Текст книги "Крутые излучины (сборник)"

Два директора – два ратибора

Исходит деревня жизненной силой. Уж сколько времён пронеслось, озарённых великими переменами, а людей всё убывает и убывает. Деревня за деревней оставляют свои трудовые посты и обихоженные места.

Туда врывается несметной силы дикая природа. В города, в города исходит народ, прелести цивилизации продолжают выманивать молодёжь. Обнищала деревня, старая краска на домах выгорела от солнца, поблёкла, с внешней стороны избы стали чёрными, печально-понурыми. Для русского человека жить в серости, без красочных орнаментов и украшений дома, – сильное унижение.

И всё ж приглядишься – и увидишь, что бьются ещё ратиборцы с невзгодами, ратятся на земле. В родном краю так всё обезлюдело, так всё заросло травой и кустарником, что я невольно возгордился двумя моими приятелями, бывшими директорами совхозов, и назвал про себя их ратиборами – мужественными, стойкими мужиками. Сражаются ребята на своей родной земле почти в одиночку за крестьянское дело. Один из них Андрей, другой – Виктор. Знают ребята, что надо вкалывать и приноравливаться к местным условиям.

Много варягов, обученных предпринимательству, прельщалось большой бесхозной землёй. От Норильского никелевого комбината призвались добровольной дружиной поднять упавшее коллективное хозяйство. От Москвы пригнали технику для восстановления льноводства. Не потянули, обанкротились, уехали, торопливые. Не смогли с толком вложить деньги, не увидели прибылей. Работать согласованно не получилось. Вдумчиво, дружно да с огоньком, как послевоенное поколение, новые русские не могут трудиться. Жить просто, по-крестьянски, по необходимости, – не могут, давай что-либо заморское.

Сегодня утром Лариса, жена ратибора Андрея, высказалась, что хочет иметь молочную корову и ухаживать за ней. Для городского жителя нужно сказать, что корова – это такая передвижная фабрика по производству молока на четырёх самоходных движителях, с копытами. Всё на этой фабрике автоматизировано, только доить молоко нужно вручную. От положительно воспринятого настойчивого желания жены закрутилась в правом виске Андрея вся панорама новых хороших дел. Сразу двумя рогами коровы символически обозначился исход нового изобилия: молоко, простокваша, сметана, масло, творог.

У ратибора Виктора сегодня другая забота: его младшая дочь Маргарита окончила школу и готовится поступать в высшее учебное заведение. Не дочь, а ангел без крыльев, но на изящном мотоцикле летит по сельской дороге как красивая яркая птица. У его жены Лены нет никаких желаний, кроме одного – дочь должна учиться в самом престижном столичном университете на экономическом факультете. Маргарита окончила школу с отличием, и Виктор предчувствовал удачу, оттого в левом его виске перебором ходили все пять столичных вузов. На каждый из них он примеривался: и в Интернете их повидал, и на машине в столицу ездил.

У Андрея было трое детей – больше мальчиков. И у Виктора было трое детей – больше девочек. Андрей был правша, а Виктор – левша. И мысли у одного были правовращательными – чувственными и образными, а у другого – левовращательными, логическими и разумными.

Когда Андрей Иванович работал директором совхоза, то его основным принципом жизни была справедливость, но началась перестройка, и его работники поддались вирусу приватизации, стали приворовывать агропродукцию. Андрей Иванович проявил такую бурную деятельность по предотвращению хищений, что вскоре со всеми перессорился и даже подрался с одним несуном, на которого и привёл след овса, просыпавшегося из украденного мешка. Андрей Иванович был настолько наблюдателен и прыток, что никто не ускользал из-под его единоверной руки. Если бы перестройка пошла в правильном направлении, Андрей Иванович удержал бы порядок, но наверху предложили иное: брать суверенитета и всего остального сколько хочешь. Против народа далеко не пойдёшь, и не удержался Андрей Иванович на директорском месте, ушёл на своё семейное подворье.

Когда Виктор Иванович был директором совхоза, то его основным принципом жизни был коллективизм, но началась перестройка, и всю общую собственность принудили разделить по паям. Каждому работнику выделили на бумаге по восемнадцать гектаров земли, но пришло время – и нашлись предприимчивые покупатели, выманили они за бесценок право сельчан на земельную собственность.

Виктор Иванович был категорически против продажи, предлагал оставить землю в общем пользовании, но перестроечные тенденции возобладали. Свой пай он не продал, но других удержать не смог. За неукротимость характера «наверху» ему выразили недоверие, и он вынужден был оставить коллектив на добровольное разорение. Нашёл Виктор Иванович себе работу в новом животноводческом комплексе – начальником цеха по заготовке и раздаче кормов животным. Хотел Виктор Иванович, чтобы односельчане своим трудом стали зажиточными: коровник был, пахотные поля были, но молоко стало дешёвым в цене, а поля стали убыточными в обработке, заросли сорняками и кустарником. Городские предприниматели хотели разорения хозяйства и скупки земель. Так оно и получилось: после его ухода пахотные земли перевели в охотничьи угодья.

Но тут повезло Андрею: он, являясь специалистом по сельскому хозяйству, был еще и великолепным охотником. Любил диких животных, знал их повадки. Вот уж действительно, работать бы ему в Федеральной службе безопасности: птица в воздухе пролетит или чирикнет с испугу – тут же приметит, наблюдательность у него была необыкновенная.

Меньше всего Андрей думал о себе, оттого поизносился на работе и в беспорядочной трудовой суете не замечал, что болит иногда в боку, давно ноет зуб, ещё не зажил повреждённый стругальным станком палец. Но больше всех донимает спина после охоты на медведя, когда тот подмял его под себя, но вовремя подоспела помощь, и прошитый несколькими выстрелами медведь ушёл на соседнюю заповедную территорию. С детства так повелось: не быть в деревне нытиком, не выказывать боль, пренебрегать неудобствами, из всякого затруднительного положения быстро находить приемлемый выход.

Когда Андрей был в творческом ударе, удачно и ловко завершал дела, он самоуверенно восклицал: «Выше меня только звёзды!» Такое заносчивое торжество нисколько не раздражало, потому что основывалось на его трудолюбии. Ну настоящий сварожич – сын главного славянского ведического божества Сварога, сварганит тут же нужное дело.

Сдержанно любил Андрей свою жёнку Ларису, разве что в баньке натрёт ей хорошенько спинку, пропарит двумя вениками сразу и разгладит образовавшиеся рубцы норовистых споров и бездушных ругательств. «Вон из моей души!» – возопит в сердцах разбушевавшийся Андрей. Впору Ларисе приглядываться и звать на помощь. «Приобретём корову, куплю я тебе персональный доильный аппарат, на рынке уже присмотрел», – чувствуя за собой вину, раздабривался Андрей.

Не сдавался Андрей и на своём подворье проявлял директорский размах: имел лошадь, стадо овец, пасеку, рыбные снасти и охотничьи снаряжения. В жаркое лето приносил ассорти из щук, окуней и плотвы.

Осенью ходил с собаками на зайцев и лис. Зимой – на лицензионной охоте на кабана, косулю, лося и медведя. Весной – на тетеревов, вальдшнепов, гусей и уток. Пока есть силы, всё это не в тягость, а здоровый спортивный азарт. Вспомнится ему иногда под водочку неудавшийся директорский эксперимент праведной жизни в большом коллективе – и понимает, что даже в семье трудно гармонию удержать: не хватает выдержки, душа такая командирская, казацкая, с сабельными порывами. Животных всегда жалел, сочувствовал им, кормил регулярно и даже говорил с ними, чтобы узнавали его по голосу.

В Андрее просто и непосредственно проглядывал интуитивно обозначившийся феномен русского духа: быстро и содержательно думать, расторопно и умело действовать. Когда Андрей не видит способа решения проблемы и средств ее реализации, то много и упорно думает об одном и том же. Когда открывается или подворачивается возможность сделать, то сработает добротно и точно. Может легко войти в положение другого человека, как бы проникнуть внутрь, и сделать понравившемуся человеку нужную ему работу бескорыстно и без оглядки, с явным и неожиданным плюсом, прибавкой доброты от себя.

Стал Андрей через некоторое время после директорского кресла домовитым хозяином. Особое внимание уделял пчёлам – добытчикам мёда, быстро создал он около дома огромную пасеку и владел своим натуральным продуктом. Имел Андрей от своего отца Ивана Никоноровича привычку работать с конём: картофель выращивать, сено заготавливать, воду родниковую бидонами возить, в лес по дрова и веники ездить.

Закружил однажды по весне возле его дома аист, прилетел рано, в конце марта, корма ещё маловато было. Через некоторое время нашлась подружка, и свили они гнездо на ближайшем к его дому электрическом столбе. Вывелись у них четыре птенца-близнеца. Аист, чтоб не мешаться в гнезде, часто взлетал на высокую телевизионную антенну соседнего пустующего дома и наблюдал за птенцами. Хозяйка гнезда приготавливала пищу из выловленной в округе живности. Повзрослевшие птенцы с аппетитом и писком набрасывались на еду, растаскивали её длинными пинцетами-клювами, хищно шипели и подпугивали друг друга недовольными гортанными хрипами. Вчетвером приходилось жить на скромном пайке. Самому шустрому, как правило, доставался кусочек побольше, и тогда он, подняв вертикально клюв, одним движением сглатывал сытную свежую пищу. Остальным доставались кусочки поменьше.

После такой дозаправки хотелось размахивать крыльями, опробовать их для полёта. Тренировались по очереди. Один становился на край гнезда, часто подпрыгивал на длинных тростинках-ногах, балансировал и разрабатывал крылья. Остальные в это время, пригнувшись, сидели в гнезде. В какой-то момент к гнезду подлетал аист-отец и, слегка поддев клювом птенца, толкал его вниз. Падающий аистёнок в страхе начинал сильно махать крыльями и подниматься в первый полёт. Вскоре над гнездом плавно кружили все шесть аистов.

Андрей с женой Ларисой и особенно дедушка Иван подолгу наблюдали за плавными бреющими полётами птиц, вспоминали с грустью и ждали со светлой радостью возвращения своих сыновей-внуков. Старший служил в армии, младшие учились в районной школе-интернате.

Стал отвыкать Андрей от социальной артельной работы, и по душе ему становился крестьянский, родовой, родимый уклад. «Природа, родина, народ, – любил Андрей одним корнем стягивать слова в единую сущность, – родник, родители, родня, родничок, родинка». И так ему этот корень обозначил стратегию жизни, что все остальные теоретические обустройства, с окончанием на «измы», отошли.

«По-видимому, до начала нашего летоисчисления люди так и жили. По-родственному, добрей и надёжней», – думал Андрей, вглядываясь в стаи летящих птиц. Особенно далеко и долго думалось осенью, когда пролетающие журавли тревожили трубно звучащими протяжными вскриками.

«В глубокой древности предки славян жили родовыми маленькими поселениями, в каждом из которых обитал один род, большая семья из нескольких поколений. А я где живу? В одной маленькой семье в одинокой деревне? Нет родовой жизни среди славян, какая-то непрерывная перестройка жизни в ущерб родовой системе. Хорошо, что мы ещё общительный народ, вроде как вся страна – родственники. И чем сильнее гибнет родовой общеславянский уклад, тем проще, добрее и доверчивее наш народ».

После длительных глубокомысленных размышлений Андрей становился спокойнее, деловитее, работал размеренно, планировал обстоятельнее. Лошадь понукивал мирно, на жену Ларису не покрикивал, отца своего спокойно выслушивал.

Таким же неутомимым ратибором был его друг, тоже бывший директор совхоза, Виктор Иванович. По отцовской линии пошёл – ратай, только теперь не на коне, а на классном отечественном внедорожнике гарцевал.

По асфальтированной дороге от Хвощеватого до Сычёвки рано утром и поздно вечером уверенно проносился УАЗик, то проваливаясь, то взлетая по холмистой местности родимых просторов. С болью в душе, распятый между прошлой, неожиданно прерванной работой и новой подработкой на частной современно оснащённой ферме, проезжал каждый день по одному и тому же маршруту Виктор Иванович торопливо, как бы приглушая укоры совести от вида зарастающих пахотных земель, приносивших совсем недавно устойчивые урожаи.

У Виктора, как и у Андрея, был такой же прицельно цепкий, твёрдо поставленный взгляд, – муха не пролетит. Куда упал взгляд, – там и отметина, там непременно своё суждение. Приключилась одна история с родником, что у реки напротив бывшей деревни Тупишино.

Не посоветовавшись с ним, поставили над истоком родника деревянный сруб с навесной крышей. И стала в углах родника застаиваться вода, рыбки маленькие исчезли, в тени проросла осокой трава.

Возмутился подобному Виктор Иванович и сдёрнул трактором сруб в сторонку. Глава администрации такой поступок не одобрил, принудили его поставить сруб на прежнее место. Поставил, да весной сруб потоком воды снесло опять в сторонку. Тут власть уже не вмешивалась, а вскоре сруб кто-то тайком погрузил и увёз в неизвестном направлении. Конечно, это не Виктор, но правда осталась на его стороне. Родник не должен терять своё первозданное установившееся экологическое равновесие.

Любит Виктор Иванович под водочку справедливость общечеловеческую, нашу, российскую, измерить по Высшему промыслу.

«Облапошили нашего крестьянина до основания. Ваучеры, акции, паи – всё перетекло к «богатеньким буратинам». Скупили леса, земли, пустоши деревень, а самих не видно, не показываются, не хотят знаться с местным населением. Строят фермы для коров и лошадей, а работать уже некому, бригады собирают из разных деревень на автомашинах, крепостных ещё нет. Молодёжь по-прежнему уезжает в города. Вот и я свою дочку Маргаритку отправляю учиться в Москву. Нет в наших краях праведной жизни. В такие условия даже гастарбайтеры не приезжают, в городах собираются, поодиночке жить трудно и неинтересно».

Говорить Виктор Иванович может столько, сколько его слушают. По какому-то странному убеждению, русский человек часто предполагает, что если он праведно выскажется, то по образу и подобию Божьему справедливость свершится. Кто только не впадал, да и я сам, в это загадочное веротерпение. Наверное, при советской власти приучили: что ни скажут по радио, что ни покажут по телевизору, что ни напишут в газетах, – обязательно правда и сбудется.

«Не послушник я, а ратибор. Аристократ я – арий сто крат. Трудовой интеллигент. Не мошенник я, не процентщик», – Виктор Иванович устремлял вдаль задумчивый взгляд, а сам понимал, что остаётся в меньшинстве, но не в одиночестве. Часто его слушал и был с ним согласен друг по несчастью Андрей Иванович.

Два мероприятия, которые осуществил Виктор Иванович, сильно запали в душу. Это был крестный ход к истоку Днепра и подъём на Останкинскую телебашню.

* * *

Торжественные мероприятия, посвящённые началу славянского крестного хода, начались с самого утра. У истока Днепра собрались полтысячи верующих. Божественная литургия в храме Святого князя Владимира, освящение воды и надкупольного креста, приложение к святым мощам Андрея Первозванного и Георгия Победоносца – всё это было для Виктора Ивановича в диковинку. Всем было радостно ещё и оттого, что теперь у истоков главной славянской реки строится настоящий деревянный монастырь. По замыслу организаторов, река, в которой святой князь Владимир крестил Русь, должна стать символом единения братских народов.

«Мы вновь обретаем наши истоки, – говорил отец Сергий, настоятель храма Владимирской иконы Божьей Матери в селе Новодугино. – Днепр, как река трёх славянских народов, поможет сближению россиян, белорусов и украинцев. У нас есть возможность, право и долг быть современниками и творцами духовного возрождения».

На протяжении всего маршрута участников православного шествия сопровождали смоленская икона Божией Матери «Одигитрия» и храм на колёсах. Непримечательный фургончик несколькими умелыми движениями превращался в самый настоящий храм: с куполом, крестом, алтарём. Это изобретение представили в Сычёвке, и, по словам отца Валентина – духовника Славянского крестного хода, Патриарх Кирилл мечтает его увидеть.

За вечерней трапезой поделились впечатлениями о первом дне крестного хода. Здесь были представители трёх братских стран. Беседы шли о простых и вечных человеческих ценностях: о любви, жизненном призвании, подвиге предков. Далее молодые славяне будут держать путь через землю Белоруссии к устью Днепра в Киев, столицу Древней Руси.

Для Виктора это был первый крестный ход, он попал на него почти случайно, но впечатления были сильными, неизгладимыми. Потеряв государственную идею, давно хотелось приобрести национальную.

«Православная вера сплачивала русское население, но расколов, сект и направлений – множество, – думалось Виктору Ивановичу глубоко и основательно. – Почему было изменено летоисчисление? Почему невнимательно относятся к предшествующему периоду славяно-ведической культуры? Ведь ровно так коммунисты пинали царизм, а демократы закатывают коммуняк. Мне кажется, что православная вера расширила границы человечности, но сузила рамки естественно-природного, космического мировоззрения. Неопознанные летающие объекты до сих пор воспринимаются как чудо».

Виктор Иванович дышал свежим лесным воздухом у истока Днепра и понимал, что всё духовное и историческое ему нужно понять, принять и продолжить обогащаться. Когда Виктор Иванович встретился с Андреем Ивановичем и рассказал о крестном ходе, тот неожиданно ревностно встрепенулся.

– Выше меня только звёзды! – возомнился Андрей Иванович.

– А что ты знаешь про звёзды? Может, там поумней нас найдутся, – осадил его величие Виктор Иванович.

– Выше меня только звёзды! – Андрей Иванович не желал слышать другого.

– Звёзды – это далеко. Во сколько раз звёзды больше Земли, во столько ума там побольше, – определил размер дистанции Виктор Иванович.

– Никого в космосе, мы во Вселенной одни, – не сдавался Андрей Иванович.

– Я читал, что помимо землян существуют высокоразвитые существа на других планетах нашей Галактики, – Виктор Иванович как-то странно напускал туманность в глазах и куда-то далеко провидчески устремлял свой взгляд.

– Я говорю, что выше меня только звёзды, – сверлил его взглядом тёмно-карих глаз Андрей Иванович.

– А кто ниже тебя? – проверял оппонента на прочность Виктор Иванович.

– Все, кто больше или меньше меня ростом, – подчёркивал Андрей свою уникальность. Пышные его усы прикрывали рот и иногда поддёргивались.

– А ты знаешь, что на Орионе и Большой Медведице живут наши братья по разуму? – Виктор Иванович ещё сильнее высветлил взгляд голубых глаз и устремил его до неизмеримой высоты.

– Пусть прилетают, разберёмся с ними, – твёрдо стукнул ребром ладони по столу Андрей Иванович и несколько раз подряд импульсивно соединил и раздвинул согнутые колени, качнув воздух между упругих ног.

– Они живут дольше нас, мы для них просто детский сад, – продолжал уводить в космос Виктор Иванович.

– А может, мне к ним рвануть? Что-то к звёздам притягивает, – сказал Андрей Иванович и восхитился своей мыслью.

– Твоей жизни не хватит, чтобы долететь до ближайшей звёздной системы, – осадил его Виктор Иванович.

– Мы с ними обязательно встретимся. Чувствую, я их представитель на Земле. Выше меня только звёзды, – полушутя утверждал Андрей Иванович.

– Возможно, они своим разумом воздействуют на нас, а мы понимаем их. Они посещают нашу планету, – без сомнения говорил Виктор Иванович.

– Так это же боги или Богочеловеки. Они учат нас жить по космическим законам, – вдруг брякнул Андрей Иванович и почесал затылок, будто там у него спутниковая антенна.

– Ты думаешь: календарь, шахматы, пирамиды – это мы придумали? Это они нас научили, – фантазировал Виктор Иванович.

– Может, пчёл и муравьев они тоже завезли? Уж больно умны? – подтрунивал над ним Андрей Иванович.

– И ещё одна планета имеется, она называется Рай. Эта планета освещается двумя светилами. Дня и ночи там нет. Настоящий рай. Живущие там имеют светящийся ореол вокруг головы. Их взгляда человек не выдерживает, он умирает. Они не едят мясного, пост – это естественное их состояние. Они постоянно проводят сорокадневное голодание для очищения крови. Болезней у них не бывает, – каламбурил Виктор Иванович.

– Ну ты и заехал! Я – кудесник, а ты будешь круче. За эту планету тебя Церковь по головке не погладит, – жгуче-пронзительно резанул косым взглядом Андрей Иванович.

– А может, Церкви надо самой правдивее взглянуть на жизнь, ведь не зря она называется православной – справедливость и праведность славящей, – после крестного хода к истоку Днепра Виктор Иванович значительно пополнил словарный запас, поднаторел, укрепился в вере.

– Я сам за справедливость и праведность. У меня такое предчувствие, что на Земле все цивилизации от нас произошли. Наша территория Русской равнины и есть древнейший исток. Мы здесь живём и множимся не две тысячи лет, а намного больше. Из прошлого в настоящее так и перепрыгиваем целыми поколениями, как космонавты. Выше нас только звёзды!

Вот так при нечастых вечерних встречах ратились между собой Андрей Иванович и Виктор Иванович, укрепляя друг друга в суждениях, как ветер, раскачивая деревья, делает корни мощней. Была у них такая струнка – беседу вести, приправляя её задиристыми словами. Иногда это становилось главнее обсуждаемой темы. Того и гляди, что после возникшего спора потянутся они на борьбу. Вирус лидерства явно присутствовал у обоих. Не отмалчиваться они собирались, не уклоняться для деликатности, а вести диалог как бы с позиции силы, с волевым нажимом, для утвердительности и значительности. Жила в них, как у древних славянских предков, беспредельная смелость и храбрость ратиться до победного торжества.

Вскоре Виктору Ивановичу с Маргаритой пришлось ехать в Москву для подачи документов и ознакомления с высшими учебными заведениями, которые они предварительно выбрали. Это были столичные вузы с экономической специализацией обучения. «Если всю технику, всю структуру сельскохозяйственных предприятий обанкротили, растащили, разрушили, то надо начинать с начала, с экономики и бухгалтерии» – так решили они, посоветовавшись всей семьёй. При балльной системе зачисления в студенты особых проблем не было, и они, сдав документы, решили посетить Останкинскую телебашню, восстановленную после пожара.

Оформление экскурсии на телебашню происходило в здании служебного корпуса с высокими окнами на два этажа, с плоской нависающей крышей и спутниковыми антеннами на ней.

Предъявив паспорта и билеты, по специально построенному проходу прошли диспетчерский пункт и, получив электронный пропуск, по застеклённому проходу подошли к самой телебашне. Издалека она кажется небольшой тростинкой, а вблизи – гигантским инженерным сооружением. Виктор Иванович телебашню ранее видел как сувенир и знал, что сконструирована она подобно полому трубчатому стеблю пшеницы, с опорами-корешками у основания и стяжками-узелками по высоте. Оттого раскачивается телебашня, но не гнётся и не ломается, хотя из бетона и стекла. Внизу, на расширенной части телебашни, круглые окошки большего и меньшего размера, как божьи коровки на стебле. До подъёма на скоростном лифте осмотрели Музей радиотелевизионного вещания, что на первом этаже стеклянного многоэтажного здания, гранёным кристаллом размещённого в центре бетонных клинообразных опор. Виктор понимал, что телебашня – символ города и эпохи строительства социализма. После пожара и длительного ремонта она была обновлена, но неизменена.

Маргарита после приятнейшего подъёма на скоростном лифте, при музыкальном сопровождении и видеонаблюдении движения, оказалась на смотровой площадке. От счастья она была на седьмом небе. И даже без лифта она смогла бы совершить это восхождение пешком по лестнице. Она делала снимки цифровым фотоаппаратом, рассматривала Москву через оптические приборы, установленные по окружности смотровой площадки.

В первую очередь она увидела белые, будто игрушечные, коробки многоэтажных домов, лабиринты улиц и широких автомагистралей, движущиеся жучки-автомобили, узнала территорию Всероссийского выставочного центра с огромным колесом обзора, ужаснулась от вида огромных дымящихся труб. Долго ходила по смотровой площадке, как бы сближаясь со столичном мегаполисом и адаптируясь в нём.

Виктору Ивановичу многое тоже было в новинку.

Сколько труда было вложено в этот супервещательный излучатель, покрывающий едиными репортажами всю страну, для всех народов сразу и из любой исторической эпохи. Одним словом, свободное информационное пространство, смотри – не хочу.

«Такое высокое техническое совершенство – и такие недостойные картинки, клипики, нелепицы каждый божий день показывают», – думал Виктор Иванович с высоты телебашни. В это время он стоял в проёме стеклянного пола и от ощущения ниспадающей высоты возникало лёгкое чувство страха и кружения головы. «Это не всевидящее, а всепроникающее око. Из могучего средства познания телевизор превратился в уникальное средство отклонения от реальности. Изменить человека трудно, а привести к заблуждениям, при его любопытстве и доверчивости, уже получается. Телевещание на всю страну, а никакой общенародной идеи, – одна бытовуха. Телевидение – это пастырь, посох народа. Иметь такие технические возможности и не вести к просвещению – разве это не глупость?» – задавал сам себе вопросы Виктор Иванович, будто вещал их прямо в эфир.

Под влиянием общего положительного настроя от экскурсии он переключился на другую программу и стал любоваться Москвой.

* * *

Когда Виктор Иванович приехал домой и встретился с Андреем Ивановичем, – беседы продолжились.

В этот раз Андрей пришёл в белых брюках и футболке с голубой надписью на груди: «Я люблю Россию».

Виктор был тоже в белых брюках и новой рубашке из лёгкой хлопковой ткани – в этом году лето стояло жаркое.

– Вон из моей души! – взъерепенился сразу Андрей и прочертил молниеобразный зигзаг правой рукой. – По телевизору такую ерунду показывают, один криминал, ничему хорошему такие программы не учат.

Виктор Иванович, сидя на лавке, закинул ногу на ногу и сдержанно проговорил:

– Не учат, а сам спутниковую антенну поставил.

– Думал, больше программ – так найду что-нибудь путное, а они все как на одно лицо: сплошная кровавая бойня, чертовщина да пляски.

– Был я в Москве на Останкинской телебашне. Сколько же информации выбрасывается в эфир!

– Вон из моей души! – опять разволновался Андрей, будто отмахиваясь и очищаясь от всего непристойного и наносного.

– Лихо ты, как шаман, изгоняешь злых духов. Вытряхнешь всю душонку – и ничего в ней не останется.

– Останется то, что правдиво, правильно и любимо, – то всё моё, а остальное – вон из моей души! – подтвердил решительно Андрей и закачал ногами, согнутыми в коленях. Глаза его опять сжались и округлились, как у напористого кабана.

– А что такое душа по-твоему? – Виктор Иванович поднял указательный палец вверх.

– Это граница между Добром и Злом.

– А кто её устанавливает?

– Человек, если у него совесть есть, открытость к людям и сочувствие к природе.

– А что такое Добро и Зло?

– Это крайности, а праведность и справедливость посредине.

– Зло укрепляет Добро, а Добро раскармливает Зло.

– Верно, а вот во мне дух изгнания Зла, я помогаю Добру торжествовать.

– А если перепутаешь Добро и Зло, начнёшь погонять Зло, а это Добро. Может, Зло – это непонятое Добро, а Добро – это замаскированное Зло? Вот совсем недавно с кнутом гонялся за Лариской и кричал: «Вон из моей души!»

– Так то ж понарошку, чтоб не перечила.

– А со мной, как распалишься, побороться хочешь. Я тоже Зло?

– Ну, Иваныч, какое ты Зло, ты Добро, что во двор выносят.

– А ты – золотая середина: то доброе Зло, то злое Добро. Вот тебе и разница! Чуть недосмотрел, потерял божью благодать – и всё наоборот. Так и телевизионные программы. Зло – это платная услуга, а Добро не оплачивает расходы на передачи. И чем больше каналов, тем сильнее Зло. Оно переходит на самоокупаемость. Из своей души Зло ты сумеешь выбросить, а вот с растиражированным Злом, которое летит, как небесная манна, не сможешь.

– Смогу. Возьму и выключу телевизор.

– Выключил – и хорошую передачу пропустил. Надо так границу провести, чтобы и в плохой передаче узреть хорошее.

– Я, может, узрею, а вот дитя неразумное красивое Зло за Добро принимает. Люди постепенно становятся скупей на добро.

– Телевизор – это как бездушный человек, биоробот, чурбан, но лукавый, пленяет людей картинками, не допускает к Богу.

– Вон из моей души! Подобное не должно совершиться. Я люблю Россию, – Андрей выпятил грудь дугой, раскрыл надпись на футболке, но так как сам не мог её прочитать, то пододвинулся к Виктору.

– Я тоже люблю Россию. Когда же она полюбит нас? Страна выше личности. Здесь выигрыш всех, а там – одного. Это и есть национальная идея.

– Долголетие и духовность – вот моя национальная идея.

– Верно. Тысячу раз верно. Людям приятно, когда жизнь улучшается и становится умнее.

Вот так около часа обсуждали два друга своё земное и космическое бытиё. Андрей резонировал чувствами, движением рук и ног прочерчивал какие-то замысловатые знаки, как бы расширял осмысливаемое пространство, гудел, как разбуженный шмель. Виктор гладил ладонями руки, часто закидывал ногу на ногу, менял положение тела, как бы сжимаясь в единый кокон и концентрат мыслей, словно прял веретеном нить будущей жизни.

Сегодня дискуссия закончилась мирно, не хотелось портить друг другу настроение. Оба директора разошлись по домам, одухотворённые высокими и свободными думами для выполнения обычной земной работы. А её в деревне не видно конца: с лета до осени, с зимы до весны приходится ратиться, крутить колесо жизни. Остановишься – и накроет её своим тёмным покровом нежить, чуть упустишь в дворовом хозяйстве – и несыть, чуть ослабнешь духом – и нехристь, а там, глядишь, и непуть беспросветная налетит.

В эту пятницу Андрей рванулся на рынок в Новодугино. Отвёз старый крестьянский инвентарь в историко-краеведческий музей и купил моторизированную косилку. Лариса требует завести в хозяйстве корову, и сена понадобится в два раза больше. Одному такую работу не потянуть, а рассчитывать приходится в основном на себя.

В эту же пятницу Виктор поминал на сорок дней свою матушку, родительницу свою дорогую. Закончилась жизнь одного поколения, но продолжается и обновляется другая.

Два директора, два ратибора, бьются на земле Русской против её посрамления, запустения и одичания. Два ратибора каждый день берут в руки трудовые орудия, ратают на благодатных просторах, чтоб не захлопнулась и не сомкнулась ряска безделья и безвременья на земле их отцов.