Текст книги "Черкаши. Повесть"

Стрелок

«Эй, Лихой, беги-ка сюда…» – это звал меня Андрей – парнишка года на три или четыре постарше моих основных друзей. Андрей был меткий стрелок и мог шагов с 15-ти снять сидящего на земле или на ветке воробья. Еще мы учились у него делать рогатки: ручка должна быть подлиннее ладони, рогатина симметричная, зазубрены под жгут на ее краях аккуратные, кожеток из эластичной кожи или даже замши. Все это способствовало меткому выстрелу.

«Ну что, получилась рогатка, как я вас учил, школота!?» – поинтересовался он. Я озирнулся, что никого нет из взрослых и особенно нашего участкового, и достал из кармана рогатку. Андрей взглядом знатока окинул мою самоделку, попробовал эластичность кожетка, пару раз натянул жгут, прицелившись в даль…

– Ну вот, уже лучше! В отличии от ваших с Димкой старых кривых ружей. Хочешь мою новую посмотреть!? – предложил Андрей.

– Конечно! – заинтересованно ответил я на его предложение.

– Тогда пойдем за беседку, а то здесь видать со всех сторон.

Мы спрятались за беседку и Андрей достал свою снайперку.

– Вот… – протянул он ее мне.

Рогачик в отличие от моего был аккуратно очищен от коры, зашкурен и обожжен над газовой плитой. Жгут был отрезан ровными, без заусенцев полосками и перевязан капроновой ниткой в пару витков узлами наружу, чтоб ничего не мешало стрельбе. Кожеток Андрей взял от старой рогатки, потому что тот со временем приобрел еще большую эластичность.

– Да-а-а!.. – изумленно протянул я, повертев в руках мастерски изготовленную вещь. – Мне до такого дале-ко!

– Ничего. Смотри… – Андрей взял обе рогатки и приложил их одна к другой, и их силуэты совпали. – Видал? Моя школа!

Тут мимо беседки проходил какой-то мужчина и Андрей быстро привычным движением спрятал обе рогатки за пояс под майку. Мужчина, поравнявшись с беседкой, оглянул нас мельком, и мы сделали вид, что просто болтаем о чем-то.

– Пошли на Косогор, там нам точно никто не помешает, – сказал Андрей, когда мужчина прошел мимо. – Дам тебе пару раз стрельнуть из своей, а я твою попробую.

– Да я не могу. Это со двора надо уходить. Заругают меня, – ответил я, хотя пойти пострелять да еще и из такой как у Андрея рогатки, конечно, хотелось.

– Да мы ненадолго. Стрельнем пару, тройку раз и я тебя отпущу, а сам пойду жироперых искать, – жироперыми Андрей называл воробьев. Он обхватил меня рукой за шею и повел за собой. На Косогоре, где толком люди не ходят, мы нашли старую полусгнившую консервную банку, которая не представляла из себя никакой ценности, но для мишени была в самый раз. «Ну-ка, ставь ее вон туда под дерево», – скомандовал Андрей. Я живо отнес банку метров на десять и вернулся к Андрею. Мы поменялись с ним рогатками.

– Ну что, попадешь отсюда? – спросил он меня.

– Попробую… – и я подобрал камушек по размеру и прицелился.

– Держи рогатку чуть под наклоном вперед, и как отпустишь кожеток, то плавно опускай кисть, – поучал Андрей.

«В-жи», – раздалось от рогатки, и камушек лег в паре сантиметров от цели. Андрей достал из левого кармана один из заранее набранных голышей: «Учись!»

«В-жув», – и голыш, как пуля, прошил трухлявую банку насквозь. Андрей подошел к мишени и отыскал посланный им в цель камушек.

– Держи на память! – протянул он мне свой патрон.

– Спасибо, Дрон! – поблагодарил я его на взрослый манер.

– Будем еще стрелять?

– Да нет, я, наверное, пойду, пока меня не хватились…

– Замри! – полуголосом приказал Андрей.

В это время на дерево сели два воробья. Андрей медленно потянулся к правому карману, где для этих целей лежали металлические шайбочки-балдушки, которые можно было отыскать на стройках или же металлические шарики из подшипников. Медленно, медленно он зарядил мою рогатку и взвел ее на воробьев.

«В-жув!» – и балдушка пробила листик на том месте, где секунду назад была голова воробья. Я не знал, зачем Андрей стреляет безобидных на мой взгляд птиц, под чье бурное щебетание с утра было даже приятно просыпаться, поэтому спросил его об этом.

– Я их своей кошке Маське скармливаю. Когда она голодная – ух, видел бы ты, как с этих жироперых пух и перья летят! Как с разорванной подушки, – и Андрей захохотал во весь голос. – Да,.. Вот что значит не своя рубаха. Давай-ка мне мою роднулечку обратно.

Я протянул Андрею его рогатку, а он мне отдал мою.

– А почему бы голубя не подстрелить – он же больше? – заметил ему я.

– Да какой интерес по вагонам стрелять! – удивился он. – К тому же голуби часто болеют.

После этого мы разошлись. Андрей пошел дальше в лесок, что рос вдали на Косогоре, искать воробьев для кошки. Маську нужно было кормить целый год, поэтому Андрей бродил по Косогору в любое время года и отстреливал жироперых. Я побежал быстрее во двор и на ходу представлял себе, как летят перья от воробьев, когда ими лакомится голодная и хищная Маська. И как потом она шкодная сидит в этом облаке с воробьиным пухом на голове, а остальные перья и пух осыпаются вокруг нее. Это вызвало у меня приятную улыбку, и мне жутко захотелось поиграть с какой-нибудь дворовой кошкой. Поэтому я сорвал длинную-длинную ветку с куста, обчистил ее от листвы кроме самой макушки и побежал к котельной, где под плитой в месте выхода из нее труб и зимой, и летом жили кошки, и не так давно у одной из них появились маленькие котята. Их-то я и стал выманивать своей веткой.

Средние века и стоп-глаз

Несмотря на то, что после большой и долгой войны 45-го прошло больше 40 лет, наш и соседние дворы росли, как отголоски этого жестокого времени. Ребята постарше ходили на Мамайку44
  Мамаев курган – возвышенность на правом берегу реки Волги в Центральном районе города Волгограда. Здесь во время Сталинградской битвы происходили ожесточённые бои, начиная с сентября 1942 года и заканчивая январём 1943 года.


[Закрыть] и мотались на Дар-гору, чтобы копать военные трофеи. Да что там… Стрелянные гильзы и одиночные патроны можно было накопать прям на Косогоре за нашим домом. Конечно, это не проходило бесследно, и в участковых сводках то и дело появлялись новые сообщения о несчастных случаях: кому-то оторвало пальцы, кто-то лишился руки, глаз, а кого-то и кошка языком слизала с этой земли. Ребята горели даже в мирное время, поэтому важной составляющей работы нашего участкового – Николай Афанасьевича были разъяснительные беседы со взрослыми и детьми. Он как чувствовал, когда мы что-то замышляли, и подходил к нам: «Так, так, так, ребятня, что задумали!? Зачем лопата?»

– Да мы тут… Короче… Землянку хотели выкопать, – мялись мы в ответ.

– А где копать будем? – продолжал Николай Афанасьевич…

– Да вот тут, прямо на бугре перед котельной или чуть левее… – раскрывали мы ему свои планы.

– А-а! Ну, здесь копайте. Тут уж над теплотрассой 20 раз все перерыто. Но смотрите у меня! Замечу с лопатой на Косогоре, – быстро у меня в детскую комнату милиции загремите! Пеняйте на себя!.. – и участковый грозил нам указательным пальцем, шел по своим делам, а мы принимались копать и строить задуманное, как кроты и землеройки.

Дома у меня была книжка для старших классов по военной подготовке, из которой я узнавал, как выглядят автомат Калашникова, что он бывает с деревянным прикладом, бывает с откидным для десантников, как выглядит граната Ф1, ее устройство, роются и укрепляются траншеи. На физкультуре в школе мы уже кидали на осеннем школьном дворе теннисные мячики – кто дальше… Это были первые тренировки по метанию гранат. В старших классах ребята метали алюминиевые муляжи самих гранат. Для них уже были предусмотрены конкретные нормы, на школьном дворе с этой целью были обустроены окопы, из которых производилось метание гранат.

Как в любой советской семье, у нас был шкаф с инструментами. Наш располагался на балконе. Чего там только не было: рубанки, напильники, ножовки, клещи, пассатижи, молотки, пару топоров, гвозди разного калибра. Все было нужно в хозяйстве… Рядом со шкафом стоял верстак с тисками. А как иначе?

Строгать по дереву я очень любил. Это занятие я освоил раньше, чем писать. Я просто брал дощечку от овощного ящика, найденную возле овощного магазина, зажимал ее в тиски и состругивал до тех пор, пока от нее не оставалась всего лишь тонкая рейка, которую уже неудобно было зажимать в тисках. В такие моменты балкон заваливало стружкой, и наполняло запахом свежей сосны. Стружку я собирал. С ее помощью было легко разводить костры во дворе.

Как-то после очередного фильма про рыцарей из пары таких дощечек вырезал первые мечи для себя и Димки. Рукоятки у них мы обмотали тряпочной изолентой, чтоб не скользили, и целыми днями бились на таких мечах и самодельных луках в нашем дворе. Треск стоял от наших деревянных мечей, как от лесорубов в лесу… Крики, споры, жар! Кому-то залепили по пальцам, кого-то больно ткнули меж ребер, другому досталось ударом по ноге, и он побежал промывать ногу под кран, потому что ударом ему сбило кожу. Мечи трещали, разламывались от ударов пополам, крошились, и приходилось выстругивать и выпиливать новые. По двору летали стрелы, копья, некоторые ходили с алюминиевыми кастрюлями на голове, чтобы им не отбили последний чайник… Когда такого брали в плен, то тарабанили ему деревом по шлему, пока тот, не сходя с ума, не начинал кричать: «Ребята, хватит!.. Все, я сдаюсь». Одним словом, в нашем дворе на какое-то время наступал золотой век раннего средневековья. В перерывах мы ножечками и наждачной бумагой чинили новые зазубрины на нашем оружии, тренировались в стрельбе из лука по мишеням на деревьях, разучивали приемы фехтования.

Один день Димка притащил откуда-то длинную доску… «А это зачем?» – спросил я. «Катапульту будем делать!» – с уверенностью в голосе поведал Димка. Мы отыскали по двору еще три кирпича. Я вынес из дома парочку старых газет. Мы аккуратно поделили газеты на отдельные прямоугольники и стали засыпать в них бомбочки из песка и земляной пыли, которую сгребали своими ладошками по двору. В тот момент, когда противник только собирался к нам подойти, мы клали наши бомбочки на один конец катапульты и по очереди прыгали на другой. Наши враги наедались пылью и песком, а мы с Диманом ликовали, вытаскивали наши мечи и вступали в ближнюю схватку. Да, славные были деньки!..

В очередной раз золотой век нашего двора прервался совершенно внезапно. Гришке залепили стрелой прямо в глаз. Он рухнул на землю и, катаясь по ней, орал как резанный, закрыв лицо ладонями: «Глаз, глаз… Больно! Я ничего не вижу!!!»

Мы поочередно обступали несчастного. Позже остальных к нам подбежал Диман. «Ну что тут у нас!? Очередной Вий?» – вырвалось у него. А Гришка все катался по земле и стонал: «А-а!.. Э-э!.. У-у!!!»

«Домой его надо, ребята», – предложил кто-то здравую мысль.

Мы подняли Гришку под руки и отвели зажмуренным от глазной боли домой. Когда позвонили в дверь, то ждать не стали, чтоб открыли. Прислонили Гришку спиной к стене, а сами шементом свинтили на улицу. Все наше оружие и катапульту пришлось попрятать по кустам. После такого взрослые их обязательно отберут и поломают.

На следующий день Гришка вышел во двор с толстой ватной повязкой на глазу. Гришке действительно серьезно досталось, и один глаз временно ничего не видел от удара, поэтому его нужно было поберечь от света какое-то время, пока не восстановится. Хоть мы и привязывали к нашим стрелам поролоновые набалдашники, но они не помогли Гришкиному глазу от прямого попадания.

Так во дворе снова воцарились относительный мир и тишина.

Вечная поэзия или муравьи в трусах

«…И даже ада месть, величью не страшна.

Когда в его венце, в короне первородства

Потомки узнают миры и времена».

(Шарль Бодлер. «Цветы зла». )

Это был очень жаркий день! Воздух плавился с самого утра.

Я проснулся посреди лета от мысли, что у нас есть дополнительное домашнее задание от нашей училки по русскому и литере. Вот же! Лето, а она и здесь нас достала…

Нашим домашним заданием было продолжить строки:

Россия! «Как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!»55
  Отрывок из романа в стихах «Евгений Онегин». авт. Пушкин А. С. Строчки о Москве.


[Закрыть]

«Слилось, так слилось… А лишь бы нам не довелось!» – мысленно злился я про себя. Ох уж, эта литература с этим Пушкарем заядлым! Да и русский туда же!..

Встал, пошел умываться, схватил с кухни пару пирожков, и вышел из дому…

Продолжить строки. Вот придумала! Целые стихи сочинить, так бы и сказала, да еще летом. На-шим, вообще-то, летом!!!

Хорошо, что в кармане моих шорт завалялся гвоздь. Когда что-то сосредоточенно делаешь, то не побегать, не поиграть, так хоть землю поковырять, пока на месте сидишь. Скоро ко мне присоединился Димка…

– Диман, а ты помнишь, что у нас домашка есть по русичу? – Диман грыз второй пирожок и чуть не поперхнулся.

– Надо, – пожал я плечами… – Домашка – есть домашка, а иначе сразу банан в начале года.

Обязательными условиями сочинения была самостоятельность и индивидуальность… Попали мы с Диманом. Она ж нас первыми спросит как друзей. Тут пан или пропал. Пошли сочинять. Сели под деревом, прислонившись к нему спиной, друг напротив друга. Димка что-то мурлычет под нос, и я землю потихоньку гвоздем ковыряю… Музу жду…

– Россия! «Как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!»

В руках моих зачетный гвоздь!

«Уже что-то!» – подумал я.

Сидим с Диманом под зеленой сенью, а нас дубов ничего не осеняет почему-то. Нам бы мяч или шайбу, да простят нас все поклонники русской литературы, а мы под деревом мурлычем про себя:

– «Для сердца русского слилось!»

«Для сердца русского слилось»?..

И с неба что-то там лилось.

Опять вмешался гвоздь.

Когда-то им моглось…

Слилось!

Лилось?

Слилось…

И вышел лось!..

– Ну, вредный Пушкарь! – процедил я сквозь зубы, так что Димка меня услышал.

– Лех, ты чего там? Какой еще Пушкарь? – отвлекся от своего мурлыканья Димка…

– Да гений этот кудрявый, по которому нам стих задали сочинить… – буркнул я раздраженно в ответ из-за того, что ничего толком не получалось.

– Да какой же Пушкарь? Пушкин! Еще и Александр Сергеевич! – поправил меня друг. – Вот ты Леха, вроде, и не отсталый, а память на имена у тебя, как у рыбки, – хромает…

Пришлось промолчать правде в глаза и только поинтересоваться: «Диман, что у тебя!?»

– Да труба полная… Один лось на уме, – не скрывая своего поэтического таланта, посвятил меня друг.

– Получается я тебя опередил. У меня еще и гвоздь, – не слишком задаваясь, отметил я свои успехи на поэтическом поприще.

Сидим дальше мурлычем с ним под тополем…

– Россия! «Как много в этом слове

Для сердца русского слилось!»

«Слилось…»

«Слилось».

Россия! Я твой гость

Навек, Россия! И мой гвоздь

Торчит из горла, будто кость…

Гвоздь-кость, гвоздь-кость… – Повторял я свою мантру.

– Россия! «Как много в этом слове

Для сердца русского слилось!»

Россия! Я твой гость

Навек, Россия! И мой гвоздь

Торчит из горла, будто кость:

Врагам и супостатам врозь,

Ты только товьсь…

«Уже лучше», – подумал я…

– Ты только товьсь,

И хоть ты мать авось,

Россия, это дело брось,

Не будь, как грустный лось…

– Диман, у тебя как? – снова спросил я друга, уперевшись в «лося».

– Как, как?.. «Для сердца русского слилось», и один только лось, да лось… Аж в сон клонит, – пожаловался он в ответ.

– А ты Диман – пенек!

– Почему пенек?

– Да потому что лосям на пенек соль сыплют егеря зимой. Это ты так до зимы и будешь сидеть, и лося своего караулить…

В этот раз Димка промолчал. У дерева снова мурлыканье пошло с двух сторон. Я землю гвоздем ковыряю. Димка волнами рукой перед собой машет.

– Россия! «Как много в этом слове

Для сердца русского слилось!»

Россия! Я твой гость

Навек, Россия! И мой гвоздь

Торчит из горла, будто кость:

Врагам и супостатам врозь,

Ты только, товьсь,

И хоть ты мать авось,

Россия! Это дело брось.

Не будь, как грустный лось без соли…

…Брось…

Не будь, как грустный лось…

На лосе все тормозилось, и я стал еще отчаяннее ковырять землю…

– Ой! – вскочил Димка и стал выплясывать румбу.

– Ты чего!?

– Леха, ты своим гвоздем муравейник разрыл!

– Ой! – почувствовал я первый укус.

«Ой», «ай», «ой» – понеслось по нашим телам.

Муравьи залезли под наши майки, под шорты, под трусы…

Мы побежали за котельную, чтобы их вытряхнуть.

За котельной шорты скинули, трусы приспустили. Стоим фитилями к стене, чтобы не светить ими, вдруг кто по больничному двору будет мимо проходить. Смахиваем с одежды и с себя этих мелких противников русского языка и литературы… Пятые наши точки елозят туда-сюда. Как вдруг со спины: «Да вы что, бараны шотландские, страх потеряли!?» У нас мурашки по коже! Мельком оглянулись. Пацанчики стоят… Пятеро с враждебного двора. Наверно, в больничку приехали своего друга проведать. Больничный двор – место святое для всех дворов. Туда отовсюду раненых свозят… Нейтральное место, короче. Но мы то с Диманом во дворе. Перелезь они забор из сетки-рабицы, которая отделяла больничный двор от нас, – нам же кранты! Мы с Диманом трусы на себя, шорты похватали и деру…

А нам вдогонку: «Стоять! Вы трупы, мы вас поймаем, вы оба трупы!»

Мы с Диманом в мой подъезд. Смотрим – не бежит никто. Понаблюдали чуток… Никого… Снова вышли во двор, домашка ведь не сделана.

– Знаешь, Леха, под дерево больше не пойдем. Пойдем на детскую площадку, на горку. Она металлическая, – предложил мне Димка.

Уселись на горке…

Рифма после переполоха не идет. Я гвоздем по металлу: шкряб, шкряб; шкряб, шкряб. Музу вызываю… Димка уши заткнул…

– Ты бы еще по стеклу круги писал! – взвыл он, спустя какое-то время. – Пошли-ка в песочницу.

Пошли в песочницу…

Я опять гвоздем: шик-шик в песок, шик, шик…

Димка выдохнул и откинулся на песок. «Мамочки Небесные, какая же благодать!..» – вырвалось из него. А я вслух:

«Россия! «Как много в этом слове

Для сердца русского слилось!»

Россия! Я твой гость

Навек, Россия! И мой гвоздь

Торчит из горла, будто кость:

Врагам и супостатам врозь…

Ты только, товьсь,

И хоть ты мать авось,

Россия, это дело брось,

Не будь, как грустный лось без соли…

Ведь мы с тобой и не желаем другой доли,

А дай нам только воли,

И в русском языке союз с частицей то ли

Заступятся перед еще и будет.

Они капусту вместе рубят…

Короче, Россия! Когда тебя осудят,

Чихай на все! И люди вновь тебя полюбят…» – Вдруг прорвало меня, и я почувствовал, как меня подхватила невесомость свободы. Домашка сделана!

– Ты-то свободен, а я на лосе застрял… – с досадой произнес Димка.

– А ты раскрывай тему… Больше! Больше! Я в тебя верю! – махал я над другом, как это делают дирижеры, обеими руками и непроизвольно сопровождал это протяжным «рэ-э-э-э-э-э», задирая свой взгляд куда-то в небо.

Димка снова засопел что-то про себя.

Вдруг его лицо засияло…

– Леха, слушай:

Россия! «Как много в этом слове

Для сердца русского слилось!»

С тобой мне пелось и спалось,

Дышалось, мыслилось, жилось… М-м-м-м! – вырывалось из моего друга.

– Россия! «Как много в этом слове

Для сердца русского слилось!»

С тобой мне пелось и спалось,

Дышалось, мыслилось, жилось…

Из леса вышел величавый лось:

Рогатый и сохатый.

Он мхом зеленым опочил, ребята!

– Дим-ка! Ты!.. Это шедевр! – сказал я, обнимая его, в небывалом порыве…

И хрен с ними с муравьями. Радостные своим успехам мы продолжили играть во дворе…

Когда мы сдали свою домашку своей училке, то Димка получил «5+», а мне поставили «4». Я попросил учительницу объяснить, почему мне аж на целый бал ниже? Она посмотрела на меня поверх очков и сказала: «Если вы, Алексей – „номер 13-тый“66
  «Чертенок номер 13-й». Мультфильм 1982г.


[Закрыть], посмотрели детский мультик, из которого, по всей видимости, ничего не поняли и связали это с „русским сердцем“, то это не значит, что у вас получилась качественная, возвышенная аллегория к „русскому сердцу“ и своей Родине. Ни вас, ни Родину за просто так любить никто не обязан. Тем более, если вы будете чихать на всех! А вот ваш друг Дмитрий хоть и сочинил стих покороче, но раскрыл в метафорическом образе „лося“ богатство наших лесов, их древнюю красоту и величие нашей природы… То, что мы должны назидательно беречь и охранять. Ваш же „лось“ грустит от того, прошу прощения, что ему пожрать не дали. Однако, мне понравилось, что вы применили в своем стихотворение, пусть оно и слабенькое, такую старинную словесную единицу, как „авось“, чье использование и словообразование восходят аж к годам правления Петра Великого, а заодно искусно обыграли устойчивое выражение „то ли еще будет“. За это я вам, пожалуй, накину еще плюсик к вашей твердой четверке…»

После сказанного наша училка опустила свой взгляд в классный журнал, давая понять, что разговор и торги на этом закончены…

Когда мы с Диманом уже собирались выйти из класса, она вдруг добавила нам в след: «И с гвоздем, пожалуйста, поаккуратнее! Не стоит им ширять-пырять напропалую, куда вздумается. Это может привести к нежелательным последствиям…»

Мы с Димкой переглянулись: «А про муравьев-то она как узнала!?» Но учительница вновь опустила взгляд над классным журналом, и мы слегка ошарашенные вышли в коридор…