Текст книги "Русский патриотизм и советский социализм"

Поражение в Германии было по-разному воспринято в московских партийных кругах. Если Г. Е. Зиновьев расценил произошедшее как ошибку «в оценках темпа» мировой революции, который следует измерять годами, а не месяцами[379]379
  V Всемирный конгресс Коминтерна. Стеногр. отчет. М.; Л., 1925. 4.1. С. 9.


[Закрыть] (об этом он заявил в июне 1924 г.), то для более «прагматично» настроенной части руководства РКП(б) во главе с И. В. Сталиным это событие явилось предлогом для пересмотра прежней партийной установки, предполагавшей скорейшее распространение революции на другие страны и являвшейся основой внешнеполитической стратегии большевизма на протяжении последних семи лет. Осознание невозможности в сложившихся условиях немедленной революционной экспансии и насущная необходимость укрепления советской государственности и экономического развития территории, «отвоеванной» у международного империализма привели к возникновению концепции «строительства социализма в одной, отдельно взятой стране». Свое окончательное оформление она получила в декабре 1924 г., в предисловии «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов», написанном И. В. Сталиным к своей книге «На путях к Октябрю»[380]380
  Книга выйдет двумя изданиями – в январе и в мае 1925 г.


[Закрыть] и явившимся теоретическим «ответом» на работу Л. Д. Троцкого «Программа мира» (опубликованную в 1917 г. и переизданную в 1924 г.). Полемизируя с Л. Д. Троцким, отрицавшим саму идею построения социализма в одной стране в условиях враждебного капиталистического окружения и отсутствия поддержки извне, И. В. Сталин, опираясь на ленинское наследие, опровергал теоретические установки сторонников «перманентной революции»: «Несомненно, что универсальная теория одновременной победы революции в основных странах Европы, теория невозможности победы социализма в одной стране, – оказалась искусственной, нежизнеспособной теорией. Семилетняя история пролетарской революции в России говорит не за, а против этой теории… Ленин совершенно прав, говоря, что победа пролетариата в одной стране является «типичным случаем», что «одновременная революция в ряде стран» может быть лишь «редким исключением»». Вместе с этим, Сталин подчеркивал, что «победа социализма в одной стране не есть самодовлеющая задача», ее необходимо рассматривать «как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата во всех странах»[381]381
  Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 395–396.


[Закрыть]. Перспективы мировой революции Сталин непосредственно связывал с успехами строительства социализма в СССР: «Само развитие мировой революции, самый процесс отпадения от империализма ряда новых стран будет происходить тем скорее и основательнее, чем основательнее будет укрепляться социализм в первой победившей стране»[382]382
  Там же. С. 399.


[Закрыть]. При этом конкретные сроки нового этапа революции, целью которого было бы «преодоление буржуазии в мировом масштабе» Сталиным не указывались и, по сути, отодвигались на неопределенное время. В своем выступлении перед московским партактивом в мае 1925 г. он отметил, что наступивший новый этап революции представляет собой «целый стратегический период, охватывающий целый ряд лет, а пожалуй, и ряд десятилетий»[383]383
  Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 92.


[Закрыть]. Последующие события в Китае (1927 г.), поражение коммунистов в борьбе с националистической партией Гоминьдан также подтвердили всю иллюзорность надежд коминтерновцев и определенной части руководителей ВКП(б) на скорое «продвижение» революции и на Востоке. Пересмотр прежнего курса на революционную экспансию приведет к тому, что социалистическое строительство в СССР со временем действительно станет главной «самодовлеющей задачей» для дальнейшего развития советского государства, а идея мировой революции («мирового революционного процесса») получит качественно иное содержание и будет служить пропагандистским «прикрытием» внешнеполитической стратегии лидеров коммунистической державы.

Л. Д. Троцкий и в дальнейшем оставался непримиримым противником теории «социализма в одной стране». Так, признавая в 1926 г. необходимость социалистического строительства в СССР, он, вместе с тем, подчеркивал, что оно возможно лишь только с помощью международного пролетариата. Отрицать это значило бы впасть «в грубую национальную ограниченность»[384]384
  Коммунистическая оппозиция в СССР. Из архива Льва Троцкого в четырех томах. Т. 2 (1926–1927) / Сост. Ю. Фельштинский. Benson. 1988. С. 67.


[Закрыть]. Спустя два года, уже находясь в ссылке в Алма-Ате, Троцкий еще более резко высказался о данной теории в статье «Что же такое перманентная революция?». Главный идейный оппонент Сталина заявлял:

«Теория социализма в отдельной стране, поднявшаяся на дрожжах реакции против Октября, есть единственная теория, последовательно и до конца противостоящая теории перманентной революции.

Попытка эпигонов… ограничить применимость теории социализма в отдельной стране одной только Россией, ввиду ее особых свойств (пространства и естественные богатства), не улучшает, но ухудшает дело. Разрыв с интернациональной позицией всегда и неизбежно ведет к национальному мессианизм[385]385
  Выделено автором статьи.


[Закрыть], то есть к признанию за собственной страной преимуществ и качеств, позволяющих ей будто бы выполнить ту роль, до которой не могут подняться другие страны»[386]386
  Троцкий Л. Д. К истории русской революции. С. 287.


[Закрыть]. Теорию «социализма в одной стране» Троцкий охарактеризовал как «теорию национал-социализма»[387]387
  Там же. С. 288.


[Закрыть]. Историк С. В. Константинов в своей диссертации дал такое объяснение сталинскому идеологическому повороту к идее патриотизма: «Внедрение элементов русского патриотизма в идеологию большевизма было необходимо Сталину для изживания в партии троцкистских взглядов на Россию как на неполноценную отсталую страну, призванную только выполнять роль стартовой площадки для мировой революции. Он решил утвердить в обществе идею о том, что русская революция произошла не на пустом месте, а в стране, чья история знала попытки эпохальных преобразований, которые не могли совершиться без Октября, который не только спас, но и вывел Россию в число самых могущественных государств мира, сделал СССР родиной социализма, маяком всего прогрессивного человечества. Усиление в идеологии большевизма элементов русского патриотизма было вызвано также и опасностью агрессии со стороны нацистской Германии и ее союзников»[388]388
  Константинов С. В. И. В. Сталин и национально-государственное переустройство России. 1917–1941 гг. Автореферат кандид. диссерт. М. 1998. С. 15–16.


[Закрыть].

Военная тревога лета 1927 г., вызванная разрывом дипломатических отношений между Великобританией и Советским Союзом, возродила лозунг «защиты социалистического отечества», т. е. советский патриотизм. Поддержка первого социалистического государства в случае войны (равно как и поддержка еще продолжавшейся китайской революции) была объявлена главной задачей международного пролетариата. В резолюции Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) (июль-август 1927 г.) говорилось: «Если в 1914 г. речь шла о войне между империалистическими государствами и на обеих сторонах фронта был империализм, то в войне против СССР империализм борется против пролетариата, организованного как государственная власть… Поэтому здесь должно говорить как о защите социалистического отечества (которого не было в 1914 г.), так и о защите китайской революции; поэтому здесь не только необходимо в капиталистических странах проповедовать лозунг пораженчества, но и лозунг активной помощи государству пролетариата»[389]389
  КПСС в резолюциях. Т. З. С. 468 (курсив в оригинале).


[Закрыть]. Разоблачая «псевдореволюционную» тактику троцкистской оппозиции, И. В. Сталин на том же пленуме подчеркивал: «Революционер тот, кто без оговорок, безусловно, открыто и честно, без тайных военных совещаний готов защищать, оборонять СССР… Ибо кто думает защищать мировое революционное движение помимо и против СССР, тот идет против революции, тот обязательно скатывается в лагерь врагов революции»[390]390
  Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 51 (выделено И. В. Сталиным).


[Закрыть].

Необходимость возрождения патриотической идеи как неотъемлемой пропагандистской составляющей провозглашенного в конце 1920-х гг. курса на социалистическую модернизацию СССР в условиях враждебного капиталистического окружения, задачи мобилизации масс для отпора возможной внешней агрессии, воспитание советской гражданственности – все это могло получить свое законченное идеологическое выражение лишь с учетом главного этнополитического фактора, «скреплявшего» новое государство. Только русский народ, с его многовековой историей, культурой, традициями социально-освободительной и революционной борьбы мог стать главным проводником социалистических преобразований, социальной основой нового общества, что подтверждалось следующими фактами:

1. Русские составляли этническое большинство населения Советского Союза (по данным переписи 1926 г. – 77,8 млн. человек, т. е. 52,9 % от всего населения страны)[391]391
  Мастюгина Т. М., Перепелкин Л. С. Этнология. Народы России: история и современное положение. С. 239.


[Закрыть]. Не менее важным было и то, что абсолютное численное большинство ведущей силы социалистической модернизации – РКП(б)-ВКП(б) также составляли этнические русские (по переписи 1922 г. – 71,9 % от всего состава партии)[392]392
  Всероссийская перепись членов РКП 1922 г. Вып. 5. Национальный состав членов партии. М., 1924. С. 25.


[Закрыть]. В «Организационном отчете Центрального Комитета», представленном И. В. Сталиным XIII съезду РКП(б) (24 мая 1924 г.), генсек заверил делегатов, что процент великороссов после «ленинского призыва» еще более возрастет[393]393
  Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 202.


[Закрыть]. Действительно, объявленный в январе 1924 г. «ленинский призыв» в ряды РКП(б) привел к значительному пополнению партийных рядов – в основном из среды русского пролетариата (с 83 тыс. в 1924 г. – до 433 тыс. в июле 1926 г.)[394]394
  Агурский М. С. Идеология национал-большевизма. С. 192.


[Закрыть]. По мнению М. С. Агурского, массовый приход в партию великорусских рабочих «означал… существенное смещение национального вектора. Партия становилась компактно русской, ибо пролетариат у станка главным образом формировался из русских»[395]395
  Там же. С. 193.


[Закрыть].

2. Решение задач дальнейшего государственного строительства требовало внедрения в массовое сознание новых «мобилизационных» пропагандистских установок, отличавшихся от прежних абстрактных ультрареволюционных и космополитических идеологем и способствующих укреплению политического единства советского общества. В связи с этим в качественном обновлении нуждалась и система народного образования, особенно ее гуманитарная сфера. Американский историк Д. Л. Бранденбергер в своем исследовании, посвященном официальной советской патриотической пропаганде в сталинский период, приводит факты абсолютной невосприимчивости учащихся к предлагаемому им набору абстрактных и до крайности «идеологизированных» схем, заменивших реальные знания. На примере одной из школ автор показывал, что «даже там, где специально изучались социальные науки, судя по результатам экзаменов, ученики почти ничего не знали об истории классовой борьбы, марксизме или советском периоде»[396]396
  Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. С. 33.


[Закрыть]. Также не способствовало формированию гражданственности и «высокой идейной сознательности» навязывание в качестве героических примеров деятелей международного революционного движения (К. Либкхнехта, Р. Люксембург, А. Бебеля и др.), нерусских по происхождению и потому чуждых основной массе советских учащихся. Для воспитания гражданского самосознания и патриотизма требовалось обратиться к национальному прошлому русского народа, к его героям и знаменательным событиям отечественной истории. Характерным показателем наметившегося пересмотра прежнего сугубо негативного отношения к российской дореволюционной истории стала положительная оценка, данная в 1929 г. Сталиным личности и эпохе Петра I[397]397
  См. Вдовин А. И., Зорин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в национальной политике: XX век. С. 124.


[Закрыть]. Однако подлинная «реабилитация» русской истории и исторической науки произойдет спустя несколько лет – в 1934 г.

3. Еще одним важным событием, способствовавшим формированию патриотического самосознания у советских граждан, стало провозглашение Сталиным в 1927 г. лозунга «развития национальной культуры народов СССР». В выступлении на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) (1 августа 1927 г.), полемизируя с Зиновьевым, отрицавшим данный лозунг как «буржуазный», глава партии заявил: «Мы теперь за развитие национальной культуры народов СССР, национального языка, школы, печати и т. д. на основе Советов… По своему содержанию развиваемая советской властью культура народов СССР должна быть культурой общей для всех трудящихся…, по своей же форме она есть и будет культурой неодинаковой для всех народов СССР, культурой национальной»[398]398
  Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 69.


[Закрыть]. Таким образом, национальная культура, как основа национального самосознания любого народа, не только освобождалась от прежней большевистской трактовки этого явления как «буржуазного», но ее развитие объявлялось одной из приоритетных задач советской государственной и идеологической политики.

Патриотическая идея, взятая на вооружение большевистским руководством в годы Гражданской войны как важная составляющая пропагандистской политики «революционного оборончества», в 1920-е гг. подверглась жесткому осуждению со стороны левацки ориентированных партийных и культурных кругов. Патриотизм, национальные духовные ценности, религия, культура, история русского народа трактовались представителями этого направления как пережитки «буржуазного прошлого» и как враждебные коммунистической идеологии и стратегии мировой революции проявления «великодержавного шовинизма». Последний рассматривался как главная угроза интернациональному советскому государственному единству. Вместе с тем большевистские руководители активно использовали в политических целях «просоветские» патриотические проявления в эмигрантской среде («сменовеховство», движение за возвращение белоэмигрантов на Родину). Крушение надежд на скорое развитие мировой революции и необходимость форсированного социалистического строительства в СССР в условиях враждебного капиталистического окружения заставило в конце 1920-х гг. руководство страны пересмотреть прежнюю сугубо нигилистическую оценку национального фактора и вновь обратиться к патриотической идее, которая получила бы свое государственное советское выражение. Реальной этнокультурной и социальной основой для утверждения идеи советского патриотизма мог быть только русский народ – государствообразующий и ведущий этнос Советского Союза. В последующее десятилетие эта новая пропагандистская линия получила свое окончательное выражение.

§ 3. Советский патриотизм в 1930-е гг.

Провозглашение в 1924 г. лозунга построения социализма в «одной, отдельно взятой стране», ставшего своеобразной идеологической основой для последующей форсированной модернизации народного хозяйства, неизбежно подводило руководство ВКП(б) к окончательному утверждению пропагандистского тезиса о Советском Союзе, как состоявшемся Отечестве советских трудящихся и международного пролетариата (который «обрел» его в этом, отвоеванном у мировой буржуазии государстве). Соответственно, теряло свою прежнюю значимость и фактически удалялось из пропагандистского инструментария классическое положение марксизма об отсутствии у рабочих Отечества и о чисто буржуазном характере патриотизма. В новых условиях понятие «Отечество» подлежало окончательной «реабилитации», но должно было получить качественно иное значение. В предыдущие 12 лет Советской власти (1917–1929 гг.) использование большевиками патриотической идеи носило избирательный характер, определялось политической конъюнктурой и встречало сопротивление сторонников «перманентной» революции. К началу 1930-х гг., с упрочением власти И. В. Сталина и его приверженцев, повышением международного статуса СССР и необходимостью решения насущных задач внутригосударственного развития эта идея должна была стать одной из определяющих в официальной пропаганде. Если еще в конце 1920-х гг. понятия «патриотизм» и «Отечество» являлись лишь «вспомогательными» компонентами в общей стратегии мировой революции, а молодое Советское государство рассматривалось как временное образование, которому предстоит в дальнейшем объединиться с новыми революционными республиками планеты с целью создания Всемирной республики Советов, то в 1930-е годы на первый план выходит идея государственности.

4 февраля 1931 г., в своем выступлении на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности И. В. Сталин, говоря об основных направлениях экономической реконструкции страны, особо подчеркнул, что с образованием СССР вопрос об Отечестве трудящихся окончательно решен и главная задача советского народа заключается в его укреплении и защите государственной независимости: «В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, – у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость». При этом сохранение социалистических завоеваний и государственного суверенитета, сама «жизнеспособность» советской страны на мировой геополитической арене непосредственно связывались с проведением ускоренной хозяйственной модернизации: «Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет…

Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[399]399
  Сталин И. В. Соч.: В 13 т. М., 1946-1951. Т. 13. С. 39.


[Закрыть].

В подтверждение своих слов Сталин обратился к прошлому России, представляя его как историю бесконечных поражений, которые терпела страны ввиду своей многовековой «отсталости» и «слабости»: «История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную… Ты отстал, ты слаб – значит ты неправ, стало быть тебя можно бить и порабощать… Вот почему нельзя нам больше отставать»[400]400
  Сталин И. В. Соч.: В 13 т. М., 1946-1951. Т. 13. С. 38.


[Закрыть]. Желая при помощи такой интерпретации русской истории указать на важность текущего момента и мобилизовать советское общество призывом к ускоренной модернизации страны, глава ВКП(б) намеренно представил российское прошлое в сугубо негативном свете (о военных победах, культурных и экономических достижениях ушедшей эпохи не было сказано). Сталин, как признанный теоретик партии, считал пока несвоевременным публичное осуждение устоявшегося, исключительно отрицательного отношения к дореволюционной России, характерного для раннего большевизма. Однако, наряду с пропагандистской инерцией очернительства истории и культуры русского народа (с сохранением за ним закрепленного в прошлом статуса «угнетающей» и «великодержавной» нации), в идеологической политике явственно обозначилась и другая тенденция, противоположная прежнему курсу. Формальным поводом для этого послужила публикация в центральной партийной печати стихотворных фельетонов Демьяна Бедного и отрицательная реакция на них официальных властей, неожиданная для признанного «пролетарского поэта».

В сентябре 1930 г. на страницах газеты «Правда» печатаются два фельетона Д. Бедного «Слезай с печки» и «Перерва». Недобросовестность, косность и лень, породившие проблемы в социалистическом строительстве, преподносились автором как пороки, исторически характерные для русского народа. Вот как поэт клеймил якобы извечную русскую лень и рабскую психологию в первом стихотворении: «Сладкий храп и слюнища возжею с губы / Идеал русской лени. В нем столько похабства! Кто сказал, будто «мы не рабы»? / Да у нас еще этого рабства!». Осуждалась и русская лесть как народная черта: «Похвальба пустозвонная / Есть черта наша русски-исконная». Высмеяв попутно «исторический хлам», вроде знаменитой кремлевской Царь-пушки, «ни разу не стрелявшей», Д. Бедный выносит свой приговор уже всей русской культуре: «Расейская старая горе-культура – / Дура, / Федура. / Страна неоглядно-великая, / Разоренная, рабски-ленивая, дикая, / В хвосте у культурных Америк, Европ. / Гроб!». Чтобы строительство социализма в СССР состоялось, по мнению поэта, необходимо изжить «нашу рабскую, наследственно-дряблую природу». Завершался фельетон призывом, обращенным к тем представителям беднейшего крестьянства, которые не желали вступить в колхоз: «Чтобы ушли бедняки из кулацкой уздечки… / – Слезай, деревенщина, с печки!»[401]401
  Правда. 1930. 7 сентября.


[Закрыть].

В другом фельетоне, посвященном железнодорожной катастрофе, произошедшей 8 сентября 1930 г. из-за допущенной халатности на подмосковной станции «Перерва», Д. Бедный вновь, с присущей ему безапелляционностью, обрушивается на российскую «недобросовестность в каждой работе», которая и стала главной причиной трагедии. Русский работник, по мнению поэта, традиционно недобросовестен по своей природе. Иное дело – западные рабочие и специалисты: «Добросовестность – это у немцев, / У иноземцев». Именно трудящиеся цивилизованных государств должны являться для рабочих России примером: «Добросовестный спец-иностранец / Немец, американец / Иль японец… / Должен быть у рабочих в немалой чести». Если русский работник не воспримет западное отношение к труду, то локальная катастрофа может обернуться катастрофой общесоветской: «Враги, нашей гибели ждущие гады, / Прочтут о Перерве и буду так рады… / И ждать, будут ждать: за Перервою первой / Если дальше позорно так дело пойдет, / Наш советский-де строй сам собой пропадет, / Сокрушивши себя всесоветской Перервой!!»[402]402
  Правда. 1930. 11 сентября. Курсив источника.


[Закрыть]. Свой фельетон Д. Бедный охарактеризовал как «поэму сверх-поэтическую / До ужаса патриотическую». Как можно понять, термин «патриотизм» использован здесь автором в сугубо отрицательном, ерническом значении.

Однако критика «чисто русских» недостатков в соцстроительстве поэту показалась неполной, и уже в декабре в «Правде» печатается очередной его фельетон «Без пощады», посвященный проходившему в том месяце процессу «Промпартии». Обличая вредителей в социалистической промышленности, Д. Бедный решил отыскать «корни» подобной «контрреволюционной деятельности» в прошлом, обратившись к русской истории XVII столетия периода «Смуты». Следуя оценке, данной тем событиям М. Н. Покровским, автор стихотворения писал об одном из руководителей антипольского народного ополчения Кузьме Минине: «Нет, над Мининым дивный горит ореол, / Ореол – усмирителя Смуты! / Вот за что воздана ему высшая честь! / У Покровского малые школьники даже, / Ныне могут об этом всю правду прочесть». «Вся правда», по мнению поэта (опиравшегося на «авторитетное» мнение главы советской исторической школы тех лет), заключалась в том, что народное ополчение было организовано «купцами-мясниками» и «тогдашними охотнорядцами», проникнувшимися «патриотическим духом» из страха перед народными массами. И поэтому, памятник «купеческому ставленнику» Минину и другому «усмирителю смуты» князю Пожарскому свидетельствовал не только о «проклятом прошлом», но и являлся, как полагал Д. Бедный, прямым вызовом делу Ленина. В фельетоне Кузьма Минин обращается к князю Пожарскому с такими словами: «– В поход князь! На кремль! Перед нами добыча! // Кричит с пятернею одной у меча, // – А другой пятернею купецкою тыча, // На гранитный надгробный шатер Ильича!!i»[403]403
  Правда. 1930. 5 декабря.


[Закрыть].

Эти сочинения официозного «пролетарского поэта», написанные на злобу дня, бичующие русские национальные «пороки» и героев отечественной дореволюционной истории, вполне соответствовали общей пропагандистской тенденции 1920-х гг. Демьян Бедный, полагавший себя блюстителем чистоты пролетарского интернационализма на литературно-пропагандистском фронте, в очередных публикациях хотел вновь подчеркнуть свою особую роль в проведении партийной линии в борьбе с «великорусским шовинизмом». Однако реакция властей на новые произведения поэта оказалась для него неожиданной и нелицеприятной.

6 декабря 1930 г. (на следующий день после выхода фельетона «Без пощады») последние «правдинские» публикации Д. Бедного становятся предметом обсуждения на заседании Секретариата ЦК ВКП(б). В специальном постановлении, принятом высшим партийным органом по поводу данных публикаций, отмечалось: «ЦК обращает внимание редакций «Правды» и «Известий», что за последнее время в фельетонах т. Демьяна Бедного стали появляться фальшивые нотки, выразившиеся в огульном охаивании «России» и «русского» (статьи «Слезай с печки», «Без пощады»); в объявлении «лени» и «сидения на печке» чуть ли не национальной чертой русских («Слезай с печки»); в непонимании того, что в прошлом существовало две России, Россия революционная и Россия антиреволюционная, причем то, что правильно для последней, не может быть правильным для первой; в непонимании того, что нынешнюю Россию представляет ее господствующий класс, рабочий класс и прежде всего русский рабочий класс, самый активный и самый революционный отряд мирового рабочего класса, причем попытка огульно применить к нему эпитеты «лентяй», «любитель сидения на печке» не может не отдавать грубой фальшью»[404]404
  «Счастье литературы». Государство и писатели. 1925–1938. Документы. М., 1997. С. 85.


[Закрыть].

В письме к И. В. Сталину Д. Бедный утверждал, что его фельетон «Слезай с печки» получил предварительное одобрение В. М. Молотова, который «расхвалил его до крайности», а Е. М. Ярославский даже прислал поэту поздравительное письмо. По распоряжению Молотова это стихотворение было издано отдельной брошюрой. Однако, как сообщал в письме вождю Бедный, он, совершенно неожиданно для себя, получил выписку из Секретариата ЦК с разгромной критикой своих последних сочинений[405]405
  Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-1953 / Сост. А. Артизов, О. Наумов. М., 2002. С. 132–133.


[Закрыть].

Ответ Сталина поэту был категоричен. В своем письме, направленном Д. Бедному 12 декабря 1930 г., генсек партии указывал на недопустимость огульного очернительства всей истории России и русского пролетариата, как революционного авангарда советского народа и рабочих других стран: «В чем существо Ваших ошибок? Оно состоит в том, что критика недостатков жизни и быта СССР, критика обязательная и нужная, развитая Вами вначале довольно метко и умело, увлекла Вас сверх меры и, увлекши Вас, стала перерастать в Ваших произведениях в клевету на СССР, на его прошлое, на настоящее. Таковы Ваши «Слезай с печки» и «Без пощады». Такова Ваша «Перерва»…[406]406
  Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 24 (здесь и далее выделено И. В. Сталиным).


[Закрыть].

Намеренное принижение роли русского пролетариата и прямое оскорбление его национальной принадлежности, обвинение его в «неполноценности», по мысли И. В. Сталина, было глубоко ошибочно не только с точки зрения решения конкретных задач государственного строительства, но и с позиций правильного освещения истории революционного движения в России. Генсек разъяснил поэту суть его главной «политической ошибки»: «Весь мир признает теперь, что центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию. Революционеры всех стран с надеждой смотрят на СССР, как на очаг освободительной борьбы трудящихся всего мира, признавая в нем единственное свое отечество. Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу и, прежде всего, русскому рабочему классу, авангарду советских рабочих, как признанному своему вождю, проводящему самую революционную и самую активную политику, какую когда-либо мечтали проводить пролетарии других стран. Руководители революционных рабочих всех стран с жадностью изучают поучительнейшую историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала еще Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых, Халтуриных и Алексеевых. Все это вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса.

А Вы? Вместо того, чтобы осмыслить этот величайший в истории революции процесс и подняться на высоту задач певца передового пролетариата, ушли куда-то в лощину и, запутавшись между скучнейшими цитатами из сочинений Карамзина и не менее скучными изречениями из «Домостроя», стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что нынешняя Россия представляетсплошную» Перерву», что «лень» и стремление «сидеть на печке» является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и – русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими. И это называется у Вас большевистской критикой! Нет, высокочтимый т. Демьян, это не большевистская критика, а клевета на наш народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата»[407]407
  Там же. С. 24–25.


[Закрыть].

В письме И. В. Сталина, как и в постановлении Секретариата ЦК, обращает на себя внимание прямая перекличка с ленинской теорией «двух культур» (буржуазной и демократической), а также с положением о пролетарском революционном патриотизме, впервые сформулированном в статье «О национальной гордости великороссов» (1914 г.). Эта статья В. И. Ленина, к которой редко обращались партийные пропагандисты 1920-х гг., стала вновь востребованной советским руководством в начале 1930-х. Приведя из нее характерный отрывок, указывающий на правомерность национальной гордости великороссов, создавших свой революционный класс и доказавших свою способность «дать человечеству великие образцы борьбы за свободу», Сталин, опираясь на авторитет ленинских слов, обратился к товарищу Демьяну: «Вот как умел говорить Ленин, величайший интернационалист в мире, о национальной гордости великороссов… Вот она, ясная и смелая «программа» Ленина… Она, эта «программа», вполне понятна и естественна для революционеров, кровно связанных со своим рабочим классом, со своим народом… Возможно ли примирить эту революционную «программу» Ленина с той нездоровой тенденцией, которая проводится в Ваших последних фельетонах?… К сожалению, невозможно»[408]408
  Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 27.


[Закрыть].

Показательно, что идеологическую линию, которую проводил в своих последних публикациях Д. Бедный, И. В. Сталин назвал откровенно троцкистской. В полном варианте сталинского письма (опубликованном уже в наше время) генсек прямо обвинил поэта в приверженности этим «антипартийным» взглядам: «Существует, как известно, «новая» (совсем «новая»!) троцкистская «теория», которая утверждает, что в Советской России реальна лишь грязь, реальна лишь «Перерва». Видимо, эту «теорию» пытаетесь Вы теперь применить к политике ЦК»[409]409
  Власть и художественная интеллигенция. С. 135.


[Закрыть]. Из этого следовало, что троцкизм отныне должен был рассматриваться не только как антипартийное течение, но и как одна из форм антипатриотической, антисоветской пропаганды.

В своем последнем фельетоне Д. Бедный не случайно ссылался на авторитетное мнение М. Н. Покровского. Его интерпретация русской дореволюционной истории считалась официальной и единственно правильной с точки зрения следования канонам марксизма. Сталин в своем письме подверг ревизии устоявшуюся историческую концепцию «красного академика». Каковы же были мотивы, которыми руководствовался генсек? Российский историк А. И. Вдовин высказал предположение, что, направляя Бедному полное разгромной критики послание, И. В. Сталин «рассчитывал, что и ученые-историки примут к сведению его замечания»[410]410
  Вдовин А. И. Подлинная история русских. XX век. М., 2010. С. 46.


[Закрыть]. Однако, письмо тогда не было опубликовано в партийной прессе, следовательно, не было предано широкой огласке и не приобрело характер директивного документа. Возможно, Сталин хотел «прозондировать» отношение в элитарной научной и творческой среде к предложенным идеологическим новациям и дать понять ей о наметившихся сдвигах в официальной пропагандистской политике.