Текст книги "Красная чума"

Феномен притяжения

Всем нам давно уже стал очевидным факт, что практически все мало-мальски поднявшиеся в верх по служебной лестнице русские советские партийные выдвиженцы почему-то оказывались всегда женатыми исключительно на еврейках. И как бы кто к такому ни относился, но это факт, который опровергнуть невозможно.

По этому поводу в ультра патриотической прессе даже имеются достаточно аргументированные высказывания, подтверждающие наличие проводимой сионистами в жизнь потворствующей таковым бракам политики. Ведь дети от таких браков считаются евреями, так как гои, называющиеся отцами сионизма – скотом, в этих половых связях как люди вообще не рассматриваются. А сожительство евреек со скотом иудаизмом не только не возбраняется, но приветствуется. Этот порок, впрочем как и все иные подобного рода пороки, у них разрешен вполне официально.

Однако же хоть суть данной доктрины нам вроде бы как нашими патриотами и освещается, но существование этого странного влечения русских гениев к еврейкам и наоборот – так все же и остается достаточно загадочным и ничем не объяснимым фактом. Ведь всем прекрасно известно, что насильно мил, все-таки, – не будешь!

Но почему же именно еврейки, как правило, столь с удивительнейше завидным постоянством оказываются женами практически всех сколько-нибудь видных советских бонз?

А все очень просто. Еще на самом взлете карьеры прочувствовать величину будущей своей жертвы им помогают… – бесы!

Но почему помогают именно еврейкам?!

Так ведь именно иудаизм всегда и стоял во главе практически всех когда-либо возникавших сатанинских вероучений! А потому бесы для них уже с рождения – свои. Вот они им и помогают в выборе супруга.

Между тем, это самое для всех для нас столь теперь обыденное – «бес в ребро», причем даже и тогда, когда «седина в голову», означает достаточно точно русским человеком некогда и подмеченную особенность возникновения этой самой «любви земной», на которой, собственно, и основано атеистическое общество. Ведь именно этой любви все у нас ждут, надеются на нее, от нее и сгорают обычно, что является вполне логичным завершением «помощи» этих злобных существ.

Так что именно не воцерковленный человек и является законной добычей бесов, являющихся невидимыми дирижерами столь обычно роковых последствий от этой самой повсеместной – роковой любви. Воцерковленный же человек только лишь один и имеет от этого самого – «бес в ребро» – средства какой-либо защиты. Однако же мало кто может в полной мере воспользоваться этими средствами индивидуальной защиты – ведь при самом малейшем ослаблении бдительности – бесы тут как тут!

А Сергей Есенин как раз и является наиболее заметной жертвой этих не материализованных сущностей, которые именно евреек ему всегда и подсовывали. И когда Есенина пытались обвинить в антисемитизме, то услышали достаточно аргументированное по этому поводу возражение, что он – напротив – любит евреев, и у него дети – евреи. Ведь как и любой иной по-настоящему русский человек он всегда прекрасно осознавал чисто интуитивно, что русскость, то есть Православие, даже и негра со временем преобразит в белобрысого и синеглазого, то есть истинно, опять же, русского человека. Это он чуял нутром, то есть подсознательно. И его стихи, напрочь увязанные с нашей исконно Православной то есть небесной землей (землей, где нет бесов), всегда могли очень сильно повлиять на осознание своей причастности именно к Русской Земле давно потерявшего всякую ориентацию русского человека, уже было превратившегося в забывшую свое родство дворнягу. Бесов они, конечно же, не отгоняют, но возможность припомнить чисто свои отличительные национальные особенности все же дают. Ведь сама эта, столь давно нам понятная, но загадочная для инородцев – русская душа – присутствовать может только лишь у нас. Причем не только русские, но даже и россияне некоторую толику от нее в себя, пожив среди нас, все же со временем получают. И именно за нашими границами этой самой души Сергей Есенин, к вящему своему удивлению, так и не обнаружил. Потому и вернулся обратно – ведь за рубежами нашего Отечества живет исключительно тот самый «Черный человек», поэма о котором станет для него последней. И потому ему, Сергею Есенину, там делать нечего – ведь все внимающие его поэзии души людей остались исключительно здесь – в России.

И столь бурно внедрявшая беса ему «в ребро» эта очередная еврейская Дульцинея (Красная Дунька) возвращению поэта из страны «черных людей» воспрепятствовать уже более никак не могла, хоть и колотила стекла в отелях и периодически сдавала поэта в «дурку», пытаясь обрубить ему этим столь не хитрым способом все пути назад.

Но ему и дела не было никогда до какой-то там «репутации». Ведь лишь прикидываясь психически больным ему и можно было как-либо попытаться уйти от преследования подсылаемых к нему сексотов ГПУ.

Между тем, кроме Дункан, у него были и иные бурные романы. И именно с еврейками.

Да, у временно ушедшего от Православия поэта никакой защиты от направляющих ему «в ребро» амуры бесов – уже не было.

АМУР – разрушитель мужества силами бесовскими.

Вот потому нашего поэта и окручивали эти сущности с такой поразительной настойчивостью. Мало того – пили из него кровь по капельке – в растяжку. Стоит лишь припомнить изменившую ему Райх, которая, даже выйдя замуж за Мейерхольда, только больнее стала жалить его, зная о любви поэта к своей дочке.

И амуров было много – ведь бесы успокаиваются лишь тогда, когда ими взбаламученный клиент, не найдя выхода, накладывает на себя руки.

Но Есенин, в отличие от всех этих суицидчиков, выход все же нашел. Так в чем же он заключается?

В самом простом для нормального русского человека: он венчался в Церкви! Тем и обрубив присоски бесами ему весьма щедро понаставленных пиявок…

Потому и чувствовал себя в последние месяцы своей короткой жизни – поистине прекрасно. Ведь именно нелюбимый им сын Константин (Есенин подозревал, что он ему не родной) из всех этих самых настоящих ему родственников фактически лишь один (исключая убитого именно за попытку сказать правду о смерти отца его старшего брата) полностью отрицает какую-либо хоть малейшую возможность самоубийства отца. А потому лишь он один, несмотря даже и на всякую иную возможность кровной своей родословности, является истинным сыном Сергея Есенина чисто по духу. Он – русский, а потому и не пожелал усвоить столь настырно всему близкому окружению поэта спецслужбами режима щедро внушаемой лжи. Ведь она внедрялась не только газетной пропагандой и угрозой расправы, и даже не конечным результатом мешающей рождению правды о смерти поэта советской идеологии. Версию о якобы самоубийстве помогали впитать в себя бесы, от которых принявшие теорию атеизма люди не имеют фактически никакой защиты. Вот поэтому вдолбленная в подсознание эта теория и не позволила близким поэта кровным родством людям полностью отвергнуть официальную версию о его якобы самоубийстве.

И лишь теперь, когда большевицкий голем приказал, наконец, «долго жить», и стало возможным хоть как-нибудь подступиться к этому долгие годы сокрытому от нас безбожной властью кровавого режима табу.

Тайна гостиницы «Англетер»

Расследование обстоятельств смерти Сергея Есенина Эдуард Хлысталов смог начать лишь после своего ухода на пенсию – ведь у старшего следователя со знаменитой Петровки 38, судя по все возрастающей за последнее время преступности, дел на его безпокойной работе более чем хватало. И давно задуманное предприятие все оставлялось на «потом».

В самом начале ознакомления с произошедшими некогда в гостинице «Англетер» событиями Эдуард Хлысталов, пользуясь своим многолетним опытом работы, разглядел явную умышленность не только убийства Сергея Есенина, но и сокрытия совершенного преступления работниками правоохранительных органов. Ведь все обстоятельства версии, принятой официально, с самого еще первого взгляда оказались полностью не соответствующими действительно произошедшему в гостинице «Англетер»:

1. «На лбу трупа, чуть выше переносицы, крупная гематома (шишка). Про такое телесное повреждение эксперты-медики говорят, что оно причинено тупым твердым предметом и по своему характеру опасно для жизни и здоровья» [78] (№ 184).

И все это притом, что «очевидцы» уверяют, что Есенин в последний вечер был трезв. Но ведь шишка-то может разбухнуть только у живого человека! А уж полковник милиции Эдуард Хлысталов в криминалистике толк знает – ведь он ушел на пенсию с должности старшего следователя. И ведь возглавлял при этом не провинциальный Урюпинск или Жмеринку, но сам МУР.

Между тем отнюдь не случайно на ловко смонтированных газетных фотографиях Есенина эта явно бросающаяся в глаза деталь отсутствует.

2. «Поэт В. Князев написал сразу же после гибели С. А. Есенина стихотворение:

 
В маленькой мертвецкой, у окна
Золотая голова на плахе:
Полоса на шее не видна —
Только кровь чернеет на рубахе…
 

Но почему у покойного поэта не видна странгуляционная борозда?

После тщательной проверки архивных документов установил, что В. Князев не только видел труп в морге, но и выполнял неприятную обязанность получать там какие-то вещи, принадлежащие Есенину» [78] (№ 184).

3. «На первой фотографии мертвый Есенин лежит на диване обитом дорогим бархатом или шелком. Видимо его только что вынули из петли. Волосы взлохмачены, верхняя губа опухшая, правая рука в окоченении повисла в воздухе. На ней следы пореза. И сколько я ни всматривался в фотокарточку, признаков наступления смерти от удушения не видел. Не было высунутого изо рта языка, придающего лицу висельника страшное выражение. Да и удивляет сам факт, что труп положили на диван, ведь у повешенных ослабевают мышцы мочевого пузыря и другие мышцы…» [78] (№ 184).

Да, до удивительности ставшие длинными языки повешенных людей представляли всегда очень страшную картину и запихнуть такой уже окостеневший язык обратно в рот представляется делом достаточно не простым, если не невозможным.

Мало того. У удушенных, как отмечает Эдуард Хлысталов, руки всегда опущены вниз. А потому именно это окостенение изогнутой руки полностью опровергает наступление смерти в результате удушения.

4. А самым главным аргументом, который почему-то все забыли, является отпевание погибшего поэта в Церкви. Ведь висельников священникам отпевать категорически запрещается!

Мало того, это священнодействие над телом покойного фактически и является официальным признанием Русской Православной Церковью как умышленности совершенного властями злодеяния, так и последующего ими над убитым телом христианина кощунственного глумления!

А ведь Сергей Есенин незадолго до своей смерти обвенчался и тем фактически смыл с себя в том числе и вполне заслуживающие суровой кары грехи. Потому его смерть русскими духовными лицами и была занесена не иначе, как в ранг мученичества.

Что зафиксировано как священником в самой Москве, при отпевании, так и священником в Константинове.

А ведь оба рисковали головой! Ведь этим признанием лживости состряпанной большевиками версии они рисковали своими жизнями!

Вот она где была, Русь Святая, которую столь настойчиво всю жизнь свою искал Сергей! Ведь сколько раз он предавал ее, спасаясь от неминуемой смерти очень опасным заигрыванием с большевиками. Однако же, когда с ним самим случилось несчастье, свои головы на плаху смело положили оба священника, от которых зависело более чем многое: возможность подачи записок о его поминовении людьми на Руси, остающимися русскими!

И это куда как несравненно важнее бюстов в бронзе и прочих атрибутов некоего «увековечивания»! И дело здесь даже не в самой беземертной душе поэта, хоть и это является самым важным после смерти любого человека, но в возможности поставить его в лагерь защитников Святой Руси, на стороне которого он и воевал до самого последнего.

Вернемся к причинам, которые побудили Эдуарда Хлысталова взяться за раскрытие этого преступления века:

«Чем больше я знакомился с литературой о С. А. Есенине, тем больше возникало вопросов. И я решил провести настоящее расследование дела спустя 63 года» [78] (№ 185).

Между тем, большие трудности при получении полковником Хлысталовым следственных материалов достаточно однозначно определяются желанием советских властей воспрепятствовать распутыванию следов своего преступления. Практически на всех папках стоит магическое: «Не выдавать».

«В архивах меня предупреждали, что подобное расследование пытались провести и другие лица, но потом отступались. Я решил довести дело до конца.

Как известно, жизнь и творчество С. А. Есенина пришлось на сложный исторический период нашей страны: империалистическая война, две революции, неслыханная по своей жестокости гражданская война, невиданный голод, произвол властей, красный террор, массовые расстрелы врагов и невиновных, полная разруха народного хозяйства, разграбление музеев, церквей, библиотек, архивов, вывоз за границу золота и национальных ценностей…» [78] (№ 185).

Действовала строгая цензура. Потому и не проходили в печать какие-либо выступления поэта против власти. И приходилось сильно ретушировать свои высказывания – ведь в противном случае стихи никогда не вышли бы в печать. От того все эти кажущиеся теперь странными заигрывания с кошкой, которые мышка с ней вела умением периодического перед самым ее носом пронесения вкусно пахнущей колбасы, чьим запахом и заглушала голос ее страшного разума. И кошка становилась обманута поэтом с завидным постоянством, а потому все больше проявляла свое нетерпение, что и отображалось в усилении давления на играющегося с ней в кошки-мышки поэта, так до самого своего конца и не прекратившего свою рискованную затею.

Между тем, постоянно ищущие к чему придраться власти ко всем прочим «грехам» постоянно пытались навесить на русского поэта даже и антисемитизм. А ведь по тем временам, что не без доли грусти о былых своих возможностях вспоминали заставшие те страшные времена сослуживцы Хлысталова, арестовать и избить любого человека – не составляло практически никакого труда. Так что великому певцу России приходилось достаточно не сладко. И обнаруженные в последний год жизни поэта признаки чахотки на самом деле и являются следствием этих его постоянных избиений «правоохранительными» органами.

Но им этого было мало. Поэта хотели предать суду. К моменту смерти на него было заведено 13 уголовных дел!

«… и только знакомство с архивными документами ГПУ позволит выяснить причину, почему он не был арестован. Возможно, постоянная бдительность и не позволила ему попасть в руки стражей порядка.

…20 февраля 1924 года председатель Краснопресненского суда Комиссаров (подлинную фамилию предстоит установить) вынес определение о срочном взятии под стражу С. А. Есенина и до последнего дня жизни его могли арестовать в любую минуту» [78] (№ 185).

После изучения хотя бы разысканных следователем Хлысталовым документов, им произведен достаточно однозначный вывод:

«Теперь можно утверждать, что уголовного дела по факту трагической гибели С. А. Есенина не возбуждалось, никакого расследования причин трагедии не проводилось» [78] (№ 190).

Все «свидетели» уж очень путаются в своих признаниях, постоянно противореча ранее ими же высказанному. И их версия с происшедшим, между прочим, не вяжется совершенно. Ведь одно то, что ноги поэта висели на высоте полутора метров от пола говорит о том, что затянувший на вертикальной трубе петлю человек был ростом намного выше Есенина.

Мало того. На такую высоту, следуя предложенной нам «госверсии», потребовалось бы как-то умудриться взгромоздиться вообще без рук: ведь Есенину необходимо было здоровой рукой зажимать разрезанную правую руку, чтобы из нее не брызгала кровь…

Здесь, судя по всему, следовало бы произвести доследование. Ведь само место преступления, как и снесенный Ельциным Ипатьевский дом, просто обязано было вывести следователя на убийц. Ведь нынешние новшества в судмедэкспертизе вполне способны раскрыть любое преступление. Даже и произошедшее более трех четвертей века назад.

Но сегодня даже посмотреть на этот номер не предоставляется никакой возможности. Ведь эту первокласснейшую во всем городе гостиницу – снесли! И, думается, уж вовсе не случайно, а лишь по той же самой причине, по которой снесли и Ипатьевский дом.

«…хочется высказать сомнения в объективности заключения (часть акта оторвана, полностью его прочитать нельзя)…

Сомнение в подлинности акта вызвано следующим:

1/. Акт написан на простом листе бумаги без каких-либо реквизитов, подтверждающих принадлежность документа к медицинскому учреждению. Он не имеет углового штампа, гербовой печати, подписи главного врача или заведующего отделением больницы, отсутствует регистрационный номер.

2/. Акт написан от руки, торопливо, со смазанными, не успевшими просохнуть чернилами. Такой важный документ (не только касательно С. А. Есенина, но и любого другого лица) судмедэксперт обязан был выполнить в двух и более экземплярах. Подлинник направляется в милицию, а копия обязательно должна была остаться в делах больницы.

3/. Судмедэксперт Гиляревский Г. А. обязан был осмотреть труп и указать на наличие телесных повреждений, отметив время их причинения, наличие или отсутствие причинной связи с наступлением смерти… Указав в описательной части о наличии под левым глазом небольшой поверхностной ссадины, судмедэксперт не указал механизма ее образования. Отмечая наличие на лбу вдавленной борозды длиною около 4 сантиметров и шириною полтора сантиметра, не отметил состояния костей черепа. Именно поэтому возникает версия об убийстве поэта путем нанесения ему по лицу удара твердым предметом и последующего повешения с целью инсценировки самоубийства. И хотя Гиляревский А. Г. отмечает, что "вдавление на лбу могло произойти от давления при повешении", такое объяснение звучит неубедительно.

4/. Выводы в акте не учитывают полной картины случившегося, в частности, не отмечается такой важной детали, как потеря погибшим крови.

5/. Судмедэксперт отмечает, что "покойный в повешенном состоянии находился продолжительное время"… Таким образом Гиляревский А. Г. не подтвердил мнение неизвестного пока врача о времени наступления смерти…

6/. В акте ни слова не указано об ожогах на лице поэта и механизме их образования» [78] (№ 191)…

И еще имеется подтверждающее заказ на прекращение дела письменное свидетельство. В телефонограмме за № 374 имеется запись карандашом номера статьи, по которой закрывались все уголовные дела в те страшные годы. Это явный намек следователю, не заметив который он мог бы сильно рисковать своей жизнью:

«Нет сомнения, что работники милиции в завуалированной форме информировали Гиляревского А. Г., что, по их убеждению, привлекать к уголовной ответственности за гибель Есенина никого не будут и ему следует при составлении акта иметь это в виду.

Подлинность акта вызывает сомнения еще и потому, что мною найдена в архивах выписка о смерти С. А. Есенина, выданная 29 декабря 1925 года в столе загса Московско-Нарвского совета… в графе "фамилия врача" записано – "врач судмедэксперт Гиляревский № 1017". Следовательно, 29 декабря 1925 года… было представлено медицинское заключение судмедэксперта Гиляревского под номером 1017, а не то, без номера и других атрибуций, необходимых для составления такого важного документа, явившееся основанием для отказа в возбуждении уголовного дела.

Следует иметь в виду, что загс без надлежащего оформления акта о смерти свидетельства не выдаст. Поэтому можно категорически утверждать, что было еще одно заключение о причинах трагической гибели С. А. Есенина, которое в настоящее время не известно…

…нужно отметить, что только работник милиции, следователь, прокурор или суд вправе сделать вывод, что случилось в гостинице "Англетер". Ни врач, бывший на месте происшествия, ни судмедэксперт Гиляревский А. Г. не констатировали, что С. А. Есенин покончил жизнь самоубийством» [78] (№ 191).

Между тем газеты, притихнув, ждали взмаха дирижерской палочки, после которого можно будет начинать кампанию травли памяти убитого поэта. И это особенно сильно бросается в глаза при сопоставлении «слова» и «дела» убийц Сергея Есенина:

«В отличие от газетчиков, работники 2-го отделения милиции города Ленинграда вели себя более выжидательно и расчетливо. Они не выносили решения по делу Есенина до 20 января 1926 года, хотя никаких следственных действий за это время не производили. Они ждали реакции общества, друзей поэта, его родных. У гроба поэта были десятки тысяч людей, все видели изуродованное лицо мертвого поэта, но потребовать объективного расследования побоялись даже верные друзья, даже родные. Болтуну, паникеру, распространителю слухов могли вырвать не только язык» [78] (№ 192).

И лишь русские священнослужители одни не побоялись заявить о том, за что «болтуну» не только вырвали бы язык…

Между тем: выжидательная позиция работников милиции, явно обезкровленное бледное лицо поэта и даже не смытая, но нагло выставленная напоказ кровь на рубашке – наводят и на еще одно достаточно серьезное подозрение – ритуальное убийство!

Ведь проломленная тяжелым предметом переносица могла оказаться лишь прикрытием от обвинения именно в ритуальности злодеяния. Но это предполагалось произвести вместе с дополнительным дознанием лишь в том случае, если народ все же взбунтуется.

А вот тогда-то и можно будет в качестве жертвы представить толпе какого-нибудь террориста, вроде левого эсера Блюмкина (кстати – начальника охраны знаменитого «Поезда Троцкого»), справедливая расправа над которым и приведет Сталина ко столь уже и тогда лелеемой победе над Троцким.

И очень похоже, что такой сценарий был заранее тщательно заготовлен. Но лишь гробовое молчание русского народа спасло тогда столь тонко подставленного под жернова гидры пролетарской революции ее практически же и творца – Льва Давидовича Бронштейна со товарищи.

А потому показалось это столь много значащее убийство состряпанным слишком топорно, так не похоже на почерк его разработчиков! Ведь сценарий заключал в себе именно продолжение «банкета»! И кто знает, каких бы еще многомиллионных жертв стоило бы нам тогда выказать свое по поводу смерти поэта возмущение?!

Но народ безмолвствовал.

А потому для ухода от термина «самоубийство» завстолом дознания Вергей и его начальнику Хохлову пришлось выкручиваться следующими фразами:

«"На основании изложенного не усматривается в причинах смерти гр. Есенина состава преступления полагал бы:

Материал дознания в порядке п. 5 ст. 4 УКП направить нарследователю 2-го отд. гор. Ленинграда – на прекращение за отсутствием состава преступления", "января 1926 г. Завотделом дознания Вергей. Согласен: нач. 2-го отд. ЛГМ (Хохлов)".

Следователь Бродский также, не проведя никаких следственных действий, согласился с выводом Хохлова.

К этому времени власти развязали руки газетам и журналам. И началось настоящее состязание в подыскании оскорбительных эпитетов по адресу погибшего поэта.

С легкой руки Луначарского, Бухарина, Сосновского, Авербаха, Крученых и других С. А. Есенину были приписаны: наркомания, алкоголизм, развратные действия, злостное хулиганство…

Особым вниманием редакторов и издателей пользовались воспоминания друзей, знакомых, очевидцев, в которых они с упоением повествовали о пьяных куражах Есенина, покушениях на самоубийство, унижении женщин, лечении в психиатрических лечебницах. Упорно и методично в народе формировали убеждение, что Есенин был пьяница, дебошир, шизофреник, и ему ничего другого не оставалось, как повеситься…

Наконец, появились гневные предложения отдельных политиков вычеркнуть имя Есенина из русской литературы, запретить печатать и читать стихи опасного "нытика", мешающего революционному народу стройными рядами двигаться к лучезарному будущему… Поэзию С. А. Есенина приказано было забыть.

Время требовало другой литературы, бодрой и оптимистической.

И никто не обратил внимания на гневные слова Бориса Лавренева в адрес тех, кто сделал все, чтобы так трагически завершилась жизнь поэта: "…И мой нравственный долг предписывает мне сказать обнаженную правду и назвать палачей и убийц – палачами и убийцами, черная кровь которых не смоет кровяного пятна на рубашке замученного поэта"» [78] (№ 192).

И полную аналогию заметанию следов преступления в Екатеринбурге сносом Ипатьевского дома отображает уничтожение теми же властями имеющегося на них компромата в городе Ленинграде – гостиницы «Англетер»:

«В конце марта снесена была гостиница в Ленинграде, последний кров поэта» [ «Московская правда» 27. 05. 1987 «Сохраним дом поэта»].

Этот снос приурочен аккурат к началу задуманной врагами Отечества рассчитанной на возврат к февралю 17-го года «перестройки». Потому следы и были заметены сносом самой фешенебельной гостиницы. Принесенные же этим действием как исторические потери, так и чисто финансовые – не в счет. Ведь ритуальным резникам важнее сохранение навязанной ими версии. Ведь именно петля оставляет на их жертве самое страшное против Русского Бога преступление. И оно может быть смыто лишь Правдой. Которая лишь одна и может нам раскрыть истинную картину совершенного злодеяния.

А ведь последний год своей жизни поэт провел фактически в бегах. Ведь отнюдь не случайно он оказался под дулом пистолета эсера Блюмкина. Террорист был полностью уверен в своей безнаказанности, а потому вовсе и не шутил. И лишь чудом Есенин ушел тогда от смерти. Чудом же продолжал уходить от нее и весь этот год, несмотря на непрекращающуюся травлю со стороны органов советского «правосудия».