Текст книги "Ржавчина"

– Слышь, мужик, ты мне двух ребят покалечил. Так что с тебя неустойка, – с ходу предъявил претензии хамоватый гость.

– Мужики в деревне землю пашут, – хмуро огрызнулся Волокитин.– Меня тоже покалечили – так что с твоими ребятами мы квиты. А вот ваш очкарик мне ещё должен триста шестьдесят рублей.

– А ты откуда взялся такой борзый? – удивлённо вскинулся бандит.

Роман назвал свой подмосковный город, который уже в те годы снискал дурную славу, как родина первых рэкетиров.

– Тогда ясно. Может, у тебя и братва есть?

– Есть, – не моргнув глазом, соврал Волокитин.

– Тогда подъезжай завтра в полдень к недостроенной больнице у МКАДа – это как раз по дороге к тебе домой. Перетрём вопрос – кто кому должен…

– Завтра не получится. Я не готов, – Роман выразительно постучал здоровой рукой по гипсу на груди и на другой руке.

– Хорошо, как выпишешься – позвони, – бесцеремонный гость протянул Волокитину бумажный прямоугольник с номером телефона и лаконичной подписью «Сергей». – И не вздумай слинять. Я тебя везде найду…

– За это не беспокойся – бегать не в моих правилах.

– Тогда – до встречи, – бандит приподнял над головой воображаемую кепку и вразвалочку удалился из палаты.

Выписавшись из больницы, Роман первым делом отправился в ближайшую к его дому подвальную качалку. Там он регулярно занимался ещё до армии, а теперь заглядывал не чаще раза в неделю. И не столько подкачать мышцы, сколько послушать последние городские новости и пообщаться со старыми школьными друзьями, некоторые из которых вроде бы имели отношение к молодому советскому рэкету. Отозвав пару таких ребят на улицу, Волокитин рассказал им о своём конфликте с бандитами у «Берёзки» и предложил поехать с ним на стрелку у недостроенной больницы.

– Неее…, – в унисон протянули начинающие рэкетиры.– «Берёзу» держат серьёзные пацаны. Они нас без всякого базара покрошат в капусту, вот и всё.

– Не покрошат, – уверенно возразил Роман.– У меня есть очень хорошая идея.

Выслушав своего школьного товарища, молодые люди так же в унисон удивлённо произнесли:

– Ну, ты, Волокита, даёшь…

В тот же вечер Роман зашёл в гости к Морозову. Вадим, в отличие от своего беспечного друга, уже давно устроился на работу в испытательную лабораторию одного из закрытых НИИ Министерства обороны. Там в криокамерах при температурах в минус сорок – минус шестьдесят градусов тестировали арктические модификации новой техники, оружия и боеприпасов. Выслушав предложение Романа, Морозов сначала наотрез отказался, но после часа непрерывных уговоров и напоминаний о нерушимом боевом братстве всё-таки сдался. А ещё через три дня Волокитин позвонил бандитам и договорился о встрече на заброшенной стройке. В назначенное время вишнёвая девятка неторопливо въехала в распахнутые настежь ворота, но добраться до железобетонного скелета недостроенной больницы, ей было не суждено. Едва она поравнялась с пустыми строительными бытовками, как раздался взрыв такой силы, что эксперты, собиравшие обугленные останки, несколько дней не могли определить, сколько пассажиров было в злополучной машине. А через девять дней у «Берёзки» на том самом месте, где раньше стояла вишнёвая девятка, затормозила видавшая виды белая «копейка». Из машины вышел Волокитин в сопровождении двух своих друзей из подвальной качалки. Первым делом он направился к очкастому ломщику и, получив с него свои триста шестьдесят рулей, пинками гнал испуганного «чекиста» вдоль всего магазина до того самого угла, за которым так круто изменилась его собственная жизнь. Потом Роман по очереди подошёл к каждому из работавших у «Берёзки» барыг и объявил, что с этого дня их крыша сменилась, и платить дань они будут исключительно ему. Спекулянты и ломщики, уже много слышавшие о взрыве на заброшенной стройке, согласно кивали в ответ и задавали один-единственный вопрос:

– А сколько теперь платить?

Волокитин, понятия не имевший, сколько они платили раньше, дипломатично отвечал:

– Как прежде…

А ещё через день Вадима у метро по дороге на работу встретила Жанна:

– Роман попал в оперативную разработку. Так что все вопросы будем решать только через меня и Аню.

– Понял…, – односложно ответил Морозов.

Взрыв у недостроенной больницы имел огромный резонанс, и дело быстро передали с Петровки на Лубянку. Разборки с применением огнестрельного оружия и ручных гранат в то время уже не были редкостью, но таких взрывов в Москве ещё не было. При осмотре места происшествия эксперты установили, что на заброшенной стройке сработала самодельное взрывное устройство, состоявшее из наполненных взрывчаткой огнетушителей, лежавших по обе стороны дороги, пиропатронов-детонаторов и ключа рассчитанного на внешнее давление. Ключом в данной схеме служила прикопанная прямо в колее кнопка от обычного дверного звонка. Аналогичные фугасы закладывали моджахеды на обочинах афганских дорог, только там ключи устанавливали в пустых консервных банках. Лабораторные исследования показали, что взрывчатка была произведена ещё во время Великой Отечественной Войны и, судя по всему, выплавлена «чёрными» копателями из неразорвавшихся бомб и снарядов. Огнетушители сняли с пожарных щитов тут же на стройке. Пиропатроны, если верить документам, были использованы ещё десять лет на одной из шахт Кузбасса. А батарейку, дверной звонок и провода можно было приобрести в любом хозяйственном магазине. Никаких отчётливых следов, отпечатков пальцев или окурков на месте преступления не нашли. У недостроенной больницы бандитов никто не ждал – бомба была заложена заранее и автоматически сработала под первой заехавшей на заброшенную стройку автомашиной. То есть вместо бандитов мог подорваться кто угодно, и это говорило о крайней опасности подрывников.

Основным и единственным подозреваемым оказался Роман Волокитин, по оперативным данным имевший серьёзный конфликт с погибшими бандитами. Но у него было железное алиби: за день до взрыва Роман улетел в Абхазию – отдыхать и восстанавливаться после полученных травм. Следователи негласно проверили сапёров, служивших в Афганистане в одной части с Волокитиным. Однако исключительно положительный и насквозь «просвеченный» при устройстве на режимный объект Вадим Морозов оказался вне всяких подозрений. Когда по возвращении из Абхазии Волоктин взял под свой контроль «Берёзку», которую ранее опекали подорванные рэкетиры, у оперативников не осталось никаких сомнений в том, что заказчиком взрыва был именно он. Но никаких доказательств и, самое главное, исполнителей преступления у них не было. По мере развития кооперативного движения, подобные подрывы конкурентов и несговорчивых предпринимателей перестали быть редкостью, и через несколько месяцев резонансное дело плавно перешло в разряд вечных висяков. Однако сам Волокитин, как предполагаемый организатор преступления и лидер банды вымогателей угодил в бессрочную оперативную разработку.

После расправы над своими обидчиками Роман в глазах Жанны обрёл статус серьёзного и надёжного мужчины, на которого можно положиться в любой ситуации. Она перестала строить из себя рафинированную недотрогу и в Абхазии подарила ему, если не медовый месяц, то, по крайней мере, медовую неделю.

В жизни Морозова тоже наступили перемены – перед ноябрьскими праздниками Аня объявила о своей беременности. Беспечная и даже во многом легкомысленная девушка была готова сделать аборт, но Вадим с ходу отверг такую возможность и без лишних размышлений предложил ей руку и сердце. Свадьбу сыграли накануне Нового Года. Жанна была свидетельницей у Ани, а Роман, не желавший ни малейшим образом светить свое знакомство с Вадимом, на торжество не пришёл. К тому времени он, чтобы не попасть под ещё не отменённую статью о тунеядстве оформился грузчиком в один из московских универмагов. На работу Волокитин естественно не ходил, а заведующей отделом, чтобы она закрывала глаза на его бесконечный прогул, отдавал всю свою зарплату и ещё столько же. Он несколько раз делал предложение Жанне, но та отвечала неизменным и твёрдым отказом, мотивируя его тем, что её отец категорически против подобного брака. Он считал его откровенным мезальянсом, а мнение мужчины в её семье считалось законом.

Прадед Жанны – модный французский портной Касьен Валлардэ – до революции держал собственное ателье на Кузнецком Мосту. После октябрьского переворота он не свернул своё дело и не вернулся во Францию, а наоборот лично пришёл в Московский совет рабочих и солдатских депутатов и добровольно предложил свои услуги новой власти. На вопрос, чем он может этой власти помочь, Касьен Валлардэ ответил, что готов разработать и пошить форму для советских чиновников. Новая униформа в то время не являлась предметом первой необходимости, и вместо неё модный кутюрье получил заказ на пошив красных флагов и праздничных транспарантов, а так же разрешение на частную трудовую деятельность. Праздников у новой власти оказалось много, и это помогло Касьену Валлардэ безбедно перенести бытовые тяготы военного коммунизма и дожить до новой экономической политики. Воспрявший духом француз уже собрался возродить своё ателье на Кузнецком Мосту, однако нэпмана из него не получилось. Укрепившаяся власть, наконец, озаботилась своим внешним видом, и неподалёку от продуктового распределителя на улице Грановского было открыто спецателье для высшей партийной номенклатуры. На работу туда пригласили лучших московских портных, в том числе и Касьена Валлардэ. Отказаться от такого приглашения было невозможно и француз, скрепя сердце и горько сожалея об упущенных барышах, отправился на госслужбу. Впрочем, он ничуть не прогадал – новая экономическая политика как открылась, так и закрылась, а спецателье, периодически меняя вывеску, благополучно дожило до наших дней. Кого конкретно обслуживал в своё время Касьен Валлардэ было государственной тайной, но семейное предание гласило, что помимо двубортных костюмов и плиссированных платьев для кремлёвских чиновников и их жён, он шил кители для самого главного заказчика. Обрусевший француз надеялся, что и его дети свяжут свою жизнь с миром моды. Но две его дочери стали врачами, а сын – дед Жанны – выбрал невероятно популярную в те годы профессию военного лётчика. Он погиб в первые дни войны, но оставил малолетнего сына, впоследствии так же связавший свою жизнь с небом. Отец Жанны – Аркадий Валлард (букву «э» в конце фамилии он намеренно убрал при получении паспорта, чтобы слово звучало твёрже) – работал лётчиком-испытателем в одном из авиационных КБ. Естественно он был категорически против брака своей единственной дочери с каким-то малообразованным грузчиком, имеющим крайне сомнительную репутацию. Да и сама Жанна, хоть ей и импонировал сильный и решительный Волокитин, мечтала совсем не о таком муже. Своим супругом она видела какого-нибудь успешного творческого интеллигента – актера, писателя или музыканта – свободно путешествующего по миру, с которым можно будет без проблем посетить родину её предков – Францию. В своих мечтах она встречала такого мужчину где-то на рейсе Москва-Париж, но проблема заключалась в том, что на международные рейсы брали только замужних стюардесс. А на Дальний Восток и обратно вместо знаменитых актёров, писателей и музыкантов летали в основном озабоченные командировочные и нетрезвые отпускники. Несколько раз ей удавалось познакомиться с молодыми эстрадными кумирами, отправлявшимися на гастроли по хлебным дальневосточным городам, но для них «стюардесса по имени Жанна», была «обожаема и желанна» всего лишь на одну ночь. Между тем Волокитин, видя неизбывную тоску своей пассии по заграничным путешествиям, пробил в профсоюзе работников торговли сначала две путёвки в Будапешт, а потом на Золотые Пески. А когда он вместе со своим сердцем предложил ей поездку в югославский Дубровник, то Жанна, не обращая внимания на недовольное брюзжание отца, не выдержала и сдалась. Пусть её избранник не блистал интеллектом и не был вхож в богемные круги, зато он имел деньги, а статус замужней женщины позволял Жанне перейти на международные авиалинии.

Хотя после этой свадьбы у боевых друзей и появилась возможность, не опасаясь возможного наблюдения, встречаться в обществе своих жён, Волокитин по-прежнему дистанцировался от Морозова и предпочитал общение через свою жену. Его бригада вела жестокую борьбу за свой кусок московского коммерческого пирога, и грамотный подрывник, умеющий на коленке собрать простую и эффективную мину, дорогого стоил. Вадим, сначала испытывавший и муки совести и страх перед возможным разоблачением, со временем привык к своей опасной и кровавой подработке. Он оправдывал себя тем, что его изделия использовались в основном для устрашения несговорчивых клиентов и конкурентов, а если на них кто и подрывался, то это были не рядовые и ни в чём не повинные граждане, а бандиты и коммерсанты, добровольно выбравшие такую тревожную жизнь и судьбу. К тому же Волкитин очень хорошо оплачивал работу своего боевого товарища, а семейная жизнь с беспечно-взбалмошной Аней и только что родившейся дочкой обходилась Морозову весьма недёшево.

Между тем в стране полным ходом шло не только эконмическое, но и общественно-политическое обновление. В газетах регулярно появлялись всевозможные разоблачительные статьи, а в журналах ранее запрещённые романы и повести. Каждый день выносил на поверхность ещё вчера никому не известные, а сегодня всесоюзно-значимые имена. Жажда славы не обошла стороной и Вадима Морозова. К тому времени афганская война превратилась из запрещённой в открыто обсуждаемую и даже спекулятивно-горячую тему. Она широко освещалась в публицистике, но никак не была затронута в художественной литературе. Профессиональные писатели были не в теме, а непосредственные участники боевых действий не обладали литературным даром. Морозов, сочинявший в студенческие годы юмористические миниатюры для СТЭМа, решил попробовать себя в новом амплуа и закрыть этот пробел. За месяц он написал семь предельно жёстких коротких рассказов, в основе которых лежали подлинные факты из его армейской жизни, и лично отнёс их в несколько толстых литературных журналов. Рукописи приняли и пообещали сообщить об их судьбе по телефону. В тишине и безвестии прошло более полугода, и Вадим уже решил, что его рассказы бесследно затерялись среди тысяч других рукописей, как однажды вечером у него зазвонил телефон, и разражённый женский голос сообщил, сто если завтра он не заберёт в кассе свой гонорар, то его переведут на депозит и тогда пусть пеняет сам на себя.

– Какая касса? Какой гонорар? – удивился Морозов.– Вы откуда звоните?

– Вы даже не помните куда свои рукописи относили? – в свою очередь удивилась женщина и назвала один из самых знаменитых литературных журналов того времени.– Потрудитесь получить свои деньги завтра до семнадцати ноль-ноль.

Оказалось, что четыре рассказа из семи были приняты к публикации, но об этом почему-то забыли сообщить автору. Несмотря на то, что рассказы без ведома Морозова были изрядно «приглажены» и «причёсаны» литературным редактором, в них впервые прозвучала откровенно-жёсткая правда об афганской войне, публично озвученная одним из её рядовых бойцов. Рассказы вызвали определённый общественный резонанс, их обсудили в нескольких центральных газетах и журналах, и даже Волокитин, нарушая им самим установленную конспирацию, позвонил Вадиму из телефона-автомата и по-своему поздравил с успешным литературным дебютом:

– Ну, ты даёшь! По совести говоря – херня, но хоть какая-то правда о нас!

Единственным человеком, на которого рассказы не произвели никакого впечатления была Аня. Прочитав их за бутылкой пива с креветками, она безразлично пожала плечами:

– Тоска какая-то. Лучше бы про любовь написал…

Зато Жанна с той поры стала смотреть на Вадима совсем другими глазами. Передав очередное задание от Волокитина, она смущённо спросила:

– А твои рассказы – это правда?

– Что именно? – уточнил Морозов.

– То, что вы употребляли этот… чарз (сублимированный гашиш)?

– Правда.

– А то, что деды в бою гнали впереди себя чижей?

– Тоже бывало…

– А про женщин?

– А что про женщин?

– Вы их насиловали?

– Лично я – нет, – уклонился от честного ответа Вадим.

– А Роман? – задала Жанна вопрос, явно беспокоивший её больше всего.

– Врать не буду – спроси у него сама.

– Он ничего не рассказывает о войне.

– И правильно делает. Ни к чему женщинам слушать всякие ужасы.

– Но ведь ты же написал.

– Виноват, больше не буду, – попытался отшутиться и закрыть тему Морозов.– Эти рассказы – всё, что я мог сочинить.

– А папа говорит, что у тебя талант, и ты должен писать. И я тоже так думаю.

– У меня фантазии нет. Я могу писать только о том, что было.

– А ты и пиши о том, что было. Но только не с тобой.

– Это как? – удивился Вадим.

– Возьми в газете какой-нибудь сюжет и литературно обработай его. Сейчас много интересного пишут. Сочини что-нибудь про любовь…

– И ты туда же, – устало вздохнул Морозов.

– А кто ещё? – неожиданно насторожилась Жанна.

– Аня.

– Ааа…, – облегчённо выдохнула женщина так, словно речь зашла не о её лучшей подруге, а о пустом месте.– Так ты напишешь?

– Я попробую, – неуверенно согласился Вадим.

– Попробуй, – Жанна приблизилась к Вадиму и стремительно коснулась своим языком его губ.– Ну, пожалуйста…

Такой интимный знак внимания со стороны жены лучшего друга откровенно испугал Морозова. В отличие от безоглядно влюблённого Волокитина он прекрасно понимал, что Жанна никаких взаимных чувств к его другу не испытывает и рано или поздно, по-настоящему влюбившись, либо уйдёт от него, либо будет всю оставшуюся жизнь наставлять ему рога. Чем может окончиться адюльтер для Жанны и её любовника, если об этом узнает Волокитин, было даже невозможно представить. И Вадим не имел ни малейшего желания стать героем возможной трагедии.

Сначала он твёрдо решил никакого рассказа для Жанны не писать, но уже на следующее утро изменил своё решение. По дороге на работу Морозов купил целую кипу всевозможных газет и всю смену внимательно их штудировал. Конечно же никаких примечательных историй про любовь Вадим в газетах не нашёл, зато его поразила заметка об отчаянном пэтэушнике, решившем сбежать из Советского Союза на Запад в отсеке самолётного шасси. Парню удалось пробраться на лётное поле Шереметьево-2 и незаметно забраться в этот самый отсек итальянского самолёта, но при перелёте в Рим на высоте десяти тысяч метров он погиб от переохлаждения и недостатка кислорода. В тот же вечер Вадим сел за пишущую машинку. Безбашенный пэтэушник в его рассказе превратился во вполне приличного студента, влюбившегося во время недавнего молодёжного фестиваля в очаровательную француженку. Девушка ответила взаимностью, и молодые люди провели несколько волшебных ночей в комнате студенческого общежития. Однако фестиваль окончился и юноша, понимая, что теряет свою любимую навсегда, решился на отчаянный шаг. Он, как и его реальный прототип, пробрался на лётное поле и залез в отсек для шасси того самого самолёта, которым его девушка возвращалась к себе на родину. В отличие от незадачливого пэтэушника предусмотрительный студент по-зимнему тепло оделся, намазался гусиным жиром и захватил с собой четвертинку водки и кислородную подушку. Однако мороз в минус сорок градусов и сильно разрежённый воздух оказались не единственными опасностями на пути к заветной цели. Молодого человека едва не раздавило убирающимися стойками шасси при взлёте, и он только чудом не вывалился из своего ненадёжного прибежища при посадке. А когда он, наконец, обнял свою любимую возле трапа приземлившегося самолёта, его тут же похлопали по спине бдительные французские пограничники и предложили проследовать в транзитную зону. Девушка, решившая, что её молодого человека собираются немедленно депортировать обратно в Москву, не растерялась и закричала, что он известнейший российский диссидент, с огромным риском для жизни вырвавшийся из-за железного занавеса. Что по возвращении в Советский Союз его ждёт бессрочная каторга, и его преждевременная смерть в бескрайней сибирской тайге ляжет несмываемо-грязным пятном на репутацию Пятой республики. Но оказалось, что пойманного воздушного «зайца» уводят вовсе не на обратный рейс Париж-Москва, а в приёмник для нелегальных мигрантов, попросивших политического убежища во Франции. В ожидании решения молодой человек провёл там едва ли не год. А когда, наконец, получил статус политэмигранта и временный вид на жительство, то оказалось, что его девушка уже забыла о своей мимолётной российской любви и завела себе нового бойфренда. Молодой человек погулял по Елисейским Полям, посмотрел Лувр, поднялся на Эйфелеву башню, а потом купил билет на самолёт и вернулся в Москву, где получил четыре года за свой бесшабашно-дерзкий побег.

– А говоришь фантазии нет, – ободряюще улыбнулась Жанна, возвращая Морозову рукопись его рассказа.– Вот только долететь таким образом до Парижа живым вряд ли получится даже в тёплой одежде и с кислородной подушкой. Так нам говорили в школе стюардесс.

– А мой герой летит вовсе не в отсеке для шасси – он летит на крыльях любви, – эффектно парировал Вадим.

– Как романтично…, – мечтательно протянула Жанна.– А ты бы решился на такой полёт ради любимой женщины?

– У меня нет любимой женщины, – сдержанно ответил Морозов.

– А как же Аня?

В ответ Вадим неожиданно рассмеялся, представив свою жену, разносящую по тёплому салону еду и напитки, и себя самого, насмерть замерзающего в оледеневшем отсеке для шасси.

– Ты чего? – непонимающе посмотрела на него Жанна.

– Скажешь тоже – Аня! Аня жена, а не любимая женщина.

– А разве жена не может быть любимой женщиной?

– Разумеется, нет. Быт убивает любовь. Жена это банальный быт: деньги, шмотки, дача, ремонт… А любимая женщина – романтичный праздник, состоящий из приятного общения и секса, – не задумываясь, ответил Морозов, которого Аня уже до смерти достала бесконечной мещанской болтовнёй и заботами о том, что и где нужно достать.

– Эгоистично, но верно, – согласилась Жанна.– А когда у тебя в последний раз был такой праздник?

– Даже не помню, – честно признался Вадим.

– Я тоже, – кивнула головой Жанна и, озорно сверкнув глазами, предложила.– Так может, устроим себе такой праздник прямо сейчас?

– Ты с ума сошла? – растерянно произнёс Морозов единственное, что пришло ему в голову.

– Сошла! Так пойдём?!

– Куда?

– На праздник!

– Прямо сейчас? – обескураженно уточнил Вадим.

– Прямо сейчас! – вызывающе подтвердила Жанна.– Пойдём?!

От такого дерзкого предложения у Морозова по телу пробежала нервная дрожь. Они стояли летним субботним утром в центре Москвы в полупустой чебуречной на Сухаревке. Вадим должен был передать очередное изделие для Волокитина, а потом поехать вместе с женой и дочкой на дачу к своим родителям. Жанна должна была забрать мину и отвести её по указанному адресу в один из подмосковных городов. Времени у обоих было в обрез.

– Пойдём, пойдём!

Обычно сдержанная и невозмутимая Жанна цепко ухватила Вадима за руку и, выйдя из чебуречной, решительно направилась в сторону закрытых на масштабную реконструкцию сретенских переулков. Не ожидавший от неё такой прыти Морозов шёл следом, словно на верёвочке. Дойдя до ближайшего уже расселённого, но ещё не разрушенного изнутри дома, они поднялись на второй этаж и открыли дверь первой попавшейся квартиры. Недолгое время спонтанные любовники жадно целовались и обнимались в полутёмном пыльном коридоре, а потом Жанна повернулась к Вадиму спиной, одной рукой приподняла подол лёгкого летнего платья, а другой оперлась о стену. Морозов расстегнул молнию на джинсах и прижался к упругим прохладным ягодицам. Всё произошло так стремительно-возбуждающе, что уже через минуту он предупредительно прошептал:

– Я сейчас кончу…

– Кончи! Кончи в меня в меня! – умоляюще простонала в ответ Жанна.

А потом напряжение спало, и в ушах у любовников зазвенела оглушительная тишина. Они деловито привели себя в порядок – Жанна расправила помявшееся платье и поправила сбившуюся причёску, Вадим тщательно вытер платочком несколько попавших на брючину белых капель – и они как ни в чём ни бывало вышли на улицу.

– Знаешь, а мне с самого начала нравился ты, а не Рома, – с лёгким вздохом призналась женщина.– Но ты как дурак почему-то бегал за Аней…

– Мне тоже сразу понравилась ты, – признался скорее не Жанне, а самому себе Морозов.– Но ты казалась такой неприступной…

– Глупо получилось…

– Но теперь уже ничего не исправишь.

– Придётся шифроваться…

– Придётся…

Слово любовь никто из них не произнёс, но та волшебная невидимая нить, о которой пел Высоцкий, между ними уже протянулась. До метро они дошли молча, и каждый со страхом думал о своём будущем и о человеке, от которого теперь зависела их судьба и жизнь. Если Волокитин когда-нибудь узнает или хотя бы заподозрит их в любовной связи, то не пощадит ни жену, ни лучшего друга.

Уже спустившись на платформу и попрощавшись, Жанна ошеломлённо посмотрела на свои руки, потом на Вадима и испуганно задала убийственный вопрос:

– А где сумка?

На встречу Морозов пришёл с цветастой капроновой сумкой, в которой вместе с пакетом апельсинов и коробкой конфет лежало заказанное взрывное устройство, закамуфлированное под банку растворимого бразильского кофе. Со стороны всё выглядело как обычный подарочный набор. В чебуречной Вадим повесил сумку на кронштейн-спицу под высокой столешницей, а вот забрал ли потом с собой? Этого он не помнил. Насмерть перепуганные любовники молнией взлетели вверх по эскалатору и уже через полминуты вбежали в чебуречную. За их столиком два помятых мужика разливали по стаканам принесённый с собой портвейн, но никакой сумки под столешницей уже не висело. Спрашивать у работников чебуречной, не находил ли кто-нибудь в зале забытую сумку, Вадим из осторожности не решился и, велев Жанне не отставать, со всех ног рванул на Сретенку. В пыльной полутёмной прихожей, в которой они полчаса назад занимались любовью, тоже ничего не было.

– И что теперь делать? – растерянно спросила запыхавшаяся Жанна.

– Ты во сколько должна привезти изделие?

– Не позже пяти.

– Уф, – облегчённо перевёл дух Вадим.– Тогда ещё можем успеть. Надо только найти банку из-под бразилького кофе.

– У меня дома есть точно такая.

– Прекрасно.

Взяв такси, они заехали сначала к Жанне, а потом отправились в Подмосковье на прежнюю квартиру Вадима. Он со своей семьёй теперь снимал жильё в Москве, а купленную у чёрных копателей взрывчатку и другие компоненты для мин держал в старом адресе. Подъехав к дому, Морозов указал Жанне на пустую лавочку во дворе:

– Жди меня здесь.

– Это почему?

– Техника безопасности.

Смысл этих слов дошёл до Жанны, только тогда, когда Вадим уже скрылся в подъезде. Целый час она, не отрывая глаз от окон его старой квартиры, просидела на лавочке, ежеминутно ожидая взрыва. И только, когда Морозов вышел из подъезда с очередной цветастой капроновой сумкой, разжала сжатые на удачу кулаки.

– Всё в порядке, – победно улыбнулся он, передавая Жанне сумку, в которой вместе с банкой кофе лежали взятые у родителей яблоки и печенье.– Успели!

– А вдруг Рома узнает, что мы потеряли первую бомбу?

– Откуда?

– Но ведь на ней тоже кто-то подорвётся.

– Не насмерть, – попробовал успокоить свою подругу Вадим.– Это бомба-зажигалка – в банке не тротил, а зажигательная смесь.

– Ещё хуже, – безжалостно резюмировала Жанна.– Человек расскажет, где нашёл эту банку, и нас смогут вычислить.

– Да как нас вычислят? Через эту чебуречную проходят тысячи человек.

– А может он нас видел и сможет составить наш фоторобот? Или сумку забрала уборщица? Она наверняка запомнила, кто стоял за этим столом!

– Успокойся, уборщица ничего кроме ног не запоминает. Я думаю, что всё обойдётся…

– Это плохое предзнаменование…

– Не будь суеверной…

И всё действительно обошлось. В тот вечер в Москве и Подмосковье прозвучали два взрыва. В Москве на собственной кухне, открывая банку с кофе, подорвался водитель троллейбуса, а в Подмосковье точно такая же банка взорвалась в руках у бармена одного из популярных ресторанов. Оба пострадавших получили незначительные ранения и ожоги, но остались живы. В результате взрыва в квартире водителя полностью выгорела кухня, а подмосковный ресторан лишился своего уютного бара. Водитель троллейбуса честно признался, что нашёл кофе в чебуречной на Сухаревке в забытой кем-то сумке с продуктами. Но кто оставил эту сумку, он не видел. А бармен, наоборот, отчаянно клялся-божился, что понятия не имеет, откуда в его баре взялась банка с зажигательной смесью. Оба взрыва объединили в одно дело, но дальше этого следствие не продвинулось. Человека оставившего в чебуречной сумку с самодельной бомбой никто не запомнил.

А Вадим и Жанна с этого дня начали совмещать свои деловые встречи с интимными. Теперь они встречались то на даче Морозова, то на его старой квартире. Как и при встречах с Аней всё зависело от того, где находились его родители. Лето пролетело весело и незаметно, а в начале осени Жанна сообщила о своей беременности.

– От кого? – озабоченно спросил Вадим.

– Не знаю, – с пугающей откровенностью призналась Жанна.

Она не предохранялась ни при близости с Вадимом, ни при близости со своим мужем. Но при близости с желавшим ребёнка Волокитиным, она не предохранялась уже больше года, а с Вадимом всего лишь два месяца. И это наводило на определённые размышления.

– У тебя какая группа крови? – всё так же озабоченно поинтересовался Вадим.

– Вторая.

– А у Ромы?

– Тоже вторая.

– Если у ребёнка окажется третья группа, то Рома тебя прибьёт.

– Это твоя группа?

– Угууу, – безрадостно протянул Вадим.

– Тогда он и тебя прибьёт, – обречённо понурилась Жанна.

Всю свою беременность она провела в тревожном ожидании и облегчённо вздохнула, лишь, когда узнала, что у её новорожденного сына вторая группа крови. Вопроса о подлинном отцовстве это никак не решало, но зато не вызвало никаких подозрений со стороны Волокитина, и любовники продолжили совмещать свои рабочие и интимные отношения.

В то же время Вадим, воодушевлённый публикацией своих афганских рассказов начал всерьёз мечтать о литературной карьере. Он переделал написанный для Жанны рассказ в небольшую повесть и разослал во всевозможные журналы. И ему вновь повезло. Повесть напечатали в популярном молодёжном ежемесячнике, и даже выплатили за неё довольно приличный по тем временам гонорар. Но на этом творческий процесс у Морозова застопорился – он никак не мог найти новые актуальные и захватывающие сюжеты. Вадим начинал одну историю за другой, но, написав несколько страниц, бросал – всё казалось ему вторичным и пресным. Помогла «горячая» газетная публицистика. Недавно появившиеся в прессе обзоры происшествий и регулярные статьи о становящейся на ноги организованной преступности навели Морозова на мысль написать современный криминальный роман. Не классический советский детектив, героем которого непременно являлся честный и неподкупный сыщик, а историю из наступившей эпохи, в которой главную роль играл настоящий криминальный авторитет – этакий овеянный преступной романтикой герой нового времени. За полгода Вадим легко и даже с удовольствием написал свою первую книгу о жизни и похождениях основателя крупной преступной группировки Кости Южанина, прообразом которого явился Роман Волокитин. Он же выступил и в роли авторитетного консультанта, добавив в роман немало современного бандитского сленга и несколько реальных эпизодов из собственной жизни. На этот раз Морозов отправил рукопись не только в толстые литературные журналы, но и в крупные издательства. И отовсюду получил вежливые, но категоричные отказы. Никто не рискнул связываться с сомнительным творчеством малоизвестного автора. Неожиданно помог Волокитин – он нашёл какой-то полулегальный издательский кооператив, специализировавшийся на пиратском выпуске современных зарубежных боевиков и эротической литературы, граничившей с откровенной порнографией. Через месяц роман «Костя не хочет умирать» появился в во всех книжных магазинах, киосках «Союзпечати» и газетных прилавках у станций метро. Несмотря на то, что отпускная цена у кооператоров была свободная и отнюдь не низкая, Вадим получил за свою книгу более чем скромное вознаграждение. В дело снова вмешался Волокитин, и издатели с извинениями многократно увеличили причитающийся Морозову гонорар. В конце восьмидесятых его первый криминальный роман очень достоверно отражавший бандитскую обстановку того времени имел сумасшедший успех и был многократно переиздан. Окрылённый этим неожиданным триумфом Вадим написал продолжение, которое разошлось таким же огромным тиражом, как и первая книга.