Текст книги "Генрих Шестой глазами Шекспира"

Всходят на стену Жанна д’Арк, Карл, Рене, Алансон и солдаты.

Жанна торжественно объявляет:

– Мы прогнали волков от Орлеана! Как видите, я держу слово.

Карл и Жанна

Дофин Карл рассыпается в комплиментах и благодарностях:

– Как мне отблагодарить тебя за этот подвиг? «Нам возвращен прекрасный Орлеан. Счастливей дня не видела страна.»

Рене Анжуйский и герцог Алансонский радуются и ликуют, предвкушая народный восторг и праздник.

– Это не наша заслуга, а только Жанны, – говорит Карл. – И я увековечу ее славу. Пусть все в стране молятся за нее.

Он клянется, что после смерти Жанны ее прах будет храниться в драгоценной урне, которую в дни торжеств будут выносить «пред очи королей и королев». В общем, все счастливы и готовы обещать золотые горы.

Акт второй

К воротам подходит французский сержант и двое часовых.

Прежде чем приступить к изложению сюжета, позволю себе процитировать Азимова: «В пьесе происходит возмутительная фальсификация исторических событий в угоду английскому тщеславию»[2]2
  А. Азимов. Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы. – М., 2017. – С. 555.


[Закрыть]. Собственно, это все, что нам нужно знать о пьесе «Генрих Шестой. Часть первая».

Сержант дает указания часовым: стоять по местам, не терять бдительности.

– Как только услышите звуки или увидите солдат – сразу подавайте условный сигнал нам на сторожевой двор.

– Будет исполнено, – обещает Первый часовой, а когда сержант уходит, удрученно вздыхает: – Бедные мы, бедные: нормальные люди сладко спят в своих постелях, а мы тут должны сторожить и в дождь, и в холод, и днем, и ночью.

Входят Толбот, Бедфорд, герцог Бургундский и войска со штурмовыми лестницами. Барабаны бьют под сурдинку.

Толбот обращается к Бедфорду и герцогу Бургундскому:

– Французы весь день пировали и веселились, праздновали победу, сейчас все перепились и крепко спят. Нужно воспользоваться моментом и «расплатиться с ними за обман, подстроенный проклятым колдовством».

Интересно получается… Впрочем, слова о колдовстве уже произносились, но как-то вскользь, мы и внимания не обратили. И Жанну называли «ведьмой», но мы подумали, что это просто фигура речи. Ан нет, оказалось, что все всерьез. Англичане совершенно искренне (как полагает Шекспир) думали, что победить их можно только при помощи колдовства. Ну а как иначе-то? Ведь битва при Азенкуре состоялась совсем недавно, в 1415 году, и Генрих Пятый блистательно выиграл ее, несмотря на многократно превосходящие силы французов. С этого момента английская армия считала себя поистине непобедимой. И вдруг такой облом… Конечно же, все дело в колдовстве, а не в ошибках военачальников и недостатках матобеспечения, других причин быть не может.

Бедфорд согласен с точкой зрения Толбота:

– Французы – трусы! Они поняли, что оружием и солдатами не смогут справиться с нами, и вступили в сговор с ведьмой и адом.

– А кто, собственно говоря, эта Дева, с которой они так носятся? – спрашивает герцог Бургундский.

– Говорят, девица, – отвечает Толбот.

– Что, она действительно девушка? – удивляется герцог Бедфорд. – И такая смелая в бою? Не ожидал!

– Ну, дай бог, чтобы она не превратилась в мужика. А то ведь может превратиться, если будет продолжать воевать, – говорит герцог Бургундский.

– Да пусть они хитрят, колдуют и призывают темных духов, а с нами – Бог, он нам поможет, – уверенно говорит Толбот.

Военачальники разрабатывают план вторжения: нужно продумать несколько путей, чтобы если на одном их постигнет неудача, остальные могли продолжать атаку. Утвердив план, англичане взбираются на стену с криками: «Святой Георгий!», «Толбот!» – и проникают в город.

Часовой за сценой кричит:

– К оружию! Враг наступает!

Французы в одних рубашках перепрыгивают через стену. Входят с разных сторон полуодетые Бастард, Алансон, Рене.

– Что это, господа? – удивляется Алансон. – Вы не одеты?

Хороший вопрос. Можно подумать, он сам при полном параде. А как же авторская ремарка? «Полуодетые… в одних рубашках…»

– Спасибо, что хоть так смогли удрать, – отзывается Бастард Орлеанский.

– Проснулись, спрыгнули с кроватей – и бегом, – дополняет его Рене Анжуйский.

– Я уж сколько лет участвую в военных действиях, а о таком дерзком и отважном подвиге не слыхал, – качает головой Алансон.

Ну вот, еще один комплимент англичанам из уст врага.

– Мне кажется, этому Толботу дьявол люльку качал, – говорит Бастард.

– Ну, или дьявол ему помогает, или небеса его защищают, – предполагает Рене.

Герцог Алансонский, по-видимому, пытается во всем найти строгую логику. Его следующая реплика коротка, но может иметь достаточно длинную расшифровку.

– Вот Карл. Дивлюсь, как мог он уцелеть.

За этими словами, исходя из контекста разговора, вполне ясно читается: «Если Толботу помогают дьявол и ад, как вы утверждаете, то дофин уж точно должен был погибнуть, потому что его смерть и является главной целью наших врагов. Если главная цель не достигается, то зачем прибегать к темным силам?»

Однако у Бастарда Орлеанского и тут находится ответ:

– Ну что ж! Ему защитою святая.

Входят Карл и Жанна д’Арк.

Карл гневно упрекает Жанну:

– Так вот твое искусство? Обманщица! Сначала ты устроила нам маленькую победу, чтобы втереться в доверие, а теперь допустила, чтобы мы потеряли в десять раз больше!

Жанна оправдывается:

– Ты несправедлив, Карл. Я не могу быть сильной круглые сутки, мне тоже нужно хотя бы иногда спать. Хочешь меня сделать виноватой? А как же твоя стража? Если бы они все не прохлопали, никакой беды не случилось бы.

Так, перевалить вину на Жанну не получилось, посмотрим, кто еще тут есть под рукой. А, Алансон! Вот с него и спросим.

– Герцог Алансон, это ваша вина! – заявляет дофин. – Вы назначены начальником над стражей и не сумели организовать несение службы.

Но и у Алансона есть, чем отбиться:

– На моих участках охрана была организована безупречно. А вот на других участках – не поручусь. Если бы там все было сделано так же, как у меня, нас бы не застали врасплох так позорно.

Иными словами, «поищите еще кого-нибудь». «Еще кто-нибудь» – это, как выясняется, Бастард Орлеанский.

– На моем участке охрана была надежная, – говорит он.

– И на моем тоже, – быстро добавляет Рене.

– Я всю ночь вдоль и поперек осматривал свой участок и участок Жанны, проверял часовых. Откуда же они могли вторгнуться? – недоумевает Карл, так и не нашедший подходящего козла отпущения.

– Да какая разница? – вполне резонно замечает Жанна. – Откуда, как… Что толку-то в этих рассуждениях? Враг нашел слабое место и прорвался, вот и весь сказ. Нам нужно срочно мобилизовать остатки войска и разработать новый план, а не болтать.

Тревога. Входит английский солдат с криком: «Толбот! Толбот!» Все бегут, бросив свое платье.

Это была, как выясняется, шутка мародера. Солдат один, без поддержки, решил взять французов на испуг, в чем вполне преуспел. Он с удовлетворением рассматривает брошенную беглецами одежду.

– Хорошо, есть чем поживиться! Крик «Толбот!» отлично проканал вместо оружия. «Изрядно нагрузился я добычей, сражаясь только именем его».

Тоже весьма занятный эпизод. Если исходить из дословного толкования текста, то картина выглядит следующим образом: французы выскакивают из постелей полуодетыми, но прихватывают с собой верхнюю одежду. Тут все понятно и логично. Потом довольно долго стоят на сцене и выясняют, кто виноват. Когда появляется солдат-мародер, они убегают, бросив вещи. Вопрос: а почему они не оделись, пока разговаривали? Времени было достаточно. Что, так и стояли полуголые с тряпками в руках? Как-то глупо получается… Нет, мы с вами все понимаем: брошенная в страхе одежда нужна драматургу (кто бы он ни был, Шекспир или кто другой) как символ того, что одно лишь имя великого полководца Джона Толбота способно повергнуть в ужас французскую армию. Но какую-никакую логику поступков все же хотелось бы видеть.

Входят Толбот, Бедфорд, герцог Бургундский, капитан и другие.

Герцог Бедфорд отдает приказ трубить отбой и прекратить погоню за сбежавшими французами. Джон Толбот распоряжается принести тело погибшего Солсбери и выставить на торговой площади. Он произносит еще много слов о том, как будут чтить героя, и вдруг в конце монолога сворачивает на более насущное:

– А что-то я во время сражения не видел ни дофина, ни Жанны, «и никого из их клевретов подлых».

– Думаю, они, скорее всего, вскочили с постели, когда битва закончилась, смешались с вооруженной толпой, перепрыгнули через стену и убежали в поля, – предполагает Бедфорд.

– Мне кажется, я их спугнул, – сообщает Бургундец. – Конечно, в дыму сражения да в тумане видно не очень хорошо, но я уверен, что видел именно их, дофина Карла и Жанну. Они быстро бежали, взявшись за руки, «как парочка влюбленных голубков», как будто ни днем, ни ночью не могут расстаться. Ничего, мы сначала здесь наведем порядок, а потом последуем за ними с войском. Догоним.

Входит гонец с сообщением для лорда Толбота.

– Вас приглашает в гости графиня Овернская. Она жаждет своими глазами увидеть самого славного и смелого военачальника английской армии.

– Ух ты! – смеется герцог Бургундский. – Уж если дамы назначают свидания, значит, война перестает быть серьезной и превращается в невинную забаву. Идите, милорд. Графине отказывать нельзя.

Толбот и не думает отказываться, более того, предлагает товарищам поехать вместе с ним.

– Нет-нет, это неприлично, – возражает герцог Бедфорд. – Незваный гость хуже сами знаете кого.

Я слышал, что непрошенные гости

Приятнее всего, когда уходят.

– Ладно, пойду один, коль так, испытаю любезность дамы, – говорит Толбот.

Он просит капитана подойти поближе и что-то шепчет ему на ухо.

– Вы все поняли?

– О да, милорд, – отвечает капитан. – Все сделаю, как вы сказали. Не подведу.

На этом сцена заканчивается, оставляя нас сгорать от любопытства: что ж за каверзу придумал лорд Джон Толбот? О чем он шептался с капитаном (по-видимому, своим адъютантом)?

Входят графиня Овернская и привратник.

– Ты все помнишь, что нужно сделать? – строго спрашивает графиня. – Когда закончишь – отдашь мне ключи.

– Да, мадам.

Похоже, у графини Овернской тоже есть какой-то хитрый план. Во всяком случае, она его обдумывает (вслух) и мечтает прославиться своим подвигом, но в чем его суть – не раскрывает.

Входят гонец и Толбот.

– Графиня, я привел лорда Толбота, которого вы велели пригласить, – говорит гонец.

– Кто Толбот? Вот этот человек? – с недоверием переспрашивает графиня.

– Да, мадам, он самый, – подтверждает гонец.

Лорд Толбот и графиня Овернская

– Вот это чмо – тот самый бич французов, которого все так боятся? «Чьим именем пугает мать ребенка?» Что ж, вижу, что слухи сильно преувеличивают действительность. Я-то думала, сейчас войдет настоящий Геркулес – огромного роста, могучего сложения, с суровым лицом, – а передо мной какой-то карлик, жалкий морщинистый урод! Да может ли такое быть, чтобы это ничтожество нагоняло на французов такой страх?

– Графиня, вы, кажется, не в духе. Я, пожалуй, приду в другой раз, – с достоинством произносит лорд Толбот.

Он хочет уйти, но графиня велит гонцу подойти к гостю и поинтересоваться, куда он уходит и почему. А сама не может спросить? Это ниже ее достоинства? Ну да, она же демонстрирует недоверие к гостю, считая, что это не полководец, а самозванец. Не к лицу родовитой дворянке графине Овернской разговаривать с низкородным незнакомцем.

– Она же мне не верит, – объясняет лорд гонцу. – «Уйду, чтоб доказать, что Толбот я».

Более чем странное намерение. Хотелось бы знать, каким образом уход может кому-то что-то доказать?

А тут как раз входит привратник с ключами.

– Ну, если ты и в самом деле лорд Толбот, то ты – мой пленник, – злорадно объявляет графиня.

– Я – пленник? Хотелось бы знать, чей.

– Мой, кровожадный лорд! Я тебя специально для этого и пригласила. У меня среди картин давно висит твой портрет, а теперь вот живой экспонат будет. Ты столько лет опустошал мою страну, убивал и брал в плен французов, отнимал наших мужей и сыновей, теперь будешь сидеть у меня в цепях.

– Ха-ха! – дерзко отвечает лорд Толбот, ничуть не испугавшись.

– Смеешься? Погоди, еще плакать будешь, – грозит графиня.

– Да я смеюсь над вашим безумием, графиня. Вы что же, полагаете, что взяли меня в плен? Ничего подобного. Не меня вы взяли, а только мою тень.

– Почему тень? – не понимает графиня. – Разве вы не лорд Толбот?

– Лорд Толбот.

– Значит, у меня в плену именно вы, а не ваша тень.

– Ошибаетесь, мадам, здесь с вами не я, а только крошечная частичка настоящего Толбота, поистине его зыбкая тень. Если бы сюда вошел настоящий Джон Толбот во всей красе и мощи, вы бы увидели разницу.

– Вы говорите загадками, – растерянно произносит графиня. – Я вас не понимаю.

– Сейчас объясню, – обещает Толбот и трубит в рог.

Бьют барабаны, залп орудий. Входят солдаты.

– Ну, графиня, что скажете теперь? Убедились, что тот Толбот, который только что стоял перед вами, – это лишь маленькая часть настоящего Толбота? А настоящий Толбот во всей своей мощи сметает крепости и города и быстро смиряет непокорных.

Графиня в полном шоке и начинает извиняться:

– Прости меня, победоносный Толбот! Ты на самом деле великий полководец. Не прогневайся на мою дерзость. Мне искренне жаль, что я не проявила к тебе должного уважения.

Наш лорд Толбот милосерден и великодушен:

– Не пугайтесь, графиня, я не так суров и строг, как вам показалось по моему виду. И я на вас не обиделся. Давайте в знак примирения накормим моих бойцов и сами поужинаем.

– Почту за честь угостить в своем доме такого героя, как вы, – с облегчением произносит графиня Овернская.

Азимов считает, что «французская графиня тут же влюбляется в Толбота». Ну не знаю… Я не вижу ни в авторских ремарках, ни в репликах героев никаких указаний и даже намеков на подобное развитие событий. Но, возможно, я плохо смотрю и не все понимаю. А вы как считаете?

Входят графы Сомерсет, Сеффолк и Уорик; Ричард Плантагенет, Вернон и стряпчий.

В этом месте начинается сложное. Понимаю-понимаю, хочется, чтобы было просто и понятно. Но оно и будет просто, если один раз вникнуть. Достаточно быть чуточку внимательнее и заметить, в каком месте авторской ремарки стоит точка с запятой при перечислении действующих в сцене лиц. Эту точку с запятой не я поставила, честное слово. У Шекспира таким образом изначально заявлено разделение активных персонажей на две группы. В одной – три графа, Сомерсет, Сеффолк и Уорик, в другой – Ричард Плантагенет, Вернон и стряпчий. Стало быть, все шестеро не «одной крови», а лица, между которыми существуют некие противоречия, а возможно, и конфликты.

Да, конфликт есть. Это конфликт интересов. Граф Сомерсет и Ричард Плантагенет – потомки короля Эдуарда Третьего. Из-за чего сыр-бор? Частично мы уже говорили об этом, когда представляли вам участников Сцены 1 в первом акте. У Эдуарда было пятеро сыновей. То есть на самом деле больше, но некоторые умерли в раннем возрасте, так что считаем по выжившим. После смерти Эдуарда Третьего на трон сел потомок по линии первого сына, как и положено, затем его сменил (на самом деле – сместил, но это к делу не относится) потомок третьего сына, который стал королем Генрихом Четвертым и положил начало династии Ланкастеров. У того самого третьего сына, батюшки Генриха Четвертого, были и внебрачные дети, впоследствии признанные законнорожденными, поскольку этот третий сын по имени Джон Гонт в конце концов все-таки женился на своей давней любовнице и задним числом узаконил сыновей-бастардов. Эту историю мы уже изучали, когда знакомились с двумя внебрачными сыновьями Гонта, помните? Томас Бофор, герцог Эксетер, и Генри Бофор, епископ Винчестерский. Но был и еще сын, Джон Бофор, граф Сомерсет, самый старший, который к моменту событий, разворачивающихся в пьесе, давно уже помер, однако успел оставить четверых сыновей. Один из них рано умер, еще один никогда не именовался Сомерсетом, а вот двое остальных носили в разное время титулы графа и герцога Сомерсета и вполне могли претендовать на престол, ежели у Ланкастеров вдруг не окажется потомства. И действующий монарх, и Сомерсеты – потомки одного и того же Джона Гонта Ланкастерского, третьего сына короля Эдуарда. Кто же из оставшихся двоих сыновей Джона Бофора действует в пьесе под именем «Сомерсет», Джон или Эдмунд? Пока непонятно, авторских указаний нет, так что попробуем разобраться по ходу.

Ричард Плантагенет имеет не менее славную родословную: по отцу он является потомком (внуком) четвертого сына короля Эдуарда, зато по линии матери – потомком (правнуком) второго сына. Вот такой замес. Иными словами, по мужской линии он, безусловно, уступает потомкам третьего сына, Джона Гонта Ланкастера, а по женской линии – превосходит их, имея более сильные позиции в деле престолонаследия.

Сцена начинается с вопроса, который Ричард Плантагенет задает своим собеседникам:

– Что вы молчите, господа? Неужели никто из вас не собирается отстаивать правду?

– В зале Темпля было слишком шумно, поэтому мы не поддержали разговор. Давайте поговорим здесь, в саду, – отвечает герцог Сеффолк.

– Хорошо, скажите, каково ваше мнение? Кто из нас прав, – я или Сомерсет?

Выбор алых и белых роз в саду Темпля (гравюра по картине Джона Петти, 1874)

Судя по этим словам, Ричард Плантагенет поставил вопрос ребром: кто имеет больше прав притязать на престол, если трон вдруг освободится? Вопрос адресован графу Сеффолку, видному государственному и военному деятелю, участнику боевых действий в ходе Столетней войны. Гражданское имя этого человека – Уильям де ла Поль.

– А я не разбираюсь в законах, – с военной прямотой отвечает Сеффолк. – Зачем мне их знать? Все равно не я подчиняюсь законам, а они – мне.

В разговор вступает второй претендент на корону, граф Сомерсет, который адресует аналогичный вопрос графу Уорику.

– Рассудите нас, пожалуйста, граф Уорик.

– О, это не по моей части! – сразу отнекивается Уорик. – О соколах, об охоте, о лошадях, о бабах – это ради бога, тут я еще что-то соображаю, но в законах – ни бум-бум.

 
Но в этих хитрых тонкостях закона,
Клянусь душой, я не умней вороны.
 

Ричард недоволен.

– Это все отговорки, граф. Даже слепому видно, что прав именно я.

– Нет, слепому как раз видно, что прав я, – возражает Сомерсет.

– Хорошо, не хотите говорить – выразите свое мнение без слов, – предлагает Ричард Плантагенет. – Кто согласен с тем, что я прав, пусть сорвет белую розу с куста.

– А кто считает, что прав я, пусть сорвет алую розу, – добавляет Сомерсет.

Уорик срывает белую розу со словами:

– Не люблю никаких красок, поэтому выбираю белый цвет.

– А я считаю, что прав Сомерсет, и срываю алую розу, – говорит Сеффолк.

Вмешивается Вернон:

– Погодите, господа, давайте сначала четко договоримся: тот, кому достанется меньше роз, обязан безоговорочно признать правоту соперника.

Ну, такая доморощенная демократия.

Сомерсет и Плантагенет сразу же соглашаются, без споров. Тогда Вернон срывает белую розу, отдавая свой голос за Ричарда. Сомерсет, конечно, недоволен и пытается угрюмо острить:

– Смотрите, осторожнее, Вернон, а то уколетесь шипом, кровь пойдет, цветок окрасится, и получится, что вы помимо воли будете стоять с красным цветком в мою пользу. Ну, кто еще не выразил своего мнения?

А остался-то только стряпчий. Если по-современному – юрист.

– Если мои знания и все книги, которые я изучил, меня не обманывают, то аргументы Сомерсета кажутся мне сомнительными, – говорит он. – Я срываю белую розу.

– Ну, Сомерсет, давайте, подкрепляйте свои аргументы, – обращается к конкуренту Ричард Плантагенет.

– Аргументы у меня в ножнах, – грозно отвечает Сомерсет, – и этот аргумент окрасит вашу белую розу в красный цвет.

– Ого, как вы побледнели от страха! Стали таким же белым, как моя роза. Значит, я точно прав, – констатирует Ричард.

– Я побледнел не от страха, а от гнева! А тебе следовало бы покраснеть от стыда и стать таким, как моя роза.

Претенденты еще какое-то время обмениваются репликами, упражняясь в злобном остроумии и обыгрывая тему червей и шипов, которые можно обнаружить в розах. Доходит до того, что Ричард называет Сомерсета «дерзким мальчишкой» и заявляет, что презирает его. А ведь как цивилизованно все начиналось! «Господа, давайте обсудим… Рассудите, кто из нас прав…» Сплошное лицемерие!

– Насчет презрения – это уж слишком, – замечает Сеффолк, пытаясь снизить накал скандала.

Но Плантагенета уже понесло.

– А я и тебя презираю, Уильям де ла Поль!

– Я тебе это твое презрение в глотку запихну! – не выдерживает Сеффолк.

– Перестань, де ла Поль, – сдерживает его граф Сомерсет. – Много чести беседовать с этим мужланом.

– Осторожней, Сомерсет, – говорит Уорик, – не забывай, что Ричард – потомок Лайонела, третьего сына короля Эдуарда.

Так, не запутайтесь в счете сыновей Эдуарда Третьего. Мы уже договорились, что считаем «по выжившим», и по этому счету Лайонел – второй сын (между старшим сыном и Лайонелом родился еще мальчик Уильям, который рано умер). Шекспир, как и многие историки и хронисты, считает «по всем родившимся», и у них Лайонел – третий сын короля, а Джон Гонт – четвертый. В вопросах престолонаследия важна не конкретная цифра, а именно последовательность: кто раньше родился – у того больше прав. Лайонел, предок Ричарда Плантагенета, родился почти на 2 года раньше Джона Гонта, от которого ведет свой род Сомерсет, вот и весь сказ. А как их называть, «вторым и третьим» или «третьим и четверым», уже неважно.

– Он такой храбрый, потому что занимает высокие посты, – презрительно комментирует Ричард Плантагенет. – Здесь-то он ничего не боится, а пусть попробует сказать то же самое в другом месте.

– Я в любом месте это повторю, – клянется Сомерсет. – Ты уже забыл, как твоего отца казнили за измену при Генрихе Пятом? Или будешь отрицать, что и на тебе пятно позора и за это тебя лишили древних титулов? Грех отца остался в твоей крови, и пока не докажешь обратного и не очистишь свое имя, все имеют право считать тебя мужланом.

Отец Плантагенета, Ричард Кембридж, действительно участвовал в заговоре против короля Генриха Пятого, был обвинен в измене, лишен всех титулов и владений и казнен. Поэтому в данный момент в пьесе Ричард носит только родовое имя «Плантагенет», которое выполняет функцию фамилии, а не титула. Титулов у него никаких нет, все отняли. Хотя, если подходить к вопросу совсем строго, то один-то титул у него имеется, унаследован от дядюшки, погибшего в битве при Азенкуре и не оставившего наследников. Так что благодаря героическому дяде, брату отца, Ричард имеет право именоваться 3-м герцогом Йоркским, но пока что Шекспиру это без надобности. Станет нужным – он сразу вспомнит, вот увидите.

– Да, моего отца обвинили в измене, но он никогда не был изменником, его обвинение неправосудно. Придет время – и я сумею это доказать. А тебя, Сомерсет, и твоего клеврета де ла Поля я внесу в свой черный список. Имейте в виду, я вас предупредил.

– Ну, как соберешься – ты знаешь, где нас искать, – небрежно отвечает Сомерсет. – Моих сторонников всегда легко найдешь по алой розе, они все будут носить этот цветок.

– В таком случае мои сторонники будут носить белую розу.

– Иди и подавись своим честолюбием, – бросает на прощание Сеффолк.

Сомерсет и Сеффолк уходят.

– Они меня оскорбили, и я должен это терпеть! – в гневе восклицает Ричард Плантагенет.

– Не волнуйся, – успокаивает его граф Уорик, – на ближайшем заседании парламента справедливость будет восстановлена. Пятно, которое порочит твою репутацию, будет стерто, и тебя провозгласят герцогом Йорком. В знак любви и поддержки я тоже буду носить белую розу. Чует мое сердце, наш сегодняшний раздор приведет к большому кровопролитию.

Плантагенет благодарит Вернона и стряпчего за то, что приняли его сторону и сорвали белые розы, и приглашает всех обедать. Ему тоже кажется, что нынешняя ссора с Сомерсетом закончится вой-ной.