Текст книги "Вилы"

«Злодейское литьё»

Мужицкие заводики при слободах могли обеспечить крестьян котлами и гвоздями, серпами и топорами, но никак не смогли бы обеспечить державу пушками и ружьями. Для этого требовались большие горные заводы.

В ту эпоху мощные силовые агрегаты работали на водобойных колёсах. Людской натуги или конной тяги не хватало, чтобы качать огромные меха печей или поднимать тяжёлые хвостовые молоты. Неизбежно приходилось сооружать пруд и строить завод под его плотиной, где на водосбросах вращались колёса, приводившие в движение заводские механизмы.

Пруд должен был сохранять воду на год заводской работы, под него подыскивали уёмистую долину реки. Плотину возводили между гористых береговых склонов. А ещё для завода требовался лес, потому что доменные печи работали на древесном угле. Разумеется, требовались рудники. В центральной России сложно было найти зону, которая удовлетворила бы всем требованиям водобойной промышленности. Либо руда бедная, либо пруд мелкий, либо леса редкие. Пётр I пробовал строить заводы вокруг Тулы – они получались слабосильные. Пробовал в Карелии – иссякала руда. И взор государя обратился на Урал, где слободские мужики уже разведали сотни рудных ям, а лесов, рек и гор было вдосталь.

Пётр собирался воевать со Швецией, ему нужна была артиллерия. И в самом конце XVII века царские дьяки и мастера заложили на Урале два первых настоящих больших завода. Один из них – Невьянский – встал на месте мужицкого заводика Невьянской слободы, а другой – Каменский – встал на месте заводика Далматовского монастыря. Пушки – вот главная продукция Урала.

Невьянский завод долго не мог встать на крыло, а Каменский оперялся быстро. В это время на хмурых ветрах Балтики Пётр осаждал шведскую крепость Нарва. Но к крепости ринулся король Карл XII. Бывалые шведские вояки так ударили по новобранцам Петра, что русские полки раскатились по ижорским болотам. Зимний дождик капал на стволы брошенных пушек. Под низкими бастионами Нарвы лежала вся артиллерия России за двести лет.

Пётр в бешенстве выпучил глаза. На Каменском заводе доменные печи раздули кирпичные груди. И завод всего за один год выпек императору новую артиллерию. Ещё через год каменские пушки с рёвом прогрызли нарвский бастион Хонор, и русские гренадеры ворвались в крепость Нарву.

Взятие Нарвы – триумф русского оружия, а русское оружие – это Каменский завод. И вместо победного салюта на Урале загрохотали копры, вколачивая сваи новых плотин. Каменск оправдал промышленное будущее Урала. В XVIII веке заводы строились один за другим: каждые два года по три новых предприятия. Через 70 лет, ко времени пугачёвщины, на Урале дымила сотня горных заводов. С тех пор и доныне Урал – самая индустриализованная зона планеты Земля.

В бунт на Каменский завод въедет конница пугачёвского атамана Чира. Самозванцу Петру Фёдорычу, как императору Петру Алексеичу, тоже будут нужны пушки, чтобы штурмовать крепость, только теперь – каменную твердыню Далматовского монастыря. Мятежники примутся раздувать остывшие домны остановленного Каменска.

Не единожды на разных захваченных заводах пугачёвцы пытались изготовить себе пушки. Иногда у них получалось, и эти орудия власть потом называла «злодейским литьём». Впрочем, пушка – машина смерти, и «злодейским литьём» можно назвать всю продукцию заводов Урала.

Но чаще вместо пушек у мятежников выходили какие-то косые чугунные дубины. Почему? Ведь на заводах работали мастера уже третьего поколения. Дело в том, что в пугачёвщину опытные литейщики с опалёнными бородами угрюмо отсиживались по своим избам, а на месте профессионалов у доменных печей самоуверенно орудовали восставшие крестьяне. Рабочие не приняли Пугача.

Иго работы

Строителями заводов были бессловесные рекруты и каторжники. Часто власти направляли на стройки изловленных раскольников. Потом многие староверы оставались при доменных печах и превращались в мастеровых. Так на горные заводы пробирался раскольничий культ работы.

Но мастеровых было немного. Жили они вполне сносно, не грызли от голода деревянные ложки: начальство ценило профессионалов. Однако заводам требовалась уйма внезаводской работы: ломать руду, рубить лес, выжигать уголь, возить грузы. Кто будет этим заниматься? Квалифицированные рабочие? Нецелесообразно. Значит, крестьяне.

С самого рождения горных заводов на Урале появилась система «приписки». К каждому заводу начальство приписывало несколько десятков деревень, жители которых вместо барщины должны были отработать для завода определённое количество дней. То есть, пахарь бросал поле, чтобы полгода махать топором на лесосеке или кайлом в руднике. Свои тощие пашни Уралу были не нужны.

Заводы XVIII века решали проблемы за счёт крестьян, как индустриализация XX века решала проблемы за счёт коллективизации села. И на горнозаводском рабочем Урале острее всего стоял «крестьянский вопрос». Кто будет сеять и жать? Откуда взяться урожаю, если хозяина угнали на завод? И что хозяин будет есть, когда вернётся в свою избу к пустым сусекам? Из-за приписки деревня начинала люто ненавидеть завод.

Первый же опыт приписки дал первый же крестьянский бунт. В 1703 году в городе Кунгур воевода послал местных крестьян копать руду на речку Бым. Мужики похватали вилы, оседлали лошадёнок с копытами, расшлёпанными в бороздах, и по дремучим травам июля помчались на город. Бревенчатый кремль Кунгура поспешно затворил ворота. Из башен по смутьянам ударили пищали. Но мужики не отступили, поклявшись всех приказных «убить до смерти». Две недели Кунгур стоял в осаде. Сотник пытался вывести городовых казаков на схватку в поле, но лапотники дрались как черти. Крестьянин Ершов косой подсёк ноги двух казачьих коней, зарезал одного казака, поранил другого – и упал под ударом сабли. Казаки убежали обратно в кремль и сидели там, пока из Верхотурья гонец не привёз в Кунгур бумагу, которая отменила все крестьянские работы для заводов.

Но такое было исключением. Власть подготовилась основательнее и наглухо загнала крестьян в ярмо приписки. Десятки тысяч уральских мужиков оказались в рабстве у доменных печей и заводских управителей.

Власть понимала, что миром всё это не кончится. В 1762 году император Пётр III манифестом отменил приписку. А государыня Екатерина отменила Петра III, и приписка вернулась в прежнем виде. Однако крестьяне запомнили доброго царя. Бумагу с манифестом мужики прятали в красном углу за иконами. Когда появится Пугачёв, воскресший Пётр Фёдорыч, крестьяне поднимутся ему на подмогу.

Для рабочих труд являлся эквивалентом качества жизни. Если втрое больше наломать руды, то металла выплавишь в три раза больше и получишь тройной заработок. А для крестьян труд был традицией, и увеличение труда не имело смысла. Можно трижды вспахать поле, но с него не снять три урожая

В пугачёвщину на горных заводах бунтовали многие, но сжигали заводы не местные рабочие, а приписные крестьяне. Рабочий не желал разорения своему заводу, как крестьянин не желает гибели своему коню. И кое-где мастеровые выходили на защиту заводов.

Приписные крестьяне были земледельцами, и они вняли призыву земледельцев-казаков. Пугачёвский передел России на казачий лад был ясен и прекрасен для тех, кто кормится от земли. Григорий Туманов, пугачёвский трибун, в Челябинске гремел крестьянским глаголом: «Господь наш Иисус Христос соизволяет своим промыслом избавить от ига работы!» «Иго работы» – это не святое земледелие, а работа для заводов. Приписка.

Мятежный кунгурский июль 1703 года – только начало бешеной столетней борьбы крестьян за право быть крестьянами, за свою идентичность. Пугачёвщина превратила эту борьбу в гражданскую войну. Но крестьянский обух не перешиб ствол заводского молота. «Иго работы» царь снял с мужика только в 1804 году.

Две машины

Нельзя на одном и том же поле одновременно сеять хлеб и копать руду. Царь Пётр это понимал. Чтобы провести индустриализацию в крестьянской империи, ему, императору, надо отгородить заводы, которые он ещё строит, от государства, которое он перестраивает.

Ко времени формирования Сената и коллегий на Урале было около двух десятков горных заводов, казённых и частных, и все они работали вразнобой. Хозяева собачились между собой и с властями, воеводы совали палки в колёса, вымогая мзду, крестьяне грозили дубьём. Не хватало то одного, то другого. Что делать?

Вопросами промышленности ведала Берг-коллегия, одна из знаменитых двенадцати. Для этой коллегии, то есть для заводов и рудников, в 1719 году были составлены два основополагающих документа: Берг-регламент, то есть правила существования промышленности, и Берг-привилегия – список законов, которые можно и должно нарушать, чтобы процветали заводы.

Заводы были выведены из-под власти воевод и приказных, губернаторов и чиновников. Заводы составили особое, собственное государство в государстве, которое отчасти подчинялось Берг-коллегии, а в целом – только Сенату и государю. В общем, для развития дела Пётр поступил с заводами так же, как Иван Грозный со Строгановыми.

Потом, осмотревшись, прагматичные горные командиры сядут за стол, сняв треуголки, и начнут пункт за пунктом детально разрабатывать порядок, который им необходим на Урале. Без такого порядка дело – швах. Нужно своё войско – раз. И для начала горные командиры получат несколько тобольских батальонов. Нужны свои крепостные – два. И к каждому заводу власть припишет крестьянские волости, обрекая тамошних мужиков на голодную смерть. Нужны свои земли – три. И чертёжники примутся красными чернилами обводить на картах заводские вотчины, куда помещиков не пустят ни на шаг. Нужны свои законы – четыре. Наконец, пятое: нужны свои руководители и нужна своя столица.

Столицу заложат на реке Исеть в 1722 году и назовут Екатеринбургом. Это будет не город при заводе, а гармоничный город-завод. Первый, идеальный город-завод в мировом градостроении, индустриальная утопия XVIII века. Здесь разместится управление всеми предприятиями Урала и дом горного начальника: правительство горнозаводской державы.

Нынешний Екатеринбург, евроазиатский мегаполис, сохранил изначальную идею технического производства. Пруд и плотина несут образ горного завода XVIII века. Классицизм дворцов впитал имперский триумф горнозаводской державы XIX столетия. Нагромождения коробок конструктивистских причуд – пылкая вера XX века в индустриализм, именно она вдохновляла Советский Союз. Наконец, циклопический хайтек в пёстрых отражениях православного кича – самолюбование постиндустриальной цивилизации XXI века. В ткань Екатеринбурга вплетена вся «генетическая цепочка» индустриальных смыслов.

Рациональный XVIII век создавал миры не в порыве вдохновения, а строгим напряжением мысли. Горные инженеры конструировали свою горнозаводскую державу как сложный механизм. Через два десятилетия так же технично и мастеровито генерал Неплюев и академик Рычков изобретут и соберут Оренбургскую губернию и Оренбургское казачье войско. На Урале, словно два гигантских агрегата, заработают два искусственно созданных социума: горнозаводский и казачий.

Они отличались друг от друга способами функционирования: промышленное и земледельческое. Различались целями: делать пушки и стрелять из пушек. Различались принципами: для делающих пушки – «работа превыше всего», для стреляющих из пушек – «справедливость превыше всего».

Пугачёв станет вирусом, который переформатирует программу одной из этих систем. Будто боевой робот, сошедший с ума, оренбургская казачья машина вылезет из оврагов Общего Сырта и пойдёт в бой на уральскую горнозаводскую машину. С громом и лязгом они сшибутся среди хвойных увалов, повалят леса, ножищами расплещут реки, выжгут селения, разметают тучи над горами. Но заводской робот нанесёт казачьему такие увечья, что, оглушённый, казачий титан, шатаясь, ушагает с Урала прочь.

Казнокрад

Первым начальником уральских заводов стал Василий Татищев.

Родовитый русский боярин, он построил свою судьбу по-дворянски. Татищев пошёл в армию в 18 лет простым драгуном. В 23 года он рубился со шведами на полтавском поле и упал, сбитый вражеской пулей. Потом наступило время учёбы. В гулких залах германских университетов Татищев изучал оптику, фортификацию и геологию. В Москве с верхотуры Сухаревой башни вместе с Яковом Брюсом Татищев разглядывал в трубу звёздное небо над луковками храмов. Когда Пётр произвёл Брюса в президенты Берг-коллегии, Брюс отправил Татищева на далёкий Урал строить горные заводы.

Татищев и де Геннин на памятнике в Екатеринбурге похожи на механических кукол XVIII века. Это солдаты эпохи просвещения с её идеальным гуманизмом и реальной бесчеловечностью. Культуру они вбивали плетями и штыками двигали прогресс

Боярская кровь брала своё. Спесивый Татищев не желал слушать безродных купцов вроде Демидовых – подлое сословие должно молчать, когда говорит аристократ. Татищев истово следовал интересам империи: для государства горные заводы важнее всего, и тяжёлый ботфорт заводского командира беспощадно сшибал с пути чужие выгоды. Даром Татищеву это не прошло.

Никита Демидов настрочил донос, что Татищев – казнокрад. В 1722 году конвой снял с боярина шпагу. В столице суд оправдал Татищева, но горным начальником Урала теперь уже был генерал Виллим де Геннин, который умел поладить с Демидовыми. А Татищеву осталась замаранная честь.

Его отправили посланником в Швецию. Но вместо дворцовых интриг Татищев вникал в устройство шведских заводов. Он смотрел опыты в Академии, читал фолианты в библиотеках, ползал по откосам рудников. Его околдовали чудеса превращения веществ, окаменевшие силы земляных толщ, магия рычагов и зубчатых передач. Если эти тайны натуры помножить на силу империи, России во всём мире не сыщется равной державы.

Татищев вернулся в Россию, и начались его скитания по судьбе. После смерти Петра петровские идеалы дворянства были отброшены, но боярский гонор не позволил Татищеву смириться с этим. Он хотел работать на державу, но державе давно не требовались ретивые работники.

Глупой, толстой и ленивой императрице Анне Иоанновне Татищев предложил учредить парламент – так сказать, «коллективного Петра». Но парламент отнял бы власть у жирующего герцога Бирона, фаворита государыни, невенчанного мужа венценосной жены. Татищев в то время возглавлял Монетный двор. На этом и сыграли его враги. «Казнокрад!» – крикнул Бирон, указывая на Татищева.

Татищева сослали на Урал – снова начальником горных заводов: «Пёкся о заводах? Езжай туда!» Татищев развил на Урале бешеную деятельность. С 1734 по 1737 год он удвоил количество заводов – а хотел учетверить. Урал стал давать такую прибыль, что фаворитов опять повернуло к Татищеву. Бирон, а потом Миних пожелали приватизировать заводы. А Татищев не желал подарков курляндцам. «Казнокрад!» – закричал теперь Миних.

Татищева перевели командиром Оренбургской экспедиции. От его свирепости взвыли башкиры, прокляв боярина. Чужим криком Татищев словно хотел докричаться до трона: дайте мне делать дело чести – служить державе умом и талантом! Но полковник Тевкелев, метивший на должность Татищева, написал донос: «казнокрад». Снова суд – и снова оправдание.

Потом Татищева назначили астраханским губернатором. И тут всё кончилось скандалом. Кому нужен реформатор в тёплой и сытой провинции, где начальству и так хорошо, и ничего возмутительного не происходит? «Казнокрад», – нашептали в Петербурге астраханские чиновники.

Татищев хотел поприща чести – вот по его чести враги и били наветами. А власть уже не знала, куда услать столь неугомонного деятеля. И в 1745 году его отправили в родовое имение под домашний арест.

Через пять лет местного попа ожидало потрясение. Суровый барин твёрдым шагом обошёл заросшее лопухами кладбище, выбрал себе место под могилу и велел соборовать себя. Вернулся домой, отужинал и лёг умирать. Наутро у постели Василия Татищева появился курьер, который привёз орден и указ о полном оправдании. Но Татищев властно отослал орден тем, кто его давал, закрыл глаза и умер. Всех богатств у казнокрада нашли только рукописный том первой «Истории Российской».

Горнозаводская держава

Горнозаводская держава началась с екатеринбургского плацдарма размером в уезд. На нём уместились 4 завода, 18 деревень и две речные пристани. А в пугачёвщину держава накрывала собой уже весь Урал, залезая на территории трёх губерний – Казанской, Оренбургской и Тобольской. Заводов уже было около сотни. Горные генералы, командиры заводов, вели дела подобно индустриальным полководцам.

Обычное государство состоит из правительства, армии, полиции, таможни, суда, почты и других специфических казённых структур. Горнозаводская держава состояла из правительства, рудников, заводов, лесосек, углежжений, солеварен, пристаней, приисков и других специфических горнозаводских структур.

В 1745 году на лесной дороге возле Екатеринбурга раскольник Ерофей Марков поднял булыжник, в глубине которого блеснула искра. Так было найдено первое золото России. Горнозаводская держава становилась не только военным, но и финансовым оплотом империи.

Самое зримое наследие горнозаводской державы – градостроительный тип «горного завода», когда в центре селения – пруд и завод. Европа не знала таких селений, потому что в Европе заводы строили не на прудах, а на каналах. Ныне завода может уже и не быть, но селение по планировке всё равно остаётся горнозаводским – с прудом и главной улицей, идущей по плотине. Пример – Екатеринбург

Не раз горные генералы получали от мужиков грамоты о находке «узорчатых камней». В 1765 году в Мурзинскую слободу вкатились гружёные телеги экспедиции братьев Торторри, итальянских знатоков камня. В горе прямо напротив слободы итальянцы откопали первый природный погреб, полный сказочных аметистов. И началась история уральских самоцветов. По легенде, самое богатое месторождение в сосновых борах Ильменских гор обнаружил казак Прутов. Вместе с жителями крепости Чебаркуль Прутов рыл траншеи, чтобы отражать атаку Пугачёва, и поднял на грязной лопате лучистый топаз. Держава угрюмых заводов обзавелась блистающей фабрикой драгоценностей.

Но заводы приносили прибыль не меньшую, чем выплавка золота или огранка топазов и рубинов. Понимающие люди умели видеть сияние золота за копотью заводской работы, умели слышать волшебный звон монет в громе молотов и скрипе водобойных колёс. Эти понимающие люди, разумеется, держались возле трона, и скоро с трона прозвучало повеление раздать казённые заводы в частное владение.

В 1739 году началась первая приватизация. Её проводили фавориты русских императриц – сначала Бирон, потом Миних. В руки их компаньонов-курляндцев перешли 18 самых мощных заводов Урала. Но фавориты скоро сверзились с престола, а новоявленные хозяева, забыв о предприятиях, попрыгали в кареты и умчались за кордон. Заводы вернулись в казну.

Русские переделали за немцев всё, как надо. В 1754 году грянула вторая приватизация. Весёлая государыня Елизавета воздушным взмахом платочка распрощалась вообще со всеми заводами Урала, кроме Екатеринбургского и Каменского. Графы и князья кинулись делить добычу. Но управлять предприятиями никто из них не умел. И через несколько лет почти все сиятельные владельцы разорили свои заводы и стыдливо спихнули их профессионалам из подлого сословия – откупщикам, промышленникам и купцам. Они-то и станут биться с Пугачёвым.

До середины XVIII века заводы толпились по среднему Уралу, вдоль пути Ермака. С 1753 года началось наступление на север и на юг. Ямщик Максим Походяшин построил первые предприятия в глухой северной тайге, где раньше стояли только чумы вогулов. А Иван Неплюев, оренбургский губернатор, призвал заводчиков приходить в Башкирию и пообещал, что оренбургские казаки защитят заводы от мятежных башкир.

История не знала таких темпов индустриализации, как в России XVIII века. Россия завалила Европу железом и стала мировым промышленным лидером. Такого в истории России больше не повторится никогда.

Чем был Урал в то время? Гнездом промышленных городков среди огромной аграрной страны. Рабочим отсюда просто некуда было уходить, ведь сеять и пахать они давно разучились. И потому свобода для рабочих стала не важна. И пашни тоже стали не важны. А Пугачёв, который обещал рабочему свободу и пашню, попал не по адресу.

Пугачёвщина была бунтом нации против бесчестной знати. Бунт начался в 1773 году 17 сентября. А 21 октября в Петербурге открылось горное училище, будущий Корпус горных инженеров, а ныне Горный университет. Для промышленного Урала власть сделала то, чего для всей России дерзал сделать бунтовщик: создала кузницу подлинной элиты.