Текст книги "Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг."

Глава 2
Проблема сохранения баланса сил в Европе в 1830-1840-е гг

После окончания Русско-польской войны 1831 г. на западных границах России наступил период длительного мира, который, однако, имел относительный характер, поскольку обстановка в Европе сопровождалась частыми международными кризисами. Уже в 1832–1833 гг. очередное обострение Восточного вопроса потребовало некоторых мобилизационных приготовлений, хотя и не сопровождалось общим развертыванием Действующей армии. II пехотный корпус был передвинут к прусской границе, уступом на юг за ним расположился III корпус[206]206
  Кухарук А. В. Действующая армия в военных преобразованиях правительства Николая I: дис… канд. ист. наук. М., 1999. С. 132; РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16.Д. 1107.


[Закрыть].

Летом 1833 г. Россия подписала с Османской империей Ункяр-Искелесийский договор, который закрыл Чёрное море для иностранных флотов, обеспечив таким образом безопасность южного стратегического направления. Реакция Великобритании и Франции была предсказуемо негативной. Как считает В. В. Дегоев, британского министра иностранных дел Г. Д. Т. Палмерстона «бесило не то, что Россия нарушила статус-кво в Восточном вопросе, то есть принцип целостности Османской империи, а ее превращение в “держателя” и гаранта этого самого статус-кво, поскольку на эту роль претендовал Лондон»[207]207
  Дегоев В. В. Внешняя политика России и международные системы: 1700–1918 гг. М., 2004. С. 231.


[Закрыть].

Осенью 1833 г. в результате переговоров в Мюнхенгреце и Берлине был восстановлен союз трех консервативных континентальных монархий: России, Австрии и Пруссии. Мюнхенгрецкая конвенция в первую очередь касалась Восточного вопроса. В обмен на обещание России не посягать на целостность Османской империи Австрия фактически признавала основные положения Ункяр-Искелессийского договора[208]208
  Дегоев В. В. Внешняя политика России и международные системы: 1700–1918 гг. М„2004. С 225–226.


[Закрыть]. Берлинская конвенция была направлена на сохранение политического статус-кво в Европе и недопущение реваншистских устремлений со стороны Франции.

В 1830-х гг. отношения России с Австрией не отличались такой теплотой, как отношения с Пруссией. Король Фридрих-Вильгельм III был тестем Николая I, вступивший на престол в 1840 г. Фридрих-Вильгельм IV приходился русскому императору шурином. Пруссия по Рейну непосредственно граничила с Францией и рассчитывала на русскую военную помощь в случае угрозы со стороны своего неспокойного западного соседа. Сотрудничество обеих армий имело исключительно тесный характер. Например, будущий военный министр Пруссии генерал И. фон Раух «совмещал инспектирование русских крепостей с аналогичной деятельностью в Пруссии»[209]209
  Гёрлиц В. Германский Генеральный штаб. История и структура. 1657–1945. М., 2005. С. 57.


[Закрыть]. В 1835 г. у города Калиш в присутствии Николая I и Фридриха-Вильгельма III состоялись совместные военные маневры.

Самые секретные сведения, включая военные планы, решением короля доверительно сообщались Николаю I. В свою очередь, русская армия оговаривала не просто сроки, но точные маршруты и численность выдвигаемых на соединение с союзниками подкреплений. В личных совещаниях с прусским генералитетом, касавшихся маршрутов выдвижения русских корпусов на Одер и Рейн, в 1830 г. участвовал фельдмаршал И. И. Дибич – начальник императорского Главного штаба, а в 1832 г. с генералом К. Ф. фон Кнезебеком встречался генерал-адъютант А. И. Нейдгарт – генерал-квартирмейстер Действующей армии[210]210
  История внешней политики России. Первая половина XIX в. М., 1999. С. 298.


[Закрыть].

По результатам своей поездки в Берлин в 1830 г. Дибич представил Николаю I секретную записку о маршруте выдвижения русских войск в Пруссию. Пунктом соединения колонн был назначен город Кроссен. К письму прилагались маршруты выдвижения войск до Одера и далее – до Рейна[211]211
  РГВИА. Ф. 38. Оп. 4. Д. 360. Я. 1,3.


[Закрыть].

Спустя два года Нейдгарт обсуждал с Кнезебеком вопрос сосредоточения у Калиша 200-тысячной русской армии для содействия пруссакам и австрийцам в случае разрыва с Францией. Войска должны были следовать к Одеру через Торн[212]212
  Там же. Д. 359. Я. 22 об., 28–28 об.


[Закрыть]. Однако, в отличие от записки Дибича, донесение Нейдгарта не содержало точных маршрутов выдвижения русских корпусов на запад. В поход на территорию Пруссии через Царство Польское предполагалось отправить Гвардейский и I пехотный корпус, однако составление детальных планов решено было отложить до возникновения необходимости прямого использования русских войск в Германии[213]213
  Там же. Ф. 38. Оп. 4. Д. 360. Я. 3–4.


[Закрыть].

Создание сети крепостей и строительство тыловой инфраструктуры на территории Царства Польского, наряду с усилением боевого состава Действующей армии, играло решающую роль в укреплении стратегического положения России на западной границе.

Театр войны в Царстве Польском представлял собой обширную равнину, сильно пересеченную реками, болотами и лесами. Висла и ее притоки делили его на несколько изолированных секторов. Функции русских крепостей в Польше были разнообразны. Они служили одновременно опорными пунктами для войск, расквартированных в крае, предмостными укреплениями и опорными пунктами на коммуникационных линиях.

В первом эшелоне находились крепости Новогеоргиевск, Ивангород и Варшавская Александровская цитадель. В русской фортификации середины XIX в. было принято разделение крепостей на 1-й, 2-й и 3-й классы, отличавшиеся друг от друга по степени своих оборонительных возможностей, а именно: мощностью и протяженностью верков, численностью гарнизона и артиллерии. Характерно, что русская военная мысль николаевского времени признавала возможность несоответствия между величиной крепости и ее стратегической важностью[214]214
  См., например: Военный энциклопедический лексикон. СПб., 1855. Т. 8. С. 532.


[Закрыть].

Первоклассный Новогеоргиевск (до 1834 г. – Модлин) был возведен в 1832–1841 гг. у слияния Вислы и Буга. К середине 1840-х гг. он заслуженно считался одной из сильнейших крепостей Европы[215]215
  Яковлев В. В. История крепостей. М., 2000. С. 145–146.


[Закрыть]. Крепость не только обеспечивала переправы через Вислу и Буг, но и являлась основой всего операционного базиса русской армии в направлении на Восточную Пруссию и Померанию. Новогеоргиевск стал главной твердыней того треугольника, который Наполеон считал ключом к Польше, поскольку, по мнению Корсиканца, страной владел тот, кто контролировал Варшаву, Модлин и Сероцк, а следовательно, и основные речные переправы через Вислу, Буг и Нарев[216]216
  Пузыревский А. К. Польско-русская война 1831 г.: в 2 т. СПб., 1890. Т. 1. С. 50.


[Закрыть].

Относительно небольшая Александровская цитадель, строившаяся с 1832 г., с одной стороны, могла служить укрытием для русского гарнизона в случае очередного мятежа в польской столице, а с другой стороны, прикрывала важную переправу через Вислу. Названная в честь Паскевича, крепость 2-го класса Ивангород (нынешний Демблин) сооружалась, начиная с 1837 г., при слиянии рек Вислы и Вепржа. Она прикрывала австрийское направление, обеспечивала переправы на Висле и служила базой для развертывания русских сил в южных воеводствах Польши[217]217
  Яковлев В. В. История крепостей. М., 2000. С. 147.


[Закрыть].

Следующий эшелон крепостей включал Динабург, Брест-Литовск и Замостье. Динабург был крепостью 2-го класса и в первую очередь играл роль укрепленной переправы на Западной Двине, а также прикрывал шоссе, идущее из Варшавы на Петербург. Возведение первоклассного Брест-Литовска началось в 1832 г. одновременно с Новогеоргиевском и Александровской цитаделью. Крепость строилась при слиянии рек Буг и Мухавец и обеспечивала безопасность сухопутного пути вглубь России к северу от Полесья. Второклассное Замостье на правом берегу Вислы в Люблинском воеводстве прикрывало со стороны Австрии стратегическое шоссе Варшава – Брест – Киев, связывавшее Царство Польское и Волынь и проходившее через опасное дефиле вдоль Припятских болот.

Таким образом, правый фланг русского крепостного района обеспечивали Новогеоргиевск и Динабург, левый – Ивангород и Замостье, в центре располагались Александровская цитадель и Брест-Литовск. В третьем эшелоне, служившим тылом для выдвинутой на запад передовой стратегической позиции, соответственно, к северу и югу от практически непроходимого для регулярных войск Полесья, находились крепости Бобруйск и Киев.

Коммуникации на западном стратегическом направлении также сходились к Польскому выступу. На Варшаву с востока вели четыре основных маршрута (шоссе из Ковно, Белостока, Брест-Литовска и Люблина). А из центрального района Варшава – Новогеоргиевск расходились дороги на Краков и Ивангород (на юг), на Калиш, Познань и Торн (на запад), на Млаву и Кёнигсберг (на север).

Часть этих шоссе появилась еще до войны 1830–1831 гг.[218]218
  ПузыревскийА.К. Польско-русская война 1831 г.: в 2 т. СПб., 1890.Т. 1.С. 46. См. также: Политковский В. Г. Походные и путевые записки, веденные во время польской кампании в 1831 г. СПб., 1832. С. 17–18.


[Закрыть] Однако основные работы по созданию дорожной сети между крепостями Динабург, Новогеоргиевск, Ивангород, Замостье, Брест-Литовск и Варшавской цитаделью были проведены в 1832–1839 гг. под руководством генерал-майора Х.Х. Христиани[219]219
  Щербатов А.П. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, его жизнь и деятельность: в 7 т. СПб., 1896. Т. 5. С. 203–208, 301. См. также: Кухарук А. В. Действующая армия в военных преобразованиях правительства Николая I: дис… канд. ист. наук. М., 1999. С. 136–137.


[Закрыть]. Пути сообщения Царства Польского с 1815 г. находились в ведении Правительственной комиссии внутренних дел и полиции, а с 1832 г. – Дирекции путей сообщения[220]220
  Меж двух восстаний. Королевство Польское и Россия в 30-50-е годы XIX в. М., 2016. С. 227.


[Закрыть].

Восемь важнейших дорог общей протяженностью в 2000 верст строились за счет средств польского банка, а также шарварковой повинности местных жителей, предполагавшей использование крестьян на работах по ремонту дорог, плотин и мостов.

Постепенно дороги строились и в тылу. В 1842 г. было построено Рязанское, в 1845 г. – Московско-Нижегородское и Ярославское шоссе. В 1850 г. завершилось строительство Новгородско-Псковского шоссе, а в 1851 г. – шоссе от Москвы до Брест-Литовска. В 1853 г. было завершено строительство Киевского и Двинского шоссе. Последнее являлось продолжением Ковенского. К 1855 г. достроили Рижско-Таурогенское и Крымское шоссе[221]221
  Меж двух восстаний. Королевство Польское и Россия в 30-50-е годы XIX в. М., 2016. С 228–229.


[Закрыть].

19 января 1836 г. от министра финансов графа Е.Ф. Канкрина императору Николаю I поступила особо секретная 60-страничная записка, имевшая название «Об оборонительном положении западной границы России по стратегическим видам». Составлению доклада предшествовал личный разговор императора с министром финансов, после чего последний получил разрешение на изложение своих мыслей в письменном виде[222]222
  РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 3. Д. 1. Л. 1.


[Закрыть].

Доклад Канкрина представляет особенный интерес в том числе и по той причине, что роль Егора Францевича как военного деятеля не получила широкого освещения в отечественной литературе[223]223
  Божерянов И.Н. Граф Егор Францевич Канкрин, его жизнь, литературные труды и двадцатилетняя деятельность управления Министерством финансов. СПб., 1897; Лебедев В.А. Граф Егор Францевич Канкрин: Очерк жизни и деятельности. СПб., 1896; Сементковский Р.И. Е.Ф. Канкрин. Его жизнь и государственная деятельность. СПб., 1893; Шипов А.П. Очерк жизни и государственной деятельности графа Канкрина. СПб., 1864.


[Закрыть], хотя в годы войны с Наполеоном именно успешная служба будущего министра финансов в качестве генерал-интенданта русской армии обеспечила стремительный взлет его карьеры. В годы николаевского царствования Канкрин вошел в узкий круг ближайших доверенных лиц и советников императора.

Вследствие традиционной ограниченности финансовых ресурсов России военное планирование было неразрывно связано с ясным определением места, значения и роли крепостей в русской стратегии. Постепенно в ближайшем окружении императора Николая I по данному вопросу сформировались две основные точки зрения.

Сторонники первой исходили из перспективы маневренной войны в Европе, и потому считали создание мощной и боеспособной армейской группировки наиболее гибким, политически целесообразным и наименее затратным решением. В случае наступательной войны боевое управление Большой Действующей армии должно было в максимально сжатые сроки обеспечить мобилизационное развертывание русских корпусов и выдвижение войск на запад с целью последующего соединения с германскими союзниками. В случае оборонительной войны быстрая мобилизация Действующей армии и концентрация ее сил на западной границе позволяла сокрушить противника в полевом сражении и не допустить его прорыва в центральные районы России.

В обоих случаях немногочисленные крепости должны были сыграть вспомогательную стратегическую роль. Они были призваны служить опорными пунктами на коммуникационных линиях, быть укрепленными складами и исходными базисами как для наступательных, так и для оборонительных операций.

Число их должно было быть строго ограничено, строить их сторонники данной концепции предполагали лишь на наиболее важных стратегических направлениях.

Другая точка зрения высказывалась всемирно известным военным теоретиком и историком А.-А. Жомини¹⁹, который рекомендовал придерживаться русской версии системы выдающегося французского инженера-фортификатора С.П. де Вобана, то есть ратовал за создание мощного и хорошо продуманного крепостного района, обеспечивавшего западную границу от внешнего вторжения. Эта идея не нашла поддержки в высших военно-политических кругах России. В то же время анализ стратегических взглядов Жомини крайне важен для правильного понимания тех исходных предпосылок, на которых строилось русское военное планирование в эпоху, предшествующую Восточной войне 1853–1856 гг.

В 1843 г. в ходе секретного совещания, участие в котором приняли император, Паскевич, военный министр князь А. И. Чернышёв, генерал-адъютант А.-А. Жомини и наследник престола великий князь Александр Николаевич, проект выдающегося швейцарского теоретика был отвергнут. Из текста записки Канкрина, представленной Николаю I семью годами ранее, очевидно следует, что министр финансов полностью поддержал бы такое решение.

Записка министра финансов затрагивала в первую очередь теорию и практику крепостного строительства. На пороге великих реформ, оглядываясь на николаевское время, Д. А. Милютин, военный министр Александра II, в своем программном докладе от 15 января 1862 г. убеждал императора в том, что долговременные фортификационные сооружения, стоившие России десятки миллионов рублей, на западной границе возводились фактически без какого-либо четкого плана, что строительство это имело под собой лишь «живое впечатление 1830 г.»[224]224
  Цит. по: Зайончковский П.А. Военные реформы 1860–1870 годов в России. М„1952. С 61.


[Закрыть]. Таким образом, ставилась под сомнение сама возможность увидеть преемственность между военно-стратегическими проблемами пореформенной эпохи и николаевским тридцатилетием. К сожалению, в отечественной историографии развернувшаяся в 1830-1840-е гг. широкая полемика по данному вопросу практически не изучалась.

Канкрин представил последовательный очерк всех крупных русских крепостей на западе, при этом он специально подчеркивал, что не стал описывать крепости на турецкой границе, на Кавказе и в Финляндии. Опустил он также соображения, касавшиеся обороны на Белом, Балтийском и Чёрном морях.

Оценка Польши и Западного края как потенциального театра военных действий привела графа Канкрина к выводу, что «собственно для защиты не нужно нам крепостей». Министр полагал, что крепости на западе «могут быть полезны только для подкрепления операций или по видам внутреннего спокойствия»[225]225
  РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 3. Д. 1. Л. 26.


[Закрыть].

В основе этого мнения, безусловно, лежали соображения финансового характера. 1834–1835 гг. прошли в жарких спорах министра с Паскевичем и императором Николаем относительно сокращения бюджета армии в Польше. Николай поддержал Паскевича, доказывавшего невозможность этого шага. Не сумев урезать расходы на содержание сухопутных войск, Канкрин попытался изыскать возможность экономии за счет сокращения крепостного строительства. Отчасти игнорируя политические и военно-стратегические обстоятельства в угоду своим ведомственным интересам, министр финансов заявлял, что «строить против поляков еще крепости – это уже не соответственно действительным потребностям»[226]226
  Щербатов А.П. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, его жизнь и деятельность: в 7 т. СПб., 1896. Т. 5. С. 130–131.


[Закрыть].

Спустя год автор записки вновь вернулся к этому вопросу. На этот раз он постарался обосновать свое мнение более обстоятельно, умело сочетая финансово-экономические и военно-политические доводы.

Возведение долговременных фортификационных сооружений являлось наиболее затратным элементом военной инфраструктуры на западе. Граф Канкрин жаловался, что для покрытия военного бюджета он постоянно был вынужден прибегать к экстраординарным средствам. С 1827 по 1835 г. сумма расходов по нему возросла более чем на 50 млн рублей. Настойчивое желание министра финансов перенести расходы по содержанию Большой Действующей армии на баланс Царства Польского вызвали решительное противодействие князя Варшавского. Разоренная войной Польша при всем желании победителей была не в состоянии содержать расквартированные в ней русские войска. В записке от 8 марта 1834 г. Паскевич доказывал абсолютную невозможность содержать Действующую армию за счет одних лишь доходов Царства[227]227
  Щербатов А.П. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, его жизнь и деятельность: в 7 т. СПб., 1896. Т. 5. Приложения. С. 277–283.


[Закрыть].

Канкрин с трудом соглашался с этими доводами, настаивая на необходимости перевести на бюджет Царства Польского наибольшую сумму расходов по содержанию расположенных там войск. Не дали положительных результатов и другие меры Канкрина по урезанию смет министерств и главных управлений, несмотря на то, что эти предложения были поддержаны в Государственном Совете[228]228
  Там же. С. 132–133. (См. также: Божерянов И.Н. Граф Егор Францевич Канкрин, его жизнь, литературные труды и двадцатилетняя деятельность управления Министерством финансов. СПб., 1897. С. 170–171.)


[Закрыть].

Не могли найти отклика у Николая I и пожелания министра относительно совершенного прекращения войны на Кавказе либо немедленного усмирения восставших горцев, высказанные им в 1839–1840 гг. и накануне отставки в мае 1844 г.[229]229
  Щербатов А.П. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, его жизнь и деятельность: в 7 т. СПб., 1896. Т. 5. С. 222, 238.


[Закрыть] По тем же причинам, связанным с невозможностью преодолеть дефицит бюджета империи без внешних заимствований, противился министр финансов расширению крепостного строительства на западе в первой половине 1830-х гг.

На протяжении большей части XVIII столетия западная граница Российской империи оставалась сравнительно безопасной.

Речь Посполитая, некогда могущественная восточноевропейская держава, в начале XVII в. едва не подчинившая себе Россию, переживала период тяжелого упадка. В 1795 г. в результате третьего раздела Польша прекратила свое существование как субъект международного права. Обширные территории Литвы и Правобережной Украины отошли под власть Петербурга.

Между 1795 и 1812 г. на западной границе России постепенно назревала опасность. Попытки Александра I в союзе сначала с Австрией, а потом с Пруссией в 1805–1807 гг. бросить французскому императору вызов на территории Центральной Европы, как хорошо известно, завершились неудачно. По мере того как военные, экономические и демографические ресурсы Европы консолидировались под властью французских завоевателей, опасность полномасштабного неприятельского вторжения в пределы России стремительно увеличивалась.

К 1810 г., то есть к тому моменту, когда опасность столкновения с главными силами наполеоновской армии сделалась очевидной, на западной границе России существовали только две относительно крупные крепости – Рига и Киев. Обе были разделены расстоянием более чем в 1000 верст. В наследство от Польши на вновь обретенных землях России досталось лишь несколько средневековых укреплений, которые были практически бесполезны в свете требований современной войны. Таким образом, огромные пространства вдоль границы были лишены долговременных оборонительных сооружений. Отсутствовали опорные пункты, в которых можно было бы безопасно сосредоточить войска и запасы[230]230
  Столетие военного министерства 1802–1902: в 13 т. СПб., 1902–1914. Т. 7. Ч. 1. Фабрициус И. Г. Главное инженерное управление. Исторический очерк. С. 355.


[Закрыть].

В 1810–1812 гг. Рижская и Киевская крепости были экстренно отремонтированы и расширены. Между ними было решено возвести две новые крепости – Бобруйск и Динабург, а в дополнение к ним – вспомогательную Борисовскую укрепленную позицию. Перед самым началом войны возник Дрисский укрепленный лагерь, а затем, уже в ходе боевых действий, были устроены укрепленное депо в Себеже и укрепленная позиция в Полоцке[231]231
  Там же. С. 369.


[Закрыть].

В ходе кампании 1812 г. Бобруйск успешно выдержал осаду. Недостроенные Динабург и Борисов не сыграли практически никакой роли. То же произошло и с неудачно расположенным Дрисским лагерем. Несмотря на победоносное завершение войны, как писал автор подготовленного сто лет спустя юбилейного очерка по истории русского военно-инженерного ведомства, «(18) 12-й год доказал, насколько оборона страны без заблаговременно подготовленных опорных пунктов истогцительна и тягостна»[232]232
  Столетие военного министерства 1802–1902: в 13 т. СПб., 1902–1914. Т. 7. Ч. 1. Фабрициус И. Г. Главное инженерное управление. Исторический очерк. С. 399.


[Закрыть].

В вопросе о роли и значении крепостей из опыта Отечественной войны был сделан вывод о том, что главная причина незначительного влияния укрепленных пунктов на исход боевых действий заключалась в импровизированном подходе к их возведению. Стало очевидным, что строительство мощных фортификационных сооружений в короткий срок совершенно невозможно. Их создание требовало не импровизации, а многих лет систематического и упорного труда.

Однако в 1815–1830 гг., по причине малой вероятности крупной войны в Европе, оборонительных приготовлений на западной границе также практически не проводилось. Лишь после подавления Польского восстания задача оборудования в инфраструктурном отношении передового военного театра на Висле приобрела в глазах Николая I особую важность.

В преамбуле своей записки, представленной на рассмотрение участников совещания 1843 г., Жомини оценил положение России на передовом Привислинском театре как надежное при существовавших на тот момент внешнеполитических условиях. Однако, по его мнению, при иных обстоятельствах политического и стратегического характера двойной сходящийся удар соединенных сил австрийской и прусской армии под основание польского выступа делал вероятным как поражение Большой Действующей армии в генеральном сражении, так и оставление ею Царства Польского.

Предложения выдающегося военного теоретика отталкивались не от реального внешнеполитического положения России по состоянию на 1843 г. С его точки зрения, это положение оставалось достаточно прочным и не предвещало в ближайшем будущем каких-либо опасных осложнений. «Конечно, если бы Россия хотела строить расчеты лишь на основании вероятного и недавних примеров, – утверждал Жомини в начале своей записки, – то, чтобы составить приемлемую систему защиты из того, что уже есть, ей было бы достаточно одного хорошего пункта в центре Литвы и двух других на севере Волыни, поскольку нельзя просчитывать боевые действия на этих обширных землях в тех же масштабах, что и в Германии и Франции, чьи столицы часто оказываются в 10 переходах от границы»[233]233
  РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 3. Д. 1. Л. 39 об.


[Закрыть].

Жомини имел в виду планомерную подготовку к отражению нашествия, по масштабам аналогичного наполеоновскому. В своих расчетах он специально закладывал наихудший вариант из возможных стратегических комбинаций. В сценарии Жомини России предстояла война с коалицией германских держав, поддержанных Турцией и Великобританией. Как известно, в 1812 г. главные силы Великой армии в преддверии вторжения были сосредоточены в герцогстве Варшавском, однако источники комплектования и пополнения ее французского боевого ядра находились в двух тысячах километров от потенциального театра военных действий. Теперь же, по предположениям Жомини, исходные квартирные районы неприятельской армии должны были находиться в непосредственной близости от русских границ.

«Прошлое, – писал автор документа, – не может служить абсолютным правилом для вынесения суждений о будущем, ибо есть вероятность, что между Российской империей и европейскими державами могут произойти столкновения, не имеющие ничего общего с теми, что были в 1812 году. В самом деле, Австрия и Пруссия, появившиеся тогда в российских землях против своей воли, имея менее 50 тысяч людей и будучи лишь вспомогательными силами, однажды могут появиться здесь приблизительно с 500 тысячами солдат и имея базу не на Рейне, как армии Наполеона, а прямо у нас под носом – в Карпатах, у Позена, Торна, Грауденца и Кёнигсберга. И еще более значительное различие состоит в том, что, по всей вероятности, эти силы будут к тому же подкреплены Англией и могут иметь таким образом морскую империю»[234]234
  Там же. Л. 40.


[Закрыть].

С его точки зрения, крепости были призваны решать пять взаимосвязанных задач:

1) защищать пути концентрического отступления войск вглубь страны;

2) защищать пути рокадного отступления вдоль границы, чтобы занять фланговую позицию по отношению к противнику.

3) содействовать контратакам, в особенности на коммуникациях противника;

4) крепости первой линии должны служить опорными пунктами для операций Действующей армии и, прежде всего, обеспечивать переправу через крупные реки;

5) крепости второй и третьей линии должны служить укрытиями для войск в случае их поражения, а также местом складирования провианта и различных запасов.

Жомини полагал, что для надлежащей подготовки двух потенциальных театров, лежавших, соответственно, к северу и югу от Полесья, России требуется возвести 7–8 крепостей на каждом из них в шахматном порядке[235]235
  РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 3. Д. 1. Л. 40 об.


[Закрыть]. «Если бы мы хотели, – отмечал генерал, – создать намного более ограниченную систему, сооружая лишь две крепости на севере и столько же на Волыни, то могли бы оправдать это решение мыслью о том, что враг, возможно, никогда не проникнет в эти земли: но является ли это предположение приемлемым, раз мы говорим об этих территориях как гарантирующих против вторжения? В остальном же две крепости на каждом конце театра военных действий были бы, конечно, лучше голой равнины, хотя бы они в таком случае не являли собой законченной системы»[236]236
  Там же. Л. 57а об.


[Закрыть].

С точки зрения Жомини, оценки возможных затрат, требующихся для выполнения столь широкой программы крепостного строительства, выглядели оптимистически. «Получая в свое распоряжение четыре миллиона серебряных рублей ежегодно, – писал он, – мы могли бы за 5 лет построить сразу четыре крепости, так как, в отличие от укреплений на Висле, нет необходимости облицовывать камнем крепости второй и третьей линии и снабжать их казематными убежищами от бомб, чтобы не пришлось за них опасаться, если они подвергнутся правильной осаде. Между тем эта сумма не была бы чрезмерной тратой для такой могущественной империи, как Россия»[237]237
  РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 3. Д. 1. Л. 42.


[Закрыть]. Завершиться строительная программа должна была не ранее чем через 20 лет.

Итак, в расчетах Жомини речь шла о заблаговременной подготовке к полномасштабному неприятельскому вторжению в пределы России. Швейцарский мыслитель имел в виду вражеское нашествие с целью завоевания европейской части империи и, следовательно, полного и окончательного ее уничтожения как великой военной державы. Он рассматривал случай, «который, кажется, мог бы привести к серьезному вторжению в Литву. Этим случаем была бы коалиция между всеми германскими державами против нас, так как Пруссия в одиночку никогда бы не отважилась на подобное предприятие: заручившись поддержкой Франции или Англии, она могла бы потревожить наши позиции в Царстве Польском, однако же никогда не решилась бы пойти в сторону Двины без поддержки Австрии»[238]238
  Там же. Л. 42 об.


[Закрыть].

«Удачное расположение крепости у Новогеоргиевска, в сочетании с укреплениями в Варшаве, Брест-Литовске, Ивангороде и Замостье, – полагал в этом случае Жомини, – отразило бы все опасности первой атаки со стороны левого берега Вислы; однако же на правом берегу нам нечего противопоставить нападению, если только не одержать победу в полевой кампании или предпринять отступление к нашим прекрасным тет-де-понам»[239]239
  Там же. Л. 43.


[Закрыть].

Ученому не составило труда доказать, что военная инфраструктура России, лежавшая в тылу передовой линии крепостей на Висле, была не готова к противодействию столь грозной опасности. С его точки зрения, было «необходимо признать, что на всем театре к северу от Полесья наша армия не найдет опорного пункта, кроме как в Бобруйске, находящемся очень далеко от Новогеоргиевска и расположенном на нижней Березине в такой позиции, которая, действительно, имеет большое преимущество для занятия фланговой позиции, но слишком удалена от центра для остальных случаев»[240]240
  Там же. Л. 43 об.-44.


[Закрыть].

В тылу хорошо оборудованной оборонительной линии на Висле, опиравшейся на крепости Новогеоргиевск, Варшавскую Александровскую цитадель, Ивангород и Замостье, лежали обширные и гораздо более слабо оборудованные в инфраструктурном отношении пространства, разделенные Припятскими болотами на два самостоятельных театра. Русские крепости второй и третьей линии: Брест-Литовск, Динабург, Бобруйск и Киев – находились слишком далеко друг от друга, чтобы, опираясь на них, русская армия, в случае ее поражения в Польше, могла бы эффективно оборонять Литву и Правобережную Украину Кроме того, эти крепости пока еще не были соединены мощеными шоссе, а в Полесье отсутствовали пересекавшие болота рокадные дороги, что не позволяло русской армии, оборонявшей Волынь, Литву и Белоруссию, маневрировать по внутренним операционным линиям.

«Будучи вынужденными, – размышлял генерал, – защищать каждую из этих областей, и не упуская из виду опасное препятствие, их разделяющее, мы должны стараться придерживаться принципа сосредоточения, постоянно обеспечивая себе надежные линии отступления или операционные линии, над которыми с фланга нависают болота. В то же время с обеих сторон этой болотистой местности уже построены две крупные крепости: одна в Брест-Литовске, другая в Бобруйске. Первая будет важна при любых совместных операциях пруссаков и австрийцев, преследующих цель нанести серьезные удары между Вислой и Бугом. Она облегчила бы наше отступление в случае, если пруссаки, выйдя крупными силами на дорогу к Остроленке, смогут преградить нам путь на Белосток. Вторая (Бобруйск), хотя и кажется расположенной немного за пределами сферы вражеских предприятий, может, как мы уже сказали, принести большую пользу в качестве пункта для занятия фланговой позиции. Необходимость связать две эти крепости между собой послужила мотивом для начала строительства шоссе вдоль болот от Кобрина до Бобруйска. И всё же, полностью признавая большую пользу этого соединительного пути, мы бы, возможно, выразили желание, дабы он пролегал немного севернее – таким образом, чтобы проходить ближе к Слониму или Несвижу, и соединялся с дорогой на Белосток и Мосты…»[241]241
  РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 3. Д. 1. Л. 44 об. – 45.


[Закрыть]

К северу от Полесья Жомини предложил императору Николаю осуществить пять последовательных мероприятий по инженерной подготовке театра военных действий[242]242
  Там же. Л. 45 об.-46.


[Закрыть]:

1) соединить шоссе, ведущее из Белостока через Мосты в Минск, с дорогой, которая вела бы из Мостов в Несвиж;

2) провести шоссе из Белостока в Слоним;

3) построить 3 или 4 промежуточные крепости, которые будут одновременно надежными опорными пунктами для отступающей армии, послужат для фланговой позиции и смогут принести пользу в качестве исходных пунктов для контратак;

4) сформировать базу в верхнем течении Двины под Витебском или в его окрестностях;

5) выбрать в верховьях Днепра подходящий пункт, который был бы ориентирован на Бобруйск и одновременно дополнял бы фланговую позицию.

Вопрос относительно конкретных мест возведения крепостей и укреплений на переправах в записке Жомини до некоторой степени оставался открытым. Это объяснялось тем, что генерал лично не проводил рекогносцировок на местности и в своих расчетах полагался на топографические карты и описания, которые не всегда были точны. Поэтому Жомини, излагая сравнительные достоинства и недостатки различных пунктов, оставлял право окончательного выбора за императором Николаем.

В центральной части Литовско-Белорусского театра Жомини советовал укрепить Мосты, Несвиж, Минск и Вилейку. «Первая из крепостей, – считал автор записки, – будет расположена на большом изгибе, образованном рекой Неман над Гродно, и послужит опорным пунктом для нашего правого крыла, которое будет отходить через Белосток… Несвиж был бы крайне полезным укреплением-посредником, если бы вся армия оказалась призвана или вынуждена отступать к Бобруйску по Брест-Литовскому шоссе… Высокое стратегическое значение Минска бесспорно, так как он всегда будет центром всех военных операций в Литве…»[243]243
  РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 3. Д. 1. Л. 45 об. – 47


[Закрыть] Вилейку Жомини предполагал укрепить, поскольку местность вокруг Вильно не позволяла построить там крепость.

Большое значение Жомини также придавал строительству речных переправ через Днепр, который как бы замыкал Литовско-Белорусский театр с востока. «Дабы в равной степени, – утверждал он, – укрепить и приумножить шансы на получение пользы от Бобруйска, было бы необходимо дополнить систему, на которую опирается армия и исходя из которой она действует, обеспечив ей надежную переправу через Днепр и не заставляя ее отступать до Киева в поисках оного, – то есть построив на этой реке тет-де-пон на подходящем расстоянии. И здесь появляется выбор между тремя пунктами, а именно: Могилёв, Рогачёв и Горваль…»[244]244
  РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 3. Д. 1. Л. 45 об. – 47 об.


[Закрыть]