Текст книги "Цусима"

Фок-рей – нижний рей фок-мачты.

Форменка – белая полотняная матросская рубашка с синим воротником.

Форштевень – продолжение киля в передней оконечности судна.

Фрегат – трехмачтовое парусное военное судно, имевшее одну закрытую батарею.

Ходовая рубка – рубка, из которой управляют кораблем во время похода.

Холодильник – прибор, служащий для сгущения отработанного пара в воду.

Хронометр – переносные пружинные часы, отличающиеся весьма точным ходом.

Цапфы – приливы в качающейся обойме орудия, которыми при помощи вкладных подцапфников оно соединяются с вертлюгом (вращающейся частью станка).

Целик – подвижная часть прицела пушек, перемещается вправо и влево, чтобы ввести поправку на движение цели, свой ход и боковой ветер.

Цилиндры высокого, среднего и низкого давления – если на корабле главная поршневая машина имеет три паровых цилиндра и пар последовательно проходит через первый, второй и третий цилиндры, то машина называется тройного расширения. Первый цилиндр, куда попадает пар из котла, называется цилиндром высокого давления; второй – цилиндром среднего давления и третий – цилиндром низкого давления. Если цилиндр давления получается слишком большого диаметра, то объем его разбивают на два равных и ставят два цилиндра низкого давления; таким образом, машина тройного расширения может иметь четыре цилиндра.

Циркуляция – кривая, по которой движется центр тяжести корабля при отклонении руля.

Цистерна – специальное хранилище на судах для пресной воды, масла, вина и т. п.

Швартов – канат для прикрепления судна к пристани, к другому судну и т. п.

Широта – координата; вместе с долготой служит для определения положения точки на земной поверхности. Широта – угол между плоскостью экватора и отвесной линией, проходящей через данную точку; измеряется от экватора к полюсам в пределах от 0 градусов до 90 градусов (северная и южная широта).

Шканцы – часть верхней палубы от грот-мачты до бизань-мачты. На двухмачтовых кораблях район шканцев определялся приказом по морскому ведомству; в царском флоте – главное почетное место на корабле.

Шкафут – часть верхней палубы между фок– и грот-мачтами.

Шквал – внезапно налетевший ветер большей или меньшей силы.

Шкерт – тонкий короткий тросовый конец.

Шланг – гибкая труба из водонепроницаемой материи или резины; применяется для подводки жидкости или газа под давлением.

Шлюп – небольшое трехмачтовое парусное судно с одной открытой батареей.

Шлюпка – лодка.

Шлюпбалка – вращающаяся железная балка. Шлюпбалки устанавливаются попарно на борту корабля для подъема и спуска шлюпок.

Шпангоут – ребро корпуса корабля.

Шпиль – особый ворот, устанавливаемый на судах для выхаживания якорного каната, тяги перлиней и других работ.

Штандарт – флаг главы государства.

Штиль – безветрие.

Шторм – по шкале Бофорта – ветер в 9 баллов, скоростью в 18,3–21,5 метра в секунду, или примерно 45 морских миль в час.

Штормтрап – тросовая переносная подвесная лестница.

Штурвал – механическое устройство, с помощью которого перекладывают руль.

Штурман – кораблеводитель, помощник командира по вождению корабля в море.

Штуртрос – передача от штурвала к румпелю.

Шхеры – островной берег; морское прибрежье, густо усеянное островками с тесными проливами.

Эволюция – маневр, производимый находящимися в строю кораблями для изменения курса, соединения между кораблями, построения в другой строй и т. п.

Экипаж – команда корабля; то же – морская часть на берегу.

Элеватор – подъемное приспособление для подачи снарядов и зарядов из погребов к орудиям.

Эллинг – место постройки кораблей на берегу, устроенное скатом (стапелями).

Эскадра – соединение кораблей различных классов, подчиненное одному начальнику и выделяемое для самостоятельных действий в море.

Эшелон – отряд или небольшое соединение судов разных классов.

Юнга – молодой матрос, мальчик.

Ют – часть верхней палубы на корме корабля.

Якорное место – место, удобное для стоянки судов.

Яхта – всякое судно, как паровое, так и парусное, приспособленное для морских прогулок.

Приложение

Список судов 1-й Тихоокеанской эскадры

Список судов 2-й Тихоокеанской эскадры

¹⁾Броненосцы эти были проектированы водоизмещением по 13 516 т, но вследствие перегрузки каждый из них перед боем имел водоизмещение 15 275 т.

²⁾Вооружены старой артиллерией.

³⁾Отделились от эскадры и отправились в крейсерство.

Список судов японского флота

¹⁾Погиб под Порт-Артуром.

²⁾Погиб при столкновении с крейсером «Кассуга».

³⁾Погиб 28 июня от русской мины.

Послесловие

Известная истина «только тот народ может с оптимизмом смотреть в своё будущее, который с почтением взирает на собственное прошлое» оптимально отражает ситуацию вокруг поражения отечественного флота в Цусимском проливе в 1905 году, подчеркивая значимость уникальной книги писателя Новикова-Прибоя.

Говоря «уникальность», здесь не штампуем в очередной раз хвалебное – и оттого подразмытое понятие, – а употребляем в исходном значении, близком к современному «эксклюзивность». Даже если смотреть не с точки зрения авторских задач произведения, а брать только свойственное эре постмодернизма восхищение особенностями создания книги, уже имеем не совсем обыденную ситуацию. Не говоря о том, что матрос Новиков неоднократно имел возможность погибнуть во время сражения и не менее трудного военного похода – недаром мы встречаем в тексте эпизоды с несчастными случаями и «проверками на благонадёжность». Казалось, неизбежная гибель грозила в японском плену, о чём он подробно рассказывает в предисловии. Но тогда же и погибли кропотливо собранные для будущей книги материалы.

В истории скопилось множество примеров исчезновения порой уже написанных произведений, не то что черновиков. Как и обратных чудесных – иначе не назвать! – случаев. Найденные столетия спустя произведения Аристотеля, случайная утеря Некрасовым рукописи Чернышевского «Что делать?» и не менее случайная её находка. Обретение Вивианом Итиным уже предполагаемо безнадежно исчезнувшей рукописи рассказа «Открытие Риэля», оставшейся в революционном Петрограде и высланной ему в сибирский Канск неизвестным, вызвало к жизни появление первого советского фантастического романа «Страна Гонгури». Точно так же более полувека пропылилась в редакции рукопись «Щепки» репрессированного Владимира Зазубрина, случайно найденная в 80-х годах прошлого века и поставленная в один ряд с произведениями «запрещенной» советской литературы.

Но в данном случае начинающему писателю рассчитывать было не на что. Подобно второму тому «Мёртвых душ», записки будущей «Цусимы» поглотил огонь. Чуть позже мы узнаем, что «рукописи не горят», а пока что с наибольшим мужеством, чем во время похода или сражения, матрос Новиков заставил себя начать работу сызнова. И это было бы полбеды. Но и новой рукописи суждено было исчезнуть: спрятанная братом писателя от вероятных обысков, она случайно вернулась 22 года спустя, когда автор уже полностью смирился с её пропажей. Опять-таки детально мы это прочтём в предисловии к роману, а пока всего-то концентрируем факты. Чтобы ещё раз прочувствовать – книга должна была увидеть свет. Она оказалось невероятно необходимой.

Мало ли было военных поражений России? Действительно, наша страна славится своими невероятными победами: на суше и на море, над отдельным захватчиком и обороной от сговора государств. На этом фоне не особо хочется вспоминать о неудачах, память о которых покрывается ряской времени. Победителей не судят, а с проигравшими всегда сложнее. Возможно, и понимание событий Русско-японской войны в наши дни стало бы зыбким и нечётким, как это случилось с поражениями во время турецких кампаний, странной финской войны, совершенно безыменных трагедий времён мировых войн и войны гражданской, если бы не такое явление, как художественная литература. Которая, по Марселю Прусту, и есть «фотография времени». Точно так же, как не повезло с писателями событиям вышеупомянутым, Русско-японским баталиям, если так можно выразиться, наоборот свезло. Яркость, несправедливость, масштабность трагических событий многим – думающим о родине – перевернули душу и заставили «взяться за перо». Красота даже сражённых кораблей, таланта и мужества обычных матросов и офицеров легла в основу картин и песен.

И тут мы сталкиваемся ещё с одним феноменом. В отличие от других романов о гибели российского флота, «Цусима» стала воистину произведением народным. Помимо самого писателя, совершившего масштабный труд, к появлению этого произведения «приложило руки» огромное количество людей, в той или иной степени причастных к тем событиям, а порой и непричастных вовсе. Как, например, племянник Алексея Новикова, нашедший казалось бы утерянные материалы.

А началось это ещё в 1906 году с удивления от публикации очерка «Гибель броненосца «Бородино» в газете «Новое время», куда автор текста не высылал. Его там разместила вдова командира броненосца Серебренникова, взяв копию у матроса Ющина, со слов которого писатель очерк и составил. То был его метод! Опираться не только на собственный опыт, на своё видение событий, но скрупулёзно записывать со слов товарищей. К сожалению, как мы помним, начатая в японском плену работа погибла. Но она продолжилась в завшивленных вагонах по пути из Владивостока, поскольку своих проигравших героев родина встречала неласково. Напомним, что с первых же дней службы на броненосце «Орёл» Алексей Силыч, наблюдая сам и беседуя с членами команды этого и других кораблей, начал письменно фиксировать уникальный материал о походе на Восток. Подобный опыт пригодился и во время работы над второй книгой. После публикации в 1932 году книги «Поход», имевшей восторженные отзывы, Новиков обратился через центральные газеты к участникам Цусимского боя с призывом предоставить ему свои воспоминания. Более трехсот цусимцев безоговорочно прислали своему соратнику личные дневники, фотографии и даже зарисовки с просьбой отобразить в работе эпизоды трагедии для последующих поколений. Многие приходили в квартиру писателя и рассказывали незабываемое. Чтобы поговорить с теми, кто не мог приехать, писатель побывал в Рязани, Костроме, Ярославле, Ростове-на-Дону, Царицыне, Одессе и других городах. Благодаря именно такому подходу к работе, участию в ней сотен людей, роман и переходит из статуса «написанных в кабинете» в более обширный «народный» роман.

Что удивительно и показательно. Примерно за тридцать лет до этого российский люд поступил бы совершено иначе. Тогда, в начале XX века, никто, включая самого писателя, не поддерживал действия нашего флота во время Русско-японской войны. Более того, странно сказать, население, от крестьянства до высшей интеллигенции, к действиям царя в этом вопросе относилось резко негативно, искренне желая своей стране поражения. Не в этом ли одна из причин Цусимской трагедии? В наше время, когда понятия энергоинформационных полей и материальности мысли давно считаются само собой разумеющимися, вполне возможно выдвинуть гипотезу, что когда страна мечтает о любом военном поражении своего правительства, оно и происходит. Уместно в данном случае вспомнить эффектные примеры из японской истории.

В XIII веке (1274 г.) внук Чингисхана Хубилай решил покорить Японию, но японские жрецы стали молиться, и случилось невероятное. Снаряженный и подошедший уже к островам монгольский флот из-за неожиданного шторма не смог высадиться. Проходит еще семь лет, и Хубилай вновь снаряжает огромный флот, и вновь японские жрецы молятся о спасении, и вновь случается чудо. Неожиданно налетевший тайфун обрушивается на монгольский флот и уничтожает его полностью.

Во время Второй мировой войны этот опыт также был принят во внимание. Третий флот США двигался к Филиппинам, готовился массированный десант, который по замыслу американских стратегов должен был поставить окончательную точку в войне с Японией. Американцы были уверены в успехе. Страна восходящего солнца, казалось бы, ничего не могла противопоставить этой хорошо подготовленной операции. Кабинет министров призвал весь японский народ совершить молитву в честь богини Солнца Аматэрасу и призвать ее обрушить на корабли врага священный ветер Камикадзе. В обращении говорилось, что одновременная молитва 100 миллионов японцев может создать сгусток «духовной энергии», которая отвратит угрозу вторжения. Невиданный тайфун обрушился на бронированную армаду у острова Лугоп. Перевернулись и затонули сразу три эсминца. Еще 28 кораблей получили серьезные повреждения. С авианосцев смыло за борт 146 самолетов. В буйстве стихии погибло около 800 человек. Операция была сорвана.

Не секрет, что в начале XX века японцы были решительно настроены на победу, их территориальные претензии к России распространялись до Урала. Единство правительства и народа формировалось на комплексе националистических идей о расовом превосходстве, появившихся задолго до германского национал-социализма. Этим возможно объяснить и коварство в ведении боевых действий, и ту жестокость, с которой они велись. Как действовала Япония, воевать ещё не было принято: до этого не осуществлялись террористические вылазки по уничтожению коммуникаций связи, сброс плывущих наугад бомб, распространение разведывательной сети с продуманными легендами агентов, пиратские захваты судов. Что и говорить, если само объявление войны произошло только после истории с «Варягом» и «Корейцем», когда японский флот уже совершил несколько неожиданных нападений на Порт-Артур. Не забудем, что едва ли не весь военный флот Японии был изготовлен и предоставлен, зачастую на собственные средства, Англией и Германией, в то время как флот России, формируемый из современных на тот момент кораблей, был в начальной стадии создания – посредством покупки на зарубежных верфях (порой с техническими недостатками механизмов) и строительства кораблей собственными силами.

В России всё было по-другому. О национальном единстве, как сказано, не могло быть и речи. Либеральная общественность осуждала действия царя на Дальнем Востоке; щедро финансируемые из-за рубежа, крепли внутренние враги, формируя политические партии и стачечные комитеты, организуя забастовки и яростно призывая русскую армию к поражению. Не избежали этого влияния ни матросы, ни офицеры шедшей на врага 2-й Тихоокеанской эскадры. Матрос Новиков, автор этой книги, также врос душой в социалистические идеи, пропагандируя их и в японском плену. За что как раз едва не поплатился жизнью и поставил под удар собранный архив для рукописи. Не стоит ставить это ему в вину. После чудовищной катастрофы, а особенно после отношения к вернувшимся из плена на родину, у него были причины винить во всём царя и бездарное военное руководство.

В книге негативное отношение к руководству флота и государства в целом весьма явное. Это, несомненно, сказалось и на судьбе писателя. Недаром его брат прятал рукопись от обысков, книги рассказов были запрещены к публикации, а сам Новиков вынужден был жить эмигрантом, а возвращаться на родину под чужой фамилией. Отсюда, кстати, и некая путаница. Некоторые рассказы он публиковал под собственной фамилией, некоторые под фамилией Прибой. Но под псевдонимом «Прибой» уже издавался военно-морской историк Н. Л. Кладо, и к тому же публике был давно известен писатель Иван Новиков. В 1913 году писатель В. В. Вересаев в разговоре с Алексеем Силычем предложил ему объединить свою фамилию и псевдоним. Так по совету старшего товарища и появилось звучное сочетание – «Новиков-Прибой».

Разумеется, политические взгляды писателя нашли отражение в его главном произведении. И это, с одной стороны, было уместно и необходимо. Если художественная литература «фотография времени», то, продолжая эту идею Пруста, без внутреннего отношения писателя к событиям мы могли бы иметь только замерший фотоснимок, выхолощенный и бездушный. Именно убеждения выписанных персонажей – пусть и срисованных с людей реальных – позволили автору расставить правильные акценты в своей книге. В традициях отечественной литературы, вслед за Тургеневым, Львом Толстым, Николаем Некрасовым, Новиков-Прибой весьма точными набросками, зачастую внезапно, как это и бывает в реальной жизни, сталкивает читателя с эпизодическим, казалось бы, персонажем. Едва заметный, как у художника, мазок – и крохотный персонаж на какой-то момент становится главным, выпуклым, близким. Для того чтобы тут же исчезнуть в гуще событий, оставив о себе яркое воспоминание. Изобилие таких персонажей и формирует цельное полотно произведения, заставляя переживать за них, следить за их судьбой. Естественно, взгляды, направленные против руководства, но на сострадание к человеку простому, вызвали негативную реакции правительства царского и как нельзя кстати пришлись ко двору государства Советского. Недаром автор «Цусимы» получил самое высокое на тот момент признание для деятелей культуры – Сталинскую премию.

А с другой стороны, это сыграло с произведением недобрую шутку. В конце XX века, отрицая всё «совковое», новое поколение вместе с идеологией без разбора выбросило «с корабля современности» и художественную литературу тех лет, особенно, как ему показалось, «обласканных властью» писателей. Вместе с ней хороня в памяти сюжеты и исторические события, не оказывая им должного почтения (о их ценности сказано в начале этой статьи). Нагромождая поверх новые мифологемы и псевдотрактаты. Если советская идеология рассматривала Русско-японскую войну в контексте битвы за шкурные интересы двух империалистических держав, едва ли не злорадствуя над «никудышным» царским правлением, то в настоящем относятся к ней с интересом более археологическим, к запыленной временем. Не стараясь рассмотреть ни актуальности, ни тенденций современности. А ведь причины возникновения того военного конфликта заставляют считать его репетицией Первой мировой войны. Поскольку, вопреки устоявшемуся мнению, та война затрагивала интересы минимум девяти государств, большая часть которых считалась – да и в настоящее время считается – сверхдержавами.

Если вести речь об империалистических амбициях, то следует помнить, что Корея и – в большей степени – Китай являлись сферами интересов не только Японии и России, но и Англии, Германии, робко – Франции. Длительностью похода по трем океанам отечественный флот обязан Турции, разделу которой незадолго до этого Россия воспрепятствовала, чем и вызван был интерес к разделу Китая. Турки «отблагодарили» неадекватным спонтанным поведением в проливе Босфор, по собственному усмотрению решая, какие корабли они пропустят по своим водам, а какие не захотят. В отличие от России, мягко арендовавшей недавно освобожденный от японцев Порт-Артур на 25 лет в те времена, когда с Китаем говорили только с позиции силы, Англия и Германия арендовали китайские земли сроком на 99 лет, что являлось плохо завуалированной аннексией. Немцы вообще вели себя вольно и вызывающе, прямо пренебрегая соглашениями с Россией и запретами прохода кораблей в её порты. Отсюда легко делать выводы, кто более всего был заинтересован натравить амбициозную и обиженную на вмешательства в её интересы в Корее Японию на нашу страну. Не обошлось и без значительного вливания капиталов со стороны США, вместе с Англией формировавших чайные корпорации, ни на минуту не забывавшие и о наркотическом бизнесе.

Как помним, Япония воевать рвалась, желая водрузить свой флаг на Урале. Россия же, понимая, что война неизбежна, по возможности оттягивала её. Собирая финансовую и боевую мощь и не успев до конца собрать, воевать совсем не хотела – вопреки мнению советских историков. Наоборот, в конце XIX века Николай II вышел к мировому сообществу с инициативой разоружения, создав поныне существующий Гаагский суд (тогда – конференция), где первыми же рассматриваемыми вопросами стояли: о мирном решении международных столкновений, о законах и обычаях сухопутной войны, о применении к морской войне начал Женевской конвенции 1864 года.

Нелицеприятные впечатления о военно-морском руководстве, которыми в «Цусиме» автор делится как лично, так и вкладывая их в уста персонажей, – в действительности находят подтверждения в цепочке исторических событий. После гибели «Петропавловска» с командой адмирала Макарова – фактически, цвета морского офицерства – как бы в насмешку к командованию приходят люди, не то неспособные защищать интересы флота, не то по натуре нерешительные. Дальнейшие события как под увеличительным стеклом показывают, что основная ошибка российского императора была не военных просчётах, а в проигрыше в подковёрной чиновничьей войне. Как ни странно, но после взрыва «Петропавловска» из высшего руководящего звена выживает великий князь Кирилл Владимирович, который в марте 1917 года предаст императора, сдав в руки Временного правительства военный флотский экипаж. В то время как младшие и старшие офицеры – до полковника – на протяжении всей русско-японской войны будут храбры, смекалисты, самоотверженны, инициативны, военные вожди, не утратив всё же личного мужества, словно оцепенеют. Ведя на верную гибель вверенные им войска, сдаваясь в плен, капитулируя именно в этом оцепенении. Но если опять-таки проследить дальнейшую судьбу этих военачальников, то большинство из них в 1917-м будут так или иначе близки к предательству, как и великий князь.

Помимо объективных факторов – всё же русский флот, ранее зиждущийся исключительно на таланте полководцев, только начинал формироваться как самостоятельное военное и торговое направление, а вместе с ним созидалось и штабное военное командование – историки не усмотрели в действиях «руководящего звена» глобальной беды: формирования военного чиновничества. Коммунисты, оголтело приписывая «бездарность царских офицеров» «прогнившей монархии» в дальнейшем жестоко поплатились, сев на мину партократии, как «Петропавловск» под Порт-Артуром. На протяжении всего XX века возможно наблюдать картину, как высшие чины в стране не вступают в противоречие с сюзереном, не стремятся решать задачи на благо Отечества, предпочитая тактику подчинения, затем перекладывая всю ответственность на высшего по должности, дабы продолжать своё вольготное существование при новом сюзерене. Разумеется, при этом тихой сапой способствуя предательству и его, если найдутся силы помощнее. Приписывая подобное поведение невнятному понятию «исторические процессы», чиновник тем самым оправдывает нежелание брать на себе полноту ответственности, как легендарные полководцы прошлого. Возможно, неспроста. Не так планировал закончить свои дни генералиссимус Суворов, отставка адмирала Ушакова на закате жизни, череда снятия с должностей губернаторов и начальников любого ранга – мановением руки – за подозрение в политической неблагонадёжности, да и тому подобное: всё это научило чиновничество мимикрии. Это ещё один вывод, который не был сделан по итогам Русско-японской войны.

Тем более не сделал его, да и не успел бы сделать, Николай II. Имея дюжий государственный ум, проявляя давно невиданную настойчивость в проведении внешнеполитической и экономической политики, он всех раздражал. В первую очередь, государства-«партнёров»: Англию, Францию, Германию. Желание России мирно торговать с Востоком, в основную очередь – с Китаем, бельмом на глазу превращало их традиционно-колониальную политику в действия некрасивые на фоне общемировых тенденций. Ненавидела царя русская интеллигенция, стремящаяся к обществу буржуазному, где каждый промышленник или адвокат мог бы считаться маленьким, но императором. Традиционно, как первого представителя государственного управления, его ненавидят оппозиционные политические партии, имея в своём арсенале терроризм. Весьма недолюбливает государя руководство церковного сословия, обросшее тем же буржуазным высокомерием. Со времен Петра Первого совмещение императором высшего светского и высшего церковного чина – патриарха – со всем присущим ему новаторством Николай II пытается реформировать. Но его попытка отказа от патриаршества вызывает только амбициозные склоки среди митрополитов, в чем вновь оказывается повинен только царь. Его желание сбросить с себя балласт лишних обязанностей становится понятным, если хотя бы попытаться перечислить все задуманные им масштабные реформы, которыми он раздражает и чиновничество, приученное при его отце, Александре III, к размеренной неспешности. Вопреки политике отца, достаточно молодой человек, император в начале XX века одной рукой ведёт строительство Транссибирской магистрали, позволяющей развить торговлю с Китаем и укрепить позиции на Дальнем Востоке, другой – ведёт строительство российского флота на Балтике. И как руководителю, а уж тем более как государю, ему некогда и незачем растолковывать, разжевывать подчиненным необходимость своих действий во благо государства. Не имея опыта действий без «указаний сверху», списывая реформы на «монаршу блажь», тем не менее пытаясь угадать, «куда ветер дует», в том числе и военное чиновничество повсюду стремится поступать аккуратно, что во время войны оборачивается той нерешительностью, на которую прямо указывает Новиков-Прибой. Однако в свете сказанного его неприкрытая ненависть к царю, приведшая к потере первого архива материалов для книги и повлиявшая на всю биографию писателя, имеет под собой оправдание лишь тем, что таков был настрой общества того времени. На самом деле связь поражения в Цусимском проливе с проводимой Николаем II политикой не более, как в современном обществе – обвинять президента в проигрыше сборной по футболу.

Совсем наоборот. Отправить эскадру через три моря – демонстрация силы и мощи государства, экономический даже показатель, жест, на который «партнёрам»-колонистам оставалось только ядовито язвить, подобно обтявкивающим из-за забора собакам. Даже сам подобный поход достоин восхищения, если учесть, что флот вынужден был рассчитывать только на собственные силы. Для обеспечения эскадры всем необходимым в пути Россия не имела ни одной базы на переходе. Прежде всего, кораблям требовался уголь, необходимо было специальное оборудование для ремонта машин и механизмов. Так как английское правительство, занимая враждебную позицию, сумело оказать давление на нейтральные государства, Россия не могла пользоваться иностранными портами. Даже Франция, находившаяся в союзе с Россией, под нажимом Англии не разрешила русским кораблям заходить в её порты. Поэтому в состав эскадры русское командование выделило большое количество транспортов, гружённых углем, продовольствием, пресной водой, а также плавучую мастерскую, без которой крупное соединение флота не смогло бы перейти на столь отдаленный театр военных действий.

Только и именно по этим причинам 2-я Тихоокеанская эскадра не успела на выручку к Первой, против объединённой японский флот был бы бессилен. Именно поэтому противник неистово стремился и – в итоге – достиг цели по уничтожению флота, защищавшего Порт-Артур. Дальнейшая цель похода оказалась бессмысленной, а возвращение – при условии изношенности механизмов, усталости экипажей, отсутствия топлива – оказалось невозможным. Приказ о следовании во Владивосток, порт которого был плотно прикрыт русскими субмаринами, был единственно возможным решением проблемы. В свете Гаагских конференций и по всем ранее существовавшим правилам ведения войны ни российский император, ни руководство флота, ни командиры эсминцев и не должны были ожидать той кровожадности японцев, которая и привела к ошеломительному поражению. Тем более что Цусимское сражение уже не имело никакого смысла, никоим образом не влияя на исход всей войны в целом. Даже количество жертв во время битвы в проливе заведомо было в два раза ниже, чем при осаде Порт-Артура.

Но можно было понять и Японию. Не без основания опасаясь русского подводного флота, она не осмелилась атаковать порт Владивостока, застряла при Порт-Артуре, совершающем невероятный героический подвиг. На суше, где и решался основной исход войны, японская армия несла в разы превосходящие потери в сравнении с потерями русских. В расстреле – а иного слова и не подобрать – измотанной в походе эскадры ещё можно было бы сыскать если не доблесть, то хотя бы моральное удовлетворение. Которое оправдалось лишь частично. Героизм и чувство долга тысяч людей, шедших на заведомую гибель, но не потерпевших поражения, а наоборот, одержавших моральную победу над неприятелем, превратило Цусимское сражение в ещё один образец бесспорного мужества русского народа и русского оружия. О котором постарались забыть тут же, ещё при жизни чудом выживших матросов и офицеров.

Причины были уже перечислены. Ни российскому обществу, ни зарубежным «партнёрам» победа нашего флота была невыгодна. Радоваться же поражению собственной страны могли в открытую только яростные оппозиционеры подобные В. И. Ленину, писавшему, например, что поражение Порт-Артура – ворота к поражению царской России. Ликовать по поводу атаки полной сил своры на усталого путника, при очевидной его храбрости и доблести, проявленной в неравном бою? На это могли пойти только люди с низкой моралью. Оттого проще было забыть, как лучше зачастую не вспоминать свои неблаговидные поступки.

И именно в этом писательский и человеческий подвиг Алексея Силыча Новикова, не побоявшегося открыто рассказать о событиях, очевидцем которых он стал. Более того, как упоминалось, он сумел привлечь к своей работе сотни других свидетелей. Не стесняясь рассказывать о зачастую нелицеприятном выборе между следованием воинскому долгу и позорным самосохранением. Да, здесь нет долгих, достоевских, переживаний персонажей. Не найдем горьковского психологизма. Зачастую автора – и порой правильно – критиковали за скудность языка, бедность речевых характеристик, чем по тем временам славился Чехов. Но выходил ли кто из критикующих в открытый океан?

Автору этих строк довелось побывать в шторме на Белом море – совершенно крохотном на географических картах. Но факт возможной гибели всегда обостряет не только ощущение и восприятие, но формирует фантазии о её красоте именно в этом сплаве стихий: водном и небесном… Литературная значимость книги «Цусима» далеко выходит за рамки документального романа, несмотря на то, что все имеющиеся в ней персонажи – люди не выдуманные, реально существовавшие и благодаря книге оставшиеся в истории. Можно искать в ней идеологические свидетельствования, без которых текст был бы формальным, выхолощенным, но и они растворены в главной художественной теме. В отличие от других маринистов, для которых пейзаж только фон, Новиков-Прибой сращивает, подстраивает стихию к душевному состоянию участников действия. Проявления её всегда созвучны настроениям, переживаниям людей. Отвлеченные же пейзажи – например, Океан во время похода в «Цусиме» – это чаще всего картины величия мироздания, вселенского покоя, противопоставляемого людской бессмысленной сутолоке. Во время же сражения – гнев Океана, картины потревоженной стихии являются фоном, на котором разыгрывается фантасмагория дикой трагедии. Роман создает поразительный, кинематографический эффект присутствия в том времени, впечатляет гармоничным охватом гигантского пространства, включённостью читателя в события на большинстве кораблей эскадры, буквальным осязанием происходящего.