Текст книги "Женщины – наше всё (лучшее) том 4"

– Бредовая идея проявляется ясно и определенно. Но у вас, опять же, нет бредовой идеи.

Ник был разочарован. Чем больше он о себе узнавал, тем больше обрастал непониманием.

– Когда я шёл к вам, – сказал он, – мне казалось, что моё дело выеденного яйца не стоит.

– Напрасно, – ответил доктор. – Психиатрия очень сложная наука. Берешь любое существительное и навешиваешь его на пациента на предмет какой-нибудь болезни. “Я волком бы выгрыз бюрократизм”, – заявляет Маяковский. Как вы думаете, эти слова не дают ли повода толковать о болезни автора? Бюрократизмом ведь тоже можно болеть, переболеть и даже умереть от него. Так что надо быть осторожным на высказывания – можно загреметь в психушку.

С доктором было интересно, и Ник сознался:

– Еще хочу добавить, с каждым моим поцелуйным случаем во мне возникает ненормальное искушение “я всё могу, мне всё позволено, подвластно, мне море по колено, все девушки мои”. Это разве не бредовая идея? Может это прольет свет?

– Вы себя топите! – понимающе кивнул доктор. – Вы уже на 90 процентов клиент психбольницы. Слава Богу, сейчас другое время. Нет, и ещё раз нет. Так любую благую цель, теорию, смелое высказывание можно связать с бредовой идеей, но это не так. Настоящий пример – бред величия. Тогда больной заявляет во всеуслышание: “Я мать русской революции!”, “Я – Эйнштейн!”, “Я – китайский император” или “Я – Наполеон”.

– Доктор, мы уже все симптомы перебрали, – выразил озабоченность Ник, – а ничего не выяснили.

– У вас формальный признак, указывающий на коллекционирование.

– Поцелуев?

– Вдумайтесь, разве можно коллекционировать поцелуи?

– Тогда девушек…

– Это ближе.

– Смысл моего коллекционирования – это активное перебирание, сортировка девушек, которые попадаются на моем пути? – спросил Ник.

– Дело в том, что даже провожание глазами дорожных столбов из окна вагона тоже своего рода коллекционирование, если концентрировать свое внимание на чем-то одном, акцентировать интерес на том же, только и заниматься постоянным пересчетом их и классификацией столбов на деревянные, бетонные, телефонные.

– Вы сказали о множестве девушек, но я останавливаюсь из множества только на одной!

– Э, которых у вас уже было… – Это прозвучала едкая ирония.

– Двадцать пять.

– Очень мило! Не так уж и мало, но и не много.

– В общем, не густо, – усмехнулся Ник.

– Но и не пусто! – Доктор умел поддерживать настроение.

– А это число разве ни о чем не говорит?

– Говорит, как раз, о коллекционировании.

– Но мне не важно, блондинка, брюнетка, шатенка она, глаза голубые или зелёные у девушек. Я даже их фотографии не собираю.

– Меня больше смущает ваша прямо-таки патологическая тяга к зевкам.

– Я их тоже не коллекционирую, – заметил Ник.

– Но вы много говорили о сопутствующих поцелуям зевках, это так?

– Да, – признался Ник.

– Какому вы отдавали предпочтение?

– Который шире.

– Вот видите, вы интуитивно почувствовали, что чем амплитудней зевок, тем меньше девушка принадлежит сама себе, а, следовательно, кому-то…

– Кому тогда?

– Его величеству случаю, а, конкретно, вам…

– Забавная арифметика. У меня их двадцать пять, но я уверен, что и это нельзя назвать коллекционированием.

– Тогда вы по своей природе селекционер. Завидев в толпе девушек, вы сканируете их, задаете вектор направления к одной из них, иначе бы вы оказались в тупике, как Буриданов осёл. Вы превращаете количество в качество. Будь то розы, гончие или скакуны, вы прежде цените сорт, экстерьер и выездку. Ваш вектор – результат направленного отбора.

– Опять не попали в точку. – На лице Ника была написана обида.

Доктор это заметил.

– Только без ультиматумов. Никто же не винит ломовую лошадь за то, что она отличается от скаковой.

– У меня что-то другое – притягивающее как магнитом…

– Влекущее, манящее… Отсюда, вы считаете, неестественность положения и неправильная, нелогичная линия поведения?

– В чем-то вы правы, – согласился Ник.

– Часто так случается, что человек пользуется даже ошибочным действием, как выразительным средством.

Ник желал значительности в ответах, поэтому ему не терпелось узнать конкретнее, и больше.

– Но это мое ошибочное действие не лишено, как ни странно, направленного здравого смысла, – возразил он.

– В ошибочных действиях есть много такого, что не понято и не растолковано существующими теориями.

– Вот теперь понятно, почему многое объясняется и списывается под ненормальность?

– А что вы хотите, если существует не менее интересный термин “аномальность”.

– Конкретно по моим поступкам вы можете что-то сказать по этому поводу?

Доктор немного подумал, потом спросил?

– Вы бы могли отдать сто тысяч за один зевок?

– Нет, конечно. За сам поцелуй, возможно. Это подтвердит любой мало-мальски настоящий мужчина.

Доктор рассмеялся.

– Вы адаптированы к жизни! Вот и аномальность к вам не лепится ни с какого бока.

– Доктор, а как же зевок и поцелуй? Это же противоречие, это Сцилла и Харибда, и я между ними.

– В вашем случае звенья одной и той же цепи. Одно порождает другое… Одно не существует без другого…

– Доктор, вы всё разобрали во мне, всё до мельчайших особенностей, но так ничего не нашли, следовательно, вы объяснили мое поведение, но не выявили ничего во мне патологического.

– Потому что вы, к счастью, нормальный человек! – снизошел до похвалы психоаналитик. – Мы помогаем преодолеть сложные психологические проблемы. Есть люди безнадежно ненормальные, с сильно выраженными отклонениями. Им первая помощь. Возможно, в вас сосредоточились те неосуществленные стремления, которыми вы были обделены в детстве, на Земле, на других планетах.

– Только и всего? Вывод не богат! – воскликнул Ник.

– Это не опасно, если не подпадете под выше перечисленные термины.

– Вы меня успокоили.

– Но я бы настоятельно посоветовал обратиться к сексологу.

– Зачем?

– Так, на всякий случай…

Круг замкнулся.

Но Ник ушел от доктора обнадеженным.

ГЛАВА 8

Ник стоял у телефонной будки в ожидании, когда освободится телефон. В отражении бокового стекла он видел, что разговаривает девушка в тесной косоворотке, мини-юбке и ярком плащике через руку.

– Извините, что долго звонила! – выйдя, сказала она.

Все стоявшие ответили теплой улыбкой.

– Ничего-ничего, всё в порядке.

Она не отошла и пяти шагов, как Ник заметил, что длинные ноги с достоинством понесли её в сторону станции метро. Её бедра играли ламбаду, а из-под клетчатой юбки виднелась без колготок загорелая кожа.

У первого светофора девушка перешла на другую сторону. Ник обогнал её и нырнул в магазин с открытыми окнами. Он услышал стук приближающихся каблуков и почувствовал, как тень девушки вместе с взметнувшимся потоком воздуха вместе приятно пахнули ему в нос и шевельнули его волосы. Ник не сводил с глаз с неё, пока она не прошествовала до станции метро.

Девушка стояла в вагоне, уставившись в одну точку. Во время перегона от станции к станции Ник подбирался в её сторону всё ближе. Он уже внимательно присматривался к пассажирке, подкрадываясь к ней. Он был еще в шаге от нее, когда она зевнула. Но этого расстояния хватило, чтобы чмокнуть девушку. Видимо, у нее осознания не произошло, и она снова зевнула. Тут Ник, уже стоявший вплотную, с комфортом неофита прикоснулся к ней губами.

– Лиля! – раздался голос, и возле девушки неожиданно возникла подруга. Начавшийся оживленный разговор подсказал Нику, что тут делать нечего, что когда идет женская воркотня, там не место для великих свершений, а только для скуки.

Благо, мир состоит наполовину из женщин. Новый взгляд выхватил другую девушку, пребывающую в задумчивой дымке, которая разожгла воображение, и Ник переключился на неё.

Она стояла в переполненном вагоне, совершенно не замечая посторонних взглядов, заострённо кидаемых в её сторону, словно давно привыкла к ним. В душе Ник был сюрреалистом, поэтому и наблюдения его не отличались простотой. Эта девушка была еще красивей. Не той привычной обворожительной красотой, которая везде и всюду бросается в глаза сразу, а интригующей, была зависящая от пластики движения, берущая на зависть оригинальной одеждой и внутренним обаянием. Её красота была лучистой, как у статуи из мрамора с блестками искристого снега, а волосы отличались воздушностью и водопадом пенистого шампанского. Даже под длинными ресницами глаза её, которые смотрели вперед, не казались плоскими, и озерная глубина их поражала своими размерами.

И вдруг её первый зевок – восхитительно небрежный, провокационно-крамольный, убеждающий в своем превосходстве, в единственности и неповторимости!

Ник детально изучал профиль девушки, но его привлекло большее, чем таившееся за этой красотой. Он уставился на неё, лишившись на мгновение дара соображать. Глядя на неё, он с нетерпением ждал второго зевка и чувствовал страстное желание вместить в один поцелуй все свои силы, всю энергию. Он был охотником, она дичью. Разверзшийся рот красавицы – это смертельная пропасть, в которую страсть как хотелось попасть, смертельный приговор страждущему, желание окунуться в омут неизведанного, приглашение к акту самоуничтожения.

Ник стал специалистом по зевкам, отличающихся своеобразием, частотой и амплитудой, и мог бы оценить любой и написать о них смелый трактат. Как прав был психоаналитик, когда предполагал коллекционирование. По характеру Ник определял утренний это зевок или вечерний. Утренний человек, еще не отошедший от сна, еще не включившийся в мыслительный процесс, сначала зевает, а потом с запозданием вспоминает, что надо бы из соображений воспитанности прикрыть рот ладошкой. Вечерний человек уже держит наготове руку у рта, чтобы никто ненароком не увидел искаженное зевотой лицо. Но и тут бывают промашки и накладки. Человек из-за тесноты не всегда успевает поднести руку, и тогда всеобщему обозрению представляется рот, у кого в вертикальной, у кого в горизонтальной растяжке, с полным набором или иногда отсутствием как таковых зубов. Но лучше смотреть на девушек. Особый шарм выигрывает в случае, когда у девушки прижатая ко рту ладошка вибрирует, вызывая многократное зевательное “оу-оу-оу”!

“Не езди общественным транспортом, где зевота особенно донимает”, – подумал Ник, когда увидел характерную у девушки подступающую мимику.

“Карамболина! Карамболетта!

Моя мечта, любовь моя!”

Первый же позыв заглушить зевоту поцелуем принес успех. Раздалось звонкое чмоканье, как будто шкворчнуло яйцо, выплеснутое на раскаленную сковородку. Ника обволокло неописуемо сладким, неведомым ароматом, словно тысяча незнакомых, чарующих цветов, влекомых утренним пробуждением, одновременно раскрыли свои чашечки: белые, розовые, темно-пурпурные.

Пассажиры сначала навострились, повели ушами и глазами, но источника звука не обнаружили, хотя сам звук был явью.

Ник прикоснулся губами. Но губы у девушки были прохладными и показались такими же свежими, как первый запах неожиданных духов. Девушка смотрела на него с изумлением, как бы в восхищении перед его авторитетом, но не делала явных выводов и далее за ними мстительных выпадов, и Ник не мог догадаться о явных её намерениях, о причине её невразумительного поведения, о характере её последующего любопытства.

“Карамболина! Карамболетта!

Цветами путь усыпан для тебя!”

Ник раззадорился и уже целовал второй, третий, четвертый раз и ему под конец стало неинтересно – все поцелуи пропадали как в прорву.

Ник уже не ощущал никакого особого прилива чувств, потому что рот её был как неживой, хоть и открыт для притока воздуха, как печная отдушина полностью, но влага не попадала на его губы.

Хоть бы среагировала из приличий хорошего тона. Она зевала – он целовал, она зевала – он снова целовал. Тупее девушки и бесчувственней, чем эта, Ник не знал. Кому больше нравилась процедура, ему или ей, сознательно идущей навстречу его желаниям? Тем не менее, эта игра в поцелуи с её стороны не явилась поводом дать ему пощечину или поднять гвалт на всю округу.

Менее чем за секунду он успел спросить себя, кто она, эта глупая сумасшедшая девушка? Откуда такие берутся?

Вот и проникают они… с Марса или Луны… А ещё говорят, что это мужчины девушек разводят, а не наоборот!

На какое-то время она совсем замерла, и Ник следующим поцелуем, наконец-то, ощутил за очарованно застывшими в удивлении губами потепление и вкус неизвестного фрукта, да еще на этот раз его язык наткнулся на выдвинутый встречный язык. Вдруг её губы, в свою очередь, быстро прильнули к его. Пассажиры были впритык, но то ли занимались каждый своим коротанием времени, то ли из воспитанности, но никто не заметил обмен поцелуев у парочки не в углу. Они клевали друг друга до самой остановки.

Первый опыт поцелуя у Ника был в пятнадцать лет со своей одноклассницей. Тогда Марьяна неожиданно крепко обняла его за шею и, как бы, повисла на нем. Позднее были другие девушки, другие поцелуи. Теперь вот и после возвращения с планеты Дунга в общественном транспорте. Поцелуи не всегда несли определенной смысловой нагрузки, Ник определил бы их, как просто игровые, дружеские, эпатажные, хотя они тоже возбуждали, приводили в смятение каждую клеточку его тела. Но эти последние поцелуи уже не напоминали те прежние стартовые или финишные, не были нежными, теплыми и страстными одновременно, как прежде не волновали, не разгоняли молодую кровь. Были как рабочие, как процедурные, как обыденные, как плановые…

И все же Ник своим поведением создал, видимо, нелепую ситуацию, от которой девушку повергло в глубочайшую пропасть. Увеличенные размеры глаз говорили об этом. Но почему она в свою очередь поддалась его воздействию, влиянию, процессу? Насколько знает каждая девушка, мужчина не имеет права так вольно поступать по отношению к ней без её на то согласия.

– Тебе душно? – набравшись нахальства, спросил Ник девушку через минуту.

– Немного бы жизненного пространства не помешало, – ответила она, с интересом уставившись на него в упор. – Чуть было не грохнулась от удушья!

У неё были черные волосы и совершенно необычные, фиалкового цвета глаза, окаймленные длинными, темными, скромно наведенными тушью ресницами. Кроме необыкновенного точила выразительных глаз, голос какой-то не земной: чуть низкий, вибрирующий и с заметной хрипотцой.

Они вышли на одной остановке, и каждый направился в свою сторону. Сомнений не оставалось в ограниченном интеллекте пассажирки, и Ник подумал: “Дура набитая и закомплексованная!”

Пройдя два квартала, Ник почувствовал на себе чей-то взгляд и оглянулся. Изумлению его не было конца – девушка из метро шла за ним по пятам. Вот как!? Он был добычей, она – охотницей.

Потеряв себя из виду в витринном стекле, он всякий раз находил новое направление, останавливался и изображал, что разглядывает манекены, пока она не проходила мимо. Тогда он менял направление и снова обнаруживал за собой стук её каблучков.

– Я видел, что тебе в вагонной толчее было не по себе? – неожиданно из-за угла возник перед ней Ник.

– Что делать, – ответила девушка. – Кошмар! От этого вашего транспортного неудобства никуда не спрятаться.

“Глупая! Причем здесь “вашего”?

Значит, приезжая. Лимита. Гастарбайтерша. Мигрантка. На Ника распахнулись глаза, на этот раз при внимательном рассмотрении достаточно голубые, и еще голубее. Раскрылись навстречу ему, и он это осознал. Стеснение и пощипывание в груди не прошло, а усилилось, но никакого нового вопроса он придумать не смог.

– Мне надо с вами поговорить, – вдруг взяла на себя инициативу девушка и ближе придвинулась к нему, так что можно было коснуться её плечом.

– О чем… поговорить?!

– Обо всем. Много вопросов.

– Например?..

– Как называется это дерево?

Ник удивился.

– Каштан.

– А эти кусты?

Ник удивился еще больше.

– Это акация.

Мне необходимо всё это запомнить. Увы, эти последние дни я жила в каком-то оцепенении, в диком отдалении от природы. Я путаю названия цветов, птиц. Решительно не помню, что есть что. И вы молчите – не комментируете. А я теряю время…

– Ты местная?

– Нет.

– А как тебя зовут?

– Пенелопа.

– Странное имя.

– Древнегреческое. Я изучаю историю Земли, со дня её образования как планеты.

– Родители, наверное, авангардисты?

– Это не родители. Это я сама себе дала имя. Земное.

– Забавно, расскажи.

– Простите, разговор сейчас не обо мне.

– О чем же?

– Разговор пойдет о вас.

Ник понял, что он попался, что он в ловушке, что его поймали с поличным на месте преступления, и девушка желает какой-то женской сатисфакции, шантажа, возмещения морального вреда, только удивился тому, что она долго тогда в метро адекватно не реагировала на поцелуи с криком, с бранью, и только сейчас подошла к разрешению той ситуации на выгодных для себя условиях.

– Сколько я тебе должен за беспокойство? – спросил он.

– Нисколько, – ответила Пенелопа.

– Грешен, извини, не удержался, а тебе спасибо за сдержанность, что не подняла гвалт на весь вагон.

– Вы еще можете исправиться – шансы есть.

– Я весь внимание.

– Я шла за вами, а вы убегали. Почему вы это делали?

– Почему?.. – замялся Ник. – Наверное, как всякий преступник боится неотвратимого наказания…

– Это шутка? – спросила Пенелопа.

Ник быстро перестроился. Вопрос говорил о том, что она на время предоставила ему амнистию.

– Я не хотел, но так получилось, – решил он разжалобить девушку.

Она словно не обратила внимания на его оправдания и продолжила:

– Я перечитала все книги на Земле. Во многих я узнала, что, если земная женщина позволила мужчине поцеловать себя, она обязана стать его женой. Она совершит преступление, если не сделает этого. Таков обычай.

– Ты неправильно поняла. Это мужчина по закону чести в подобном случае, притронувшись к девушке, обязан жениться на ней.

– Ваши сложные законы начинают мне ужасно сниться по ночам.

Ник попробовал на всякий случай сыронизировать:

– А ваши?

И наткнулся на неожиданный ответ.

– Наши полностью соответствуют пониманию ваших законов.

Ник ещё подумал, что законы, которые он знает, как всякий грамотный человек, написаны для местного населения, но рассчитаны всё же и на пришельцев с ближнего и дальнего зарубежья, и спросил:

– Значит, ты согласна выйти за меня замуж, за первого встречного, только потому, что я поцеловал тебя?

– Обычай мне не совсем нравится – жестокий, несправедливый, ставящий женщин в неравное положение с мужчинами. Но я живу на Земле, трактовать законы по-своему не могу и должна подчиняться её обычаям.

– Нет, такого обычая сейчас не существует! – сказал Ник. – Может когда-то… По крайней мере, у нас в стране точно его нет.

– Но оригинальный способ знакомства существует, не правда ли. Он шокирует девушек.

– Только, почему-то, не тебя, я заметил?

– Я не ослушалась земных обычаев, потому что вы этого так хотели.

– Я не преследовал цель с тобой познакомиться таким оригинальным способом, а тем более жениться на тебе.

– Не притворяйтесь, об этом пишется во всех земных книгах. Мужчины поцелуем вызывают сексапильность женщин. А она ассоциируется с браком. Ваш первый поцелуй был настолько бесцеремонен и стремителен, как бросок змеи, что даже я со своими возможностями прозевала его.

– А дальше, почему ты позволила второй, третий?

– Мне было весело и интересно.

– А если шутки в сторону?

– Сумасшедший, думала я, если этот парень целует, то почему другие мужчины в вагоне этого не делают, почему бы и им не накинуться на женщин с поцелуями, но если поступок осуществлен, значит, такое возможно в рамках дозволенного?

Ник посмотрел на волосы Пенелопы и подумал про дополняющий её портрет признак, что такие нельзя перекрасить, иначе они проиграют в красоте, потому что платье нежно светилось, и этот отдающий от него свет передавался взаимно на волосы. Как она этого добивается? Каким шампунем моется?

– Возможность, – сказал он, – не говорит о том, что это можно. Есть ограничивающее и сдерживающее слово “нельзя”, иначе бы не писались разного рода кодексы, уставы, положения, не разрабатывались бы законы, останавливающие человека у красной черты.

Пенелопа отреагировала мгновенно.

– Тогда прикосновение к руке тоже должно подпадать под закон сразу жениться или выходить замуж!

– В идеале так и должно быть! – подтвердил он. – Тронул девушку – женись!

Девушка воодушевилась. Она взяла Ника за руку.

– Это надо провести законодательно! – возгласила она. – Новый закон витает в воздухе!

Ник понял, чем это грозит… Свободой холостяка!

– Надо подождать! – среагировал он, убрав руку Пенелопы. – Народ не готов к таким переменам!

Разговор об обычаях заставил Ника прокрутить всю информацию о них.

– Даже я не помню всех обычаев. – Ник усомнился в своей цепкой памяти.

– Я начиталась и хорошо знаю любые обычаи, – похвалила Пенелопа себя. – Охватывающие весь период развития человечества. На Земле и во всей вселенной. Представляющие большой интерес для исследования. Конечно, только те, которые попали в поле моего зрения.

– Ужасно наивные они или агрессивные?

– Есть очень любопытные. Есть забавные. Есть занятные. Есть стоящие внимания. Есть исключающие друг друга. Есть приличествующие моменту…

– Похоже, ты открыла положительные стороны в поцелуях, делаешь на них упор?

– Да, я извлекла из них поучительный пример для себя.

– Какой?

– Своим поцелуем вы заявили на меня своё право, как муж на жену, отныне и во веки веков до самой старости. Теперь я ваша прекрасная дама. Никто не смеет сказать, что это не так.

– Ты смешала обычаи всех эпох.

– Что не мешает мне почувствовать, что я теперь ваша жена, раскрываюсь для вас, как цветок в лучах ослепительно яркого солнца. Я пережила счастливое мгновение, я испытала трудно восполняемое наслаждение. Я похожа на принцессу, за которой пришёл отважный король Артур. Я похожа на прекрасную Елену, из-за которой разгорелся сыр-бор между империями.

– Знать историю хорошо, – заметил Ник, – но перевирать её – недостойно и неприлично.

– Знаю. История не терпит сослагательного наклонения. История повторяется дважды – сначала в виде трагедии, потом в виде фарса. История делает кульбиты, виражи, возвращается спиралью, бумерангом, мешая в целом развитию человечества, но давая дорогу перспективному будущему.

Ник понял, что Пенелопа еще и наивная, и сказал:

– Так ты хочешь украсить историю новыми законами?

– Конечно. Чтобы каждой женщине не только мечталось, но и исполнялось. Я тоже хочу, что вы возьмёте меня на руки и унесёте в тайное убежище, где вам ничто не помешает, не спеша раскрыть тайны любви, с восторгом отдаваясь тысяче ранее неизведанных ощущений!

– У меня насчёт твоего предложения острое чувство сострадания и сожаления. Ну почему я должен подхватить тебя на руки и колготиться о твоих мечтах?

– У нас с вами всё идёт по сценарию: я романтическая героиня, вы – романтический герой.

Ник слушал как завороженный. Девушка явно не от мира сего. В ней переплелась, а может разорвалась какая-то неуловимая связь времён. Романтизм, как кипящая лава, так и выпирает из её действующего вулкана. Он вспомнил себя на планете Дунга. Вот уж где яркие впечатления породили у него полёт души, а романтизм он и есть полёт в неизвестность. Лишь бы не оказался неконтролируемой величиной…

– Говоришь, много читала? – спросил он. – По классической литературе можно сделать вывод, что от романтизма случилось много неприятностей, породив большое число пострадавших, оставшихся у разбитого корыта или закончивших жизнь суицидом.

– Но я вам полностью доверилась, и вы не похожи на человека, способного на подлость.

– Ты многим рискнула.

– Никакого риска.

– Вот те на! Кругом бродят монстры, маньяки, аферисты, прожигатели жизни, альфонсы! Тебя ничего не настораживает?

– Ни-че-го! – уверенно призналась Пенелопа.

– Я бы даже свою дочь спокойно не выпустил на улицу! – повторил угрозу Ник.

– Вот взять вас, у вас на лице написано, что вы порядочный человек.

– Этот порядочный человек только что на твоих глазах совершил преступление.

– Только не пугайте! Какое?

– Я глумился над тобой, над твоими чувствами, над твоим достоинством, как последний негодяй.

– В чём это проявилось?

– Я нанёс тебе моральную травму.

– Не совсем понимаю…

– Еще нравственные страдания…

– Вроде всё было хорошо, даже прекрасно, я вас не обременила, не перегрузила, вы были довольны. А если что не так, так я готова у вас просить прощения.

– А моё вмешательство в твою частную жизнь?

– У меня нет частной жизни.

Ник не стал объяснять Пенелопе, что такое криминальный поцелуй, чем он плох. С неё было достаточно того, что она не оценила величину опасности, которой подверглась, по глупости своей не увязав ту степень морального уродства и деградации, какие снизошли от него.

– Теперь ещё немаловажный момент, – сказал он, сделав паузу, и изумленно спросил: – Ладно бы только я целовал, но что в свою очередь тебя толкнуло на обмен поцелуями?

Ник смело разглядывал девушку, поражаясь её уникальности в непростом разговоре, взгляду на него, смотревшему прямо без сомнения, и восхищался её тонкости, изяществу, хрупкости и угловатости линий плеч и рук, также светящейся в сумеречной полутьме улицы голубизне платья, а главное, естественной воздушности небрежно парящих над плечами длинных черных волос.

Пенелопа задумалась.

– Меня?.. На обмен поцелуями?..

– Можно разное допустить, но не таким же нескромным способом в общественном транспорте? – напомнил Ник.

– Я покорилась вашему влиянию.

– Что-то ты не договариваешь.

– Я читала, мужчина всегда требует к себе внимания. Читала, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Думаю – не только так. И я посвятила тебе немного приятности и произвела искушенности…

– Витиевато говоришь, словно ты издалека. Мало ли чего мужчина хочет!

– Мало ли что женщина не хочет! – Ответ был неожиданным, и в то же время не было в нём ничего противоестественного по своей сути.

– Обычно девушки переоценивают себя. Все бы были такие, как ты! – восхитился Ник. – Мир давно бы перекрасился в лучшую сторону, а пока люди почему-то предпочитают жить старыми представлениями.

Пенелопа не могла взять в толк, как ей следовало понимать эту фразу о каких-то представлениях. Как мог Ник знать то, чего она сама ещё не знала?

– Но, если они мужчин устраивают, что тут плохого? – спросила она.

– Ты разве не знаешь, что поцелуи – это набор отмычек к сердцу женщины. Не станешь ты этого отрицать?

– В книгах ещё пишется, что поцелуи – это проявления минимальных взаимных симпатий для последующего максимального углубления отношений…

– На этом твоё познание заканчивается? – с иронией спросил Ник весь в смешанных чувствах от “откровенностей” Пенелопы.

– Чтобы вызвать сексапильность, как у вас живописуется в литературе, – добавила Пенелопа.

– Мудрено говоришь! Я никак не пойму, то ли ты несведущая и неграмотная в вопросах пола, то ли перезрелая женщина?

– Вы, земляне, хоть и венец природы, делаете много чего, нисходя до абсурдной простоты ниже морали! – сказала она.

– Пенелопа, ты как-то странно выражаешься, так у нас не говорят.

– Неужели?

– Я услышал: “Вы, земляне…”.

– Да, я так сказала, а что тут удивительного. Я лишь подметила, что вы, земляне, интересный, забавный народ.

Казалось, что Пенелопа проломила барьер между измерениями, проникла сюда из какого-то другого мира, явилась, чтобы сбивать с толку замысловатыми и даже неестественными вопросами и ответами.

– Но ведь…

– А, понимаю. Я имела в виду оригинальность землян не видеть дальше своего носа.

Ник почувствовал себя неловко в обществе этой чудаковатой, удивительной девушки. Сдавалось, что она начиталась лишних книжек и уже не от мира сего. На этот раз упоминание о землянах он пропустил мимо ушей.

– Почему “оригинальность”, а не слово “странность”, что было бы справедливее? – спросил он.

– Но не скажешь, что “уникальность”?

Ник еще больше стушевался:

– Лингвистика – твое увлечение?

– Да, любимый предмет.

– Ты словно потерявшая свои исторические корни.

– Скорее, нашедшая новые.

– Тебе многое чего не нравится?

– Да, в вашем мире не всё приемлемо и разумно.

– Ты хотела сказать “всё условно”?

– Скорее, нерационально, но рассудительно.

– Почему ты говоришь “в вашем мире”? Он такой же мой, как и твой. Ты, Пенелопа, словно с другой планеты?

Девушка растерялась, огорчилась и побледнела. Глаза поблекли, а может быть, посерели, как впитавшие в себя отдаленные отблески бесцветного сумеречного неба. Нику показалось, что Пенелопа испугалась вопроса, а, впрочем, просто была наделена удивительным чувством меры или защиты. А это, скорее, достоинство.

– Пенелопа, я тебя провожу домой, – предложил он.

– Лучше я провожу, у меня нет дома.

Ник удивился еще больше, но промолчал на это высказывание.

Они шли по улице, и Пенелопа шагала почему-то увереннее, чем сам Ник, словно знала, где он живет. Он шел в двух шагах сбоку от неё и чуть сзади, пропустив её вперед, боясь встретить знакомых, этим подчеркивая, как бы между прочим, что не испытывает к ней никакого интереса, и что она так себе – обыкновенная коллега по работе. Ник смотрел на её сомкнутые губы и думал, что застывшие они ничего не представляют интересного – просто мрамор, материал хоть красивый, но мертвый, вот движущие раздвинутые губы уже точно служат своего рода сексапильным сигналом к поцелую. И усомнился в зевках.

Ник чуть не споткнулся. Ведь сексапильность – природное качество, и научиться этому невозможно! Ого! Она выразилась ранее о ней, и он подумал о том же. Не случайно ли?

Ник все больше склонялся к мысли, что Пенелопа девушка необычная – есть такие, которые желают быть оригинальными и умеют этим управлять и затравливать аудиторию. И спросил:

– Пенелопа, почему ты зевала?

– Смотрю, все люди зевают, ну и я за компанию тоже.

– Но почему много раз?

– Я подумала, что вы поцелуями меня как собачку сладким стимулируете, этим отваживаете от зевков.

– Ты живешь на квартире? – спросил Ник.

– Нет.

– В гостинице?

– Нет.

Ник усмехнулся:

– Тогда точно в скворечнике?

– Не угадали.

– Значит, на седьмом небе?

– Уже теплее.

– Упала со звёзд?

– Ещё теплее.

– С подобной Земле планеты?

Пенелопа таинственно улыбнулась. Этот земной мужчина был в полуметре от правды.

Так брели они по городу, передавая каждый свои мысли, пока не увидели, как на небе блеснули звезды.

– Разве мир не прекрасен? – шепнула Пенелопа, когда еще окончательно не спустилась тьма.

– Дикая и причудливая красота, – прозаично ответил Ник.

– Разве она не способна околдовать любой мозг? – Пенелопа со смутным пониманием смотрела на парня.

Ник растерялся. Его бывшие девушки были уж очень приземленными, подчинялись больше финансовым интересам, чем романтическим. Только не эта! И он протянул:

– Способна… и даже любой…

Пенелопа и правда была романтична, потому что была непонятна и загадочна, недосягаемая, как звезды сверху, и подкупала чем-то таким нескучным, что спустило её на землю из межгалактической тьмы. И глаза были большие, доверчивые и располагающие, как небо в алмазах.