Текст книги "Добравшись до горы"

Алексей Мошков
Добравшись до горы

© А. В. Мошков, 2022

* * *

Дойти до заветной цели

Глава первая. Поможешь ты – помогут тебе

Тук-тук-тук… Тук-тук-тук…

Хорошо начинать утро с барабанной дроби, которую эхо разносит по лесу. Можно, не открывая глаз, представить, как скользят ранние лучи над землей, золотя сосновые стволы, вспыхивая крохотными солнышками в каждой росинке на разлапистых листьях папоротника. В длинных тенях до поры до времени прячутся грибы. К их маслянистым шляпкам приклеились сухие хвоинки. Взойдет солнце над Предгорьями. Укоротятся тени. Из старых дупел выскользнут рыжие бестии – белки. Подрагивая чуткими ушами, прислушаются к перекличке дятлов, посвисту пичуг и хрусту хвороста под тяжелыми медвежьими лапами.

Начнется новый день. Летний. Хлопотливый. Счастливый. Полный разнообразных забот. Кому собирать запасы на зиму. Кому жирок нагуливать перед спячкой. Конечно, не всем радостно в это утро. Таится среди веток куница, улавливая миг, когда можно будет схватить неосторожную белку. Барсук разоряет муравейник. А кукушонок широким задом выталкивает из гнезда пестренькие яички глупой зарянки, которой все равно, кого кормить жирными извивающимися червяками. Жалко и белку, и зарянку, и даже муравьев, годами возводивших свой город из лесного сора, да разве всем им поможешь?

Можно поднять вороненка, выпавшего из гнезда, или вспугнуть изготовившуюся к прыжку куницу, но лес есть лес, жизнь и смерть в нем тесно переплетены друг с другом. Потянешь за ниточку смерти – вытянешь чью-то жизнь, но ведь и наоборот тоже. Так говорит мудрый Бернар, который не одобряет вмешательства в судьбу диких птиц и зверей. В щедром произрастании леса, учит он, у человека есть своя доля. Возьми сколько нужно, но не более того. И постарайся вернуть сколько сможешь. Клаус не спорил со стариком, но, очутившись в лесу, помогал всякому, кто в этом нуждался. Бывало, и медвежью лапу из расщепа вытаскивал, не страшась, что благодарность лесного хозяина может оказаться излишне бурной.

В своей неизреченной мудрости волшебник Бернар зрит сквозь толщу земли, проницает мыслью облака, исчисляет ход ночных светил, но он даже дом свой покидает редко, не говоря уже о городе. А в лесу-то, наверное, не бывал с малолетства. Мудрость его была книжной, извлеченной из толстых пыльных фолиантов, разбухших от закладок и замусоленных пальцами. Клаус предпочитал читать узоры, оставленные в древесине жуками-короедами, изучать прожилки на листве, пересчитывать годовые кольца на срезах бревен, которые были как открытая книга для каждого, кто видел в дереве живое и страдающее создание.

Да, Клаус был дровосеком. Как и отец его, и дед, и прадед, он зарабатывал тем, что находил в лесу сухое мертвое дерево, срубал его, отсекал сучья и распиливал ствол на чурки. Все это он аккуратно складывал, чтобы зимой потихоньку привозить в город. Любуясь, как из высоких труб над островерхими черепичными крышами поднимаются в синее морозное небо белые дымные столбы, дровосек радовался как ребенок. Ведь это он приносил в городские дома тепло и уют!

И брал за это весьма скромную плату. У кого не было за душой ни гроша, тот делился с ним плодами своего труда, и Клаус радовал свою овдовевшую мать то караваем, то шерстяными носками, то горстью леденцов, то оловянной ложкой.

Так уж было заведено в городке. Если не было денег, труд обменивался на труд. Поможешь ты – помогут тебе. Лишь богатые купцы да знатные господа могли похвастать серебряными имперскими талерами, что копились в их окованных железом сундуках. Остальные жители редко могли собрать даже горстку медяков и не слишком огорчались этим. Так уж сложилось в их городе, да и во всей этой маленькой стране, затерянной в лесных долинах Предгорий, что простые люди были счастливы не богатством и знатным происхождением, а воздухом и солнцем, чистой родниковой водой и тем, что сделано своими руками или куда более умелыми руками соседей.

Вот и сейчас, когда солнечное утро ворвалось в крохотную каморку, что служила Клаусу спальней, он проснулся от предвкушения долгого летнего дня. Юноша не сомневался, что он будет наполнен чистым, немного прохладным лесным воздухом, ароматом хвои и свежих опилок, пересвистом пичуг, перестуком дятлов, журчанием воды по камням, стрекотанием белок и свистом ястребиных крыльев в поднебесной синеве. Что может быть вкуснее ломтя хлеба с куском сыра и перышками зеленого лука, съеденного на берегу ручья после нескольких часов тяжелой работы? Что может быть честнее гордости за свой труд, когда работа спорится в умелых руках и с каждым взмахом топора растет груда дров?

Клаус легко соскользнул со своего жесткого ложа. Умылся водой, которую матушка принесла еще на рассвете. Почистил зубы порошком из перетертых городскими эльфами сухих корешков мыльнянки, смешанных с мелом. Вытерся свежим полотенцем. Осторожно ступая по скрипучим ступеням, спустился в кухню. Матушка уже хлопотала у печи, замешивая тесто в кадушке. Услышав скрип, она обернулась, встретив своего рослого, ладного сына счастливой улыбкой. Впрочем, если бы Клаус не был высок и хорошо сложен, он все равно был бы для нее самым лучшим. Таковы все матери на свете, и вдова городского дровосека не была исключением.

– Доброе утро, матушка!

– Доброе утро, сынок! Позавтракаешь со мной?

– Извини, родная! Я поем в лесу, сначала поработав.

– Весь в отца! – вздохнула почтенная женщина. – Тогда я позову фрау Ритц…

– Конечно, матушка! – одобрил ее решение сын. – Фрау Ритц – хорошая собеседница.

– Знаешь, Клаус, я думаю вот о чем… – немного замешкалась вдова. – А не взять ли нам ее к себе насовсем?

– Прекрасная мысль, матушка! – обрадовался Клаус. – Сердце кровью обливается от того, как она ютится в своей лачуге. Особенно зимой…

– Светлые Силы наградили тебя добрым сердцем, мой мальчик, – со слезами на глазах пробормотала матушка.

– Ну, так я пойду, приведу ее! – воскликнул он. – Помогу притащить ее пожитки.

– Поспеши, сынок! Она, небось, проснулась голодная…

Юноша поцеловал ее в мокрую от радостных слез щеку и бросился из дому. На крылечке, которое он чинил совсем недавно, подломилась доска. Для кого другого это обернулось бы неловким падением и парой шишек, но только не для Клауса. Он устоял на ногах, метнулся в кладовку, схватил инструмент и новую доску, и через пару минут крыльцо было опять как новое. Закончив работу, юноша выскочил за калитку и со всех ног припустил к лачуге фрау Ритц, которая жила у моста, в том месте, где городские сточные воды стекали в реку. Здесь и в сухую-то погоду пахло сыростью, а уж когда начинались осенние дожди, местность вокруг и вовсе превращалась в болото.

Завидев растрепанного юношу, старушка поначалу испугалась. Не случилось ли чего с фрау Берг, которую она весьма уважала? Однако Клаус огорошил ее совсем другим известием.

– Собирайтесь, фрау Ритц! – выпалил он. – Мы с матушкой решили, что вы должны жить у нас!

– Как это – у вас? – опешила та. – А как же мой дом?!

Она обвела взглядом единственную комнатушку с крохотным очагом посредине, в котором не переводились дрова лишь благодаря стараниям юного дровосека. По углам качалась на сквозняке паутина. На полке среди надколотых мисок лежала краюха черствого хлеба, которую грызли мыши, не стесняясь присутствия людей. В одном углу скопился сор. В другом лежала груда тряпья, что служила хозяйке лачуги постелью. Фрау Ритц любили в городке. Она овдовела, будучи еще совсем молодой женщиной, не успев даже зачать. Ее муж, как и многие другие мужчины страны, погиб, отражая зимнее нашествие волколаков, которое случилось задолго до рождения Клауса.

Как и другим вдовам, городской магистрат платил фрау Ритц маленькую пенсию, но сердобольная женщина раздавала ее тем, кого считала более бедствующими, чем она сама. За это горожане платили фрау Ритц добром, но гордость не позволяла ей жить за чужой счет, и потому она старалась вести свое нехитрое хозяйство сама. Хотя с годами делать это было все труднее и труднее. Неудивительно, что известие, которое принес сын фрау Берг, так ошеломило старушку. Она даже попыталась протестовать, но былая гордость дала трещину, и фрау Ритц тихо заплакала.

Женских слез, даже самых светлых, Клаус не переносил, поэтому поспешил утешить старушку.

– А ваш дом мы починим, – сказал он. – Или, знаете, мы вам новый построим, вот что! Я соберу парней: Якоба-каменотеса, Гриму-плотника, Вильгельма-маляра… Да мы вам такой домишко сладим, ахнете! Ну а пока суд да дело, вы у нас поживете. Поможете матушке по хозяйству. Да и ей веселее будет. А то я все в лесу да в лесу.

– Светлые Силы вознаградят тебя за твою доброту, мальчик, – пролепетала старая женщина.

Дабы самому не разрыдаться, юнец поспешно взял лоскутное одеяло и принялся вязать в него пожитки фрау Ритц. Старушка, охая, заметалась по комнатенке, бестолково хватая то одно, то другое. Собирать-то было почти нечего, и вскоре, подперев дверь лачуги поленом, юный дровосек с узелком под мышкой и семенящей рядом старушкой направился к родовому гнезду. Солнечное утро пробудило других горожан. Отворялись окна невысоких домиков, хозяйки вытряхивали половики, обменивались с соседками веселыми приветствиями. Не остались незамеченными и Клаус с фрау Ритц.

– Доброе утро, Клаус! Доброе утро, фрау Ритц! – отовсюду слышались голоса. – Куда это вы собрались с утра пораньше?

Старушка лишь смущенно отмахивалась высохшей ладошкой, а Клаус раскланивался и счастливо улыбался. Так они и добрались до домишки Бергов. Матушка уже успела подготовиться к встрече. На столе исходил ароматным паром свежеиспеченный каравай, красовался кувшин молока и лежал на глиняной тарелке овечий сыр, нарезанный ломтями. Юноша сложил в углу пожитки фрау Ритц, взял узелок с завтраком, любовно приготовленный матушкой, пожелал вдовам счастливо оставаться и отправился на работу. Утро было еще свежим, дневная пыль не скопилась пока на мостовой, и дышалось легко. Навстречу Клаусу то и дело попадались другие мастеровые, спешащие приступить к делу.

Прежде чем дойти до околицы, он успел договориться с друзьями, что по воскресеньям они начнут строить для фрау Ритц новый дом. На себя Клаус взял добычу строевого леса для стен, перекрытий и стропил. Якоб вызвался доставить камень для фундамента и камина, Грима – возвести крышу и сложить стены, Вильгельм – оштукатурить их и покрасить полы, рамы, наличники и ставни. Конечно, все это друзья станут делать сообща, подчиняясь тому, кто лучше других разбирается в своем деле. Миновав городские ворота, юноша ликовал в душе, мысленно уже видя красивый и уютный домик, какой соорудят они для бедной старушки.

Выйдя из города, Клаус почти сразу углубился в лес. Стройные сосны встретили его приветственным гулом. Юный дровосек всегда прислушивался к их таинственным голосам. Ему казалось, что они рассказывают о своих радостях и горестях. Одни жаловались на хвори, короедов и жестокие бури, что обламывают ветки. Другие радовались солнцу и сокам земли, текущим в их деревянных жилах. Клаус знал, какую из сосен ему придется вскоре срубить, а какую оберегать по мере сил, чтобы росла дальше, тянулась к солнышку, трепетала иголками от ласковых прикосновений утреннего ветерка.

Была у юного дровосека одна заветная делянка. Деревья там стояли старые, но еще крепкие. На дрова их пускать было жалко, а вот на доброе дело – в самый раз. Весело вторя посвисту лесных птах, Клаус бодро вскарабкался по каменистому склону на широкий уступ, где росли эти строевые великаны. Срубить их была не шутка. Дядя Бёрн – могучий тролль-кузнец – выковал для него особый топор, легкий и острый, как бритва, не требующий заточки. Им юный дровосек срезал толстые, в два обхвата, стволы, словно жнец – колосья. Труднее будет доставить бревна в город. Придется просить в магистрате коней-тяжеловесов, но разве откажут городские старейшины ради такого дела?

Рубить строевой лес – это не то же самое, что заготавливать дрова. Нужно класть стволы аккуратно, чтобы не сломать ненароком, а потом тщательно очистить от сучьев, веток и коры. И хотя все это занимает уйму времени и сил, Клаус считал, что на добрые дела ни того, ни другого не жалко. Со звоном вонзался его топор в твердую древесину. Гулко отзывались лесные великаны. Сначала нехотя, а потом все быстрее и быстрее валились они, с хрустом ломая подлесок. Юноше было жалко сосенки, на которые всей своей тяжестью обрушивались их пожилые соседи, но он никогда не оставлял лесные вырубки опустошенными, ежегодно высаживая молодые деревья.

Дело спорилось. Уже пять могучих стволов, освобожденных от сучьев и веток, лежало вдоль просеки. Клаус уселся на пенек и перекусил, запив хлеб и сыр из особой фляжки, в которой вода всегда оставалась свежей и прохладной. Эту фляжку ему подарил старый гном, дядя Кнауф – знаменитый серебряных дел мастер. Подкрепившись и отдохнув, Клаус снова принялся за работу. И звон его тюкающего топора разносился по лесной чаще до самого вечера. Юный дровосек так увлекся заготовкой древесины для нового домика фрау Ритц, что и не заметил, как солнце начало клониться к закату.

В лесу темнеет быстрее, чем на открытом месте. И когда Клаус перестал видеть, куда направлять лезвие топора, он прекратил работу, хотя и не чувствовал усталости. Пора было возвращаться в город. В ночной тьме трудновато будет пробираться в чащобе, но зажигать факел юноша не спешил, зная, что открытый огонь пугает лесных обитателей. Он решил дождаться восхода луны. На небе не было ни облачка, а на сегодня как раз выпало полнолуние. Клаус захватил топор и вскарабкался на выступ скалы, которая господствовала над местностью. Если отсюда спуститься по веревке, путь к городу выйдет вдвое короче.

Он привязал веревку к сосне, что проросла сквозь камень и теперь прочно цеплялась за него корнями, и уже собрался было соскользнуть вниз, к тропе, которая, прихотливо петляя, убегала к дороге, ведущей в город, как вдруг замер, восхищенный восходящей луной. Огромный красноватый шар виднелся над черной щетиной дальнего леса. Казалось, руку протяни – и коснешься его румяного, как у наливного яблочка, бока, но Клаус не стал этого делать, завороженно наблюдая, как понемногу уменьшается лунный диск, насыщаясь золотым блеском.

«Матушка, наверное, беспокоится», – подумал юноша, не в силах оторваться от волнующего зрелища. Ночное светило, щедро разливая колдовское сияние, медленно проплывало над засыпающей долиной. Уснули пичуги. Лесные цветы свернули лепестки. Заухала в чаще сова. В городке замерцали огонечки. А юный дровосек все еще стоял на скале, любуясь ночным миром. Однако не только луна удерживала его здесь, на скалистом обрыве, но и смутная надежда на чудо, которое вот-вот должно было произойти. И чудо свершилось!

На пути луны оказался замок. В нем жил старый король, который давно уже не правил – власть в стране принадлежала магистрату. Мудрые старейшины принимали решения, от которых зависела жизнь обитателей города и окрестностей. А король был лишь напоминанием о великом прошлом. Поговаривали, что он выжил из ума и день-деньской возится с игрушечными солдатиками. Еще ходили слухи, что у короля есть дочь, но принцессу никто из друзей и знакомых Клауса в глаза не видел. Поэтому ни один из них не мог сказать, дурна она или хороша собой, взбалмошна или покладиста, глупа или умна.

И вот теперь, когда луна озарила главную башню древнего замка, на фоне золотого диска проявился силуэт тонкой девичьей фигурки. Была ли это сама принцесса или одна из ее фрейлин, Клаус не знал. Девушка на верхней площадке донжона могла быть кем угодно, хоть простой служанкой, но юный дровосек поклялся, что обязательно разыщет ее. И если она из прислуги, предложит ей свое сердце и умелые руки, а если знатная дама… Что ж, он добьется ее любви, пусть для этого ему придется совершить множество подвигов!

Луна миновала главную башню королевского замка, и силуэт девушки слился с ночной темнотой. Клаус спохватился, что уже слишком долго торчит на скале, а дома матушка с ума сходит от беспокойства. Засунув топор за пояс, он ухватился за веревку и спустился вниз. Утоптанная дикими животными тропа смутно белела в сиянии луны. Юному дровосеку шагалось легко. Он словно парил над корнями, которые то и дело подворачивались ему под ноги. Не то чтобы Клаус прежде не замечал девушек. Ему приятно было поболтать и посмеяться с ними, поплясать на вечеринках, но ни одна из этих болтушек-хохотушек и плясуний не трогала его сердце.

И вот это случилось… Лунная ночь. Причудливый силуэт старого замка и тонкая фигурка на башне, простирающая руки к золотистому диску. О чем она просила луну? О том, чтобы та даровала ей встречу с прекрасным юношей? А вдруг у нее уже есть возлюбленный? Клауса продрал озноб. Тело его вновь обрело вес, и он споткнулся о первый же корень, что оказался на пути. Только невероятное везение, которое сопровождало юного дровосека с рождения, не позволило ему растянуться посреди леса и расквасить себе нос. Чудом оставшись на ногах, Клаус уныло побрел дальше.

Ну и пусть эта чудесная девушка любит другого, он все равно отыщет ее. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что она и в самом деле так прекрасна, как это ему пригрезилось. А даже если и не прекрасна, что с того? Если она свободна, он будет любить ее до конца своих дней, а если нет – тосковать. Клаус и сам не понимал, что с ним произошло. Как можно влюбиться, увидев лишь крохотную фигурку вдалеке? Наверное, это просто судьба. А раз судьба, значит, эта девушка предназначена именно ему, Клаусу Бергу, городскому дровосеку восемнадцати лет, и никому другому!

Вот что! При первой же возможности он отправится в королевский замок и попытается ее отыскать. Знакомые стражи его пустят. Ведь он поставляет дрова для дворцовых печей и каминов. Конечно, никто не даст ему проникнуть во внутренние покои, куда доступ имеет лишь королевский истопник, которому Клаус обычно сдает дрова. Надо что-нибудь придумать, чтобы там оказаться. И тут он вспомнил о солдатиках, которыми увлекается старый король. А что если взять и вырезать для него из дерева роту крохотных рейтаров с конями и оружием? Клаус нередко мастерил солдатиков и другие игрушки для соседских мальчишек и уж наверняка сумеет порадовать своим искусством отставного монарха.

Глава вторая. Под грохот шагов

«Ти-на-тин… Ти-на-тин…» – пели часы, которые сотни лет назад смастерил королевский эльф-часовщик. Этот звук эхом отдавался в темных углах, куда не доходил призрачный свет ночников. На огромной кровати под балдахином зашевелилась груда мехов. Белая и тонкая девичья рука выскользнула из-под них. Безжалостно шлепнула по холодной макушке часового колокольчика. Пение оборвалось. Несколько минут ничто не нарушало покоя просторной опочивальни. Потом меха словно взорвались.

Обнаженная девушка спрыгнула с кровати. Выдернула из ножен, что висели на одной из стоек, поддерживающих балдахин, длинный прямой меч. Стремительным вихрем пронеслась по комнате, поражая воображаемого противника. Случись у нее на пути настоящий враг, ему бы не поздоровилось. Девушка швырнула клинок обратно в ножны и нырнула в меха. Долго нежиться в постели ей не пришлось. С гулом разошлись массивные створки дверей, и в опочивальню вошла процессия служанок во главе со старой Греттой.

– Светает, чистая принцесса! – прошамкала старшая служанка. – Пора приступать к омовению.

Принцесса села на постели. Ее маленькая острая грудь вызывающе белела на фоне темно-серого меха. Гретта сделала знак, и служанки накинули на принцессу прозрачную накидку, расшитую золотым узором. Принцесса покорно сползла с постели, сунула узкие стопы в туфли, которые поднесли две другие служанки. Когда она подошла к двери, на нее набросили утепленный плащ – ночная прохлада еще не покинула дворцовых покоев. Затворяя двери в опочивальню, старшая служанка неодобрительно покосилась на тяжелый меч, что висел над ложем принцессы.

Странные причуды у госпожи. А все отец, да достигнет он Блаженного Брега! Сызмальства брал дочурку на учения своей карманной армии. Вот и выросла мальчишка мальчишкой. Не куклы, рукоделье или печальные напевы придворных менестрелей интересуют ее, а дикая скачка верхом, охота в Туманных ущельях, рукопашные схватки да еще книги. И не душещипательные романы древних авторов, чей прах давно развеялся над лесами, а описания сражений, чертежи осадных машин, наставления по безоружной и вооруженной борьбе. Светлые Силы, куда движется наш мир!

Рассвет алой волной прокатился по ложу долины, подступил к обросшей плющом стене замка, возле которой торговцы уже открывали свои лавки, и хлынул в город. На мгновение могло показаться, что вернулись времена былого могущества, когда предки нынешнего короля правили огромной страной, простирающейся от Разлучной горы на западе до Янтарного моря на востоке, от Бесплодных пустошей на севере до Могучей реки на юге, но взошедшее солнце мгновенно разрушило эту иллюзию.

Красноватый диск показался над уступами Плоских нагорий, и в долину хлынул зной. Он быстро проник в самые потаенные уголки дворца, оживил тысячелетние фрески на стенах тронного зала, загнал тени давно умерших владык в обширный лабиринт подземелий и застал юную принцессу врасплох. Будущая властительница крохотного клочка заросших лесом земель любила вдоволь поплескаться в купальне, наполненной прохладной водой. Она напоминала ей о море, которое принцесса видела лишь на волшебных фресках, но зной, просочившийся через осветительные колодцы, напомнил совсем о другом.

О том, что предстоит еще один долгий жаркий день, заполненный докучливыми церемониями, подобострастием придворных, жалобами, просьбами и депешами – всем тем, что на языке власти называлось государственными делами. Принцесса набрала побольше воздуха и нырнула к самому дну. Причудливая цветная мозаика изображала вымерших морских животных, скользящих в лазурных водах. Скелеты этих созданий, намертво вросшие в камень, порою находили собиратели древностей. Принцессе нравилось воображать себя одной из таких тварей, обитательницей древней могучей стихии, от которой остались лишь эти окаменелости и ток соленой крови в жилах.

Осветительные колодцы источали все больше солнца. Вода в купальне согревалась, и принцессе прискучило ныряние. Она с шумом выскользнула на поверхность, вся в золотых брызгах. Подплыла к стенке, выбралась из воды, облепленная светлыми волосами почти до щиколоток. Принцесса не раз порывалась остричь эти густые, с детства надоевшие локоны, но всякий раз бдительные служанки пресекали ее поползновения. Та, которой предстояло стать чистой королевой, должна отвечать трем требованиям: быть прекрасной, соблазнительной и недоступной.

Поэтому ее с младенчества терзали притираниями, благовониями и умащиваниями. Десятки служанок трудились над красотой кожи своей властительницы, ее ногтей и волос, но тщетно. По возвращении с охоты или верховой прогулки принцесса опять походила на длинноволосого, но крайне запущенного мальчишку. И все приходилось начинать сначала. Быть прекрасной, соблазнительной и недоступной – это тяжкий труд, хуже, чем работа какого-нибудь дровосека.

Старшая служанка подала сигнал, и будущую королеву разложили на плоской, прикрытой тонкой простыней каменной скамье. Началась очередная пытка превращения бедового сорванца в томную деву, от одного взгляда на которую мужчины обязаны терять голову. Принцесса молча, стиснув зубы, терпела, утешая себя мыслью, что воин должен выносить и не такие лишения. И все же, когда ее поставили на ноги и принялись облачать в церемониальные одежды, она вздохнула с облегчением.

В огромном зеркале, которое берегли как величайшее сокровище, принцесса увидела роскошную статую. Толстые, увитые золотыми лентами косы были пропущены под мышками и привязаны к металлическому каркасу, на котором веером крепились изумрудные перья павлина. Длинное пурпурное платье с разрезами от бедра при ходьбе открывало стройные, но чуть худощавые жилистые ноги. Правда, этот недостаток маскировала изысканная роспись: листья, грозди, лепестки цветов. И если перья павлина символизировали высоту королевской власти, то роспись на ногах – изобилие и благоденствие, которыми властительница осыпала своих подданных. Во всяком случае, обязана была осыпать.

Герольды возвестили о том, что будущая властительница Долины, Плоских нагорий и прилегающих земель, чистая принцесса готова обратить лучезарный и милостивый взор на своих преданных и любящих слуг. У выхода из купальни ее встретил церемониальный караул – два десятка изнеженных юношей, отпрысков знатнейших родов. Кирасы с золотыми насечками, пышные плюмажи на шлемах, поножи и наручи из тисненой кожи. В холеных руках – клинки, усыпанные самоцветами, изысканные и бесполезные в настоящем бою. Впрочем, как и сами караульные. Ни одного из них принцесса не взяла бы в военный поход. К счастью, в небольшой, но отменно вышколенной армии игрушечного королевства были и другие воины. А во главе стояли ветераны, которые некогда участвовали в боях под командованием ее отца, да достигнет он Блаженного Брега. Если бы не эти закаленные в битвах бойцы, крохотное королевство давно бы разорили алчные соседи, как мальчишки – гнезда.

Под слитный грохот шагов принцесса вступила в тронную залу. Здесь ее уже ждали придворные – пестрая толпа лизоблюдов, просителей и бездельников. Они низко склонились перед своей будущей властительницей, подметая плащами и юбками шестигранные плиты пола, над которыми оказались не властны несчетные века. Принцесса прошествовала мимо и села на низкий трон без спинки, но с высокими, изогнутыми, как морские волны, подлокотниками. По правую руку ее немедля возник волшебник Рудгер – верховный старейшина Дома Светлых Сил, а по левую – Брендан, командующий королевскими войсками и отвечающий за мир и спокойствие внутри королевства.

Волшебник, в чьи обязанности входило не только духовное, но и мирское благополучие государства, сделал знак первому просителю. По церемониальному протоколу после приема нескольких просителей начиналась утренняя трапеза, в которой участвовали только самые близкие из придворных. За трапезой и обсуждались все насущные дела. Вершились судьбы королевства. Принцесса любила эти завтраки. За столом приближенные избегали цветистых фраз, а говорили кратко и по существу. Жаль только, что старый король избегал этих трапез, как, впрочем, и всех остальных церемоний.

Между переменами блюд будущая королева узнавала новости, слухи и сплетни. И хотя с каждым годом они становились все тревожнее, принцесса жадно выслушивала все, что придворные считали нужным сообщить своей владычице. Разумеется, у нее были и другие источники, благодаря которым она могла проверить искренность своих приближенных. Ведь нельзя же будет управлять государством, полагаясь лишь на их отчеты. Хотя управлять – это сильно сказано. Управлял магистрат, а королевская особа лишь осеняла своей рукой принимаемые им законы и установления.

Толпы придворных покинули залу. Слуги пригасили солнечный свет, задрапировав потолочные колодцы. Стало прохладнее. Внесли легкие столы и кресла. Приближенные расселись. Перед ними тут же возникли кубки с вином. Принцесса жадно припала пересохшим ртом к живительной влаге. Вино было драгоценным напитком в королевстве, ибо доставлялось издалека. Купцы долго шли через леса и горы, а иногда пробивались с боями. Лесные разбойники были не прочь поживиться за их счет. Однако купцы умели огрызаться. Да и принцесса неизменно отправляла отряд своих воинов для охраны каравана, едва тот достигал границ королевства. Правда, не даром. В благодарность купцы снижали цену на привезенный товар.

Утолив жажду, принцесса обратила милостивый взор на Рудгера, которому не терпелось что-то ей сообщить. Худой, высокий, бритый наголо волшебник носил темные одежды в любое время, даже в жару середины дня, но на узком костистом его лице не проступало ни капли пота. Злые языки утверждали, что от Рудгера веет загробным холодом, поэтому, дескать, ему и не жарко. Отчасти эти утверждения не были лишены основания. Ведь именно он провожал умерших.

Каждую ночь после восхода луны к Дому Сил Света привозили покойников, и верховный старейшина возносил к небесам молитву, дабы те позволили усопшим причалить у Блаженного Брега, где воды обильны, а пастбища и нивы тучны. И этот печальный долг не мог не наложить отпечаток на облик Рудгера, но нрава волшебник был скорее кроткого, аскезу, положенную ему по сану, сносил с легкостью, вот и теперь он пил не вино, а воду. Будучи государственным мужем, обремененным сверх всякой меры, Рудгер относился к своим обязанностям как к послушанию и этим подавал пример другим членам магистрата.

Будущая королева благоволила верховному старейшине и потому первая завела с ним разговор.

– Какие новости, дорогой волшебник?

– К сожалению, не самые радостные, чистая принцесса, – отозвался тот.

– Говорите!

– Мне доложили, что вода из целебного источника опять ушла.

Разговоры за столом разом смолкли. Новость неприятно поразила всех.

– Что говорят лозоходцы? – напряженным голосом осведомилась принцесса.

– Сердце источника еще живет, но слабеет, – ответил Рудгер. – И если грядущая зима будет короткой, следующим летом он иссякнет окончательно.

– Можем ли мы что-нибудь сделать с этим?

– Меры принимаются, чистая принцесса!

– Могу ли я что-нибудь сделать для этого?

Волшебник долгим печальным взглядом посмотрел на нее, но ответил уклончиво:

– Я посоветуюсь со звездами, чистая принцесса.

– Хорошо, Рудгер, – проговорила та. – Надеюсь, ты сообщишь мне о решении звезд.

Ее собеседник лишь молча поклонился.

Этот разговор, казалось, один из немногих, что велись в узком кругу приближенных будущей королевы, имел серьезные последствия и для двора, и для нее самой, и для всего государства. Однако в тот момент никто из присутствующих не подозревал об этом, разве что мудрый волшебник Рудгер, но и он не мог предсказать всего, что произойдет в грядущем. Когда вино было выпито, принцесса сделала приближенным знак, что они свободны. Ей не терпелось остаться одной, но, прежде чем позволить себе уединение, будущая королева должна была посетить своего отца.

Иоахим Десятый не участвовал не только в придворных церемониях, но и в управлении государством. День-деньской оставался он в своих покоях, устраивая грандиозные сражения, сокрушая неисчислимые полчища врагов, проводя долгие осады крепостей, с триумфом входя в покоренные города, принимая парады своих войск, втаптывающих в пыль вражеские знамена. В полной тишине, которая царила в огромной зале, где происходило все это, было слышно лишь бормотание короля, в ушах которого гремели пушечные залпы, с визгом проносились стрелы, с грохотом рушились ворота, выбитые тараном, и с ревом шли на приступ войска.