Текст книги "Чарлстон"

– Ты ей в отцы годишься, – высказал Пинкни первое возражение, которое пришло ему в голову. Все в нем кричало: «Нет!»

Пинкни и сам не вполне осознавал, почему предложение Симмонса привело его в такой ужас. Аристократическая гордыня смешалась с затаенной ревностью, возникшей давно, когда маленькая Лиззи стала доверять Джо больше, чем старшему брату, и нежеланием поверить, что маленькая сестричка превратилась во взрослую женщину. Прежде чем он сумел осознать причины своего отвращения, его внимание привлек голос Симмонса:

– Мне двадцать семь лет, а ей в прошлом месяце исполнилось семнадцать. Мисс Люси однажды сказала, что мужчина должен быть на десять лет старше своей жены.

Джо глядел на него умоляюще:

– Старше кого – Лиззи? Лиззи – твоя жена? Нет, Тень, нет. Этого не может быть.

– Пинкни, будь благоразумен. Нельзя же вечно считать ее ребенком. Ты не можешь сохранить ее для себя одного. Она уже взрослая. И когда-нибудь она выйдет замуж. Неужели ты предпочтешь прыщавого мальчишку из танцевальной школы? Ведь я решил это не вчера, я очень долго ждал и готовился. Зачем бы еще я стал жеманиться и кланяться всем этим накрахмаленным старухам? Только ради Лиззи, чтобы она продолжала посещать чарлстонские вечера, если ей это будет угодно. Меня все знают. Ей не придется ничего объяснять или краснеть за меня.

Пинкни сверкнул глазами:

– Изворотливый самодовольный ублюдок! Ты воспользовался нашим гостеприимством, ты подверг Люси Энсон риску иметь неприятности в ее кругу, но этого тебе мало. Теперь ты вынашиваешь новые планы, чтобы использовать других в собственных целях и добиться того, чего хочешь. Кто знает, для каких целей нужна тебе Лиззи. Ты над любым одержишь верх.

Болезненное самолюбие бедняка из бедных захлестнуло Симмонса. Оно долго питалось косыми взглядами чарлстонцев и оскорблениями, которые он сносил ради Лиззи. К нему добавилось возмущение предательством Пинкни. Благодаря ему Симмонс обрел дом и почувствовал себя частицей семейства Трэддов, Пинкни принимал его советы и помощь. Если бы не Джо, Трэдды бы сейчас голодали. Он попытался сдержать гнев:

– Ты не прав. Я люблю Лиззи. Я полюбил ее, когда она была еще ребенком. Ради нее я готов все отдать.

Пинкни взглянул в мертвенно-бледное лицо Симмонса. Налет воспитанности, который он приобрел за десять лет, исчез под напором ярости. Глаза его сузились и блестели, напоминая лисьи, он ощерился, показывая мелкие гнилые зубы. Тело его напряженно съежилось, и великолепно сшитый серый костюм, казалось, был с чужого плеча. Пинкни захлестнул калейдоскоп воспоминаний. Тень, сплевывающий табак на розовые кусты под аркой, Тень, закидывающий в рот еду ложкой, будто лопатой, Тень, позвякивающий украденными монетами, Тень, ныряющий в разгульную толпу на «улице мулатов», Тень, от которого порой попахивает дешевым виски и дешевыми духами какой-нибудь шлюхи.

– Я полагаю, ты купишь ей дом, – медленно сказал Пинкни, его протяжный выговор звучал оскорбительно. – И будешь добр к ней, как к своей потаскушке Руби – или как ее там?

Губы Джо побледнели, и он потерял над собой контроль:

– Будь ты проклят! Ты оскорбляешь Лиззи. Будь у тебя две руки, я бы выколотил из тебя извинения.

– Я могу держать пистолет и одной рукой. Это твоя грязная страстишка оскорбляет мою сестру. Я бы пристрелил тебя за твои слова, но джентльмен сражается только с джентльменом – то, чего тебе никогда не достичь и никогда не понять. Подонок. Я был глупцом, когда открыл перед тобой дверь своего дома. Убирайся.

Рот Джо дернулся, но слов не последовало. Он резко сцепил руки и, найдя это недостаточным, повернулся и вышиб кулаком хрустальное стекло входной двери.

Пинкни, услышав, как поскрипывает кресло, понял, что трясется от ярости. Откинув голову на высокую спинку кресла, он бешено выругался.

– А где Джо? – спросила Лиззи за ужином.

– Кто?

– Тень. Подадут пшеничную кашу, одно из его любимых блюд.

Пинкни стиснул в руке салфетку:

– Он уехал, золотко. По делам. И вернется не скоро. Все вещи Симмонса исчезли. В шкафу ничего не было, кроме обрывков приглашения на званый ужин с танцами.

– Ах черт. Я хотела проделать с ним круг вальса в кринолине.

– Не говори «черт», это вульгарно. Я буду танцевать с тобой. И на балу ты будешь моей дамой.

– Ах, Пинни, дождусь ли я! Всего несколько недель, и я на балу. Ты не забудешь про карету с захлопывающейся дверцей?

– Она уже заказана.

– А кузина Люси позаботилась о моей танцевальной карточке?

– Ты будешь танцевать с великанами.

– Пинни, как ты думаешь, я буду хорошо выглядеть?

– Ты будешь самой красивой на балу.

– Ах, Пинни, я так люблю тебя!

– И я люблю тебя, сестричка.

Пинкни взглянул в сияющее лицо девушки. Лиззи можно было принять за десятилетнюю. Свинцовая тяжесть горя, которую он чувствовал после ссоры, сменилась теплом покровительственной заботы о Лиззи. «Я правильно поступил, – подумал Пинкни. – Когда-нибудь, конечно, я потеряю ее. Но, по крайней мере, я буду знать, что она выходит замуж за джентльмена».

– Мама, пожалуйста, не мни мои волосы. Кузина Люси несколько часов билась над ними.

Приезд Мэри Трэдд-Эдвардс поставил всех в затруднительное положение. Ее родная сестра Джулия называла ее воловьей птицей; Лиззи отметала любые попытки изменить что-либо касающееся приготовлений к балу; Люси укоряла Лиззи, что она груба; Стюарт все еще был в Колумбии; Мэри находила его отсутствие вызывающим; Пинкни был уверен, что сойдет с ума, если мать прольет еще хоть одну слезинку.

– Хорошо, Лиззи. Я только хотела придать немного мягкости твоему лицу. У тебя слишком суровый вид.

Лиззи изучала себя, глядя в большое зеркало в дамской гардеробной. Люси давно уже рассказала ей о кружевах, оборках и атласных поясах, которые носили другие девушки.

– Если ты согнешь колени, Лиззи, то будешь выглядеть на несколько дюймов ниже, но ведь тебе придется несколько раз вставать. Каково тебе придется тогда? Ты высокая девушка. Следовательно, из этого надо извлечь максимальную выгоду. Пусть другие будут миловидны – ты будешь выглядеть царственно. Попробуй только ссутулить плечи, я убью тебя!

Из зеркала на Лиззи смотрела незнакомая элегантная юная женщина.

Ее волосы были золотисто-каштановыми.

– Хна не в счет, – сказала Люси, обожающая конспирацию.

Волосы были забраны назад, открывая уши с крохотными жемчужными серьгами, и завязаны в узел Психеи, скрепленный единственной полураскрытой рождественской розой, беззащитно белеющей посредине. Платье было сшито из муарового шелка. Он мерцал, как океан под полной луной. Широкий круглый ворот обнажал шею и плечи. Его окаймляла узкая полоса кружева, вытканного розами. Огромная юбка была сшита из клиньев в форме лепестков. Она напоминала воздушный перевернутый тюльпан. Когда девушка кружилась в вальсе, лепестки отклонялись и становилась видна кружевная юбка, на которой были также вытканы розы. С правого запястья Лиззи на серебряном шнуре свисал белый кружевной веер. В левой руке девушка держала портбукет – рождественские розы в серебряной оправе филигранной работы. Края длинных лайковых снежно-белых перчаток и плечи девушки были скрыты воротником. «Мне можно дать девятнадцать, а то и двадцать лет», – отметила про себя Лиззи. Щеки ее окрасились румянцем.

– Хватит поедать глазами зеркало, – сказала Каролина. – Ты видела его?

– Кого? – обернулась Лиззи.

– Значит, не видела, а то бы не спрашивала. Помнишь, прошлым летом Джон Купер вышел из дома с офицером-янки? Так вот, он сейчас здесь. В вестибюле. И он вовсе не янки. Он кузен Джона, его зовут Лукас. Он так красив, что можно умереть от счастья, глядя на него. Если его нет в моей танцевальной карточке, я повешусь.

– Лиззи, пора идти. Добрый вечер, Каролина. Ты прекрасна, как на картине.

– Спасибо, мэм.

– Лиззи!

– Я готова, мама.

– Добрый вечер, мисс Трэдд.

– Джон Купер! Рада вас видеть.

– Надеюсь, я буду иметь честь танцевать с вами первый вальс.

Лиззи не стала притворяться, что не заглядывала в свою карточку. Она знала, что Джон Купер вписан туда трижды, и ей не было до этого дела. Ведь она уже знает, какой он партнер, судя по тем вечерам в пятницу, а вот список имен, которые были мало знакомы, несколько пугал ее.

– Я с нетерпением жду этого момента, мистер Купер. Джон вспыхнул. «Вот несчастье, – подумала Лиззи. – Держу пари, он опять отдавит мне ноги».

– Могу ли я умолять об одолжении? – пробормотал он.

Лиззи взглянула на него поверх полуоткрытого веера.

– Каждый может, – ответила она, чувствуя себя по меньшей мере восемнадцатилетней.

– Могу ли я записать свое имя на шестнадцатый танец? – Лицо Джона было красно от смущения.

Лиззи вдруг забыла, что она уже взрослая. Веер выпал из руки и повис на шнуре.

– Не будь глупцом, – сказала она. – Ты ведь знаешь не хуже меня, что только влюбленные и женатые танцуют вместе шестнадцатый танец. Это все равно что написать на спине: «Собственность Джона Купера». – Увидев, как исказилось от боли его лицо, она поняла, что поступила гадко. – Я не хотела оскорбить твои чувства, Джон, но я не намерена получать предложения на своем первом балу. Вот что я тебе скажу: ты можешь в это время посидеть вместе со мной. Это будет значить только, что мы с тобой старые друзья. – «И это гораздо приятней, чем сидеть с мамой или тетей Джулией», – решила она про себя.

Джон, счастливый, согласился. «Она назвала меня Джон», – пело его сердце.

– Эй, Лиззи, он вписан в твою карточку?

– Нет. А в твою?

– Нет. Аннабел и Китти тоже говорят, что нет. Я их спрашивала. Как ты думаешь, он женат?

Каролина с Лиззи – и прочие дамы в зале – украдкой бросали взгляды на Лукаса Купера, думая, что никто этого не заметит.

– Лиззи, гляди-ка, он поклонился твоей тете Джулии. Боже, она собирается с ним танцевать. Вот уж не думала, что буду ревновать к мисс Эшли. Но почему же с ней, ради Бога?

Но Лиззи уже занимала свое место в котильоне рядом с Пинкни. Она не собирается портить себе бал, желая луну с неба. Лукас Купер никогда не взглянет на нее.

– Мисс Трэдд, могу я сопроводить вас к вашему стулу? Где вы желали бы сесть?

– У окна, ты не возражаешь? Как вам нравится бал, мистер Купер? Трудно поверить, что это уже шестнадцатый танец.

– Мое удовольствие от бала возрастает, когда ты называешь меня Джоном.

Лиззи улыбнулась:

– Я знаю. Глупо обращаться друг к другу «мистер» и «мисс» после тысячи встреч в танцевальной школе, в воскресной школе и даже за куличиками в парке. Давай представим, что мы еще не взрослые, хотя бы пока сидим здесь. Это будет настоящий отдых.

– Я согласен.

– Лиззи.

Джон преобразился от улыбки:

– Я согласен, Лиззи.

– Ветерок такой приятный, правда? Знаешь, Джон, я думаю, что пропляшу до дыр свои бальные туфли. Кузина Люси говорит, это знак того, что бал удался.

– Простите, кузен.

Лиззи обернулась, ища глазами говорившего. Возле нее стоял Лукас Купер.

– С твоей стороны нечестно, Джон, – сказал он, – прятать от нас самую красивую леди бала в этом углу Ты не собираешься меня представить?

Джон взглянул на Лиззи. От выражения ее лица у него упало сердце. На него она никогда так не смотрела.

– Мисс Трэдд, – сказал он, – позвольте представить моего кузена, Лукаса Купера. Это мисс Лиззи Трэдд, Лук.

Поклон Лукаса был безупречен.

– Весьма польщен, мисс Трэдд. Но верно ли мисс Джулия Эшли сказала мне, что вас зовут Элизабет? Прекрасное имя, под стать его владелице.

– Добрый вечер, мистер Купер. – К удивлению Лиззи, ее голос прозвучал совершенно спокойно.

– Хорошо ли ты провела время, сестричка?

– Божественно, Пинни. Божественней, чем на небесах.

33

– Сегодня утром я получила шесть букетов, – сказала Каролина.

На другой день после бала девушки собрались у Рэггов, чтобы обменяться впечатлениями. Все четыре дебютантки, полные воспоминаний, сравнивали танцевальные карточки, пересказывали, что сказали им и как ответили они, и делились сплетнями, которые довелось подслушать. Девушки были в восторге от своего «выхода в свет» и оттого, что они уже взрослые.

Китти Гурден состроила печальную мину:

– А я всего два получила. Я так и знала, что меня никто не заметит.

Лиззи столкнула Китти с кровати Каролины, где все они сидели, поджав ноги.

– Это все из-за твоей дурости. Ты прибежала сюда сразу же после завтрака. Разве так рано присылают цветы? Вот сейчас уже, наверное, у тебя дома около дюжины набралось. Я слышала, кузен Джошуа сказал маме, что в следующем году ты будешь невестой, с которой он откроет бал.

– Он и вправду так сказал, Лиззи?

– Истинная правда!

Аннабел Бретон помогла Китти забраться на заваленную подушками кровать, которая служила девушкам залом собраний.

– Я ни с кем не буду состязаться, – сказала она. – Мы с Дэвидом поженимся в октябре.

Подружки взвизгнули. Они наперебой обнимали и целовали Аннабел.

– Расскажи, Аннабел! – настаивала Каролина. – Что сказал Дэвид? Наверное, он опустился на одно колено и приложил руку к сердцу.

Китти хихикнула:

– Он поцеловал тебя?

Аннабел покачала головой:

– Мне он ничего не говорил. Папа сказал, что Дэвид зашел к нему утром и попросил его позволения на брак. Со мной, наверное, Дэвид будет говорить вечером. Он должен прийти к ужину.

– С ума сойти! И что же ты собираешься ответить?

– Конечно же «да». Я всегда знала, что выйду замуж за Дэвида.

Девушки разом вскрикнули и пожелали Аннабел счастья, расхваливая красоту и очарование Дэвида Майкела. Про себя каждая подумала, что он старый толстяк, но нельзя не поддерживать веру подруги в то, что она счастлива.

Аннабел чуть не расплакалась, но Каролина вовремя сменила тему разговора:

– Держу пари, что Лиззи получила букет от Лукаса Купера. Она единственная из нас, с кем он беседовал.

Ах, я готова умереть от зависти. Расскажи, Лиззи. Все до мелочей.

Лиззи рассказала все, что могла. Тете Джулии удалось узнать, кто он такой, но, когда Лиззи заглянула после завтрака к кузине Люси, та заявила, что он опасный, отчаянный человек.

Подруги придвинулись к ней поближе. Сведения о жизни на «диком западе» и история со скальпом заставила их вытаращить глаза. Но услышав об отказе Лукаса воевать против Южной Каролины ценой ухода из армии, девушки расчувствовались едва ли не до слез.

– Как генерал Ли, – вздохнула Каролина. – Он тоже уезжал в Вест Пойнт, но вернулся ради служения Югу.

– Почему он ни с кем из нас не танцевал? – спросила Китти. – Трудно выразить, что за негодники эти распорядители.

Но Лиззи знала, в чем тут причина.

– Он сказал, что решил пойти на бал в последнюю минуту, и распорядители не могли знать заранее, что он будет. Он здесь с «Красными рубашками» и потом сам не ожидал, что освободится.

Каролина опять вздохнула:

– Мы вот только знаем, что он в отряде «Красных рубашек». А каково было бы его увидеть – верхом на коне, с расстегнутым воротом, волосы золотятся на солнце!

Даже Аннабел, несмотря на предстоящую помолвку, не удержалась от восторженных взвизгиваний и стонов. Девушки вновь обратились к Лиззи Трэдд:

– Какая ты счастливая, Лиззи! С тобой он просидел весь шестнадцатый танец.

– Он подошел к Джону, а не ко мне.

– Ему было с кем побеседовать, стоило только осмотреться вокруг. – Китти понизила голос до шепота: – Вы обратили внимание на Мэри Хамфриз? Она открыто бегала за ним. Мама сказала, что это скандал.

Каролина подлила масла в огонь:

– Моя мама говорит, что Мэри красит лицо.

– Что там краска? – заметила Лиззи. – Вы когда-нибудь видели такое глубокое декольте?

– Чего вы хотите от бедняжки, – вмешалась Аннабел, – три года, как она вступила в свет, а до сих пор не замужем. – Аннабел самодовольно улыбнулась.

– Бог с ней, с этой Мэри Хамфриз, – сказала Каролина, – ясно, что он обратил внимание на Лиззи. Наверное, он пришлет тебе букет.

– Нет, хотя я надеялась. Кузина Люси говорила мне, что многие мужчины присылают букеты девушкам, которые впервые выезжают в свет. Из любезности. Это вовсе не значит, что они действительно заинтересовались вами. Джон Купер прислал цветы спозаранку. Лукас Купер остановился у него. Он мог бы также вложить свою визитку, безо всяких хлопот. Если бы только хотел.

Китти постаралась ее утешить:

– Наверное, он уехал сразу после бала, Лиззи. У меня кузен в отряде «Красных рубашек», и мы его совсем не видим. Лукасу Куперу, наверное, пришлось покинуть город.

Стюарт Трэдд кипел от злости:

– И я бы мог поехать на бал святой Цецилии и скачки. Все равно мы здесь ничего не делаем.

Алекс Уэнтворт лениво улыбнулся:

– Я предпочитаю ничегонеделанье. Если бы ты, подобно мне, занимался страховым бизнесом, ты бы оценил свободную жизнь героя. – Он поднял бокал с вином. – За генерала Уэйда Хэмптона, губернатора Южной Каролины. В скором времени.

Спустя четыре месяца после спорных выборов в Колумбии и Вашингтоне оппоненты все еще продолжали политику взаимных компромиссов. В итоге Рутерфорд Б. Хайес был введен в должность президента неделей раньше первого марта. Но Чемберлен все еще занимал правительственное здание штата в Колумбии, хотя сам Хэмптон сообщил своим сторонникам, что Хайес, республиканец, согласился его поддержать и вывести войска из Южной Каролины в обмен на передачу голосов штата, поданных за Хэмптона в Коллегию выборщиков.

– Должно быть, сторонники Хайеса надули генерала, – решил Стюарт. – Мы будем маршировать взад-вперед по Стейн-стрит, пока эти чертовы «Красные рубашки» не изорвутся на нас в лохмотья, а саквояжники и черные тем временем оберут нас дочиста.

– Не будь ослом, Стюарт. Где ты видишь парады? Наши преданнейшие законники хлынули на железнодорожный вокзал. День за днем они грузят награбленное, чтобы отвезти его домой, на север. Сегодня ты сам наблюдал такую сцену. Помнишь ухмыляющегося чернокожего с полным ртом золотых зубов, а с ним ту желтую девку в драгоценностях, на которые ушли все налоги за год? Думаешь, они направились на молитвенное собрание? Они везли с собой три вагона багажа.

Стюарт выпил свой бокал до дна.

– Зря мы позволяем им улепетывать. Наверное, папаша Каин сейчас в Бостоне.

– Оставь это, Стюарт. Ты так захвачен преследованием, что с тобой можно со скуки умереть. Собутыльник ты никудышный.

– Это не тебя он едва не убил.

– Тебе известно, что он поклялся меня убить. Он разочарован, что янки отправили на тот свет моего отца, прежде чем он сумел это сделать… Мне следовало сказать – нашего отца.

Стюарт ударил кулаком по заставленному столу:

– Как ты можешь смеяться над такими вещами! Вдруг он почувствовал на своем запястье железные пальцы Алекса. Лицо друга выглядело зловеще в мерцающем свете дымящейся лампы, горевшей на столе.

– Да, я смеюсь. Я вынужден смеяться. Если бы ты не был всецело поглощен собственными скорбями, ты бы понял, каково мне на самом деле. Моя семья опозорена, моего отца клянет во всеуслышание смуглокожий фанатик, матери стыдно показаться на людях, и двери собственного дома закрыты для меня с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Ты считаешь, что у тебя есть причины убить этого самого Каина, потому что он пытался убить тебя. У меня есть тысячи причин. Но я не делаю из себя идиота, разыскивая его повсюду. Я смеюсь, не дожидаясь, когда станут смеяться надо мной. Слава Богу, он уехал из Южной Каролины; возможно, мои внуки будут жить спокойно, не мучаясь подозрениями, что кругом только и судачат об их незаконных родственниках. Да, только к тому времени, надеюсь, все забудется.

– Иисусе!.. Алекс, прости меня. Я очень перед тобой виноват. Ты такой хороший актер, что даже меня способен обмануть.

Алекс отпустил его руку:

– Забудем это. Мы оба ведем себя странно. Я больше ни словом не упомяну о Каине, и тебе не стоит извиняться. Давай закажем что-нибудь на ужин. Хелен отправилась к родственникам и теперь будет их терзать разговорами о ребенке, а мы уж отдохнем.

Стюарт улыбнулся. Хелен и Алекс должны были сделаться родителями через полгода, но Хелен уже теперь беспокоилась, не встретит ли их сын в колледже неподобающую компанию. Беседы ее, к сожалению, не отличались разнообразием.

Едва они свернули на улицу, где жил Алекс, как увидели пламя. Вдруг пламя исчезло; оба подумали, что ошиблись, и ничего не сказали друг другу. Но огонь мелькнул снова, взметнувшись из окна первого этажа, будто язык дракона. Алекс пустился бегом.

– Горит мой дом! – закричал он. – Позови пожарных!

Стюарт повернулся и побежал на угол, где висел пожарный колокол.

На обратном пути он подбегал к каждой двери и стучал в дома рукояткой револьвера, будя обитателей, – было далеко за полночь.

Добравшись до дома Алекса, Стюарт увидел, что фасад не затронут огнем, но внутри бушует пламя. Стюарт помчался по каретному проезду на задний двор. Он звал Алекса. Если Алекс в доме, он тоже войдет туда через заднюю дверь.

Мощенный кирпичом задний двор был залит неестественным, колеблющимся багровым светом из окон дома. Стюарт остановился, пытаясь перевести дыхание. Вдруг он увидел Алекса – с искаженным яростью лицом, которое зловеще озарял мерцающий алый жар. Он стоял на крыше каретного сарая, находившегося у самого входа, не боясь опасных языков пламени. Стюарт устремился вперед. Он хотел увести Алекса подальше от огня. Вдруг кто-то схватил его за руку.

Стюарт обернулся и увидел… Алекса.

Он переводил взгляд с одного Алекса на другого. Освещенные адским огнем лица были совершенно одинаковы. Кожа их не казалась ни белой, ни смуглой, так как была залита алым отсветом огня. Потрясение обострило восприятие Стюарта, и он услышал, что кричит человек на крыше каретного сарая.

– Предатели! – Голос возвышался до визга. – Все обещания, надежды – все пошло прахом! Они купили меня и моих людей, как если бы мы все еще были в цепях! Все, все пропало! Из-за воришки, который сидит в Белом доме. В Белом доме!

Стюарт почувствовал, как Алекс подталкивает его вперед.

– Я вижу его впервые в жизни, – пробормотал Алекс.

Папаша Каин заметил их. Он дернулся, как если бы в позвоночник ему воткнулась игла. Из груди его вырвался ужасающий смех.

– Ты опоздал, белый человек, – язвительно произнес он. – От дома Уэнтвортов останется только зола. Подходи. Арестовывай меня. Я горжусь тем, что сделал. – Глаза его сузились, и он пригнулся, вглядываясь в них сквозь дым, который валил из окна над его головой. – Вы не полицейский, – сказал он и, спрыгнув вниз, вышел из завесы дыма.

Чердачное окно взорвалось от жара, рубиновые в свете пламени осколки уже хрустели у них под ногами. Стюарт слышал, как они ударяются о землю дробным ломким стаккато. Время, казалось, замедлило ход, предметы предстали отстраненными.

Алекс Уэнтворт и папаша Каин не шевелясь, молча смотрели друг на друга; их разделяло двадцать шагов. Из дома донесся продолжительный грохот – в прожорливое пламя рухнула лестница.

Стюарт словно очнулся. Он поднял руку и прицелился из револьвера в Каина, с лютой яростью целя ему между бровей. Сердце гулко стучало от восторга. Медленно, наслаждаясь каждым мгновением, он надавил пальцем на спусковой крючок.

Что-то метнулось возле него, револьвер упал на землю, выстрелив впустую. Выстрел прозвучал громче, чем пушечный.

– Не смей! – приказал Алекс. Он все еще держал Стюарта за руку.

– Да ведь это папаша Каин, дуралей! Я убью его. – Стюарт пытался освободить руку.

– Я тебе не позволю, – сказал Алекс. – Ты что, ослеп? Ведь это мой брат. Я не позволю тебе убить своего брата.

Стюарт ответил ему криком ярости, но его крик был заглушен воплем, вырвавшимся из уст Каина. Он поднял руку, в которой оказался длинноствольный пистолет, прицеливаясь в Алекса Уэнтворта. Голову он откинул назад. Сухожилия на его шее напряглись, как веревки.

– Нет! – вдруг крикнул он с невыразимым отчаянием.

Стюарт рывком бросился к Каину, крик его еще стоял в воздухе. Но он не успел приблизиться – несчастный вложил дуло себе в рот и выстрелил.

– Нет! – Крик Стюарта прозвучал как эхо. Желанный миг мести, ради которого он жил, отняли у него, и он не знал, кого винить: то ли своего врага, папашу Каина, то ли Алекса, друга. Волна ярости, потрясшей его до основания, вдруг ушла, и он почувствовал опустошение. Головня упала с крыши ему на плечо, и он вздрогнул от невыносимо жгущего пламени. Стюарт повернулся к Алексу, на которого, казалось, нашел столбняк, и потащил его прочь. С улицы доносились колокола пожарных повозок.

В течение последующих пяти недель, которые Стюарт провел в Колумбии, они с Алексом старались не попадаться друг другу на глаза. Говорить было не о чем. Десятого апреля Дэниел Чемберлен покинул Правительственное здание штата и переехал в Массачусетс. Брошенные им сторонники рассеялись. В правительственное здание перебрался губернатор Уэйд Хэмптон и принялся возвращать Южную Каролину южным каролинцам. Не забыл он и о «Красных рубашках», которые находились при нем почти весь год. Компания Алекса Уэнтворта страховала теперь все государственные здания от пожаров, наводнений и ураганов. Стюарт Трэдд был назначен мировым судьей в Саммервиль, симпатичный городок в двадцати пяти милях от Чарлстона. Помимо жалованья и титула судьи ему выплатили сумму на приобретение судейской мантии.

– Пинни, пришла телеграмма. Сегодня приедет Стюарт.

– Хорошо, Лиззи. Как ты думаешь, он сумеет протиснуться сквозь толпу твоих воздыхателей?

– Прекрати меня дразнить. Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никаких воздыхателей.

– Мне кое-что рассказали.

– Кузина Люси преувеличивает.

Лиззи покраснела. В действительности каждый вторник, когда она принимала, к ней приходили по крайней мере трое, а то и больше обожателей. Люси, присутствовавшая при встречах, докладывала Пинкни, что Лиззи совершенно равнодушна к своим успехам.

– Конечно, – говорила Люси, – нужно учесть, что в этом году всего четыре, а строго говоря, три дебютантки, так как Аннабел уже помолвлена. Поэтому каждая из них имеет свой день в неделю для приема посетителей, не вызывая соперничества.

– Почему эти юноши не работают?

– Большинство из них работает, Пинкни. Они заходят к нам после работы. Только двое приходят рано, но они уже не юноши. Чарли Джонсон и Хэрольд Кортни.

– Чарли старше меня. Просто противно.

– Скорее трогательно, чем противно. Он был душкой дебютанток еще тогда, когда меня представили обществу, и до сих пор не желает расставаться со своим титулом.

– А кто же ДД этого сезона?

– Фрэнк Коминг, ввиду отсутствия другого претендента. Если бы вернулся Купер, Фрэнк автоматически был бы низложен.

Семнадцатого апреля Фрэнк канул в прошлое. Стюарт Трэдд привез с собой из Колумбии Лукаса Купера.

– Пинни, это Лукас Купер. Я познакомился с ним в Портере.

– Добрый день. Несомненно, мы встречались на балу. Моя тетя, мисс Эшли…

– Да, конечно. Надеюсь, Стюарт не доставляет вам излишних беспокойств, разбрасываясь приглашениями.

– Вовсе нет. Пойду позову сестру. Она отдаст необходимые распоряжения слугам.

Пинкни сумел сообразить, что неплохо бы предупредить Лиззи о приезде ДД в качестве гостя. Он отправился разыскивать сестру.

Услышав новость, Лиззи захлопала в ладоши.

Каролина и Китти позеленеют от зависти.

Пригладив волосы, Лиззи со скромным видом спустилась в библиотеку.

Девушка осталась спокойна, когда Лукас склонился над ее рукой.

– Ваш покорный слуга, мисс Элизабет, – сказал он и поцеловал ей руку, что было против всех правил и приличий.

Пальцы Лиззи задрожали, и лицо девушки залила краска.

Лукас, казалось, ничего не заметил. Он совсем не замечал ее или, как сказала она Каролине, обращался с ней так, будто она была братом Пинкни и Стюарта, а не сестрой. Разговор по большей части велся о политике. Лиззи мало что могла сказать, разве только выразить свою гордость братом-судьей.

– А что генерал предложил вам, Лукас? – спросил Пинкни. – Тоже вершить правосудие?

– Он дал мне свое благословение и письмо с выражением благодарности. В отряде «Красных рубашек» я служил скорее рядовым, а не офицером. – Улыбка его из-за шрама в углу рта была слегка кривоватой. – Подозреваю, что со мной сыграли шутку. Я не хочу быть кавалерийским офицером, который за деньги служит так же усердно, как рядовой – бесплатно. Мой капитан в жизни не садился ни на кого, кроме мула.

Лиззи подумала, что это нечестно, и сказала об этом вслух.

Лукас бросил на нее всю силу своего магнетизма:

– Жизнь военных никогда не бывает честной, мисс Элизабет. Она строится на подчинении и приказах, а не на уменье. Если бы дамы производили военные назначения, дела наверняка пошли бы на лад.

Стюарт расхохотался:

– Генералами становились бы те, кто лучше всех танцует.

– Хуже того, что есть, трудно себе представить. Вспомним беднягу Астера. Он был моложе меня, когда стал генералом из-за канцелярской описки. А что сделано, то сделано, несмотря на то что он чуть не оставил Пойнт. Он повел сотни лучших солдат на бессмысленную бойню. Вот что заставляет меня кипеть от возмущения. Простите мне, мисс Трэдд, что я не могу говорить спокойно. Все мои друзья погибли там.

Лиззи вздохнула с сочувствием. Лукас с благодарностью взглянул на нее. Что-то в этом взгляде было особенное, относящееся только к ней.

Лукас повернулся к Стюарту:

– Хватит пушечного мяса. Когда вы наконец оградите законами белых?

Лиззи слушала будто сквозь туман.