалуйста, вспомнить, в какой именно день это случилось, ну, хотя бы приблизительно. Вдруг тогда какая погода необычная была, или праздник, или еще какое событие…

– Знаете, барин, у нас один день на другой похож, так сразу не вспомню.

– Ну, попробуй все-таки, а? Это может быть важно, – настаивал Саша.

– Хорошо.

Возница на некоторое время задумался.

– Вот смотрите, барин, значит, когда Селиван пропал, на следующий день хозяин искать его начал, всех расспрашивал, кто его мог где-либо видеть. Но выяснилось только, что в тот трактир, где он обычно обедал, Селиван накануне не заходил. Решили тогда, что он повез пассажира куда-от далеко и завтра вернется. Хотя так у нас не принято: в дальние поездки ездят с ведома хозяина, да и на санях долго не просидишь, особенно если погода плохая, возок обычно запрягают. А на следующий день я сам уехал в Ораниенбаум[68]68
  Ораниенбаум – ныне город Ломоносов Ленинградской области.


[Закрыть]: надо было барина одного отвезти то ли на свадьбу, то ли на юбилей. Вообще-то Ибрагим должен был туда ехать, но он захворал, и вместо него меня послали. Выехали мы еще затемно, чтобы тот барин к празднику успел. И это была суббота. А когда я в воскресенье вечером приехал, то говорили, что вот, мол, Фрол вернулся, а Селивана так и нет.

– То есть получается, что если Селиван пропал за два дня до того, как ты поехал в Ораниенбаум, то случилось это в четверг, – сказал Саша.

– Выходит, что так, барин.

– А в какой день Пушкин на дуэли стрелялся? – спросил Миша.

– Написано, что в среду вечером это было, 27 января.

Миша вздохнул.

– Значит, исчезновение извозчика и смерть Пушкина никак не связаны…

Саша покачал головой.

– Это можно было бы утверждать наверняка, если бы Селиван исчез до дуэли, например, во вторник или в понедельник. А так, если эти два события произошли на одной и той же неделе, то между ними все же может быть связь. Послушай, Фрол, – обратился Саша к извозчику, – а что за человек этот Селиван?

– Я его почти не знал, мало с ним разговаривал. Лет ему, наверное, за тридцать, хотя, может, и меньше, с бородой все старше кажутся. Спокойный такой, ни в какие ссоры не лез, а если его задевали, молчал, но таким взглядом смотрел, что с ним предпочитали не связываться. Книжки любил, Филиппа Митрофановича часто слушал, как тот читает.

– А Селиван пьющий был? – спросил Миша.

– Да, выпивал, но пьяным я его никогда не видел.

Повисла пауза. Потом Саша сказал, как бы рассуждая:

– Если человек не глуп и не пьяница, то по дурному делу он не пропадет. Здесь какой-то особый случай. Быть может, Селиван увидел или узнал нечто, побудившее кого-то от него избавиться…

После этих слов Фрол как-то сник и вжался в козлы. Ему стало не по себе, приятная до того момента поездка вдруг показалась зловещей. Он всегда жил легко, с непреклонной верой в свою счастливую звезду, в то, что беды и неприятности, обильно валившиеся на других, его, Фрола, никогда не коснутся. Ничего плохого он не хотел не то что запоминать, но даже замечать. При этом беззлобно подсмеивался над своими незадачливыми товарищами, в частности, над трусоватым Архипом, которого ограбили на Выборгской, и в то же время чувствовал некоторое превосходство над теми, кто плохо управлялся с лошадьми или напивался до буйного состояния. И вот один почти забытый случай, переосмысленный в разговоре с юными пассажирами, заставил Фрола усомниться в своей неуязвимости. Он вдруг понял, что исчезнувший загадочным образом Селиван Коротков, которого, скорее всего, уже нет в живых, ничем не заслужил своей страшной участи. И Фролу стало казаться, что с ним самим в любой момент может произойти что-то роковое и непоправимое, и при этом будет совершенно неважно, что он умен, ловок и много в чем превосходит других людей.

Перемена в настроении извозчика не укрылась от глаз Саши.

– Фрол, что случилось? – спросил он.

– Знаете, барин, я тут подумал, что на месте Селивана мог быть кто угодно, и я тоже, мы ведь в тот день вместе на биржу выезжали. И тогда бы мы с вами сейчас не разговаривали…

– Да что ты такое говоришь! У тебя своя жизнь, а у Селивана своя. Каждый делал и делает то, что следует делать именно ему. Так что успокойся и не придумывай никаких глупостей. Ты прав в том, что опасности в нашей жизни действительно существуют. Однако ты умный человек и прекрасно знаешь, когда и что следует сказать, а когда промолчать, а также что не надо против совести ходить. Ты же читал про Гринева…

– Так-то оно так, барин, но вот случай какой произойдет, как с Селиваном, и все тогда…

– Да не бывает никаких случаев! Моя маменька говорит, что все, что с нами происходит, нужно, чтобы мы смогли исполнить то, что нам подобает. Вопрос только, хотим мы того или нет.

– Умная у вас маменька, – сказал Фрол. Слова Саши его немного успокоили.

Возница привез друзей на Сергиевскую к дому, где жили Пушкины. Расплачиваясь, Саша оставил ему щедрые чаевые.

– Спасибо тебе, Фрол, – поблагодарил он. – Только ты лучше никому не рассказывай, куда мы сегодня ездили и о чем беседовали.

– Так понял, барин, не дурак. Вам спасибо. Ежели что, то я обычно стою на той бирже у Троицкого моста.

– Буду иметь в виду. А еще я маменьке расскажу, что в извозчичьей казарме Пушкина читают, ей приятно будет это знать.

Фрол улыбнулся и щелкнул вожжами.

* * *

Когда дома у Пушкиных Саша и Миша пили вместе с Лидией чай и рассказывали ей о своей поездке, приехала Катя Хазова. Стремительно влетев в комнату, она затараторила:

– Маменька заболела, просила меня забрать папку и отвезти к Синявским. Я вам еще один документ привезла, они в пятницу прислали, но его можно не возвращать, мы с маменькой для вас переписали.

– Катенька, задержись немного, давай чаю попьем, – уговаривала Лидия. – Что случилось с маменькой?

– Мигрень ужасная, второй день не отпускает.

– Здравствуй, Катя! – крикнул Саша.

– Ой, простите, совсем засуетилась. Здравствуйте!

Катя кивнула Мише, потрепала за плечо Сашу и села за стол. Это была милая двадцатилетняя барышня, очень похожая на свою мать, Елизавету Степановну. Она так же быстро говорила и активно жестикулировала, но во всем ее облике чувствовалась какая-то незащищенность, ранимость. Глаза у нее были, как у отца, большие и немного грустные. От поклонников Катя не знала отбоя, но, опасаясь стать красивым приложением к своему богатому приданому, всех их она держала на почтительном расстоянии. Родители это понимали и не торопили дочь с выбором.