Текст книги "«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы"

Давно ли Вы перечитывали прозу Пушкина?

Л.Н. Толстой в письме к П.Д. Голохвастову, апрель 1873 г.

В самом начале XVIII века Петр Андреевич Толстой, русский посланник в Царьграде, прадед Льва Толстого, отправил в Москву Петру I трех арапчат, среди которых был и Ганнибал. Так в глубине веков перекрестились судьбы предков Пушкина и Толстого.

Приступая в 1870 году к сбору материалов для романа о Петровской эпохе, Лев Толстой не мог, конечно, не учитывать пушкинского опыта исторической прозы. И среди окружения Петра писатель отмечает царского крестника. Из словаря Бантыш-Каменского он выписывает эпизод «ночной службы» арапа. Вот как выглядит эта запись в петровской картотеке Толстого: «Ганнибал. Он подносил Петру Великому несколько раз свечи, аспидную доску по ночам (Митинька барство)»407407
  Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 17. М., ГИХЛ, 1936. С. 411. Слова в скобках предположительно объясняются так: «Толстой отметил, как бы его брат Дмитрий Николаевич отнесся к требованиям Петра» (там же. С. 666). В одной из записей Толстой среди приближенных Петра в 1706 году называет Арапа, Карлу и (шута) Балакирева (там же. С. 434). Впрочем, скорее всего, здесь речь идет не о Ганнибале, а о другом арапе из свиты Петра I.


[Закрыть].

В картотеку попадает и использованный Пушкиным в романе 99-й анекдот из XVII тома Дополнений к голиковским «Деяниям Петра Великого»: «Ягужинский. В одно время государь сказал денщику своему Ягушинскому: – хочешь ли получить нынешний день знатный подарок? – «Кто б сего не хотел?» – отвечал Ягушинский. «Так слушай же: старик Репнин ныне недомогает; поезжай к нему и спроси от меня о здоровье; но умей угодить старинной его боярской суетности; оставь лошадь у ворот и взойди на двор пеший и без шляпы». Ягушинский точно поступил по сему наставлению»408408
  Там же. С. 404. Анекдот у Голикова озаглавлен: «Монарх издевается над старинною спесью боярскою».


[Закрыть].

Здесь Толстой вновь сверяется со словарем Бантыш-Каменского, причем выписка касается не столько биографии петровского денщика, сколько его портрета и психологической характеристики: «…Граф Павел Иванович Ягушинский, высокого роста, приятной наружности, знал многие иностранные языки, с добрым сердцем соединял нрав веселый пылкий <…> Пьяница, красив, ловкий, образованный, развелся с женой по причине задумчивого и странного ее нрава. Она грустна»409409
  Там же. С. 404. П.С.Попов, комментируя петровские материалы Льва Толстого, отметил: «Примечательно, что оба писателя, интересовавшиеся Петром. – Пушкин и Толстой – обратили внимание на одну и ту же деталь при допросе Шакловитого, которую не найти в многотомных материалах «Розыскных дел Шакловитого», а именно – что Шакловитый попросил есть, когда был снят с дыбы. Пушкин это заимствовал из Голикова, на которого он по преимуществу опирался, Толстой – из записок Матвеева» (там же. С. 674).


[Закрыть].

22 раза приступал Лев Толстой к роману о петровском времени и отказался наконец от мысли его написать, потому, сказал он, что «трудно проникнуть в души тогдашних людей, до того они не похожи на нас»410410
  «Толстовский ежегодник». М., 1912. С. 63. См.: Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой и Петр Первый // Литературный Ленинград. 1934. № 13 (45) от 20 мая; Прянишников Н. Проза Пушкина и Л. Толстого. Чкалов, 1933.


[Закрыть].

Лев Толстой, таким образом, не написал романа о Петре Первом. Но, готовясь к работе над книгой, «вступал в след» Пушкина, не мог не пересекаться с ним. Эта перекличка двух великих наших писателей – факт сам по себе знаменательный.

Обычай вводить в художественное повествование собственных предков известен со времен античности. Еще Платон в «Диалогах», рассказывая об Атлантиде, говорил о своем прадеде – Салоне411411
  Наблюдение Н.Я. Эйдельмана в его устных комментариях к чтению «Арапа Петра Великого» в Музее А.С.Пушкина в Москве 27 января 1985 года.


[Закрыть].

Пушкин, сделавший предка героем исторического романа, обрывает повествование, чтобы затем продолжить петровскую тему, но уже без прадеда (мы еще поговорим о причинах этого решения). Лев Толстой также собрал обширное досье архивных материалов по Петру I. Интересно, что, составляя планы будущего романа, он отказался ввести в него своего прадеда – графа Петра Толстого, одного из самых образованных и умных деятелей петровского времени412412
  См.: Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 61. М., 1953. С. 290–291.


[Закрыть]. Как знать, не учитывал ли Толстой и в этом пушкинский опыт?

Возвращаясь к П.И. Ягужинскому, отметим, что Пушкин не нашел ему места среди петровского окружения в своем романе. (Это сделали много лет спустя создатели кинофильма «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», которые перенесли действие одной из сцен во «дворец графа Ягужинского».)

При этом Пушкина очень интересовала тема придворных «денщиков и камердинеров», причем в прямой связи с биографией царского арапа. На этом стоит, пожалуй, специально остановиться.

 
Давно царям подручниками служим
 

А.С. Пушкин. «Борис Годунов» (VII, 8)

Осенью 1830 года, в Болдине, Пушкин, по его собственному признанию, «написал пропасть полемических статей». Среди них «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений». Отвечая на пасквильные выпады Булгарина413413
  Поводом к заметке послужил памфлет «Второе письмо из Карлова на Каменный остров» в «Северной пчеле»: «Рассказывают анекдот, что какой-то поэт в Испанской Америке, также подражатель Байрону, происходя от мулата или, не помню, от мулатки, стал доказывать, что один из предков его был Негритянский принц. В Ратуше города доискались, что в старину был процесс между шкипером и его помощником за этого Негра, которого каждый из них хотел присвоить, и что шкипер доказывал, что он купил Негра за бутылку рому… Думали ли тогда, что к этому Негру признается стихотворец. Суета сует…» (Северная пчела. 1830. № 94).


[Закрыть], Пушкин снова возвращается к образу черного предка. Приведем полностью эту небольшую заметку:

«В одной газете (почти официальной) сказано было, что прадед мой Абр<ам> Петрович Ганнибал, крестник и воспитанник Петра Великого, наперсник его (как видно из собственноручного письма Екатерины II)414414
  Здесь следовало примечание Пушкина, которое мы приводим далее отдельно. Пушкин намеревался опубликовать текст упомянутого письма, о чем свидетельствует первоначальная запись в черновике «Письма Екатерины II, прилагаемого ниже» (XI, 395). Исполним пушкинское намерение и ознакомим читателей с текстом этого по-своему замечательного документа. (Впервые его опубликовал П.В. Анненков в своих «Материалах».) Письмо это очень наглядно подтверждает записанные однажды Пушкиным (со слов кн. А.Н. Голицына) слова императрицы: «Когда хочу заняться каким-нибудь новым установлением, я приказываю порыться в архивах и отыскать, не говорено ли было уже о том при Петре Великом? и почти всегда открывается, что предполагаемое дело было уже им обдумано» (ХII, 168). Итак, письмо Екатерины II отставному генерал-аншефу Ганнибалу в Суйду: «Абрам Петрович. Мне не безъизвестно, что многие чертежи в сохранении вашем находились, когда блаженныя памяти Государь Петр Великий по способности вашей употреблял вас по многим делам; по чему я думаю, что вы сохраняя память сего великого Государя и своей тогдашней при нем службы, сберегли в своих руках все любопытства достойныя бумаги. А как мне известно же, что Он помышлял о строении канала от Москвы до Петербурга и к тому уже и проект зделан был, то вы Мне особливую благоугодность зделаете, ежели, чертеж тому отъискав (когда он у вас был) пришлете ко Мне со всеми принадлежащими к нему бумагами, хотя бы он в черне только был зделан. Но ежели вы ничего о сем деле в руках своих не имели, то по крайней мере укажите Мне, где оный отъискать можно которая Я с нетерпливостию видеть хочу (далее следует помета Пушкина: «собственноручно»), так же есть ли вы о сем проекте от Его Величества разсуждении слышали прошю сколь вы о том вспомните ко Мне отписать остаюсь вам доброжелательна Екатерина. 2 сентября 1765. Царское Село». (Шляпкин И.А. Из неизданных бумаг А.С.Пушкина. СПб.: 1903. С. 310–311.) В ответном письме А.П.Ганнибал сообщал, что «имел счастье… всмотрение моем иметь собственный Его Величества кабинет в котором все чертежи, прожекты и библиотека имелось» но о канале ничего вспомнить не смог. (Письма Абрама Ганнибала. Издал Н. Гастфрейнд. СПб.: 1904. С. 13.) Ганнибал здесь самолично возводит себя в должность «кабинет-секретаря» Петра I, которую в действительности занимал А.В. Макаров. Впрочем, у Петра в секретарях, как и в денщиках, перебывали многие.


[Закрыть], отец Ганнибала, покорившего Наварин (см. памятник, воздв<игнутый> в Ц<арском> С<еле> гр. Ф.Г.Орлову), генерал-аншеф и проч. – был куплен шкипером за бутылку рому. Прадед мой, если был куплен, то вероятно дешево, но достался он шкиперу, коего имя всякой русской произносит с уважением и не всуе. Простительно выходцу не любить ни русских, <ни> России, ни истории ее, ни славы ее. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев» (XI, 153).

Там же, в Болдине, Пушкин написал блестящий стихотворный вариант этой заметки – Роst Scriptum к «Моей родословной»:

 
Решил Фиглярин, сидя дома,
Что черный дед мой Ганнибал
Был куплен за бутылку рома
И в руки шкиперу попал.
 
 
Сей шкипер был тот шкипер славный,
Кем наша двинулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Рулю родного корабля.
 
 
Сей шкипер деду был доступен.
И сходно купленный арап
Возрос усерден, неподкупен.
Царю наперсник, а не раб (III, 263)415415
  24 ноября 1831 года Пушкин писал Бенкендорфу: «Около года тому назад в одной из наших газет была напечатана сатирическая статья, в которой говорилось о некоем литераторе, претендующем на благородное происхождение, в то время как он лишь мещанин во дворянстве. К этому было прибавлено, что мать его – мулатка, отец которой, бедный негритенок, был куплен матросом за бутылку рома. Хотя Петр Великой вовсе не похож на пьяного матроса, это достаточно ясно указывало на меня, ибо среди русских литераторов один я имею в числе своих предков негра. Ввиду того, что вышеупомянутая статья была напечатана в официальной газете и. непристойность зашла так далеко, что о моей матери говорилось в фельетоне, который должен был бы носить чисто-литературный характер, и так как журналисты наши не дерутся на дуэли, я счел своим долгом ответить анонимному сатирику, что и сделал в стихах, причем очень круто» (XIV, 241–242, 442–443, оригинал по-французски).


[Закрыть].
 

Как уже было сказано, Пушкин снабдил свою заметку примечанием (сноской). Эта сноска еще раз свидетельствует об особом внимании поэта к фактам и реалиям петровского времени, связанным с биографией его предка. Вот текст пушкинского примечания:

«Голиков говорит, что он (Ганнибал. – А.Б.) был прежде камердинером у государя, но что Петр, заметя в нем дарования и проч. Голиков ошибся. У Петра I не было камердинеров, прислуживали ему деньщики416416
  Ден(ь)щик (м.) кто днюет, дневальный; со времен Петра I слово это приняло особое значенье <…> Денщики, при лице Петра I, из дворян, – почти то же, что ныне флигель-адъютанты (Даль Вл. Толковый словарь живаго великорускаго языка. Т. I. СПб. – М., 1880. С. 428). Ср.: Денщик (деньщик) – при Петре I, дворянин, находившийся при царе для услуг, выполнения распоряжений и особых поручений (Словарь языка Пушкина. Т. I. М., 1956. С. 623–624).


[Закрыть], между прочими Орлов и Р<умянцев> – родоначальники историч<еских> фамилий» (ХI, 153).

Анекдот И.И. Голикова, который имеет в виду Пушкин, гласит буквально следующее:

«Сей российский Ганнибал, между другими дарованиями, имел чрезвычайную чудкость, так что, как бы он ни крепко спал, всегда на первый спрос просыпался и отвечал. Сия чудкость его была причиною, что монарх сделал его своим камердинером и повелевал ночью ложиться или в самой спальне или подле оной…»417417
  Голиков продолжает: «Сей Ганнибал сам предлагал нам сей анекдот, рассказывая всегда оный со слезами, то есть что ни проходило ни одной ночи, в которую бы монарх не разбудил его, а иногда и не один раз. Великий сей государь, просыпаясь, кликал его: «Арап» – и сей тотчас же ответствовал: «Чего изволите?» – «Подай огня и доску» (то есть аспидную, которая с грифелем висела в головах государевых). Он подавал оную, и монарх пришедшее себе в мысль или сам записывал, или ему приказывал, и потом обыкновенно говорил: «Повесь и поди спи». Поутру же неусыпный и попечительный государь обделывал сии свои мысли» (Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России… Изд. 2-е. Т. XV. М., 1846. С. 156–157). Этот анекдот с сокращениями, но с сохранением звания «камердинер» перекочевал на страницы «Словаря достопамятных людей Русской земли» Д.Н.Бантыш-Каменского (М., 1836. Ч. 2. С. 12. статья «Ганнибал»).


[Закрыть]

Тут опять вспоминаются «семейственные предания». В «Немецкой» биографии А.П. Ганнибала было сказано, что «он спал в дополнительном кабинете государя, в токарне, и вскоре сделался во многих важных случаях секретарем своего государя»418418
  Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. М.–Л., 1935. С. 52.


[Закрыть]. Пушкин в своем переводе этой биографии несколько изменил текст: «Ганнибал неразлучный с Императором спал то в его кабинете, то в его токарне, и вскоре потом сделался тайным секретарем своего императора» (ХII, 435)419419
  Сравним окончания этих отрывков. «Немецкая» биография: «У последнего над постелью всегда висело несколько аспидных досок, как бы он ни был утомлен от дневных трудов и как бы ни нуждался в покое, его великий дух, вечно деятельный во благо подданных, этот почти никогда не отдыхающий дух, часто будил его и поддерживал в бодрствующем состоянии; и тут в темноте, без света, записывал он по вдохновению важные и длинные проекты; на утро его питомец должен был эти заметки переписывать начисто и после надлежащего подписания рассылать их по коллегиям и соответственным учреждениям, в качестве новых законов и повелений для исполнения» (С. 53). Пушкинский перевод: «Государь имел всегда над своей постелью аспидную доску…; государь писал ночью приходившие ему мысли, а Аннибал утром переписывал и рассылал по разным коллегиям» (XIII, 435). В.С.Листов в «болдинском» докладе «Легенда о черном предке в творческом сознании Пушкина», сличив эти тексты, замечает: «Пушкин опускает слова «после надлежащего подписания» и тем возносит своего предка на головокружительную высокую ступень государственности». – И.Л.Фейнберг также обратил внимание на эти тексты: «Здесь прямо – сказано верное слово – вдохновение, творческие мысли, рождающиеся ночью в темноте, без света. Пушкин все это знал и понимал по собственному опыту» (Фейнберг И.Л. Абрам Петрович Ганнибал – прадед Пушкина. М., 1983. С. 39).


[Закрыть].

А вот как отразился этот анекдот в романе о царском арапе: «Государь вышел часа через два. “Посмотрим, – сказал он Ибрагиму, – не позабыл ли ты своей старой должности. Возьми-ка аспидную доску да ступай за мною”. Петр заперся в токарне и занялся государственными делами. Он по очереди работал с Брюсом, с князем Долгоруким, с генерал-полицмейстером Девиером и продиктовал Ибрагиму несколько указов и решений. Ибрагим не мог надивиться быстрому и твердому его разуму, силе и гибкости внимания и разнообразию деятельности. По окончанию трудов Петр вынул карманную книжку, дабы справиться, все ли им предполагаемое на сей день исполнено. Потом, выходя из токарни, сказал Ибрагиму: «Уж поздно; ты, я чай, устал: ночуй здесь, как бывало в старину. Завтра я тебя разбужу» (VIII, 11–12)420420
  Ср. у А.Корниловича: «Токарную комнату государь называл местом отдыха» (Русская старина. СПб.: 1824. С. 49).


[Закрыть]. Любопытная подробность – до сих пор сохранились материальные подтверждения предания о «ночной службе» арапа при Петре. Чтобы с ними познакомиться, стоит побывать в Доме-музее Петра I в таллиннском городском парке Кадриорг. Путеводитель по музею точен и обстоятелен: «Из жилой комнаты ведет дверь в спальную. Здесь две кровати: одна для царя, длиною 2,08 м (как раз соответствующая его росту – 2,04 м), другая, вероятно, для адъютанта. До 1715 г. адъютантом был А. Ганнибал, прадед А.С. Пушкина421421
  Один из адъютантов Петра I француз Вильбоа оставил «Записки» – воспоминания о своей службе (Русский вестник. 1842. № 2). Пушкин знакомился с этими записками, работая в библиотеке Вольтера в Эрмитаже над «Историей Петра». Архивы сохранили немало любопытных подробностей о «ночной службе» адъютантов и камердинеров у русских царей и цариц. Так, камердинер, который дежурил у дверей «дщери Петра» – Елизаветы Петровны, обязан был прислушиваться и, когда императрица закричит от ночного кошмара, положить ей руку на лоб и произнести «лебедь белая». За что сей камердинер был пожалован в дворянство и получил родовую фамилию Лебедев (то есть, говоря словами Пушкина, стал «родоначальником исторической фамилии» (см.: Эйдельман Н.Я. Грань веков. М., 1986. С. 16). В замечаниях к «Пугачеву» Пушкин вспомнил другую историю: «Чернышев был некогда камер-лакеем. Он был удален из Петербурга повелением императрицы Елисаветы Петровны. Императрица Екатерина, вступив на престол, осыпала его и брата своими милостями». Среди предков Пушкина (по линии Ржевских) был и А.И.Репнин, в молодости – «комнатный стольник» Петра I. Позже (1697 г.) Репнин был послан за границу (в Италию) «для научения морского дела».


[Закрыть]. Кровать адъютанта – простая рама, дно которой такое же, как и у кровати Петра. Над последней – балдахин с занавесками…»422422
  Дом-музей Петра I. Составитель X.Саха. Таллинн, 1975. С. 13.


[Закрыть] (В этом же путеводителе описан большой «данцигский» шкаф, стоявший в гостиной: «Этот шкаф как «сундук для приданого» принадлежал в 1756 г. одной коренной таллиннской семье, которая имела связи с питомцем и пажом Петра I, комендантом Таллиннской крепости в 1742–1752 гг. генералом Абрамом Ганнибалом»)423423
  Там же. С. 17.


[Закрыть].

Итак, как мы видим, список должностей арапа велик: денщик, камердинер, личный секретарь, тайный секретарь, смотритель собственного Е.В. кабинета, адъютант, паж, питомец. Пушкин из всех этих званий и определений выбирает лишь два – первое и последнее, – как наиболее соответствующие имевшейся у него исторической информации о прадеде.

Впрочем, тонкость, наверное, была небольшая. Здесь важен общий принцип, линия судьбы: из денщика, из мальчика-пажа – в наперсники, сподвижники, в передовые деятели молодой России. Это типичный жизненный путь «птенцов гнезда Петрова», без разницы в происхождении или цвете кожи.

В романе о царском арапе одновременно присутствуют пять петровских денщиков: четыре бывших и один действующий. Начнем с последнего и вспомним «Обед у русского боярина», сцену приезда царя: «Гаврила Афанасьевич встал поспешно из-за стола; все бросились к окнам; и в самом деле увидели государя, который всходил на крыльцо, опираясь на плечо своего денщика» (VIII, 22). И далее: «Государев денщик подал ему деревянную ложку, оправленную слоновою костью, ножик и вилку с зелеными костяными черенками, ибо Петр никогда не употреблял другого прибора, кроме своего» (VIII, 23)424424
  Источник этого эпизода – у А. Корниловича: «У прибора его клались всегда деревянная ложка, оправленная слоновой костью, ножик и вилка с зелеными костяными черенками, и дежурному денщику вменялось в обязанность носить их с собою и класть перед царем, если даже ему случалось обедать в гостях» (Русская старина. СПб.: 1824. С. 25–29). Подобного рода «заимствования» Г.Блок условно назвал «скрытыми цитатами» и пояснил: «Пушкин не имел, разумеется, никаких оснований выдавать чужие слова за свои и скрывать близость своего текста к тексту источников, хотя бы потому, что подобная близость является не пороком, а одним из главнейших достоинств исторического изложения. Эта истина была для Пушкина так же бесспорна, как и для нас. Когда рецензент булгаринского журнала упрекнул его в обилии и пространности цитат из книги А.И.Левшина, Пушкин ответил на это так: «Я не видел никакой нужды пересказывать по-своему то, что было уже сказано как нельзя лучше г-ном Левшиным…» (IX, 380) В смысле выделения цитат и ссылок на источники Пушкин проявил несравненно большую щепетильность, чем такие, например, западноевропейские его современники, как Тьери, Гизо и Тьер» (Блок Г. Пушкин в работе над историческими источниками. М.–Л.1949. С. 31–32).


[Закрыть]. Пушкин не назвал имя денщика, но мы можем это сделать: речь идет о том самом Егоре Ивановиче Пашкове, будущем астраханском губернаторе, чей сын – помещик П.Е. Пашков прославился строительством в 1786 году своего московского дворца – знаменитого баженовского «дома Пашкова», в котором спустя много лет, в библиотеке Румянцевского музея, будут храниться рукописи «Арапа Петра Великого»425425
  См.: Панухин П. Шедевр русской архитектуры // Искусство. 1987. №3. С. 64–68.


[Закрыть].

Второй денщик – в прошлом – это, понятно, сам арап Ибрагим, царский любимец. К «арапским камердинерам» Пушкин еще будет возвращаться. В 1830 году в «Записках П.В.Нащокина» он, со слов своего друга, расскажет о старом Нащокине: «Арапка отправляла при нем должность камердинера, она была высокого роста, и зла до крайности» (XI, 191).

Третьим можно считать Меншикова, который еще в 1686 году сменил рубаху пирожника на мундир солдата потешной роты и денщика Петра, а потом превратился в «великолепного князя» и «полудержавного властелина», оставаясь для царя «плутом Данилы-чем»426426
  Назвав Меншикова в «Полтаве» «счастья баловнем безродным», Пушкин в середине 30-х годов изменил свою точку зрения на происхождение «Светлейшего» и записал: «Никогда он не был пажем и не продавал подовых пирогов. Это шутка бояр, принятая историками за истину» (XII, 436)


[Закрыть].

Четвертый бывший денщик Петра – Головин – «позвал обедать» Ибрагима. Это тоже лицо историческое и одновременно «родственное», фигурирующее в пушкинской родословной: Иван Михайлович Головин, будущий начальник галерного флота, в 1712 году произведенный в генерал-майоры, а впоследствии в адмиралы. В «Начале автобиографии» Пушкин написал: «Прадед мой, Александр Петрович был женат на меньшей дочери графа Головина, первого Андреевского кавалера. Он умер весьма молод, в припадке сумасшествия, зарезав свою жену, находившуюся в родах» (ХII, 311). Между прочим, судьбы Ганнибала и Головина вновь пересеклись в 1732 году, когда Абрам Петрович купил у адмирала Головина имение в Эстляндии – мызу Карьякюла.

Осталось назвать пятого – также бывшего – денщика, упомянутого в романе: мы видим его уже сенатором, оспаривающим самого царя (VIII, 13). Это – Бутурлин! Его имя тоже на «священных страницах наших летописей». Граф и фельдмаршал А.Б.Бутурлин, как и Ганнибал, был в молодости денщиком Петра I. Больше того, их пути пересекались и в дальнейшем, и Бутурлин, судя по документам, старой дружбы не забывал. Тому свидетельство, например, его письмо к обер-камергеру графу И.И. Шувалову, фавориту императрицы Елизаветы (конец 1750-х годов):

«Милостивый государь мой.

Старая дружба и справедливые требования А.П.Ганнибала заставили меня с прилежною моею просьбою трудить В.П., дабы великодушно вступились и милость свою к нему оказали, за что он и я останусь с вечным благодарением.

Вашего превосходительства покорный слуга А. Бутурлин»427427
  Русский архив. 1869, М., 1870. С. 1767. Не знаем, благодаря ли ходатайству Бутурлина, но в 1760 году Елизавета Петровна наградила Ганнибала орденом Александра Невского (Бутурлин, между прочим, тоже с Пушкиным в родстве – он один из потомков его пращура Радши).


[Закрыть].

Так краткая фактическая справка, данная однажды Пушкиным в примечании к полемической статье («У Петра I не было камердинеров, прислуживали ему денщики»), оказалась в тесной связи с «густонаселенным» художественным миром романа о царском арапе.

Пушкин, знаток европейской культуры, помнил примеры, когда и из камердинеров выходили «в люди». В одной из редакций его статьи «О ничтожестве литературы русской» говорится: «Некто у нас сказал, что французская словесность родилась в передней и дальше гостиной не доходила <…> Это не мнение, но истина историческая, буквально выраженная: Марат – отец новой французской поэзии был камердинером Франциска первого (Valet de chambe), Мольер – камердинером Людовика XIV!» (XI, 503). Написано это в 1834 году, но в окончательный текст статьи не вошло: может быть потому, что сам поэт получил незадолго до этого унизительное назначение – нет, не в камердинеры, но в камер-юнкеры…

Ю.Тынянов, кажется, первым разгадал суть проблемы: «То, что Ганнибал был «не нашей породы», что он был и камердинер и наперсник, и русский дворянин из африканских князьков – для среднего представления николаевского времени о дворянстве, – ставит его в первый ряд предков. Тут все пригодилось – спор Пушкина с Булгариным об Аврааме Петровиче Ганнибале был делом кровного, жизненного значения для обоих; спор о том, был ли он денщиком или камердинером Петра, не должен быть забыт среди последних счетов, сведенных дуэлью и смертью»428428
  Цит. по: Юрий Тынянов, писатель и ученый. М., 1966. С. 209.


[Закрыть].

Тогда же, в 1834 году, в «Путешествии из Москвы в Петербург» (в главе «Этикет») Пушкин обронил: «Мы всякий день подписываемся покорнейшими слугами, и кажется, никто из этого не заключал, чтобы мы просились в камердинеры» (XI, 265).

…Тема петровских денщиков вновь возникнет под пушкинским пером в «Истории Петра». В 1699 году, записывает Пушкин, «примером своим (и указами?) уменьшил он число холопей. Он являлся на улице с одним или тремя денщиками, скачущими за ним» (X, 43).

Кажется, далеко раздается цокот их копыт. Вослед грозному – Медному – всаднику петровские денщики продолжают свою скачку по страницам пушкинских рукописей.

Заправлять арапа (груб. прост.) – рассказывать небылицы, привирать…

Словарь русского языка, т. I. М., 1981, с. 43

История царского арапа настолько фантастична и чудесна, что напоминает сказку – так кажется не только нам, сегодняшним читателям, так казалось и современникам Ганнибала.

Взгляд этот нашел отражение на страницах романа. Боярин Ржевский рассказывает о будущем зяте: « – Он роду не простого, – сказал Гаврила Афанасьевич, – он сын арапского салтана. Басурмане взяли его в плен и продали в Цареграде, а наш посланник выручил и подарил его царю. Старший брат арапа приезжал в Россию с знатным выкупом и…

– Батюшка, Гаврила Афанасьевич, – перервала старушка, – слыхали мы сказку про Бову-королевича да Еруслана Лазаревича. Расскажи-тко нам лучше, как отвечал ты государю на его сватание» (VIII, 25).

Пушкин на протяжении всей жизни много раз обращался к сказке о Бове-королевиче429429
  См.: Ончуков Н.Е. Бова Королевич сказочный и Бова Пушкина // Пушкинский праздник за 1984 год. С. 5; Фомичев С.А. Пушкин и древнерусская литература // Русская литература. 1987. № I. С. 24–28.


[Закрыть]. Первая попытка написать поэму «Бова» относится еще к лицейскому времени (1814 год). В 1822 году Пушкин записывает три плана сказочной поэмы про Бову, перечень действующих лиц и наброски начала поэмы, где на пир к царю Зензевею, под «народны клики»

 
Съезжаются могучие цари,
Царевичи, князья, богатыри… (V, 156)
 

Последнее обращение Пушкина к сюжету о Бове датируется 1834 годом: на листке с планом «Капитанской дочки» набросан и новый план сказки о Бове, опять перечень ее главных героев и две строки:

 
Красным девицам в забаву,
Добрым молодцам на славу. (XVII, 32)
 

Пожалуй, такой же устойчивый интерес – протяженностью в жизнь – наблюдается у Пушкина разве что в отношении истории его черного прадеда.

Пушкин, конечно, не усматривал прямых ассоциаций в сказочных судьбах Бовы, «принца крови, сына царского», и Ибрагима, «сына арапского салтана». Только чудесная пестрота судьбы, взлеты ее и падения объединяют двух принцев. Есть и еще один нюанс: обе истории – заморские, иноземные, рассказанные на русский лад. Древняя итальянская романтическая поэма «Буово д’Антона» свободно вошла в мир нашей народной сказки, срослась с русским фольклором. Рыцарская повесть превратилась в подлинно «народную книгу» (термин В.Я. Проппа)430430
  См.: Букалов А.М. Пушкинская Италия. СПб.: Алетейя. 2004. С. 108–110.


[Закрыть].

Так и «восточный князь» – арап Ибрагим, в знойной Африке рожденный, дважды похищенный, царем крещенный, при дворах трех государей служивший, в плену побывавший и в «подземном сражении» раненный, обрусел в северном Петербурге и явился женихом к юной русской красавице боярышне. Чем не волшебная сказка?

Пушкин не мог не увлечься этой легендой, прекрасной и страшной, как с юных лет увлекся он сказкой о Бове-королевиче. И мы можем с полным правом отнести к самому Пушкину его слова из стихотворного обращения к Гнедичу (1832):

 
То Рим его зовет, то гордый Илион,
То скалы старца Оссиана,
И с дивной легкостью меж тем летает он
Вослед Бовы иль Еруслана. (III, 286)
 

 
Вымысел – не есть обман,
Замысел – еще не точка.
Дайте дописать роман,
До последнего листочка…
 

Б.Окуджава. «Я пишу исторический роман»

Неоконченный исторический роман Пушкина стал в нашей литературе одним из первых произведений, выразивших связь «личной жизни («история сердца») с жизнью исторической, народной» (Б. Эйхенбаум). Немаловажное значение имеет вопрос о соотношении «вымысла» и «истории» в романе о царском арапе (имея в виду пушкинское определение жанра как «исторической эпохи, развитой в вымышленном повествовании»).

Мы уже говорили о глубоком знакомстве Пушкина с документами, анекдотами и описаниями петровского времени. Однако было бы наивным рассматривать роман как своего рода наглядное пособие по изучению исторических реалий. Пушкин организовывал материал в соответствии с собственными творческими потребностями, внося нужные ему коррективы в ход и последовательность описываемых событий. Приведем несколько примеров «вольного» обращения автора с фактами. Не для того, конечно, чтобы «обвинить» Пушкина в неточности или неосведомленности, а чтобы выяснить творческий механизм такого рода «несоответствии».

Главный «сдвиг» очевиден – это изменение времени женитьбы арапа (настоящий Ганнибал женился уже после смерти Петра I) и социальной принадлежности его невесты431431
  Невеста Ибрагима – из знатного боярского рода, в то время как сам Ганнибал был женат дважды, и оба раза – на капитанских дочках!


[Закрыть] (возвышение ее, важное с точки зрения жизненных планов Ибрагима: «Свадьба с молодою Ржевскою присоединит меня к гордому русскому дворянству и я перестану быть пришельцем в новом моем отечестве», VII, 1, 27). Эти «поправки» были совершенно необходимы автору для развития всей сюжетной линии романа.

Сознательную «вольность» допускает Пушкин и при перечислении сподвижников Петра: «Ибрагим видал Петра в Сенате, оспориваемого Бутурлиным и Долгоруким, разбирающего важные вопросы законодательства, в Адмиралтейской коллегии утверждающего морское величие России, видел его с Феофаном, Гавр<иилом> Бужинским и Копиевичем432432
  Сравним с пушкинским замечанием в статье «О ничтожестве литературы русской»: «Петр <…> бросил на словесность взор рассеянный, но проницательный. Он возвысил Феофана, ободрил Копиевича…» (XI, 269).


[Закрыть], в часы отдохновения рассматривающего переводы иностранных публицистов, или посещающего фабрику купца, рабочую ремесленника и кабинет ученого» (VIII, 13). Среди государственных деятелей петровского времени в романе названы также «великолепный князь Меншиков», «русский Фауст» Брюс, генерал-полицмейстер Девиер, а также Рагузинский, Шереметев, Головин (VIII, 11, 13). Известно, что И.Ф. Копиевич, переводчик и организатор русской типографии в Амстердаме, умер в 1706 (или 1708) году, тогда как Ганнибал вернулся в Россию только в 1723-м! Ученый «монах», епископ Новгородский Феофан Прокопович (между прочим, автор «Истории Петра Великого»), хоть и дожил до 1736 года, но в Петербург приехал только в 1716-м и, следовательно, никак не мог встречаться там с Копиевичем. Граф Б.П.Шереметев умер в 1719 году, а князь Я.Ф. Долгорукий (Долгоруков) – в следующем, 1720-м. Исторические документы сохранили свидетельства резкости и прямоты высказываний кн. Долгорукого. Пушкин многократно упоминает имя князя в «Истории Петра», а его «спору» с царем в сенате посвятил одну из новелл из «Table-talk» (где опять полемизирует с И.И. Голиковым)433433
  «Славный анекдот об Указе, разорванном князем Яковом Долгоруким, рассказан у Голикова ошибочно и не вполне. Долгорукий после дерзкого своего поступка уехал домой из сената. Государь, узнав обо всем, очень прогневался и приехал к нему. Кн. Яков стал перед ним на колени и просил помилования. Государь, побранив его, стал с ним рассуждать о сущности разорванного Указа. Долгорукий изложил ему свое мнение. – Разве не мог ты то же самое сказать, – заметил ему Петр, – не раздирая моего Указа? – Правда твоя, государь, – отвечал Долгорукий, – но я знал, что если я его раздеру, то уже впредь таковых подписывать не станешь, жалея мою старость и усердие. Государь с ним помирился, но, приехав к себе, приказал царице, которая к князьям Долгоруким была особенно милостива, позвать князя Якова и присоветовать ему на другой день при всем сенате просить прощения у государя. Кн. Яков начисто отказался. На другой день он, как ни в чем не бывало, встретил в сенате государя и более чем когда-нибудь, его оспаривал. Петр, видя, что с ним делать нечего, оставил это дело, и более о том уже не упоминал (слышано от кн. А.Н. Голицына)» (XII, 163). Ясно уловима перекличка между этим историческим анекдотом, записанным Пушкиным, и строкой из его исторического романа.


[Закрыть].

Пушкин, не оглядываясь на хронологию, подбирает «петровскую кумпанию» такой, какой она ему нужна для характеристики самого Петра, его преобразовательской и просветительской деятельности434434
  Д.Д. Благой отметил: «То, что Пушкин называет всех этих лиц, имеющих прямое и непосредственное отношение к «словесности», ставя их всех в ближайшее окружение Петра, вполне понятно. Этим особенно выделена и подчеркнута та грань деятельности царя, которая Пушкину, как писателю и горячему стороннику просвещения, была в нем особенно дорога» (Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина. М., 1967. С. 246). «Видимо, Пушкин и не желал связывать себя точными хронологическими рамками, так как стремился к некоторым историческим обобщениям», – замечает по этому поводу Г.А.Лапкина (Пушкин. Исследования и материалы. Т. II. Л., 1958. С. 301). Долгорукий в окружении Петра особенно важен для Пушкина: князь был известен своим независимым нравом, ряд анекдотов и записок о нем свидетельствует о резкости и прямоте его высказываний. Ср. в «Арапе»: «Ибрагим видел Петра в сенате, оспориваемого Бутурлиным и Долгоруким» (VIII, 13). В черновике еще было добавлено: «внимающего голосу Правды» (VIII, 525).


[Закрыть].

Этот прием Пушкин перенес затем в «Полтаву», во многом продолжающую творческие поиски на петровскую тему. Обратим внимание на окружение царя в сцене Полтавской битвы:

 
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова —
В пременах жребия земного,
В трудах державства и войны
Его товарищи, сыны:
И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин,
И, счастья баловень безродный,
Полудержавный властелин435435
  В черновике присутствует и фамилия Волконского, не вошедшая в окончательный текст. А вот еще одного «сына» Петра, крестного, Пушкин в число «птенцов» не ввел, хотя и знал, что Ганнибал участвовал в Полтавской «генеральной баталии». Здесь Пушкин мог бы выполнить свои собственные рекомендации, данные когда-то Рылееву: включить в свиту Петра I «нашего дедушку» для оживления с помощью его «арапской рожи» всей картины Полтавской битвы. Не включил! Можно предположить, что причины этого во многом совпадают с мотивами отказа Пушкина от продолжения романа о царском арапе. Не случайно он почти одновременно изъял из «Евгения Онегина» автобиографическое «африканское» примечание.


[Закрыть] (V, 57).
 

Профессор Н.В.Измайлов обратил внимание на подбор этих имен, не вполне совпадающий с источниками. Пушкин был озабочен тем, чтобы из лиц, реально участвовавших в Полтавском бою, включить в свиту Петра тех исторических деятелей, совокупность имен которых отображала бы реальную расстановку сил вверху русского общества петровского времени436436
  См.: Измайлов Н.В. Пушкин в работе над «Полтавой». В его кн.: Очерки творчества Пушкина. Л., 1975. С. 21–22.


[Закрыть].

«Удачно найденный еще в «Арапе Петра Великого» прием этот, – отмечено в другом исследовании, – и в «Полтаве» расширяет картину эпохи»437437
  Сидяков Л.С. «Арап Петра Великого» и «Полтава». В сб.: Пушкин. Исследования и материалы. Т. XI. Л., 1986. С. 76.


[Закрыть].

Интересные объяснения двум другим «хронологическим коллизиям» пушкинского романа дал историк В.С. Листов в болдинской статье, специально посвященной этой теме438438
  См.: Листов В.С. К истолкованию «исторических неточностей» в «Борисе Годунове» и «Арапе Петра Великого». В сб.: Болдинские чтения. Горький, 1985. С. 174–182.


[Закрыть]. «Уличать поэта – а тем более Пушкина – в разного рода хронологических или топографических несообразностях есть занятие неплодотворное и само по себе вряд ли нужное, – предупреждает ученый. – Вольное творческое воображение художника, обращенное к материалу прошлого, мало стесняется узкими рамками сведений, почерпнутых из источников. Несовпадения пушкинского текста с установленными фактами прошлого важны не сами по себе, но как свидетельства сложной творческой истории произведений поэта. Понятно: обращаясь к событиям прошлых эпох, Пушкин использует не только источники и исследования. Его собственный личный опыт несомненно «растворен» в тех красках, которыми пишется историческая картина»439439
  Там же. С. 174.


[Закрыть].

Коллизия первая. Петр представляет вернувшегося из Парижа арапа своей дочери, будущей императрице Елизавете Петровне (в конце второй главы романа): «Две юные красавицы, высокие, стройные, свежие как розы <…> почтительно приближились к Петру. «Лиза, – сказал он одной из них, – помнишь ли ты маленького арапа, который для тебя крал у меня яблоки в Ораньенбауме? вот он: представляю тебе его». Великая княжна засмеялась и покраснела» (VIII, 11).

В.С. Листов доказывает, что строго исторически вся эта сцена невероятна. Во-первых, из-за разницы в возрасте Елизаветы и Ибрагима: дочь Петра не может помнить «маленького арапа», который старше ее на тринадцать лет! Во-вторых, невозможен и сам факт кражи яблок в Ораниенбауме – яблоневые сады там еще не плодоносили в детские годы Елизаветы. Источники сцены, по мнению исследователя, следует искать в биографии автора романа.

В воспоминаниях И.И. Пущина есть известный эпизод из лицейской жизни. Пушкин-мальчик влюблен в Наташу, горничную фрейлины Волконской. Однажды в темном коридоре он принимает за Наташу старую фрейлину и по ошибке ее целует. О скандале докладывают Александру I. Пущин передает разговор царя с директором лицея Энгельгартом: «Что же это будет? – говорит царь. – Твои воспитанники не только снимают через забор мои наливные яблоки, не только бьют сторожей садовника <…> но теперь уже не дают проходу фрейлинам…»

«По-видимому, отсвет какого-то лицейского происшествия падает на страницы романа о царском арапе, – остроумно предполагает В.С. Листов. – Дева, краденые яблоки, государь – все это равно присутствует и в мемуарах, и в исторической прозе. Можно заметить, как Петр Великий и Александр I, разделенные столетием русской истории, пользуются в разговоре сходной смысловой конструкцией: «крал у меня яблоки», «снимают мои яблоки».

Почему Елизавета «засмеялась и покраснела», когда отец ее упомянул о краже яблок? Не вспомнила ли она что-нибудь вроде невинного поцелуя в темном коридоре?

Этой «перекличкой» эпизодов Пушкин в какой-то мере отождествляет себя с Ибрагимом. А намекая на роман – хотя бы и детский – между будущей императрицей и арапом, он возносит своего предка на головокружительную историческую высоту, как бы подготавливая реплику боярина Ржевского об Ибрагиме: «Он роду не простого <…>, он сын арапского салтана» (VIII, 25)440440
  Там же. С. 180.


[Закрыть].

Коллизия вторая. Она имеет (в отличие от предыдущей) более длительную историю в пушкиноведении. Речь идет о четвертой главе романа, известной под названием «Обед у русского боярина». Там сказано: «В старинной зале накрывали длинный стол» (VIII, 19). С.А. Ауслендер в своем комментарии отнес эту фразу к числу «некоторых исторических обмолвок» Пушкина («какие же старинные залы в Петербурге в 1723 году?»), которые тем не менее «не могут ни на минуту ослабить гениальной верности и полноты исторической картины, переданной в этих тонких миниатюрах семи коротеньких глав неоконченного романа»441441
  Библиотека великих писателей под ред. С.А.Венгерова. Пушкин. Т. IV. СПб.: 1910. С. 111.


[Закрыть].

В.С. Листов в цитированной нами «болдинской» статье, почти буквально повторяя недоуменный вопрос С.А. Ауслендера («А откуда могла появиться «старинная зала» в Петербурге при жизни Петра?»), утверждает, что в ткани шести глав неоконченного романа эта деталь явно неточна. Зато в пределах новеллы «Обед у русского боярина» (опубликованной, как известно, самим Пушкиным) она совершенно естественна: московский вельможа, ушедший от дел окольничий государя Феодора Алексеевича (VIII, 30) и должен потчевать гостей в старинной палате.

Иными словами, как считает Листов, действие в главе вполне могло происходить и а Москве («У читателя 1834 года нет возможности прикрепить «Обед у русского боярина» к берегам Невы»). Таким образом, «старинная зала» в «Северных цветах» и «Повестях» вовсе не ошибка. «Ошибка» возникла позже, когда издатели после смерти Пушкина напечатали «полный» текст, не предназначенный автором к публикации, делает вывод Листов442442
  Болдинские чтения. Горький. 1985. С. 182.


[Закрыть].

Тридцатью годами ранее за Пушкина «заступился» (и опроверг Ауслендера) доцент Ленинградского пединститута Б.Л. Богородский. В строго аргументированной и обстоятельной статье, посвященной анализу языка и стиля романа о царском арапе, он поясняет:

«Старинная зала у Пушкина не означает залы, существовавшей издавна, с давних пор, а означает комнату, убранную в старинном стиле. У Пушкина здесь нет никакой «исторической обмолвки», наоборот, он показал себя чрезвычайно тонким знатоком истории. Жизнь Петербурга с самых первых дней его существования отражала культуру всей России… В Петербург переселялись, одни по своей охоте, другие по приказу Петра, и представители московского дворянства, да и не только московского… Петербург обстраивался, население начинало обживаться, сохраняя старые русские традиции и создавая новые»443443
  Богородский Б.Л. О языке и стиле романа А.С.Пушкина «Арап Петра Великого». В сб.: Ученые записки ЛГПИ им. А.И.Герцена. Т. 122. Л., 1956. С. 224. Ср. замечание Д.П. Якубовича в его посмертно опубликованной работе: «Выражение это, кажется, употреблено Пушкиным в смысле залы, «в старинном роде обставленной», так же как и выражение «старинная наша кухня» (Пушкин. Исследования и материалы. Т. IX. Л., 1979. С. 281).


[Закрыть].

Таким образом, дома в Петербурге – «наследники» традиционных жилищ русского боярства и одновременно – предшественники многочисленных городских и сельских усадебных дворцов, о которых сказано в «Евгении Онегине»:

 
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах
И печи в пестрых изразцах. (VI, 31)
 

Для подкрепления приведенного выше мнения Б.Л.Богородского мы можем сослаться и на ту же самую (четвертую) главу пушкинского романа, где про Гаврилу Афанасьевича говорится предельно ясно: «…Он был коренной русский барин, по его выражению, не терпел немецкого духу и старался в домашнем быту сохранить обычаи любезной ему старины» (VIII, 18, курсив мой. – А.Б.).

Несколько слов о другой «исторической обмолвке» Пушкина. Ее обнаружил А.Л. Слонимский в «Полтаве»444444
  См.: Слонимский А.Л. Мастерство Пушкина. М., 1959. С. 276.


[Закрыть], но туда она перекочевала из романа о царском арапе. Речь идет о синих мундирах, в которые Пушкин одел шведскую армию. В «Арапе…» обладателем такого платья является Густав Адамович, старик – учитель танцев в доме боярина Ржевского, «пленный швед в синем поношенном мундире», VIII, 20 (ср.: «На стене висел старый синий мундир и его ровесница, треугольная шляпа» VIII, 333). Дело в том, что шведские офицеры были одеты в зеленые мундиры. Откуда же взялся синий? Синие мундиры спустя сто лет носили офицеры наполеоновской армии. Швед-учитель в господском доме – отраженный образ современных Пушкину французов, учителей и гувернеров, которые наводнили дворянскую Россию после Отечественной войны 1812 года. Эти остатки наполеоновской армии подобно Густаву Адамовичу доживали свой век в барских усадьбах и дворцах вельмож, откуда попали на страницы «Горя от ума», «Евгения Онегина» и даже, как мы видели, косвенным, «ретроспективным» путем – на страницы романа о царском арапе445445
  Подмечено А.В. Кулагиным (г. Коломна).


[Закрыть].

И еще одна коллизия. Часто роман Пушкина сравнивали с достоверными картинами из жизни XVIII века. Но давайте попробуем взять в руки подлинные изображения, сделанные художником петровского времени, и сравнить их с пушкинским текстом.

Итак, перед нами Петербург (около 1716 года) на гравюрах Алексея Федоровича Зубова446446
  Чтобы пояснить, почему мы остановились на работах именно этого мастера, приводим энциклопедическую справку: Зубов А.Ф. (1682 – после 1750), гравер. Мастер резцовой гравюры, офорта. Документально точные архитектурные пейзажи («Панорама Петербурга», 1716), построенные на сочетании приемов линейной перспективы и аксонометрического изображения (Советский энциклопедический словарь. М., 1979. С. 475).


[Закрыть] – северная Пальмира во всем великолепии ее каменных двух– и трехэтажных особняков и деревянных набережных на Неве и каналах. А теперь – Петербург взглядом пушкинского героя: «Ибрагим с любопытством смотрел на новорожденную столицу, которая подымалась из болота по манию самодержавия447447
  Наблюдательный Г.М. Фридлендер усмотрел в этой картине перекличку со стихотворением П.А. Вяземского «Петербург»:
Я вижу град Петров чудесный, величавый,По манию Петра воздвигшийся из блат.(Пушкин. Исследования и материалы. Т. XI. Л., 1983. С. 166).

[Закрыть]. Обнаженные плотины, каналы без набережной, деревянные мосты повсюду являли недавнюю победу человеческой воли над супротивлением стихий. Дома казались наскоро построены. Во всем городе не было ничего великолепного, кроме Невы, не украшенной еще гранитною рамою, но уже покрытой военными и торговыми судами» (VIII, 10).

Выразительное описание, но не согласующееся с историческими источниками. Ведь уже в 1714 году Петр издал указ о том, чтобы в Петербурге строили только каменные и мазанковые дома, а деревянные строения обшивали тесом448448
  См. сб.: От Средневековья к Новому времени. М., 1974. С. 50–93.


[Закрыть].

Г.А. Лапкина в этой связи ограничивается комментарием общего характера: «То, что Пушкин допускал в романе некоторые анахронизмы, доказывает, что он хотел изобразить не просто тот или иной конкретный момент царствования Петра, но стремился создать общую картину жизни России того времени, показав ее наиболее характерные особенности, типичные для эпохи в целом.

Хронологические сдвиги такого рода не мешали общей исторической картине»449449
  Лапкина Г.А. Указ. соч. С. 302. См. также: Брюсов В.Я. Мой Пушкин. М.–Л., 1929. С. 70.


[Закрыть].

Ни в коей мере не оспаривая этого в принципе верного вывода, попытаемся все же дать объяснение именно данному «хронологическому сдвигу». С одной стороны, картина юного Петербурга явно изображена с учетом взгляда самого автора, умудренного историческим знанием. Отсюда уточнения: «не украшенной еще… но уже покрытой…» С другой стороны, следует учитывать особенность видения Ибрагима, прибывшего в Петербург не из деревянной патриархальной Москвы, а из роскошного Парижа – города дворцов, мостов и регулярных парковых ансамблей. По контрасту Ибрагиму вполне могло показаться, что «во всем городе не было ничего великолепного». Не будем забывать и психологического состояния арапа, оставившего в Париже любимую и ежеминутно в мыслях к ней возвращавшегося. Пока еще его взгляд наполнен только любопытством, смешанным с грустью и тревогой. «Еду в печальную Россию» – эти слова из прощального письма Ибрагима и определяют, на наш взгляд, его первые впечатления от встречи с «новым отечеством».