Текст книги "Запрещенная победа. Заговор против Руси и России"

Высшим авторитетом считалась Библия, но без книг Нового Завета [то есть и здесь – ересь «жидовствующих» в чистом виде – А.М.]. Царство Божие мыслилось чисто материалистически, непременное же условие осуществления этого царства состояло в общности имущества и жен.

Бокельзон, назвавшийся “Иоганном из Лейдена”, был провозглашен пророком. Очевидцы рассказывали о многочисленных случаях насилия и самоубийств, вызванных социалистическим обобществлением женщин… Бокельзон брал все новых и новых жен. В гареме пророка первенствовала некая Девора (ветхозаветные имена были очень популярны в среде “новых христиан”, – так устроители “земного царствия Божия” подчеркивали свой отказ от Христианства как такового).

Эмблемой Бокельзона стал изготовленный из золота земной шар с двумя скрещивающимися мечами – знак власти над всем миром. Бокельзон окружил себя множеством слуг и роскошью. Для жителей устраивались особые театральные представления, темой которых служили либо кощунства по отношению к Церкви, либо социалистические интерпретации религиозных сюжетов. Все улицы города были переименованы. Младенцам давали новоизобретенные имена. Почти ежедневно происходили казни. Женщине, отказавшейся стать очередной женой Бокельзона, он лично отрубил голову, при этом хор его жен пел: “Слава Богу Всевышнему”. Нормальный человек увидит в этом патологию, какое-то массовое безумие. Однако в анабаптизме мы видим те же черты, которые характерны для всех социалистических революций» [60] (с. 338–341).

Вся эта эпопея должна была чем-то окончиться. Она и окончилась:

«В конце концов 25 июля 1535 года Мюнстер был взят, город вернулся под власть католического епископа, но это отнюдь не означало, что анабаптисты как очередные устроители, так сказать, Царства Божия на земле исчезли.

Европа, утеряв драгоценнейшее сокровище Христовой веры, по сути дела, именно в средние века создавала новое учение, которое должно было изменить общественную жизнь человечества и личную жизнь человека. Не случайно Мюнцер писал, что его учение в равной степени доступно христианам, иудеям, туркам, язычникам. Какое учение выковывалось в добропорядочной старой Европе? Какое учение ввергло в кровавую смуту целые страны и народы? Если ответить предельно кратко, это – Социализм. Поразительно, однако исторические факты неоспоримы: как бы ни отличались ереси друг от друга, они всегда имели принципиальное сходство в отрицании брака, семьи, собственности и яростно боролись против Христа и Его Церкви. Это провозглашали своей главной целью и вальденсы, и катары, и альбигойцы, и анабаптисты, и моравские братья, и наконец в XX веке – коммунисты, создатели Страны Советов.

Социалистическая идеология Новейшего времени несет представление о неумолимо приближающемся коренном переломе, конце и разрушении старого мира, начале новой мировой эпохи. Эта идея прослеживается и на всем протяжении существования сект и тайных обществ. Сначала катары проповедовали о пленении души материей и освобождении души в потустороннем мире. Затем амальрикиане говорили о духовном освобождении путем достижения “божественности” здесь, на земле. Наконец, табариты и анабаптисты учили о материальном освобождении от власти государства и Церкви, установлении господства “избранных” над человечеством. В XX веке коммунисты провозгласили: “кто был ничем, тот станет всем”.

Все социалистические движения прошлого использовали идею равенства людей перед Богом. Это не случайно. Таким образом достигались несколько целей. Во-первых, религиозная идея высшей справедливости служила личиной, под которой скрывались разрушители порядка и власти; во-вторых, в ряды социалистов вовлекались многочисленные сторонники, не подозревавшие об истинных целях “борцов за счастье всего человечества”. И, наконец, самое главное: так велась борьба с Церковью исключительно коварным способом – изнутри» [60] (с. 342–343).

Такова основа деятельности всех этих на первый взгляд странных движений и экзотических сект: все они вели к коммунизму. А вот об идеологах этих доктрин:

«Развитие идей, предложенных Томасом Мором, спустя столетие продолжил Томмазо Кампанелла, автор знаменитого сочинения – “Город Солнца”» [60] (с. 343).

Однако же никак не менее значительным являлось и куда как менее известное его сочинение:

«Через несколько лет Кампанелла написал еще одно сочинение – “О наилучшем государстве” (“Questiones sull optima republika”), в котором он утверждает возможность построения общества по социалистическим принципам. Он говорит: “И это показали теперь анабаптисты…”» [60] (с. 343).

То есть это вовсе не шуточки – об обобществлении женщин: теоретики указывают, что лишь в этом случае будет достигнута ими преследуемая цель, к которой столь настойчиво двигали массы революционные вожди.

«В идиллическом, совершенном Городе Солнца все будут равны, – утверждает Кампанелла. Равенство простирается вплоть до полного однообразия одежд, более того: одежда и мужчин и женщин должна быть одинаковой. Регламентировалось буквально все – даже то, как часто стирать белье. Преступлений в Городе Солнца не могло быть. Но это и не удивительно: закон карал смертной казнью даже за то, если бы женщина нарумянила лицо, надела бы обувь на каблуках или платье более длинное, чем положено.

Несмотря на исключительную суровость законов, в Городе Солнца нет палачей – дабы “не осквернить государство”. Но смертная казнь есть: она исполняется руками народа, который умерщвляет, “побивая камнями”. Закон Города Солнца человеколюбив; осужденным на смерть оказывается милосердие: они могут сами уйти из жизни; они могут сами обложить себя мешочками с порохом и поджечь порох. – Какая идиллия! Закон безконечно гуманен: осужденный не может быть казнен без его же согласия. Приговоренного убеждают до тех пор, пока он сам не пожелает себе смерти.» [60] (с. 343–344).

Тут, думается, эти «убеждения» представляли собой тот род убеждений, которыми пользовались в 20-х, 30-х годах заплечных дел мастера в Стране Советов. Подозреваемые при этом очень быстро начинали обвинять и себя и свое окружение не только в том, чего никогда не было, но и в том, чего не могло быть и чисто теоретически.

Вот, например, какие письма писал Зиновьев, попав в застенок:

«“Тов. И.В. Сталину. Сейчас, 16 декабря в 19.50 вечера, группа чекистов явилась ко мне на квартиру и производит у меня обыск… Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично. Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большевика, клянусь Вам памятью Ленина. Я не могу себе и представить, что могло бы вызвать подозрение против меня. Умоляю Вас поверить этому честному слову. Потрясен до глубины души. Г.Е. Зиновьев” (Радомысльский).

В ходе расследования состав группы заговорщиков быстро расширялся. В сетях НКВД оказались родственники, друзья, знакомые арестованных и даже случайные лица, имевшие несчастье встречаться с ними. Всем этим людям приписывались связи с троцкистами и меньшевиками, белогвардейцами и монархистами, русскими эмигрантами и иностранной разведкой.

В ночь с 13 на 14 января 1935 года в подвалах Лубянки творилось нечто страшное, ибо на следующий день все обвиняемые дружно признали себя виновными по всем пунктам предъявленного обвинения, даже в убийстве Кирова» [62].

Но Зиновьев все пытался вымолить себе если не прощение, то хотя бы отдаление смертного приговора. Он вновь писал Сталину:

«В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я… подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я Ваш душой и телом, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение» [62].

Но снисхождения не было. Поначалу запрошенные 10 лет строгого режима Сталину показались слишком незначительной мерой воздействия. А потому впереди замаячил расстрел. Один из главных большевицких палачей, на чьих руках кровь десятков миллионов невинных жертв, вновь плакал и пускал слюни:

«Из последнего слова подсудимого Зиновьева:

“Партия видела, куда мы идем, и предостерегала нас… Мой искаженный большевизм превратился в антибольшевизм, а через троцкизм я перешел к фашизму”…

Зиновьев до последнего своего мгновения просил свидания со Сталиным, молил о пощаде, валялся в ногах у конвоиров» [62].

Аккурат после того, как он сам себя обвинил в фашизме. Может быть, в этом пресловутом Городе Солнца пыточных дел мастера были еще более изощренными, чем даже у большевиков? Может, после их обработки не то что там пощады перед смертью попросить, но и улыбаться не слишком естественно и непринужденно было умопомрачительнейше опасно. А потому люди с радостными веселыми песнопениями прыгали в пропасть и продолжали песнопения до самого своего приземления на специально для них выставленные пики и штыри, боясь, что уже в процессе полета их могут заподозрить, что они для людей, совершающих самоубийство, не достаточно веселы?

А вообще-то диву даешься – до чего ж спроектированный некогда этими «нестяжательствующими» режим оказался осуществлен уже не в фантазиях утопистов, но здесь – на грешной земле.

Далее:

«Отношение полов будет полностью под контролем государства. Рождение детей сравнивается с заботливым выведением скота. “Поэтому, – говорит Кампанелла, – производители. детей подбираются наилучшие.”» [60] (с. 344).

То есть исключительно из элиты намечаемой партноменклатуры. Но если партаппаратчики оказываются чрезмерно хлипки, то женщину отправляют для удовлетворения телесных нужд всего «производственного коллектива». То есть она:

«…переходит в общее пользование» [60] (с. 344).

И далее все так, как и случилось в обезкровленной революцией России:

«Детей воспитывает государство. Дети не будут знать своих родителей: в “идеальном” обществе семья полностью упразднена.

Буквально исполнял планы социалиста Кампанеллы Женевский Конгресс I Интернационала. Это объединение коммунистов приняло составленную Марксом резолюцию, которая гласила: “В рационально устроенном обществе всякий ребенок, начиная с девяти лет, должен быть производительным работником”» [60] (с. 345).

Маркс, кстати, брал такие идеи вовсе не с Луны, а из самой что ни есть кузнецы людоедов – якобы идеала для всех времен и народов – западного образца общества. Ведь в те самые времена:

«…произошел “промышленный переворот” – в производстве начали применяться машины. Один человек теперь мог наткать столько ткани, сколько раньше ткали несколько десятков. Ребенок лет восьми теперь мог работать там, где еле справлялся взрослый мужчина» [83] (с. 222).

И что ж, вы думаете, в свете данных технических новшеств теперь ввели у себя в обиход представители этой старой как западный мир и такой же просто до убийственности «доброй» Англии?

«Жутковатая деталь – на многих фабриках специально использовали станки, приспособленные к росту ребенка.» [83] (с. 222)!!!

Так что этот их просто сумасшедший по нашим русским меркам мир губила и погубит выгода (эти нравы сегодня пытаются привить и нам). Как только эти культуртрегеры смекнули, что с работой на усовершенствованных станках справится и ребенок, так тут же и оборудовали этот станок исключительно: лишь для ребенка!

Здесь остается только удивляться, как им не взбрендило подобным образом использовать труд, скажем, детей ползункового возраста? А что? Ему все равно куда ползать, так пусть ползает по какому-нибудь особому заданию. Или вот грудничковому, например. Орет себе самопроизвольно. Так пусть орет для какой-либо особой необходимости: родителям не в обузу – деньги прирабатывает – и всем хорошо.

Тут что-то они не все до конца продумали. Но то было давно. Сегодня, например, они освоили изобретение, дающее возможность пользоваться даже не трудом, но телом убиенных ими чуть еще зародившихся детей.

А такое уже следует рассматривать никак не иначе, чем возврат к узаконенному людоедству. Так что этот просто пещерный регресс Запада – на лицо.

В нами же рассматриваемые времена в их, как теперь нам преподносят – «раю», наблюдалась еще в данном вопросе некоторая «отсталость»: не все производители станков поддерживали эту «здоровую» инициативу фабрикантов-передовиков. Из-за таких недотеп Западу приходилось, в сфере обезпечения своих граждан рабочими местами, даже пользоваться некоторыми «усовершенствованиями»:

«…к большим станкам приставляли ящики – чтобы работники лет 8-10 могли бы дотянуться до рабочей части станка» [83] (с. 222).

А что? Удобно и выгодно: детям платить меньше. Рабочий же день для всех один: от 12 до 18 часов. Притомился ребеночек – пальчик ему резаком, видите ли, отхватило – не беда: покалеченных – на свалку истории. Новых набрать, еще не изуродованных, – только свистни. И, опять же, изысканнейший вид борьбы Британского местечкового джентльменства с очень опасным по тем временам явлением: перенаселением собственной страны. Причем, перенаселением вполне здоровыми людьми! Такое «безобразие» срочно требовалось устранить. Тому более чем «здоровая инициатива» «усовершенствований»: «к большим станкам приставляли ящики.»

Так прогрессировала и в модном XIX в. извечная борьба Запада с перенаселением своих территорий, давно и безнадежно зараженных болезнью аборигенов Карибских островов – людоедством.

Но здесь, что по-западному, вы хоть радуйтесь тому, что вам дают вообще работать!

Вот, например, что сообщает на Нюрнбергском процессе один из палачей – начальник лагеря Освенцим:

«Когда Гёссу был задан вопрос: “Правда ли, что эсэсовские палачи бросали живых детей в пылающие печи крематориев?” – он немедленно подтвердил правильность этого. А дальше заявил: “Дети раннего возраста непременно уничтожались, так как слабость, присущая детскому возрасту, не позволяла им работать.”» [217] (с. 9).

А вот и Дахау:

«…о миллионах казненных людей: расстрелянных, повешенных, заживо сожженных, затравленных собаками, забитых сапогами, задушенных газом. стучат в сердце человечества худенькие кулачки пяти-, шестилетних детей, которых гнали в газовые камеры и которые, пытаясь спастись, показывали на эти свои жалкие кулачки, шелестя безкровными губами:

– Мы еще сильные, мы можем работать. Смотрите, мы еще можем работать!..» [217] (с. 246–247).

Даже зверства Гитлера, убивавшего маленьких детей именно за их «не способность работать», – всего лишь цветочки: ягодки нас еще ждут впереди, когда нами рассматриваемые идеалисты доведут свои наполеоновские планы до конечного результата…

Теперь становится куда как более понятна предназначенность этой странной секты «жидовствующих», появившейся ко временам начала средневековых революций и у нас на Руси. И уже более не удивляет, что:

«В бытность Ф.В. Курицына в Молдавии и Венгрии (1482–1484 гг.) там протекала деятельность так называемых чешских братьев» [56] (с. 213–214).

Что это за братья за такие – нам уже более не требуется выискивать в имеющейся на данную тематику литературе – это братья масоны, в те еще времена именовавшиеся: таборитами и анабаптистами, «жидовствующими» и гуситами. Отличием от анабаптистов под предводительством Мюнстера является лишь то, что уже в 1504 году эта секта на Руси была раскрыта и обезврежена. Потому перейти к легальной деятельности, как это произойдет двумя десятилетиями позднее на Западе, в России ей просто не позволили.

Хотя, поначалу, «жидовствующим» удалось отравить 32-летнего сына Ивана III – Ивана Молодого. Причем, свое отношение к этой организации, ну, хотя бы знаниями о ее некоторых поступках, сообщает сбежавший от Ивана Грозного князь Курбский:

«Он обвинит Ивана III и Софью Палеолог в отравлении Ивана Молодого “смертоносным ядом” [63] (с. 406)» [9] (с. 66).

То есть, как и обычно у них, – с больной головы на здоровую. Но так как сам он, обнаружив свою к нам враждебность, а потому и сбежав за границу, явно причастен к этой организации, то становится понятным, что дыма без огня – не бывает. Выгодной же смерть Ивана Молодого была именно обвиненной в связях с заговорщиками Елене, матери наследника. И если бы это не открылось со слишком явной очевидностью, то ни при каких иных обстоятельствах матери и ее сыну наследнику не оказаться в такой серьезной опале, в которую в тот момент попадают они.

«Чтобы догадаться, в каком направлении влияла бы на сына Елена-еретичка, приобщенная к “ереси жидовствующих”, не надо иметь семь пядей во лбу. Продвижение Елены и Дмитрия на вершину власти казалось тогда вполне достижимым, поскольку Федор Курицын и его собратья по ереси пользовались огромным влиянием на Ивана III. Достаточно сказать, что вскоре после смерти Ивана Молодого им удалось провести в митрополиты своего ставленника – Зосиму, т. е. захватить, по сути, высшую церковную власть в Московском государстве» [9] (с. 68).

И на что же такое вновь похоже?

Да на внедрение «фруктов» все того же сорта в России еще в первую революцию, устроенную масонами. Тогда:

«Синод, молчащий при действиях революционеров, выпустил послание, призывающее к порядку, к тому, чтобы никто не защищал Царя самовольно, ибо “Царь велик и могуществен” и может сам себя защитить. Замечательные наши архипастыри и пастыри!» [64] (с. 93).

«Принятая Св. синодом едва ли не с самого начала смуты точка зрения – молчать о революционерах и порицать лишь противников их – не замедлила сказаться на всем пространстве империи. 19 ноября 1905 года в официальном печатном органе РПЦ был опубликован ряд поучений епископов различных городов, основной темой которых было осуждение еврейских погромов. Например, “при возникновении безпорядков антиеврейских или подобных им” выходить с крестом в епитрахили и “силою убеждения укрощать буйствующую толпу” [65] (с. 1991–2000). При этом о необходимости сдерживания антиправительственных демонстраций не говорилось ничего» [66] (с. 139).

То есть занимаемая руководством РПЦ сторона здесь выглядит совершенно однозначно. Св. синод слишком явно потворствовал еврейскому бунту, а потому всех с этим бунтом несогласных, чуть ни под угрозой отлучения, призывал к порядку. То есть к лояльности организовываемого евреями безпорядка. Для чего, в самую первую очередь, засылал красных попов-миротворцев с целью предотвращения контрреволюционного бунта – понятно дело – исключительно лишь русского бунта. И удар этот был направляем наиболее подло – в самое незащищенное место пытавшихся предотвратить еврейский переворот в своей стране русских людей – в их душу. Которая не православной быть просто уже по определению не может. Потому следует здесь все же обусловить эту временную победу инородцев вмешательством засланной верхушкой части либерально настроенного духовенства:

«“…которое нагло призывало народ вступить в ряды революционеров” [67]» [66] (с. 140).

Но и далее все происходило по тому же плану. Запретив русскому человеку всякое сопротивление, что и понятно, священноначалие открывало возможность темным силам революции обрушиваться со всей мощью на обезоруженное красными попами население России:

«…члены Св. синода РПЦ, располагая таким методом воздействия на паству, как право накладывания анафемы на “дерзающих на бунт и измену” против православных царей – даже не напомнили народу ни о церковной каре, ни о наличии соответствующего богослужебного чинопоследования. Жителям революционного Петрограда ничего не было сказано по поводу их государственно-религиозного долга по защите Престола.» [66] (с. 201).

«Интересен факт, что католическая церковь тогда же выпустила краткое, но определенное обращение к своей пастве, закончившееся угрозой отлучить от святых церковных таинств каждого, кто примкнет к революционному движению» (там же).

По свидетельству Князя Жевахова:

«…ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами» [68] (288–289).

Вот какова сила церковного прещения! Ни один, заметим, даже католик не посмел прекословить своему священству.

Что было бы в России, где Православие, в убеждении паствы в своей правоте, ни в какое даже малое сравнение с католицизмом не идет?

Но ничего, повторимся, сделано не было. Руководство РПЦ было все равно как на стороне заговорщиков. А может и действительно – на их стороне?

Существует такая на эту тему притча: не пойман, дескать, – не вор. Можно ли уличить руководство тогдашнего РПЦ не в разгильдяйстве и неосведомленности, что пытаются сегодня приписать им в оправдание (дураки, мол, и дороги виноваты), но именно в умышленности, а точнее в злоумышлении произведенных ими в те годы действий?

Этот вор давно схвачен за руку. И вот одно из свидетельств этой «кражи» века:

«…Св. синод признал новую власть еще до отречения Николая II от престола, которое состоялось в ночь со 2 на 3 марта» [66] (с. 202).

Считается официально, что состоялось. Ведь текст его опубликован напечатанным на машинке. Подпись же «карандашом», что более всего соответствует тогда случившемуся, была исполнена несколько иным способом: обведением подписи Николая II под копирку.

Но священноначалие не соизволило дожидаться и этого. Потому видно и невооруженным глазом, что именно оно, опережая масонов, устроивших Николаю II западню, предало Русского Царя и Русское Царство еще до объявленной даты «отречения», за которую можно было бы им хотя бы чисто формально попытаться скрыться. Но они не утрудились сделать даже этого.

Вот с какой стороны это масонское «священнодейство», по изъятию Удерживающего, в те дни началось:

«…решение было принять “к сведению и исполнению” и во всех храмах империи отслужить молебен с возглашением многолетия “Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству”.

Тем самым было изменено церковно-монархическое учение о государственной власти, которое исторически утвердилось в богослужебных книгах русской Церкви и до марта 1917 г. было созвучно триединой формуле “за Веру, Царя и Отечество”. Изменение смысла заключалось в “богословском оправдании” революции, т. е. в богослужебной формулировке тезиса о том, что “всякая власть от Бога”» [66] (с. 205, с. 213–214).

Хотя теперь распрекрасно известна эта фраза из Писания, ранее, аккурат этими красными попами, трактуемая неправильно. Якобы: «Всякая власть» исключительно должна являться «от Бога». На самом же деле перевод со старославянского звучит следующим образом: «Не есть власть, если не от Бога».

Но синод работал не на Бога и Его власть на земле, но на борющуюся с Ним и Его властью на земле организацию:

«…в Богородичном тропаре утрени после произведенной богослужебной замены поминовения Царя по всем церквам РПЦ должны были произноситься такие слова: “Всепетая Богородице […] спаси благоверное Временное правительство наше, ему же повелела еси правити, и подаждь ему с небесе победу”. Этим “вероучительным” молитвословием Синод фактически провозгласил тезис о божественном происхождении Временного правительства» [66] (с. 220).