Текст книги "Триединство. Из цикла «Вспомнить себя»"

Шестая сцена

Манн, Ингрид и Айк заходят со своими вещами в гостевой домик, разуваются. Айк говорит по сотовому.

Айк. Фёдор, мы же обсуждали это. Я больше не участвую в совместном творчестве с кем-либо, никакого сотворчества… Я пишу и ставлю теперь только сам… А почему после «Триединства» должно было что-то измениться?.. Да, ты ошибся… И что с того, что они хотят пригласить его на главную роль? Он в каждом третьем фильме… Ну какой из него Майк?!.. Они могут снять с ним любое другое кино… Это им нужен мой материал… Да, я слишком долго пробивался своими силами, чтобы теперь играть по чужим правилам… Фёдор, это мой материал, и точка. И вообще, я не уверен, что хочу его экранизировать… Обстоятельства изменились… Нет, я не хочу об этом говорить… Хорошо. (Заканчивает разговор.)

Манн (после паузы). Почему ты больше не участвуешь в сотворчестве?

Айк. Потому что мало кто к этому готов и вообще осознаёт, что это такое. Сотворчество подразумевает обмен, когда творцы начинают открываться друг другу, совместное развитие, совместное творение. Это взаимоотношения, а не просто отношения. Очень личные, откровенные, энергозатратные. Для меня это только так, иначе материал получается плоским и поверхностным.

Манн. Так можно и сильно привязаться или даже влюбиться.

Айк. Конечно. Особенно если вы в момент написания живёте в одном пространстве. Начинаете чувствовать повадки и привычки друг друга, начинаете в каких-то мелочах проявлять заботу друг о друге, наблюдаете друг друга в разных эмоциональных состояниях и, самое главное, в этот хрупкий момент совместно создаёте материал. Вы в потоке, эйфория зашкаливает. Обоюдные признания в любви могут сыпаться ежеминутно. Но когда материал закончен, и все разъехались по домам, тебя начинает душить твоя же пуповина привязанности к этому человеку и этому состоянию, когда вы были в процессе, находились рядом и чувствовали друг друга.

Манн. Понимаю… Ты поэтому держишься от нас на некоем внутреннем расстоянии?

Айк (ухмыляясь). Вы первый день меня видите, а уже говорите о каких-то взаимоотношениях.

Ингрид. Ты сам только что обозначил это слово.

Айк. Я уже прожил с вами свою историю.

Ингрид. Конкретно мы не были частью этой истории.

Манн. И ты сам сказал в машине, что нельзя быть уверенным в том, как всё сложится.

Айк. Я даже знаю, какие вы в постели. Знаю ваши тела вдоль и поперёк. Знаю, какие вы наедине с собой. (Манну.) И то, как ты мило краснеешь. (Ингрид.) И то, как ты нежно гладишь себя по шее, чтобы успокоиться в такие моменты. Потрясающе сейчас видеть ваши реакции вживую.

Ингрид. Но дело-то не только в тебе. Мы реальные, и это уже общая история. Мы знаем, что ты знаешь, и мы знаем, почему ты ушёл. Говоря твоим языком, это параллельная вселенная.

Айк (ухмыляясь). Но я-то прежний. Я всё помню.

Ингрид. Но ты не ушёл со встречи, согласился на эту поездку, поселился с нами в одном доме. Ты вновь разделяешь с нами все эти моменты, которых, кстати, нет в твоей пьесе и постановке.

Айк. Но они есть в моей голове.

Ингрид. Но ты начинаешь их проживать конкретно с нами именно сейчас, ты к нам всё ещё привязан.

Айк. Конечно, я к вам привязан. Два года написания материала и год выстраивания спектакля. Вы и на день не покидали моей головы.

Ингрид. Тогда, пожалуйста, не торопись с выводами.

Манн. А о какой звезде на роль Майка обмолвился твой агент?

Айк ухмыляется его вопросу.

Айк. О «звезде», которая не подходит на эту роль. И раз уж вы реальные, то «кина не будет». Не хочу, чтобы, смотря его, они лапали вас своими мыслями и взглядами, словно что-то понимают. Раньше каждый видел своё. И они могли трактовать, как хотели, но ядро было моё. И я не намерен им делиться, я жадный собственник. (Айк на мгновение задумывается, а после ухмыляется своим мыслям.)

Ингрид. О чём задумался?

Айк. Представил, как будет странно появиться на каком-то вечере, или празднике давних знакомых, или приёме вместе с вами и не чувствовать себя… не знаю, как сказать…

Манн. Одиноко?

Айк. Нет. Я редко чувствую себя одиноко. Мне комфортно с самим собой. Скорее, не ощущать себя одним, чувствовать некие дополнительные точки опоры, что-то постоянное в моей жизни. Хотя данная жизнь учит, что нет ничего постоянного. Что-то более длительное, обоюдное, пока смерть не разлучит нас. (Улыбается.) Умею нагнетать. Обратная сторона драматурга. Стараюсь чаще себе напоминать, что драма – это ложь. (Манну.) Какую из комнат я могу занять?

Манн. Можешь ту, что наверху. Она небольшая, но с балконом и отдельным душем. Ингрид, а ты можешь расположиться в комнате, что рядом с гостиной, чтобы использовать её для переговоров, она тоже перекрывается дверьми. А я тогда займу комнату с выходом на веранду.

Ингрид. Идеально.

Айк. Тогда вы не против, если я пойду к себе, приму душ и, скорее всего, лягу спать? А то я вымотан.

Манн. Конечно.

Ингрид. Я тоже пойду, надо подготовиться к ночным переговорам.

Манн. Я тогда схожу в отель и принесу какой-нибудь еды на тот случай, если вы проголодаетесь. Всё будет в холодильнике. Чернику с грибами положу туда же. Чай в шкафчике над кофеваркой. Чашки и тарелки справа от него. В любом случае, зовите.

Айк. Спасибо тебе.

Айк направляется на второй этаж, Ингрид – к себе. Манн старается не показывать, что расстроен, и молча наблюдает, как все расходятся.

Айк (голос). Ладно, к хренам сон и усталость!

Манн (ухмыляясь). Что ты сказал?

Айк спускается на первый этаж.

Айк. Я говорю, что вижу твоё разочарование, что мы так быстро разбрелись по своим комнатам.

Манн. Тогда почему сердишься?

Айк. Потому что ты стоишь, как рыжий истукан, и молчишь, вместо того чтобы заявить об этом (как и в самолёте). Почему из всех всё надо вытягивать?

Ингрид (улыбаясь). Эл сказал, что вокруг нас всё ещё витает сковывающий дух первого свидания…

Айк (усмехаясь). Обожаю твоего отца. (Кивая в сторону Манна). А главное, посмотри, как быстро это кислое лицо превратилось в сияющее.

Манн. Я на кухню отеля за едой и вином. Предлагаю устроить изгнание сковывающего нас духа… Если хочется чего-то покрепче, то в гостиной есть небольшой бар. А свечи…

Айк (улыбаясь и опуская взгляд, словно вспомнив что-то). В выдвижном ящике возле холодильника.

Ингрид. Почему у меня ощущение, что за улыбкой Айка кроется какая-то история?..

Манн. Потому что так и есть… На одном романтическом свидании девушка в самый интимный момент, не предупредив, полила меня воском от свечи… Хорошо, что чуть промазала от назначенного места…

Ингрид (улыбаясь). Ужас!

Манн (смеясь). Да, необычный был опыт.

Айк. Мне сложно будет удержаться в такие моменты.

Манн. От воска?

Айк. От безэмоциональной реакции на воспоминания о вас.

Манн. И не надо. Мы ведь взрослые люди и можем интригующе промолчать среди толпы. А когда втроём, тем более не надо сдерживать себя. Договорились?

Айк. Хорошо.

Манн. Ингрид, почему меня не убедило это его «хорошо»?

Ингрид. Потому что оно именно не убедительно и прозвучало.

Айк улыбается.

Манн. В общем, где свечи, ты знаешь. Как и много всего другого. Я пошёл добывать нам еду и вино. Хотя, уверен, мама нам уже приготовила целую корзину всего.

Манн выходит.

Айк на несколько секунд пропадает в своих мыслях, а после достаёт из кармана сотовый. Ингрид с любопытством наблюдает за ним.

Айк. Ну что, начнём с этой. (Включает в плеере Duke Ellington & John Coltrane – In a sentimental mood.)

Ингрид слышит композицию и одобряюще улыбается его выбору.

Айк подходит к нужному ящику и достаёт свечи, находит для них подходящие ёмкости.

Ингрид скрывается в гостиной.

Ингрид (голос). Здесь есть очень хороший скотч.

Айк. Я за. (Начинает расставлять и поджигать свечи.)

Ингрид входит с двумя стаканами скотча, протягивает один Айку и пригубляет из своего.

Ингрид. М-м-м, как же хорошо.

Айк делает глоток из стакана. Гасит верхний свет, оставляя только свет свечей.

Ингрид. Ты как?

Айк. Ты о чём?

Ингрид. Ты ведь изначально знал, куда мы едем. А я почему-то осознала только что. Манн привёз нас в родное для него место. По сути, это его сердцевина. Здесь он взрослел и формировался. Ему здесь всё близко.

Айк. Да, каждый уголок этого места дышит им… Вообще, я думал, это будет моей фразой, чтобы отвлекать тебя здесь от работы.

Ингрид. Каково это, ощущать всё это?

Айк. Это одурманивает. И по всему телу разливается тепло, как от этого скотча. Но одновременно, если переборщить, то может эмоционально раздавить, превратившись в уныние, переходящее в затяжную депрессию… Потанцуешь со мной?

Ингрид (нежно и умиротворённо). С удовольствием.

Начинают танцевать.

Ингрид. Почему депрессию?

Айк. Потому что чаще всего это реально только внутри меня, во внешнем мире этого либо не существовало вовсе, либо какая-то урезанная плоская вариация, либо всё уже переменилось. Скудные проекции моих желаний. И в ответ – отсутствие эмоциональной глубины и искренности в проявлениях…

Ингрид. Что ты подразумеваешь под искренностью проявлений?

Айк. От чего конкретно сейчас ты себя удерживаешь, в этот момент, когда мы танцуем? Или когда вошла с нами в дом? Ты действительно хотела пойти готовиться к ночным переговорам?

Ингрид. А если действительно хотела?

Айк. Значит, ты честна с собой и с нами.

Ингрид. А как же компромисс? Этим ответом я бы разрушила атмосферу.

Айк. Ты бы ничего не разрушила. Ты бы подобрала искренние слова или действия, тем самым отреагировав, сообщив самое главное: что здесь, что ощущаешь нас, что участвуешь в этих взаимоотношениях. Запустила бы новые цепочки и варианты развития истории.

Ингрид (весело). Всё-таки взаимоотношениях?

Айк.…

Ингрид. Прости. Не удержалась… Я хотела, чтобы вечер продолжился совместным ужином, но подумала, что ещё успеем, что, наверное, всем надо отдохнуть с дороги и собраться с мыслями, и что-то ещё в этом роде… Да и самой мне, наверное, было бы безопаснее погрузиться в работу…

Айк. Ты не чувствуешь себя в безопасности с нами?

Ингрид. Я в другом ключе имела в виду. Сейчас я стала ведомой.

Айк. Я на всякий случай уточнил.

Ингрид. А ты чувствуешь себя в безопасности с нами?

Айк. Скорее, я всё больше не доверяю себе рядом с вами, эта эйфория, конечно же, просачивается и в меня. Мы летим слишком быстро. Но это понятно только если выглянуть в иллюминатор, а на фоне неба будут облака. Или посмотреть на часы и осознать, что вы знакомы со мной даже меньше одного дня. И чем быстрее всё будет развиваться, тем больше внутреннего контроля это потребует от меня, а значит, меньше честности и искренности, больше злости, агрессии и измождённости.

Входит Манн, держа в руках корзину с закусками и вином. Он останавливается и с любопытством наблюдает за танцующими Ингрид и Айком.

Ингрид. Ты не пошёл к себе в комнату в большей степени из-за нас, или внутри возникла потребность?

Айк. Скорее, злость на свою измождённость и вашу совершенно естественную скованность, на абсурдность происходящего. А ещё я вспылил и решил выбить у себя почву. И теперь есть большой риск, что к утру всё это может…

Манн (голос). Опять ты за своё… Ты этого не знаешь. Это лишь один из вариантов развития событий, самый простой. Нас здесь трое.

Айк. Ты прав. Я должен прыгать от счастья, произошло то, чего я не предвидел, у реальности наконец появилось чувство юмора. Те двое из моей головы, которые помогали мне удержаться в жизни все эти три года и подарили смысл всей этой бессмысленности, каким-то образом разделили с вами своё прошлое, свои воспоминания… и даже тела… И сейчас вы со мной в одном доме. Хоть и в тот момент, когда я отпустил их и начал учиться жить без них.

Манн. Отпустил или попрощался на своих условиях?

Айк. Избавил их от возможности потерять меня.

Манн. То есть предав их?

Айк. Снизив свою важность для них. Опыт расставания взамен потери. Чтобы они были невинны от этой разрушающей навязанной эмоции.

Манн. С нами так же в какой-то момент поступишь? Или это уже твой первый шажок? Целиком размоешь себя в наших глазах или отсечёшь нас? Растопчешь себя и связанное с тобой, превратив в некое нейтральное воспоминание? Лишь бы не быть тем, кого можно лишиться навсегда, тем, из-за кого испытывают такую боль? И самому её больше не чувствовать?

Айк.…

Ингрид. Я тоже не хочу быть той, из-за которой кому-то придётся пройти через такое. Но эта бессмысленная реальность устроена именно так, пока мы её наконец не взломаем, не вскроем изнутри… И ты, и я, и Манн понимаем, что чем сильнее будет эмоциональная связь, тем сильнее и нестерпимее будет боль от её утраты, которую либо испытает кто-то из нас, либо кто-то за нас. Но мы так же осознаём, что на меньшее мы больше не согласны.

Манн. И потом, разве дарить счастье не подразумевает и обратную сторону – вероятность причинить сильнейшую боль?

Айк. Как и лишить жизни.

Манн. Умно.

Ингрид. О чём вы?

Манн. Он только что подловил меня и перевёл стрелку. А я думал, это будет более низкая драматургия. И завтра ты разыграешь карту с черничными рыжиками и попытаешься меня заставить их приготовить, а через них вспомнить, что вообще для меня значит искусство приготовления пищи. Уверен, ты даже знаешь, куда я спрятал дедушкину чугунную сковороду, в которой он по традиции их готовил, чтобы это ещё сильнее на меня подействовало.

Айк. На чердаке отеля, на шкафу, в чемодане со старой одеждой.

Манн (Ингрид). Я убил человека неправильным приготовлением рыбы фугу.

Айк. Хотя это было одно из твоих коронных блюд.

Манн. Вот и обратная сторона медали. Которая стоила жизни тому, кто тоже предпочёл рискнуть.

Айк. А если тот человек мешал другому? А тебя просто исковеркали по ходу, добавив нужный токсин в нужный им момент?

Манн. Вот что я называю дешёвой драматургией. Сам же пытаешься лишить меня права на ошибку. А ещё немного защищаешься и вновь дестабилизируешь этот ужин… Мы всё ещё можем пойти каждый в свою комнату. Если есть ощущение, что всё это перебор для одного дня.

Айк. То, что мы сейчас танцуем, это перебор?

Манн. Нет. Это завораживает. Мне нравится без стеснения наблюдать за вами.

Айк. Ингрид? А для тебя это перебор?

Ингрид. Нет.

Айк. Майк и Вирджиния уже говорят вашими голосами у меня в голове.

Ингрид. Это так страшно, что мы становимся для тебя ещё более реальными?

Айк. С вами теперь навсегда могут закончиться и они. Этот проект изначально для меня был чем-то другим, чем-то очень нежным, интимным… моим. Обычно каждый мой проект – это моё исследование, попытка осознать. Этот – словно моё сокровенное место, моя опора, мой тёплый, мягкий, укрывающий от всех забот плед, моя согревающая кружка ароматного чая, моё скрытое за густым еловым лесом озеро и бодрящий ветер – мой чудесный мир, состоящий из добрых нежных мелочей и деталей… Этот проект наполнен любовью конкретно для меня. Мой нежный подарок самому себе.

Манн. Но тогда почему там так мало тебя? Почему там так мало твоего магнетизма – только ощущение его присутствия? И почему финал с уходом становится одним большим противоречием с тем, о чём ты говоришь?

Айк. Потому что я говорю о своём проживании написания этого материала, внутри меня пока ещё существует огромное количество вариаций происходящего, вакуумных сцен, которые никуда не вошли и ни во что не развились, но их сердцевина настолько приятная и тёплая, что они до сих пор меня согревают и будоражат или смешат и даже возбуждают, пробуждая мою чувственность… Даже есть вакуумная сцена, когда тебя отобрали в сборную по фехтованию.

Манн. Блин!.. (После паузы Ингрид.) Меня отобрали последним четвёртым участником в сборную, и мы три года усердно готовились к мировым спортивным соревнованиям. И когда я оказался на важном для меня спортивном событии, среди сильнейших профессионалов своего дела, меня ни разу не выпустили проявить себя, оставили на скамейке запасных… Хотя этот момент мною обсуждался ещё до начала подготовки, и в моём договоре был прописан пункт, что моё участие обязательно – иначе бы сразу отказался… Три года мы были как единое целое, занимались единым делом, даже ходили вместе в магазин, готовили еду, проводили всё свободное время вместе, делились личными переживаниями, помогали преодолеть потери, поддерживали друг друга в трудные времена, разделяли счастливые моменты, переживали друг за друга… А в конце мне все попытались объяснить, что это было во имя команды, что это общая победа во имя той самой трёхлетней подготовки, во имя той самой медали высшей степени… Благодарили и говорили спасибо, что всё это время был с ними, что я крутой сильный спортсмен и душа команды, что я важен для команды, что мы семья, что через три года будут новые мировые игры… Я покинул эту «семью» навсегда и мгновенно исключил этих людей из своей жизни – на что под финал мне была прислана смс «счастья» от тренера, что я предатель, эгоист и индивидуалист.

Ингрид. Поэтому финал пьесы тебя настолько задевает?

Манн. Да… (Айку.) А какая отправная точка? Какая самая первая сцена, с которой всё началось, в которой появились Майк и Вирджиния? Или они по отдельности появились? Это сцена есть в пьесе или постановке?

Айк. Они оба появились одновременно в моей голове. И, нет, этой сцены нет ни там, ни там. Это одна из тех самых вакуумных сцен… (Улыбается и замолкает.)

Манн. Ты смутился.

Ингрид (улыбаясь). Сцен, которые возбуждают твою чувственность?

Айк (улыбаясь). Она простая и задорная. (Замолкает.)

Манн. Но ты не хочешь с нами ею делиться сейчас…

Ингрид. Я всё думаю, что спровоцировало в действительности каждого из нас вот так внезапно сорваться? Что касается меня, то я всегда считала, что семьёй могут стать любые два и более человек, которые просто приняли решение жить под одной крышей и заботиться друг о друге. Желая наделить жизни друг друга тёплыми согревающими моментами, поддерживать друг друга и помогать друг другу быть естественными (самими собой) и даже провоцировать на это… Как ни странно, но до твоей пьесы и твоего рассказа, я думала, что подобные мысли свойственны только мне. Так как ещё с детства была странна для социума уже только тем, что росла без родителей. Пока, наконец, не поняла, что этот социум – всего лишь примитивная упрощённая конструкция, «кристаллическая решётка» для начальной ступени восприятия и постижения всей глубины окружающего мира. И твоя пьеса это настолько ярко проиллюстрировала, что финал стал как сильнейшая пощёчина. Пощёчина, задача которой пробудить и заставить уже сделать что-нибудь.

Айк. Как вы относитесь к тому, чтобы перебраться с едой в гостиную и посмотреть какое-нибудь доброе кино?

Ингрид. Идеально.

Манн. Я так эмоционально устал, но очень хочу просто побыть с вами. Это лучшее предложение.

Ингрид. Тогда я беру тарелки.

Айк. Я за жёстким диском с фильмами.

Манн. Он в твоей ручной сумке, во внутреннем кармане.

Айк ухмыляется его фразе, подходит к сумке и достаёт из внутреннего кармана жёсткий диск. Ингрид берёт тарелки с вилками и ложками. Айк по пути забирает бокалы. Манн, держа корзину, наблюдает за ними.

Манн. Спасибо вам обоим за это. Мне так хорошо сейчас, что у меня даже нет желания это анализировать.

Все трое направляются в соседнюю комнату.

Седьмая сцена

Утро. На кухне Манн и Ингрид.

Манн. Яркая солнечная погода. Лето. Ветер шелестит листьями на деревьях. Длинный вытянутый светло-голубого цвета деревянный одноэтажный дом с двумя большими застеклёнными верандами по краям. Та, что справа, смотрит на лес, а та, что слева, – на вытянутое деревянное зелёное строение без окон. Перед домом выкошенная полянка, и между двух высоких деревьев натянуты качели. В маленькой канавке за качелями слышно журчание бегущей воды, которая небольшим водопадом сыпется на маленькую самодельную водяную мельницу, сооружённую из палочек, тростника и щепочек. Атмосфера беззаботности, уединения, счастья и умиротворения. По ощущениям, это утро, так как на улице никого нет, хотя неподалёку видны такие же вытянутые дома: один тёмно-малиновый, а другой светло-зелёный. Я стою на улице недалеко от бокового окна, которое ещё занавешено. Дерево отбрасывает на него тень, но солнечные лучи периодически проскакивают сквозь шелестящие листья. Внезапно занавеска на окне отодвинулась, и кажется, кто-то показался, но я проснулся… Давно у меня не было такого подробного на детали и ощущения сна. От него такой подъём сил и расслабленность, что хочется быстрее позавтракать.

Айк (голос). Например, черничными рыжиками.

Айк входит на кухню.

Ингрид. Доброе утро.

Манн. Как спалось? (Улыбаясь.) Киты больше не сыпались на тебя?

Айк. Нет. Я шёл по глади местного озера, затянутого туманом, сквозь который светила яркая луна. Но шёл я к тому, что скрывалось за туманом – прямо посередине озера показался остров, очертаниями напоминающий кита. А потом послышался голос: «Наконец-то». И я провалился под воду и увидел большой и очень необычный стартовый комплекс космической ракеты. Внезапно происходит старт, под водой всё озаряется ярким синим светом. Я выныриваю из воды и вижу, как ракета стремится ввысь, а от неё тянется какая-то длинная нить, ощущение, что она оторвалась и теперь трепещется. В какой-то момент нить оказывается так близко от меня, что стоит протянуть руку, и я вот-вот смогу её ухватить. Но вновь раздаётся голос: «Рано». И меня выкидывает из сна… Как-то так.

Ингрид. И что это может значить?

Айк. Что у меня уже два персонажа. Кит и, скорее всего, Космонавт или, по крайней мере, тот, кто находится на борту ракеты. А ещё мозг занялся проработкой информации про эмоциональные связи. События вчерашнего дня явно стали катализатором. (Манну.) Так что насчёт блинов по фирменному рецепту? А я пока приготовлю нам яичницу с грибами.

Манн. Я больше не готовлю.

Айк. Я знаю.

Манн. Я знаю, что ты знаешь.

Айк. Ты боишься отравить меня блинами?

Манн. Любишь переходить черту в личных отношениях. Как повар пробуешь степень приготовления своего эмоционального блюда?

Айк. Красиво сказано.

Манн. И это я только день с тобой провёл. Представь, как я залепечу через неделю.

Айк. Да, кстати, тот светло-голубой дом с двумя стеклянными верандами из твоего сна – это дом из моего детства. А занавеску у окна, скорее всего, откинул я. И ты ещё забыл про два дерева возле веранды, на одном из которых был закреплён рукомойник, а чуть подальше – деревянный стол с двумя скамейками. Ту водяную мельницу для меня смастерил дедушка. Как-то так.

Айк направляется к выходу из дома.

Манн. Ты куда?

Айк. За чугунной сковородой и ингредиентами.

Манн. Мы какая-то часть твоего эксперимента?

Айк (останавливаясь). Ты чувствуешь себя частью моего эксперимента?

Манн. Не знаю… Нет.

Ингрид. Я тоже в замешательстве. А я редко бываю в замешательстве после письма родителей. Всё ещё стараюсь просчитать и проанализировать ситуацию, в которой с вами оказалась. Но эта ситуация дестабилизируется каждый раз, когда я уверена в исходе…

Манн. А если в какой-то момент он перестанет это делать, ты разочаруешься в нём?

Ингрид. Манн, вы оба это делаете со мной. С момента, как я услышала в холле отеля, что ты спрашиваешь на ресепшене Айка и пытаешься объяснить необходимость встречи с ним… Это помогло мне не уйти тогда, не поддаться одной только логике и впустить противоречие. Подойти к тебе и добавить немного устойчивости, чтобы двинуть эту реальность чуть дальше. Забавно, что нам даже не пришлось представляться друг другу.

Манн (Айку). У нас с тобой вообще есть выбор? Ты посмотри, меня трясёт. Меня никогда не трясёт.

Айк. Это нормально, испытывать такой раздрай внутри.

Манн. Ты опять про эйфорию…

Айк. Ты возбуждён от новых неизвестных тебе ощущений. Твой мозг в шоке, им получена новая информация. То восприятие, которое он выстроил до этого, больше не является окончательно достоверным. Он хочет кинуться во все тяжкие для поиска ответа. Поэтому ты возбуждён до дрожи во всём теле. Все поступающие чувства подвергаются дополнительному исследованию, и всё, что ты чувствовал до этого, перепроверяется. Как только накопишь необходимое количество информации и любого эмоционального опыта в этом вопросе, сразу начнёт формироваться ответ. Вот только всё, что было до, и сейчас – это всё ты. Это не вопрос смены пола, ориентации и других обезьяньих терминов. Хочешь начать поиск – не стирай себя прежнего из-за незнания чего-либо. Прибавляй новые знания и чувственный опыт не к нулю, а к себе. Расширяй опыт восприятия мира, людей и себя. Позволь себе быть разным в разные моменты, в разных ситуациях, с разными людьми, но старайся ощущать основное ядро. (Себе.) Мне надо хреновы манифесты писать!

Манн. Как можно познать кого-то ради него самого?

Айк. Я знаю только путь драматурга. Отмести себя, стать наблюдателем. Начать вглядываться в того, кого пытаешься постичь. Понять, как он действует, что им движет, созерцая каждое его проявление вне осуждений, личных предпочтений, словно этот человек – точка отсчёта. Материя, обретающая форму, объём, глубину, исследующая саму себя, пробующая себя, пытающаяся осознать свои способности. Вступать с ней во взаимодействие, экспериментировать, пробовать вместе с ней, знакомить с собой, раскрывать ей себя, позволять ей быть, позволять ей реагировать, позволять ей самой себя лепить и выстраивать. Когда понимаешь, как существует его внутреннее ядро, он расцветает, ты видишь разом всю его корневую систему, и это великолепное ощущение – ты влюбляешься.

Манн. Почему ты сердишься?

Айк (Ингрид). Я сержусь?

Ингрид. Ощущение, что ты начинаешь злиться, но на себя.

Айк. Да, есть такое.

Ингрид. Хотела бы я быть более искренней и чувственной с вами обоими, но именно сейчас я остро ощущаю нехватку какой-то важной части внутри меня. При этом я ещё никогда не чувствовала себя так комфортно и свободно, кроме как наедине с собой. Я пока не понимаю, как прорасти сквозь этот мираж или предсказание твоего восприятия и найти для себя себя же. Я хочу сказать, что я хочу, чтобы мы остались ещё здесь.

Манн. Я тоже этого хочу.

Ингрид. Айк?

Айк. Хорошо.

Ингрид. Хорошо?

Айк. А с Хэнком разве ты не чувствовала себя комфортно и свободно?

Ингрид. Хэнк?.. Хэнк… первый, кто… буквально потребовал от меня проявлять свою женскую и мужскую составляющие личности… Он сам был таким. Ему необходимо было перемешивать эти роли. И он сразу же почувствовал эту сдерживаемую потребность во мне. Сперва мой начальник. Властный. Жёсткий. Умный. Будоражащий и возбуждающий. Целеустремлённый и безжалостный. Требующий от всех подчинения. У этих качеств была и другая, более мягкая, слабая, нежная, уязвимая сторона. Мой партнёр… на долгое время. И в бизнесе, и в личной жизни. Он меня выбрал, и я его выбрала. Сразу же, как увидели друг друга. Я позволяла ему проявлять со мной все эти качества его сторон, а он позволял мне все эти же качества проявлять с ним. Я позволяла ему требовать и брать, когда захочет и как захочет. А он позволял мне делать с ним, что я захочу.

Айк. Но когда твои амбиции в бизнесе выросли, и тебе захотелось своей личной компании, ты не простила ему его снисходительности, когда он не смог честно проиграть тебе многомиллиардную сделку, сообщив, что решил сделать тебе подарок, уйдя в сторону. Ты не простила ему этого. И он лишился тебя навсегда.

Айк вновь направляется в сторону выхода.

Ингрид. Айк.

Айк. Да, Ингрид.

Ингрид. Кто-нибудь до этого хотел стать твоей семьёй ради познания тебя и познания тобой?

Айк (ухмыляясь). Нет.

Ингрид. Ты считаешь нас искренними в своих проявлениях?

Айк. Да. Но в состоянии аффекта.

Манн. Я приготовлю черничные рыжики, если ты расскажешь хоть что-нибудь про себя.

Айк. Значит, бартер… Не ты спросил, а я подвёл к этому… по сути, сманипулировал. Вот поэтому я и злюсь на себя. Правда, получилось отточенней, чем было в двух вакуумных сценах до этого, которые теперь идеально слились воедино. (Манну.) Твой защитный блок чуть треснул, но так мягко ещё никогда не было. (Ингрид.) А ты с помощью этой подводки поняла, что действительно хочешь остаться, что для тебя здесь есть нечто важное. Есть нечто важное в нас троих.

Манн. Почему ты в таком случае отсёк это место?

Айк. Я просто перепрыгнул через него в общем контексте истории, но вложил его ощущение в них.

Манн. Скорее, перешагнул через него или подавил… Но, говоря твоими словами, это их общее ядро.

Айк. Нет. Ядро у каждого своё. Если бы я вчера не остановился, а продолжил бы путь по лестнице в свою комнату, то часть тех событий, что произошли вчера, просто перераспределились бы дальше по сюжету.

Манн. Или вообще не произошли бы.

Айк. Или привели бы к новым более интересным вариациям событий. Ведь пока ты не примешь решение, для тебя все варианты происходят одновременно. А после принятия остальные варианты становятся вакуумными сценами, но это не значит, что они не сольются друг с другом позже или не станут конкретным решением.

Ингрид. То есть ты знаешь, что это за кит?

Айк. Нет. Это новое событие, которое я не продумывал до этого. Возможно, то самое огромное противоречие, которое…

Манн. Которое приведёт к другому финалу?

Айк. Финал пьесы уже написан. Каждый готовый материал, когда выпущен в свет, это как отдельная личность со своим путём и диалогом с миром. У нас схожие черты и, возможно, схожая анатомия, но ядро у каждого своё. Я – это не этот материал.

Ингрид. Да, ты мгновенно проникаешь сквозь телесную оболочку и обращаешься к тому, кто внутри. Сразу даёшь понять, что тебя интересует именно тот, кто за маской. И любыми способами провоцируешь его на развитие и диалог с тобой.

Айк. Спасибо, конечно, за такое восприятие меня, но…

Манн. Опять преуменьшаешь себя.

Айк. Скорее, это суеверие говорит во мне. Которое боится мечтать, радоваться, стремиться. Боится стать счастливым из-за вероятности всё это потерять и вновь испытать боль. Я устал от боли. Устал чего-либо ожидать и загадывать.

Манн. Ты ещё чего-нибудь ожидаешь от людей? Или окончательно в них разочаровался?

Айк. А зачем чего-то ожидать?

Манн. Я просто не точно подобрал слово… Ты принижаешь себя в глазах окружающих, причём для себя самого. Ты им не веришь, не веришь в их искренность относительно тебя. Почему ставишь нас в ряд со всеми остальными?

Айк. Нет никакого ряда, нет никаких остальных.

Ингрид. Поначалу это действительно выглядит именно так, как подметил Манн: ты периодически приуменьшаешь или намеренно отрицаешь для себя и окружающих свою важность или долю своего участия в жизни другого. Но чем больше вслушиваешься в контекст повторения, тем явственнее за всем этим начинают проступать фразы: «вы мне ничем не обязаны», «я ничего не требую взамен», «не надо меня любить за то, что я для вас сделал, не надо любить меня за это, не надо любить меня ради себя, потому что вам хорошо. Хотите познать меня – познайте меня для меня».