Текст книги "Три эссе на одну тему"

– Диска… – под нос прошептала себе Александра.

– Да, до Земли было трудно пробраться… Добирались окольным путем.

Ал раскрывать подробности не стал. Именно из-за трудностей пути на Землю и на другие жилые планеты и посылаются все экспедиции. И давно надо было оставить хоть один портал перемещений на Земле.

Ал позволил себе ещё раз уточнить:

– Летели над галактикой по кругу, над этой плоскостью. Всё уже удалось… Но… Все погибли…

– Кто? Все… – Спросила Александра.

– Коллеги… как у Вас говорят. – ответил Ал. – Очень глупо погибли…

– И-и-и… – Филипповна ждала чего-то большего. – Один ты остался?

Ал молчал. Он остался один и пытался придумать, что делать дальше.

Надо было спасаться. Надо было найти штаб-квартиру в французских Вогезах. А это – почти тысяч пять земных километров. Сделать это непросто, когда ты похож на ребёнка, скорее всего, не просто. Здесь больше подойдет другое слово: «невозможно». Но он предпочел перед тем «невозможно» поставить «почти».

– Мне надо отсюда уехать.

– Куда?.. – последовал вопрос.

– Мне надо хотя бы сообщить кое-что о себе…

– Куда? – это слово «куда» повторилось.

И Ал понимал свою безысходность. Но в примитиве страны, куда он попал, оставалась большая надежда на почту. Отправить письмо было шансом, но очень опасным. На письме будет адрес обратный. Маловероятно, что вскроют. Но хуже будет, когда вскроют ответ. И сколько пройдет ещё времени. И что делать потом?

Что хорошего будет в обратном письме? Чем поможет единственный агент?

В письме он должен будет указать примерные координаты портала. Что будет, если этот портал найдут не те, кому надо? Но выхода нет.

– Во Францию… – Назвал он наконец название страны. – Мне нужно хотя бы отправить письмо.

– Письмо?!.. – оживилась Александра, – Это просто. Моя соседка в Америку сыну пишет. Работал у нас тут на буровой и… уехал. Каждую неделю пишет. Письмо – это просто: пошёл на почту, конверт с марками, и отправил. Не то, что раньше…

– Что? Раньше… – Спросил Ал.

– Раньше, – Александра Филипповна на секунду примолкла, – раньше было нельзя писать за границу из нашей страны. Что, кто, кому и зачем, спросили бы. Сейчас – пиши пожалуйста. А уж из нашего захолустья – так тем более. Правда, скоро все узнают, что у тебя связи. Городок-то – маленький. Тысяч сто.

– Конверты проверяли?.. – осведомился Ал.

– Все до одного.

– А сейчас?..

Филипповна закашлялась от чая, который в её чашке уже давно остыл:

– Зачем проверять? Какую я сейчас могу послать отсюда тайну? Все тайны раскрыты. Сейчас – настоящая дружба народов: нашего и американского, французского, немецкого и про чего всего! Сейчас просто будут завидовать, что у тебя знакомые или родственники где-то далеко. Спросят только: «Когда ты уезжаешь?»

Ал слушал, но его здесь волновало лишь одно: если он воспользуется тем, что здесь называется почтой, какая гарантия, что посланье его никто не прочтёт?

– Что ты хочешь послать? – Филипповна спросила.

Ал сделал уже выводы о том, с кем он имеет дело. На стенах фотографии о многом говорили, во взгляде Александры не читалось ни зла, ни алчности.

– Рассказать, где и что случилось со мной. – Произнёс он.

– Пойдём на почту… – предложила пенсионерка. – Ох! Недёшево это будет стоить, недёшево. Ну, да Бог там, никогда за границу не писала. То-то Егоровна спросит, кого ты с собой привела и за какого старичка вдруг собралась там замуж.

– Кто такая «Егоровна»? – поинтересовался Ал.

– Соседка моя, – само собой, промолвила Александра, – на почте работает. Восьмой-то десяток уж скоро старухе. А как же?! Денег-то нет. Да и скучно одной ей-то дома. Мужик-то давно уже помер…

Ал впал в замешательство. Ему надо было отправить посланье и самому удостовериться в том, что оно отправлено, а тут дело обрастало ненужною оглаской.

– Мне нужно с Вами идти, – сказал он, – но в том, в чём я сейчас одет – не получится…

– Да… – Филипповна задумалась о том же.

Комбинезон у Ала был грязным. Ботинок незнакомец не имел. На ногах под мокасинами во время перехода по реке были лишь какие-то тапки. В этом никак нельзя выходить на мороз. Как она не догадалась постирать хотя бы тот серый комбинезончик?.. Корила она себя.

– Я что-нибудь придумаю… – сказала она, подойдя к гардеробу.

Из вещей не подходило Алу ничего. Даже валенки тридцать седьмого размера болтались на ногах. Хотя их удалось приладить на носки. Комбинезончик был быстро постиран и сох над плитой. Из шапок нашлись только женские.

– Придётся покупать… – выдохнула она.

Ал думал и разжал ладонь. Блеснул медальон с бриллиантом. Филипповна ахнула.

– Алмаз?!. – испуганно шёпотом произнесла она.

– Бриллиант… – уточнил он.

– Карат-то сколько… – округлив глаза, сантиметр за сантиметром Филипповна пятилась назад.

– Карат – не знаю. Четыре, по-вашему, грамма… с половиной. Восемнадцать граней. В общем, – уточнил он, – огранка самая простая.

– Убери это… – придя в себя, прошептала пенсионерка. – Я найду деньги. Не показывай здесь его никому! Я, хоть и старая, а жить очень хочется… Я найду деньги.

– Это дорого стоит? – спросил Ал про свой медальон.

– На него я за жизнь не заработала! – последовал ответ.

Визит на почту состоялся. Ал был представлен внучатым племянником, короче, дальним родственником по мужниной линии.

– Вот видишь! – как будто бы хвалилась Филипповна Егоровне-соседке. – Я – не одна на этом свете! Нашлись родственники, нашлись. Есть Бог на свете.

– Откуда же нашлись? – интересовалась Егоровна.

– А помнишь, – продолжала фантазировать Александра, – как мы в эвакуацию с тобой из Ленинграда убежали, и дочка у меня в пути замёрзла… Других-то тоже вывозили. Нас – сюда на завод. А их дальше – в Комсомольск. Сейчас многие себя находят. И меня – нашли… А я ведь не просто к тебе пришла, – ломала тему разговора Александра, – мне письмо надо отправить. Родня объявилась! Представь! В самой Франции…

Егоровна завистливо смотрела и проглотила слюну от ириски:

– Ты небось и по-«ихнему», теперь пишешь?

– Да нет! – продолжала импровизацию женщина. – Внук. Уж он-то научен. Алёшенька, – обратилась Филипповна к внуку, – Помнишь адрес?

Ал кивнул головой.

– Ну, вот, дорогая моя, – Филипповна торжественно посмотрела на подругу, – Конверт нам давай, самый красивый, – уточнила она, – и марок, сколько там надо.

– И большое письмо? – справившись с гримасой зависти, поинтересовалась Егоровна.

– Алёш! Доставай свой листок!

Ал достал свои в полном смысле каракули на французском, и показал лист почтовой работнице.

– Ну, это недорого. Сто пятьдесят тысяч давай и всё будет, как в лучших домах…

– Лондона нам не надо! – прервала Филипповна. – Я, ты знаешь, в Париж хочу. Лёш, запечатывай! А ты, подруга, марки клей!

Театрально, помпезно, но вся процедура была исполнена: наклеены марки, печати, проставлены, квитанция об оплате – выписана, и письмо вложено в рад других писем на этажерке.

– Всё! Подруга. – Отчиталась о выполненной работе Егоровна. – А я ведь, ты помнишь, в школе учила французский. Письмо-то явно не в Париж. Ну-ка! Рассказывай, кто у тебя там есть.

– Мои бабушка с дедушкой! – вмешался, сочиняя Ал. При этом слова у него выходили, вроде русские, но с не с тем ударением.

– Ох! – взмолилась Егоровна. – Они у тебя чудаки, что ли? Отправить ребёнка в такую дыру. Ох уж эти иностранцы! Хоть и русские…

Домой Ал и Филипповна вернулись очень быстро. Ал чувствовал, что все его старания могли окончиться плохо. Неладно себя чувствовала и Александра. За столом они молча ели.

– Не бойся… – наконец произнесла она, – письма Егоровна не вскроет.

– Вы уверены?.. – не поднимая глаз, произнёс Ал.

– Не так она воспитана. Да и французский у неё не к чёрту. Школа – это когда было-то? Пятьдесят лет назад!.. Что она помнит? «A Paris» да и только. Названья городов – и те не правильно читает. Да не учили нас тогда, как надо, языкам! Не беспокойся: честная она. Письмо дойдёт. Уж за кого, а за неё – я ручаюсь. Ты лучше мне скажи, как ты отсюдова поедешь? Денег-то у тебя нет…

В ответ Ал лишь молчал. Деньги для него уже были не главным. Главным было то, что теперь он одет. Беспокоило другое: он – ребёнок.

Его переполняла благодарность женщине, которую нужно было как можно скорее оставить, Ал чувствовал, что уйти нужно как можно скорее.

Проблема была в другом: в прежней экспедиции он попадал в другое общество – в другую, не дикую страну. Сейчас же он смотрел телевизор и ничего не понимал. Посещая другие колонии, он видел племена, в которых процветал и каннибализм, но увиденное по телевизору: передачи и фильмы, поражали своей неоправданной жестокостью, преследованием непонятных, ненужных целей.

Картина писалась не радужная. Поздней ночью, когда Филипповна спала, Ал собрался и ушёл, оставив на прикроватном столике медальон с бриллиантом.

Он надеялся только на чудо. Но у касс им стал интересоваться милиционер. Тот издали смотрел, как Ал почти уже проделал фокус, вручив поддавшейся гипнозу билетёрше обрывки газетной бумаги. Патрульный засвистел, и Ал пустился наутёк.

Бежать мешали валенки. Калоши скользили, и на изгибах тротуара Ал падал и падал в сугроб. Топот ног был всё ближе. Ал юркнул в какой-то подъезд, вбежал в лифт и нажал кнопку. Как назло, у дома было мало этажей: пять. И самым верным средством было только прыгнуть из окна во двор, надеясь, что преследователь побоится сделать то же самое. Ал заехал наверх и в лестничный проём увидел внизу милиционера. Глаза их встретились, милиционер помчался вверх. Ал снова прыгнул в лифт и, не думая, нажал кнопку «1». Не доехав до самого низа, Ал клацнул по розовой кнопке. Кабина стала. Снаружи сначала послышался топот и мгновенно прекратился. Ал снова нажал на пятёрку.

– Ехай-ехай! – Прокричал представитель закона. – Никуда не убежишь!

Ал снова остановил лифт меж этажами и прислушался. Потом нажал на «3» – лифт дёрнулся и раскрыл двери. Ал сделал тихий шаг наружу и на прощание нажал на цифру «1». Лифт уехал.

Кабина поползла вниз, клацая по концевым выключателям, отсчитывая этажи. За этим шумом Ал отщёлкнул шпингалеты, отдёрнул фрамугу и прыгнул.

Тупую боль он чувствовал, но всё-таки бежал. Он пробежал один двор и второй, и снова забежал в подъезд. Он поднялся на самый последний этаж и по вертикальной лестнице, откинув тяжеленный для своего роста люк, выбрался на чердак. Здесь, закрыв этот люк, он понял, что сломал себе ногу.

Ступить на ногу было невозможно, и он присел на первое, что там ему попалось – на старый чемодан.

Всё рисовалось в мрачных красках.

Его здесь приняли за странного и вороватого ребёнка. А если получится так, что Александра Филипповна раскроет его тайну… – думал Он. – А она не раскроет. Она понимает, что нет ни одного человека, кто бы видел инопланетян и при этом считался нормальным. Она не захочет быть сумасшедшей старухой. Нет! За Филипповну можно не беспокоиться. Отсюда просто надо уходить. Только как?

Нога ныла. Кто мог ему помочь – это Филипповна. Но к ней не попасть?

Обдумывая все, Ал с ноющей ногой заснул. Через час он проснулся. Было холодно так, что колотило. Ал дёрнул ногой и сжал зубы от боли, да так, что выступил пот.

Не опираясь на ногу, он встал. Единственное, что можно было позволить – хоть как-то согреться в чемодане – в том старомодном и огромном пыльном чемодане, на котором Ал просидел два часа. Внутри оказалось тряпьё, но постель из него получилась – последняя в жизни для Ала постель. Пытаясь получше согреться, Ал прикрылся крышкой чемодана. Во сне она плотно закрылась, и человек задохнулся.

Глава 2

Азартзарт девяностых?! Свобода! Закон о свободе торговли! О правах потребителя! Плеснули свободой полным ведром! Плеснули так, что кого-то и смыло. А кто-то – поднялся, нашел себя кто-то и стал укрепляться. В стране расцвел бизнес. Сначала лотки и палатки, потом – магазины и рынки. Покупались, росли, преображались магазины. Одним из владельцев таких магазинов являлся Андрей – институтский товарищ Василия.

Диплом. Дороги разошлись. Хотя, как разошлись. Город имеет одно четкое свойство: В суете ничего вокруг уже и не видишь, зарывшись в проблемы. Но вдруг возникает порыв узнать, что и как у друзей или просто хороших знакомых. Если есть телефон, и номер был где-то записан или просто не стёрся из собственной памяти – то почему б не попробовать встретиться?

Лобастенький Лиазик расхлопнул свои двери. Василий шагнул по ступеньке с задней площадки на старый асфальт остановки. Автобус, захлопнув одну половинку двери, не торопясь поехал дальше, и только когда уж совсем разогнался, несчастная задняя створка двери всё же захлопнулась. Что делать – пневмосистема…. Такими вот были автобусы.

Василий поглядел по сторонам. Здесь мало чего изменилось. Всё тот же в трещинах асфальт, всё та же перед остановкой лужа. И всё такой же рядом магазин, но с новой, другой, пестрой вывеской.

Казалось бы, недавно закончен институт, а народ уже разный. Андрей становился солидным в смысле комплекции. Дни напролет: телефон, кабинет, магазин.

Василий оставался стройным, что вызывало зависть у друга. Им давно мечталось что-то сделать. И гора «Планерная» в Крыму всё чаще да чаще стала сниться. Да и рутина повседневной жизни пока ещё совсем не закопала последний свет в конце тоннеля, где можно найти выход пока ещё молодецкой силе.

Созвонились. Василий приехал, вошел в магазин.

* * *

Обычный магазин Андрея расположился на первом этаже. Он ничего ещё не перестраивал. Помещение было таким, каким было в проекте пятиэтажки. И Андрей ухватился за главное: за то, что рядом находилась платформа электрички. Теперь вместо слова «Хозяйственный» на нём красовалась реклама с неоновыми трубчатыми буквами «Фермер».

Это слово вошло тогда в моду. От слова «дачник» рот кривило у директора-Андрюхи, как у солдата перед атакой и шагом на бруствер. Само слово «Дача» сидело в печенках с самого детства, когда вместо рыбалки мать орала тебе, чтоб набрал колорадских жуков и топил их в ведре с химикатом.

«Дача»!.. Как он ненавидел это слово и как желал его исчезновенья! Огурцы с помидорами: их накрывать-поливать. Картошку – окучивать. И верх мазохизма – конечно, всю эту картошку с капустой вести в электричке домой.

Какая-то радость от дачи родителей пришла лишь в пятнадцать и в играх с девчонками. «Ромашка» – вот одна из тех игр! А где санитария?.. Да все плевали на неё. Помните «Ромашку»?

Но «Дача» – слово-нищеброд. Оно от слова «дать». Вопрос: кому? Что? и За что? Существительное нельзя делать от глагола. На ферме в принципе нужно делать и то, что нужно на даче. Но «Ферма!» и «Фермер!» – звучней и солиднее.

Василий вошёл в магазинчик. Обычных торговых два зала, касса, чеки, прилавки. Прилавок посуды: обливная, фарфор, тарелки и чашки, чайники, ложки, сковородки «тефаль» и классика наша из чугуна и алюминия. Прилавок белья. Прилавок с носками. Отдельчик с какой-то одеждой, скорее рабочей или походной, что в общем-то соответствует тематике названья магазина.

Вот и другой ещё зал – инструменты, лопаты, косы, замки и крепёж, тележки, бадейки и вёдра. И, наконец, самый близкий для многих ещё уголок: прилавок рыболова. Тематика охоты и рыбалки развивалась. И всё почти везлось из-за бугра. А деньги на том варили немалые. Андрей давно подумывал свернуть всю эту богадельню с посудой и торговать охотничьим товаром и товарами для рыбной ловли – не получалось. Он даже ввязался в процесс полученья лицензии на продажу оружия. Для этой цели уже приводилась в порядок половина дальнего зала: сигнализация, решетки на окнах, в два кирпича перегородка под две железные двери. Всё было в процессе.

Но развивалась лишь только торговля. Ларьки, магазинчики, рынки росли, появлялись на каждом шагу. Главное здесь – помещение. И здесь пригодится даже контейнер, порой и двенадцатиметровый. В таких на рынках размещались порой магазины одежды: по стенам контейнера полки с товаром, в конце – примерочная. То же самое с техникой. Знаменитый сначала Тушинский, а затем и Митинский Радиорынки. Сначала Тушинский был просто рынком выходного дня. С вечера пятницы до утра понедельника на Тушинском летном поле огораживали квадрат сто на сто метров и за определенную мзду позволяли на нем торговать всем чем угодно: от радиодеталей до готовых изделий, самым популярным из которых был «АОН»!

Господи! «АОН» – автоматический определитель номера – всего лишь одна плата с семисегментным дисплеем на 10–12 цифр. Процессор ZAILOG к той плате стоил доллар. Плюс микросхема ПЗУ и ЗУ. И блок питания! Ах! Эти трансформаторы внутри тех блоков! Со сталью внутри для сердечника. Ими можно было убить, если бросить по темечку!

Страна развивалась. Рождались и бизнесы, и бизнесмены. Возможности были. Василий для дела не подходил. Об этом он мог поговорить, Пару раз что-то делал типа «купить – привезти – продать». Но чтобы вот так взять и вписаться в процесс магазина или ларька… Нет! Ночи не спать и корпеть, что-то давать, что-то скрывать от «братков» и пускать в оборот, кормить «крышу»… Нет! Не это его.

Василий – поэт. Он – другого склада. Любит природу. Вот выйти в поход, да хоть на велосипеде проехать шесть сот километров по нашей России – это его. Но Байдарка!.. Вот что хотелось ему совершить. Тайга! Река! Природа. Мошкара… От мошкары же есть средства! Ах! Вот она на витрине – мазь от клещей, комаров и других насекомых. Всё аккуратно написано фломастером на ценнике. Тюбик – без единого слова на русском. Но верить можно: комар нарисован и ещё не нажравшийся клещ театрально выставил клешни, готовый прицепиться ко всему, что вдруг его заденет. Так что ещё надо? Но, в одиночку – не то!..

Василий недолго ходил вдоль прилавков и остановился прям перед дверью. «Посторонним вход воспрещён» – прочитал он табличку.

– Вы куда!? Молодой человек! – раздался мелодичный женский оклик.

Василий обернулся.

Девчачье лицо, пучок волос с заколкой на бок, голубенький халатик с ажурной оторочкой, значочек с именем «Наталья». Конечно, взгляд упал на ноги.

Халатик был ниже колен, но девица кокетливо в самый перед в самый вырез проставила колено. Ниже колена шла голень. Есть ноги, которые нравятся всем. Ведь не могут нравится икры, как палки, как кости, и не всем нравятся ноги, как жирные рульки. Да, дородная красивая нога нравится всем. Андрей, как щука на воблер, вылупил глаза на эти икры, задержав там свой взгляд сверх положенного.

– Жаль… – выдохнул Василий.

– Что жаль? – не поняла «Наталья», – Мне к Андрею!.. – Василий будто жаловался, ощущая в девице надежного стража. Он опять прокололся, задержав свой взгляд на девичьей груди дольше положенного.

– Мне – к Андрею… – опять произнёс он.

Девица тоже сделала свой скан, пытаясь состыковать в уме, чем сей шалопай может быть полезен её боссу: сандалии, шорты, белая футболка, очки с этой сумкой на поясе. В нем привлекало лишь одно: сильные ноги торчали из шорт, и очень волосатые.

Ноги… да-а-а: красота мужчины начинается с ног. Её глаза блеснули на секунду:

– У-у-у… – протянула она, припомнив одну из двадцати примерно фотографий на стенде в кабинете шефа. – Проходите… – сказала она, любезно повернув ручку двери и толкнув её внутрь. – Проходите! Но он куда-то вышел…

– Ничего-ничего. Я подожду, – последовал ответ, и Васька шагнул внутрь, так сказать, кабинета.

В узкой комнате босса, заваленной папками разных бумаг, на стенке висел старый стенд с заголовком о каком-то там социалистическом соревновании работников торговли. На нем же в плексигласовом кармане торчал потрепанной брошюрой «Закон о защите прав потребителей». А прям у окна стоял несгораемый шкаф. Секретер времён застоя, с компьютером, бумагами и фотографией семьи в рамке с ножкой и под стеклом. Стояло офисное кресло и невесть каким образом втиснутый меж узких стен обтянутый потертым дерматином топчан. На подоконнике шипела побитая и склеенная скотчем магнитола. Без света в комнате, в которой, кстати, уж давно не мыли окна, царил мрак. Мрак добавляли ещё и решетки на окнах, выходивших во двор.

– Не шибко пока живет бизнес… – сказал зачем-то Васька (поскольку никого в каморке не было).

Он сел на кресло перед монитором. Удобство впечатлило: в России жизнь – не сахар, и мебели приличной не хватало, простой, не говоря о не всем понятной офисной: всё только начиналось, раскручивался экспорт, но пока большие супермаркеты в Москве и Петер ещё не появились даже в проектах. «Вертушка» была мягкой, наклон менялся, и ролики катались по полу, но в кабинете, над которым в таких же точно стенах помещалась «кухня», поехать в кресле было некуда. Откинувшись, Василь крутил башкой по спинке вправо, влево и нюхал затхлый аромат прокуренного кабинета. Припомнив, что он видел магнитолу, Василий потянулся к ней рукой, и взгляд его поймал на дерматине длиннющий женский волос. Василий взял его и понял, чьё оно. Зевнув, он сдунул волос с пальцев и сколько мог удобнее расположился в кресле.

На стенке дёргали часы секундной стрелкой, висели фотографии. На них опять узналось много: с Андрюхой вот они на «двойке» на «Водном Стадионе»; в «Крылатском» – вот, не дотянули до медали. На разряд?.. На разряд, кажется, выложились. Семнадцать лет!!! Молодёжь… А вот рыбалка: им по двадцать пять… А вот на каяке по горной речушке… Вот – водку пьём. Андрюха – с брюхом! Как будто не жена, а он тут выносил ребёнка… Диплом… «Системы управления» специальность. Сейчас вот управляет магазином, авиатор хренов… Вот – и эроклуб… А вот – инструктор, первый день полётов. И у кого там оказался фотик?

Василий посмотрел на шкаф. Там наверху стояли кубки, ленты алюминиевых медалей висли вниз. Не «архи», конечно, награды – на первенство Москвы и области давно пылились здесь. Не забытые, нет. Просто только здесь, в этой маленькой комнатке, её хозяин, судя по всему, устроил всё в ладу с собой.

Василий усмехнулся – фото наклеены были так, что получался крест. А в перекрестии как раз и был их сплав по речке на каяках. Над ним шли фото института. А низ «могильного креста» составлен был из фотографий свадьбы. Там по порядку фотографий, слева направо, живот Андрея чётче проявлялся, редели волосы на голове.

Открылась дверь, и внутрь сперва ворвался гомон зала, потом проём двери закрыла солидная уже фигура босса магазина. Он был в рубашке, в брюках с галстучком, при папке. Из папки торчали бумаги. Казалось, он перед кем-то красовался, и подтверждением тому стал громкий вдох, раздавшийся, едва закрылась дверь. Животик его свис над пряжкою ремня, полностью выдав любителя пива.

– Здорово!.. – Андрюха приятно удивился и протянул Ваське руку. – Ну, говори, чего придумал?

Василий разговор не начинал и отступил на шаг назад, «любуясь» этим самым животом – произошедшей с его другом переменой:

– А ты, смотрю, совсем жирком покрылся…

– То – участь всех женившихся людей… – печально произнёс друган.

– Ужели?!.

– Ну, ты, конечно – исключение. – Андрей был уязвлён и потому добавил. – Но – ты тоже угомонишься и будешь соответствовать.

– Ну, ладно, к делу! – Василий перестал паясничать и выложил на стол подборку карт.

Бумага зашуршала, раскрываясь, закрыв собой почти весь стол.

– Угу… – Насупив брови, помрачнел, Андрей.

Сейчас он ощутил, что строить планы, один красивее другого и представлять, как будет хорошо, умеет каждый. Но сделать всё согласно плану – совсем другое дело. А планы легко рождаются в мечтающем мозгу. Но стоит лишь последовать одному из мечтаний, как множество других желаний остаются без малейших перспектив реализации. Андрей поморщился, шагнул к двери и приоткрыл её. Сквозь щель взглянул он на кого-то и, нервно хлопнув, запер дверь на щеколду.

Василий приступил сейчас же к делу:

– Помнишь, я говорил о маршруте…

В пятикилометровке-карте, он пальцем показал названье городка с значком аэродрома, Затем, как циркулем, раствором пальцев разметил он дистанции от точки к точке, от поворота речки до другого и, наконец, ткнул пальцем в города, где должен быть вокзал, и объявил, – Не спеша – две недели. Как раз похудеешь. От аэродрома к вокзалу. – И в довершение всего Василий выложил из поясной сумки брошюру, листнул её перед глазами друга, раскрытой выложил на стол.

– Что это? – спросил Андрей.

– Так, ничего… Заплатин. Кинооператор. «В лесах Северной Сосьвы». Книжечка. – Ответил Васька, – я, помнишь, говорил. Вот где нас пожрёт мошкара! А от тебя, так пять кило отщипнет!

Андрей книжку взял, пролистал, убедился, кто автор, положил её снова на стол; обвёл глазами карту, подвернул, нашёл масштаб, опять прошарил взглядом по бумаге, вздохнул и недовольно сел на стул:

– Попроще не мог?!. Не мальчики уже. Четвертый уж десяток…

– Постарел… постарел… – Начал укор Васька, – а три года назад… – заикнулся он о дате мыслишки о путешествии…

– Там в августе и снег, бывает, выпадает…

– Бои-ии-шься похудеть … – настаивал Василий.

Сейчас он догадался, что Андрей смотрел в дверную щёлку на Наталью – на ту девицу, что окликнула при входе в кабинет.

Наталье было двадцать пять. Разило от неё природой. И с ней наметился роман…. Наталья – вот та баба, с которой хочется в постель. На ней написана породность. Бывают женщины, которые несут в себе такие гены, что мозг срывается у мужиков, как дверь с петель. И в этом что-то есть, пусть и фатальное, но на то и отбор, чтобы сделать свой выбор в пользу потомства, как бы с рождаемостью не боролись.

А самки такие, они тоже знают, что делать. И если есть ум, то ключом, что в них проник, управляют весьма виртуозно. Андрей колебался. Ему было стыдно уже своего живота. Но Наталья о нем ничего не говорила. Но противный червяк всё точил его душу. Не нравился ему его рост вширь. И сколько кругом уже было примеров таких вот, как он, разбогатевших людей. Денег некуда девать, развлечься нечем, и как результат – растет вес.

Андрей ещё раз посмотрел на живот. Зеркальной болезни ещё пока не было. Но перспектива была: непременный развод и женитьба. А потом в упоенье – опять набор веса. Вдобавок к центнеру с лишним сейчас на радостях жизни появится больше и больше. Андрею представился глупенький вид того, как не видя свой член, он будет трахаться потом с Натальей. Его живот будет лежать на её ягодицах.

Но сейчас можно сделать шаг назад и две недели работать, как лошадь, махая веслами, и есть не так, как сейчас, а лишь то, что донес в рюкзаке, растянув это всё на две недели. Сделав это, он будет спокоен, что на год иль два отодвинул своё ожиренье.

А что жена? Жене вчера и объявил, что ждёт инспекцию, и что она, совсем некстати, не даст ему поехать за границу. Так что, поскольку путёвки уже куплены, она поедет в Турцию одна с ребёнком.

К тому же Андрей снял квартиру для встречи с Натальей – и тут явился этот друг, припомнив то, что и обещано было всего лишь по пьяни.

Андрюха хотел отказаться. Он даже вдохнул, но помедлил. Опять он подошёл к двери, открыл её на сантиметр. Шагах в пяти была Наталья и говорила о чем-то с какой-то бабулей. Старушка пред нею вертела какую-то кастрюлю, ища какой-нибудь изъян. Поскольку в магазине было жарко, халат Натальи был на голом теле. И ворот максимально был открыт, и ноги были без чулок… Гладкие, сильные ноги. Такое вот оставить?!. – думал он.

Но, Васька был, конечно, в чём-то прав. Казалось бы, что проще – похудеть! Андрей уж перепробовал и мази, и компрессы. Ничто не помогло. Не есть?! Кефир по вечерам?! Терпелось лишь четыре дня…

– А-а-а?!.. – Окрикнул Василий мечтателя сзади.

– Согласен… – сквозь зубы процедил Андрей. – У тебя всё готово?

– А мне собраться – только подпоясаться! – последовал ответ. – Байдарка есть, палатка – есть, посуда – есть, спирт – тоже есть. С тебя – твоя жратва. Одежду ты сам выберешь себе в своём же магазине.

Андрей в ответ тихо кивнул. Его смущало только слово «спирт», который он давно не пил, имея в баре дома и виски и ром. Так дело было решено.

!2!2!2!2

– Андрюх! Пошли! Что я нашёл! – кричал Васёк, рукою тыча в глубь чащобы.

Андрей, охмелевши, опёрся на камень и встал, неловко балансируя руками. «Чего он всё шныряет, – подумал он о Ваське. – Ещё по чарочке – и спать!» А выпить и нажраться надо поплотнее, дабы не замёрзнуть этой ночью и позабыть про комаров.

Уже была почти осень, хоть начался лишь август. Тайга вся ломилась грибами. И хариус в реке мечтал, как будто, о костре, в углях которого его зажарят. Медведи (а их видели из лодки) жировали и наедались каких-то неизвестных двум москвичам в байдарке ягод.

У москвичей был повод пировать: без роздыха на вёслах отмахали сегодня сорок с лишним километров. Это было лишь только начало. Ещё б по чарке… И так, отойдя по нужде, Василий ойкнул. Получалось, их лагерь находился рядом с какой-то то ли просекой, то ли с полосой бурелома. И полоса та выходила прямо к реке.

Андрюха прихватил ружьё на всякий случай и шёл, немного пьяно косолапя, как медведь. Его спина устала с непривычки, и каждый резкий шаг давался с болью. Без тренировки снова на байдарку? Так ведь тебе не двадцать лет!.. Корил себя Андрей. И как поддался он на эту авантюру?!

…Андрей, доковыляв, остановился:

– Чё орал?!.

– Смотри… – почти шепнул Василий, рукою показав на верх деревьев и дальше вглубь чащобы.

Андрюха посмотрел наверх и пред собой: верхушки обезглавленных деревьев лежали тут же меж стволов. «Простриг» был шириною метров двадцать, шёл от реки и, казалось, места подруба у стволов, чем дальше от реки, тем становились ниже.

– А может, это манси местные?.. – Андрюха догадался, к чему клонит его приятель.

Василий был неугомонен и зашагал, маня с собой Андрея:

– Здесь что-то падало. Может быть, самолет. – Василий всё посматривал наверх.

Андрей ковылял вслед за ним через ветки:

– Самолёт?..

– Хэ-Э! Может быть!.. – пожал плечами друг.

Они прошли примерно метров двести, и там уж самолёт, который падал, совсем, наверное, истратив скорость, уже ломал стволы, а не рубил. В конце концов, что падало, свернуло с корнем несколько деревьев и рухнуло на землю.

И это «что-то» оказалось перед тобой. Василь остановился в двух шагах, Андрей ткнулся животом, сначала показалось, будто в камень.

– Ну! – обернулся он к Василю, ещё не понимая, что пришли.

– Что «ну»?

– Где самолёт? – Андрюха большущей ладошкой похлопал по «камню» и по звуку понял внезапно, что всё, что искали… Звук был очень звонкий, как по цистерне ладонью.

Андрей попятился назад и, сторонясь ветвей, отошёл шагов на десять.

Находка – «глыба» их, была похожей внешне на юлу – на детскую игрушку. Ей только не хватало лишь сверху ручки, чтоб раскрутить весь этот гироскоп. Подобная гниющей во дворе машине, находка их была покрыта прелою листвой и хвоей, грязной, липкой и сырой. Но снизу борт тарелки был почище, хотя и не блестел. Вот по нему и стукнул кулаком Василий.