Текст книги "Ёж"

Зачем я начал писать? Зачем я вообще пишу эти строки? Ради предостережений? Чушь, мне было плевать на тех людей, что придут в Еж после меня, меня не интересовала их судьба, я готов был обменять сотни этих заблудших душ на собственную, выменять у смерти, что сейчас стоит за моей спиной и радушно улыбается, похлопывая меня по плечу. Она уже знает, что, взяв карандаш, я смирился с ее присутствием.

Сегодня мысли особенно шаловливы, они то медленно текут в голове, то начинают прыгать из стороны в сторону, окончательно путая меня. Я задал себе вопрос, вопрос, который по-настоящему меня не волновал, но на него надо было ответить.

Для чего я взял карандаш в руки и начал писать?

Я зажал его в зубах и уставился на последнюю строку, что написал на листе бумаги. Почерк был ужасный, я боялся, что это никто, кроме меня, не сможет прочитать. Буквы плясали из стороны в сторону, наплывая друг на друга. Для чего или для кого писала свой дневник девочка? Та самая, что до сих пор сидит на горшке в общественном туалете местного клуба. Поначалу она его, конечно, писала для себя, но позже перенесение мыслей на бумагу приняло совсем иной смысл, и я понимал ее. Я, так же, как и она, не хотел лежать здесь неопознанной грудой костей, я хотел придать этому хоть какой-то смысл. Я собственноручно начал высекать из бумаги надгробную плиту, что должна была лечь поверх моей могилы. Я, как больной неизлечимой болезнью, осознавал, что жить осталось недолго, может, час, может, день, и лихорадочно начал писать себе эпитафию, но начал издалека, что бы читающий проникся этими строками, понял, что за человек написал их, что за мысли бродили в его голове, чем он дышал и чем жил.

Внезапно мне стало плохо, я слетел со стула и со всего размаха упал на пол, обжигающая волна прокатила от желудка до горла, и из меня выплеснулась вязкая темная жижа. В глазах потемнело, и весь мир поплыл куда-то в сторону и вверх. Боли не было, была лишь пустота.

…Реальность медленно возвращалась ко мне, поначалу она проявила себя как острая боль в районе правого уха, похоже, я рассек его. Потом боль отступила и наступил период непонимания, я не помнил, как оказался на полу, я не знал, где нахожусь и почему у меня прострелена нога, но спустя секунду безжалостная память начала возвращаться, нещадно говоря о том, что выхода у меня нет.

Котенок беспокойно кружил вокруг, тыкался своей фантастической мордочкой в мое лицо, облизывал меня и тихонько мяукал.

– Ну что, друг-товарищ, – прежняя озлобленность прошла, теперь мне не казалось, что мой мохнатый друг – плод больной фантазии безумного генетика, он казался вполне милым, хоть и странным, – напугал я тебя?

Котенок боком потерся о мою ногу, мерно мурлыкая, словно маленький трактор. Чувствовал я себя намного лучше. Смог самостоятельно встать на ноги, стараясь не опираться на простреленную конечность. Я посмотрел в окно, пытаясь определить, какое время суток царит на дворе. За окном было темно, как в самой глубокой шахте, отчего вновь вернулось чувство нереальности происходящего, художнику было лень дорисовывать картину окружающего мира, и он просто закрасил ее черным, все равно мое воспаленное сознание только отчасти воспринимало окружающий мир. Мне захотелось выйти на улицу и убедиться в отсутствии чего-либо материального за пределами стен моей избушки. Ковыляя, я добрался до двери, распахнул ее, и мои легкие наполнились ночными ароматами, глаза потихоньку начали привыкать к темноте, вот показалась тень дырявой двухсотлитровой бочки, недалеко от нее виднелся массивный забор, котенок продолжал тереться у моих ног, напоминая мне о том, что все окружающее меня вполне реально. Кряхтя, я присел на ступеньки и закурил.

Ночь выдалась темной, луна покинула небосвод, разгоняя темноту где-то в другом полушарии. Темнота казалась живой, она то и дело наступала на меня, и я едва улавливал ее движение краем глаза, но стоило мне повернуть голову, она тут же отступала, словно боялась смотреть мне в глаза.

Я понимал, что все это игры моего воображения, этот дневник, что я начал писать накануне, он был всего лишь плодом той моей части, что отчаялась выбраться из этого города живой. Но я знал, не сегодня, так завтра я встану на ноги и отправлюсь в большой мир, что ждал меня. Конечно, меня мало кто ждал на работе, у меня не было друзей, кроме Славки, а тот ждал меня, скорее, по другую сторону жизни, но у меня была жена, которую я безумно люблю, меня ждал мой неродившийся ребенок, и ради них я должен был вернуться. К черту дневники, к черту надгробные плиты.

Котенок мяукнул, словно он мог читать мои мысли и одобрял их. Щелчком я запустил окурок далеко во тьму, и та с жадностью проглотила его, на миг выдав себя резким движением. Мне стало как-то не по себе, я почти физически ощущал этого громадного голодного зверя, который только и ждал того, чтобы я повернулся к нему спиной.

– Ладно, пошли в дом. – Я старался говорить спокойно, и это мне удалось, моя рука потрепала котенка за ушами, и тот довольно замурлыкал.

Я с трудом поднялся на ноги и спиной вперед начал отступать ко входу в дом, мне не хотелось поворачиваться спиной к пустому черному пространству. Легким толчком я открыл дверь и скрылся в доме, я вглядывался во тьму до тех пор, пока дверь не закрылась, но так ничего и не увидел. Сегодня я решил запереть дом и вставил внушительного вида засов в массивные скобы. Впереди было много дел. В первую очередь я разорвал на мелкие кусочки первую страницу своего дневника, изобилующую бреднями воспаленного мозга. Потом вскрыл банку тушенки и поужинал или очень рано позавтракал, сколько сейчас времени, я не знал, часы на руке остановились, сотовый телефон сел еще неделю назад, а то и больше, я понятия не имел, сколько дней провел в этой избе. Следующий час после ужина-завтрака я занимался своей ногой, поменял бинты, снова продезинфицировал рану и убедился в том, что сегодня она выглядит намного лучше и у меня есть неплохой шанс в скором времени пойти на поправку. Затем я проверил свой карабин и положил его рядом с кроватью, с выздоровлением ко мне вернулась паранойя, и я каждый миг ожидал появления темных фигур в окнах, зло ухмыляющихся и затевающих что-то недоброе в отношении моей персоны. После всех этих хлопот сил почти не осталось, и я завалился в кровать с намерением проспать не меньше двенадцати часов.

Глава 14

Юля проснулась от того, что в ее нос с удивительной настойчивостью тыкался маленький мокрый кошачий носик. Она открыла глаза и посмотрела на свой мохнатый будильник. Котенок стоял у нее на груди и изучал черты ее лица своими огромными глазами. Когда он увидел, что предмет его домоганий проснулся, он громко мяукнул, думая, что девушка поймет его с полумяу.

– Поди, есть хочешь, сорванец? – Она потихоньку начала выбираться из спальника, стараясь не спихнуть с себя котенка, но тот сразу понял, что мешает, и спрыгнул на пол. Юля глянула на часы, было уже полдевятого, но ребята как-то не спешили на подъем. Даже неугомонный Миллениум мирно посапывал в своем спальнике. – Сейчас найду что-нибудь для тебя. – В уме она прикинула, чем может накормить котенка, в рюкзаке она хранила всяческие вкусняшки, которые притащила с собой еще из города, но среди них не было ничего подходящего, разве что остатки яблочного зефира, который она так любила. Юля ревностно охраняла зефиренки даже от Женьки, которая норовила слопать их еще в самолете, та, конечно, обижалась на подругу, но в тайге за чаем зефир имел куда большую ценность, чем на Большой Земле.

– Может, ты зефир любишь? – обратилась она к глазастому, тот в ответ протяжно мяукнул, будто давал свое согласие на скромный завтрак с участием белого лакомства.

Юлька аккуратно пробралась к своему рюкзаку, стараясь не шуметь почем зря. Спустя минуту она извлекла из него шуршащую упаковку, которая в тишине гремела почище гусеничного танка на параде. Аккуратно она развернула упаковку, уверенная в том, что разбудила весь маленький лагерь, оторвала кусочек зефира и положила его перед котенком.

– Вот значит как! – раздался заспанный голос Жени. – Для подруги, значит, зефир зажимаем, а для уличного кота всегда пожалуйста?

– Просто он есть хочет, я даже не знаю, чем кормить его! – растерянно ответила Юля. – Может, он и зефир не будет, кто его знает.

– Девчонки, вы, блин, нашли время зефир делить. – Это был Сандаль, весь взъерошенный, он приподнялся на спальнике, водя из стороны в сторону рассеянным взглядом.

– Так и знал, что этот котяра нам спать не даст. – Миллениум уже почти выбрался из своего спальника. – Кинули ему тушенки, и хватит, есть захочет, начнет и бумагу лопать.

Котенок, не обращая внимания на поднявшийся утренний гвалт, осторожно подошел к белому кусочку зефира, что выделила ему Юлька, аккуратно обнюхал его, стараясь не прикасаться своим маленьким носиком к неизвестному лакомству, смешно фыркнул и сел умываться.

– Похоже, зефир – это не его еда, – заключила Юля.

– Тушенка тоже… – Боря уже стоял рядом с Юлей и наблюдал за меленьким несуразным существом.

– Лишь бы с голода не помер! – Женька стояла рядом с подругой и всухомятку уплетала зефир, который незаметно выудила из упаковки. Они уже так давно не видели сладкого, что она готова была убить за этот краткий миг забытого удовольствия.

– Еда есть, не помрет, это же животное, проголодается – поест, – заключил Боря и направился к баррикадам, что перекрывали выход из зала. – Закипятите чайник что ли, а то с этим котом позабыли все на свете, нам через полчасика в тайге бы уже быть. – Миллениум быстро входил в свою прежнюю роль. – И придумайте, что с животным будете делать, не хотелось бы, чтобы он нас задерживал. – Он разобрал баррикаду и направился на улицу по своим утренним делам.

– Начальство раздало указания и отправилось на горшок… – резюмировала Женька, дожевывая зефир.

Миша уже был на сцене, он раздувал костер, тот, в свою очередь, дымил и никак не хотел разгораться. Юлька активно паковала спальник в рюкзак, поминутно уделяя внимание котенку, который крутился возле нее. Женька со вздохом направилась к своему спальнику, чертовски хотелось развалиться на диване, щелкнуть по кнопке пульта управления и посмотреть за завтраком что-нибудь по телеку, совершенно не важно что, лишь бы была цветная картинка, мерцающая двадцатью четырьмя кадрами в секунду.

– Ребят, а что вы по утрам по телеку смотрите на Большой земле? – Она уже почти упаковала свой спальник в рюкзак и была готова к приему завтрака.

– Я по «четверке» утреннее шоу смотрю все время, на остальное мозгов утром не хватает. – Юлька села верхом на свой рюкзак и посмотрела на свою подругу. – Иногда включишь телек утром, а там что-то такое заумное идет, так мозг разрывать начинает. Так что утренние шоу форэва.

– Я вообще телевизор не смотрю. – Сандаль наконец разжег костер и теперь любовался плодами своего труда. – Толку от этого зомбоящика немного, у меня дома стоит монстр годов восьмидесятых, еще от родителей достался, я даже не знаю, работает ли он.

– Радио что ли слушаешь? – не унималась Женька.

– И радио не слушаю, хотя радиоточка имеется, я даже плачу за нее ежемесячно. – Миша улыбнулся чему-то и продолжил: – Я помню, как в детстве запихивал провода в нее, пытался их замкнуть.

– Получалось? – Юля с интересом посмотрела на Мишу.

– Сама пыталась? – он улыбнулся в ответ.

– Не, я посерьезнее была, засунула провода сразу в розетку двести двадцать. Вот там был ба-бах, до сих пор, когда вспоминаю, перед глазами яркая вспышка, как только не убилась – ума не приложу.

– Ну ты даешь, подруга! – Женька присела на один из стульев, смотрящих в сторону сцены, когда-то на нем восседали попеременно жители Ежа, наблюдая очередную драму на сцене. – Я как-то с розетками не экспериментировала.

– Ты в других экспериментах горазда, и не менее опасных, – парировала Юля.

– В каких это? – Женька недоуменно воздела брови к верху.

– Вспомни, как ты до пьяной гопоты докапывалась после салюта на день города, – Юлька улыбнулась, вспоминая те деньки. Полные улицы города, каждый квадратный метр занят человеком, и все в едином порыве радостно кричат «ура» в ответ на очередной залп салюта.

– Когда это было? – Женя всем своим видом демонстрировала недоумение.

– В прошлом году, – продолжала настаивать Юля, – ты еще заправилась виски с колой, припоминаешь?

– Ты меня с кем-то путаешь! – Женя была непоколебима. – Ничего такого не помню.

– Я думаю, после той дозы у тебя как минимум пара дней из памяти выпала. Слава богу, нас «пронесло» в тот день. То ли гопота была дружелюбно настроена, то ли ты их чем-то очаровала, но в любом случае это было почище, чем совать провода в розетку.

– Положим, очаровать их я могла, но все равно не было такого, – не терпя возражений, Женька встала со стула и направилась к сцене, по дороге захватив с собой пакетик чая с кружкой.

– Ты про телек вообще к чему спрашивала? – Миша полусидел-полулежал на сцене у костра, ожидая, когда закипит вода в кружке.

– Да захотелось цивилизации, внезапно. – Женя присела рядом с ним и пристроила свою кружку на решетку. – Хотя это у нас Юля страдает по маминому дому. – Она не упустила возможности поддеть свою подругу.

– Цивилизация ждет нас, – Сандаль аккуратно снял свою закипевшую кружку с решетки и закинул в нее пакетик чая, – осталось совсем чуть-чуть, хотя, скажу я вам, девчонки, я еще не соскучился по большому миру.

– Ты с Борей – два снежных человека, или, по-американски, бигфута, – Юля присела рядом с друзьями и присоседила свою кружку к Женькиной, – мне кажется, вы можете жить в этой тайге годами, и ничего.

– Дело привычки. – В зал вошел Боря. – Сейчас быстренько завтракаем и покидаем город, и так проспали слишком долго.

– Никакого покоя от тебя нет, Боря! – фыркнула Женька. – Делайте то, делайте это…

– Разговорчики в строю! – прервал ее Миллениум.

Через полчаса их маленькая группка готовилась к тому, чтобы покинуть этот полуразрушенный оплот цивилизации и вновь окунуться в бурный океан тайги, насыщенный дикой жизнью и первозданными инстинктами. Боря с Мишей паковали продукты, найденные в магазине, Женька с Юлей вышли на улицу по делам, которые не терпели чужого вмешательства, тем более мужского. Никто из них уже не вспоминал события вчерашнего дня, все это было в прошлом и осело в их памяти, пригодное лишь для баек, которые можно травить в больших компаниях. Еж готов был уйти в прошлое, как много лет назад, когда его покинули жители. Городов, подобных Ежу, – сотни, а может, и тысячи на теле страны. Они разбросаны по степям, непролазным лесам, болотам, и у каждого из них есть своя, неповторимая история.

– Юль? – Женька присела на ступеньки главного входа во дворец культуры. Юля стояла рядом, облокотившись на полуразрушенные перила, она задумчиво смотрела на ростки травы, пробивающиеся сквозь асфальт, и думала о том, что скоро этот город окончательно растворится в зеленом океане.

– Ась?

– А ты чего с Мишей притормозила? – Женя заерзала на месте от нетерпения, то ли она хотела побыстрее окунуться в работу, то ли узнать, почему же ее очаровательная подруга до сих пор не охмурила неотесанного геодезиста.

– Ты не исправима! – Она осуждающе посмотрела на свою подругу. – Тебе хочется мексиканской мыльной оперы на природе?

– Просто интересно… – Женя обиженно надула губки. – Лес, природа, мужчина и женщина, практически наедине, недвусмысленные взгляды и все такое, вот и интересуюсь.

– Где ты «взгляды» заметила? – передразнила она подругу. – Я тебе уже говорила, не интересует он меня, ему тридцатник, в каждом городе по жене, зачем он мне сдался?

– Ты жениха что ли в нем видишь?

– Кто сказал, жениха?

– Стоп-стоп, ты сейчас заговорила так, как будто он тебя интересует с «перспективой» общения.

– Блин, Женька, я говорю о нем как о мужике, с которым стоит или не стоит заигрывать, к чему тратить обаяние впустую. Потратишь на одного, потом на другого, в итоге ничего не останется, и в самый нужный момент бочонок будет пуст, заигрывать будет нечем.

– Как у тебя все сложно! – Женя встала со ступенек и потянулась. – Нормальный парень, с ним не только заигрывать можно, с ним можно делать куда более интересные вещи.

– Так! – Юлька повысила голос, не терпящий возражений. – Ты хочешь делать более интересные вещи, так и делай их с Борей, чего пристала?

– Не, ну если тебе Миша неинтересен, я могу рассмотреть и его кандидатуру, может, с ним и поинтереснее будет, чем с Миллениумом. – Она звонко рассмеялась, увидев, что ее слова поддели подругу.

– Сейчас в лоб дам, хоть ты и моя подруга, но шанса вправить тебе мозги я не упущу. Как ты себе представляешь обольщение Миши? – Юля попыталась принять сексуальную позу и приложила кончик указательного пальца к губам. – О, Миша, у меня тут возникли проблемы с теодолитом, пойдем в чащу, ты поможешь мне его прочистить. – Она старалась растягивать гласные, придавая словам то ли комичности, то ли еще больше сексуальности.

– Ты порно пересмотрела, – без надежды в голосе сказала Женька.

– А ничего, мне понравилось… – У выхода из клуба стояли Миша с Борей, оба улыбались во все тридцать два зуба. Юля стушевалась и покраснела, Женька засмеялась в голос и в припадке чуть не рухнула на землю.

– Я, кстати, неплохо… как ты сказала? Прочищаю теодолиты. – Сандаль тоже засмеялся, к нему присоединился Боря, смущая Юлю еще больше.

– Пятиминутная пауза на «поржать» окончена, – постаралась прервать она друзей, но те побросали сумки и продолжали весело смеяться, краснея на глазах. Женька даже слезу пустила. – Так дело и до зеленых соплей дойдет. – Юля подхватила свой рюкзак и деловито направилась к центральной улице.

– Ладно, Юль, мы же шутим! – попытался остановить ее Сандаль, но новый взрыв смеха не дал ему сделать это.

– Да ну вас, работа не ждет! – она обиженно махнула рукой.

– Трудоголик новоиспеченный! – сквозь смех выдавила Женька.

– Все верно, пора на работу, а то расслабились дальше некуда! – Боря продолжал смеяться, но начал собирать вещи, которые то и дело выпадали из рук при новых приступах смеха.

…На границе города каждой своей клеткой она ощущала что-то неладное. Воздух стал как будто во много раз плотнее, возникло ощущение, что плывешь в толще киселя, вдыхаешь его и с трудом выталкиваешь из легких. Тело покрыл липкий, холодный пот, его крупные капли стекали со лба и мешали смотреть вперед, застилая глаза. Похоже, вчерашняя трофейная тушенка прошла совсем не на «ура», возможно, она отравилась этой дрянью и теперь станет обузой для их маленькой группки. С детства ее желудок не блистал силой и готовностью переварить железный болт.

– Ребят, что-то мне хреново, – легким движением она скинула рюкзак с плеча и присела на него сверху.

– Что с тобой, Юль? – Женька присела рядом, но тяжелый рюкзак утянул ее назад, и она плюхнулась на пятую точку рядом с подругой.

– Не знаю, может, тушенкой отравилась? – Юля судорожно втянула в себя воздух. – Дышать тяжело.

– Давай понесу твой рюкзак, – Миша подхватил рюкзак и ловко закинул его на одно плечо. – Идти-то сможешь?

– Поковыляю как-нибудь, может, отпустит? – Она с трудом встала на ноги, в ногах ощущалась неимоверная слабость. – Думаю, справлюсь.

Женька с трудом оторвала свой рюкзак от земли и попыталась поддержать подругу, но ее саму мотало из стороны в сторону, казалось, не она поддерживает Юлю, а Юля ее.

– Тяжеленный, зараза! – пожаловалась она подруге, поправляя свой рюкзак.

– У тебя там трусов только кило на пять! – попыталась пошутить Юлька, вырисовывая на своем лице улыбку.

– Может, мне тоже прикинуться больной, и обеспокоенный Боря потащит мою поклажу со всеми трусиками? – Женька подтолкнула подругу в бок, но не рассчитала сил, и Юлька чуть было не влетела в плотный кустарник, росший у обочины небольшой тропки.

– Я не притворялась, мне действительно фигово.

– По тебе и не скажешь.

– Без рюкзака здоровье пошло на поправку! – Юля, в свою очередь, подтолкнула подругу в бок, но та крепко стояла на ногах.

– Ясно все с тобой! – Женя подмигнула подруге.

– Чего это там ребята замерли? – Юлька кивнула в сторону спутников, которые взобрались на небольшую сопку и остановились, как пара богатырей на развилке с пресловутым камнем, плотно исписанным шутниками.

– Нас, видимо, ждут, перебирай ножками активнее.

Юлю все еще слегка подташнивало и качало вдоль бортов тропинки, словно моряка, который сошел на твердь земную после годичного рейса по морям-океанам. Женька рванула к ребятам и, несмотря на увесистый рюкзак, болтавшийся у нее за спиной, легко обогнала ее.

– Сегодня день сюрпризов, началось все с порно, заканчивается все добротным ужастиком. – Сандаль протянул Юльке руку, которая не могла взобраться на сопку, Женька была уже здесь и сидела прямо на земле, смотря куда-то вдаль, Юлька не могла видеть то, на что она смотрела, мешала вершина сопки, густо покрытая растительностью. Миша подхватил ее за руку и легко выдернул прямо в центр их маленькой компании.

Сразу за тем местом, где сгрудилась компания геодезистов, начинался резкий спуск вниз, сопка плотно поросла молодым березняком и высокой травой почти по пояс. За склоном начинался плотный сосновый лес, тонкие коричневые стволы взмывали ввысь, взрываясь где-то в вышине пышными зелеными кронами. Стволы росли настолько близко друг к другу, что казалось, между ними едва сможет проскользнуть человек, кроны смыкались, закрывая солнечный свет, и лес утопал в кромешной тьме. Уже через двадцать-тридцать метров мрак, пульсируя, пожирал лесных гигантов. Эта темнота казалась неестественной, на вершине сопки царил яркий солнечный день, его лучи мягко скользили по коже, согревая ее, потому все, что было дальше за склоном, казалось иллюстрацией к сказке братьев Гримм.

– Кто-то из вас считает это нормальным? – Миша кинул свой рюкзак на землю, прислонил к нему Юлькину поклажу и закурил. – Я, по крайней мере, такого леса в жизни не видел.

Впервые за все время исхода из Ежа из Женькиного рюкзака показал нос причудливый котенок, который примкнул к их компании в городе. Его огромные глазки заинтересованно смотрели в сторону темного леса, а нос мерно подрагивал, будто он учуял что-то там, в темноте.

– Плотненько лес порос. – Боря тоже присел на рюкзак и закурил. – Пробираться через эти дебри будет тяжко.

– Как-то я не горю желанием лезть туда. – Юля села рядом с Сандалем и посмотрела на него. – Мы же не собираемся идти через эту темень, может, обойдем?

– Думаю, надо идти напрямик, кто его знает, насколько протянулась эта полоса. – Миша выпустил клубок дыма, и тот почти мгновенно растворился в солнечных лучах. – Ничего там страшного нет.

– Ну не знаю, как вам, мальчики, а я как представлю, что буду продираться через эти деревья, так мурашки по коже, – поддержала подругу Женька, ей вовсе не улыбалось обдирать бока о твердую сосновую кору, да и, откровенно говоря, тьма, которая царила среди лесных гигантов, не вдохновляла на походы.

– Ну, началось! – Боря хлопнул себя по колену и посмотрел на свой отряд. – Это та же тайга, что была раньше, чуть плотнее, чуть темнее. Вы стойте здесь, я спущусь, попробую определить, насколько она широкая, эта самая таежная аномалия, и вообще, возможно ли там пробраться с рюкзаками.

– Ой, не нравится мне все это! – Юлька посмотрела на Миллениума, будто верила в то, что ее взгляд может остановить его. – Умный в гору не пойдет…

– Еще как пойдет, – прервал ее Миша, – если это будет короче и быстрее. – Он встал и запустил во тьму окурок, тот стукнулся о ближайший ствол, раскидывая яркие трассеры искр, отлетел в сторону и исчез в траве.

– Миш, ты нас подпалить еще решил, превращая ужастик в фильм катастрофу? – Женька больно стукнула его в плечо, сталкивая с рюкзака. – Окурки тушить надо!

– Одни понукания. – Сандаль отошел от нее на шаг, чтобы не получить еще один тычок. – Задумался я.

– Вы тут пока с бычками разбирайтесь и кто что должен тушить или нет, а я сбегаю, гляну. – Боря начал быстро спускаться по склону сопки, на ходу он достал из кармана травматику и проверил, заряжена ли она, убедившись, что все в порядке, он сунул оружие назад. Этот незначительный жест давал понять, что и Миллениуму не по себе от одной только мысли о том, что придется продираться сквозь плотно поросший лес.

– Ну, хочешь, я сейчас пойду, спущусь и затушу его. – Сандаль было направился за другом, но Женька крепко вцепилась в его рукав и удержала на вершине сопки.

– Ты хоть и балбес, но с тобой как-то поспокойнее будет. – Она обворожительно улыбнулась, считая, что ее улыбка точно удержит его на месте.

– Ладно, уговорила! – Миша расслабился и присел на свой рюкзак.

Боря тем временем приблизился к темной границе, стволы деревьев были настолько близки друг к другу, что казалось, он не сможет просунуть между ними руку, тьма, словно живая, тянула к нему свои щупальца, зазывая скорее покинуть свет и окунуться во мрак.

– Прохладно тут, – издалека крикнул Миллениум, он поежился и оглянулся назад, будто испрашивая разрешения вернуться к друзьям и поискать какой-нибудь обходной путь, ему уже и самому не нравилась идея пробираться сквозь сросшуюся тайгу, – как тут они вообще проросли, непонятно. – И он сделал первый шаг, тьма почти мгновенно проглотила его, скрывая от взглядов друзей, Юле даже показалось, будто мрак удовлетворенно чавкнул, проглатывая человека.

– Хреново это все. – Ее голос звучал почти надрывно, волна необъяснимого страха захлестнула ее, прошибая мурашками тело.

– Не нагнетай, – улыбнулся Сандаль, – и не такое видали и не через такое проходили.

Они сидели в полной тишине, ожидая, когда вернется Боря, говорить было не о чем, и даже разговорчивый Миша, не умолкающий в любых ситуациях, помалкивал, выкуривая одну трофейную сигарету за другой. Солнце поднялось довольно высоко, разогревая душную тайгу, словно сковороду, воздух стал свинцовым. Прошло минут двадцать, Миллениум не возвращался.

– Долгонько его нет, по идее, если не прошел, должен был вернуться. – Сандаль кинул под ногу очередной окурок и затоптал его ногой, хотя подпалить это чертово место уже казалось неплохой мыслью.

– И зачем он туда попер, я же говорила, лучше обойти стороной эту ерунду. – Юлька встала с рюкзака и выгнула спину, разминая затекшие косточки. – А вдруг он не вернется, что мы будем делать?

– Не говорите ерунды, мадмуазель! – Сандаль тоже встал, тело требовало действий. – Куда он денется с нашей подводной лодки? Подозреваю, ориентироваться в этой чаще не так-то и легко, ползаешь между стволами, света белого не видя, пойду покричу «ау». – Миша быстро спустился с сопки и подошел к самой границе тайги, утопающей во мраке.

– Ты только туда не ходи, – предостерегла его Женька, – нам не хочется куковать тут вдвоем.

– Ладно! – По голосу было понятно, что его не затащишь во мрак ни за какие коврижки, и даже не стоило заводить об этом речи. – Бо-оря! – Он прислушался, надеясь услышать ответ, но тишину нарушал лишь скрип покачивающихся на ветру деревьев. – Бо-о-ря! – Тишина. – Твою мать! – Это он сказал вполголоса, стараясь, чтобы девчонки не услышали его, но вокруг было настолько тихо, что они отчетливо разобрали каждое слово. – Он снял с плеча карабин, быстро снял с предохранителя и пальнул ввысь, пуля, разрывая ветки помоложе, застряла где-то высоко в кроне деревьев. Звук был оглушительным. – Должен был услышать, тут за двадцать километров выстрел слышно. – Он говорил тихо, почти про себя. – Б-о-о-о-ря! Ты меня слышишь?

– Не слышит он тебя, – призывные крики Миши оборвал резкий мужской голос, – орать можешь до посинения, результата не будет. – Из-за сопки вышел недавний их знакомый, с которым они виделись в Еже. Как, бишь, его звали? Кажется, Тимофей Степанович.

Миша развернулся на голос и направил карабин на пришельца.

– Спокойно, малец, мы тут с вами в одной лодке застряли, и дергаться промеж себя не стоит. – Несмотря на то, что смертельно опасное оружие смотрело ему прямо в грудь, он был спокоен, как удав, заглотивший бандерлога.

– В этом Тимофей Степанович прав. – Обойдя сопку с другой стороны, появился второй охотник, в отличие от напарника, он держал свой карабин не на плече, а в руках, и ствол смотрел прямехонько между глаз Сандаля. – Не надо дергаться, и опусти свою игрушку, в таком состоянии можешь дел наворотить, потом жалеть будешь.

Девчонки стояли на вершине сопки, совершенно не понимая, что происходит и чего ожидать от двух охотников, появившихся уже в который раз – в самый подходящий момент, только на этот раз возникал вопрос: для кого он, этот самый момент, был подходящим?

Миша опустил карабин и звонко щелкнул предохранителем. Сергей, тот, что держал его на прицеле, опустил оружие и облегченно вздохнул: – Вот и славненько.

– Ваш этот Боря в тайгу сунулся? – Тимофей Степанович прислонился к ближайшему стволу, заправски выщелкнул из пачки «Беломор» папиросу и закурил, распространяя неописуемый аромат на всю тайгу.

– Да, – коротко ответил Миша.

– Балбес ваш Боря. Можешь не орать, не доорешься. – Он отлепился от ствола и посмотрел на своего напарника. – Говорил ведь я им, не суйтесь сюда, нет, полезли.

– Самого-то что сюда потащило? – Седой сплюнул и посмотрел на девчонок. – Девочек жалко, красивые, шельмы. – Он развернулся и пошел прочь от черной линии тайги, которую поглотил вечный мрак.

– Да подождите вы, что все это значит? – Миша направился за Сергеем со стойким намерением остановить его и разузнать обо всем поподробнее, аборигены явно знали, что тут происходит, и могли ответить на многие вопросы.

– А то и значит, малец, нет больше вашего Бори и кликать его уже бестолково. – Слова Тимофея Степановича звучали как приговор, не подлежащий обжалованию. – Прибрал его Еж, и дело с концом. – Он направился за своим товарищем. Миша остановился на том месте, где застигли его жестокие слова, он почувствовал слабость в руках и ногах, карабин сам по себе опустился на землю, негромко звякнув о какой-то торчащий камень.

– Что ты, как девица, позеленел? – Тимофей остановился, глядя на Сандаля. – Уводи девок отседова, сейчас он поймет, что вы не сиганете за своим Борькой, и сам попрет, мало не покажется. – Словно в подтверждение его слов, граница сросшейся черной тайги с противным хрустом двинулась вперед, она словно прыгнула, захватывая новые территории, поглощая их. Секунду назад она была метрах в десяти от Миши, теперь же их разделяли сантиметры.

– Двигай, тебе говорят, не стой на месте! – прикрикнул на него Седой. – И вы не стойте истуканами, шевелитесь. Сожрет ведь и не подавится. – Он выразительно посмотрел на девчонок, повторять дважды не пришлось, они похватали свои рюкзаки и припустили за новыми знакомцами, которым все местные диковинки были привычны, словно утренняя зубная паста на щетке.