Текст книги "Чарлстон"

35

Пинкни вынул копье из перевязи на седле и устремил его вперед. Древко, проходя над бедром, подпирало его согнутую в локте руку. Он сжал его сильнее. «Слишком крепко, – сказал он себе, – ты повредишь запястье, поражая цель». Пинкни ослабил хватку, и острие копья тут же уткнулось в песок.

– Проклятье! – громко выругался он и снова стиснул копье, скользнув запястьем по гладкой поверхности древка. Мускулы плеч и шеи напряглись, и острие поднялось вверх.

– Годится, – сказал Пинкни. – Добавим вес, Джон.

Джон Купер прикрепил мешочек с песком к ремню на плече Пинкни. Пинкни, сжав колени, заставил коня пройти несколько шагов.

– Вот так лучше, – сказал он. – Попробуем оба груза.

Джон подъехал к нему и прикрепил еще один мешочек.

На этот раз Пинкни пустил коня вскачь. Копье, освещаемое заходящим солнцем, отбрасывало вперед тень в милю длиной. У полосы прибоя Пинкни откинулся назад, натянув обвязанные вокруг своей шеи поводья. Но конь, настороженный непривычным весом всадника и слишком резким рывком поводьев, бросился в воду. Волна ударила ему в грудь, и животное взвилось на дыбы. Пинкни отпустил копье, сбросил через голову связанные концы поводьев и сдержал коня. Другая волна подхватила копье и подкинула в воздух. Пинкни выехал на берег и спешился. Прижавшись щекой к шее дрожащего коня, он погладил его. Когда гнедой успокоился, Пинкни снова сел в седло и подъехал к Джону Куперу.

– Нет, не могу, – сказал он.

Голос его прозвучал спокойно, и трудно было догадаться, как горько он разочарован.

– Груз помогает мне держать на весу копье, но мешает, когда надо остановиться. Видимо, придется мне быть судьей.

Джон пробормотал что-то нечленораздельное.

– Спасибо, Джон, – сказал Пинкни. – Ты должен стать моим вторым я. На то и ученики, чтобы прославлять учителей. Сдай эту наемную лошадь и продолжай работать с Цезарем. Впереди у тебя всего неделя.

В день турнира Стюарт привез из Саммервиля свой экипаж. Лиззи воображала себя очень величественной, расположившись рядом с братом на переднем сиденье. Она элегантно кивала всем, с кем была знакома или считала, что знакома. Пинкни и Люси, на заднем сиденье, подсмеивались над ее наивностью. Стюарт и дамы расположились в своей ложе, а Пинкни взял лошадь под уздцы. Передав экипаж груму, он занял свое место на судейском помосте рядом с другими судьями.

С реки дул свежий ветер. Он хлопал флажками на разноцветных палатках, где находились всадники, и доносил острый запах ила до нетерпеливых зрителей в ложах. Уошингтонский ипподром принадлежал сегодня чарлстонцам. На турнир были приглашены только члены Чарлстонского клуба и их гости.

Ровно в десять часов на широкую лужайку, окольцованную беговой дорожкой, выехали три герольда. Они подняли длинные медные горны. Полились чистые, приятные звуки. Зрители, выкрикивая приветствия, повскакали на ноги. Зеркальная гладь, рассеивавшая яркий теплый свет, отражала блистание горнов и превращала сплошную кайму хризантем в море крохотных солнц. День был великолепен.

Состязающиеся всадники один за другим выезжали на беговую дорожку. Поверх защитного нагрудника на каждом был плащ тех цветов, которые некогда представляли на этом ипподроме фамильных лошадей. Символы, нашитые на плащах, придавали им дерзкое сходство со средневековыми геральдическими флагами. Герольд объявлял:

– Сэр Эдвард Дарбийский… сэр Дэвид Легарский… сэр Мэлколм Кэмпбелский… сэр Чарлз Гиббский… сэр Джон Куперийский…

Нед Дарби, Дэвид Легар, Мэлколм Кэмпбел, Чарльз Гиббс и Джон Купер, держа ряд, проехали мимо лож, со снятыми – дабы почтить дам – шляпами.

– …сэр Уильям Хейуорлский… сэр Алан Стонейский… сэр Джулиус Барнуэллский…

Это был пышный и глупый маскарад. Игра в рыцарство родилась из любви к высоким рыцарским идеалам. До войны плащи кроили из шелка и вышивали золотыми нитями, а титулы являлись названиями обширных плантаций, принадлежащих всадникам. Теперь подавляющее большинство не имело земель. Но они все еще носили свои гордые фамильные имена, сообщавшие ценность их лоскутным плащам и подтверждавшие справедливость молчаливого заявления, что это partie gintil,[4]4
  Благородная компания (фр.).


[Закрыть] рыцари.

– Знал бы я, что Пинни не будет участвовать, подготовился бы к турниру сам, – сказал Стюарт, – следовало бы представить здесь цвета Трэддов.

– Они представлены, – сообщила Люси и указала Стюарту на судейский помост. Флаги над ним развевались, как старинные знамена.

– Который наш? – спросила Лиззи.

– Зеленый с золотом, – ответил Стюарт.

На флаге была изображена колыбель с мачтой и парусами. Лиззи восторженно засмеялась. Она знала эту историю. Первый корабль с искателями приключений прибыл в Южную Каролину в 1670 году. Их было всего тридцать шесть, включая Чарлза Трэдда и его молодую жену Элизабет. Едва вокруг крошечного поселения был возведен частокол, как Чарлз погиб, отбивая нападение индейцев. Элизабет так и не узнала о смерти мужа. Она умерла в один час с ним, родив сына – первого коренного жителя Чарлз-Тауна. Ребенок был воспитан обществом. Одна из троп, по которым он ходил, названа в его честь Трэдд-стрит.

– …сэр Хэролд Пинкнийский… сэр Луис Равенельский… сэр Лукас Куперийский… сэр Роберт Реттский…

У Лиззи екнуло сердце. Когда она вернулась на остров с плантации Рэггов, Лукас успел уехать.

На Лукасе был строгого покроя черно-белый плащ. На груди алым были вышиты сломанные лук и стрелы. Широкие рукава белой рубашки трепетали на ветру. Высокие черные сапоги оттеняли белизну бриджей. Подъехав к ложам, он заставил свою лошадь сделать курбет. Сорвав с головы черную шляпу с красным плюмажем, он размашистым жестом прижал ее к груди. При этом он глядел на Лиззи. Она почувствовала головокружение. Герольд продолжал выкрикивать имена, но громкий стук крови в ушах оглушил ее.

– Ты позволил себе дерзость, – сказал кузену Джон Купер, когда они присоединились к всадникам на краю лужайки.

– Что ты имеешь в виду? – засмеялся Лукас.

– Ты привлек к Лиззи всеобщее внимание. Я готов тебя убить. – Голос Джона дрожал.

– Тебе предоставится такая возможность. Мы в разных командах.

Лукас ускакал прочь. Шествие закончилось. Наступило время поединка.

В каждой команде было по тридцать четыре всадника. Рыцари выстроились в ряд на концах лужайки, оба ряда разделяло расстояние в милю. Зрители в волнении поднялись с мест. Герольды протрубили атаку.

Всадники двинулись, как один, тихим шагом, с копьями в перевязях. Кони поскакали быстрей. Земля сотрясалась от ударов сотен копыт. На полпути к центру всадники нацелили копья и пустили коней во весь опор. Дикий вопль башни заглушил громовую дробь конских копыт. В ложах иные дамы закрывали глаза, иные визжали, но их никто не слышал. Ряды встретились, круша копьем копье. На миг наступила страшная сумятица, и вот уже усидевшие на конях всадники остановились на концах лужайки, сдерживая поступь коней. Далеко позади валялись копья – как сброшенные в кучу палки. Поверженные всадники вставали, разыскивая шляпы; лица их выражали нестерпимую досаду. Все было позади, никто не получил серьезных повреждений. Это казалось чудом.

Команда Джона Купера, которую возглавлял Нед Дарби, была объявлена победительницей. Из тридцати двух всадников в ней осталось четырнадцать, а в команде Дэвида Легара – тринадцать. Победители, все еще на лошадях, проехали вперед; зрители забрасывали их цветами. Герольды объявили:

– Празднество начинается!

Празднество представляло собой пикник за столиками со скамьями, которые пажи поспешно расставили на траве вокруг озера. Угощение было простым: жареные цыплята и хрустящие хлебцы в кульках из цветной бумаги. Салфетки были из ситца, а вместо пунша подавали холодный чай. Но вряд ли настроение было бы более праздничным, если бы даже угощали фазанами и шампанским.

Состязания начинались в два часа. После продолжительного обеда и зрители, и большинство рыцарей чувствовали себя раскованно и держались оживленно. Турнир таил в себе реальные опасности: чарлстонцы помнили случаи переломов, кому-то даже выбили глаз. В состязании же надо было просто выказать сноровку. Никаких драм не предполагалось. В ложах мужчины бились об заклад о своих фаворитах, но ставки делали маленькие. Все новобрачные и помолвленные надеялись быть коронованными, но никто из дам не выдавал своего желания. Люси Энсон углубилась в воспоминания пятнадцатилетней давности.

Утоптанную беговую дорожку успели уже превратить в аренду состязаний. Три напоминающих деревья сооружения стояли вдоль беговой дорожки со стороны сада, на расстоянии ста футов друг от друга, прямо напротив лож. Подле них находились юные всадники с мешками колец, одно меньше другого. На длинной «ветке» каждого «дерева» уже висело по одному кольцу.

– Каждое шесть дюймов в поперечнике, – сказала Лиззи кузине Люси.

Девушка была осведомлена благодаря терпеливым пояснениям Пинкни. Люси кивнула. В мыслях она была далеко.

Герольд объявил первого всадника – Неда Дарби. Зрители наградили щедрыми аплодисментами вожака победившей команды, прежде чем он взялся за копье.

Рыцарь Дарбийский помахал зрителям рукой, принял от пажа копье и уравновесил его. Дав команду своему скакуну, он пришпорил его и галопом пустил по арене.

– Тут важна скорость, – пояснила Лиззи. – Если плестись еле-еле, непременно проиграешь.

Нед Дарби, пропустив первое кольцо, снял два других. Публика вежливо хлопала.

– Приветствия не всегда бывают кстати, – сказала Лиззи, выражая всеобщую мысль.

Пажи надели кольца на две опустевшие «ветки».

К половине четвертого последний из двадцати семи всадников прошел начальный тур состязаний. Длинные тени от «деревьев» почти достигали трибун. Испытание выдержали одиннадцать рыцарей.

– Сейчас повесят четырехдюймовые кольца, – объявила Лиззи.

Стюарт попросил ее помолчать.

С трибуны кольца казались невероятно маленькими. Волнение зрителей нарастало, разговоры и смех прекратились.

– Просто дрожь берет, – сказала Лиззи. Она старалась не искать глазами золотую голову Лукаса.

– Тише, – велел Стюарт. Герольды объявили второй тур.

Помимо Джона и Лукаса Куперов Лиззи знала еще двоих наездников. Сжав руки, она наклонилась, чтобы подбодрить их.

Состязания прошли в высшей степени успешно. Судьи взволнованно совещались на своем помосте. Пять рыцарей сняли все три кольца. Такого количества победителей никто не помнил. Мероприятие затягивалось. Тени наполовину покрывали трибуны. Было уже пять часов.

Горны провозгласили третий тур.

– Сэр Джон Куперийский! – выкрикнул герольд. Никто не аплодировал – кольца на этот раз были всего двухдюймовые. Публика понимала, что состязающимся необходимо сосредоточиться.

Губы Джона Купера были плотно сжаты. Он двигал правой рукой, чтобы сбалансировать копье. Левой рукой он похлопывал шею Цезаря. Напрягши все свои мускулы, Джон наклонился и пустил коня вскачь.

– Боже правый! – пробормотал кто-то позади Джона. – Взгляните только на этого юного всадника!

Лиззи затаила дыхание. Копье Джона продело первое крохотное кольцо. Толпа зашевелилась. Второе кольцо. Зрители застыли.

Наконец – третье. Все, крича, повскакали с мест.

Широкая улыбка преобразила лицо Джона, и зрители закричали еще громче. Джон помахал им шляпой.

– Сэр Алан Стонейский! – что есть мочи завопил герольд, стараясь расслышать собственный голос. Он выкрикнул снова: – Сэр Алан Стонейский.

Люди усаживались, шикая друг на друга.

– Сэр Алан Стонейский! – выкрикнул герольд в третий раз. Трибуны успокоились.

Алан Стонейский пропустил первое кольцо, склонил копье в сторону Джона, признавая поражение, и покинул арену, сопровождаемый вежливыми аплодисментами.

Сэр Мэлколм Кэмпбелский также пропустил первое кольцо и ушел как джентльмен. Чарлз Гибс сорвал первое, и все в напряжении склонились вперед. Второе закрутилось на кончике копья, и зрители затаили дыхание. Оно упало, прежде чем рыцарь успел нанизать третье; из груди толпы вырвался дружный вздох сочувствия, и все громко захлопали. Чарли погрозил кулаком кружочку, блестевшему на земле, будто поддразнивая. Зрители засмеялись. Солнце светило им прямо в глаза. Публика всматривалась вперед, прикрыв глаза ладонями.

– Сэр Лукас Куперийский! – объявил герольд. Алый символ побежденного индейца сиял на груди Лукаса в наклонных лучах заходящего солнца. Он развернул лошадь и пустил ее вскачь без особых приготовлений. Прежде чем зрители сообразили, что он уже начал, два кольца были сорваны. Неуловимое движение – и их уже три. Толпа протяжно ахнула.

– Иисусе! – протянул зритель позади Стюарта. Тон его был почтительным. Последовал взрыв приветственных криков.

Лиззи вдруг осознала, что руки у нее крепко стиснуты, даже пальцы побелели.

Пажи надели на «ветки» новые кольца.

– Ставлю два против одного на темноволосого Купера, – раздался чей-то голос. – Вода всегда заливает огонь.

– Принято! – воскликнул Стюарт. – Кто хочет рискнуть своими деньгами?

Он нашел спорщика и сделал ставку в двадцать пять долларов. Лукас и Джон проехали по лужайке к краю арены.

Герольды затрубили в горны.

– Судьи предлагают воздержаться от аплодисментов, пока рыцари не пройдут очередной тур. Леди и джентльмены, просим внимания… Сэр Джон Куперийский!

Заболоченная западная окраина Рейс Корс покрылась розовеющей на солнце водой. Ветер стих. Чайки, крича и обгоняя друг друга, летели к своим гнездовьям. Крылья их отбрасывали резкие черные тени на блистающую поверхность реки. Мощные копыта Цезаря мелькали над гладкой темной беговой дорожкой. Одно… два… три… Кто-то вскрикнул, на него зашикали. Лукас рассмеялся. Застучали копыта. Волосы Лукаса казались бесцветными в бледном свете сумерек. Один… два… три! Недоверчивое молчание оцепеневшей толпы, затем буря приветственных криков.

– Что будем делать? – спросил один из судей.

– Что мы можем сделать? – вместо ответа спросил другой. Он махнул юношам с кольцами. Те подъехали к «деревьям».

Джон Купер пришпорил коня, чтобы перехватить кузена.

– Лук, – сказал он. – Я никогда ни о чем тебя не просил. Но сейчас я прошу тебя. Для тебя это всего лишь игра, но я все надежды возложил на сегодняшний турнир. Я должен победить.

Лукас недоуменно поднял брови. Алый свет заходящего солнца делал его шрам еще более заметным.

– Почему? – спросил Лукас.

– Преподнося Лиззи венок, – Джон был бледен, – я попрошу ее выйти за меня замуж. Пинкни дал согласие.

Лукас улыбнулся:

– Замечательная идея. Вряд ли она откажет сэру Ланселоту. Потому ты и хочешь, чтобы я проиграл.

Джон покачал головой:

– Я не желаю тебе проигрыша. Просто я хочу стать победителем.

Лукас хохотнул.

– Прости, кузен, – сказал он. – Но победителем собираюсь стать я.

– Ради Бога, Лукас, зачем? Ведь для тебя это ничего не значит.

– Я человек азартный, кузен Джон. Люблю выигрывать.

Темные глаза Джона сузились.

– Убирайся со своим азартом в преисподнюю. На этот раз тебе не победить.

Соперники заняли исходные позиции.

Алое небо испещрили фиолетовые облака. Они постепенно окрасились оранжевыми, оранжево-розовыми, густо-розовыми и наконец бледно-розовыми, как морская раковина, тонами. Зрители, застыв от напряжения, сидели в густеющей тени. Куперы выехали один раз, другой, третий – в полной темноте. Кольца были почти невидимы, и все же ни один из соперников не промахнулся. Стук копыт и поскрипывание стремян громко раздавались в напряженной тишине. Юные служители, сидя на лошадях, освещали «деревья» пляшущим светом высоко поднятых факелов. Руки Джона Купера тряслись после многих часов напряжения. Нечеловеческим усилием воли он остановил дрожь. Цезарь стряхивал с губ пену, но повиновался повелительному голосу и мощным коленям ездока. Один… два… Цезарь споткнулся, но не упал. Три. Щеки Люси Энсон были влажны от слез. Лиззи смотрела как зачарованная. Люси взяла холодные руки девушки и растерла их.

Лукас уже не улыбался. Его плащ казался еще чернее от пятен пота во тьме холодной ночи. Всадник был словно одно целое со своим конем. Один… два… три.

Служители подъехали к судьям за распоряжениями.

Зрители на трибунах зашевелились, издавая приглушенный гул. Джон Купер, вдев копье в перевязь, ехал по направлению к судьям. Говор становился все оживленней.

Джон и юные служители вернулись к первому «дереву». Факелы их заиграли ослепительным огнем на кольце, которое Джон достал из кармана. Это был кружок из алмазов – обручальное кольцо. Он повесил его на крюк. В свете факелов кольцо лучилось радужным ореолом.

Джон отъехал трусцой во тьму на край арены.

– Они согласны, – сказал он Лукасу. – Если ни один из нас не победит, турнир закончится ничьей. Это всех разочарует, но другого выхода нет.

Лукас хмыкнул.

Джон улыбнулся. Он развернул коня и поднял копье.

Всадник мчался во весь опор. Так он и появился в свете факелов. Он был без шляпы, черные волосы сливались с ночной тьмой. Он казался неукротимым.

– Улыбается, – прошептала Лиззи. – Сейчас он это сделает.

Острие копья вошло в радужный ореол и устремилось во тьму. Кольцо продолжало переливаться в свете факелов.

– О-о! – Лиззи вздохнула. Слезы выступили у нее на глазах. Прежде чем они скатились, в поле ее зрения возник Лукас. Он снял не только шляпу, но и плащ. Он был весь в белом, белые рубаха и бриджи сливались в яркую молнию. Золотистая голова блистала ярче освещавших его факелов. Явившись на миг, Лукас исчез во тьме. И вместе с ним исчез сверкающий драгоценный кружок.

Зрители застыли, не веря своим глазам. Судорожно вздохнув, они наконец расслабились. Только теперь они осознали, в каком напряжении прошел день. Аплодисменты были оглушительны. Пажи с трех сторон освещали факелами судейский помост. Пинкни Трэдд поднял гирлянду цветов, чтобы присудить ее Лукасу. Леди зашевелились, шурша юбками и взволнованно гадая, которую же из них коронует Лукас. Мать Мэри Хамфриз велела дочери сидеть смирно.

Лукас появился на беговой дорожке. Послышались дружные крики приветствий. Герольды протрубили гимн. Пинкни выступил на край судейского помоста. Но Лукас проехал мимо него, натянул поводья и медленно опустил длинное острое копье с его сияющим наконечником на колени Лиззи. Кольцо соскользнуло и затерялось в складках ее юбки. Но девушка ничего не замечала. Она смотрела в глаза Лукасу.

КНИГА ШЕСТАЯ
1878–1882

36

– Почему бы не назначить свадьбу на первую неделю нового года? Впереди будет целых три месяца. За это время я вполне успею испечь свадебный пирог.

Люси плотно сжала губы.

– Если ты будешь говорить таким тоном, Лиззи, я отказываюсь беседовать с тобой на эту тему.

Лиззи расплакалась, бросившись кузине на шею.

– Прости меня, – всхлипнула она.

Люси похлопывала ее по плечу, пока девушка не успокоилась.

– Ты в состоянии меня выслушать?

– Да, мэм, – ответила Лиззи.

– Хорошо. Отнесись со вниманием к тому, что скажет тебе твоя старая кузина. Лукас разговаривал с Пинкни, и Пинкни простил ему столь возмутительное поведение.

– Это было так романтично, кузина Люси.

– Да. И очень дерзко. Ему следовало испросить позволения Пинкни, прежде чем ухаживать за тобой – а ведь вы не помолвлены – на глазах у шести тысяч человек. Ладно уж, что было, то было. Сейчас все упирается в необходимость найти для Лукаса работу, прежде чем вы поженитесь. Что бы ни писали в романах, нельзя жить одной любовью.

– Лукас сказал, что он был бы рад помочь Пинни в Карлингтоне. Чем это не работа?

– Конечно, дорогая, но Лукас может найти работу получше. Ведь в колледже он обучался профессии инженера. Ты не сыщешь среди чарлстонцев ни одного, кто бы учился в колледже. Ему надо подобрать место, где есть возможность сделать карьеру. Пинкни не в состоянии платить ему хорошее жалованье.

Люси не упомянула о том, что Симмонс Тень упорно обрывал все связи компании «Трэдд—Симмонс» с северными фирмами, которые производили удобрения из «чарлстонских костей», как они называли фосфаты из Южной Каролины. Контракты более не возобновлялись. Пинкни был вынужден увольнять рабочих.

– Ненавижу ждать, – вздохнула Лиззи.

– Знаю, золотко. Но в помолвке есть свои достоинства. Разве ты сейчас не счастлива?

– О да!

– Вот и чудесно.

– Но мне бы хотелось открыть бал. Люси засмеялась:

– Этому горю легко помочь. Не жалей о бале. В январе возвращаются Салли и Майлз Бретоны. Уверяю тебя, все будут смотреть только на Салли, а не на невесту.

– Так это Лиззи! – Салли Бретон взглянула, запрокинув голову, на высокую молодую девушку. – Ты унаследовала фамильные черты Трэддов, счастливица. А вы, молодой человек, – Салли перевела взгляд на Лукаса, – слишком красивы, чтобы жить. Благодарите Бога, что по годам я вам в матери гожусь, не то я бы заперла вас в своем будуаре.

Лукас поцеловал ее детскую руку:

– Вам не понадобилось бы запирать меня, мэм. Смех Салли был звонок, будто колокольчик.

– Вы у меня не единственный гость, с которым я могу кокетничать… Взять хоть Пинкни Трэдда. Нет, Пинкни, не стоит дышать мне на руку. Наклонись-ка и поцелуй меня в щеку.

Как всегда, вечер Салли Бретон явился значительным событием. Гости помоложе не видели прежде ничего подобного. Вечер состоялся на другой день после скачек, и убранство дома напоминало о них. Лакеи были одеты наподобие грумов – в пурпурный и лимонный цвета Бретонов. Пурпурными были скатерти на круглых столах в гостиной и столовой и в обширных холлах. Пирамиды лимонов возвышались, будто вазы; их увенчивали свечи. Каминные полки были украшены пунцовыми камелиями и декоративной зеленью, а свечи в канделябрах издавали слабый аромат лимона. Листочек меню на каждом столе обещал шесть перемен изысканных блюд с соответствующими сортами вин.

– Как тебе не совестно, Салли, – сказала хозяйке ее старая подруга Эмма Энсон. – В наши дни, если у кого-то из чарлстонцев заведутся деньги, счастливцы из приличия не выставляют свое богатство перед друзьями, которые так бедны, что питаются отбросами.

– Знаю, Эмма. Я понимаю твои чувства. Но это моя лебединая песня. Я хочу, чтобы все помнили мою возмутительную расточительность. И сожалели о том, что прекратились вечера у Салли Бретон.

Миссис Энсон озабоченно взглянула в нарумяненное и напудренное лицо Салли:

– А Майлз… Известно ли ему?..

– Да. Он весь мир перевернул вверх дном, чтобы заставить этого хорька Кэнби оставить наш дом поскорее. Войска покинут Чарлстон не ранее марта, несмотря на прошлогодние обещания Хайеса. Мысль о смерти вдали от дома была для меня невыносима.

– Сожалеть будут о тебе, Салли, а не о твоих вечерах. Что-нибудь с сердцем?

– Нет. Рак. А у тебя сердце?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Мы с тобой близки, как сестры. Сама не знаю, как догадалась. А вот Джошуа еще не знает. Он весел, будто мальчишка.

– Бал и скачки – величайшие события в его жизни. Я ничего не сказала, чтобы не портить ему удовольствие. Пусть повеселится.

– Милая Эмма! Не представляю, как наши мужья будут без нас.

Эмма Энсон с горечью рассмеялась:

– Снова женятся через год.

– Каждый на молодой дебютантке. Но мой призрак окажется между молодыми в постели в первую же брачную ночь. Иди полюбезничай с кем-нибудь, Эмма. Мне предстоит разговор.

– С кем?

– С носатой старой ведьмой. Точней не скажу… Мы ведь еще увидимся, не правда ли?

– Непременно, Салли. Что ж, иди суйся не в свое дело. А я пока оттащу Джошуа от декольте Мэри Хамфриз.

Беседа со «старой ведьмой» разочаровала Салли.

– Вы непоправимо глупы, Люси Энсон, – сказала она наконец. – Чарлстону никогда не были свойственны предрассудки Новой Англии. Никто не осудит вас за связь с Пинкни, если только соблюдать приличия. Я, например, слышала, что у вас с ним был роман, когда вы путешествовали по Европе. Если все подозревают, что вы его любовница, чего ради отказывать себе в удовольствии?

Ответ Люси удивил пожилую леди.

– Я могла бы голышом пройтись на руках по Митинг-стрит, не заботясь о том, что обо мне подумают. Но Пинкни слишком щепетилен. Эндрю его кузен и старый товарищ. Я блюду целомудрие из-за Пинкни, ведь он возненавидел бы себя, сложись все иначе.

– Вы так сильно его любите? И не заглядываетесь ни на кого другого? Вы ведь еще красивы. Сколько вам лет?

– Еще немного – и стукнет тридцать один. Салли Бретон поцеловала ее:

– Мне бы хотелось сойтись с вами покороче, Люси. Чем-то мы с вами похожи. Я перераспределю места за столом, сядем рядом.

Позже Салли заверила свою подругу Эмму, что ей нечего беспокоиться насчет Джошуа.

– Люси большая умница, что бы ты там ни говорила. Она позаботится о нем, когда тебя не станет.

Салли Бретон умерла в пасхальное воскресенье. Тело ее мужа обнаружили на стуле рядом с кроватью супруги. Он принял яд сразу же, как только ее не стало. Похоронили супругов вместе, соединив им руки.

Лиззи была в ярости. Ее свадьба была назначена на следующую субботу, и ей не хотелось, чтобы гости все еще скорбели о Салли.

– Салли не из тех, кто заставлял скорбеть, Лиззи, – уговаривала ее Люси. – Ее всегда будут помнить, ведь она приносила людям счастье. Салли – плоть от плоти Чарлстона. Грусть не вяжется с ней. Давай-ка передвинем стол к другому краю окна.

Дом, который Лукас снял на Черч-стрит, был уже обставлен, осталось нанести последние штрихи. Дом был очень маленьким: Лукас все же начал работать в компании «Трэдд—Симмонс», и на большой не хватало жалованья. Лиззи дом понравился. Она назвала его кукольным домом. Джулия послала молодым мебель – в качестве свадебного подарка. Высокая кровать с пологом на четырех столбиках, оканчивающихся искусно вырезанным рисовым колосом, занимала половину комнаты. Полог касался старого наклонного потолка. Он был слишком широк, но Лиззи это нравилось. Девушке не надоедало забираться на трехногий табурет и с него прыгать в пышную, будто облако, пуховую перину. Даже стелить постель было интересно: перину надо было взбивать длинной тростью из красного дерева; белье было из прекрасного льна, с меткой в виде цветущей ветки глицинии, которую Джулия кропотливо вышила белыми нитками.

– Сюда, – сказала Люси. – Лучше ему быть здесь. Ты легко сможешь дотянуться до него с кровати. Поставь, если хочешь, на него свечу, которую можно будет при случае зажигать ночью. Это удобней, чем включать газовую лампу. И дешевле.

– Кузина Люси…

– Да, Лиззи?

– Не уверена, прилично ли об этом спрашивать… Вы ведь мне не мать. Но мне так хочется узнать, что случится. Я расспрашивала Аннабел, но она слишком самодовольна, будто знает все на свете, и ничего мне не рассказала. Я знаю, в ночь после свадьбы должно произойти нечто важное, но что именно?

Люси молчала, подыскивая нужные слова.

– Наверное, не стоит, – торопливо сказала Лиззи, – жаль, что я поставила вас в затруднительное положение.

Люси обняла ее:

– Я вовсе не в затруднении, дорогая, только думаю, как объяснить тебе то, что ты хочешь понять. Когда муж и жена любят друг друга, это так прекрасно, так восхитительно, что невозможно выразить, – можно только почувствовать. Лукас знает, что нужно делать. Мужчины лучше разбираются в подобных вещах. Тебе не стоит беспокоиться. Только люби его и наслаждайся вместе с ним.

– Сестра говорила Каролине, что это больно.

– Чепуха. Возможно, сначала ты почувствуешь испуг и будет немного больно, но всего лишь миг, ты сразу забудешь о нем, потому что испытаешь счастье.

Лиззи блаженно вздохнула:

– Трудно представить, что я буду еще счастливей, чем теперь. Я щиплю себя каждый день, чтобы увериться: это не сон, Лукас и взаправду женится на мне.

– Ты его очень любишь, верно?

– Больше всего на свете. Стоит ему войти в комнату, я таю. Ты и представить не можешь, как это восхитительно.

«Еще как могу», – подумала Люси. Вслух она предложила заглянуть в гостиную и кухню.

– Не забывай, – сказала она, – когда твоя горничная уходит в конце дня, заглянуть в шкаф – там ли ее домашние туфли. Если их нет, значит, девица не вернется. Нет смысла ждать ее на следующее утро. Лучше нанять девушку, живущую поблизости. Тогда она не будет оправдываться, что наемная карета задержалась и потому она опоздала.

За тринадцать послевоенных лет дома для слуг во дворах чарлстонских особняков постепенно превратились в наемные квартиры для чернокожего населения. Семей вроде Трэддов, у которых слуги жили в доме, оставалось немного. По большей части слуги приходили днем, а к вечеру уходили к себе домой, в свои семьи. Происходило что-то вроде перемещения музыкантов в оркестре. Хейуарды еще имели горничную и кухарку, но они жили во дворе у Уилсонов на Трэдд-стрит. Многочисленные постройки Хейуардов превратились в подобие улья, где дети играли на кухонном дворе, а одиннадцать семейств размещались в комнатах, прежде занимаемых горничными и лакеями.

– Ужасающая теснота, – сказала Лиззи, заглянув в гостиную. – Мебель слишком громоздка. Чайный столик тети Джулии выглядит как баржа. Мне не нравится чиппендейл. А у Пинкни дом забит хламом в стиле шератон. Ему следует его поменять. Если сейчас мы не можем себе ничего позволить, по крайней мере не будем жить в этих разлапистых клешнях, словно отдавшись на милость чудовищ.

– Лиззи, ты неблагодарная. Тетушка прислала тебе мебель в великолепном состоянии. А на Митинг-стрит все нуждается в починке. Соломон только подклеивает кое-что.

– Нет, нет, я очень благодарна тете Джулии. Но мне так хочется, чтобы все было в высшей степени совершенно. И не забудь, Лукас хочет, чтобы меня называли Элизабет. После свадьбы я не буду откликаться на детские имена.

Горели высокие свечи, благоухали букеты лилий и роз; полуденное солнце косыми потоками вливалось через окна галереи. Две медно-рыжие головы Трэддов и золотистая Лукаса Купера казались отлитыми из драгоценных металлов. Каролина и Китти стояли рядом; Каролина, подружка невесты, держала два букета – невестин и свой, поменьше. Мэри Трэдд Эдвардс мило плакала, пока ее муж вершил свадебную церемонию.

– Возлюбленные мои, мы собрались здесь пред лицом Господа и пред почтенной конгрегацией, чтобы сочетать сего мужчину и сию женщину священными узами брака…

Лиззи, в скором времени Элизабет, наблюдала, как шевелятся губы Адама Эдвардса. Она боялась, что в блаженном головокружении позабудет ответить, когда придет ее черед говорить. Ей хотелось взглянуть на Лукаса, но это не позволялось.

– Элизабет! – Лиззи показалось, будто чужак отчим выкрикнул ее имя. – Согласна ли ты иметь этого человека своим мужем, чтобы жить с ним по воле Господа в священном супружестве? Будешь ли ты повиноваться ему, служить ему, любить, почитать и пребывать с ним в болезни и в здравии, будешь ли верна ему до конца своих дней?

– Да, – сказала Элизабет.

– Кто отдает сию женщину в жены сему мужчине? Пинкни выступил вперед и вложил руку сестры в руку Адама Эдвардса, а тот – в руку Лукаса Купера. Она взглянула на Лукаса сквозь тонкое кружево фаты и робко улыбнулась. Лукас крепко сжал ее руку: