Текст книги "Почему нарушаем!"

– Ну и что? – Чувствовалось, что Интеллигент продолжает спорить лишь из-за упрямства, понимание же на лице Общественника заметно усилилось, не дойдя, впрочем, до своей крайней точки.

– А если американцу придется сунуть градусник в свой рот после твоей пропотевшей подмышки? – вкрадчиво поинтересовался Бывалый.

– Ну… – Интеллигент замялся. – Неприятно, конечно, но не смертельно. Если уж у них так принято, и если он окажется таким упертым, что не захочет своим дурацким правилам изменить… Перетерпит.

– А если та медсестра-распустеха сунет градусник тебе, бессознательному, в рот после ануса цыгана? – с невинным видом спросил Бывалый. – Тоже перетерпишь? – И с трудом сдержал смех, когда Интеллигент болезненно закашлялся, представив себе только что нарисованную картину.

– Вашу, мужиков, мать… – с трудом выдавила из себя Фотомодель. Секундой раньше она стремительно метнулась со своего стула прочь и сейчас чувствовала себя почти хорошо, только болезненно раскраснелась лицом. – Вашу мать… – сдавленно повторила она и ее опять вывернуло наизнанку.

– Вашу мать! – воскликнул Интеллигент, кашель которого перешел в подозрительного значения сдавленные звуки. – Вашу мать… – Он стремительно отбежал и в точности продублировал позу согнувшейся в три погибели Фотомодели.

– Вашу мать… – Общественник первым вернулся на место. – Зачем за столом такие вещи…

– Будет вам наука, – сказал Бывалый. – Чтоб знали, как своим упрямством приличных людей изводить. Вы ж все образованные, ученые, всему доказательств требуете. Вот и получили. Прочистили желудки – и то польза. Приравняем это к практическому лабораторному занятию с выездом на местность.

– Только добро зря перевели, – неодобрительно буркнул пришелец. Он продолжал невозмутимо восседать за столом, словно только что обсужденная вероятность схлопотать использованный цыганом градусник в собственный рот его никоим образом не касалась.

– А тема? – выдавил из себя Интеллигент.

– Занятия, что ли? – оценил его упрямство Бывалый. – Цепная реакция в действии, вот тебе тема. Все, закрыли ее. Возвращайтесь-ка, друзья, к столу.

– Да идите вы… – зло буркнула Фотомодель. – Без меня свои реакции изучайте…

Тем не менее через несколько минут все опять сидели за столом, разве что молчание на сей раз затянулось и было весьма тягостным, да водку пить пока никто не решался.

– Ладно, хватит кукситься, – сказал, прокашлявшись, Бывалый. – Тема цыганских градусников закрыта. Проехали… Интеллигент, чего притих! Оживи аудиторию чем-нибудь злободневным.

– Городское профессионально-техническое училище производит набор по следующим дефицитным рабочим специальностям: «проститутка-манекенщица», «проститутка-фотомодель», «фотомодель-проститутка-манекенщица», с последующим гарантированным трудоустройством на подиумах Турции и Саудовской Аравии. Опытные наставники поставят вам стрип-вокал, помогут освоить камасутра-дефиле и прочие подиумные дисциплины, – послушно зачитал тот первое попавшееся газетное объявление. – Ни хрена себе, какие дела в модельном бизнесе творятся…

– Ну, чего вылупились! – раздраженно, в голос, заорала Фотомодель, окинув злым взглядом почему-то уставившихся на нее мужчин. – Вам что, по сто раз повторять, что я не из таких! Я фотомодель из честных! И окончила я, между прочим, специальное фотомодельное заведение! С золотым дипломом, между прочим, окончила!

– А какие преимущества такой диплом гарантирует? – с интересом спросил Общественник.

– Право ходить по подиуму в любом направлении, – пояснила, слегка успокоившись, Фотомодель.

– Круто! – восхитился Общественник. – А остальные…

– А остальные такого права не имеют. Снуют, как глупые курицы, вперед-назад, ни тебе шага вправо, ни шага влево. И поделом. Учиться надо было, а не юбки просиживать.

– Сегодня по телевизору интересный фильм показывать должны, – вдруг встрепенулся Общественник. – Там, в твоей газете, программа имеется?

– Здесь все имеется, – подтвердил Интеллигент и зашелестел мятыми страницами. – Что за фильм?

– Не помню. – Общественник нахмурился. – Какой-то старый, патриотический. Я этих нынешних, с камасутрами, не переношу.

– Ага, вот. «Их знали только в лицо», – нашел нужное Интеллигент и настороженно покосился на пришельца. – Звучит похоже на «Они были первыми», – объяснил он собутыльникам свою подозрительность. – Ну, на ту хрень из деревенской жизни, которой нас недавно попотчевал гость… Этот фильм, что ли?

– Да, – подтвердил Общественник. – Очень хороший фильм. Про героев, про разведчиков, про их бессмертные подвиги. Только что толку, если у нас телевизора все равно нет.

– Зато и время все равно стоит, – напомнила Фотомодель. – Так что успеешь еще свой героический фильм посмотреть. Никак не опоздаешь, даже если очень захочешь.

– Кое-кто обещал нам телевизор, между прочим, – в свою очередь напомнил Интеллигент и посмотрел на Бывалого.

– Обещал – будет, – веско сказал тот. – А пока послушайте про этих героических людей без визуального сопровождения. От этого их подвиг ничуть не умалится – скорее, наоборот.

И рассказал заинтригованным собутыльникам следующее:

Их знали только в лицо

Почти героическое

Их знали только в лицо. И Хрюлю, и Рыжего, и Гвоздя, и даже Шпалу, не говоря уже о низеньком Шебутном. Сидели они в небольшой комфортабельной тюрьме провинциального российского городка в уютной пятиместной камере. Единственное окно этой камеры выходило на тихую улочку, по которой изредка перемещались редкие прохожие из местных. Иногда они собирались в кучки и глазели на зэков с сочувствием, понимая, что сидят те совершенно ни за что, только потому, что именно их почему-то выбрали Люди в сером, а еще радовались, что выбор тех Людей пал не на них самих. Всяк ведь могло сложиться…

А зэки глазели на прохожих и тоже радовались за них, что те пока на свободе, и при этом чувствовали себя героями, потому что прикрыли своими телами прочий народ, хотя и обидно, конечно, что подлые Люди по какой-то странной прихоти выбрали именно их. Но что поделаешь – лотерея…

И было единственное камерное окно очень маленьким, зарешеченным, и располагалось оно очень высоко, на уровне головы, а потому их, как и многих Настоящих героев, в особенности разведчиков, знали только в лицо. А больше из их организмов прохожим ничего и не видно было. Лишь однажды Хрюля изловчился подпрыгнуть, дабы покрасоваться перед случайными зеваками: он хотел показать им свою грудь со свежей и очень красивой наколкой в виде Георгия-Победоносца на коне, вонзающего свое острое копье в жалко извивающегося в конских копытах милиционера, но случайные зрители в тот момент так же случайно отвернулись, так что никто ничего не заметил.

Вот и получилось, что целиком бедолаг-героев так никто никогда и не видел. Их знали только в лицо…

Отсюда мораль: Людям в сером не попадайся, а камеру, если неудачно в жизни сложится, требуй только комфортабельную. Имеешь полное право. Все же героем станешь, ни за что страдать будешь, как Хрюля с Гвоздем, не говоря о Шпале. И совсем уже не говоря о низеньком Шебутном.

Вот, пожалуй, и все.

А, нет, вот еще что. Наколки делай только красивые. А то ведь их потом не выведешь и на пляже стыдно будет. Да и нельзя разведчикам наколки иметь – выдают они разведчиков врагам.

Вот теперь все.

Точно.

***

Пораженные героизмом невинно страдающих людей, собравшиеся какое-то время молчали, не решаясь нарушить установившуюся, какую-то даже торжественную, тишину.

– Н-да-а… И никаких фильмов не надо, – наконец сказал Интеллигент. – Геройские они люди.

– Расскажите лучше что-нибудь веселое, – попросила Фотомодель, – не то буду теперь переживать. – Она промокнула глаза носовым платочком и всхлипнула. – Вы же знаете, какая я впечатлительная. Мне страшное слушать нельзя.

– Пусть бомж теперь расскажет, – решил Бывалый, заметив, что пришелец, не решаясь протянуть руку, смотрит на предназначенный для него стакан. – Глядишь, и на водку заработает.

– Я не бомж, – запротестовал тот.

– А кто ж ты?

– А вот как раз таки доцент, – с вызовом сказал он. – Хотя, как ты утверждаешь, и не похож.

– И что же тебя, доцента, до такой жизни довело, – участливо поинтересовался Бывалый. – Уж не те ли клещи, что в юбках?

– Они, – вздохнул пришелец. – Кто ж еще. Точнее – одна из таких. В одном исподнем, как ты верно подметил, из моей же собственной квартиры выставила.

– И тем не менее, – сказал, не поддаваясь жалости, Бывалый. – Прозвище «бомж» – оно в данном случае не для оскорбления придумано, оно одну лишь голую правду отображает. Но если эта правда так глаза тебе колет, хрен с ним, могу согласиться на «бомжеватого», на большее ты нынче не тянешь, хоть и доцент. Устраивает?

– Ладно, согласен на «бомжеватого», – опять вздохнул пришелец. – Все одно рангом повыше бомжа звание получается.

– Вот и лады, что ты такой покладистый. А то, неровен час, еще бы сэром приказал себя величать, – добродушно заметил Бывалый.

– А если даже и «сэром», – заинтересовался Интеллигент. – Что в том плохого?

– Опять ты со своим интеллигентским упрямством, – снисходительно сказал Бывалый. – Что, говоришь, в том плохого? А вот слушай, что бывает, когда люди обращения к себе не по чину требуют.

И рассказал следующее:

Про некоторые превратности

Про некоторые превратности, истинных сэров подстерегающие

Один хороший человек очень любил сэром называться. Зачем он так делал, и сам толком не знал. Просто нравилось ему. Ну, еще, может, предназначение свое лучше других осознавал. А с другой стороны – заслужил. Это он еще более четко осознавал. Точно, давно заслужил. А люди не понимают. Точнее, не желают понимать, и все тут. Черствый, одним словом, народ пошел. В зарубежных-то англиях люди, небось, поотзывчивее будут. Вона и Маккартни званьице подбросили. А почему некоторым можно, а ему нет? Он, между прочим, на гитаре не хуже того ливерпульского выскочки бренчать умеет. «Мурку» вот может слабать запросто, да и другие симфонии. Классическое, в общем, всякое враз на слух подбирает – всего шесть струн, а ведь от настоящего оркестра нипочем не отличишь. И в поэзии не мальчик – любая заковыристая рифма по плечу. Вона, даже слова к песенкам сам придумывает. А сэра все не дают никак. Вот и пришлось самому так назваться.

На работе как узнали, зауважали даже. Это он сразу подметил. Моментом в отпуск отправили, даже хотели путевку вручить. Да как-то не заладилось в итоге с путевочкой. Наверное, какому-нибудь другому сэру, из администрации, она нужнее оказалась. Замылили, в общем, награду.

А дома – даже поболее чем на работе оценили. Раньше и ругнуть могли, и за хлебом послать запросто. А как узнали, с кем, оказывается, столько времени жили и даже не догадывались по скудоумию своему заскорузлому, сразу прониклись. Перемещение по дому – только на цыпочках, в его комнату – строго со стуком. Благодать! Хоть и дивился поначалу их глупости. Чего его бояться-то? Словно он накричать может или даже рукоприкладство применить. Он же сэр! Пусть даже и не из потомственных. Но то ж еще весомее, еще ответственнее – сам всего добился, как тот Маккартни.

Хотел с этим даже переписку организовать, да как-то не вышло, не ответил сэр с островов. Загордиться успел, наверное – сэра-то ему раньше вручили. Или конкуренции убоялся. Хотя, может, и на гастролях каких завяз, или просто не доложили ему о письме. Ему, вон, жена тоже не обо всем докладывает, волновать, дура, не хочет. От друзей, вон, скрывать стала, словно он алкоголик какой распоследний. Точно, дура! Не понимает, что негоже его от людей прятать – с сэром-то, небось, каждому выпить охота. Ему не в напряг, а людям потом будет о чем внукам рассказать…

Долго хорошее длилось, да закончилось как-то неожиданно. Парик он себе смастерил, как всякому приличному сэру подобает. Красивый, белый, с локонами. На улицу собрался. Давно пора народу показаться – ощутил. Вот тут-то все и закончилось. Жена, секретарские функции на себя добровольно взвалившая, быстро с кем-то созвонилась…

Приехали, в общем, быстро. Даже слишком быстро, словно у них других дел не имелось. Понравились как-то сразу и безоговорочно. Представительностью своей, халатами опрятными понравились. Говорили с ним долго и уважительно – чувствовалось, звание его восприняли серьезно, как подобает. Одно только расстроило слегка: разговаривали с ним зачем-то на русском. А между собой как раз таки на английском совещались. А ведь надо бы наоборот! Кто ж здесь сэр-то! А может, не английский то был, но тоже иностранный, красивый. В общем, словами мудреными обменивались, молоточками резиновыми коленки и прочие его сочленения выстукивали…

А потом и триумф наступил. Или, точнее, апофеоз, как сэры любят выражаться. В палату его пригласили. Он даже заскромничал поначалу – не рановато ли? В палату лордов, слыхивал, не сразу берут и не всякого, пусть даже из сэров. Но убедили. Значит, достойным оказался, хоть и не потомственным, что тоже приятно. Обогнал-таки, выходит, выскочку того островного, что отвечать ему письменно побрезговал.

А в палате, где лорды собрались – дисциплина строгая. Ему это понравилось очень. Все переговоры между лордами – вполголоса, обед – строго по распорядку. Только вот идиллии этой постоянно какие-то настырные люди мешали. Как только дебаты погромче начнутся – вмешаться норовят, словно им кто право такое давал. Ну так то ж хамы, простолюдины – смекнул. И принял тогда их хамство спокойно, с достоинством, как другие, более опытные лорды, с выслугой лет которые.

Но в другую палату на всякий случай – попросился. Чтоб простые сэры кругом были. Пусть не так почетно, как с лордами, зато гораздо спокойней. Не решают сэры таких проблем важных, не бывает у них таких дебатов бурных. И простолюдины те, что дерутся больно и в тонкости политические не вникая руки начинают крутить навязчиво – тоже реже навещают.

Здесь и прижился окончательно. Понял – его все это. И домой совсем не хотелось, хотя жена глупая уговаривала поначалу. Даже какие-то дурацкие передачи привозить норовила. Дура! Он же сэр! Его ж здесь уважают! И овсянку – строго по расписанию, как сэрам положено. А она ему – мясо плебейское. В судках, как простолюдину безродному… И как он мог столько с ней прожить?

В общем, все бы хорошо, только одно обидно – мало пока народу знает, что он сэр. Настоящий, как Маккартни. А с другой стороны – гордыня сэрам чужда. То для плебеев, скорее. Да и народ – разве поймет? Скорее только изведется от зависти. Тоже ведь званий захочет, причем на халяву, а не как он, заслуженно. Потому и замки здесь крепкие, и решетки на окнах – чтоб народ сюда не ломился.

А вечерами – окончательный апофеоз наступает…

Сначала подискутируют тихо, чтоб плебеи завистливые не подслушали: а сколько, понимаешь, сэров могут уместиться на одной басовой струне с учетом их пышных париков? А потом настроят они с Маккартни свои гитарки – и ну «Мурку» в два грифа наяривать! Другие сэры затихают и слушают внимательно… Маккартни, кстати, совсем даже не гордым оказался. А на письма не отвечал, потому что давно в этой палате репетировал. Акустика здесь, говорит, получше будет. Тумана, говорит, английского, островного тут не бывает и слушатель более благодарный. Потому и не доходили до него те письма – просто не по адресу направлены были…

Отсюда мораль: назвался сэром – проследуй в палату, к другим сэрам. Живи с ними дружно, громких дебатов не заводи. Тогда и молоточком поуважительнее выстукивать будут, и овсянку вовремя поднесут. А что подлинным сэрам еще надо…

***

– Эх, если б каждый, подобно тому сэру, свое жизненное призвание осознал, – вздохнула Фотомодель.

– Хочешь, сейчас куда надо позвоню, – предложил Общественник. – Тогда и тебя молоточками внимательно выслушают да на овсянку посадят, как фотомодельным барышням для соблюдения фигуры полагается.

– Эх, поблагодарила бы я тебя, да в прошлый раз ладонь отбила, – с сожалением сказала Фотомодель. – Ты как, потерпишь пока?

Общественник хотел ей что-то ответить, но ему помешал радостный голос Бомжеватого.

– Вспомнил! – обрадованно выкрикнул тот. – Люди, слушайте!

– А ну, а ну, – подбодрил его Бывалый. – Глядишь, и заслужишь свои сто пятьдесят.

И присутствующие получили возможность услышать следующее:

Счастливый случай

А вота такой счастливый случай на рынке, в мясном павильоне

А вота в мясном павильоне однажды такой случай случился. Работал тама грузчик с двумя классами образования. И как-то раз нес этот грузчик к прилавку коробку с этими, бычьими… ну, не яйцами, в общем, а побольше такими штуковинами, что у быков впереди тех яиц увесисто болтаются. Целую коробку штуковин-деликатесов этих нес. Целую коробку, да.

А тама возле прилавка продавщица Аннушка масло разлила подсолнечное. И грузчик тот поскользнулся на том масле, да и упал больно. А одна штуковина бычья из коробки в сторону-то и покатилась. А один гражданин ловкий взял, да и подобрал ту штуковину незаметно. И в карман ее сунул. Спер, в общем, и уйти хотел тихо. А потом взял, да тоже на том масле аннушкином поскользнулся. И упал тоже. И тоже больно. И еще сознание потерял.

А тама, в том павильоне мясном, еще и собака приблудная крутилась. Ее сердобольные продавщицы костями лишними подкармливали. И та собака штуковину ту бычью, мясную, унюхала, да у гражданина бессознательного из кармана-то, в свою очередь, тоже и сперла. Собаке ведь тоже деликатесов хочется.

А люди заметили, что у нее в зубах, не разобрали в чем дело, и глупый крик подняли, будто собака злая у гражданина безвинного его личную штуковину откусила.

«Скорая» приехала и гражданина бессознательного забрала. А потом положили его на операцию и стали ту штуковину обратно пришивать.

Закрепили нитками хирургическими, и очень она ладно на полагающееся место встала. А гражданин очнулся, штуковину пришитую нащупал, и обрадовался очень. И врачей со слезами счастливыми благодарить начал. Трансвеститом он оказался. Девкой, в общем. Теперь, правда, уже бывшей. Денег у нее на операцию ответственную не хватало, вот она из всего мужского обличья только соответствующую одежду позволить себе пока могла. А тут случай такой счастливый выпал. И с грузчиком, и с маслом, и с собакой, и с врачами опытными.

А штуковина та бычья прижилась, и очень даже хорошо функционировала. Другие девки – те, что не трансвеститы – очень той штуковиной довольны были.

А потом тот гражданин пошел в мясной павильон продавщицу Аннушку за масло, вовремя разлитое, поблагодарить – и того грузчика недотепистого, что с двумя классами образования, встретил. Взял, да и женился на том грузчике, потому что он тоже трансвеститом оказался. Оказывается, давно втайне мечтал девкой стать, потому что в газете прочитал, что те на пенсию раньше выходят, а еще им тяжелых коробок с бычьими штуковинами таскать по закону не положено. То есть, положено, но до определенного предела, в килограммах измеряемого. Тогда-то он свою принадлежность половую четко и осознал, когда закон этот льготный в газете узрел.

Ну, грузчику-то легче оказалось. Денег на операцию ответственную меньше потребовалось, потому как ему только оттяпать штуковину свою личную надо было, а не чужую, бычью пришивать.

В общем, поженились эти двое, и жили долго и счастливо. Да еще ту собаку приблудную, что их судьбу так удачно повернула, к себе жить взяли, а Аннушку и врачей опытных каждый год красочными открытками поздравляли. Аннушка, между прочим, тоже потом к ним жить переехала, потому что очень кстати бисексуалкой оказалась.

Вот и все. А записана эта счастливая история со слов той собаки приблудной. И записана она грузчиком-трансвеститом с двумя классами образования, что так ловко замуж выскочить умудрился. И записана она по пьяни к тому ж. Ну, или с бодуна – не важно. Потому так коряво и получилось.

Все.

***

– А я только хотел было тебя обругать, – со вздохом облегчения сказал Бывалый. – Думал, ты опять вдруг говорить разучился. Совсем недавно так складно про Серегу с клещами присасывающимися описывал, и вдруг на тебе, опять шершаво излагать принялся. А оказывается, это все со слов собаки той. Тогда понятно.

– Значит, заслужил я выпивку? – обрадовался Бомжеватый.

– Значит, так, – подтвердил Бывалый. – А чтоб тебе не скучно было, давайте-ка все одновременно и вздрогнем… Чтоб вам всем еще разок! – провозгласил он, дождавшись, пока каждый возьмет свой стакан, и первым показал пример, резко запрокинув всклокоченную голову.

– А тебе лично с энергетическими вампирами встречаться приходилось? – вдруг спросил Интеллигент, возвращаясь к старой теме.

– Приходилось и лично, – скромно подтвердил Бывалый. – Попался один такой как-то раз.

– И как?

– Да никак. Набил ему морду, и все дела. Чтоб энергию у других втихаря не сосал.

– А как ты его вычислил? – заинтересовался Интеллигент.

– А глаза у него бегали, – пояснил Бывалый. – Только дурак не догадается. Посмотрел я, и сразу сообразил, что он только что чужой энергии насосался. Потому и шныряет взглядом по сторонам – как бы не разоблачили, волнуется.

– А потом что было?

– Ну, как в таких случаях заведено, так и было. Милиция приехала, уголовное дело завели…

– Посадили?

– Кого, меня? – Бывалый почесал грудь. – Наоборот, благодарность объявили. Оказывается, тот вампир у какой-то старушки безвинной только что кошелек украл. А тут и я вовремя подоспел. Подсобил, в общем, пенсионерке растяпистой. Хотели даже денежно отблагодарить, да где-то та бумажка, материальную награду выдать предписывающая, затерялась. Бюрократия.

– С поличным того вампира взяли? – деловито поинтересовался Общественник.

– А то! Правда, он стал изворачиваться, кричать, что на самом деле ворюга я, что кошелек я ему подкинул, но этот номер у него не прошел. Как руки ему заломили, так кошелек из его кармана наглядно и выпал. Денег в кошельке, правда, не оказалось, а менты у меня точь-в-точь такую же сумму в тех же купюрах обнаружили, но это было случайное совпадение. Деньги-то, они все одинаковые. Старушка ведь номера купюр переписать не догадалась – на что ей это надо, думала. Впредь тоже наука будет.

– А при чем здесь вампиризм? – не поняла Фотомодель. – Если тот дядя, выходит, всего лишь кошелек украл?

– Ну, может и не только кошелек, – туманно пояснил Бывалый. – Может он заодно и энергию у той старушки отсосал. Говорю же, глаза у него здорово бегали…

Помолчали.

Внезапно Фотомодель охнула и принялась суетливо копошиться в сумочке.

– Что-нибудь потеряла? – заботливо спросил Общественник.

– Ничего не понимаю! – всматриваясь в дисплей мобильного телефона, сдавленно произнесла Фотомодель. – Просто глазам своим не верю!

– В чем дело, гражданочка, – наконец проявил интерес к ее странному поведению и Бывалый. – Чего вы там шепчете себе под нос?

– Ничего не понимаю… – как заклинание повторила растерянная девица. – Ни одного пропущенного звонка. Не может быть.

– Важный звонок? – понимающе кивнул Интеллигент.

– Ну да! Сижу-сижу с вами, слушаю всяческие дурацкие истории, и совсем забыла, что мне надо…

– К Бончу-Бруевичу, – услужливо подсказал Бывалый.

– Что мне надо на кастинг! – метнув в его сторону испепеляющий взгляд, закончила Фотомодель.

– А без тебя там никак не обойдутся? – осторожно поинтересовался Общественник.

– Никак! – отрезала девица. Если я не приду – считай, кастинг сорван! Вот, спохватилась, думала, что случайно отключила звонок, думала, меня давно ищут. А тут… – она потрясла перед собутыльниками телефоном, – просто ни одного звонка и все! Ничего не понимаю.

– А ты помнишь про время? – напомнил Интеллигент.

– Про Эйнштейна? – обрадованно переспросила девица. – Конечно помню! Точнее, забыла, а ты сейчас напомнил. Слава богу, что так. Не то сорвала бы людям мероприятие.

– А без… – начал было Общественник.

– Никак, говорю, без меня! Сколько можно повторять! – не дала ему договорить девица.

– Понял, – покладисто кивнул Общественник. – Без тебя никак. Ну а ты без него? Без этого самого кастинга?

– Тоже никак, – вздохнула Фотомодель. – У нас это обоюдно. Очень уж сильно я на эти кастинги подсела, – призналась она. – Без них меня сразу ломать начинает.

– Так что же, телефоны здесь тоже не действуют? – с запозданием дошло до Интеллигента.

– Этот все о науке думает, – усмехнулся Бывалый. – Так ведь и хорошо, что не действуют. Мобильный телефон и до инфаркта запросто довести может.

– Глупости, – возразила девица. – Если ты имеешь в виду вредное излучение, то не такое уж оно и вредное. Я тоже газеты читаю. Надо только хорошую модель выбрать, а не какую-нибудь китайскую подделку. Тогда можно не бояться. – Однако свой телефон Фотомодель поспешила убрать обратно в сумочку.

– Излучение излучением, только инфаркт и безо всякого излучения подцепить можно, посредством одних только разговоров, – с видом знающего человека солидно сказал Бывалый.

– Что еще за новости, – насторожился Общественник. – Рассказывай. Мне телефоном часто пользоваться приходится, так что мне о подобных вещах все в точности знать надо. Я здоровье берегу.

– Наверное, услышишь по телефону что-нибудь неприятное, вот тебе и инфаркт, – предположил Интеллигент. – Других объяснений быть не может. В мистику я не верю.

– Ну конечно. Ты ж у нас ученый, – усмехнулся Бывалый.

– Но тогда и конкретно мобильники здесь ни при чем, – пропустив мимо ушей его подковырку, спокойно закончил Интеллигент. – Тогда любыми телефонами пользоваться нельзя, выходит. От любого можно инфаркт схлопотать. Но тогда проще уши заткнуть. Плохая весть не обязательно через телефонную мембрану настигнуть тебя может.

– Вы разобрались? – потребовал ясности не на шутку взволнованный Общественник. – Я за здоровьем слежу, мне точно знать надо, – повторил он. – Что все-таки имелось в виду? Что по телефону можно получить неприятное известие?

– Да, – подтвердил Бывалый. – Но не обязательно. Возможны и другие варианты. К примеру, никаких неприятных известий человек не получал, вообще даже не дослушал толком, что люди говорят, трубку бросил; а законно причитающийся инфаркт – вот он! Получи и распишись. Один, помню, через такую вот торопливость – ой как пострадал. Инфаркт у него не простой, а с осложнениями образовался. Едва откачали. Начальником исправительной колонии парень служил.

– Как такое может быть? – подивился Бомжеватый. – Эти люди ко всему привычные, они тебе по пустякам за сердце хвататься не станут, таких из благородных институтов не набирают.

– В жизни все бывает. А начальник тот просто захотел людям добро сделать. Ну и себе, конечно, заодно, не без этого. Про себя ведь тоже забывать не годится. Взял да и выдал всем зэкам по мобильному телефону, короче. И им хорошо скуку теми телефонами разгонять, и ему польза.

– А ему-то какая польза?

– А такая. Теперь следить за ними не надобно стало. Точнее – надо, но не так строго. Зато появилась отличная педагогическая возможность своих подопечных на честность тестировать. Вот звонит он, к примеру, кому-нибудь наугад и спрашивает: Шплинт, ты, мол, сейчас где? А тот и отвечает: я, мол, у себя в хате, мы, мол, со Шпунтом в карты играем. А начальник проверяет, звонит теперь Шпунту. Если кореша не соврали, если их показания не расходятся, вот вам бонус: некоторое время можете не платить за входящие. То есть, за его, начальника, звонки, потому что телефоны так были устроены, что только он мог своим подопечным звонить, а они – никуда и никому, потому как ненужное баловство это и дисциплину разлагает.

– Интересная система, – одобрил Общественник. – Новаторская. Тут мы, пожалуй, опять переплюнули запад. У них там все по старинке, у них до сих пор в оба конца звонить можно. Оттого и бардак получается.

– Так бардак-то вроде как раз у нас всегда в наличии имелся, – подивился Интеллигент.

– У нас бардак – в пределах. Не говоря уже о том, что народу он привычен благодаря давно развившемуся иммунитету. Наш бардак не выступает за рамки, так-то. Ну, проявляется иногда, к примеру, в немотивированном мордобитии с последующим примирением в виде распития и непременных объятий с заверениями в вечной дружбе – так то ж ерунда, за такое никто ни на кого не в обиде. Ну, иногда вон свалку еще разбросают в неположенном, да еще без надлежащего общественного согласования – ну так тоже невелика беда. В бумаге строгой наше общественное возмущение зафиксируем – вот, считай, и нет проблемы. Главное ведь не исправить ее, главное акт об этой проблеме составить… А у западников и полиции вдвое против нашего больше, зато толку – чуть, раз там негров до сих пор линчуют.

– Это с чего ты взял, что у них до сих пор негров линчуют? – подивился Интеллигент.

– А ты фильм с мордастым Траволтой в образе обкуренного гангстера смотрел? Тогда должен помнить, как одного такого в магазинной подсобке отлинчевали по самое «не балуй». Он, небось, тоже думал, что у них с дискриминацией покончено, пока в подсобку не угодил. Правда, если быть справедливым, они б там не только черного, они и Брюса Уиллиса для соблюдения политкорректности оприходовали б, да тот мозгами попроворнее оказался, удрать успел… Вот тебе и хваленая Америка. У нас до такого пока не додумались, чтоб негров в подсобках принудительно подвергать.

– У нас просто столько негров в наличии не имеется, – возразил Интеллигент. – Да и тем, что есть, по подсобкам почем зря шляться не позволяют. За ними надлежащий присмотр обеспечен. Им же по полю мяч гонять положено.

– Это точно, – проворчал Бывалый. – Там не знают, как от них избавиться, а мы за них такие деньжищи отваливаем. И на кой нам только такая морока? Привези их сюда, обуй-одень-накорми, грамоте худо-бедно обучи, да потом еще следи, чтоб они по подсобкам безобразничать не разбежались.

– Довольно, друзья. Мало нам в жизни чернухи, так давайте еще телевизионных негров обсуждать… – недовольно проговорил Интеллигент. – Но если у того тюремного новатора все так хорошо получилось, почему он закончил инфарктом? – возвращаясь к старой теме, полюбопытствовал он.

– А техника подвела, – пояснил Бывалый. – Люди-то у нас всегда из несгибаемого железа были, а вот техника – дерьмецо. Звонит он как-то раз одному подопечному за номером таким-то, а ему и отвечают, что запрашиваемый им номер находится вне зоны. Он побледнел, набирает быстро номер второго – и тот вне зоны, говорят! «Да как так вне зоны, – на подчиненных тогда кричит, бледнея, – почему никто не соизволил доложить о побеге!» Ну, включил сирену, поднял всех в ружье, сам глотает валидол… Вот тебе и инфаркт в итоге.

– И что дальше? Где были зэки?

– Где-где… Спали, как положено, в своих бараках. Просто связь вдруг забарахлила. Он же не дослушал до конца, что абонент вне зоны или, возможно, отключен – он же сразу за пистолет хвататься. Они там все через свою собачью работу излишне нервными становятся.