Текст книги "Сплошное свинство"

– Тридцать тысяч долларов, – пояснил Гешко. – Плюс две карточки с балансом по сто тысяч каждая. Берите, они ваши.

Свин осторожно ткнул сверток копытом, затем наклонил рыло к столу и понюхал купюры.

– И что же такое ужасное мы должны сделать за эти деньги?

– Ничего, – усмехнулся Чадов. – Вы уже сделали все, что нужно.

– В каком смысле? – удивился я.

– Вы не понимаете? – на подъеме спросил Гешко. – Вы действительно ничего не понимаете?!

В комнате повисло молчание – только продолжал попыхивать чайник в углу. Я поднес сигарету ко рту, но тут обнаружил, что она истлела до самого фильтра.

– Объяснить? – вежливо осведомился Чадов.

– Уж будьте любезны, – высморкался в скатерть Свин.

– Ну что ж, извольте, – чинно произнес старший эсэсовец и, приняв вальяжную позу, начал. – Как вы знаете, Служба Справедливости следит за тем, чтобы вера людей приводила к ожидаемым результатам. Во что люди верят, то они и должны получить. Не больше…

– … но и не меньше, – вставил Гешко.

– Помимо этого, – неодобрительно покосился на своего коллегу Чадов, – мы приветствуем и всячески поддерживаем само возникновение веры в людских душах.

– Это нам известно, – буркнул Свин. – Причем вам все равно, во что верит человек: в Бога или в дьявола…

– …в насилие или в покорность, – подхватил Чадов, – в стяжательство или в бескорыстие, в секс или в полное воздержание. Что делать, наличие хоть какой-то веры лучше, чем отсутствие веры вообще. Естественно, у нас есть свои моральные принципы. И мы хотели бы видеть их в людских душах. Но это не всегда удается осуществить. Так пусть лучше имеет место хоть какая-нибудь вера – под действием внешних обстоятельств она может измениться. А если веры нет вообще – и меняться нечему. Разумно?

– Ты решил прочитать нам лекцию? – спросил я, отхлебывая остывший кофе.

– Нет, нет, – замахал руками Чадов. – Простите за затянувшееся вступление. Постараюсь быть по возможности кратким… Так вот, деньги, которые вы видите перед собой, – благодарность Службы Справедливости за возрождение веры в людских сердцах.

– Что?! – не поверили своим ушам мы со Свином.

– Удивлены? – ухмыльнулся Чадов, закуривая сигариллу. – Понимаю, понимаю… Вы столько лет разрушали веру – и вдруг оказались ее созидателями. Но так случается сплошь и рядом: любой разрушитель созидает и любой созидатель закладывает основу для краха.

– Объясни толком, не мудри, – попросил Свин. – Мы академий не заканчивали…

– Извольте, – церемонно поклонился Чадов. – Вы, наверное, уже догадались, что мы с господином Гешко были откомандированы по тому же делу, что и вы.

– То есть вы должны были проследить, чтобы вера читателей сайта «Независимое творчество» не оказалась посрамленной? – уточнил я. – Как в случае со смертью Алины Стайгер?

– Как в случае с Алиной Стайгер, – подтвердил Чадов. – Кстати, эстрадная звездочка сама виновата в своей смерти. Блуждающий Сгусток – не абсолютная сила. И от Его атаки можно защититься. Если бы Алина верила в то, что она делает, и считала это правильным, красовалась бы сейчас на экранах всего мира. А она больше верила в то, что находится в окружении злобных, завистливых тварей, которые не дадут ей пробиться и похоронят заживо музыку, которую она захотела играть. Этакий луч света в темном царстве…

– Как верила – так оно и вышло, – подобострастно хихикнул Гешко.

– Нечто похожее должно было случиться и с «Обломками», – продолжил Чадов, – но тут в дело вмешались вы. Сначала нам это очень не понравилось. Но затем мы изменили свое мнение.

– Почему? – хором спросили мы со Свином.

– Все началось еще в поезде. Ехали себе люди, ни о чем не думали. Верить тоже никто ни во что не собирался. И вдруг за одной пассажиркой приходит Смерть.

– Она не хотела ее забирать, – напомнил Свин.

– Хотела, – отрезал Чадов. – Только несколько позже, чтобы эфирное тело успело осознать свои ошибки и покаяться. Однако вы нарушили Ее планы. С точки зрения энергетических законов непростительное преступление…

– Но сколько это преступление возродило веры… – задумчиво протянул Гешко.

– Да, – кивнул Чадов. – Своим вмешательством вы здорово помогли Службе Справедливости. Девушка умерла на глазах у многих пассажиров. И это поразило их души. Так всегда бывает: когда человек видит катастрофу по телевизору – он включает побыстрее другой канал. Когда смерть происходит рядом, человек задумывается о вечности. И после того как Гаврила унес тело девушки к вам в купе и поезд тронулся, многие люди задумались о том, что однажды и им придется вот так же бездыханно лежать на асфальте под взглядами любопытствующей толпы. И они задумались о вечности. Некоторые даже решили пойти в церковь и поставить свечу по прибытии домой…

– Но пассажиры не только задумались о вечности… – угрюмо произнес Свин.

– Абсолютно верно! – согласился Чадов. – Они задумались еще и о том, как много возможностей попасть в Ее объятия подстерегает каждого из нас. До тех пор пока они не увидели тело девушки на асфальте, жизнь казалась им чем-то незыблемым, само собою разумеющимся. Работа, семья, дети, любовники, любовницы, вечерний ужин перед телевизором – все думают, что так будет продолжаться бесконечно долго. И вдруг – такой облом…

– Ну ладно, а при чем здесь мы? – спросил я, хотя уже начал понимать, куда клонит Чадов. – Ведь девушка все равно умерла бы. И пассажиры, увидев ее смерть, все равно задумались бы о… о некоторых не совсем повседневных вещах…

– Смерть не делает холостых рейсов. Она пришла за девушкой – и Она должна была ее получить. Все равно, какой ценой. И тут очень кстати подвернулся страх пассажиров. Многие ведь не просто задумались – в их сердце проник страх. Они вспомнили про многочисленные сообщения о катастрофах, которые без конца крутят по телевизору. И они ощутили, что поезд, в котором они едут, – не более чем железная коробка. Сойди он с рельс – и они ничем не будут отличаться от этой девушки. При обычном раскладе эти страхи остались бы всего лишь страхами. Но в этот раз вами было нарушено течение Высших энергетических процессов. А планы Неба нельзя менять без последствий. Поэтому, как всегда в подобных случаях, случился катаклизм… Таким образом, вмешавшись в вещи, недоступные вашему пониманию, и захотев спасти одну жизнь, вы вызвали очень сильную катастрофу, в которой погибли многие. Кстати, эти террористы собирались провернуть свое дельце двумя днями позже. Но у обходчика произошли некоторые изменения в его сменном графике, и им пришлось подкорректировать свои планы…

– Черт… – пробормотал Свин, низко опустив рыло.

– Нет, чертом здесь и не пахнет, – возразил Гешко. – Наоборот, увидев приближающийся состав с цистернами, многие люди вспомнили о Боге. Если бы вы знали, сколько искренних молитв прозвучало за несколько секунд до взрыва… А сколько – после… При обычном течении жизни потребовалось бы открыть несколько семинарий, чтобы добиться такого результата…

– Но это еще не все, – с усмешкой сказал Чадов. – Главное – впереди. То, что вы сотворили в столовой, – та еще картинка. Но мы не будем вдаваться в морализаторство. Сейчас ведь в моде свободный секс – хоть слона в хобот, главное, чтобы слон был согласен.

– Мы выполняли свое задание, – с вызовом кашлянул Свин. – Нам было поручено защитить ребят из «Обломков кораблекрушения». Поэтому пришлось нейтрализовать источник возмущения путем… гм… соития с госпожой Троцкой. Увидев ее в неподобающем виде, узнав ее глубинные импульсы, читатели «Независимого Творчества» потеряли в нее веру.

– А ведь никто и не спорит, – по-бабьему замахал руками Гешко, – задачу вы выполнили, «Обломки» в безопасности, журналистка удовлетворена… Важно другое…

– Что именно? – буркнул Свин.

За окнами раздался особенно сильный порыв ветра. Покрывало, исполнявшее функцию занавески, приподнялось, словно флаг пиратского парусника, и вернулось на место лишь спустя несколько секунд.

– Очень скоро к Богу обратится еще больше людей, – произнес Чадов, накидывая на плечи кожаный жакет. – За это вам большое спасибо. Берите деньги, они ваши по праву.

– Ничего не понимаю, – начал я, но Свин резко перебил меня.

– Вы хотите сказать, что читатели «Независимого Творчества» все-таки послали импульсы Сгустку?

Эсэсовцы снова синхронно кивнули.

– Но почему?! Они же видели, что Троцкая писала неискренне, а «Обломки» – вполне приличная группа?

– Теперь они желают зла вовсе не «Обломкам», – произнес Чадов. – Они хотят убить вас двоих… и Троцкую. Еще кофе?..

Мы бежали по коридору. Точнее, Свин бежал, резво перебирая копытами, а я едва поспевал за ним. Мой офицер налетал на двери маленьким ураганом, с размаху открывал их ударом пятака и, убедившись, что комнаты пустые, спешил дальше.

– Подожди! – переводя дыхание, попросил его я. – Не так быстро, пожалуйста!

– У нас мало времени, – озабоченно пробормотал Свин. – У нас очень мало времени… Ну где же эта чертова рация?!

– Я найду рацию, только объясни, что мы должны делать?

– Надо как можно скорее вызвать вертолеты!

– А потом?

– А потом я побегу за Троцкой, а ты. готовь людей к эвакуации.

Я остановился, прислонившись рукой к стене. За последние несколько дней мне пришлось изрядно побегать. Да и сигареты сделали свое дело – сил совершенно не осталось. Приходилось выигрывать время разговорами.

– Кстати, я так и не понял, почему читатели сайта ополчились на Троцкую?

– Элементарно, – хрюкнул Свин, – кого и что в этой стране презирают больше всего?

– Политиков и участие в выборах? – предположил я.

– Тупеешь, – поморщился Свин и, наскакивая на очередную дверь, бросил: – Деньги и секс!

– Но у нас больше всех миллиардеров в мире! – возразил я. – Да и с сексом вроде проблем нет.

Комната, в которую вбежал Свин, оказалась пустой. Он покрутился на месте и, высунув рыло из-за дверного косяка, саркастично усмехнулся.

– Ага, как бы не так… Почитай газеты на досуге. Все богатые – бездушные сволочи, порядочный человек может быть только бедным. А секс… Наличие любовницы – самое серьезное основание для снятия прокурора с должности.

– Поэтому читатели сайта так взъерепенились, услышав признание Риммы?

– Да. У них ведь ни денег, ни секса. Только лавина мыслей в утружденной голове. Вот они и пульнули эту лавину Сгустку.

– И теперь вся их ненависть обрушится на нас?

– Да. И на Римму тоже. А поскольку мы в лагере, то достанется всем. Нет, не зря шторм разгулялся. Эсэсовцы, конечно, рады – любой экстрим заставляет людей думать о Боге. Но что придется пережить… Ладно, давай разделимся. Я пойду за Риммой, а ты ищи рацию.

– Ты уверен, что за Риммой лучше идти именно тебе?

– А почему это я не могу пойти? – подбоченился Свин.

– Ну, на улице такой армагедец… Вдруг тебя сдует в канаву… К тому же ты не станешь разговаривать с Риммой? Она ведь не в курсе всех наших дел.

Свин задумался, но потом решительно махнул головой:

– Нет уж, если переспал с женщиной – изволь позаботиться о ней. Доберусь как-нибудь, а потом загипнотизирую ее и велю идти за мной.

– Только не увлекайся.

– Ты о чем?

– Ну, вдруг тебе захочется повторить, – потупился я.

– Охальник! – несколько наигранно возмутился Свин, после чего потрусил к выходу. – Все, за работу! Ищи рацию. Я вернусь минут через пятнадцать.

Я вздохнул и подошел к следующей двери.

Оказавшись вдалеке от пылающего эмоциями Свина, я включил логику и сразу поднялся на самый верхний этаж. Там и обнаружил сербов. Вполне разумно: учитывая то, что творилось на улице, антенну надо было поднимать как можно выше, чтобы услышать, а тем более сказать хоть слово.

Зоран расположился на подоконнике, рядом с передатчиком. Горан сидел на кровати без матраца и ел мандарин. Выглядели сербы не то чтобы удручающе, но крайне печально.

– В чем дело? – спросил я у Горана.

Он хмуро кивнул в сторону подоконника. В этот момент рация ожила, динамик зашипел от потрескиваний эфира. Зоран немедленно схватил его, напялил наушники и эмоционально заговорил. Я слышал только его речь, но и этого хватало, чтобы составить представление о смысле разговора.

– Я понимаю, что погода не очень… Да, да, согласен, очень плохая погода… Согласен, шторм… Но мы же договаривались… У нас здесь тоже люди… Эти люди не могут ждать двое суток… Слишком долго объяснять почему… Нет, я не пьян… И не под кайфом… Слушай, командир, мы же договаривались… Мы деньги заплатили… Я понимаю, что твои люди рискуют, но мы рискуем еще больше… Хорошо, давай пересмотрим цену….

Я показал знаками Зорану, чтобы он на мгновение отвлекся.

– Предложи тридцать тысяч долларов сверху…

– Тридцать тысяч долларов сверху! – эхом отозвался Зоран.

Ответа он дожидался довольно долго. Я успел за это время устроиться рядом с Гораном на кровати и съесть предложенный им апельсин.

– Деньги? – вскинулся Зоран, едва я проглотил последнюю дольку. – Деньги при нас, разумеется. Почему это у меня неуверенный тон?

Я достал из кармана конверт эсэсовцев и демонстративно провел пальцем вдоль среза пачки.

– Повторяю, деньги у нас, наличные, – облегченно вздохнул Зоран. – Тридцать тысяч долларов, сотенными купюрами… Хорошо, давайте, мы вас ждем… Постойте, почему утром? Почему утром?! Мы же договаривались сейчас! Мы не можем ждать, поймите… Какие условия?

Он зажал микрофон рукой и с шумом выдохнул воздух.

– Один экипаж согласился лететь. Но они поднимутся в воздух только утром. Хотя, мне кажется, летчики намекают, что хотели бы больше денег.

– Предложи им столько, сколько они захотят, – сказал я, поглаживая пальцем кредитные карточки.

– Хорошо, – закричал в микрофон Зоран, – сколько надо доплатить вашим ребятам, чтобы они вылетели прямо сейчас? Еще столько же?

Сербы вопросительно посмотрели на меня.

– А говорят, наши военные совсем не приспособлены к жизни… – сказал я и утвердительно кивнул.

– По рукам, еще тридцать тысяч сверху! – сжал микрофон до побеления костяшек Зоран. – Да, они при нас… то есть на кредитной карточке. Мы переведем деньги на счет, который вы укажете, как только приземлимся… Нет, подождите! Что значит, где нас потом искать?! Да переведем же, говорю… Ну подождите еще минуту!

С этими словами Зоран посмотрел на меня.

– Они не доверяют кредитной карточке. Во-первых, не знают, как ею пользоваться. Во-вторых, ожидают какого-то подвоха с нашей стороны. Требуют только налом…

– Но у меня нет больше нала…

– Предложи им наш «патрол», – вмешался Горан.

– Джип возьмешь? – спросил Зоран у динамика после секундного колебания. – Какой-такой… Да это «ниссан-патрол»!.. Два года как купили… Выпустили? Ну, выпустили три года назад… Так мы его за тридцать тысяч и предлагаем. Новый в два раза дороже стоит… Зверь, а не машина… Салон? Конечно, кожаный… а как же без пневматики… усилитель, сабвуфер, все как положено… Да есть у нас релинги на крыше, слышишь – есть! Прилетите? Отлично! Все, договорились, ждем!

– Когда нам ждать этих крылатых коммерсантов? – поинтересовался я у Зорана, после того как он положил наушники на подоконник.

– Обещали через два, максимум три часа. И прилетит только один вертолет.

– Боевой?

– Грузовой. Люди в него поместятся, а вот вещи придется оставить.

– Ничего, на новые вещи всегда можно заработать, а вот на новое тело – нет, – сказал я, подходя к окну. – Где устроим площадку для погрузки?

– Я думаю, на футбольном поле…

– Нет, – тоже подошел к окну Горан. – Возле футбольного поля много деревьев и фонарных столбов с электропроводкой. Если лопасти винта зацепятся – все окажемся на земле. Я предлагаю крышу кинотеатра.

Зоран протер окно рукавом куртки, и мы стали внимательно разглядывать здание летнего кинотеатра.

В лучшие времена пионерский лагерь имени Константина Заслонова принимал пятьсот человек одновременно – это легко можно было высчитать по количеству корпусов и размерам столовой. И по габаритам кинотеатра – тоже. Это огромное белое здание с гигантским экраном и бесконечными рядами скамеек лично я назвал бы скорее открытой концертной площадкой, нежели кинотеатром. Стены вздымались вверх метров на пятнадцать, не меньше. Перед огромным экраном высился дощатый помост эстрады. Но, самое главное, несмотря на наименование «летний», кинотеатр имел полноценную крышу. Ровное прямоугольное полотно, покрытое листовым железам, покоилось на металлических сваях, надежно вмурованных в асфальт. Между стенами и крышей был небольшой зазор, позволявший летнему ветерку охлаждать лица изнывающих от жары зрителей. Я предпочел бы, чтобы крыша крепилась непосредственно на стены, но в данной ситуации выбирать не приходилось. В любом случае мы располагали практически идеальной площадкой, над которой мог зависнуть вертолет. Людям, правда, придется забираться на крышу по узкой пожарной лестнице, а затем подниматься на вертолет по веревочной лестнице. Но это все равно лучше, чем выходить за стены лагеря, под удары шторма.

– Площадка хороша, – выразил общее мнение Зоран. – Но надо проверить, надежно ли стоит крыша.

– Нет проблем, пошли, – сказал я, отходя от окна.

– Всем вместе нам идти не обязательно, – застегнул молнию куртки Горан. – Крышу могу проверить я один.

– У него опыт, – подтвердил Зоран. – Он работал инструктором по скалолазанию на горном курорте… до войны. Высоты Горан не боится…

– Заодно отгоню джип поближе к стенам, чтобы вертолетчики могли зацепить его тросом. А вы лучше убедите людей, чтобы бросали свои пожитки и собирались в одном месте.

– Хорошо, – согласился я, нащупывая в кармане тренча прохладную сталь кольта.

Даже перед лицом опасности люди неохотно расстаются со своим скарбом. Да и в опасность верят, только когда она буквально перед глазами – пример с пассажирами скорого поезда «Москва – Приморск» хорошо доказал мне эту истину. Так что процесс уговоров не обещал быть легким. Я отбросил сантименты в сторону и приготовился снести голову еще паре домашних любимцев…

Все колонисты, спасавшиеся от светлого будущего, размещались в четырех корпусах. Мы с Зораном поделили их поровну. Мне достались корпуса 1-А и 2-Б, ему – корпус 1-Б и здание медпункта, в окнах которого тоже светились огоньки. Место сбора мы назначили в корпусе 2-А: он располагался ближе всего к зданию летнего кинотеатра.

Как я и предполагал, большинство беглецов восприняли мою идею в штыки. Да, они бежали от образа жизни, предлагаемого им «Стоящими рядом», но это отнюдь не означало наличия в их головах покладистости и трезвости суждений. Напротив, многие совершенно не представляли масштабы происходящего и приготовились отстаивать коробку с любимым компьютером или сумку с запасом одежды на год до последней капли крови. Я понимал их: люди и так многое теряли, оставляя квартиры и дома на территории, захваченной «Стоящими». Несчастные пожитки – единственное, что осталось у них на обустройство жизни в другом мире. Но один вертолет мог забрать только людей. Да и то, похоже, не всех: людей при ближайшем рассмотрении оказалось больше, чем мы предполагали.

Настроение испортилось окончательно. Я несколько раз мысленно вызывал Свина на связь, но тот не отвечал. Мне хотелось надеяться, что мой офицер не добивается благосклонности госпожи Троцкой второй раз, а использует время с пользой…

Я довольно грубо втолковывал людям, что из личных вещей они могут взять с собою только документы и деньги. Домашних животных, правда, убивать не пришлось, но без выстрелов в потолок и потрясания дымящимся стволом пред лицами особых строптивцев не обошлось. Не знаю уж, как справлялся со своей задачей Зоран…

Часа через полтора я наконец выгнал колонистов из корпусов. Затем для очистки совести прошелся по корпусам еще раз и проверил все комнаты, а также подсобные помещения. Все было чисто, звук моих шагов эхом отдавался посреди пустых помещений. В корпусе 2-Б среди брошенных вещей я обнаружил клетку с попугайчиком. Птица отчаянно билась о прутья, игрушечный колокольчик, привязанный к миниатюрному насесту, жалобно звенел. Я открыл дверцу и выпустил попугайчика наружу, понадеявшись, что уж его-то «Стоящие» не станут перевоспитывать. Сумеет адаптироваться к природной среде обитания – хорошо. Не сумеет – что ж, не он один…

Теперь мне предстояло вернуться в корпус 2-А и там дожидаться вертолета. Я засек время: если пилоты поторопятся – уже через час мы сможем оторваться от земли.

Я натянул воротник тренча на голову, пнул дверь и… столкнулся лицом к лицу с Аней. Увидев меня, девушка испуганно вскрикнула. Она совсем вымокла от дождя, сочащиеся холодной влагой волосы плотно облегали голову, губы посинели.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я, втаскивая ее вовнутрь.

– Я… я просто искала кого-нибудь. Говорят, скоро прилетит вертолет…

– Да. Но общий сбор назначен в корпусе 2-А… Кстати, где ты была все это время?

– В корпусе 1-Б, – не сразу ответила Аня.

– Значит, ты видела Зорана. Неужели он ничего тебе не сказал?

– Сказал, – после заминки произнесла Аня. – Но я все перепутала. Знаешь, от этих переживаний голова совсем идет кругом…

– Понимаю… Кстати, Зорану удалось заставить людей перейти в корпус 2-А? Кто-нибудь сопротивлялся?

– Нет, никто, – тихо сказала девушка. – Ни один человек не сопротивлялся.

– Хорошо. Тогда бежим!

Я прикрыл Аню полой тренча, и мы выбежали на улицу. Когда до заветного корпуса оставалось не более десяти метров, я увидел две фигуры, бредущие под дождем. В одной из них, по характерной форме солдатской плащ-палатки, я узнал сторожа дядю Мишу. Вторая при ближайшем рассмотрении оказалась Гораном.

– Как крыша? – крикнул я ему.

– Крыша в порядке. Но появилась другая проблема.

– Только одна? – от нечего делать съерничал я.

– Шутник, – неодобрительно проворчал Горан. – Послушай дядю Мишу, посмотрим, захочешь ли ты юморить…

Я обернулся к сторожу. Тот, скинув с головы капюшон, заорал мне в ухо, пытаясь перекрыть завывания порывов ветра.

– У нас гости!

– Гости???

– Два КрАЗа и три «Икаруса». Я увидел их фары в бинокль. Они на расстоянии двух километров отсюда. Минут через пять-семь будут возле ворот.

– Кто это может быть? – спросил я, но через секунду понял, что вопрос был глуп до невозможности. В такую непогоду к нам могли пожаловать только «Стоящие рядом».

Горан, увидев, что до меня дошло, кивнул.

– Нам надо организовать оборону. У них, наверное, много оружия. А у нас – от силы десяток пистолетов и три «калаша».

– А про мой «Дегтярев», ты, я вижу, забыл? – с геройской обидой, как могут только пожилые люди, выпятил грудь сторож.

– Не забыл, дядя Миша, не забыл. Но скажи, сколько у тебя патронов?

– Две коробки, – пригорюнился сторож. – Скажешь, у тебя больше?

– Меньше, – вздохнул серб.

– Предлагаю разделиться, – сказал я, подталкивая Аню к Горану. – Мы с дядей Мишей пойдем к воротам и посмотрим, что можно сделать. А ты, Горан, отведи Аню в корпус, возьми всех вооруженных мужчин и подтягивайся к нам. Идет?

Вместо ответа серб взял девушку за руку и повлек ее в сторону ярко светившихся окон корпуса 2-А.

– Да, и скажи, чтобы люди поднимались на крышу кинотеатра, – крикнул я им вдогонку. – Лучше сделать это заранее – «Стоящие» вряд ли отнесутся с пониманием к вертолету…

В сторожке дяди Миши было относительно сухо. На застеленном старыми газетами столе стоял настоящий самовар (причем теплый), две кружки с треснувшими ручками и наполовину заполненная тарелка с вареными яйцами. В углу висела икона Николая Чудотворца. Перед ней даже горела лампадка, но когда мы открыли дверь и в сторожку ворвался неуемный ветер, фитилек потух.

– Полюбуйся, – сказал дядя Миша, подводя меня к окну и вручая цейсовский бинокль.

Я приложил окуляры к глазам. Оптика мгновенно приблизила меня к объекту. Все было так, как и сказал сторож: два огромных грузовых автомобиля и три красных автобуса с табличками «Дети» на лобовых стеклах. Еще несколько минут – и они будут здесь.

– Обрисуйте диспозицию! – по-военному коротко обратился я к дяде Мише.

Мы вышли из сторожки. Я внимательно выслушал дядю Мишу и понял, что шансов у нас не было. Никаких, даже минимальных. Я бы взволновался до предела, если бы именно такие ситуации не преследовали меня последние десять лет. Привычка – великая вещь. Более великая, чем позитивный настрой. Настрой можно потерять, его любят разрушать внешние факторы и недоброжелательно настроенные люди. А привычка – она, как вторая кожа: не мешает, сидит по размеру и действует на твоей стороне, потому что ей это выгодно.

Посему я спокойно помог сторожу запереть ворота на огромный засов и прикинул, где лучше расставить огневую мощь десяти пистолетов. Да, пожалуй, стрелкам лучше укрыться за стволами акаций, что росли вдоль полутораметрового каменного забора. Если нападающие полезут через забор – на некоторое время мы сможем их задержать. Но по всему периметру забора стрелков не расставишь. К тому же наш запас боеприпасов сильно ограничен. Да и если среди нападающих есть хотя бы один здравомыслящий человек, то они пустят грузовик на таран. Многотонный КрАЗ сметет ворота, как фанерную дощечку, гадать тут не приходится. Поэтому вся оборона может оказаться бесполезной. Но все же лучше делать что-то, чем ничего не делать, – так, по крайней мере, на душе спокойнее.

Стрелки с нашей стороны подоспели раньше, чем подъехал транспорт «Стоящих». Среди мокрых людей, непривычно и с опаской державших пистолеты в руках, я узнал и детективщика, и гламурного фотографа, и даже финансового спекулянта Черногорцева.

– Ты сможешь выстрелить в человека? – спросил я детективщика.

Он смущенно протер свои очки от дождевых капель.

– Я понимаю… У Джека Лондона есть такой рассказ «Убить человека». Там к одной даме врывается грабитель, она наставляет на него пистолет, но выстрелить не может. И он уходит. Вы подозреваете, что я такой же?

– Ничего я не подозреваю. Просто спросил.

– Они сожгли мою рукопись, – выпрямился парень. – Пять лет работы… Я тщательно осмысливал каждое предложение… Поэтому я думаю, что смогу выстрелить в человека.

– Лучше не думай, просто стреляй, – посоветовал подошедший Горан. – И ни в чем не сомневайся. Сомнения укорачивают жизнь. Иногда очень сильно.

– Кстати, а где Зоран? – поинтересовался я у серба.

– Не знаю, – пожал плечами он. – В корпусе 1-А его нет. Да и вообще там гораздо меньше людей, чем приехало. Может, он еще возится с кем-нибудь в медпункте?

– Вполне возможно, – согласился я. – Ладно, давай расставлять людей.

Горан полностью принял мой план обороны и расположил мужчин за акациями, показав им заодно, как лучше всего стрелять из пистолетов в положении опершись на колено. Со стороны серб выглядел довольно спокойно: этакий смуглый бог войны с бесстрастным лицом, стальными глазами и вырывающимися из ноздрей облачками пара. Я в очередной раз поблагодарил небо за толкового помощника и пообещал поставить свечу за процветание сербского народа в церкви, если, конечно, останусь живым…

Свет фар безжалостно распорол пелену дождя и уперся в ворота. К этому времени все находились на боевых позициях: стрелки – за деревьями, я с дядей Мишей в сторожке; Горан забрался на старый тополь, росший чуть поодаль от ворот, и надежно замаскировался среди его больших ветвей. Один снайпер у нас, таким образом, имелся.

Мы ждали решительных действий со стороны нападавших. Но они почему-то медлили. Естественно, из грузовиков и автобусов высыпало довольно много народа. В большинстве своем – мужчины. Я с некоторым облегчением заметил, что отнюдь не все из них были вооружены автоматами: кое-где мелькали стволы закинутых за спины охотничьих ружей. Существенно положение вещей этот факт не менял, но все равно приятно.

В кабине головного КрАЗа зажегся свет. Я пригнулся к окошечку и сумел разобрать знакомые черты. Снова Катя, бывшая проститутка и нынешний идеолог «Стоящих рядом» собственной персоной. Я отчетливо различал шрамы на ее лице, видел хищный блеск ее глаз. Неправы те, кто утверждает, будто характер человеку дается один раз при рождении и меняться в течение жизни не может, – они просто не знают, какие чудеса может сотворить с психикой бетонный подвал в заброшенной лесной сторожке. Катя переродилась полностью. В сеансах Присутствия я видел запутавшуюся в жизни девушку, тщательно скрывавшую за показной наглостью отчаяние, сомнения, панику. Сейчас же ее обезображенное лицо дышало уверенностью в своей правоте и холодным азартом охотника, подносящего нож к горлу стреноженной жертвы. Да, я не любил Чука и Гека и всю их философию, но следовало признать, что именно благодаря таким качествам побеждают в войнах, строят финансовые империи и выигрывают президентские выборы. Есть только ты и твое единственно правильное мнение. Все остальное – чепуха, мусор, который можно и нужно безжалостно смахнуть в канаву… А ведь я сочувствовал Кате и был готов голыми руками разорвать на части ее мучителя. Вполне возможно, через некоторое время она проделает подобную операцию со мною. Нет, прав все-таки Свин, утверждавший, что людей нельзя любить. Их можно ненавидеть, можно пользоваться ими, лучше всего – соблюдать нейтралитет. Так спокойнее, так лучше. Будешь сочувствовать, проявишь участие – рано или поздно получишь нож в спину. Закон? Я почти готов был согласиться, что да, закон…

Дверца кабины КрАЗа со скрипом отворилась. Катя спрыгнула на землю. Я увидел в ее руках пластмассовый мегафон милицейского образца. Она поднесла устройство ко рту и громко выкрикнула:

– Привет, беглецы!

Я несколько растерялся. То, что Катя решила поговорить, само по себе неплохо: значит, она не настроена на молниеносную атаку и чего-то хочет. Пока торг да дело – может подоспеть вертолет. И тогда обороняться будет как-то веселее. Но как разговаривать с ней при таком ветре? Не выходить же на открытый простор: Катя могла позволить себе подобную браваду, имея за спиной пару сотен автоматчиков, я – нет.

– Тебе что, матюгальник нужен? – спросил меня дядя Миша.

– Да. Можем выиграть несколько минут за разговорами.

Сторож протянул мне видавший виды мегафон с жестяным помятым отражателем, потрескавшейся рукояткой и обрывком дерматинового ремешка, на котором это чудо было положено носить через плечо. Им воспользовался дядя Миша, когда мы подъехали к лагерю.

– Бери, пользуйся, – протянул мне мегафон дядя Миша. – Вещь хорошая, надежная. Эх, помню, гонял я, бывалоча, через него пионеров…

Я осторожно приблизил динамик ко рту:

– Привет, агрессоры!

– Мы не агрессоры! – жизнерадостно отозвалась Катя. – Мы принесли вам мир и спокойствие!

– Не могу припомнить хотя бы одну войну, которая не начиналась бы с этих слов! – крикнул в динамик я. – Что вам нужно?

– Поговорить!

– Говори, мы внимательно слушаем!

– Разговор серьезный!

– Тогда кричи громче!

– О важных вещах не кричат, о них шепчут на ухо! – назидательно отреагировала Катя.