Текст книги "Медленный фокстрот"

Глава 10

Шесть лет назад

Лайма

– Господи, ну и прическа у него, ты только взгляни!

– Успокойся, у тебя сейчас не лучше.

Я врала. Зализанный Даня выглядел непривычно, но не так несуразно, как парень с номером 24 на спине.

– Они все такие нелепые, – шепнул он мне на ухо. – Ужас какой-то. Даже девчонки. Зачем мы приехали?

– Затем, что у нас сегодня чемпионат России! – шипела я.

Даня усмехнулся.

Мы уже стояли парами на паркете. Впереди на сцене произносил речь местный депутат. Он рад, что чемпионат проводят в его области. Зал для выступления подготовили в рекордные сроки. Он говорил про поддержку и любую помощь в развитии спорта. И что всем парам желает успеха в равной борьбе.

Бред!

Все пары не могут победить. Даже две не могут. Лучшей будет только одна. Какой смысл желать удачи всем?

От света прожекторов было слишком ярко, а зал уходил во тьму. Где-то там, в первом ряду, должна быть мама. Интересно, о чем она сейчас думает? Разглядывает наших соперников, сравнивает их с нами? Волнуется?

Когда мама уходила в зал, она казалась радостной и спокойной, но я знала, что она переживает за нас. Видела, как утром пила успокоительное.

Зато Даня в раздевалке после разминки сидел и играл на телефоне, как будто не на чемпионат России приехал, а попросили выступить на концерте в школе. А сейчас в зале на паркете смеется над нашими противниками.

– Смотри, – легонько толкнул он меня в бок, – у той девчонки на голове такая жуть! Что за идиотские кудряшки на челке? Я бы на ее месте не вышел из раздевалки.

– Да ты и на своем оттуда не спешил, – прошипела я. – Ты что, вообще не волнуешься?

– А чего мне волноваться? Тут одни лузеры собрались, мы со связанными ногами их победим.

Я закрыла глаза, молясь, чтобы его никто не услышал.

Однажды на областных соревнованиях Даня устроил в раздевалке драку. Точнее, напали, конечно, на него, но, учитывая, что он мог молоть языком, это вообще неудивительно.

Я замечала за Даней, что в те моменты, когда обычные люди нервничают и волнуются, он начинает вести себя так, будто он один на свете умеет танцевать. Как будто ему вообще плевать на происходящее. Он делал вид, что все вокруг помешались и только он в здравом уме. Ну и, конечно, как будто все вокруг лузеры.

В таком состоянии ввязаться в драку проще простого.

– Умоляю, молчи, – прошептала я.

– Да ладно тебе, ты что, этого с трибуны слушать собралась? Он тебе расскажет, как все прекрасно, а что город, как помойка, – так это жители виноваты.

Девочка впереди нас осторожно обернулась и шикнула.

Я сжала Дане руку.

– Пардон, мадемуазель, – произнес Даня, а потом снова приблизился ко мне: – Жуткое платье. Ей не идет этот цвет.

Теперь к нам обернулся ее партнер, смерил Даню тяжелым, как чугунная ванна, взглядом. Даня выдержал этот взгляд и усмехнулся.

– Я тебя убью, Литвинов, – опять зашипела я.

– Да ладно тебе. Поехать за тридевять земель и даже с местными не подраться – это позор.

– Ты зачем сюда приехал?

– Боже, Лайм, ну хорош шипеть. Ты как гюрза[3]3
  Ядовитая змея рода гадюк.


[Закрыть].

– Замолчи!

Со всех сторон на меня посыпалось злобное шиканье. Я невольно опустила голову, чувствуя, как мое лицо пылает.

Даня трясся от беззвучного смеха.

Я его молча ненавидела. Теперь одна драка ему точно обеспечена.

Каждый тренер учит своих подопечных этике на паркете. Танец начинается еще до первых музыкальных аккордов, и важно не только танцевать, но и вести себя достойно. Говорят, что хорошую пару видно сразу. Когда Даня молчит, мы в самом деле красивая пара, я всегда чувствовала это, выходя на паркет, видела восхищение в глазах зрителей, судей. Но когда Даня открывает рот…

– Смотри, – снова затараторил он. – Она что, жар-птицу ощипала? Как она будет танцевать с такими рукавами?

У девушки из пары под номером 49 действительно было слишком уж много пуха на платье и огромных, почти до пола, рукавах. Да еще и цвета оно было ядрено-зеленого. Но Даня меня разозлил так, что ответила я только:

– Если ты сейчас же не заткнешься, танцевать будешь один!

Даня только фыркнул что-то среднее между «да господи» и «ну и пожалуйста».

Но стоило ему замолчать, как ко мне знакомой волной подкатила тошнотворная паника. Столько пар, все как на подбор… Захотелось пить и где-нибудь спрятаться, чтобы перевести дыхание. Свет стал не просто ярким, а обжигающим, глаза начали слезиться. Захотелось закрыться от него, спрятать лицо.

Я невольно стала переминаться с ноги на ногу и ненадолго задерживать дыхание. И тут теплые пальцы Дани осторожно коснулись моей ладони-ледышки.

– Дыши, – прошептал он. – Просто дыши.

Я послушно сделала глубокий до боли в груди вдох. И долгий освобождающий выдох.

– Пара 38, – одними губами произнесла я, но знала, что Даня меня слышит. – Смотри, какое красивое платье.

Белоснежное, воздушное, с приятно искрящимися блестками, с аккуратными, в меру пышными рукавами. Девушка в нем была, словно невеста, только вместо фаты в волосах – белая лилия, прикрепленная шпильками и лаком.

– Зато девчонка стремная, – тут же нашелся Даня и, чуть-чуть нагнувшись ко мне, добавил: – Из них всех ты – самая красивая. И платье на тебе сидит восхитительно.

Он сказал это без волнения и стеснения, как если бы сообщал другу, что у него крутые кроссовки, но я почувствовала, что покраснела пуще прежнего. Впрочем, под слоем косметики это, скорее всего, вряд ли кто-то заметил.

На мне было платье цвета распустившегося мака. Пока висело на вешалке, казалось, что оно слишком смелое для моей внешности. Но, когда я его надела, мама и Даня посмотрели на меня такими глазами, что я перестала сомневаться.

На выступление нам выпал номер 13. Даня обожал это число. Я думаю, из ненависти к предрассудкам. Он же уверял, что оно в самом деле приносит ему удачу.

– Ты туфли смочил? – спросила я.

Когда мы вышли на паркет перед турниром, то сразу поняли, что туфли будут скользить. Чтобы этого не происходило, подошвы необходимо было опрыскивать водой.

– Да смочил, смочил, – ответил Даня. – При тебе же еще. Забыла?

Нам нужно было оттанцевать десять танцев – европейскую и латиноамериканскую программы. В моменты паники, еще пока мы стояли на открытии чемпионата, я начинала волноваться за каждый танец в отдельности.

Даня, чувствуя, что у меня внутри все кипит, принимался шутить и строить из себя дурачка. Я снова на него шипела, но уже не так рьяно. В итоге парень со сросшейся бровью даже пихнул его локтем. Даня пошатнулся, но отвечать не стал.

– Ну все, – азартно улыбаясь, сказал он. – Не зря приехали.

Я закрыла глаза, заклиная себя после того, как все закончится, не спускать с Дани глаз.

Удивительно, но нас еще ни разу не выгоняли с соревнований за его поведение. Обычно все разборки он позволял себе подальше от паркета – где-нибудь в раздевалке или за пределами спортивных комплексов. Если что-то случалось в зале, он всеми силами терпел, чтобы поквитаться с обидчиком после.

Мы начали со стандарта. Я всей душой ждала медленный фокстрот. Он всегда меня успокаивал, словно между выступлениями у нас с Даней вдруг появлялась возможность поплавать на лодке по озеру. Эти баюкающие, скользящие движения. Это бесконечное, закольцованное slow-quick-quick-slow-quick-quick[4]4
  Темп танца «Медленный фокстрот».


[Закрыть]…

Еще и песню подобрали воистину шикарную – Can’t smile without you[5]5
  Не могу улыбаться без тебя.


[Закрыть]. Я слышала, как ее исполнял Барри Манилоу[6]6
  Американский эстрадный певец. За всю карьеру музыканта было продано более 75 миллионов копий его альбомов по всему миру.


[Закрыть], но здесь чуть ускорили темп, потому что сама по себе мелодия слишком растянута для медленного фокстрота.

Несколько пар собрались в центре, и Даня то и дело менял направление, чтобы не попасть в толпу. Когда все сбились в кучу и не разберешь кто где, – это уже не танец. Поэтому Даня выкидывал фигуры, если видел, что нас может затянуть в это месиво. Я уже давно научилась понимать, что он делает и зачем, и в большинстве случаев ему не надо было ничего мне объяснять. Иногда я словно заранее знала, что он собирается исполнить, и мы, не сговариваясь, танцевали новое, но так, словно все это было спланировано и отрепетировано.

Когда мы танцевали джайв, я действительно хотела смеяться от охватившего восторга. Не знаю, насколько натянутыми были улыбки других пар, но я точно слышала настоящий Данин смех. Он обожал этот танец. Джайв и танго. В танго у Дани получались очень красивые, контрастные движения, особенно резкие, жгучие – это завораживало каждого, даже меня.

После джайва – завершающего танца, – пока мы ждали результатов, я то и дело ходила взад-вперед недалеко от паркета, негромко переговариваясь со Слонихой. Даня снова играл в свой телефон. Он предусмотрительно выключил звук, но я все равно разозлилась, видя его совершенно спокойное и даже скучающее лицо.

– Ты нормальный вообще? – спросила я, щелкнув у него перед носом пальцами.

Даня вздохнул, убрал телефон.

– Хочешь сказать, для тебя до сих пор интрига, кто стал победителем? – спросил он.

Я опешила.

– Ты самоуверенный олень, – бросила я и отвернулась.

Даня усмехнулся.

– Мне сегодня такой сон снился, – сказал он серьезно. – Большой белый конь скачет по полю. Грива у него так красиво развевается на ветру. И всадник на нем в шлеме и сапогах до колен. С кнутом. А конь в яблоках – в прямом смысле, на шее у него болтаются, на хвосте… И вот, значит, бежит этот конь по полю, а на поле ямы огромные. Всадник орет, конь эти ямы перепрыгивает. Яблоки в разные стороны летят. И тут вдруг дождь начинается. И конь такой мокрый становится, грива ему на морду липнет, ноги по уши в грязи. А впереди ворота золотые в солнечных лучах блестят, – Даня широко махнул руками, входя в раж. – И конь со всего разбега в ворота эти влетает. Пыль за ним поднимается. А всадник вскакивает, к седлу ближе наклоняется. А на спине у него номер. И номер тот – тринадцать.

Несколько секунд Даня, я и оцепеневшая Слониха тянули тревожную паузу. Но я сорвалась и захохотала, наверное, на весь Дворец спорта.

– Литвинов! – крикнула Слониха и выругалась.

Даня и сам засмеялся, а мне снова стало спокойно. Я подошла ближе, уткнулась лицом ему в грудь.

– Неужели у нас будет золото?

– Ну, если ты веришь в вещие сны…

И тут пары вновь пригласили на паркет для оглашения результатов.

Глава 11

Наши дни

Даня

Лайма спросила, какие у меня планы, и предложила еще немного погостить у них, поэтому мы снова поехали к ней домой.

Сказать честно, мне меньше всего хотелось сидеть одному в номере отеля или гулять по городу – опять же одному. Да и с Лаймой не хотелось расставаться так просто. Столько не виделись, и непонятно, когда в следующий раз…

В гостиной на елке все так же горела гирлянда. Мы пили кофе, ели имбирное печенье, болтали, но я то и дело засматривался на это елочное мерцание.

Лайме пришло сообщение, она взглянула на телефон и простонала:

– Вот блин!

– Что такое?

– Хотела поздравить своих ребят, – она что-то сосредоточенно вбивала на телефоне и одновременно пила кофе. – Попросила знакомого мне подыграть, чтобы не просто подарки раздать, а устроить небольшое шоу, все же дети… А он мне скинул фотку из травмпункта – умудрился сломать ногу.

– Ого! – я тоже глотнул кофе. – А что там надо делать? Может, я смогу помочь?

Лайма задумчиво приподняла одну бровь. Я всегда обожал это выражение на ее лице: она сжимала и вытягивала губы, играла бровями, округляла глаза, и все это – совершенно непроизвольно.

– А разве Аня не сегодня приезжает? – спросила она.

– Сегодня, но вечером. Тебе во сколько надо?

– В шесть.

– Успею.

Поезд Ани прибывал в семь. Если мы управимся за полчаса, то я успею еще и замерзнуть на платформе.

– Точно? – недоверчиво посмотрела на меня Лайма.

– Да, конечно! Говори, что надо делать.

Она снова задумалась.

– Наверное, придется тебя гримировать под Деда Мороза, – сказала она. – Иначе ребята сразу узнают и будут думать только о том, как бы с тобой сфотографироваться.

– Мне не жалко, пусть фоткаются. Я даже голову помою ради такого случая.

Лайма улыбнулась, не давая себе засмеяться.

– Это вы сколько угодно, но потом. Сначала я хотела, чтобы они выполняли всякие задания и за это получали подарки.

– Типа читали стихи Деду Морозу?

– Да. Только не стихи. Каждая пара должна будет исполнить какой-нибудь танец, но с определенным условием. Например, станцевать ча-ча-ча привязанными друг к другу за руки. Или вальс, но под музыку для танго.

– Ну ты и извращенка, – хмыкнул я. – Но идея мне нравится. Я в деле.

Лайма блеснула своими медовыми глазами.

– Спасибо, Дань. Очень выручишь.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Мне все равно нечем заняться.

– Тогда я позвоню в ДК и все-таки попрошу на вечер костюм Деда Мороза с бородой.

– Валяй, – отозвался я, допивая кофе. – А что ты им собралась дарить за такие зверства?

– То, что каждый из них хотел. Неделю назад они написали записки с желаниями. Некоторые, правда, совсем дикие. Например, Стас хочет игрушечное оружие. – Лайма закатила глаза к потолку. – Я сначала думала, что он обойдется рогаткой, но потом мне стало страшно за всех голубей, кошек и тихоходных жителей в его районе, и я купила билеты в тир.

– Стас мне нравится все больше и больше.

Теперь уже Лайма засмеялась, а я наконец-то успокоился, увидев, что все еще могу ее рассмешить.

– Если честно, – сказала она, – все мальчики какие-то… несколько лощеные, такие маленькие интеллигентики, а он напоминает мне тебя в детстве.

Внезапно улыбка сошла с ее лица. Лайма опустила голову, спрятавшись за своей большой кружкой. Зато глупо, как идиот, и даже не прячась, заулыбался я.

– И чем же мы с ним похожи? – спросил я.

– Он тоже ничего не боится, – ответила Лайма и подняла глаза. – Лезет куда хочет и делает все, что душе угодно. Но искренне любит танцы.

– Значит, его ждет большое будущее.

– Кстати, о прошлом, без которого не бывает большого будущего, – сказала Лайма. – Ты уже был у Слонихи?

Слониха – наш последний тренер. Мы с Лаймой сменили нескольких педагогов, чтобы добраться до чемпионата России. Слониха пришла в спортшколу за три года до нашей победы и оказалась самой адекватной из всех тренеров.

Прозвище ее пошло не от размеров фигуры или похожей внешности – она была худенькой и очень даже миловидной (когда не ругалась на нас), – а всего лишь от фамилии Слонова.

Поначалу она прямо-таки рвала и метала, если слышала свою кличку в зале или раздевалке. Но и года не прошло, как она к ней привыкла – кличка с проворством дворовой кошки прижилась в спортшколе – и не обижалась, если слышала, например, как, не заметив ее, кто-то спрашивал охранника: «А Слониха уже здесь?»

– Еще не был, – ответил я. – С поезда в отель – и сразу к тебе. С этого момента мы не расставались. Со Слонихой я говорил по телефону пару дней назад. Тогда она и предложила прийти на Новогодний бал.

– Надо съездить к ней, – сказала Лайма. – Можно как раз сейчас, до того как ехать к моим на занятие. Или ты хотел уже с Аней у нее побывать, чтобы познакомить?

Стыдно признаться, но я даже не думал навестить человека, который несколько лет обучал меня единственному ремеслу, которое я освоил и которое меня кормит.

– Да нет, – сказал я, даже не сразу поняв, что выбор за меня делает бессознательное. – Можем съездить сейчас. Без проблем.

* * *

– Погоди, – я поймал Лайму за руку, когда она уже хотела постучать в дверь танцкласса. – Мы пришли без подарка.

Об этом мне напомнила новогодняя бумажная гирлянда и приклеенные к стене на скотч разноцветные елочные шары. Изнутри спортшкола выглядела вполне себе по-новогоднему – по спортивным меркам. Как если бы боксер на бой вышел в красной шапочке с белым помпоном и мишурой поперек голой груди.

Лайма на миг потупилась. Потом выдохнула.

– Она простит. Я к ней заеду после праздников, привезу что-нибудь. Скажу, ты передал.

– Не. Давай я куплю, а ты передашь.

– Ладно.

Лайма постучала и приоткрыла дверь.

Мы пришли невовремя – шло занятие. Поэтому Лайма только позвала Слониху жестом и снова прикрыла дверь.

Я придумал спрятаться за дверью. Мы прождали где-то полминуты, пока она снова не приоткрылась и тренер не высунула голову из класса.

– Привет, – кивнула она Лайме, не заметив меня. – Что-то случилось?

Слониха терпеть не могла, когда ее отвлекали от тренировки.

– Можно и так сказать, – ответила Лайма и потянула меня за рукав.

Женщина так и расцвела. Последний раз я видел такое лицо, когда мы с Лаймой взяли золото на России.

– Литвинов! – выдохнула она.

Так было всегда: Лайму она звала по имени, меня – по фамилии. И обычно на тон строже.

– Он самый.

Я улыбнулся и полез обниматься. Она крепко – всегда говорил, что ее хватке больше подходит борьба, чем танцы – вцепилась мне в спину, еще раз выдохнула, всхлипнув, и сказала:

– Ну как ты, дорогой?

Пару дней назад по телефону мы пообщались совсем кратко, по делу. Я увидел на ее странице, что в городе готовится Новогодний бал, и, зная, что все равно приеду примерно в эти дни, написал под постом, что с радостью загляну на праздник. Она перезвонила через десять минут, уточнила, точно ли я приеду в город и зачем. Тогда и предложила кресло члена жюри и почетного гостя.

– Да отлично, – ответил я. – Жениться собрался.

Эта новость произвела на нее эффект надетой на голову кастрюли, по которой со всей дури долбанули половником. Ее веки распахнулись так, что едва не выпали глазные яблоки.

– Правда, что ль? – только и спросила она.

Я закивал.

Слониха перевела взгляд на Лайму.

Та закивала.

– Правда-правда.

– Так вас что, поздравить можно, что ли? – осторожно спросила Слониха.

До меня ее мысль дошла с опозданием в три секунды, зато Лайма успела крикнуть:

– Нет!

Я почему-то смог только замотать головой.

– Как? – снова удивилась Слониха. – Не на Соболевской?

Я заметил, как Лайма, вспыхнув, приоткрыла рот, но ничего не сказала. Тогда ответил сам:

– Ну вы что? Мы же с Лаймой лучшие друзья. Как так можно?

Слониха кивнула, очевидно поняв, что лезет в чужой огород.

– Литвинов! – сказала она, как всегда, голосом опытного командира. – А давай я тебя своим ребятам покажу?

И, не дождавшись моего согласия, повернулась к залу.

– Ребята! – она три раза хлопнула в ладоши. – Я хочу вас кое с кем познакомить. – Повернулась и кивнула мне, чтобы вошел. – Это знаменитый танцор, чемпион России и мира по бальным танцам, Даниил Литвинов!

Я посмотрел на Лайму, и ее глаза – распахнутые, потерянные, как у ребенка, отпустившего руку взрослого в толпе, – выжгли на моем сердце след, который никогда не зарастет.

Рядом со словами «чемпион России и мира» должна была стоять и ее фамилия. Она мечтала об этом с детства и, как оказалось, до сих пор не до конца справилась со своей болью.

– Идем? – спросил я.

Лайма тут же пришла в себя, машинально улыбнулась и закивала. Я хотел пропустить ее вперед, но она отказалась.

– Они ждут тебя.

Я не стал спорить, стремительно вошел в зал, и дети радостно зашумели. Я улыбнулся.

Слониха экспромтом задвинула речь о том, как нелегко мне пришлось, но упорные тренировки и следование правилам сделали свое дело и привели меня к вершине священной горы – танцевального Арарата.

Я усмехнулся про себя. Лайма тоже упорно тренировалась и следовала всем правилам куда больше, чем я – и что?

Когда Слониха угомонилась, завизжали дети. Все, конечно же, хотели сфотографироваться.

– Давай с нами? – спросил я, повернувшись к Лайме, о которой остальные словно забыли.

Но она только мотнула головой.

– Я лучше сфоткаю.

– Спасибо, – ответил Слониха. – Ребята, вставайте кучнее! Давайте сделаем общую фотографию. Улыбаемся. Литвинов! Не кривляйся!

* * *

После Слонихи мы с Лаймой поехали перекусить, чтобы потом сразу отправиться в ее студию.

Я все хотел поговорить о том, что случилось в зале, но никак не мог найти слов. Что я вообще мог ей сказать? Что титул и звание не важны? Что она всегда была достойна и ей не надо убиваться, что в итоге чемпионом стал я? Что главное вообще не это, а то, что она может ходить?

Лайма бы даже слушать не стала.

И самое ужасное, мерзкое и противное – что бы я ей ни говорил, все прозвучит как издевка, потому что как раз я стал чемпионом мира. А мне бы так хотелось ей рассказать, что это в самом деле неважно. Ведь я все тот же человек, ничего внутри меня не поменялось, живу все с тем же набором радости-грусти, только добавился один лишний кубок в уголке с наградами. Но я не стал от этого намного счастливее.

– Салат несъедобен, – сказал я и отодвинул от себя тарелку.

Лайма пожала плечами.

– У меня дома поваров нет, мне нормально.

Я вздохнул, задумался.

– Лайм?

– М-м-м?

– У тебя сейчас есть какая-нибудь мечта?

– Мечта? – Лайма колола вилкой салат, но не ела его. – Скорее цель.

– Тоже подойдет.

– А тебе зачем?

– Может, я хочу не только с твоими ребятами в Деда Мороза поиграть.

Лайма усмехнулась.

– Нет, мне ты ничем не поможешь.

– А вдруг?

– Я хочу открыть свою танцевальную школу. Мама уже говорила.

– Это прекрасная идея! – сказал я, думая, как с этого перебраться ближе к моим мыслям. – А если представить, что у тебя уже есть школа. Как думаешь, как бы ты себя чувствовала?

Брови Лаймы подозрительно напряглись.

– Ты это к чему?

– Да ни к чему. Просто. Что бы ты чувствовала?

– Не знаю. Чувствовала бы себя человеком, который способен что-то построить.

– Ты была бы счастлива?

– Разумеется.

– А если нет?

Лайма стала еще подозрительнее.

– Дань, ты чего-то темнишь.

– Нет.

– Я же тебя как облупленного…

Я вздохнул.

Почему у психологов получаются такие фокусы, а у меня нет?

– Я просто к тому, – начал я, разминая пальцами салфетку, – что иногда мечта кажется чем-то таким сверхважным и гиперграндиозным, но когда ты ее достигаешь, все вдруг меняется…

Лайма кивнула и откинулась на спинку стула.

– Я тебя поняла, – оборвала она меня. – Дань, расслабься. Ты не виноват в том, что мне пришлось бросить танцы. И я не злюсь и не завидую. – Я хотел возразить, но она снова меня перебила: – И со мной эту боль уже проработала толпа психологов. Так что ты можешь просто наслаждаться городом детства и не бояться, что я на себя руки наложу рядом с тобой.

Я чувствовал себя последним идиотом.

И тем не менее мне в голову настойчиво билась мысль, что если бы Лайма справилась со своей трагедией, она бы приняла предложение тренировать детей в спортивной школе, а не мучилась бы в нашем дохленьком ДК.

– Ну что? – спросила Лайма. – Пора ехать, нам еще гримироваться.

– Да. – Я обернулся и позвал официанта, чтобы расплатиться. – Поехали детям радость дарить.