Текст книги "В заколдованном Тринидаде"

Напротив меня сидели две сестры, которые жили в России в разных городах, а в отпуск поехали одни, без мужей. Они были худенькие и довольно молодые, к удивлению, очень скромные, но тут, повеселев после пива, начали синхронно покачиваться и делать волну руками. Я стал им вторить, поводя плечами, как в сальсе. Неожиданно упитанная солистка-негритянка, отложив в сторону маракасы, двинулась через проходы ко мне, протягивая светлые (по сравнению с остальной ее кожей) ладони. Мне ничего не оставалось делать, как пойти танцевать сальсу, и все, несмотря на внушительные размеры напарницы, шло очень гладко. Негритянка улавливала малейший нажим моей руки, и передо мной мелькали то ее огромный упругий зад, то крупные белоснежные зубы постоянно улыбающегося толстогубого рта. Иногда я не попадал в ритм шага, но солистка своими движениями этот недостаток ловко сглаживала. Позже я узнал, что это была не сальса, а сон – стиль, в котором шаг растягивают, в сальсе же он более ритмичный.

Лобстеры были хороши! Белое мясо под красно-оранжевым панцирем слегка запеклось на гриле. Разомлев от удовольствия и слушая милую воркотню девушек, мне вспоминался спектакль «Ревизор» Малого театра.

– А как называлась эта рыба? – спрашивал Хлестаков наутро после сногсшибательного вечернего приема у городничего.

– Лабардан, – отвечали ему. – Ох, какая рыба лабардан!

Покончив с ужином, сестры заторопились в соседний ресторан.

– Куда вы так торопитесь? – спросил я.

– В ресторан Canchanchara, только там делают этот чудесный коктейль на меду.

– Я тоже хочу попробовать коктейль, – сказала Наташа.

На улице мы потеряли девчонок, но увидели гида:

– Привет, Александр! Нам сказали, что в городе есть две хорошие дискотеки, где танцуют сальсу. Я так понял, что одна из них в какой-то пещере.

– Основная дискотека на площади возле собора Святой Анны. Там действительно танцуют сальсу, а пещера – это далеко, это на окраине города. Да там вам делать нечего. Это кислотная дискотека с большим количеством молодежи, они там как сельди в бочке, и платить надо пять куков.

– Вот этот ресторан, куда девчонки пошли. – Наташа поднялась по стертым от времени каменным ступенькам и нырнула в широкую деревянную дверь.

Я последовал за ней. Две сестрицы, сидя на черных деревянных диванах в освещении настенного фонаря «летучая мышь», уже потягивали через трубочки из глиняных бочонков коктейли. Наташа пошла к барной стойке. Я, не любитель коктейлей, особенно медовых (поскольку какое-то время в своей трудовой биографии занимался продажей меда), направился в дальний зал послушать ансамбль. Но музыканты, закончив мелодию, ушли на перерыв. Слева от ударной установки были два туалета – мужской и женский, и над входом каждого висели знаки обозначения – трусы мужские и трусы женские, – такие семейные фасоны-парашюты я видел только в советское время. Нынче же в России большое разнообразие самых гламурных товаров, а молодежь теперь не ведает, что еще совсем недавно народу немногое было доступно из белья и одежды…

Удовлетворившись осмотром трусов и старинных залов, я вернулся к девушкам (со своими медовыми трубочками они чем-то напоминали крупных насекомых) и сказал Наташе, что буду ждать ее на улице. Мне не терпелось услышать где-нибудь звуки агулейры в сочетании с контрабасом и маракасами и насладиться местной сальса-вечеринкой, очень хотелось попрактиковать сальсу именно на Кубе, ведь, по большому счету, для этого я сюда и ехал.

Партнерша

Наконец Наташа вышла. Мы прошли немного вперед по улице и увидели несколько человек, стоящих возле входа в какое-то заведение. На фасаде голубого дома выделялись рельефом белые полуколонны. Я вошел в зал, где ансамбль из пяти старичков пел так душевно, что ноги стали сами собой выписывать сальса-крендели, однако я быстро совладал с собой, улавливая отовсюду от столов удивленные взгляды, и решил подождать отставшую Наташу. На танцполе покачивалась в танце одна-единственная пара – галантный старичок с миловидной, хрупкой женщиной, оба в идеальных для такого рода танцев нарядах. Белый с иголочки костюм танцора прекрасно сочетался с хорошо сидевшим на танцовщице коротким платьем красного цвета. Музыканты пели в стиле сон на испанском. Восхитительно надрывно звучала агулейра, и ее звуки приглушенно-интимно поддерживал контрабас.

В зале, чуть ниже танцпола, почти все столики были заняты посетителями, большинство по внешнему виду кубинцы. Появилась Наташа, я взял ее за руку и повел на подиум. Она словно порхнула и, красиво задвигав длинными ногами, стала неплохо подстраиваться под сальса-ритм, очевидно еще находясь под влиянием выпитого коктейля. Мы уже не видели никого вокруг, кроме друг друга. «Классно зажигает, Натаха! – крутилось у меня в голове. – Такая прет от нее энергия! Кажется, она и меня заряжает ею…» Но четкого шага сальсы, как она ни старалась, у нее не получалось. Этот недостаток партнерша компенсировала умением эротично крутить бедрами, пластично, как в индийском танце, поднимать двумя лебедями руки и на определенных октавах на мгновение замирать в экстравагантной позе. Но самое главное – она все время от души улыбалась, и было видно, что она счастлива. Я давно заметил, что любой человек, становясь по-настоящему счастливым, вдруг начинает как бы светиться изнутри, и этот внутренний свет делает его намного красивее. И вообще ко мне пришло осознание, что смысл существования заключается в единой гармонии твоего внутреннего и внешнего. А чтобы держать внимание на своем внутреннем, нужно включить наблюдателя, связанного с пустотой. Так как все вокруг нас постоянно во времени меняется (отношения людей, сами люди, погода, природа и т. д.), то человеческая психика также постоянно реагирует на эти изменения в силу приобретенных и врожденных паттернов. Реагируя, мы даем оценку, осуждаем или, наоборот, хвалим, соглашаемся или не принимаем, делаем это инстинктивно или осознанно. Из-за того, что у нас всегда на все есть свое мнение, часто возникают проблемы, мешающие празднику жизни. Включение же наблюдателя и удержание одного конца внимания на сердечном центре, а другого – на внешнем объекте помогает нам выровнять внутреннее и внешнее, сделать эту связь более гармоничной. Если сказать короче, то внешнюю раздробленность нужно соединить со своей внутренней целостностью. Но это я немного зафилософствовался.

Станцевав два танца, я предложил Наташе пойти дальше. Взгляд ее показал удивление, она не торопилась уходить.

– Если мы хотим узнать танцевальную Кубу, мы должны быть мобильны. Думаю, мы найдем еще покруче дискотеки. Мне хочется обойти весь этот маленький город и посмотреть за одну ночь все. Ты согласна? Мы будем ходить от одного ресторана к другому, как в «Фиесте» Хемингуэя.

– О’́кей!

Пара старичков, в одиночестве продолжавшая танцевать, провожала нас грустными глазами.

От ресторана, из которого мы вышли, начиналась площадь. Брусчатка шла наклонно вверх к ярко освещенному собору Святой Анны и была утыкана фонарями на чугунных витых столбах.

«Боже, как хорошо вот так идти рядом с молодой красивой девушкой, которая тебя понимает и поддерживает во всех начинаниях, и вообще все так волшебно! И даже этот католический собор Святой Анны как будто назван в честь моей покойной матушки, а она была очень доброй женщиной. А может быть, она мне и помогает оттуда, с небес?…» Я поднял голову. Небо было в крупных звездах, которые просматривались даже через городское освещение. «И, наверное, вся эта материализация мыслей – то, что на другом конце света для меня все пошло не так, по-другому, не как на духовном Востоке, это выдумка чистой воды, – продолжал размышлять я. – Все для меня теперь будет идти гладко, главное, не замечать плохое, и тогда негатив не будет развиваться».

Сцена главной дискотеки располагалась справа от храма, тыльной стороной к нему. Выше по склону площади шли трибуны для зрителей. На вытянутом пятачке возле сцены под живую музыку оркестра танцевали две-три пары молодых афроамериканцев. Вокруг площадки толпились и сидели за чугунными столиками люди, праздно проводящие время. Мы с Наташей сразу отправились танцевать, не понимая, почему другие сидят, и за три-четыре сымпровизированных танца здорово взмокли.

– Ты танцуешь, как греческая богиня! – похвалил я ее.

– Почему греческая? Музыка-то кубинская?

– У тебя греческий тип лица, и ты стройна, как богиня, поэтому на ум и пришло такое сравнение…

Она скромно опустила глаза, потом, пристально посмотрев на меня, улыбнулась:

– Жарко!

Пьяненький кубинский старикан, оказавшийся рядом, придвинулся к нам крабьим шагом и, узрев наше восхищение его движениями, стал довольно технично обучать нас реггетону. Широко расставив руки и ноги, он в такт музыки поводил плечами, потряхивал широкой задницей в мешковатых штанах, а иногда, приблизившись к Наташе, показывал, как нужно касаться друг друга бедрами и ягодицами.

Через какое-то время присутствие третьего меня перестало устраивать (старикан оказался навязчив), да и Наташа, по-видимому, уже начинала чувствовать неловкость, поэтому, воспользовавшись музыкальной паузой, я отвел ее в сторону.

– Фу, как жарко! – Греческая богиня вытирала носовым платком блестящее от пота лицо и махала на себя ладонями. – Я отойду вон туда покурить.

Она показала на выход, где возле рамки с качками-охранниками толпилось бесчисленное количество людей, желающих пройти на дискотеку.

– Не потеряйся. Я буду стоять возле этой колонны, – указал я на анфиладу здания, расположенного напротив храма.

На сцене кубинский оркестр сменился африканскими барабанщиками. Их было много. Африканские ритмы, кроме музыки Боба Марли, меня всегда не особо устраивали, они наводили какую-то тоску, поэтому я заскучал и стал думать – вернется ли Наташа? Времени прошло довольно много. «Зачем ей танцующие старики, – размышлял я, имея в виду себя, – когда на любой дискотеке она может быстро подцепить красивого кубинского мучачо, а утром просто скажет, что потерялась среди толпы…» Но я тут же осек себя: «Не надо плохо думать о людях! Но почему плохо? Обычный инстинкт выбора…»

Однако Наташа все не появлялась, и я отправился на поиски. Пройдя в сторону входа, увидел ее сидящей за столиком с бутылкой и сигаретой.

– А я решила выпить пива…

– Ну и как?

– Ничего, сижу отдыхаю.

– Предлагаю пойти дальше. Здесь музыка как-то не очень и колонки давят на уши…

– Пойдем. – Она с готовностью встала, поставив пустую бутылку на стол.

Мы свернули на улицу, уходящую от площади влево, на которой была такая же, как и везде, древняя, с огромными щелями брусчатка, а дома потянулись в основном одноэтажные, разнолико пестреющие фасадами. За третьим домом оказался высокий металлический забор, а за ним небольшое патио.

– О, там в ресторане играют, – сказала Наташа, увидев в глубине патио вход.

В этом ресторане столы стояли на уступчатых площадках по обе стороны от дорожки, поднимающейся наклонно вверх. Вверху была сцена. Три мулата ритмично аккомпанировали сон пожилому певцу с африканскими корнями. И ни одного танцующего… Только одна приблизительно восьмидесятилетняя старушка, на которую никто не обращал внимания, ходила вперед-назад без партнера, держа морщинистые руки рамкой. Она старательно оттанцовывала сальсу. Возможно, ее дедушка уже почил в бозе, и она отдавала ему дань заученными движениями любимого обоими танца…

– Пойдем? – вздохнул я, глядя на бабушку и беря Наташу под локоть.

Она посмотрела на меня пристально, не поняв моего вздоха.

– Пойдем танцевать, – уже тверже повторил я.

Наташа снова медлила:

– Одним так необычно…

– Не обращай ни на кого внимания, представь, что, кроме нас, никого нет. Пойми, у нас всего лишь одна ночь, чтобы вернуться в колониальное прошлое…

Высокая и стройная в своем коротком платье, она ступила на танцпол. Я повернул ее к себе, взяв за теплые плечи.

Натали, не торопясь, словно скучающая стриптизерша, задвигалась, потом с каждым движением тела в ней стала появляться страсть; мы неотрывно смотрели друг другу в глаза, она улыбалась моим энергетическим посылам: потряхиванию плечами, петушиной поступи, то энергичному, то медленному перебору ногами; наконец она стала раскрываться в танце все больше и больше. В какой-то миг в голове всплыла цитата Николы Теслы: «Если хочешь понять универсум, разговаривай с ним на языке энергий, частоты и вибраций». И мы снова забыли про все вокруг. Я крутился в сальсе вокруг своей оси, вокруг нее, выделывал руками и ногами все что мог, и даже сверх того. Мы то соединялись плотно телами, то расходились на расстояние, как бы превращаясь в одиночных танцоров. Иногда при сближении, рискованно скручивая ее, я чувствовал, насколько она мне доверяет. В такой момент на сильной доле такта она замирала в моих объятиях, руки и ноги переплетались плотно, и мое тело улавливало ее экстатические вибрации. Это едва уловимое дрожание передавалось и мне: на какое-то мгновение я терялся, появлялось чувство, что вся творческая фантазия куда-то иссякает, что я в ущерб высокому творчеству поддаюсь животным инстинктам, и тогда заученным движением – поворотом за талию – я отсоединял ее от себя, успевая настроиться на состояние «здесь и сейчас». Но и расходясь, мы продолжали «танец единства». Глядя на мои импровизации, глаза ее все больше и больше вспыхивали восхищением, заводили меня. В таком едином порыве мы выдали восхищенным зрителям не менее трех танцев. Нам рукоплескали! Рукоплескали кубинцы! Но истинное вдохновение не может быть бесконечным. Я потянул Наташу за руку, когда ощутил, что начинаю переходить в схематический танец, начинаю халтурить:

– Пойдем в другой кабак, здесь душно.

Мы вышли. На улице было пустынно. Ее каблучки тонко стучали по брусчатке. Теплый ветер приятно холодил разгоряченное тело. Луна передвинулась по небосклону, и стало понятно, что уже за полночь. Направляясь по улице, которая стала подниматься вверх, остановились на т-образном перекрестке в раздумьях, куда идти дальше. С возвышенности небо открылось шире, на темно-светлом небосклоне горели незнакомые мне созвездия. Я люблю у себя на даче в Тульской области смотреть по вечерам на звездное небо, но здесь оно было совсем другим.

Поперечная улица была безлюдна и мрачна из-за слабого освещения. Вдруг я почувствовал, что праздничное настроение спадает, а с ним и наше единение уходит.

– Пойдем назад, – сказала Наташа, – здесь если что-то и было, то уже закрылось.

Повернули назад и снова вышли на ярко освещенную площадь. Музыка, грохочущая на главной дискотеке, немного оживила нас.

– Но все-таки как здорово мы с тобой потанцевали, а? Особенно в последнем ресторане!

– Да. – Глаза ее снова радостно засияли.

– Вот это была настоящая танцевальная тантра! Я мечтаю разработать авторскую методику такой танцевальной тантры и обучать по ней других.

Наташа ничего не ответила, но улыбалась.

Толпы, сидящие за пределами главной дискотеки на бордюрах или просто на брусчатке, остались далеко позади. Мы подходили к ресторану в голубом здании с белыми полуколоннами, где танцевали в начале ночного экскурса. Вдруг из открытых его дверей послышалась ритмичная музыка.

– О, почти бачата! Жаль, здесь не танцуют ее, нас с Лоркой на ночной дискотеке в Варадеро один кубинец учил танцевать. Но я так и не научилась.

– Не знаю, какой у тебя был учитель, я бы тебя обучил этому танцу за один день.

– Да ну? Давай попробуем!

Она остановилась.

– Смотри, это делается очень просто. – Я положил одну руку на ее лопатку, а пальцами другой обхватил ладонь правой руки. – Ноги поставь на ширине плеч и чуть согни; затем нужно соединиться в коленях, бедра отодвинуть, а грудью прижаться к партнеру.

– О-у! – Она попробовала принять необычную позу.

– Теперь почувствуй, как я двигаю твои плечи руками. За счет этого должны колебаться из стороны в сторону твои бедра. На четвертый такт поднимай то одно бедро, то другое.

Я прижал ее к себе, прильнул головой к ее голове, и мы в такт отдалено льющейся музыке стали покачиваться в танце. Все стало получаться достаточно гладко.

– Главное, расслабься, улавливай малейшее движение партнера. – И, чуть помедлив, насладившись ее покорностью и переключаясь на любимую тему, я добавил: – И вот это тоже тантра.

Ее тело было чувствительное, и мы одновременно попадали в ритм. Она смотрела на меня глубиной своих глаз, и это наполняло меня энергией. Мы продолжали танцевать в объятиях друг друга. Почувствовав внезапный прилив энергии внизу тела, я отстранился и стал рассказывать про разновидности тантры, тем временем, раскуривая энергию по чакрам и спирально поднимая ее вверх для психической трансформации – этой технике когда-то научила меня одна продвинутая девятнадцатилетняя йогиня. Перевод сексуальной энергии вверх способен постепенно перевести человека из полуживотного образа жизни в жизнь более духовную, при этом не теряется связь с миром, а наши жизненные игры делаются более возвышенными.

Я принял ее танцевальную покорность за то, что она уже, быть может, готова продолжить обучение танцам у нас на фазенде. Щекотливое предложение чуть было не сорвалось у меня с языка. Конечно, уже была глубокая ночь, и нельзя было бы включить громкую музыку, но у меня в комнате были наушники и плеер с бачатой, мы могли бы танцевать с одним плеером на двоих… Правда, мне самому было непонятно, зачем мне это надо, ведь я много лет избегал беспорядочных сексуальных связей и даже какое-то время практиковал брахмачарью. …Но я выдержу, и все же это будет только духовная тантра.

– Уже много времени, пора бы домой идти, – вздохнула Натали, словно прочитав мои мысли.

– Хорошо, – согласился я, почувствовав ее усталость. – Мы можем идти в сторону дома, а по дороге, если попадутся таверны с музыкантами, будем заходить и танцевать.

Мы пошли дальше, но улицы заметно опустели, и теперь музыка из заведений лилась редко, да и то в записи.

– Надо идти спать, – повторила Наташа.

– Рано, сейчас еще найдем какой-нибудь ресторан.

Она молчала.

– Ты говорила, что на Варадеро вы с подругой танцевали до утра на дискотеке, а тут тебя что-то потянуло домой.

– Не знаю, мне кажется, пора уже идти.

Прошли еще улицу, другую. Зашли в ресторан, в котором последние посетители досиживали время без музыки.

– Где же наши любимые контрабас, маракасы, укулеле? – возмутилась Наташа. – Неужели музыканты остались только на площади?

Мне показалось, что к ней снова возвратилось веселье.

– Ты очень любишь танцевать…

– Да, особенно раньше я много ходила на дискотеки.

– А какие-нибудь танцы специально изучала?

– Танец живота, но это было давно.

– А сейчас?

– Ой, я уже, наверное, плохо способна обучаться.

– Сколько же тебе лет, не больше двадцати пяти?

– Уже почти тридцать, и я чувствую себя уже старой.

– Ты?! – Я оглядел ее восхищенно. – Да посмотри, как ты зажигаешь сальсу, ты фору дашь несовершеннолетним!

Я ждал, что она спросит, сколько мне лет, думал, что нужно ответить в этом случае, но она не спросила.

Поиск дома

Мы направлялись к южной окраине города, где, я был уверен, мы легко отыщем наш дом. Я запомнил, в какой стороне заходило солнце, и с учетом звездного неба понимал, куда нужно идти. Одна улица переходила в другую – так мы вышли к пустырю на городской окраине. Справа увидели здание, похожее на госпиталь, но небольшая площадь перед ним явно была не та.

– Ты помнишь, как выглядела та площадка, где нас высаживал автобус?

– Не очень, но точно это было не здесь, – ответила Наташа.

– Пойдем туда, – указал я на улицу, ведущую в глубину квартала одноэтажных домов.

– Нет, не туда идем, это уже совсем не похоже на город.

– Проверим.

Мы свернули вправо, надеясь, что там за домами откроется знакомая местность.

– Надо возвращаться на ту площадь. – Я потянул Наташу за руку. – Думаю, здесь короче.

Чтобы быстрее найти правильный путь, я старался быть вне привязанности к чему-либо, в том числе и к женщине, но в этот момент вдруг ощутил тоску по несбывшейся танцевальной тантре. Где-то в глубинах души теплилась надежда, что мы быстро найдем дом и у нас на радостях все же она состоится.

Мы юркнули в тесный мрачный переулок между бетонным забором какого-то завода и высоким серым зданием без окон. Я видел, что Наташу угнетает эта темнота на контрасте рассеянного вверху лунного света, и ожидание чего-то нехорошего стало передаваться и мне. Казалось, вот-вот тень разорвется, и кто-то выйдет к нам попросить денег, может быть, вежливо, но с соответствующими атрибутами в руках – так часто случается с иностранцами в других латиноамериканских странах. Чтобы не материализовать ситуацию, я постарался найти пустоту внутри себя.

Длинный тесный переулок был пройден без происшествий. Стало гораздо легче, когда мы оказались в начале освещенной фонарями улицы. Пустырь с госпиталем оказался далеко справа.

– Надо пройти влево по этой улице. Она направлена почти строго с востока на запад. На планшете парень показывал нам, похоже, именно ее. Он еще сказал, что в южной части города такая хорошая улица только одна.

– Имеется в виду, широкая?

– Ну да, относительно широкая и прямая.

– А ты помнишь улицу, где наш дом? Она похожа на эту?

– Не знаю, кажется, не та.

– Ничего-ничего, сейчас где-нибудь впереди откроется площадь. Она должна быть слева от дороги, смотри внимательно.

Мы шли все дальше и дальше. Дорога стала забирать чуть правее. Я понимал, что мы уходим от окраины, где мог быть пустырь.

– Ничего не понимаю, пустырь должен быть слева, но мы его не увидели.

– А справа он не может быть?

– Ты же видишь, по правой стороне от улицы начинаются кварталы двух– и трехэтажных домов, а возле пустыря были одноэтажки.

– Блин, как неудобно, что в этом городе нет названий улицы, а только одни номера домов. Я уже здорово натерла ногу.

– Я, кажется, тоже. Сандалии не предназначены для длительной ходьбы. Потерпи, найдем мы наш дом. Но дальше идти бессмысленно. В западной части города точно нет его. Нужно возвращаться снова в район госпиталя. Давай попробуем вернуться параллельной улицей.

Мы свернули в переулок и пошли назад другой улицей, такой же пустынной, как и первая.

На перекрестке с плоской крыши одноэтажного дома доносились голоса.

– Сеньоры! – крикнул я, смешивая испанское обращение с английским.

Выше темного фасада на фоне светлого неба показался темный силуэт.

– Прего…

Лихорадочно я стал объяснять, что нам необходимо найти.

Один из мужчин сказал: «Джаст момент», и вскоре звякнул засов забора, после чего к нам вышел коренастый молодой кубинец.

– Повторите, что вы ищите, – сказал он по-английски.

– Мы ищем пустырь, где вечером нас высадил туристический автобус. Вблизи этой грунтовой площади находится наша съемная фазенда. Друзья сказали нам ориентиры: там где-то рядом есть госпиталь и колледж.

– Адрес знаете?

– Если бы знали, не искали так долго.

В этот момент про высокий столб с шаром, из которого выходят длинные шипы, я напрочь забыл.

Мужчина о чем-то мучительно соображал, потом махнул рукой:

– Пойдемте, я знаю, где госпиталь.

Я уже догадался, что он поведет нас к той площади, где стоит вытянутое здание. Так оно и случилось. Когда мы пришли туда, я сказал, что мы не узнаем местности и что здесь нет той улицы, на которой находится наш дом. Та улица была почти такая же, как та, на которой мы его встретили.

Он опять стал выяснять подробности о площади, на которой нас высадил автобус, и повел по улице на запад. «Елки палки, и он нас направляет туда?» Однако это была не та улица, по которой мы самостоятельно продвигались на запад, поэтому ожидали увидеть долгожданный пустырь. Проходя через площадь с пересечением дорог, незнакомец кивнул в сторону, где поодаль особняком стояло двухэтажное здание:

– Это полиция.

– Пока в полицию обращаться не будем, попробуем найти сами.

– О’́кей.

Кубинец привел нас на благоустроенный, с зелеными насаждениями, фонарями и лавочками сквер, на котором тусило много молодежи.

– Мы снова где-то в центре, – сказала Наташа.

– Вижу.

Проводник стал часто поглядывать на часы. Я понял, что он куда-то торопится, поэтому, поблагодарив, мы его отпустили.

Дорога проходила между сквером и фасадом дорогого отеля. Напротив отеля увидели рикшу. Это был огромный, с накачанными плечами и бедрами мулат. Я рассказал ему проблему, вставляя в английский язык некоторые испанские слова, надеясь, что он поймет. Но африканец английского не знал, а уперся в меня мутным, как у коровы, взглядом и что-то буровил по-испански. Хорошо, смирился я, и стал терпеливо объяснять жестами, что мне нужно, но разговор не клеился. Тут, на радость, к нам буквально подскочил охранник отеля, говоривший по-английски. Кивнув головой, он пошел за картой. Это была обыкновенная, отксеренная черно-белая карта-схема для ночующих в отеле туристов. Охранник и мулат долго крутили в руках эти кроки, поворачивали и так и эдак, пока я не взял их в руки и не сориентировал по сторонам света. Показав на схеме район, где по моим предположениям находится наше жилье, я стал выслушивать мнения кубинцев. Мнения расходились. Сначала один указывал вправо, а другой – влево, но потом оба сошлись на том, что нужно двигаться на запад, что именно там находится искомая площадь. Ну что оставалось делать? На юге мы два раза уже были и не нашли дома. Нужно снова направляться на запад. Но мое тело и интуиция не хотели слушаться мнения разума и советов местного населения. Однако охранник твердо указал рукой направление.

Усадив нас в коляску за собой, мулат стал крутить педали. За день он устал. Ему было тяжело. Велосипед казался под этой горой мышц крошечным; огромные бедра, обтянутые короткими черными лосинами, поднимались и опускались выше руля, как жернова. Но все-таки теперь мы могли отдохнуть, хотя тряска по развалившейся брусчатке и скрип готовых сломаться педалей сил не добавляли. Езда казалась очень медленной и меня не устраивала. Я снова приказал себе смириться, отдаться потоку, который должен вывести куда надо. Но чуда не происходило.

Наконец рикша остановился у площадки сбоку от дороги. На ней стоял одинокий бежевый пазик советского производства. Похоже, это был автобусный терминал, плотно обнесенный стенами домов.

– Что и следовало ожидать, – сказал я с огорчением. – На том нашем пустыре не было высоких строений.

– Вы это искали? – пробормотал по-испански рикша.

– Нет.

– Посмотрите, ведь это автобусный паркинг!

– Да, но не тот.

Рикша еще делал усилия, выпячивая белки глаз, чтобы я признал в представленной нам автобусной площадке то, что нам надо.

Я, не отвечая, махнул рукой:

– Поехали!

– Куда?

– Назад.

Мулат медлил.

– Поехали назад, – сказал я уже тверже.

Я понимал, что, несмотря на свои стальные мышцы, он уже совсем устал. Ему, очевидно, хотелось получить быстрее заработок и отдохнуть. Мне его было жаль, но другого выхода я не видел. Под моим волевым взглядом мулат еще больше сгорбился, усилием гигантских ног с трудом заставил двинуться коляску. Не верилось, что эта развалина способна как-то еще ехать, тем более в горку-тягун. Дорога стала заворачивать влево.

– Как ему тяжело, бедняжке, – вздохнула Наташа.

– Это его работа.

– А представляешь, если мы опоздаем на автобус и группа без нас уедет? Как будем добираться до Варадеро? У меня все деньги на карточке, но здесь, говорят, кредитки не принимают.

– У меня тоже наличных всего ничего, но как-нибудь выкрутимся.

Наконец, перестав крутить педалями, рикша покатил вниз. Коляска высоко подскакивала на бугристой брусчатке.

Улица была пустынна. В перспективе открывался горизонт начинающего светлеть неба. Слева у бордюра в тени трехэтажного дома стояло одинокое такси. Мы остановились. За рулем сидел мужчина презентационного вида. Очевидно, он кого-то ждал. Поздоровавшись, я объяснил, что мы ищем мистически потерянный пустырь. Таксист сначала показал назад, услышав слово «паркинг», но, поняв, что мы там были, развел руками. Я достал карту-схему с начерченной от руки кривой линией.

– Где вот это место? – Я нервно стучал пальцем по карте. – В этом районе должен быть наш дом. И он находится недалеко от паркинга туристических автобусов.

Таксист внимательно рассматривал карту, ничего не отвечая, потом показал на восток.

– А какое расстояние отсюда до этого места? – Я снова ткнул в карту пальцем.

– Три километра.

«Ну, где же это еще должно быть, как не там?» – размышлял я. Больше пообщаться с таксистом не удалось: из темного подъезда вышли несколько человек с поклажей, и он засуетился, принимая пассажиров.

Я велел ехать дальше, старым геологическим чутьем определяя, что наше жилье именно там, но, возможно, южнее. Но дорога через три километра снова привела нас к вытянутой грунтовой площади у госпиталя.

– Блин, ну опять двадцать пять, – устало протянула Наташа.

Мулат с нетерпением смотрел на меня, по-видимому гадая, когда же это кончится.

– Но была же другая площадка, Наташа!

– Была.

– Мы же с тобой никуда не переносились из этого города?

Едва улыбнувшись, она недоверчиво посмотрела на меня.

– Что ты на меня так смотришь? Если бы мы продолжили танцевальную тантру и нам бы никто не мешал, могли бы улететь и в другие миры.

Она опять смущенно улыбнулась. Мне было приятно, что она хоть как-то приходит в чувства.

– Ну, вот ты мне не веришь… а между тем мужское и женское создают все в космосе… Наш мир дуален. Противоположности рождают энергии, а энергии материализуются… Вспомни даосский знак Инь-Ян… Из него выходят все триграммы. Если возьмем индуизм, там в духовно продвинутых парах мужчина является воплощением Шивы, а женщина – его жены Парвати, и эти двое могут создавать все что угодно в мире, было бы правильное намерение и соответствующее взаимодействие…

– Глубокомысленно, – обронила она тихо… – А наш дом ты найти не можешь…

– Такое со мной впервые. Но для чего-то же это нам надо…

– Что надо?

– Просто так ничего не происходит… Скажу тебе только одно, что в странах Юго-Восточной Азии буддийский эгрегор всегда выводил меня, даже из очень сложных ситуаций, а я там немало побродил по горам да джунглям. – И вдруг вспомнился утыканный иглами шар. – Наташа, там же был шар, помнишь?

– Какой шар?

– Ну, на столбе.

– Ах, точно!

– Когда мы прошли метров сто-двести от дома, мы остановились и увидели над тротуаром этот колючий шар…

– Да, как же мы про него забыли?..

– Давай, амиго, ищи вот такой шар с шипами, на такой высокой длинной ноге, – сказал я рикше и округлил ладони, а потом вытянул высоко руки.

– А-м-м, – промычал мулат и понимающе закивал головой.

С готовностью машины он закрутил продолговатыми стальными грушами ног, направляясь на запад. Трясясь на булыжнике, я решил смиряться со всем, что происходит, авось куда-нибудь выведет. Описав по дорогам южной части города изрядную дугу, мулат действительно вывез нас к перекрестку, на котором мы увидели колючий шар на пятиметровом штыре.