Текст книги "Бесконечная страна"

– Добавки? – осведомился ворон, подобрав клювом остатки.

Санька заглянул в чугунок. Каши оставалось ещё минимум две трети, но он не знал, на какое количество народа было приготовлено.

– Хватит, – сказал решительно. Потом подумал, зачерпнул из котелка ещё ложку и отправил в рот.

– Эй, – воскликнул Гоша. – Нечестно!

– Держи, так и быть, – ложка снова отправилась в чугунок, а её содержимое – в миску ворона. – Вот теперь точно хватит.

Еду запили водой из баклаги. Накрытый тряпицей чугунок Санька отнёс туда, где взял – в устье печи. Потом нашёл кусок тряпки, прихватил свою и Гошину миски, баклагу, направился к двери.

– Ты куда? – осведомился ворон. – Ночь на дворе. И Неживой лес кругом.

– Посуду надо помыть. А то нехорошо получается – мало, что чужую кашу слопали, так ещё и посуду грязную бросили. И не совсем ещё ночь.

Санька оказался прав – в небе над избушкой остывали остатки дневного света. Его вполне хватило, чтобы помыть миски и долить воды в баклагу.

Он как раз затыкал её деревянной пробкой, когда Гоша, сидящий наверху колодезного журавля, встрепенулся и негромко сообщил:

– Внимание, кто-то идёт.

Санька поднял голову и прислушался. Тихо.

– Мне бояться? – спросил он негромко.

– Не знаю.

Санька оглянулся на избу. В густеющей, уже не вечерней, а ночной темноте, она почти слилась с тёмной массой леса позади неё. Только слабый огонёк масляной плошки с фитилём едва пробивался сквозь мутный бычий пузырь.

– Эй, кто там? – послышался голос в отдалении. – Отзовись, если добрый человек!

Голос был молодой, звонкий. Девичий.

– Мы здесь! – с облегчением крикнул в ответ Санька. – У колодца!

Он вытащил из кармана смартфон, включил, помахал.

– Вижу! – сообщил голос. – Иду на свет! Стой, где стоишь.

Глава четвертая
Я от девочки ушёл, я к бабушке пришёл

Её звали Настя. Полное имя – Анастасия. Совсем девчонка на вид, хотя и постарше Саньки. Лет четырнадцать. И ростом с Саньку. Худенькая, белокурая, с глазами такими пронзительно-голубыми, что смотрел бы в них и смотрел – как в летнее небо где-нибудь в Подмосковье. Она немедленно взвалила на Саньку вязанку хвороста, которую тащила на себе, и он подивился, как эта хрупкая девчонка доперла из леса такую тяжесть. Но вида, конечно, не показал – принёс в избу, свалил хворост у печки.

Цвет её глаз Санька рассмотрел, когда Настя достала с полок, поставила на стол и зажгла ещё две плошки, уселась напротив, подперла щёку кулаком и принялась откровенно разглядывать Саньку и Гошу.

Одета она была в тёмно-синий сарафан поверх серой рубахи с длинными рукавами. При входе в избу Настя переобулась – сменила лапти (самые настоящие, Санька впервые их увидел, но сразу узнал) на войлочные тапочки.

– Значит, Санька и Гоша, – весело повторила она.

– Ага, – подтвердил Санька и неожиданно понял, что улыбается до ушей невесть чему. Постарался придать лицу серьёзное деловое выражение, но губы так и норовили снова расползтись в улыбку.

– Куда путь держите, Санька и Гоша?

– Мне нужно найти маму, – ответил Санька, и улыбка исчезла с его лица сама собой. – И отвести её к источнику жизни.

– Ого. Ну-ка, погоди… – она взяла плошку, подняла, всматриваясь в Саньку. – Вот как, значит. Тебя Хозяйка отметила.

– Отметила, – подтвердил Санька.

– Круто, – она опустила плошку на стол. – Судя по вымытым мискам, кашу вы нашли?

– Это было нетрудно, – сказал Гоша.

Настя легко соскочила с табуретки, достала из печи чугунок, наложила себе в миску каши, плеснула масла, размешала, попробовала:

– М-мм, вкусно. Но соли маловато. Ух, какая я голодная… – она неожиданно громко цыкнула зубом, хмыкнула, снова уселась за стол, придвинула солонку.

– Извини, что без спроса, – сказал Санька.

– Да не парься ты, – она обожгла Саньку взглядом и тут же опустила глаза. – Я не в обиде.

Настя, не торопясь, ела. Санька сидел напротив и старательно разглядывал горницу. Хотя на самом деле ему неотрывно хотелось разглядывать Настю. Время от времени их глаза, будто бы случайно, встречались, и тогда Санька чувствовал себя так, словно он летит на санках по крутому снежному спуску, и нет у этого спуска ни начала, ни конца.

– Ты бы растопил печку, что ли, – сказала Настя примерно после шестой ложки. – Чаю попьём. Хочешь чаю?

– Хочу, – признался Санька.

– Вот и растопи. Хворост – на растопку, а дрова в клети возьми.

– Ага, я видел.

Санька в жизни не имел дело с русской печью, но справился, пожертвовав на розжиг половинкой листа формата А-4. Вскоре в печи гудел огонь, и по горнице поползло тепло. Своевременно, с учётом того, что после наступления ночи снаружи похолодало. Не так, чтобы замёрзнуть до костей, но ощутимо.

– Молодец, – похвалила Настя, одним взглядом оценив Санькины старания. – Только вон ту заслонку наверху чуток задвинь. Ага, правильно. Осталось за водой сходить.

Санька принёс от колодца воды в ведре. Налил в медный чайник, поставил чайник на печь. Ему нравилось помогать Насте, нравилось делать всю эту простую работу. И дело было не в том, что таким образом он словно бы расплачивался за съеденную кашу и предстоящий ночлег (Санька не сомневался, что они с Гошей останутся тут ночевать – ворон так и вовсе уже спал, найдя себе удобное место на одной из полок). Вернее, не только в этом. Просто он чувствовал, что Насте его помощь приятна. И поэтому готов был помогать снова и снова. Печку растопить, воду принести… Пока Санька всё это делал, она улыбнулась ему целых три раза! Три бесценные улыбки за сущие пустяки. Смешно говорить. Что ещё нужно сделать, может, починить тын? Жаль, темно уже, а то взялся бы прямо сейчас.

Потом они пили чай, заваренный на разных травах, болтали о том, о сём, и Саньке было так хорошо, что он ни разу не вспомнил, зачем сюда пришёл.

Он и утром не вспомнил.

Спал на широкой лавке, укрывшись тулупом, на рукодельной подушке, набитой пахучим сеном. Снов не видел. Проснулся с первым светом, просочившимся в окна, вскочил, сбегал в туалет, умылся у колодца ледяной водой. Небо над головой постепенно наливалось ясным жемчугом, меж чёрных стволов деревьев Мёртвого леса плавали белые слои тумана, на ломкой сухой траве обильно повисли капли росы. Начинался новый день, и Санька чувствовал себя прекрасно отдохнувшим и готовым к новым подвигам. Что он вчера хотел сделать? А! Починить тын. Всё верно, вот сразу после завтрака и возьмётся.

Санька вернулся в избу и в дверях столкнулся с Настей. Отступил в сторону, пропуская.

– Доброе утро, – улыбнулась она

– Доброе утро, – улыбнулся он в ответ.

– Как спалось? – Настя зевнула, прикрыла рот ладошкой и так сладко потянулась на пороге, что он невольно отвёл глаза.

– Прекрасно.

– Вот и славно. Доставай из печи кашу и чайник, они ещё теплые. Я сейчас.

Она проскользнула мимо, обдав его теплым домашним запахом, от которого сильнее забилось сердце и мгновенно пересохло в горле.

После завтрака Санька помог Насте убрать со стола и небрежно спросил:

– Скажи-ка, у тебя молоток и гвозди есть? И вообще инструменты какие-нибудь?

– Что-то есть, – от взгляда голубых Настиных глаз Саньке стало жарко. – А тебе зачем?

Санька объяснил.

– Тын? – переспросила Настя.

– Ага, – подтвердил Санька. – Он у тебя, гляжу, совсем развалился. Надо поправить.

Настя молчала, словно в задумчивости.

– Должен же я как-то тебя отблагодарить за гостеприимство, – привёл Санька последний аргумент.

– Да, конечно, – рассеяно ответила Настя. – То есть ничего ты не должен. Но если хочешь… В смысле, спасибо тебе. Я сама хотела, но всё руки не доходили.

– Не женское это дело – тын чинить, – важно произнёс Санька.

– Ну-ну, – усмехнулась Настя. – Пойдём, покажу, где инструменты… мужчина.

После этих слов у Саньки словно выросли крылья, а плечи стали шире, минимум, на пядь. С каждой стороны. Что тын! Он бы, наверное, избу новую взялся срубить, возникни такая надобность. Хотя не имел ни малейшего понятия в деле рубки изб. Впрочем, он и тыны, они же изгороди и заборы, в жизни своей не чинил. Правда, с молотком, гвоздями и пилой худо-бедно управляться умел.

Работа оказалась не слишком сложной, но трудоёмкой. Нужно было заменить подгнившие опоры и поперечины на новые, а для этого отправиться в лес с топором и пилой, потому что магазина со стройматериалами поблизости не наблюдалось. А перед этим наточить топор и пилу напильником (спасибо прадеду Алексею Ивановичу – показывал, как это делается!).

На поиск, заготовку и доставку материала ушёл весь день. Ворон помогал Саньке находить подходящие деревца в Неживом лесу (без него за день Санька бы вряд ли управился); Настя готовила обед и хлопотала по хозяйству. На второй день, с самого утра, Санька приступил к починке. Старое и гнилое убирал и складывал в кучу. Затем вымерял и отпиливал новые опоры и поперечины. Гнилого и старого вышло больше, чем он рассчитал изначально, поэтому пришлось ещё один раз сходить в лес.

Всего на работу у Саньки ушло полных три дня. Но сделал, как надо – самому было приятно глядеть. Хотя ладони покрылись свежими мозолями, а мышцы ныли от непривычной нагрузки. А главное, Настя была рада! Санька видел это по её сияющим глазам и улыбке. И на слова благодарности юная хозяйка тоже не скупилась. Не говоря уже о завтраках, обедах и ужинах. Так что к концу третьего дня, вечером, Санька лёг спать воистину счастливым человеком. А когда проснулся, вскочил и умылся (заодно полюбовался новым тыном – отлично получилось!), то подумал, что надо бы сегодня хворосту натаскать и дров наколоть – запасы к концу подходят.

Гоша тоже уже проснулся и деловито расхаживал туда-назад по столу. На каждый пятый шаг он взмахивал крыльями, подскакивал-взлетал на десять-пятнадцать сантиметров, снова опускался и продолжал шагать, цокая когтями по доскам.

Цок-цок-цок-цок. Прыг! Опустился. Цок-цок-цок-цок. Прыг! Опустился. Цок-цок-цок…

Некоторое время Санька, как завороженный, стоял у двери и наблюдал за вороном. Наконец, Гоша обратил на него внимание.

– А! – воскликнул-каркнул он (из чего Санька заключил, что настроение у птицы оставляет желать лучшего). – Проснулся – встрепенулся, явился – не запылился. Доброе утро, дорогой напарник, хотя лично я ничего доброго в нём не вижу.

– Доброе утро, – поздоровался Санька. – И что это было?

– Смотря что ты имеешь в виду.

– Всё, – коротко ответил Санька и направился к печи, чтобы достать кашу, которую Настя сварила с вечера, и чайник. – Твои действия и твоё настроение.

– Это была зарядка, – сообщил ворон. – Некоторые, знаешь ли, по утрам перед завтраком и водными процедурами делают зарядку. Например, я. Что же касается настроения, то позволь задать мне только один вопрос. Можно?

– Задавай, – разрешил Санька, ставя на стол сначала чугунок с кашей, а потом чайник. – Я сегодня добрый.

– Оно и видно. Так вот, вопрос. Что ты собираешься делать после завтрака?

– Ну… вообще-то, сходить за хворостом и нарубить дров.

Санька поставил на стол три миски (две большие и одну – для Гоши – поменьше), положил ложки.

– Ты, значит, у нас мастер по заготовке дров? – с нескрываемым сарказмом осведомился ворон. – И сколько берёшь за работу?

– Не понимаю, что тебе не нравится. Она – девочка, одна живёт, со всем самой приходится справляться, не видишь? Надо помочь.

Гоша вспорхнул на полку, подвешенную примерно на уровне роста Саньки.

– Ну-ка, подойди, – попросил он сильно каркающим голосом. Даже не попросил. Велел.

– Зачем?

– Подойди, увидишь.

Санька, недоумевая, подошёл.

– Ближе.

Он шагнул почти вплотную.

– Ну?

И тут ворон быстро, без замаха, точно и очень больно, долбанул его клювом между глаз – туда, где оставил отметину палец Марины Шахатовны.

– Ай!! – заорал Санька, отскочил назад и схватился за лоб обеими руками. – Ты ошизел?!! Больно же!! Идиот!!

Скрипнула дверь, и в горницу вошла Настя.

– Развлекаетесь, мальчики? – весело осведомилась она. – Перед завтраком – самое то. Разгоняет кровь, и вообще.

– Этот… этот пернатый гад меня клюнул! – воскликнул Санька в сердцах, одной рукой всё ещё потирая лоб. – Ни с того, ни с сего!

– И с того, и с сего, – сообщил ворон. – Просто ты пока ещё не понял. Не осознал. Может, после завтрака дойдёт. А нет – я снова клюну.

– Я те клюну, – Санька сжал кулак и показал Гоше. – Видел? Хвост оборву. П-птица.

– Руки коротки, – заявил Гоша, но на всякий случай перепорхнул на другую полку – повыше.

– Всё, хватит, – сказала Настя. – За стол.

Первые пять минут завтрака прошли в молчании. Был слышен только стук деревянных ложек и клюва о миски.

– Так ты знаешь, где искать маму? – спросила Настя, когда миски почти опустели?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Санька чуть не поперхнулся. Маму! Ох…

Он судорожно поднёс к глазам левую руку. Синий браслет был на месте, никуда не делся. Но теперь со стороны запястья его словно разделяла надвое алая полоска. Пока не слишком широкая, толщиной с две спички, но уже очень и очень хорошо заметная. Значит, всё правда. Три дня назад её было едва разглядеть, сегодня – вот она, завтра станет ещё шире, послезавтра… У него нет с собой линейки, но, наверное, можно вычислить, сколько местных дней и ночей осталось в запасе. Двадцать? Тридцать? Больше? Вдруг полоска будет расширяться не равномерно, а с каждым днём всё быстрее?

Неприятно засосало под ложечкой. Чувство было знакомое. Так бывает, когда не выучишь урок, а тебя – раз! – и вызвали к доске. Или, когда заигрался в футбол, совсем забыл о времени, не слышал маминых отчаянных звонков на мобильник (как услышишь, если телефон в рюкзаке, а рюкзак валяется на траве не за воротами, а сбоку поля вместе с остальными?) и теперь нужно звонить самому и срочно возвращаться домой. Или…

– Эй, – услышал он встревоженный голос Насти. – Что с тобой? Всё нормально?

– Да, – он оторвал взгляд от браслета, тряхнул головой. – Всё нормально, извини. Задумался просто. Знаешь, мы наверное пойдём. Спасибо тебе за всё и… Спасибо, в общем. Но мне, правда, надо идти, – он неуклюже начал выбираться из-за стола, чувствуя, как нестерпимой жаркой краской стыда наливается лицо.

Он забыл о маме! Сначала чинил эту долбанную изгородь, потом готов был таскать из леса хворост, рубить дрова, что угодно делать, только бы обмануть себя, убедить, что всё это совершенно необходимо. Как он мог?! Прав был Гоша, что долбанул его клювом в лоб. Ещё не так надо было долбануть!

– Дошло! – обрадованно заметил ворон. – Вот и хорошо. Не люблю крайних мер.

– Подожди, – сказала Настя. – Спешить тоже надо уметь. Ещё раз спрашиваю. Ты знаешь, где искать маму?

– И заодно источник, – поддакнул Гоша.

– Нет, – покачал головой Санька, – не знаю.

Он вдруг почувствовал себя маленьким, слабым, глупым и ни на что не годным до такой степени, что аж в глазах защипало.

Ну нет, не будет этого.

Санька резко втянул ноздрями воздух, выдохнул через рот. И ещё раз. Полегчало.

– Если ты немного подождёшь, я попробую тебе помочь, – сказала Настя.

– Немного, это сколько?

– Как раз натаскать хвороста и нарубить дров. А то самой придётся эту тяжкую мужскую работу исполнять, – она вздохнула, покосилась на Саньку и, заметив, как изменилось его лицо, рассмеялась. – Шучу. Недолго, соскучиться не успеешь, обещаю. А если и успеешь, то несильно.

Настя не обманула, соскучиться он не успел – нарубил всё-таки дров, сколько успел. Примерно через час хозяйка избушки вручила ему у колодца только что испеченный и завернутый в чистое полотенце каравай хлеба и клубок толстых ярко-жёлтых ниток величиной с яблоко.

– Это особенный хлеб, – сказала она. – Он не сохнет, всегда свежий и очень сытный – одного ломтя хватит на весь день. Лучше есть утром. И не трогать, если имеется другая еда.

– НЗ, – кивнул Санька. – Понимаю.

– Что такое НЗ?

– Неприкосновенный запас, – разъяснил Гоша, который по своему обыкновению сидел рядом на колодезном срубе и внимательно прислушивался к беседе. – Вечный хлеб. Слыхал о таком. Большая редкость, между прочим. И ценность.

– Спасибо, – Санька бережно принял каравай и упрятал в рюкзак рядом с баклагой. – Не знаю даже, как тебя благодарить.

– Спаси свою маму – это лучшая благодарность. Тогда я буду знать, что помогала тебе не зря. Погоди, это ещё не всё. Этот клубок ниток… Как выйдешь отсюда и углубишься в лес, брось его на первой же развилке и следуй за ним. Он приведёт тебя, куда надо.

– Как в сказке, – улыбнулся Санька. – А куда надо – это куда? К маме?

– Здесь не сказка, – вздохнула Настя. – Хотя иногда очень похоже. Нет, не к маме. Туда, где тебе подскажут, где её искать. Может быть. Если спросят, откуда у тебя этот клубок, скажи, что я дала. Он вроде пропуска-пароля. Но скорее всего не спросят. Всё, иди, времени у тебя и впрямь мало. Нет, не туда, не к дороге. В другую сторону, – она показала рукой.

– До свидания, – сказал Санька. – Спасибо тебе.

– Не за что, – сказала она. – Иди. Стой, погоди.

Настя шагнула вперёд, и оказалось совсем рядом. Так близко, что Санька почувствовал шедший от неё запах – чистой воды, свежеиспеченного хлеба и – едва уловимый – пота. Но не кислый и затхлый, а… волнующий, что ли.

Она обхватила его затылок левой рукой, притянула к себе и поцеловала в губы.

Санька перестал дышать.

– Теперь иди, – Настя отстранилась, повернулась на пятках и быстро ушла в избу. Хлопнула дверь, и Санька услышал, как лязгнул изнутри засов.

– Пошли, напарник, – сказал Гоша, и Саньке показалось, что в голосе птицы прозвучало сочувствие. – Чует моё воронье сердце, что путь нам предстоит неблизкий. И это… прости, что я тебя долбанул.

– Всё правильно ты сделал, – Санька поднял рюкзак, привычным движением забросил его за плечи. – Пошли.

Он решительно двинулся по тропинке вперёд, и вскоре изба, и колодец скрылись за мертвыми стволами деревьев.

Санька ускорил шаг. Ему хотелось побыстрее выбраться из Мёртвого леса. На первой же развилке он остановился, достал из кармана клубок и бросил его на землю. Ярко-жёлтый шар помедлил, дёрнулся, было, налево, но затем передумал и покатился направо. Не быстро, но и не медленно – как раз успеть и не запыхаться.

Это было почти как идти по навигатору. Только веселее, прикольнее. Что навигатор? Всего лишь маршрут, проложенный на дисплее смартфона. С помощью системы искусственных спутников Земли, электромагнитных волн и специальной компьютерной программы. Ничего загадочного, если разобраться. И, уж тем более, сказочного. А тут… Кто у нас за нитяным клубочком шёл и куда надо дошёл? Иван Царевич, кажется. Точно, он. Клубок же ему дал старичок, которого он повстречал, когда отправился на поиски жены своей, Василисы Премудрой. Она же Царевна-лягушка. Потому что нечего было кожу её лягушачью в печи жечь. Тоже мне, проявил инициативу, называется. «А ты бы сжёг?» – спросил сам у себя Санька. И задумался. Попробовал представить себе Настю в роли Царевны-лягушки. Получалось не очень. И не только потому, что сам для полноценной роли Ивана Царевича был маловат. Это в обычной жизни хорошо воображать, что попал в сказку или какой-то иной, фантастический мир. А когда ты уже в этом мире, то как-то не воображается. Потому что нет резона. Вот он, волшебный клубок, катится себе вперёд, влекомый неведомой силой, – знай не отставай.

Санька и не отставал. Без этого жёлтого круглого, словно живого, проводника, он бы давно заблудился. Тропинка мало того, что сузилась и почти пропала – она постоянно раздваивалась, меняла направление. То ныряла в логи и овраги, то взбиралась на холмы, то почти исчезала, то снова появлялась. Но клубок ниток уверенно выбирал направление, катился вперёд, перепрыгивал через корни и упавшие поперек тропинки полусгнившие древесные стволы, огибал валуны и ямы.

Ко всему прочему Неживой лес, как и желал того Санька, давно закончился. Теперь путников окружали нормальные деревья с густым подлеском. Были тут и высоченные ели, и мощные дубы, и берёзы, и клёны. Но попадались и совершенно незнакомые Саньке деревья. Допустим, высоченные секвойи он с трудом, но узнал – видел про них красивый ролик на Ютубе.

А вот эти, суставчатые, словно бамбук, с ярко-зелёными стволами и какой-то метёлкой вместо кроны – это что?

Или вот, с семью-девятью гладкими тонкими светло-серыми стволами, растущими из одного корня и на высоте около десяти метров сплетающимися в общую густую крону так, что получается нечто вроде гигантской древесной клетки?

В ожившем лесу появились насекомые, птицы и животные. Санька уже видел бабочек и жуков, один раз слышал дятла, заметил в листве синекрылую сойку и дважды – белок.

Это было настолько похоже на самый обычный русский лес, что в какой-то момент Санька чуть не забыл, где находится. Но действительность напомнила. Он на секунду отвёл глаза в сторону, чтобы проследить за мелькнувшим среди ветвей беличьим хвостом, как уловил позади себя движение. Обернулся и обмер.

Его догонял Белый Всадник.

В этом месте тропинка шла сквозь сосновый бор. Прямо, никуда не сворачивая, и хорошо проглядывалась, как вперед, так и назад. Абсолютно белый, как первый чистый снег, всадник на абсолютно же белом коне, приближался неторопливой рысью. И конь, и седок, закутанный в длинный плащ с отброшенным капюшоном, были гораздо выше и крупнее обычного коня и обычного человека. Монументальнее.

Как будто памятник ожил, подумал Санька. Юрий Долгорукий, что на Тверской площади в Москве. Или этот, как его, Гаттамелата. Он видел копию в Пушкинском музее. Мощная скульптура.

Санька так и продолжал стоять посреди тропинки, загипнотизированный этим зрелищем. А «памятник» приближался. Уже были хорошо различимы крупные резные ноздри коня, складки плаща всадника и его белые, словно слепые, глаза без радужки и зрачков. Алебастровое красивое лицо всадника было совершенно бесстрастно, как будто на самом деле высеченное из алебастра.

Санька так и не понял, видит его Белый Всадник (он сразу его так назвал) или нет, потому что в последний момент шагнул с тропинки в сторону, уступая дорогу. Бесшумно и величественно Белый Всадник проплыл мимо, затем удалился и, наконец, исчез за соснами, как не было.

– Уф, – выдохнул Санька. – Гоша, ты видел? Гоша, ау, ты где?!

– Да здесь я, здесь, – ворон слетел откуда-то сверху, уселся Саньке на плечо. – Трудно не увидеть. Очень странное явление. Он не настоящий и в то же время настоящий. Не понимаю.

– А я не понимаю, что ты хочешь сказать. Настоящий, не настоящий… Как это? Что такое настоящий?

– Ты настоящий, – пояснил Гоша. – Я настоящий. Настя тоже настоящая. А этот… Но и не призрак, точно. Призраки мне попадались, они не такие совсем.

– Тут есть призраки? – спросил Санька.

– Сколько хочешь, – заверил ворон. – Иногда даже слишком.

Как могут быть призраки «слишком» Санька уточнять не стал. Он вернулся на тропу и огляделся в поисках желтого нитяного клубка-проводника. Не увидел.

– Куда он делся? – спросил у Гоши. – Вперёд, что ли, укатился?

– Сейчас погляжу, – ворон снялся с Санькиного плеча и полетел вперёд.

Санька двинулся следом, вглядываясь в тропинку.

Кстати, призрак там или не призрак, следов-то от копыт не видно, заметил он про себя. А должны быть, если судить по величине самого коня и человека на нем. Тяжесть та ещё. Земля же отнюдь не бетонной твердости.

Для проверки он остановился, присел и пощупал землю большим пальцем.

Так и есть, след останется, если сильно надавить. Значит, хоть и не призрак, но всё-таки как бы и призрак? У них же, кажется, веса нет. Плывут над землёй бесшумно. С другой стороны, наверное, прав Гоша. Призраки – ночные жители, если верить сказкам, легендам и мифам. Сейчас же белый день. Стоп, сказал он себе. Белый день. Белый всадник, белый день. Что-то знакомое… Ну конечно! Он хлопнул себя по лбу. Этот всадник и есть день. Смотри русские народные сказки. Но, если так, то ближе к ночи он должен встретить ещё одного всадника – черного. И это будет ночь. Едут же они все…

– Вот он! – послышался голос ворона впереди. – Лежит под камушком, нас дожидается. Санька, сюда иди!

Они сделали только один привал за день. Расположились на удобной поляне рядом с тропинкой. Здесь росла мягкая густая трава, и журчал небольшой ручеёк. К этому времени Санька уже понял, что клубок-колобок не укатится сам по себе и не потеряется, а посему просто скомандовал в голос: «Привал!», остановился и снял рюкзак.

Сразу стало легче (пару часов назад Санька всерьёз задумывался, не выбросить ли ему роликовые коньки, чтобы избавиться от лишней тяжести, но, в конце концов, решил пока оставить – мало ли). Доели вчерашние бутерброды, запили водой. Санька, навзничь растянувшись в траве и забросив на рюкзак ноги, расслабился, как учил его когда-то отец: «Отдыхать, сынок, как и работать, нужно полноценно, качественно». Полежал минут пятнадцать, чувствуя, как уходит в землю усталость и бездумно глядя в шевелящуюся над ним листву деревьев, потом поднялся, впрягся в лямки рюкзака и зашагал дальше.

Чёрный Всадник, как и было обещано русскими народными сказками, появился на тропинке ровно в тот момент, когда дневной свет с неба начал угасать, а желтый клубок-колобок завёл Саньку и Гошу в такой дремучий лес, что прямо хоть назад поворачивай.

Потому что страшно.

В сторону вообще не ступить дальше, чем на три-четыре шага – сплошной бурелом, затянутый космами седого мха, стволы в два-три обхвата, сцепившиеся наверху кронами, крапива да колючий густой кустарник – то ли ежевика, то ли что ещё, Санька так и не понял. Короче, чащоба, как она есть. Если б не тропинка, то вообще не пройти. И вот на ней-то Всадник и появился – сзади, как и первый. Черный, как самый чёрный уголь – ни проблеска, ни мазка светлого. Чистая неразбавленная ночная тьма. Чёрная тушь. Траурная повязка. Только конь поизящней, чем был у Белого, словно бы иных кровей, более тонкокостный. Да и сам наездник не такой монументальный и широкоплечий. Не Илья Муромец – Алёша Попович. Хотя и в таком же плаще, только капюшон, в отличие от первого, надвинут глубоко – лица не видать.

И аллюр – бешеный галоп, а не размеренная рысь.

Санька и в сторону не успел отскочить и даже вскрикнуть – Чёрный Всадник стремительно и неотвратимо надвинулся и… прошёл-промчался насквозь через окрещённые в защитном жесте руки и сквозь самого Саньку. Только холодком потянуло, да и то сразу не скажешь, так ли на самом деле или почудилось.

Значит, всё-таки, призрак?

Опять же, никакого стука копыт, конского фырканья и тому подобного.

Санька повернулся, посмотрел вперёд. Ощутимо темнело, но пока ещё было видно, что тропинка идёт на подъём и пропадает наверху среди деревьев и кустов. Там же исчез и всадник. Ладно, подумал Санька, поглядим что тут у нас, как в сказке, а что нет. Ворон Гоша уже улетел вперёд, и Санька в сгущающихся сумерках двинулся вслед за ним и клубком-колобком.

Мощная изгородь встала перед ним во весь рост сразу, как только закончился подъём. Сработанная из толстых и высоких (выше роста взрослого мужчины) кольев, вбитых плотно друг к другу, она мрачной стеной перекрывала путь. Однако приглядевшись, чуть в стороне он разглядел приоткрытые ворота.

Внутренне Санька был готов встретить нечто подобное, но всё равно вздрогнул – с десяток кольев венчали черепа. Частью животных (два или три были с рогами), а частью самых натуральных человеческих.

Будь он один, возможно, испугался бы. Но с ним был бесстрашный ворон Гоша. Как ни в чём не бывало, Гоша уселся на ближайший череп – как раз человеческий – и заглядывал внутрь изгороди. Санька чуть помедлил, сделал шаг к воротам.

Резко потемнело. Холодный порыв ветра пробежал по кронам. Деревья глухо зашумели. Глаза черепов вспыхнули синеватым мертвенным светом, словно внутри них были ввинчены специальные лампочки.

– Страшно, аж жуть, – стараясь держать максимально небрежный тон, громко произнёс Санька. – Что там, Гоша? Избушка на курьих ногах, а в ней Баба-яга собственной персоной? Не удивлюсь.

– Кто тут треплет моё имя почём зря?! – раздался за изгородью скрипучий пронзительный голос. – О! Чую, живым русским духом пахнет! А ну заходи, покажись не боись, кто таков, из каких дураков, ко мне на ужин явился – ничуть не запылился! Ещё и ворон-птица с ним, вместе поедим!

Казалось бы, должно быть наоборот, но Санька поднялось настроение. Уж больно ему понравились импровизированные стишки.

– Это я, Бабушка-яга! – крикнул он весело и, вспомнив творчество любимых рэперов, зачастил. – Санька Гринёв и вовсе не из дураков! Хоть и не из умных тоже – встречай по одёже. Да прежде чем меня есть, дозволь войти и присесть!

Не дожидаясь ответа, подошёл к воротам, толкнул створку. С жутковатым протяжным скрипом она отошла, давая проход. Санька шагнул внутрь.

Тут же половина черепов повернулось во двор, и лучи мертвенного света из глазниц осветили и саму избу, стоящую, как ему показалось, на толстых сваях (он успел заметить две) и хозяйку, ожидающую внизу, у крыльца.

На театр похоже, подумал Санька. Сцена, декорации, свет, актёры. Осталось разыграть представление. Это были какие-то новые для него, взрослые мысли, но додумывать их он не стал – чувствовал, что надо действовать.

– По здорову ли Бабушка-яга! – произнёс он звучно и поклонился в пояс, плавно поведя рукой от сердца в сторону. И откуда что взялось – сроду Санька в театральных постановках на тему русских народных сказок не участвовал. Ну, пару старых, советских еще фильмов-сказок видел, конечно. «Морозко», «Варвара-краса, длинная коса», ещё что-то. Мульты, опять же, про русских богатырей. Но так, без фанатизма. А тут – прямо тебе добрый молодец, обхождению правильному, вежеству, сызмальства обученный.

Наверное, генетическая память, мелькнула мысль.

– И ты будь здоров, коли не шутишь, – проскрипел голос. Кажется, вступительная стихотворная часть закончилась, и настало время прозы. – Как там, говоришь, тебя – Санька? Дела пытаешь, Санька, али от дела лытаешь? Хотя, чего я спрашиваю, дура старая, без дела тут живые не ходят. Чай не место для прогулок.

Баба-яга выглядела именно так, как и должна выглядеть Баба-яга. Сгорбленная древняя старуха с длиннющим подбородком и таким же длиннющим носом, крючком нависающим над сморщенным тонкогубым ртом. Седые редкие космы торчат в разные стороны, глаза, утопленные глубоко в глазницы, поблёскивают красноватым светом. Из-под нижней губы торчит наружу желтоватый кривой зуб. На правой щеке – громадная, поросшая чёрными волосами, бородавка. Одета в тёмно-коричневую безрукавку облезлым мехом наружу поверх длинного серого бесформенного платья-мешка. На ногах – грязные, разбитые вдрызг, кирзовые сапоги с короткими голенищами. Иссохшие голые морщинистые руки, все в старческих коричневых пятнах, сжимают чёрную толстую палку-клюку. На безымянном пальце левой руки – массивный золотой перстень с алым, словно кровь, камнем. Видимо, рубином. На безымянном правой – такой же, но серебряный с зелёным камнем. Изумруд? Санька не разбирался в драгоценных камнях. Но не заметить их было сложно – свет, бьющий из глаз черепов, дробился на гранях, бликовал алым и зелёным, и камни словно кричали: «Вот мы какие драгоценные и красивые, гляди-любуйся!»