Текст книги "Небо цвета влюбленного кота"

* * *

– Как возможно о чем-то судить, если ты совершенно не сведущ в вопросах, о которых идет речь, – она сняла верхнюю одежду и укоризненно посмотрела ему в глаза.

В ветхом сарае было темно и сыро, и поэтому пришлось притащить сюда старую жестяную печь. Притаранить к ней что-то отдаленно напоминающее трубу и попытаться разжечь огонь. Так он и сделал, пытаясь показать ей на деле, что он все-таки мужчина и что в выборе она не ошиблась.

– Слушай, а как ты думаешь, мы правильно все с тобой делаем? – спокойно спросила она.

Он огляделся по сторонам и посмотрел на нее.

– Думаю, – сказал он, снимая с себя рубашку – мы делаем так же, как и все.

Он откинул вещи в сторону и остался обнаженным и открытым перед ней. Огонь из печи светом и теплом слизывал истому с его тела.

– Ты так говоришь только потому, что так говорят и думают остальные, – Жанна теперь смотрела на него в упор, совершенно не моргая.

– А как мне нужно говорить или думать?

– Ты так говоришь и думаешь потому лишь, что так говорят и думают остальные, – повторилась она. – Любовь. Ты правда веришь в это? Знаешь, как приходит прозрение? В истинной любви друг к другу. А мы с тобой сейчас оголяем наши тела, и ты собираешься…

Она виновато посмотрела на его руки, на его грудь и ниже и заискивающе улыбнулась.

– А знаешь, что это значит – проснуться?

Он приблизился к ней и обнял.

– И что же это значит?

– Мы сидим в темной комнате совершенно одни. Ты позади, а я чуть выпячиваюсь вперед. Мы расположились на небольшом клетчатом диванчике. Мы смотрим в пустое окно, за которым идет дождь. И ты совершенно обыкновенно берешь меня на свои колени и прижимаешь к себе. И делаешь это сначала нежно, потом все сильнее и сильнее. И наконец ты так сильно прижимаешь мое хрупкое к своей груди, что ребра у меня ломаются, и весь мир падает к твоим ногам вместе с моим безжизненным телом. И в этот самый момент перед тобой как будто начинают елозить стиральной резинкой. Появляется такой звук, приближаются гром и молния… Это те, кто пробуждает тебя, скоблят маленькой стальной бритвой с той стороны стекла, пытаясь оттереть твой мир насквозь. Это выглядит очень странно. Перед тобой просто открывается окно в какой-то другой мир. Еще секунда, и тебе говорят оттуда: «Проснись!».

– И что же дальше?

– А дальше ты смотришь на всех остальных и, проснувшись, уже не понимаешь вообще ничего. Кто ты? Мужчина или женщина? Растение или животное? Свой или чужой? Ты берешь эту чертову палку и делаешь все, все что сказали тебе они.

– Beata stultica, – сказал он. – Блаженная глупость. И не палку, а меч. Это же меч?

– Меч, – она повторила это странное для нее слово и обняла его обнаженное тело. Стало так тихо и безмятежно. Она сразу вспомнила свое детство. Мечты о свадьбе, ангелочков в храме на праздники.

– Мне говорили, что ты странная, – сказал он и полез целоваться.

Она отстранила его и серьезно произнесла:

– Все только и делают, что называют меня Орлеанской девой. Я устала слушать их. Сегодня мы должны исправить это недоразумение. И они перестанут оттирать стекло и разговаривать со мной перестанут. Ты понимаешь?

– Так как это все-таки происходит? Я имею в виду общение с ангелами, – он аккуратно прикрыл ее наготу пледом и присел у огня.

– Ангелы! Просто летающие люди, – нервно огрызнулась она. – А эти приходят и учат жить. Точно зная, что хотят найти у меня внутри. В последний раз сказали: «Дело в том, что те, кто все понял, уже давно в других мирах познают и преодолевают другие экзамены. А мы все рождаемся и рождаемся здесь, на Земле. И проблемы у нас одни и те же, и ходим мы все по краю своего ящика, и жизнь за жизнью тратим только на это. Учимся… Думающий человек не безнадежен. Но это не про нас».

– О чем они? – он посмотрел на нее и улыбнулся. – Расскажи подробнее.

* * *

Нина и Олег вместе не жили. Не хотелось ей. Да, скорее всего, ей. Ему бы дать волю – давно залез бы ей под юбку. Брюки она не носила принципиально. Где-то прочитала о том, что юбка сохраняет женскую энергетику. Где-то в блогах или у друзей «ВКонтакте». Учеба в университете закончилась досрочно. Так вышло, увлеклась им. Точнее, его рэпом. А он плевать хотел на мир, в котором живет. Наркотики, пьянки до утра. Университет не вписывался в этот реестр. Родителям приходилось лгать. Заискивающе улыбаться по «Скайпу», придумывать разные новости из несуществующей жизни. На вопрос о кругах под глазами отнекиваться и ссылаться на ночные зубрежки. А на самом деле… Интернет весь день, гуляния всю ночь. Никаких планов на жизнь, никакой жизни без «плана».

Удивительно, как она во всем этом говне оставалась девочкой. Ей нравилось это состояние. Она не так представляла себе свой первый раз. В своем далеком детстве она мечтала выйти замуж. Он, конечно, продвинутый бизнесмен, она, конечно же, красавица. И вот он, их первый раз. Не в луже собственной несостоятельности, не на хате у друга и не с ним. Да, он классно читал, тексты такие проникновенные. Опиум сушил нервы, алкоголь усыплял бдительность. Но она всегда держала себя в руках. Всегда.

В этот вечер ничего не хотелось. Голова болела. Он звонил не переставая. Она поставила телефон на «вибро» и молча наблюдала, как он кружит по полировке стола, как маленькая игрушечная машинка, управляемая неведомым божеством. У нее была своя тайна, связанная с мужчинами. Она хорошо помнила ее и сейчас. В детстве, когда ей было десять, она разделась и легла рядом с братом отца. После вечерних посиделок тот остался у них в гостях и уставший завалился прямо на диване в гостиной. Взяла его тяжелую руку, положила на свою маленькую грудь и повернулась к нему спиной. Тогда она не спала всю ночь, представляя себя невестой. А его – своим мужем. И ей хотелось тогда именно так. Чтобы была светлая забота, без насилия и глупостей. Это было ее первое переживание, связанное с мужчинами. Это была ее первая и настоящая любовь. Он даже рядом не стоял с тем мужчиной за ее спиной в детстве. И зачем тогда он ей нужен?

Она щелкнула мышкой и зашла в свой новый блог в «Живом журнале». Открыла его недавно. Идея была такой: общение между сознательно хранящими себя для настоящей любви девочками. Общение шло вяло. Мало их было, сознательно хранящих…

Но одна девочка постоянно общалась с ней очень активно. Точнее, она любила слушать ее исповеди и спрашивать, что ей делать.

Нина вошла на свою страницу и тут же нашла сообщение от нее:

«Все только и делают, что называют меня Орлеанской девой. Я устала слушать их. Сегодня мы должны исправить это недоразумение. И они перестанут оттирать стекло и разговаривать со мной перестанут. Ты понимаешь?».

«Не говори ерунды, – ответила ей Нина, – я же не просто оттираю твое стекло. Я точно знаю, что нужно. Это правда нужно. Как ты там рассказывала про свою находку, про меч? Это же был меч?».

«Да, это именно меч!» – высветился ответ девочки.

«А ты не думала, что все, что мы находим – это как будто знак свыше, возможно, ты не просто так нашла его? Ты не думала о…».

«Я в сарае, со мной мальчик из монастыря, и сегодня мы исправим эту дурацкую ошибку. А меч я выброшу», – появилось на экране.

«Лучше возьми этот самый меч и отруби ему все то, с чем он полезет к тебе», – отстучала Нина и потом еще добавила: «Я бы на твоем месте взяла меч и убивала всех, кто встретится на моем пути. Всех, кроме короля. А если короля нет, сделай первого встречного подобным. Что думаешь?».

«Я прогнала его, – отвечала Жанна, – что дальше делать?».

Вдруг Нина почувствовала небывалый прилив сил. Ответственность за чужую жизнь, судьбу. Она даже представила себя богиней. Телефон не переставал вибрировать, но она уже не обращала не это внимания.

«Заешь, жизнь дается нам как урок. Дело в том, что те, кто все понял, уже давно в других мирах познают и преодолевают другие экзамены. А мы все рождаемся и рождаемся здесь, на Земле. И проблемы у нас одни и те же, и ходим мы все по краю своего ящика, и жизнь за жизнью тратим только на это.

Учимся…

Думающий человек не безнадежен. Но это не про нас.

Возьми меч и иди.

Иди…

И помни всегда: любая мечта может окрылять. А мечта о вечном может даже сделать счастливым».

* * *

Жанна отпихнула от себя его и зло сказала:

– Уходи, видишь, ангелы не хотят твоего присутствия.

– Я ничего такого и не хотел, – извиняясь, пролепетал он и начал одеваться, – сама меня притащила сюда.

– Как притащила, так и провожу, – огрызнулась Жанна и взглядом начала искать свой меч.

– Не больно-то и хотелось.

– Слушай! – вдруг вскрикнула она. – Где можно в скорое время достать латы и коня? Мне нужно срочно скакать к королю.

– Дурочка, у нас уже давно нет короля, – усмехнулся он, – страной правит дофин. Или англичане, я еще не разобрался. Война же идет.

– Значит, я сделаю его королем, – уверенно произнесла Жанна.

– Когда будешь гореть за свой бред на костре, не вини во всем мужчин, – бросил через плечо он и ушел.

* * *

Нина наконец взяла трубку и быстро распрощалась с настойчивым рэпером. И зачем он был ей нужен? Она еще немного посидела у экрана и наконец пошла в душ. Вода приятно ласкала ее тело. Как никто и никогда. Потом она немного почитала и уснула прямо с книгой на груди.

Ей приснилась Жанна. Она, одетая в кольчугу с длинным мечом наперевес, стояла у привязного столба со сложенными у его подножия поленьями. Взгляд ее источал гордость и славу всего женского, что в ней было. Священник подошел к ней и попытался отобрать оружие.

– Вам это вряд ли пригодится, милейшая, – с иронией в голосе произнес он и, наклонившись, прошептал ей тихонько на ушко: – Надо было дать мне тогда, в старом сарае, а не искать приключений на свою…

– Что дальше, что же дальше? – неустанно шептала Жанна и постоянно смотрела на свой меч.

«Да пошли ты их всех», – весело посоветовала ей Нина.

Жанна улыбнулась и отдала меч одному из офицеров.

– Ангелы говорят, чтобы вы все пошли куда подальше, – произнесла она и с уверенностью поднялась к столбу.

Он аккуратно привязал ее хрупкое тело и проверил надежность узла на связанных сзади руках.

– Есть что сказать? – спросил он и снова по-дурацки улыбнулся.

– Я мечтаю… – ответила Нина, но тут же остановилась.

Вся жизнь пронеслась перед ее глазами. Она вдруг осознала, что именно сейчас должна сказать что-то очень главное и понятное всем им. Но в то же время очень простое и доходчивое, емкое и правильное. Именно правильное. О том, как бы она захотела прожить, если бы не эти дурацкие предрассудки. Про настоящее, по-настоящему нужное ей. О том, чего она так хотела и о чем искренне грезила в детских мечтах и в то время, когда впервые почувствовала себя взрослой девочкой. Она набрала воздуху и начала говорить:

– Молчи. Просто помолчи немного. Это для меня. Быть в таком состоянии – это не одиночество. Одиночество – это когда ты сам себя не слышишь. Когда ты не видишь простоты окружающего тебя мира. Когда ты видишь вокруг хаос и пустоту. Мир не терпит пустоты. И пустота эта только твоя. Пускай он скажет тебе. Я буду любить тебя вечно.

Держать твою руку, проводя пальчиком по мякишу выступающих бугорков. Путешествовать и путаться в линиях. Я покажу тебе мой мир из кухни. Из нашего чумазого окна, где с определенной нескромностью, с постоянством и упорством смотрит на нас дурацкий термометр. Вечно показывающий зиму, непогоду, слякоть. Трудно бывает вот так смотреть дальше него. Перегрузить свой взгляд вдаль. Рассмотреть там людей, листву, ветер, солнце, воздух. Вытащу занозу из мякоти твоего моторчика. Пусть будет больно, но я найду силы и выверну ее с корнем. И моторчик заплачет. Ты удивишься, что он у тебя не просто есть, а он живой. И он плачет. И такая вода течет из его нутра, редкая вода. Такая водится в тех заграничных морях, где вволю резвятся мокрые дельфины, полируя свои бока в стремительной волне. Витиеватые медузы с бесконечными своими хвостами. Томные и могучие скаты, парящие над безднами, знающие цену силе и милосердию. Не знающие устали и страха, понимающие все синие киты. Игривые морские коньки и взбалмошные, веселые рыбы.

Ты приготовишь мне яичницу. Поставишь на стол, положишь вилочку, нож, кусочек хлебушка. И мы будем смотреть в наше окно. И яичница остынет, и все проходящие мимо будут завидовать нам. Потому что от нашего окна в мир просачивается простота, отравляя всю окрестность ядовитым соблазном. Запросто прийти домой, захотеть поговорить о простых вещах, что-то переосмыслить и посмотреть на привычные вещи немного по-другому. На тех, что живут рядом. И удивиться, поняв одно единственное, непостижимое доселе. Что те, кто рядом, запросто могут оказаться людьми.

И тогда можно сказать тысячи ненужных и нужных слов. Можно полить цветы, полить все клумбы у дома. Полить весь город. Полить и отмыть все и вся от грязи. Но, понимая, что все так, именно так, как и должно быть, начинаешь опускать руки. А как же детская мечта? Те не пресные мгновения, когда ты точно был уверен. Дай только время подрасти. Эх, немного бы только подрасти. И…

Я отмою этот город от грязи. Я насажу разные цветы. Пусть они будут красные, розовые, желтые, зеленые, синие. Только пусть они будут. И я стану врачом, очень надежным и хорошим врачом. Всех вылечу и всем помогу. И все это днем. А ночью я буду поливать свои цветы. И люди, проснувшись поутру, несмело улыбнутся друг другу. Город впитает в себя аромат моих цветов. И люди перестанут грустить, и им не захочется больше болеть. Не захочется болеть, грустить, печалиться и стареть. Стареть и умирать.

И кораблики. Все наши в детстве выстроенные кораблики станут большими и реальными. И встанут на капитанском мостике те, кто стоял в своих детских иллюзиях смело, не морщась от соленого бриза. И небо разрежут бумажные самолетики. Те, что сделаны неумелыми ручонками на скучных уроках во втором классе. И девочки заплетут свои косы, и мальчики обнажат свои сабли. И мы станем настоящими, теми, кем пришли сюда. Мальчиками и девочками с бумажным листком в клетку в руках, лепящими из него свою реальную жизнь.

Я же – как маленький луноход. Ранее очень нужный, почти незаменимый. Со слезами на глазах вспоминаются те незабываемые моменты, когда сотня людей с придыханием, сжав до боли кулаки, наблюдали за моей деятельностью в огромные телескопы. Терпеливо ждали от меня первых шагов по поверхности этой пыльной холодной глыбы. А я… я смотрел в их сторону, улыбался и шел. Разрыхляя своей гусеницей вековую непостижимость. Я видел огромную голубую планету над головой. Я знал, что я нужен там. На этой голубой планете нет ни одного существа, не знающего о моем одиноком существовании. Я нужен им, я незаменим, я есть.

Теперь же обшивка моя местами прохудилась, солнце нещадно выжгло мне световую панель, и почти не осталось зарядки в моей потрепанной лунным ветром батарее. Но я все же еще жив. Я выполняю программу. Я жду, каждый вечер упорно смотря в сторону огромной голубой планеты. В надежде на то, что какой-нибудь маленький мальчик совершенно случайно посмотрит в мою сторону, воспользовавшись своим телескопом. И огорченно скажет своим родителям: «Что же он там… один?!».

И они побегут, они напишут во все газеты. И сотня людей обратят свои взоры в мою сторону. И пошлют мне сигнал: «Ты нужен, луноход, ты нам нужен!!!».

И я соберу весь оставшийся заряд, распрямлю гусеницы, стряхну с корпуса усталую лунную пыльцу. И с одной только мыслью, что я нужен этой огромной голубой планете, буду умирать.

И…

Если нет у нас нашего окна. Нашей детской мечты.

То не пора ли валить с этой планеты.

Все вытравит лунный ветер. Памяти о нас не останется. Как это случится? Или же случается уже сейчас? Вряд ли кто ответит на все эти такие глупые вопросы. И все, что было, и все, что будет, никто уже не вспомнит. Никто не запишет и не прочтет. Время сожрет все воспоминания, как ненужные. И что же тогда нужно этой огромной голубой планете? Зачем она парит сотню миллионов лет, обдуваемая космическими ветрами и соседствующая с черными дырами? Если ей совсем не нужен маленький луноход и простая человеческая забота. Beata stultica.

А пока…

Просто помолчи…

– Поджигай, – спокойно скомандовал он и вытер слезы.

«Для меня помолчи», – подумала Нина, и первый дым дотронулся ее глаз и заставил прослезиться.

Улитка

– Я нашел тебя, улитка, – мальчик орал, стоя на открытой, залитой солнцем и зеленью летней утренней поляне. Перед тем, как он увидел ее, он пристально и внимательно наблюдал за мурашами: те бегали, постоянно встречаясь и расставаясь, махая друг другу усиками, что-то носили и куда-то неслись.

«Если понаблюдать за людьми с высоты, – подумалось мальчику, – сложится впечатление, что все их передвижения бессмысленны, как и жизни, как и все их существование. Ведь зачем-то они созданы, эти мураши? Для чего-то они и куда-то ползут? Для кого-то они есть?».

Потом наблюдал за вертлявыми стрекозами. Они резво делали полные обороты вокруг собственной оси над прохладой утреннего пруда. Вспархивали высоко в небо и резко падали к самой воде. Шелестели крыльями, как школьники гербариями на уроке по природоведению.

«Мама еще спит, – подумалось тогда мальчику, – а эти уже не по одному кругу нарезали. Почему люди не встают вместе с солнцем? Каждая травинка просыпается, радуясь его свету. Каждая букашка. А мама занавешивает окна толстыми шторами. Почему так?».

Следил за путешествием толстого и неповоротливого жука-плавунца. Тот вальяжно пробороздил прибрежный ил брюшком, и без подготовки вошел в воду, и стал стремительным, как маленькая рыбка.

«Сколько он проживет? – подумал мальчик. – Интересно, сколько жуки вообще живут? Может, это долгих сто лет. А может, это один день. Но день этот полон жизни и забот. Но день этот полон счастья».

И наконец увидел ее… Улитку!

Небо простерлось над ним голубым головокружительным куполом. По траве изморосью прошелся утренний налет росы. Крупные капли, как грозди, свисали с кончиков остроконечных листов. Одуванчики своими воздушными головами ласково махали, приветствуя гостя. Казалось, проведи ладонью – и все разрушится, краски, как на палитре, перемешаются, и мир исчезнет в том виде, как мы его знаем. Но она упорно ползла к какой-то своей, понятной только ей цели, его улитка, только его улитка.

* * *

Столько было вопросов в этой детской голове, как в картонной полой трубке, полной стекляшек. Никчемная вещица, покуда не начнешь вертеть, глядя на солнечный свет: весь мир сразу превращается в калейдоскоп. Так и вопросы, на которые должны найтись ответы:

– Почему мама? Зачем любовь? Для чего мы все?

– Ты такой маленький, – кряхтя и ежась на солнышке, отвечал старик мальчику, – а у тебя уже столько самых нужных для человека вопросов!

– А разве есть ненужные вопросы? – удивленно спрашивал мальчик.

– Еще сколько! – старик одобрительно мотал головой и улыбался. – А еще, – добавил он, – есть множество неправильных ответов.

– Кто же даст правильные? – мальчуган и не собирался сдаваться.

– Найди свою улитку и расскажи ей все, что пожелаешь, – такой дал совет старый Морт. Пойди на утренний зеленый луг и отыщи ее.

* * *

Это в юности хочется подольше поспать, а старик Морт просыпался до восхода солнца. Выползал не хуже той улитки на завалинку и, кряхтя, пристраивал свои старые кости. Сейчас, еще совсем немного, еще одно мгновение, и оно выползет лениво из-за пригорка. Потом немного посмотрит по сторонам и весело начнет свой подъем.

Так он рассуждал о солнце. Что же касается улитки, Морт свою нашел еще на войне.

Когда лежал в разбомбленном окопе и точно знал, что сегодня умрет. Слезы текли по небритым щекам, и тело трясло, как в лихорадке. А тут она, ползет мимо него вся такая спокойная и безмятежная, еле-еле покачивая своим домиком. Так женщины качают всем, что ниже пояса, в такт самой природе, в унисон со Вселенной.

Ему вдруг стало спокойно, и он даже улыбнулся ей:

– Знаешь, улитка, – сказал тогда солдат Морт, – я сегодня умру, и нет никаких шансов остаться в живых. Но если вдруг этого не произойдет, я хочу, чтобы ты донесла об этом весточку моим родным, моей мамочке. Я знаю, что ты будешь идти очень медленно. Но я уверен, что именно ты дойдешь.

Потом взорвалась бомба, прямо у правого уха. Ухнуло так, будто кто-то небесный ударил в свой серебряный гонг и выключил свет.

Морт пребывал в каком-то странном сне. Ему снилась мама, она гладила его по голове и тихо повторяла:

– Я не пущу тебя на эту чертову войну, не пущу, не пущу, не пущу…

– Что же мне теперь, спрятаться в подполье и сидеть там?! Как кошка, которая без спросу принесла выводок котят: и кушать ей хочется, и выйти она боится?

– Я не пущу, не пущу, не пущу, не пущу…

– Мама, – он посмотрел тогда на нее с любовью, взяв ее теплую ладонь в свои окрепшие руки, – я правда не хочу идти и убивать, но мне говорят, что так нужно. По радио каждый день только об этом и твердят.

– Я же всю жизнь только для тебя, маленький мой, – шептала мама и пропадала, удаляясь в маленькую точку…

А потом нарастающий гул, как будто миллион пчел летело к нему навстречу, или это очередная бомба неслась к земле в ожидании объятий. В предвкушении жертвы.

«А ведь ее тоже делали люди», – промелькнула коротенькая мысль и снова угасла, свернувшись в такую маленькую точку, что совершенно невозможно увидеть ее или нащупать.

Потом снова он услышал голос мамы и другие голоса…