Текст книги "Солнце мертвых"

В это мгновение заросли папоротника осветились странным голубоватым огнем, совсем рядом раздался треск сучьев, а следом дикий нечеловеческий хохот. Вне себя от страха бросилась Татьяна бежать, не разбирая дороги. Она спотыкалась о корни деревьев, несколько раз падала. Ей казалось, что сзади за платье хватают ее чьи-то руки. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Страх придал ей невиданные силы, минут через пятнадцать она уже была на окраине города. Редкие прохожие с испугом глазели ей вслед, а она неслась, ничего не видя, и остановилась только у своего подъезда.

Так закончился поход в лес. Вспоминала она его со страхом, и никакие силы не заставили бы его повторить.

После этой ночи надела Татьяна себе на шею старухин кипарисовый крестик, который до этого носить стеснялась.

Вскоре она решила навестить бабку. Накупила разных гостинцев и поехала в областной центр одна, оставив сына на попечение гостившей у нее матери. Вот и окраина, знакомый подслеповатый домик. Татьяна стала стучать в деревянные ворота, потом по оконному стеклу, но никто не открывал.

– Вам кого, девушка? – рядом с ней оказался немолодой мужчина.

– Тут бабушка живет, Пелагея Дмитриевна, я к ней.

– А, ворожея, – мужчина грустно усмехнулся, – умерла она, недели две как схоронили.

Так и ушла Татьяна ни с чем. И долго потом размышляла над диковинными советами бабки, терялась в догадках: что же за всем этим кроется? Временами, когда она разглядывала в зеркале пятно в форме паука, ей казалось, что паук этот все больше расправляет скрюченные лапки.

8

Стас Недоспас – сын Татьяны, рос, как мы уже говорили, замкнутым ребенком. В основе такого психического склада, конечно, лежала болезнь, отсутствие мужчины в семье, чрезмерная опека матери. Но была еще одна причина, о которой Татьяна не догадывалась, а если и что-то подозревала, то неосознанно, а следовательно, и не могла помешать ее развитию.

Дело в том, что у мальчика было очень развито воображение. Рано научившись читать, он жил в мире фантазий, сказок, грез. Он был совершенно уверен, что есть огромный невидимый мир, который существует параллельно с реальным миром, постоянно с ним взаимодействуя. Мир этот населен домовыми, ведьмами, лешими, колдунами и волшебниками. Даже на первый взгляд неживые вещи – камни, деревья, вода и огонь – на самом деле активно влияют на жизнь и поступки человека.

Он слышал, что есть бог, но, когда пытался расспросить мать или бабушку, получал маловразумительные ответы людей, воспитанных в стране всеобщего атеизма.

Несомненно, что вера в сверхъестественное существует в той или иной форме в душе любого человека. Большинство даже не осознают, что верят. Для многих вера заключается в исполнении церковных обрядов. Однако и человек, ни разу в жизни не бывший в храме, скептически относящийся к идее о загробной жизни, случается, как бы прозревает, чувствуя, что он хотя и мельчайший винтик в огромной машине мироздания, но эта машина приведена в действие чьей-то непостижимой волей.

У Стаса, несмотря на его двенадцать лет, сложилась стройная, хотя и своеобразная система миропонимания. Видимый и невидимый миры, постоянно взаимодействуя между собой, играли его жизнью, как играет ветер легким перышком.

То особое состояние, какое бывает у эпилептиков накануне приступа, еще больше подтверждало эту мысль. В такую минуту мальчику чудилось, что он стоит на пороге между двух миров. Казалось, шагни – и ты в стране снов.

Интересно, что Стас не чувствовал себя ущербным по отношению к другим детям. Напротив, он считал, что знает и ощущает такое, что им неведомо. Поэтому чувство превосходства над ними, которое он, впрочем, тщательно скрывал, помогало существовать, не чувствуя себя обиженным жизнью.

Его взаимоотношение с окружающим миром строилось на системе покровителей. В отличие от слабых он не искал покровителей среди больших ребят, не задабривал и не угождал им. У него были неизмеримо более сильные защитники.

Случалось, обидят его в школе или на улице. И он идет просить защиты у одного из своих покровителей. Одним из таких заступников была огромная кривая сосна, росшая неподалеку от их дома. Сосна эта случайно уцелела во время строительства города. Подойдет к ней Стас, прижмется к корявому стволу и шепчет о своих несчастьях, называет имена обидчиков и просит дерево наказать их. И бывало, один из обидчиков заболеет свинкой, а другой упадет и разобьет колено.

Стас видел в этом магическую помощь дерева и благодарил его, зарывая под корни конфету или кусочек сахара. Было в этом что-то от обрядов первобытных народов.

Стас был мальчик не злой. Никому просто так вредить он не желал. И если его просьбы наказать врагов оставались без внимания, то он считал, что виноват либо сам, либо покровитель его врага сильнее его собственного покровителя.

Так он и жил в вымышленном мире, воспринимая его как реальность, и, когда потусторонние силы на самом деле вошли в его жизнь, он нисколько не удивился.

В одну из зимних ночей, примерно за год до описываемых нами событий, он лежал в своей кровати и никак не мог заснуть. За окном слышалось завывание ветра, раскачивавшего деревья напротив дома. Тени от этих деревьев создавали на стене игру постоянно меняющихся узоров, и мальчик с интересом следил за их мельканием. Ему нисколько не хотелось спать, было тепло и уютно, тем более что рядом на диван-кровати посапывала мать.

Внезапно среди мечущихся теней ветвей он заметил еще одну тень, напоминающую маленького человечка. Она оставалась неподвижной. Взгляд мальчика перебежал на подоконник, и он увидел, что на подоконнике действительно сидит какое-то существо и, казалось, смотрит на него. Существо по размерам было с большую куклу. Свет с улицы четко очерчивал его состоящий из углов силуэт. Карлик смотрел на мальчика и не двигался.

Ребенок нисколько не испугался. Он был давно подготовлен к такой встрече. Быстро вылез он из-под одеяла и подошел к окну. Теперь странное создание было хорошо различимо. На подоконнике сидел старичок, одетый, как одевались в русской деревне в незапамятные времена. Волосы на голове старика стояли дыбом, глазки поблескивали, точно у кошки. Существо, не мигая, смотрело на Стаса.

– Ты кто, – спросил мальчик, – домовой?

Человечек молчал и неотрывно глядел на мальчика. Потом он неслышно спрыгнул на пол, медленно подошел к стене, обернулся, еще раз глянул на Стаса и вошел в стену.

– Домовой, – заключил Стас, – хороший!

Он лег в постель и тут же заснул. О том, кого он видел ночью, Стас, конечно, никому не рассказал. Матери – потому, что она очень болезненно реагировала на подобные рассказы, видя в них признак психического отклонения. Друзей же у мальчика не было.

Из сказок Стас хорошо знал, кто такие домовые, а в том, что это был домовой, он не сомневался. С домовым прежде всего следовало подружиться. Иначе неприятностей не оберешься.

А как с ним подружиться?

Ответ был найден все в тех же сказках: малютку нужно было накормить, угостить чем-нибудь вкусным. Известно, что домовые очень любят молоко.

На другой день, перед сном, улучив момент, когда мать была чем-то занята, Стас нашел маленькую кофейную чашечку, наполнил ее молоком и поставил в самый угол окна, где ее совсем закрывала штора. На другое утро он с радостью обнаружил, что молока в чашке не было.

Не имея друзей (дети его сторонились), мальчик очень мечтал о собаке. Но Татьяна, несмотря на огромную любовь к сыну, в этом вопросе была непреклонна.

– Никаких собак! – категорически сказала она в ответ на мольбы Стаса. – Нам вдвоем-то здесь тесно, да еще собака, а грязи от нее сколько. Нет, нет и нет!

Итак, о собаке оставалось только мечтать. Но домовой, если с ним подружиться, в тысячу раз лучше любых собак, думал Стас. Такого друга уж точно нет ни у кого.

Поздно вечером ставил Стас чашечку с молоком на окно, и всегда по утрам она оказывалась пуста. Самого же домового мальчик больше не видел. Однажды мать заметила странные манипуляции сына с молоком.

– Ты чего это придумал? – строго спросила она.

– Знаешь, мама, – нашелся Стас, – я иногда долго не могу уснуть, а встану среди ночи, выпью молока и сразу засыпаю.

Татьяна что-то слышала об этом средстве против бессонницы, поэтому оставила сына в покое и только спросила, почему он берет такую маленькую чашечку.

– А мне и этого достаточно, – ответил Стас.

Стасу ужасно хотелось снова увидеть домового, но он не появлялся, сколько по ночам Стас ни таращил глаза. К тому же, если раньше мальчик действительно долго не мог уснуть, то теперь, едва голова его касалась подушки, он мгновенно засыпал.

Так продолжалось примерно месяц. Однажды ночью Стас неожиданно проснулся. Ему показалось, что по лицу его провели чем-то мягким и мохнатым, точно меховой шкуркой.

В комнате было совершенно темно, даже уличные фонари, немного освещавшие ее, были погашены.

Прямо перед собой мальчик увидел два зеленых огня – два глаза, как он сразу понял. Огни светились в ногах кровати, возле которой стоял стул.

Привыкнув к темноте и присмотревшись, мальчик различил едва заметный силуэт, стоявший на стуле. Несомненно это был домовой.

«Пришел, – радостно подумал мальчик. Сердце его забилось. – Как же с ним заговорить? Да так, чтобы не разбудить маму». Он тихо лежал и раздумывал над этим, как вдруг тень соскочила со стула и заковыляла на кухню. Мальчик завороженно следил за ней. У порога комнаты тень обернулась и поманила его рукой.

Стараясь, чтобы его не было слышно, Стас тихонько вылез из кровати и на цыпочках пошел следом.

«Как бы не наступить на него», – думал он. На кухне он хотел было включить свет.

– Шш, не зажигай, – раздался вдруг шепот, – запали свечу.

Мальчик на ощупь нашел в кухонном шкафчике свечу, которую держали там на случай перегорания пробок, чиркнул спичкой, и крохотный язычок пламени вырвал из тьмы странную фигуру с всклокоченными волосами.

Это был его старый знакомец.

Держа в руках свечу, Стас сел на табурет. Напротив прямо на стол уселся домовой. Они смотрели друг на друга и молчали. Первым нарушил молчание гость.

– Налей-ка мне молочка, – попросил он тонким свистящим голосом, – уж больно мало ты мне его оставляешь. Мог бы и кружку не пожалеть.

Стас приладил свечу в консервную банку, открыл холодильник, достал молоко и налил полную кружку.

Домовой жадно припал к ней, пил фыркая и чмокая, наконец выпил, поставил кружку на стол и, отдуваясь, сказал:

– Люблю молоко. – И покосился на стоящую на столе бутылку.

Стас налил еще.

Покончив со второй кружкой, домовой уселся на стол, привалившись спиной к стене. Он посматривал на мальчика, лицо его ничего не выражало.

Вдруг домовой икнул и сказал, глядя в сторону:

– Ну какое это молоко, из-под машины, коровой даже и не пахнет, вот парного бы…

– У нас нет парного, – извинился Стас.

– Ничего у вас путного нет. – Домовой горько усмехнулся.

Свеча разгорелась и высветила лицо человечка. Его карикатурный облик невольно вызывал улыбку: вздернутый, круглый, как картошка, носик, румяные щечки, маленькие острые глазки, смотревшие из-под огромных бровей, вздыбленные волосы. Это была не старческая маска, но и не застывшее лицо лилипута. Физиономия существа была полна жизни, но жизни не человеческой, а какой-то особой, неведомой. Это сразу же понял Стас. Понял он также, что к этому существу с людскими мерками подходить нельзя. Например: сколько ему лет? Сначала Стасу показалось, что он стар. Но, присмотревшись, он убедился, что стариковского в нем мало, может, только ворчливость.

– А меня Станислав звать, – осторожно начал мальчик, – или просто Стас.

– Да знаю я, – домовой презрительно махнул рукой, – я все про всех знаю и про тебя тоже.

– А вас как? – Стас вопросительно посмотрел на домового.

– Мирон! – произнес тот медленно и важно.

– Вы домовой?

Мирон важно кивнул.

– А я думал, домовые только в деревянных домах живут, в избах.

– Да жили мы там, жили! – завизжал домовой так, что Стас с опаской посмотрел на дверь – вдруг мама услышит. – Не проснется мать, не бойся, – успокоил его Мирон, – я над ней немножко поколдовал.

– Поколдовали? – ужаснулся Стас.

– Утром она проснется.

– А вы ко всем приходите?

– Ну, естественно, – домовой снисходительно посмотрел на мальчика, – я в этом доме хозяин, а домина сам знаешь, о-го-го.

– И многие вас видели?

– Да, считай, ты один.

– А почему именно я?

– Да приказали мне, – начал было домовой и осекся. – Раньше все домовые жили в избах, – перевел он разговор. – В избе, что и говорить, жить не в пример слаще. Не то что в этих каменных крольчатниках. И корова рядом. Хозяйка очень домовых уважает и боится. Всегда угощает, задабривает. А если конь в хозяйстве есть – домовому это первая радость. Вычистишь, бывало, гриву заплетешь, утром конек так и сверкает. А сейчас вонючие машины, тьфу! – Домовой сплюнул. – Ты вот мне угощение ставил, молодец, понимаешь, что к чему, за это, наверное, тебя и отметили.

– Кто отметил?

– Не важно. А другие… У них только деньги на уме да разные цацки. А иные пьют. Залезешь ночью на такого и душишь его.

– Вы душите? – Стас с изумлением посмотрел на Мирона.

– А что, еще как и душу, не до смерти, конечно… Или покажу ему страсть какую, так, веришь ли, визжит бедный. А на иную квартиру тараканов напущу или, скажем, мышей. Только у вас в доме и без меня тараканов хватает. – Домовой засмеялся. – А пойдем ко мне, – неожиданно предложил он.

– Да как же я пойду? – спросил Стас.

– Очень просто, оденься только. Теперь возьми меня на руки и шагай сквозь стену.

– Да разве это можно?

– Ты попробуй, главное – не бойся.

Стас взял домового на руки, и странное чувство охватило его. Оно напомнило состояние перед приступом, когда стоял он перед прозрачной дверью в неведомый мир и никак не мог туда попасть. А вот теперь, кажется, попадет. Вместо рук у Мирона были мохнатые лапы. Он вцепился в мальчика и вдруг крикнул:

– Вперед!

Стас, не помня себя от восторга, шагнул сквозь стену. Оказалось, что это очень просто, будто он делал подобное тысячу раз.

Они очутились в соседней квартире. Здесь все спали. Так же, через стены, они последовали дальше. В одной из квартир горела настольная лампа. За столом сидел мужчина и что-то писал. Стас испугался, что он, увидев их, закричит, подумает, что воры.

Однако мужчина не обратил на них внимания. И только кошка, лежавшая у его ног, выгнула спину и зашипела.

– У-у, зараза, чует нас, – зашептал домовой.

– А мы что, невидимы? – изумился Стас.

– Само собой. Давай шагай дальше.

Некоторое время они плутали по квартирным лабиринтам.

– Влево. Вправо, – бурчал под ухом Мирон.

Наконец домовой скомандовал: «Стой!» – и Стас остановился.

– Ну вот и пришли, – удовлетворенно проговорил Мирон, – это мои хоромы, располагайся…

Стас стал озираться по сторонам: куда же это он попал?

Странное было место. Вот уж никак нельзя было подумать, что в доме есть нечто подобное. А вот ведь есть.

Это было глухое, довольно большое помещение. Без окон, да и двери не наблюдалось. Во всяком случае, не было ее на виду. Однако логово домового было полно самых разных, по большей части странных вещей. При свете свечей трудно было разглядеть все до мелочи. Первое, что бросилось в глаза Стасу, были самовары. Их тут имелось не меньше десятка. Пламя свечей поблескивало на их тусклых боках, и самовары казались тоже какими-то древними, неведомыми существами, вроде самого домового.

– Зачем тебе столько самоваров? – с удивлением спросил Стас Мирона.

– В хозяйстве все сгодится, – буркнул тот. – Людям-то они без надобности; валялись, ну я и подобрал.

Чего тут только не было: прялки, предметы конской упряжи, тележные колеса, допотопные кресла, обивка на которых висела клочьями. Где он все это подобрал и как притащил сюда, оставалось загадкой.

– В хозяйстве все сгодится, – повторил домовой.

Он достал древнюю шкатулку и, отгородившись от Стаса, стал копаться в ней, при этом слышался легкий звон, точно перебирали деньги.

– На-ка вот тебе, – Мирон что-то протянул мальчику.

На ладонь Стаса лег увесистый кругляш. Мальчик поднес его к самым глазам. Вроде старинная монета?

– Пятак это, – домовой удовлетворенно улыбался, – купишь себе пряников.

– На такие деньги сейчас ничего не купишь, – нерешительно проговорил Стас.

– Как это не купишь, – рассердился домовой, – ты это брось! Деньги, они всегда деньги. Хоть и выдумали их люди, но, сказать по чести, выдумка неплохая. Конечно, домовым деньги ни к чему, однако без них плоховато. На черный день есть у меня кой-какие сбережения.

Стас мысленно усмехнулся. Домовой почти слово в слово повторял речи его бабушки.

– Не нравится, давай назад. – Мирон почти выхватил из руки мальчика монету. – Я тебе чего другое дам. – Он снова закопался, старательно отгородившись от мальчика спиной. Потом протянул ему какой-то круглый предмет. При неверном свете свечей мальчик различил вроде бы стеклянное яйцо. Он сунул подарок в карман.

– Ну вот, теперь мы квиты. Ты меня кормил, поил… – Домовой говорил истово, нараспев, словно произносил давно затверженную формулу. – Пойдем, я тебя отведу домой.

Снова они плутали по спящему дому, проходили чьи-то квартиры, и наконец Стас оказался в собственной кровати.

Утром мальчик проснулся с полной уверенностью, что он видел невероятно интересный сон. Он вспомнил о подарке домового. Невольно рука залезла в карман штанишек. Нащупав холодный круглый предмет, Стас даже зажмурился: сон продолжался. Он открыл глаза и увидел в своей руке круглое хрустальное яйцо. Внутри яйца был маленький, но очень красивый город. Мальчик тряхнул яйцо, внутри закружилась снежная метель, окутавшая волшебный город. Стас не мог налюбоваться подарком.

С тех пор домовой часто навещал мальчика. Они бродили по ночному дому, наблюдая за его обитателями. Иногда Мирон запрещал мальчику смотреть, что происходит в чужих квартирах.

– Тьфу, паскудство какое, – плевался домовой и тащил Стаса дальше.

Очень часто мальчику казалось, словно за ними наблюдает кто-то третий, незримый, загадочный. Один раз он рассказал Мирону о своих ощущениях.

– Смотрит, говоришь. – Мирон, казалось, не был удивлен. – Может, и смотрит.

Ночные прогулки вошли в жизнь Стаса. Конечно, о них он никому не рассказывал. Да и кто бы поверил. Татьяна не замечала за сыном ничего необычного, наоборот, ей казалось, что мальчик стал более живым и подвижным, повеселел. Это несказанно радовало ее.

А в школе Стас посматривал на товарищей по классу свысока. Еще бы! Он приобщился к такому, что наверняка никому из них и во сне присниться не могло. Интересно, что и они почувствовали перемену в мальчике. И раньше-то никто из них не навязывал своей дружбы Стасу. Теперь же и вовсе все сторонились его. Чем это объяснялось, никто толком выразить не мог. Однако одиночество точно незримой стеной окружало его.

Странная дружба мальчика и домового продолжалась. Стас не забывал ставить на окно чашку с молоком. И каждое утро чашка была пуста. Иногда Мирон не появлялся неделями. А иной раз приходил несколько ночей подряд.

Однажды он пришел, как обычно, и сразу же заявил, что сегодня они пойдут в совершенно особое место. И вновь шли они бесконечными квартирными лабиринтами огромного дома. Внезапно жилые помещения кончились, и они очутились в каком-то подземелье.

– Где это мы? – с любопытством спросил Стас.

– Узнаешь, – загадочно ответил домовой. В подземелье было темно, однако мальчик различил кирпичные стены, полукруглый свод. Металлические кольца, вделанные в кирпичную кладку. Каким-то образом он научился видеть в темноте, как кошка. Но этот дар приходил к нему, только когда он был вместе с Мироном.

Они долго плутали по каменным коридорам и наконец очутились в большой комнате, вернее, зале, освещенном множеством свечей.

– Эй! Хозяин! – крикнул домовой. – Я привел его.

От стены отделился какой-то силуэт и подошел к ним.

Перед мальчиком стоял старик, обычный старик, каких много ходит по улицам.

Невысокого роста, с небольшой бородкой, одетый просто, даже бедно. И только глаза старика были не простые, а пронзительные и необычайно властные. Поймав его взгляд, Стас невольно отвел глаза в сторону. Старик равнодушно оглядел странную пару. Под его взглядом домовой как-то съежился, стал еще меньше, чем был на самом деле.

Все молчали.

Наконец заговорил старик:

– Ты пока иди, Мирошка, надо будет, я тебя позову.

Домовой послушно исчез.

Старик продолжал разглядывать мальчика, потом взял его за руку. Рука у него была жесткая и цепкая, и, хотя он не сделал мальчику больно, ощущение от прикосновения было неприятное, точно к нему прикоснулось что-то очень нехорошее. Стас нисколько не боялся брать на руки домового, а сейчас же он испытал сильную робость, даже страх.

– Ты мне нужен, – просто сказал старик.

Стас молчал, не зная, что на это ответить.

– Я понимаю, ты удивлен, и немудрено. Однако я думаю, ты подготовлен к встрече со мной. Я-то давно к тебе приглядываюсь. С тех самых пор, как мать твоя поселилась в этом проклятом доме. Так уж совпало, что ты живешь именно здесь. Я вижу, вы подружились с этим дураком Мирошкой. Из всех моих знакомых домовых он, по-моему, самый глупый.

В углу раздалось жалобное кряхтенье.

– Цыц! – прикрикнул старик. – Давай-ка сядем, – продолжал он.

Стас только сейчас обратил внимание, что в зале стоят два старинных огромных кресла. Такие он видел только на картинках. Кресло было настолько большое и мягкое, что, усевшись в него, Стас почувствовал себя совсем маленьким.

– Чтобы все объяснить, – сказал старик, – хочу рассказать тебе одну историю. Произошла она давным-давно, лет четыреста назад. Жил некогда в Испании, в городе Саламанка, один бедный студент. Начало, как ты видишь, – усмехнулся старик, – прямо как из сказки.

Так вот, этот самый студент, звали его Рамирес, очень хотел разбогатеть. А как это сделать, он не знал. Говорили, будто в заморских колониях деньги сами текли в руки. Но до колоний далеко, и кто его знает, что там ждет на самом деле. «Нет, – думал он, – надо искать другие способы».

Саламанка – город университетский, много в нем самого разного ученого люда. По кабачкам, по тавернам, в университетских дворах много интересных разговоров можно было случайно подслушать, главное, чтобы на тебя не обращали внимания, а будешь чрезмерно любопытен, можешь в темном переулке получить удар кинжалом или накинут на шею удавку, и поминай как звали.

Раз, сидя в таверне, которая находилась в маленьком подвальчике на улице Святого Яго, услышал он любопытный разговор.

Расположился Рамирес в нише стены, совсем темной, так что его почти нельзя было различить. Попивал вино и размышлял о жизни своей. Разговор за соседним столом привлек внимание. Привлек потому, что два собутыльника беседовали вполголоса, и он стал невольно прислушиваться.

Вначале долетали лишь несвязные обрывки. Речь шла о деньгах и о каком-то человеке, имени его Рамирес не расслышал, который неожиданно разбогател. Как и почему разбогател, было непонятно. Вроде бы с помощью черной магии. Незнакомцы и вовсе перешли на шепот, так что услышать что-нибудь стало почти невозможно.

Рамирес, однако, потерял интерес к разговору. Сколько раз он слышал подобные речи. Рассказов о достижении богатства с помощью колдовских чар было хоть отбавляй. Существовало множество легенд еще периода владычества мавров и более поздних времен. Многочисленные рассказы о сделках с дьяволом передавались из уст в уста, правда, шепотом, с оглядкой. Святая инквизиция не ведала жалости. Рамирес знал все эти рассказы. Вначале он интересовался ими, но позже понял, что все это вздор.

Разговор, к которому он прислушивался, принял более оживленный характер. Собеседники, видимо, ссорились. Голоса их стали громче, зазвучали угрозы.

Рамирес снова навострил уши. Можно было понять, что один из беседовавших усомнился в правдивости другого. В этот момент и прозвучало имя Трабзони. Об этом Трабзони и шла застольная беседа. Рамирес невольно насторожился. Фамилия эта была ему хорошо знакома. Асмо Трабзони – не то грек, не то итальянец – был одним из самых заметных преподавателей Саламанки. В университете его знал каждый студент. Высокий, необычайно худой, с вытянутым лицом и горящими глазами, он производил впечатление человека не от мира сего. Преподавал он математику и логику, но, как говорили, был силен и в географии, истории, риторике.

Еще слышал Рамирес, Трабзони очень замкнут, сблизиться с ним не было никакой возможности. И вот теперь это имя прозвучало в столь необычном месте и в связи с еще более необычными делами.

Спорщики наконец успокоились и, расплатившись, вышли из кабачка.

Рамирес некоторое время сидел в одиночестве, обдумывал услышанное. Неужели то, о чем говорили эти пьянчуги, правда? Он вспомнил внешность Трабзони.

Что же, вполне вероятно, что он не только математик. Однако пора идти.

Смеркалось. Узкая, кривая улица была совершенно пустынна. В столь поздний час в этом месте редко можно было увидеть прохожего. Неожиданно Рамирес заметил впереди на земле что-то большое и темное. Он подошел поближе. На булыжной мостовой лежали два трупа. Он узнал в них тех самых спорщиков, к речам которых он прислушивался в погребке. Оба были заколоты кинжалом.

В страхе Рамирес стал озираться по сторонам. Потом опрометью бросился бежать. Всю ночь он не мог уснуть, размышляя о случившемся. Почему погибли эти люди? Может быть, ссора их продолжилась на улице и они схватились за кинжалы? Но ведь оба убиты ударом в спину. Значит, на них напали. Но кто? Уличные грабители? Маловероятно.

А может быть, эти люди стали жертвой собственной болтливости, громко обсуждая подробности загадочной истории? Но ведь в кабачке, кроме них да него, никого не было.

Несколько дней ходил Рамирес сам не свой. Имя Асмо Трабзони не выходило у него из головы. Пару раз встречал он и самого ученого на университетском дворике. Тот шел сквозь толпу, ни на кого не обращая внимания, взгляд его скользил поверх голов.

Наконец после долгих колебаний Рамирес не выдержал и решил объясниться с Трабзони, а там будь что будет.

Тот спокойно выслушал его сбивчивые речи. Рамирес рассказал о разговоре в кабачке, о двух трупах на улице, о том, что хочет приобщиться к тайным наукам, да много еще вздора наболтал он сгоряча.

– Что вы, собственно, хотите, молодой человек, – Трабзони холодно смотрел на Рамиреса, – и за кого меня принимаете?

Тот растерянно молчал.

– А хотите вы одного, золота, – неожиданно заключил Трабзони. – Что ж, естественное в вашем возрасте желание. Но я не чернокнижник, не слуга Сатаны и осыпать вас сокровищами не могу. Убирайтесь!

Сконфуженный и вконец подавленный, вышел Рамирес из кельи ученого.

Прошло несколько дней. Однажды вечером в домик, где снимал комнату Рамирес, постучали.

Хозяйки не было дома, и он сам открыл дверь. Дальше произошло непонятное. Он вдруг потерял сознание и очнулся в совершенно странном месте.

Огромная пещера была ярко освещена пылающими по стенам факелами. Она была полна людей. Закутанные в черные рясы, наподобие монашеских, с глубоко надвинутыми на лица капюшонами, они стояли в молчании вокруг большой каменной глыбы с гладко отполированной поверхностью, представляющей собой нечто вроде алтаря. Сам Рамирес находился напротив них, рядом с камнем. Он был совершенно наг. Его крепко держали за руки двое в черных рясах. Рамиреса прошиб холодный пот.

«Ну вот и поплатился за свое любопытство», – подумал он. Никаких сомнений в сущности происходящего у него не возникало. Черная месса, кровавый сатанинский обряд, а он, очевидно, жертва.

Фигуры вокруг запели какую-то не то песню, не то молитву. Рамирес узнал в ней искаженный до неузнаваемости «Патер Ностер».

Из толпы выделился высокий человек со скрытым маской лицом. В одной руке он держал кинжал, в другой перевернутое распятие.

Рамиреса подхватили и положили спиной на камень. Руки и ноги были тотчас привязаны к вделанным в камень кольцам. Холод глыбы пронизывал насквозь.

Высокий человек подошел к алтарю. Он произнес несколько латинских фраз, из которых следовало, как понял Рамирес, что его приносят в жертву дьяволу.

После этих слов высокий плюнул три раза на распятие и занес кинжал. Рамирес зажмурился: ну вот и настал последний час. Он, весь сжавшись, ждал удара. Но его все не было и не было.

Рамирес открыл глаза и увидел, что высокий что-то разглядывал у него на бедре.

«Что он там такое увидел?» – безразлично подумал Рамирес.

Он вспомнил, что на бедре его имеется родимое пятно, чем-то напоминающее паука.

– Знак! – вдруг сказал высокий.

Он ткнул пальцем в бедро Рамиреса.

– Он наш!

Вокруг алтаря сгрудились черные фигуры. Руки и ноги его стали освобождаться от пут; в этот момент Рамирес лишился чувств. Очнулся он в той же пещере, здесь было пусто, только рядом стоял высокий человек. Был он без маски, и Рамирес узнал в нем Асмо Трабзони.

Впоследствии Рамирес часто думал, был ли это спектакль с заранее известным концом или все случившееся – гримаса судьбы. Но сколько бы он ни размышлял, так ничего определенного сказать не мог. Иногда ему казалось, что все ловко подстроено еще с подслушанного разговора в таверне. Как бы там ни было, но вся дальнейшая жизнь Рамиреса круто изменилась. Тайные знания, к которым с того дня он получил доступ, полностью изменили его мировоззрение. Теперь уже не золото привлекало его. Богатств он мог иметь достаточно. Тайная, но огромная власть над людьми, вот что стало главной целью его жизни. Под руководством Асмо Трабзони он стал постигать азы тайных наук. Спустя десять лет (а было ему тогда что-то около тридцати…) он стал вторым человеком в черном братстве. – Старик внезапно прервал рассказ, посмотрел на мальчика. – Ну что, интересно?

Стас молча кивнул.

– Я знал, что тебе понравится. Но ты, конечно, спросишь, какая связь между этим рассказом и тобой. Дело в том, что ты тоже отмечен тем же знаком, что и Рамирес. Он у тебя на правом плече.

Мальчик удивленно посмотрел на старика.

– Да, да. – Старик дотронулся до плеча мальчика. – Вот здесь, под рубашкой. Словом, – продолжал он, – ты один из нас.

– Из кого из вас? – Мальчик вопросительно посмотрел на старика.

– Ну… – старик уклончиво отвел глаза, – из нас, значит, из нас…

– Вы волшебник?

– Можно и так сказать. – Старик усмехнулся. – Ты хорошо соображаешь.

– Но вы ведь злые. – Стас задумчиво смотрел на старика.

– Не злые, отнюдь не злые. – Старик сердито посмотрел куда-то вдаль. – Мы справедливые. Посмотри, кто живет в этом домишке. Ты ведь многое видел, гуляя с Мирошкой по ночам. Ну и что ты скажешь? Кто здесь живет? Жалкие людишки… Насекомые. Ни в бога, ни в черта не верят. Жрут да пьют. Других мыслей у них нет. А мы? Мы – древние. Многие тайны нам ведомы. И лечить можем от разных болезней.