Текст книги "10+1. Рассказы о вымышленных людях в невымышленных местах"

– Как ты мог! Имбецил! Придурок! Скотина мерзкая! Зачем! Зачем ты это сделал?! – это были самые приличные высказывания на тот момент. Через несколько минут истерики я выдохлась, да и любопытно было послушать, что он скажет в свое оправдание, так что, я заткнулась.

– Все сказала? – спокойно спросил муж. Он все также стоял в проеме, скрестив руки на груди. Своим спокойствием он напоминал Джеймса Бонда.

– Зачем ты это сделал? – уже не повышая голоса, спросила я.

– Они тебе не нужны. Это ненормально – любить картонную копию героев сериала больше, чем собственного мужа.

– Вот из-за этого мы и разошлись, – съязвила я. – Степень нормальности у нас с тобой разная: я выходила замуж за увлеченного, помешанного на сериалах, фильмах и видеоиграх мужчину, а через несколько лет получила уставшего «от такой жизни» и стремящегося к нормальности зануду. Что с тобой стало? Ты же предал меня! Предал все, что мы любили и ради чего жили…. Ты предал наш брак!

– Я предал наш брак! Я! – спокойствие Грега улетучилось: весь красный, сжимая руки в кулаки, он резко зашагал ко мне, но потом также резко остановился, сделал глубокий вдох и отошел к письменному столу. Облокотившись на него и снова скрестив руки на груди, он продолжил, почти так же спокойно, как и начал: Кит, так нельзя!

– Ты вообще о чем? – я, правда, не поняла, что он имел в виду.

– Так жить, как ты… как мы жили раньше – нельзя.

– «Из-за таких вот иллюзий, мы сюда и загремели», – цитирую я старину Джека-Воробья.

– Ты опять за старое?

– Я не за старое, и не за новое, я разговариваю так, как мне нравится!

– Да послушай же ты!

– Нет, это ты послушай меня! – напряжение последних часов наконец-то нашло выход, и я стала говорить все, что чувствовала. – Я думала, что наконец-то нашла мужчину, которому смогу довериться, которого полюблю и проведу с ним всю жизнь, который примет меня такую, какая я есть, со всеми заморочками. А ты?! Ты предал меня! Ты заставил влюбиться в тебя, поверить в возможность идеального брака, а потом выяснилось, что ты столько лет мне врал! Что тебе такая жизнь на фиг не нужна! – на одном дыхании выпалила я, а затем с истерическими нотками добавила: – И что, и это самое обидное, «Игра престолов» для тебя важнее, чем «Сверхъестественное»! Как? Как, Карл?!!

– Ты…. Ты что, серьезно? Ты, правда, считаешь, что мы расстались из-за того, что «Игру престолов» я поставил выше «Сверхъестественного»? Почти год прошел, а ты все никак не забудешь нашу первую ссору? – от обиды голос его стал слишком высоким.

– Знаешь что, если бы она была последней, я бы ее забыла. Но нееет! Ты же пошел на принцип и свои слова обратно не взял! Я готова была мириться с тем, что «Игра престолов» для тебя важнее Сэма и Дина, но когда выяснилось, что тебе вообще плевать на нашу жизнь…

– Да не плевать мне было на нашу жизнь! Я просто устал от этих фильмов, сериалов и прочей туебени, которую ты сделала частью нашей жизни. Основной частью нашей жизни! Основной! Вся это псевдоинтересная и якобы захватывающая… все это просто чушь петровна!

– А с хрена тогда ты так выражаешься, – выпалила я!

– Да я привык уже за столько лет так выражаться! Ты ж не могла терпеть, когда я был обычным, когда я разговаривал, как нормальные люди, когда делал то, что делают нормальные люди, а не зависал день и ночь перед экраном телика….

– Вот опять – нормальный. Что для тебя нормально-то? Смотреть сериалы, как это делают миллионы людей, ненормально теперь у нас, что ли?! Ты… ты, а-а-а-а….

– Да причем тут опять сериалы?! У тебя одни сериалы на уме, ты всю нашу жизнь превратила в сериалы и стала их любить больше, чем реальность!

– Святая корова, ты сбрендил! Да как их можно не любить?! – я не собиралась сдаваться.

– Хреновертил я твои сериалы знаешь на чем?! – похоже, терпение его иссякло.

– Знаю, можешь не продолжать, – я не заметила, как мы начали орать друг на друга, но заметила, что уже устала от этого. Я плюхнулась на диван, чтобы слегка отдохнуть, краем глаза заметив, что Грег собирается подойти. – Стой там! Не фиг ко мне подходить!

– Ки-ит….

– Отвали от меня! Не приближайся! Иначе я тебя просто прибью! Иди убейся об стену, – пробурчала я.

– Хорошо… – с минуту Грег стоял неподвижно на полпути между мной и столом, затем пошел на кухню, кинув по дороге: Я пойду, налью кофе, ночка, похоже, будет та еще.

Ну уж, нет! Не буду я тут сидеть и спокойно пить кофе. Размечтался! Дождавшись, когда он уйдет на кухню и включит кофемашину, которая шумит, как минитрактор, я быстро встала и пошла к шкафу с книгами. Взяв несколько книг (первое, что попалось под руку), кинула их в камин и начала искать спички. Благо они лежали в столике рядом с диваном. С трудом, но мне все же удалось поджечь книги. Когда пламя начало лизать переплеты, а затем перебралось на тонкую бумагу страниц, я вдруг поняла, что мне очень хорошо. Моя злость и обида нашли выход. Поняв, что мне достаточно просто уничтожить то, что любит Грег, и после этого я успокоюсь, не замарав руки в крови, я стала бросать в камин все, что можно. Сначала туда полетели книги, затем я нашла на верхней полке книжного шкафа несколько старых комиксов, очень дорогих, к слову, потому что их он сам лично ездил покупать в Штаты, убив на это кучу времени и сил. Охохохо, их я сожгу с особым удовольствием! Дальше – больше: в ход пошли фигурки из «Игры престолов», причем все, даже безобидные Funko Pop. Но Грег их любит, так что выкуси, милый. Кружка Хауса и шарф Шерлока – туда же, в топку! Когда я решила немного передохнуть, в камине уже было доверху всякого хлама. В другой день я бы в жизни не назвала все эти чудесные вещи хламом, но сегодня у меня отобрали моих любимых Сэма и Дина. Эту картонную фигуру «святых ежиков» я нашла в интернете случайно. Выложила за нее несколько тысяч, переплатила или нет, мне даже неважно было. Главное, что теперь я могла наслаждаться их видом каждый день. Конечно, это была фигура братьев из «Сверхъестественного», а не самих актеров. Она стояла в моей квартире уже пять или шесть лет, за все это время она практически не испортилась, только местами выцвела, но она была моим главным трофеем. И вот теперь ее нет. Мой собственный бывший муж ее уничтожил. Зачем он это сделал, я так и не поняла, наверное, для того чтобы разозлить меня. И у него это отлично получилось, так что пусть теперь расхлебывает. А тем временем, пока мысленно злилась, я уже успела выбросить все, что стояло в этом шкафу. Какой большой камин все-таки, подумала я.

Осматривая комнату в поисках очередных игрушек для битья, я увидела его – меч Джона Сноу. Длинный Коготь стоял возле окна в отдельном стеклянном шкафу, сделанном специально для него. Он был точной копией меча из сериала «Игра престолов». Прислушавшись к тому, что творится на кухне, и убедившись, что шагов Грега не слышно, я подошла к шкафу. Стала осматривать его, чтобы найти замок, но его нет. Тут я увидела небольшую ручку почти в самом низу стеклянной дверцы: аха, значит, шкаф не закрыт. Взявшись за ручку, думаю, как Грег расстроится, если я уничтожу его меч. Открыв дверцу и услышав странный вой, я только через пару секунду поняла, что звук идет из самого шкафа. Я схватила меч и быстро закрыла дверь, в надежде, что звук прекратится, хотя, понятное дело, Грег его слышал. Встав посредине комнаты с мечом в руках, я стала ждать, пока ворвется бывший. И тут до меня дошла вся комичность ситуации. Когда Грег ворвался-таки в комнату, я едва могла дышать от смеха. Бывший аж опешил от неожиданности и стоял растерянный, не зная, что делать.

– Ты…. Я требую суда поединком, – махнула я, смеясь, в его сторону мечом. Увидев Длинный коготь в моих руках и свой опустошенный шкаф, половина которого тлела в камине, только-только начиная разгораться пламенем, Грег побледнел.

– Что ты наделала?! – процедил он сквозь зубы со злостью. От его злости мне стало еще смешнее.

– А-а-а… ахах… ах ха-ха, а я не могу, – я почти согнулась пополам от смеха, но меч все же не выронила. – Ой, мама, какой ты смешной.

– Ки-и-ит, положи меч, – с угрозой в голосе сказал Грег.

– Ты… вместе с твоей псевдонормальностью, – с презрением ответила я, подняв меч и направив его прямо на грудь Грега. – Тележил мне тут полчаса про нормальную жизнь, а сам сигналку установил на меч. На меч! Ты трехнулся просто, – не выдержав, я снова начала ржать, такое сладкое чувство, что-то сродни победы в затянувшемся споре, согревало меня в тот момент.

– Отдай меч, паскуда, – крикнул Грег. Услышав это, я перестала смеяться, подняла длиннющий меч обеими руками и резко скинула с каминной полки все, что на ней стояло: какие-то шарики декоративные, фотки, салфетки вроде и что-то еще. Грег отвлекся от меня и уставился на беспорядок возле камина. Воспользовавшись моментом, я оббежала диван и ринулась к черному входу, я двигалась с максимальной скоростью, на какую была способна, но чертов меч был тяжелым, чтоб его. Открыв дверь, я выбежала во двор и побежала к задней калитке. Не успев преодолеть и пяти метров, я услышала, как Грег с криками выбежал из дома.

– Стой, Кит! Дурочка, что ты делать-то будешь? – он приближался.

Обернувшись и подняв меч максимально высоко, я рубанула воздух, что есть мочи. Грег отскочил, и меч ударился о землю. Я снова подняла его и попыталась ударить бывшего, но он снова отскочил. Так повторилось еще несколько раз, прежде чем я устала. Поняв, что не смогу причинить вреда Грегу, я стала колотить рукояткой меча по земле с одной лишь целью – уничтожить его. Грег молча наблюдал, переводя дыхание. Окончательно устав и добившись только того, что наконечник меча испачкался землей и травой, я выкинула эту железяку подальше и села на траву.

– Подпиши бумаги о разводе, – отдышавшись, сказала я.

– Нет, – Грег сел рядом и взял мои руки в свои. Я не хотела смотреть на него и стала пялиться на дом. – Я все еще люблю тебя, понимаешь, и хочу прожить с тобой всю жизнь. Для меня ничего не изменилось и…

Тут он прервался, увидев выражение моего лица: я смотрела на дом с таким видом, как будто увидела пожар. Но вообще-то так и было: видимо, пламя от камина перебросилось каким-то образом на что-то еще, короче сейчас на первом этаже уже горели шторы. Я высвободила свои руки из рук Грега и отодвинулась, подальше на всякий пожарный, но, к моему удивлению он не стал орать, он начал смеяться, не так истерично, как я несколько минут назад, но он смеялся, а не переживал. Хотя чего ему переживать, дом-то застрахован.

– А, в пекло все, – сказал он тихо. – Нет тебя, не надо и дома, я устал. Все, делай что хочешь. Подпишу бумаги завтра.

Я услышала, как соседи выбежали из своих домов и что-то громко обсуждали, наверное, они звонили пожарным, мне хотелось так думать. Я посмотрела на Грега и тут только поняла, что безумно соскучилась. Я так долго отрицала свою привязанность к нему, что сама поверила в то, что могу без него прожить. А теперь, когда получила, что хотела – развод, разводиться совсем расхотелось. Какая типичная скучная женщина, подумала я. Быть типичной и скучной – два самых страшных смертных греха для меня. Я так сильно хотела сказать Грегу, что хочу быть с ним, что все готова простить и забыть, что аж дыхание перехватило. Но я не сказала ни слова. Я встала и молча пошла в машину, взяла с заднего сидения бутылку виски и вернулась на задний двор. Грег сидел на том же месте. Устроившись рядом, я глотнула и протянула ему, муж тоже сделал пару глотков.

– Я люблю тебя, Катя, – сказал спокойно Грег, когда я положила голову ему на плечо. Я решила помолчать немного. – Ну хорошо, я люблю тебя Кит.

– И я люблю тебя, Гриша, – улыбаясь, сказала я. Он засмеялся. Так мы и просидели с ним еще пару часов, допивали виски и смотрели, как горит наш дом. И знали, что все у нас будет хорошо.

Рассказ №5. Мужской род

– Я это… люблю тебя,… наверное.

– Вась, ты чего?

– Да я не в том смысле…. Ну, в смысле…. Я тебя люблю.

– Васька! Ха-ха…. Ха. Ха-ха-ха! – Дима посмотрел на друга и, увидев, с каким серьезным лицом он это сказал, начал ржать в голос. – Васька, ты ж не голубой! Или ты мне врал столько лет? Признавайся, шельмец!

– Дим, хватит ржать. Конечно, я не голубой, ты бы точно знал. Просто я…, – договорить он не смог, потому что из носа снова пошла кровь. Устав вытирать ее рукавами, Вася просто задрал голову и ждал, когда из носа перестанет течь.

– Ай, дай, я сам, – с этими словами Дима вытащил из сумки носовой платок и приложил его к носу друга. – Вот жеж уроды все-таки: четверо на одного! Подонки.

Дима постоял еще несколько минут, держа платок, затем, убедившись, что кровь носом у Васи больше не идет, выкинул платок в ближайшую урну.

– Вааась, подожди здесь, я ща приду.

Оставив друга стоять у парапета, в который негромко ударялись волны, Дима пошел к кофе-стопу. Подойдя к киоску, он постучал по стеклу, чтобы привлечь внимание продавца.

– Молодой человек, будьте любезны, сделайте два кофе.

Одарив Диму презрительным взглядом, продавец поинтересовался.

– Каких?

– Большой латте с сиропом амаретто и большой американо.

– Хорошо. Через пять минут кофе будет готово.

– Готов.

– Что? – не понял продавец.

– Кофе – он мой, мужской род, а не средний, – вежливо произнес Дима с улыбкой.

– В отличие от некоторых, – буркнул продавец себе под нос, но достаточно громко, чтобы Дима услышал, однако он решил пропустить это язвительное замечание мимо ушей. Дождавшись кофе, Дима расплатился, взял два стакана и вернулся к другу.

– Держи, – протянул он стакан Васе, который к тому моменту уже перебрался на лавку. Хлебнув горячего напитка, Василий удовлетворенно выдохнул:

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста, здоровяк.

Друзья посидели еще немного, попивая, молча, кофе, потом все же Дима нарушил тишину. Повернувшись к Васе, он с озорной улыбкой спросил:

– Так что там…, ты меня любишь?

– Ну да, – просто ответил друг.

– Ай, ты мой хороший, иди я тебя поцалую, – с этими слова Дима начал, шутя, тянуться к Васиным губам.

– Димка, перестань, я совсем не в этом смысле, – засмеялся Вася.

– Ну ладно, Вась, серьезно, чего это ты? – друг какое-то время молчал, разглядывая свои ботинки, потом громко выдохнул и заговорил.

– Да… понимаешь, сегодня же день смерти отца. Я утром на кладбище ездил и, пока стоял там, все вспоминал, вспоминал….

– Петра Анисимовича, что ли, вспоминал?

– Да, и его тоже, а еще наше детство, юность, и потом…. Мы ж с тобой всегда вместе, даже после того, как ты признался, что… ну это….

– Да, понял я-я-я, – протянул Дима. Столько лет прошло, а Васька все стеснялся произнести слово гей или голубой.

– Я раньше думал, что мы просто с тобой лучшие друзья, не разлей вода и все такое, а сегодня понял, что люблю тебя. Просто мне любить больше некого, понимаешь. Я только сегодня врубился… Я раньше думал, что страшно, когда тебя никто не любит, но потом понял, что страшно, когда тебе некого любить, когда совсем никого из родни нет. Вот я и понял, что ты мне всех родней и что я люблю тебя…, как брата, – поспешил добавить Вася.

Дима посмотрел внимательно на друга, потом отвернулся и стал разглядывать море.

– Спасибо, Вась.

– Я просто хотел тебе сказать, чтобы ты знал.

Дима не поворачивался, а только всхлипнул пару раз.

– Дим, ну че ты? Димка, ну повернись, – Вася положил руки другу на плечи и повернул к себе. Дима плакал, по щекам бежали черные от размазанной туши слезы.

– Дурачок, – Вася обнял друга за плечи и притянул к себе на мгновение, а потом отпустил. – Не реви, бро.

– Так трогательно, Вась. И приятно. Спасибо, что сказал, – Дима вытер ладонью слезы с лица и глубоко вздохнул. – Так, все, – продолжил он, – надо это отметить.

– Че отмечать-то…, – грустно сказал Вася. – Никого не осталось, мы с тобой как два бобыля, даже девушек у нас нет…, у меня девушки, у тебя мужика. Так и помрем, никому не нужными, – Вася смотрел на море и чуть не плакал от досады. Дима знал, что в день смерти отца друг всегда грустит, ездит на могилу, разговаривает о чем-то с Петром Анисимовичем, а потом целый вечер смотрит какие-нибудь нудные фильмы. Сегодня же он был не просто грустен, а как-то обречен.

– Так ты что, правда, помирать собрался?! Щас, ага, – деловито произнес Дима. – Собрал-ка сопли в кулак и пошли пить.

– Дим….

– Пошли, пошли, – Димка выкинул пустые стаканы в урну, схватил Василия под руку, поднял его не без труда и поволок за собой. – Такушки мой дорогой, идем щас в твою любимую пивнушку и нажираемся в дюбель. Ты знаешь, я дядю Петю любил как родного, но ты сегодня просто превзошел сам себя: и в любви мне братской признаешься, и помирать собрался один на один со мной. Это попахивает затяжным депрессняком, надо пресекать на корню. Ты ведь знаешь, что роднее тебя у меня никого нет, так что, на тот свет я тебя не отпущу в ближайшее время…, ну трезвого – точно.

Дима терпеть не мог хоть малейшее упоминание о смерти. Человек-праздник, парень-позитив, лучший друг и, практически, брат – за это Вася его и любил, за то, что он всегда мог его развеселить и не давал ему соскучиться, спиться, уйти в депрессию или еще куда-нибудь.

Друзья прошли мимо Олимпийца, миновали Спортивную набережную и направились в сторону Семеновской, где неподалеку был любимый пивной ресторан Васи. На прохожих, которые то и дело оглядывались (некоторые с любопытством, большинство же – с искривленными от злобы и отвращения лицами) парни не обращали внимания. Дима был спокоен: когда рядом с ним находился этот накачанный здоровяк, его почти не трогали. Сегодняшние упыри – исключение: их было четверо, бритоголовые, двое с битами. Сначала они увидели только Диму и прикопались к его сумочке и мейкапу (хотя там был только тональник, тушь, да блеск для губ). Ударить не успели, Вася подскочил очень быстро и сразу стал выяснять «че за вопросы к моему другану». Короче, как всегда, слово за слово…. Собственно, биты битами, а против мастера спорта по карате и вице-чемпиона города по боям без правил эти биты почти ничто. Хотя Ваське сегодня досталось: нос разбили и синяков чуток наставили. Зато эти четверо еле удрали.

Проходя мимо торгового центра, слушая васькины рассказы про какие-то там очередные соревнования и «любуясь» разбитым носом друга, Дима, в который уже раз, подумал, что, если бы не он (гомосек и заднеприводный придурок, как называл его отец), у Васьки была вполне нормальная жизнь…. Был бы сам Дима жив сейчас? Сложно сказать.

***

Это странная и необычная, во всех отношениях, дружба началась, когда обоим было по десять лет. Вася уже тогда занимался спортом, причем очень серьезно, почти каждый день ходил на тренировки, выигрывал соревнования и все в таком духе. Во дворе он почти ни с кем не дружил, просто не было времени. Общался он только со своими одноклассниками, и то не со всеми, а еще с ребятами из секции. Но это все было не то, близкого друга у него на тот момент не было: в детстве Вася был неразговорчив. За его замкнутость и молчаливость детвора прозвала его Тормозом, он же, в силу воспитанности, всегда пропускал это мимо ушей и никому не отвечал на обидные слова. Дети жестоки. Вася знал это, так его научил отец. Он объяснил, что, если ты отвечаешь на оскорбление, то поощряешь обидчиков, а если все время будешь игнорировать, то недругам их же дурость скоро надоест и они отстанут.

Димку такому никто не учил. Поэтому, когда Вася встретил его в первый раз, он был весь побитый, в порванном свитере, но пытался отбиваться от троих обидчиков палкой.

– Тряпка!

– Слабак!

– Урод!

Те, кто нападал на хилого парнишку, помимо тумаков, одаривали его еще и бранью. Вася хотел было пройти мимо, но тут его взгляд встретился со взглядом Димы: Вася еще ни у одного сверстника не видел такой тоски и обреченности в глазах, на него как будто смотрел умирающий щенок. Вася долго разбираться не стал, он подошел и заслонил собой парня:

– Сидоровы, че вы к нему пристали? – Вася знал этих хулиганов, они были из соседнего дома, только имен их не запомнил.

– Тормоз, че ты лезешь? – обидчики тоже знали Васю, и хоть не убежали сразу в страхе, но палки свои побросали. – Ты за эту девку будешь заступаться?

– Я вам просто скажу, что если будете его бить, я буду бить вас, поняли?

Шантрапа поочередно плюнула ему под ноги и свалила. Вася так и знал, что с ним они драться не станут: хоть они глупые, но не полные дураки. Когда Сидоровы ушли, Вася обернулся к избитому мальчику.

– Тебе сильно досталось? – парень смотрел на него во все глаза. – Держи, дома пришьют, – протянул Вася ему оторванный рукав.

– Спасибо, – сказал мальчик, взяв рукав. Он поднял с земли потрепанный портфель, поставил его на скамейку, которая стояла неподалеку, и начал собирать журналы, разбросанные вокруг. Вася стал ему помогать. Журналы были все женские – на каждой обложке была тетенька в красивой одежде. Вася подержал один в руках и рассмотрел внимательно несколько страниц.

– Это для сестры, – буркнул смущенно мальчик, когда Вася отдал ему журнал.

– А почему они назвали тебя уродом, ты ведь не страшный, а наоборот красивый? – простодушно спросил Вася.

Мальчик сразу покраснел, и на лице отразилось некое подобие улыбки, которая правда, тут же исчезла.

– Они дураки просто, вот и все. Злые и дураки, – мальчишка нахмурился и сел грустный на скамейку. – У меня во дворе тоже все дураки. Одна девчонка как-то докопалась, что у меня ресницы слишком длинные для мальчика, я ей сказал, что она страшная. Так ее брат меня потом побил. И что они после этого, не дураки разве? – спросил со слезами в голосе мальчик.

– Наверное, дураки, – ответил Вася.

– А тебя они почему тормозом назвали? – вспомнил мальчик недавних обидчиков.

– Потому что дураки, – ответил Вася и мальчик засмеялся. Васька сам стал хохотать, так и не поняв, отчего. Наверное, потому, что они оба с этим мальчиком поняли, что все злые дети – дураки.

– Меня Вася зовут, – сказал он, когда перестали хохотать.

– А меня Дима, – мальчик протянул руку.

– Хочешь, я с тобой до дома пройдусь, чтоб никто больше не побил?

– Спасибо, только я не хочу домой, – Дима погрустнел, а потом неуверенно добавил: – Дома щас просто нет никого.

– Тогда пошли ко мне. У меня дома папа. Он, кстати, доктор наук, – гордо сказал Вася. – Он нас покормит.

– А он не будет ругаться, что ты меня привел?

– Неа, он вообще никогда не ругается. Он мне все объясняет. Вот и я ему все объясню.

Дома Вася познакомил Диму с папой, Петром Анисимовичем, которому все объяснил, – и про драку, и про рукав, и про то, что у Димы никого нет дома, а они голодные. Васин папа нового друга сына принял радушно, накормил, показал дом, где было много комнат и много книг, очень много книг. А еще пианино, большой телевизор и два маленьких, на стенах висели какие-то портреты старых дядек, карты, грамоты – все вперемешку. У Васи была большая отдельная комната с грушей, шведской стенкой, небольшими гирями, матом – в общем, половина комнаты напоминала спортзал.

В этот первый день в квартире Васи и его семьи Диме очень понравилось, но он и не думал, что потом полжизни там проведет. С первого дня знакомства мальчики стали лучшими друзьями. Они были очень разными – Вася молчаливый, скромный, сосредоточенный и упертый. Дима – любознательный, разговорчивый, неусидчивый. У Васи, кроме папы, никого больше не было, так сложилось. У Димы были мама, папа, сестра, две бабушки и два дедушки, но ни о ком из них мальчик никогда не рассказывал. Объединяло ребят одно – они всегда говорили то, что думали, особенно друг другу.

После пары недель их знакомства, когда Дима в очередной раз обедал у Васи и его папы, Петр Анисимович вызвал нового приятеля сына на разговор. Как и было заведено в семье доктора наук, он не стал выпроваживать Василия из кухни под надуманным предлогом, а просто сказал, что пришло время им с Димой познакомиться поближе. Когда Вася, пошел делать уроки, его папа спокойно спросил Диму:

– Твои родители тебя бьют?

– Нет, – сказал Дима, опустив голову.

– Дим, ты меня пойми, я не хочу лезть не в свое дело. Просто ты первый мальчик, с которым Васе удалось подружиться, – вздохнул дядя Петя. – Все остальные дети его либо обзывают, либо боятся, либо завидуют. И я очень хочу, чтобы у него был настоящий друг…, такой как ты, но я должен знать, что ты однажды не исчезнешь, потому что сбежишь из дома из-за того, что родители тебя бьют. Или еще по каким-то причинам.

Дима молчал.

– Скажи правду, почему ты так не любишь возвращаться домой?

– Я, между прочим, тоже Васе завидую, – буркнул Дима. – Но не так, как все остальные.

– А как?

– Я тоже хочу, чтобы у меня был такой папа….

– Доктор наук? – слегка улыбнулся Петр Анисимович.

– Нет. Папа, который все объясняет и все понимает.

– Значит, бьет тебя папа?

– Нет! … Нет, меня никто не бьет, – поспешил добавить Дима. – Петр Анисимович, они меня не бьют, честно. Они просто не любят меня, совсем. И обзывают все время, особенно папа.

– Почему?

– Я не знаю. Они с мамой ничего толком не объясняют мне. Они говорят, что я не похож на мальчика, что я слишком слабый, что я не могу за себя постоять, папа даже однажды меня плохим словом назвал.

– Каким?

– Я не хочу говорить.

– Ладно, а за что он тебя так назвал? – Дима покраснел до кончиков ушей, но все же решил открыться:

– Я мерил мамино платье и туфли, просто… мне просто очень захотелось посмотреть, ну что получится. А… а папа…. Я не знал, что он уже с работы вернулся, он увидел и сорвал с меня «бабьи шмотки», как он сказал. Ну и потом долго ругался и матерился.

– А мама тебя разве не защитила?

– Нет. Папа рассказал все маме с сестрой и с того дня они со мной практически не разговаривают. Они… они говорят, что лучше бы я родился девочкой, а еще лучше, если бы я не рождался вообще, – после этих слов Дима стал плакать. – За что они так, дядя Петя?

Петр Анисимович обнял Диму и стал его утешать. Он ничего не говорил, пока мальчик не успокоился. А потом налил ему чаю, достал конфеты и попытался объяснить, почему его не любят родители.

– Понимаешь, Дима, не все люди одинаковые, и не все мальчики одинаковые. Кому-то нравится бокс, карате, спорт в общем, а кому-то рисование, музыка, мода…

– Девчачьи штучки – так все это мой папа называет, – вставил грустно Димка.

– Кто-то это и так называет, хотя это не значит, что модой могут интересоваться только девочки. Взрослые ведь тоже разные. Вот твои родители – они просто не знают, что есть разные мальчики, поэтому ты для них другой, а другой – значит, плохой и странный. Так, по крайней мере, они считают. А я, например, много читаю и знаю, что во все времена были мальчики, которые отличались от сверстников, любили совсем не то, что все остальные и так далее.

– Но ведь это не значило, что они плохие или… или уроды?

– Нет, конечно, нет. Ты просто должен понять, что можешь быть каким хочешь, но иногда это придется скрывать…. Так устроено в этом мире, вернее, в этой стране.

В тот день дядя Петя еще долго объяснял Диме, что, если он отличается от остальных, это значит только, что он другой. Просто другой. Не плохой и не хороший, а другой. В десять лет Дима понятия не имел, что он гей, он даже слова такого не знал. Он знал только, что ему не нравится ходить на бокс, любовь к которому пытался привить отец, не нравится скучная серая, коричневая и черная одежда, в которую одевала мать, в то время как сестра красовалась во всем разноцветном. То, что Дима в 10 лет был особенным, но не знал, каким именно, понял только Петр Анисимович. Тогда на своей кухне он не стал сразу вываливать на мальчика все тонкости его особенной натуры, а просто объяснил, что другим быть не страшно, надо просто не всем об этом рассказывать и показывать. А еще дядя Петя попросил Диму никогда не бросать Васю, никогда. Правда, попросил он об этом позже, примерно через три года, когда понял, что друзья стали настоящими братьями – не по крови, но по духу.

К тому моменту Дима все свободное время проводил у Васи, дома он только ночевал. Родителей совершенно не интересовало, где пропадает их пропащий сын. Они, казалось, поставили на нем крест, а благодаря тому, что Дима занимался любимыми вещами – рисованием, кройкой, шитьем, вязанием – у Васи, то и об увлечении мальчика девчачьими штучками они будто позабыли. «Нету дома, и хорошо», – говорил Димкин отец.

Проводя время с Васькой и дядей Петей, Дима был счастлив. С другом они вместе обсуждали историю, которой их учил Петр Анисимович, читали книжки, о которых он им рассказывал, ребята могли смотреть любые фильмы по любым каналам. Часто они сначала смотрели Васькины боевики, а потом Димкины комедии или мелодрамы. И всегда подолгу обсуждали просмотренное. Димка, например, мог часами говорить про Америку. Штаты казались для него лучшим местом на земле. Ближе к 14 годам он понял, что там всем до чертиков, насколько ты странный, необычный, или какой ты ориентации.

Как раз в 14 Дима понял, что такое ориентация, и какая она у него. На период полового созревания пришелся первый кризис в их с Васей дружбе.

Друг, в котором вовсю бушевали гормоны, чуть ли не каждый день пытался назначить кому-нибудь свидание, с Димой он проводил все меньше времени, а как раз тогда Вася был ему нужнее всего. Разговоры друзей все чаще сводились к девчонкам, Вася неустанно рассказывал, как хочет познакомиться то с Олей, то с Машей, то еще с кем-то из своей школы, описывал Диме, какие красивые у него одноклассницы и сверстницы, предлагал пойти вместе погулять с ними, устроить двойное свидание.

Однажды Дима согласился. Вместе с Васей они пошли в кино с двумя его одноклассницами, после, как водится, друг пошел провожать одну девочку, а Дима другую. Марина оказалась не робкого десятка и на пороге своего дома поцеловала Диму сама. Позже тем же вечером, когда Вася воодушевленно рассказывал о своем первом поцелуе и как это было приятно, Дима не знал, куда себя деть. Друг ждал от него такого же рассказа, и после его:

– А у тебя как? Целовались?

– Ага, – только и смог вымолвить Дима. Потом резко засобирался домой и не приходил к Васе два дня. А когда пришел, то о своем первом поцелуе рассказал только дяде Пете, рассказал, как его поцеловала девочка, а он ничего не почувствовал, совсем ничего, только стыд и чувство, как будто его заставили это сделать.

Петр Анисимович все понял, и сам объяснил ситуацию Васе. После того, как Дима признался сам себе, что он гомосексуальный, страшнее всего было рассказать об этом лучшему другу: он боялся, что тот, несмотря на все его прогрессивные взгляды, все же отвернется от него.

Когда Вася после разговора с папой пришел на кухню и обнял Диму, сказав: