Текст книги "Первый удар"

Глава 6

Первым чувством, которое я научилась заново ощущать, была пустота. Тоскливая, всеобъемлющая, практически бесконечная. А еще одиночество – бескрайнее, как мертвое море, такое же безжизненное и серое. Казалось, не было ничего в целом мире, кроме выматывающей пустоты и серого одиночества. Ни голосов, ни звуков, ни запахов, ни даже движения.

Пусто… все вокруг было пусто.

Даже в моей собственной душе. Как будто кто-то заживо высасывал ее целыми столетиями. Жадно пил, как голодный вурдалак, постепенно опустошая кажущиеся бесконечными резервы. И больше не было сил, чтобы отталкивать от себя его длинные лапы. Не было сил, чтобы вырваться из опутавшей мое гигантское тело паутины. Даже двинуться уже невозможно, потому что руки связаны прочными веревками. И ноги намертво вмерзли в какую-то ледяную плиту.

А она тоже забирает мои силы.

И тоже пьет мою душу.

Сверху, снизу, со всех сторон… как тесная клетка, из которой не получается вырваться. Уже много и много лет.

За то время, что я томлюсь в этой темнице, льющееся откуда-то издалека живительное тепло почти иссякло. Кажется, ему больше не удается добраться до моего уснувшего разума. Кажется, рядом есть кто-то еще, совсем недалеко, и я даже знаю, что когда-то мы были неразделимы, но теперь этот молчаливый друг отошел в сторону. Сейчас у него были не менее серьезные трудности. Он точно так же старался выжить в обрушившейся на нас паутине, и я не знаю, могу ли снова на него рассчитывать.

Пусто.

И холодно вокруг.

Ни единой живой искорки больше рядом не осталось.

А ведь когда-то… я уже почти не помню когда… их было так много, что душа ликовала, глядя на то, как мое тело бурлит многообразием жизни. В ней были искры побольше, поважнее, которые всегда хорошо мне служили. Были совсем маленькие, которые не сознавали, что живут не в пустоте, а на моем массивном теле. Были такие крохотные, что даже острое зрение охотящегося ястреба не способно их рассмотреть.

А были еще и такие, на которых мне смотреть не хотелось.

Когда-то давно их, наверное, вообще не существовало. Когда-то я и подумать не могла, что это станет проблемой. Но со временем… через сотни… десятки сотен лет… их постепенно становилось все больше. Темные пятнышки. Крохотные родинки. Некрасивые и уродливые отметины. Медленно расползающаяся зараза, с которой я просто не знаю, как бороться.

Но кто это?

Что это?

Мой древний разум не знает ответа. И мои помощники лишь успевают сдерживать распространение этих пятен, не давая им захватить еще живые участки. Однако потом пятен оказывается все больше. Так внезапно, что мне становится больно. Это как взрыв. Как извержение вулкана, от которого содрогается вся подвластная мне земля.

Что-то происходит вокруг…

Что-то причиняет мне эту боль. Что-то новое. Что-то, чего еще никогда не было. А следом за болью приходит слабость. Сначала несильная, небольшая, которую можно терпеть и на которую можно надеяться, что пройдет. Я даже думаю, что все-таки справлюсь, со временем одолев свою неожиданную немощь. Но потом боль возвращается с новой силой.

И снова… и снова…

Целых шесть раз кто-то пронзает мое тело острыми шипами, разрубая его на части. И шесть раз моя слабость отвоевывает вместе с темнотой все большее пространство. Каждый раз я дрожу от боли, пытаясь от нее избавиться и вырвать пронзившие тело колья, но тщетно. Они слишком глубоко сидят. И слишком быстро отбирают мои силы, отдавая их куда-то вдаль. В сторону. Туда, куда мой взор, заслоненный верным другом, уже не может достать.

Долгое затмение спустилось на мой смятенный разум. Глубокая скорбь заполнила мое сердце. Слабость затуманила мои мысли. И лишь надежда еще теплится в самой глубине порабощенного сознания.

Мое тело надежно сковали невидимые путы. Его обнажили, бесстыдно рассмотрели, местами вскрыли и впустили внутрь болезненные отростки. Мне больно. Мне снова больно. Но даже мои верные помощники не способны унять эту дикую боль. Они погибают один за другим, постепенно уступая место расширяющемуся темному пятну. Черная клякса съедает их преданные души, разрушает тела, коверкает и уродует то, что было создано когда-то с любовью и заботой.

Мне больно снова – уже от мысли, что мои создания бессильны что-либо изменить. А потом боль становится еще сильнее, потому что в этот трудный момент мой друг внезапно отнимает свою надежную руку и лишает своей поддержки.

Мне больно…

Мне очень больно и одиноко…

Это как предательство после стольких лет тесной дружбы.

Но потом становится еще хуже, потому что я вижу, как темные пятна набрасываются на него с еще большим ожесточением и рвут его тело так же жадно, как и мое. Мы оба стоим, шатаясь от слабости и изнеможения. Я падаю. Молю. Но он просто не может больше держать меня за руку. Не способен защитить от этой напасти. Просто потому, что его она успела поразить первой. И потому, что он, молчаливо храбрясь, уже много времени сдерживал ее в одиночестве. Не выдав себя ни единым стоном. До тех пор, пока его тело не разбили наконец на части и не сковали могучую волю древними заклятиями.

И вот я плачу, тихо умирая в каменной темнице.

Плачу горько и безнадежно, не видя того, что творится на моей земле.

Мне больно от мысли, что больше некому меня защитить. Никого не осталось из тех, кто был мне прежде верен. Никого, кто был когда-то жив. Да, мне больно сознавать, что тот, кому я когда-то поверила, предал меня, впустив сюда чужаков. И больно думать, что мой единственный друг верил ему тоже. Мы оба верили, долго, терпеливо. До тех пор, пока не стало слишком поздно. И до тех пор, пока наши разумы не поглотила без остатка серая мгла…

И вот я снова живу. Снова дышу и чувствую силы. Снова смотрю на восходы и закаты, одновременно ощущая странную тревогу.

Я живу. Это правда. Только уже в другом теле. Я снова стою на границе нерушимой скалой, твердо зная, что в моей власти повелевать земными недрами.

Я вижу, как с востока бегут в нашу сторону волны далекого серого моря. Я вижу, как за ними, старательно прячась, идут и другие враги. Я знаю, что они сильны и что времени у меня совсем немного. Но не могу отступить, потому что за мной стоит верная подруга, без которой я никуда и никогда не уйду.

Она нежная, моя верная и вечная соседка. Очень ранимая, трепетная, неповторимая. Она всегда была со мной. Долгие, долгие тысячелетия. И я не отступлю, оставляя ее в одиночестве, лишь потому, что показавшийся впереди враг выглядит сильнее.

Я знаю, что когда-то мы ошиблись, решив, что сможем выстоять против него в одиночку. Знаю, что это был неверный ход, и теперь боги накажут нас за ошибку. Помню, как долго мы оба противились Их воле. И помню причину, по которой мы все же решили идти до конца.

А теперь – расплата.

За гордыню. За неведение. За сомнения.

Расплата за несколько веков обманчиво приятного ощущения независимости. Расплата за неверность. За отказ. За высокомерие. Да только теперь поздно возвращаться: одна Игра закончена, а следом за ней сразу идет другая. Та, в которой нам с подругой больше нет места. И та, в которой нам уже не удастся занять третью сторону.

И именно это – расплата…

А потом я больше не могу сдерживать грызущую мое тело боль. Не могу больше слышать, как стонет и плачет от боли моя верная подруга. Не могу видеть, как кромсают ее на части чужие руки. И не могу смириться с тем, что ее прекрасное тело гибнет под напором сотен и тысяч смертей.

Она жива, пока в ней есть жизнь.

Точно так же, как жив я, пока у меня есть силы.

Она очень сильная, моя верная соседка. Но и слабая, потому что больше некому ее защитить.

Я в бессильной ярости смотрю, как страшно наказание за наш общий грех. И в ярости крошу прочные скалы, не дающие моему духу вырваться на свободу. Но тщетно. Все мои усилия тщетны, потому что враг подобрался слишком близко. И потому, что он наконец готов нанести решительный удар.

Безумная боль взрывает меня изнутри, дробя некогда могучее тело на тысячи осколков и в считанные мгновения разрушая все то, что создавалось целыми тысячелетиями. Агония заставляет меня содрогаться до основания, вынуждает пошатнуться, просесть, отпустить руку той, которая так верила в мою стойкость. Она вырывает дикий крик из недр моего гибнущего тела. И она же заставляет меня сделать то единственное, что еще оставалось – уснуть. Надолго. На многие века. Замкнуть свой истерзанный разум в глубине искалеченного тела. Сохранить его ценой изуродованных склонов. Спрятать за бесформенными нагромождениями скал. Забыть о жизни. Забыть обо всем. Умереть и застыть черной глыбой оплавленного камня. Забыть про НЕЕ, про врага, про предательство… и сохранить вместо себя лишь одно. Надежду. Слабую, тусклую, умирающую с каждым непрожитым годом. Почти угасшую надежду на то, что однажды кто-то услышит мои мольбы…

В лагерь мы вернулись лишь к полудню. Взбудораженные, сжавшиеся в один сплошной комок нервов. Ничего и никого не замечая, ворвались внутрь, напрочь снеся хлипкое ограждение на воротах. Промчались мимо рейзеров стремительным ураганом. Напугали тех, кто едва не попал под копыта бешено хрипящего шейри. Гигантским прыжком перепрыгнули сразу через несколько палаток. Растоптали чей-то костер. Услышали вслед гневно-удивленные крики, но, не остановившись даже на мгновение, вихрем промчались дальше. В сторону трепещущего на ветру белого флага со старательно выведенным каким-то провидцем шестилистником. Возле которого хрипящий от натуги Лин резко затормозил, уверенно зашел внутрь палатки, едва не порвав входной клапан плечом. Смирено опустился на колени, позволяя мне рухнуть на застеленный коврами пол. А потом лишь следил за тем, как я, шатаясь на подгибающихся ногах, плетусь к не разобранной с вечера постели, грубо срывая с себя перепачканные доспехи.

– ГАЙ! – зарычали снаружи сразу четыре бешеных голоса. – ГАЙ, ты где мотался?! Где вы пропадали ТАК ДОЛГО?!

Я отшвырнула шлем, на котором еще не успели высохнуть слезы, содрала маску и, чуть не оборвав зачарованную Деем занавесь, буквально рухнула на низкий лежак, забившись под одеяло, как зашуганный ребенок.

Плохо… боже, как мне было плохо! Я только с полчаса, как сумела открыть глаза и прийти в себя после двойного видения. Каждое из них обрушилось на мои плечи и заставило буквально выть, катаясь по земле в тщетной попытке избавиться от всеобъемлющих, чудовищных по силе, но совершенно не моих эмоций, которые проклятые Знаки пронесли с собой сквозь века и без предупреждения свалили на мой измученный разум.

Думаю, все окрестные горы должны были вздрогнуть от моего крика. У Серых котов до сих пор дыбом стояла шерсть. На Лине лица не было, когда он с плачем поднимал меня с земли. А из ноздрей повалили огненные искры, едва он только взглянул на растерянных, недоумевающих, откровенно испуганных хранителей.

Я не слышала, что сказал им взбешенный демон, прежде чем забрать меня с собой. Мне было слишком плохо, чтобы обращать на это внимание. Хотелось только одного – забиться в какую-нибудь щель, свернуться клубком и замереть, мечтая о том, что когда-нибудь терзающая меня боль хоть немного утихнет.

Теперь я знала, почему так вышло и почему Печати держались на месте ТАК долго. Теперь я хорошо понимала, почему из Гор ушла жизнь. Я помнила все, что когда-то переживали эти брошенные и преданные земли. И чувствовала, как медленно и неуклонно умирала Долина, не получив от них ни поддержки, ни помощи.

Я знала теперь, чего же именно им так не хватало: Ишты… нового, дарующего жизнь Ишты, без которого Во-Аллар просто не мог существовать. После темного мага, предавшего свой Знак, здесь очень долго не было никого, кто мог бы остановить эту бесконечную агонию. Печати сначала уничтожили Горы, прежде чем взяться за Фарлион. Жрец отлично знал, что делал, когда уродовал эти склоны. И когда силой своей, уворованной из этого древнего места, прорубал в толще гигантской скалы прямую, как стрела, Айдову Расщелину.

Благодаря ей Горы едва не рассыпались прахом. Все ущелье, по сути, представляло собой огромную Печать. Оно день за днем с ужасающей скоростью высасывало из Гор силы. И год за годом превращало их в мертвые, никому не нужные, брошенные, отверженные всеми земли.

И в конце концов Горы погибли. Они почти умерли, перестав быть тем шестым разумом, на котором держался стержень этого мира, и который так трепетно, так долго и надежно поддерживал остальные пять частей. Горы всегда были самыми могучими. Мудрыми. И когда их не стало, остальной мир начал быстро сдавать свои позиции. Сначала – Степи, которых вынудили признать нового Хозяина. Потом – Подземелья, которые теперь были наводнены Тварями до самого потолка. За ними – Долина, которой лишь немного оставалось до полного падения. И наконец, Равнина, которая, благодаря Валлиону, все еще пыталась сопротивляться.

Не знаю, что происходит сейчас с морями и Пустыней, но Риа говорила, что Морскому Хозяину, если он еще жив, нет дела до того, что творится на земле. А Пустыня, хоть и находится близко к Степи, далеко не так привлекательна, как лежащая за Горами Равнина. Хотя, конечно, когда Жрец заберет ее под свою руку, то и Пустыня не окажется забытой.

Я не знаю, как мне удалось выкарабкаться из этой бездны одиночества и отчаяния. Не знаю, что помогло удержаться на плаву, когда волны чужой боли так и норовили захлестнуть с головой. Понятия не имею, как вообще оттуда выплыла, но сейчас мне хотелось лишь одного – чтобы меня оставили наконец в покое. На час, на день, на век… что угодно, только бы больше не чувствовать ничего вообще.

– Гай! – сердито рявкнул за шторой Ас и тут же ругнулся, налетев на грозно подскочившего, угрожающе встопорщившего шерсть шейри. – Лин! Да чтоб тебя… Гай, где ты есть?! Обещал же, что с рассветом вернешься! Ты что, научился нам лгать?!

Когда штора раздраженно отдернулась, явив перекошенное от гнева лицо брата, я смогла только отвернуться и закрыть глаза, дожидаясь серьезной выволочки. Но Ас внезапно осекся, а затем присел на корточки и осторожно тронул меня за плечо.

– Гайдэ?

Я съежилась, страшась, что даже это прикосновение принесет с собой недавнюю боль, но потом ощутила ласковые руки на плечах, живое тепло человеческого тела и, не выдержав, крепко прижалась, спрятав лицо у него на груди и тихо, безнадежно расплакавшись.

– Гайдэ, ты что?! – опешил брат, когда я содрогнулась всем телом. – Тебя поранили? Задели? Что-то случилось?!

Снаружи кто-то завопил, попытавшись прорваться внутрь следом за братом, но тут же нарвался на шипение разъяренного демона и два десятка острых когтей, располосовавших землю в опасной близости от чужих сапог. Я не стала останавливать Лина: сейчас мне, как никогда, были нужны тишина и покой. А еще – время, чтобы принять все как есть и, смирившись с неизбежным, понять, что делать дальше.

Поэтому я не стала. И поэтому даже не дернулась, когда Ас, на мгновение выйдя в холл, злым голосом рявкнул, что своими руками удавит первого, кто только сунет сюда свою наглую морду, а затем так же зло велел, чтобы в палатку не пускали никого, даже если вдруг пожалует сам Аллар. Потом вернулся, резко задернул штору, бережно меня обнял снова и осторожно коснулся губами лба.

– Сестренка?

Я молча протянула левую руку и показала четыре мягко мерцающих на коже лепестка: белый, зеленый, синий и красно-коричневый. Мерцающих потому, что, как оказалось, тесно связанные друг с другом Долина и Горы не пожелали принимать Ишту поодиночке.

– О Лойн! – задохнулся Ас, поняв, ЧТО ИМЕННО видит. – Гайдэ, да как же это?!

– Четыре из шести, Ас, – мертвым голосом сказала я. – Равнина, Лес, Долина и Горы… Я хотела им всего лишь показать, что уже имею достаточно Знаков, чтобы избегать появления новых, а вместо этого… За что, Ас? И почему именно я?!

На его лице отразилось искреннее потрясение.

– Тебя признали четыре Знака! Но так не бывает! Обычно один… когда-то давно было два, но четыре?! Гайдэ, что с тобой происходит?!

Я горько усмехнулась.

– Ты мне скажи, брат.

– Я не знаю, – пораженно признался он. – Смертным не дано вынести так много! Два Знака… за раз… когда у тебя и свои-то еще не освоены… Это просто невозможно… но как ты могла согласиться?!

– А я и не соглашалась, – прошептала я. – Ты же знаешь: ненавижу, когда меня не спрашивают. Мне просто стало их жаль – этих гордых котов, которые не смогли уберечь самое дорогое. Нет ничего хуже, чем смотреть, как умирает твой дом, как гибнут посаженные тобой деревья, горят старые бревна, трещит и рушится от жара крыша… Как с криком мечутся над огнем ласточки, потому что где-то там у них осталось гнездо… Это страшно, Ас. Страшно, когда умирает надежда. И мне захотелось хоть чем-то помочь. Но я не думала, что Знак воспримет это как разрешение. И не думала, что он принесет с собой СТОЛЬКО боли! АС! Я едва не умерла вместе с ними! Я прожила все эпохи, которые прожили без Ишты они! Я слышала, как кричали Горы, когда сюда пришел темный маг! Я видела, как умирала Долина, когда он ставил на нее свои проклятые Печати! Это они убивали жизнь в этих землях! Из-за них мне было так тяжело в Вольнице! Они тянули мои силы еще оттуда! А когда их не стало, Горы решили попробовать проснуться… и Долину за собой потянули… потому что связаны… все они между собой тесно связаны… И я не знаю, как теперь буду спать, если даже наяву готова видеть жуткие кошмары. Они ведь не оставят меня в покое. Никогда…

– Тсс, – прошептал брат, баюкая меня, как ребенка. – Раз тебя приняли Горы, то все не так плохо, как кажется. Раз на тебя откликнулась Долина, значит, она чувствует, что в тебе есть что-то особенное. Признаться, я ждал этого давно, еще после последней Печати. И полагал, что в благодарность за них Харон тебя признает… как признала Ишту твоя поляна.

– Скоро весь Харон станет похож на Эйирэ, – невольно вздрогнула я. – Он станет таким, каким был в те времена, когда Долина принадлежала эарам.

– Откуда ты знаешь?

Я горько рассмеялась.

– А ты не понял?

– Нет.

– Я ведь рассказывала тебе о Ли-Кхкеоле. Говорила про Эриол и про Обмен душ. Неужели ты так и не понял, ЧТО это на самом деле за ритуал?!

Ас слегка отодвинулся и недоуменно посмотрел. На что я покачала головой, вынула у него из-за пояса нож и без замаха полоснула себя по запястью.

– Гайдэ!

– Видишь? – Я бестрепетно поднесла к его лицу совершенно невредимую руку, на которой вместо пореза осталась лишь небольшая розовая полоска. Ни крови, ни раны. А я ударила хорошо, сильно. Если бы могла, пропорола бы предплечье насквозь, но не вышло – моя кожа лишь упруго прогнулась и нахально оттолкнула клинок. И только легкий, быстро исчезающий след напоминал о том, что я вообще пыталась заниматься членовредительством. – Понимаешь теперь, в чем дело?

– Твоя кожа…

– Она почти такая же белая, как у эаров, брат, – сухо сказала я. – И она очень прочная. Ее больше нельзя порезать или просто проткнуть. Сначала я думала, что это ваш браслет так повлиял. Потом решила, что худоба – это из-за постоянных тренировок. Что мои возросшие силы – просто результат тяжелых нагрузок. Но после того, как я сумела обогнать кахгара, у меня появились сильные сомнения. Ты помнишь, что со мной творилось возле алтарей? Помнишь, я говорила, что все время вижу лица эаров? Помнишь, как я научилась их языку? И как вообще узнала язык Валлиона, который вы зовете всеобщим? Помнишь, как легко меня принял браслет? С какой легкостью я получила свои первые Знаки? Согласись, это странно. Тем более для человека, который только день пробыл в вашем необычном мире. И это еще более странно, если вспомнить, что именно эары были последними настоящими Хозяевами.

У Аса внезапно расширились глаза.

– Ли-Кхкеол сказал, что закончил обряд полностью, – тихо уронила я, мрачно глядя на свою руку. – В результате из меня должен был получиться… еще один эар. Наверное. Он не открыл мне правды о том, что это за заклятие. Но после того как я узнала, сколько жизней его народ потерял из-за темного мага, вполне могу представить, в какой скверной ситуации они оказались. И как отчаянно нуждались в любой возможности пробраться к Печатям, чтобы освободить своих сородичей. Ли-Кхкеол ушел из Эйирэ именно за этим. Но он не сумел дойти до Фарлиона – ему помешали. А затем появилась я и заполучила в свое владение сразу два необычных артефакта: Эриол, который, как мы думали, прижился из-за зуба Тени, и вас, моих верных Теней, которых держал тогда браслет.

– Эриол признал тебя не просто так! – потрясенно прошептал брат.

Я кивнула.

– Но я поняла это совсем недавно. И менял меня не только он: заработал начатый эаром Обряд. Медленно, постепенно, начав с кожи и волос и закончив наконец всем остальным. Скажи, неужели тебя ни разу не удивило, что я так быстро окрепла? И всего за полгода освоила растяжку, ваши упражнения, связки… На них, по-моему, только покалечиться можно, чем действительно чему-то научиться.

– Ты думаешь?..

– Я думаю, что уже тогда Обряд начал менять мое нутро. С кожей-то он справился быстро, и мы все видели, как это происходило. Однако более серьезные изменения требуют большего времени.

– Но тогда почему ты все еще человек?! Почему не стала такой, как они?!

Я слабо улыбнулась.

– Да из-за вас, конечно. Кто еще мог сохранить в неприкосновенности мое тело, которое пытался сломать какой-то дурацкий ритуал? Вы так подолгу занимали мое место, что ваше присутствие нарушило течение обряда. К тому же вы гоняли меня так, что мое тело не смогло остаться таким же тощим, как у коренных эаров. Вы сохранили мне почти прежние формы. Но не заметили, как постепенно менялись мышцы, связки, суставы… Я теперь могу коленки назад выгнуть, как кузнечик! Поднимаю вес, над которым кряхтит даже Мейр! И с такой легкостью пришибла в последний раз кахгара, что все удивились, но решили, что просто повезло! Я больше чем наполовину эар, Ас, – с невеселой улыбкой сказала я. – Но поняла это лишь сегодня, когда приняла сразу два Знака. Когда увидела тех, кто владел ими до меня. Когда умирала под Печатями вместе с ними. Проблема в том, что я не знаю, что будет дальше. Буду ли я меняться еще? Или в один прекрасный день ты вдруг меня не узнаешь?

Ас сглотнул, неверяще рассматривая мое бледное лицо.

– Он же сказал, что Обряд закончен… тогда, наверное, уже не будет других изменений?

– Я тоже на это надеюсь. Но если честно, понятия не имею, как теперь жить дальше. Внешне – человек, внутри – эар… Конечно, когда-нибудь я привыкну. Но все равно это так дико. И так странно – чувствовать и знать, что я уже не совсем человек!

– Ты человек. – Брат снова меня обнял и крепко прижал к груди. – И ты моя сестра. Как бы ни выглядела, как бы ни менялся твой голос, что бы ты ни делала… ты – наша, Гайдэ. Навсегда.

– Уверен? – Я со смешком призвала Эриол и, поднеся к нему левое запястье, властно велела: – Режь.

Клинок послушался неохотно, чуть удлинив с одного края серебристое лезвие, и вяло рассек бледную кожу. Очень медленно, со скрипом, с натугой, но рассек. На пару миллиметров. А когда оттуда выступила крохотная капелька крови, тут же отпрянул и, недовольно сверкнув, без спроса исчез, словно опасался, что я прикажу порезать себя еще где-нибудь.

– Гайдэ! Зачем?! – всерьез рассердился брат, глядя на то, как медленно и неохотно катится алая капелька вдоль предплечья. Но я, не услышав, схватила пальцами края раны и с силой надавила.

– Ты еще веришь, что я – человек?

Ас замер, когда под моими руками из быстро заживающего пореза показалась, тут же сомкнув за собой края, еще одна капля. Только не красная, а насыщенно синяя, густая, тягучая, как мед. И ужасающе знакомая. «Синька», одним словом. Самая настоящая «синька», при виде которой скарон судорожно вздохнул.

– Ну, по крайней мере, теперь нам не надо искать эаров, чтобы добыть новую порцию, – криво усмехнулась я. – Во мне ее вполне достаточно, чтобы обеспечить вас эликсиром до конца жизни. Тебя это пугает?

Ас какое-то время смотрел на меня неподвижным взглядом, словно раздумывая и сверяясь с собственными ощущениями, но потом неожиданно хмыкнул, сграбастал меня в охапку, до боли стиснул и твердо сказал:

– Меня ничто не пугает, Гайдэ. Кроме того, что я могу тебя потерять.

Я растаяла. Честно. И даже передумала мочить его рубаху невыплаканными в Горах слезами. А потом вцепилась в него сама и, тихо рассмеявшись от облегчения, громко шмыгнула носом.

– Знаешь, я больше всего боялась сказать вам именно это. Знаки что – фигня… Раз уж выжила, то теперь точно не помру… Но думать, что вы вдруг решите, будто вам теперь не нужна такая дурная Ишта…

– Глупенькая, – так же тихо рассмеялся брат. – Да будь ты хоть стоглавым кахгаром, мы бы все равно тебя не оставили. Но уж если тебе не повезло заполучить себе такие редкие способности, что ж… мы, пожалуй, потерпим. И, наверное, не станем сильно огорчаться по этому поводу.

Я тут же пихнула его в бок. Брат ловко увернулся, едва не свалившись с топчана и чуть не отдавив мне голые ноги. Я в ответ притворно возмутилась. Пихнула его снова, после чего была снова схвачена и забарахталась в сильных руках, как котенок среди бабушкиных клубков. Повеселела, раскраснелась, разохотилась, уже нацелившись на смуглый нос братика… но вдоволь навозиться нам не дали. Снаружи снова послышался неясный шум, и зычный голос Фаэса с откровенным раздражением всколыхнул занавески:

– Гай! Так тебя разэтак! А ну выходи, вурдалак проклятый! И немедленно! Тебя хочет видеть король!