Текст книги "Ржавчина"

Морозов бросил свою работу в военном НИИ, засел за письменный стол и стал сочинять по два романа в год, изредка выполняя заказы Романа Волокитина. Тот в свою очередь редактировал сочинения Вадима с точки зрения достоверности и тщеславно добавлял в них реальные эпизоды из собственной жизни. К тому времени Роман помимо перепрофилированной в обувной магазин «Берёзки» крышевал ещё три десятка торговых точек и тот самый универмаг Мосторга, в котором когда-то числился грузчиком. В девяностые годы, когда реальность зачастую оказывалась круче любого вымышленного боевика, спрос на сочинения Морозова изрядно упал, но потом в моду вошли криминальные телесериалы, его романы стали успешно экранизировать, и творческая жизнь снова наладилась.

Много лет Вадим был абсолютно счастлив, чего нельзя было сказать о его жене, которая потихоньку превратилась в никому не интересную тихо спивающуюся домохозяйку. Оформив после рождения дочери Лизы трёхлетний отпуск по уходу за ребёнком, Аня оказалась предоставлена сама себе и заскучала. Вадим, тогда ещё служивший в военном НИИ, уходил на работу рано, возвращался поздно, а по выходным готовил заказы для Волокитина и встречался с Жанной. А когда он профессионально занялся литературным творчеством, то снял себе ещё одну квартиру на окраине Москвы, в которой ничто не отвлекало его от работы над романами, и где можно было спокойно и безопасно проводить время со своей любовницей. На семейной квартире Морозов теперь появлялся не чаще двух раз в неделю. От тоски и скуки неравнодушная к спиртному Аня завела себе каких-то сомнительных дворовых подруг и начала регулярно выпивать. Когда дочери исполнилось три года, она наняла няню и попробовала вернуться на работу, но продержалась там всего несколько месяцев. К тому времени Аня уже не могла воздержаться от алкоголя ни до, ни во время полёта, а стюардесса, которую постоянно «штормит», не нужна ни пассажирам, ни экипажу. Её уволили по тридцать третьей статье, но даже такой откровенный звонок не возымел никакого действия. Возмущённая Аня демонстративно порвала свою трудовую книжку прямо в отделе кадров, а Вадиму сказала, что ушла с работы, потому что беременность и роды разрушили вестибулярный аппарат, и теперь её укачивает во время полётов. Тот, не вдаваясь в подробности, одобрительно кивнул головой и сказал, что это даже к лучшему. Пусть Аня занимается воспитанием ребёнка, а денег он зарабатывает достаточно. Буквально утонувший в любви и творчестве Вадим очень долго не замечал того, что его жена элементарно спивается. Он нередко чувствовал исходящий от неё запах алкоголя, но не придавал этому значения до тех пор, пока однажды, не приехав во внеурочный день вместо рабочей квартиры к себе домой, не обнаружил Аню спящей на полу посреди кухни.

– А мама пьяная, – деловито сообщила сидевшая рядом с ней Лиза.

– И часто она бывает такая пьяная? – озабоченно спросил Вадим.

– Всегда, когда к ней тётя Катя, тётя Галя и дядя Боря приходят.

– А сегодня кто был?

– Дядя Боря.

– Ещё и дядя Боря…, – удручённо вздохнул Морозов.

Живущих в соседнем доме Аниных подруг Галю и Катю он знал хорошо, а вот о дяде Боре слышал впервые. И судя по стоящим под кухонным столом пустым бутылкам – двум из-под водки и двум из-под дешёвого портвейна «Агдам» – этот дядя пил профессионально и обстоятельно. Впрочем, похоже, так же теперь пила и Аня. Вадим перетащил жену в спальню, а сам остался ночевать вместе с Лизой в её комнате.

Утром он проснулся от отчаянного кашля и рвоты. Выйдя в коридор, Морозов увидел в туалете склонившуюся над унитазом Аню и участливо спросил:

– Хреново?

Та вздрогнула от неожиданности, повернула к Вадиму бледное измученное лицо, утвердительно кивнула головой и в озабоченно поинтересовалась:

– У тебя выпить нет?

– Сейчас принесу.

Морозов был сам не дурак выпить и прекрасно знал, что такое похмелье. Но в отличие от большинства хронических алкоголиков он пил короткими запоями по два-три дня в абсолютном одиночестве, и поэтому многие знакомые и сослуживцы считали его едва ли не убеждённым трезвенником. Только самые близкие люди – родители, Роман Волокитин, Жанна и Аня – знали о его пагубной привычке.

– Там у магазина всегда стоит красная пятёрка, – дала ему наводку Аня.

– Как-нибудь сам разберусь…, – угрюмо пробурчал Вадим.

На дворе стоял девяносто первый год – официальная борьба с пьянством и алкоголизмом уже давно окончилась, но водка в магазинах от этого не появилась. Наоборот, она стала продаваться исключительно по талонам по две бутылки в месяц на человека, но и с этими талонами её нужно было как следует поискать. Зато возле каждого винного магазина круглые сутки стояла какая-нибудь потрёпанная легковушка, в которой можно было без талонов и очереди купить алкоголь по двойной-тройной цене. Так зарабатывали свой первоначальный капитал будущие владельцы круглосуточных палаток и магазинов. Морозов не стал жалеть денег и за семьдесят рублей купил у барыг пятилетний армянский коньяк. При виде «лекарства» устало-тусклые глаза Ани засверкали изумрудным блеском, однако вслух она с напускным безразличием произнесла:

– Мог бы что-нибудь и попроще купить.

– Ага, портвейн «Агдам», чтобы ты после него снова блевала, – с грубой издёвкой согласился Вадим.

– Почему обязательно портвейн? Можно было купить и водку. На эти деньги вышло бы две бутылки.

– Как раз тебе и дяде Боре, – саркастически уточнил Морозов.

Аня промолчала и, не предлагая мужу, налила себе сразу граммов сто пятьдесят коньяка. Увидев, как она дрожащими руками поднесла ко рту гранёный стакан с янтарно-карамельной жидкостью, а потом, зажмурив глаза, залпом, словно противную микстуру, проглотила благородный напиток, Морозов понял, что проблема алкоголя у его жены зашла необратимо далеко.

– Тебе надо лечиться.

– А я и лечусь, – шутливо усмехнулась приободрившаяся Аня.

– Я серьёзно. Сейчас многие кодируются, и я лично знаю людей, которым это помогло.

В военном НИИ у Вадима было несколько коллег, закодировавшихся ещё в самом начале кампании по борьбе с пьянством и после этого много лет даже не смотревших на спиртное.

– Я что, по-твоему, алкоголичка?! – моментально взвилась Аня и возмущённо-презрительно посмотрела на мужа.

– А то нет? Ты себя в зеркале давно трезвым взглядом видела? – Морозов в свою очередь бросил пренебрежительный взгляд на обрюзгшую и растолстевшую жену.

– Так я, по-твоему, ещё и страшная?!

– Водка с портвейном пока никого не красили, – резонно заметил Вадим и указал на пустые бутылки, стоявшие под столом со вчерашнего вечера.

Он беспечно недооценил непредсказуемую реакцию оскорблённой и непротрезвевшей женщины.

– Я сейчас тебе глаза выцарапаю, чтобы ты на меня больше никогда не смотрел! – хищно ощерилась Аня и, угрожающе растопырив пальцы с длинными острыми ногтями, стала похожа на разъярённую дикую кошку.

Опешивший Вадим сделал шаг назад и уже морально приготовился первым нанести тяжёлый отрезвляющий удар, когда за его спиной раздался удивлённый детский голос.

– Доброе утро! А почему вы ругаетесь?

– Доброе утро! Мы не ругаемся – мы спорим, – напряжённо бросил через плечо Морозов, не спуская настороженных глаз со своей жены.

Та, увидев зашедшую в кухню дочь, опустила растопыренные руки и вымученно улыбнулась:

– Доброе утро!

– Вы не спорите, а ругаетесь, – не по-детски серьёзно повторила маленькая Лиза.– Я же всё слышала!

– Иди куда шла – в туалет и умываться! – сурово скомандовала Аня.– Тётя Вера уже через полчаса придёт!

Тётя Вера была приходящая по будним дням няня, которую наняли на то короткое время, когда Аня попыталась вернуться на работу, но до сих пор так и не уволили. Морозов искренне недоумевал, почему его сидящая дома жена не может сама заниматься воспитанием дочери, а та в свою очередь уверяла, что девочка так привыкла к своей няне, что видит в ней едва ли не лучшую подругу, и расставание нанесёт ребёнку тяжёлую психологическую травму.

– Всё! – жёстко отрезал Вадим, когда Лиза вышла из кухни и закрыла за собой дверь.– Со следующей недели никакой няни! А так же никакой тёти Кати, тёти Гали и дяди Бори! Будешь сама круглый день заниматься воспитанием дочери! А завтра пойдёшь кодироваться!

– А ты? – с ехидной ухмылкой спросила вроде бы успокоившаяся Аня.

– А что я? – недоумённо переспросил Вадим.

– Пойдёшь кодироваться? Думаешь, если ты во время собственных запоев никуда не вылезаешь из своей рабочей берлоги, то об этом никто ничего не знает?

– Я человек творческий – мне без допинга нельзя, – без малейшего лукавства убеждённо ответил Морозов.

В своей жизни он не написал ни одной строчки в нетрезвом виде, но все свои творческие сомнения и проблемы решал с помощью алкоголя. Запутавшись в композиции, попав в логический тупик или на сложную сюжетную развилку, Вадим впадал в трёхдневный запой, а протрезвев, ясно видел, словно упавшее с неба, простое и элегантное решение.

– Так, вот что, творческий человек! – по-мужски твёрдо поставила ультиматум Аня.– Или мы идём кодироваться вместе, или я никуда не иду! А если ты хочешь, чтобы я уволила няню, то будь добр выбраться из своей творческой берлоги и вернуться домой! Лиза уже большая девочка и не будет мешать тебе по ночам своим плачем и капризами. И она хочет видеть своего папу каждый день, а не только на воскресных прогулках. И я хочу спать со своим мужем не только в ночь с субботы на воскресенье, но и в другие дни недели!

Морозов, не ожидавший от своей обычно аморфно-послушной жены такой резкости, выдержал долгую задумчивую паузу, а потом неуверенно согласился:

– Хорошо, я попробую…

– Значит, завтра мы вместе идём кодироваться, а сегодня выпьем за мировую! – озорно сверкнула глазами повеселевшая Аня и, не дожидаясь согласия, разлила оставшийся коньяк по двум стаканам.

В тот день Вадим ещё дважды ходил к стоявшей у закрытого магазина древней помятой «копейке», а на следующее утро сам объявил удивлённо-растерянной няне, что больше в её услугах не нуждается. А ещё через день он вместе с Аней отправился в районную поликлинику, где в арендованном процедурном кабинете проводил сеансы кодирования один из многочисленных последователей Александра Довженко. Выслушав красочную лекцию о вреде пьянства и алкоголизма, смущённые супруги долго не могли решить вопрос о сроках. Вадим хотел для начала закодироваться на год, Аня на три, а доктор настоятельно советовал кодироваться сразу на всю жизнь, упирая на то, что любой срок обойдётся в одну и ту же цену. В результате оба выбрали по пять лет. Выдержав три дня абсолютной трезвости, Морозовы снова пришли в поликлинику к унылой серой двери, на которой под казённой стеклянной табличкой «Процедурная» была прикноплена самодельная картонная трафаретка: «Кодирование от алкоголизма». Вадим зашёл первым. Невероятно серьёзный доктор в очередной раз предупредил о непредсказуемых последствиях употребления алкоголя после кодирования и, получив деньги, вручил Вадиму визитку с номером своего телефона и дал последний полезный совет:

– Если захотите раскодироваться или не дай бог выпьете – сразу звоните!

Потом доктор усадил Морозова на стоявший посреди комнаты табурет, а сам встал у него за спиной и скороговоркой произнёс какую-то абракадабру. Едва он замолк, как где-то под потолком раздался оглушительный грохот, а в глаза Вадима ударил ослепительный свет. От неожиданности Вадим вздрогнул и зажмурился, а доктор размеренно-торжественно произнёс:

– Вы закодированы на пять лет!

– Спасибо большое! От ваших спецэффектов можно заикой сделаться! – с откровенной издёвкой поблагодарил оглушённый и ослеплённый Вадим и едва ли не на ощупь выбрался обратно в коридор.

Не закрывая за собой дверь, он жестом предложил Ане пройти на процедуру. Та, глядя на подслеповато жмурящегося мужа, испуганно спросила:

– Страшно?

– Аж жуть! – желая ободрить жену, улыбнулся Вадим и шутливо округлил нахватавшиеся зайчиков глаза.

Через пять минут Аня вышла от последователя Довженко такая же оглушённая и ослеплённая, как и её муж.

– А что действительно произойдёт, если я выпью?

– Тебе же доктор сказал – всё что угодно, – с напускной серьёзностью ответил Вадим.

– Как-то мрачновато…

До Ани только теперь дошло, что под страхом смерти ближайшие пять лет ей придётся жить в абсолютной трезвости. Именно этого и хотел Вадим. Сам он верил в методику Александра Довженко не более чем в заряженную воду Алана Чумака и магические установки Анатолия Кашперовского, считая всех троих целителей откровенными шарлатанами, спекулирующими на человеческих страхах и невежестве.

Чтобы хоть как-то поддержать и приободрить впавшую в посталкогольную депрессию жену Вадим, наконец, занялся воспитанием дочери и перестал ночевать в своей «творческой берлоге». Теперь он как на работу уезжал туда утром, а по вечерам исправно возвращался домой. Несколько месяцев Морозов честно соблюдал режим трезвости и не выпивал даже бокал шампанского при встречах с Жанной, но попав в очередном романе в глухой логический тупик и пробуксовав на одной-единственной главе целую неделю, он не выдержал. Уехав как обычно с утра на свою рабочую квартиру, Вадим купил по дороге несколько бутылок водки, а потом позвонил Ане и сказал, что неожиданно получил от Волокитина большой и срочный заказ. Та прекрасно знала о криминальной подработке своего мужа и ничего не заподозрила, когда он через три дня вернулся домой усталый, помятый, но очень довольный.

– Всё в порядке? – привычно спросила Аня.

– Всё прекрасно! – широко улыбнулся Вадим.

За три дня запоя он начисто избавился от моральной усталости и нервного напряжения, накопившихся за несколько месяцев абсолютной трезвости, и теперь чувствовал себя словно перелинявшая змея, сбросившая ненужную старую кожу. Логический тупик в новом романе был успешно преодолён, и воодушевлённый Морозов снова стал лечить водкой свои творческие кризисы, прикрываясь мнимыми заказами от Романа Волокитина. Иногда в первый день запоя к нему приезжала Жанна – ей нравилось, когда Вадим был слегка навеселе. В такие моменты он превращался из серьёзно-задумчивого писателя в остроумного и изобретательного любовника.

Так продолжалось почти два года, пока Аня не заподозрила неладное. К тому времени бандитские войны и передел собственности в Москве практически завершились, взрывы уже почти не гремели, а Рома Волокита из лидера преступной группировки превратился во вполне легального и респектабельного бизнесмена – владельца всех тех магазинов, которые крышевал на заре своей карьеры. В том числе и того самого универмага, в котором когда-то числился грузчиком отдела «Ковры». Он построил большой загородный дом и перестал тщательно шифровать своё знакомство с Вадимом. На выходные и праздники Волокитины нередко приглашали Морозовых к себе в гости и было похоже, что отношения армейских товарищей вернулись из деловой плоскости в чисто дружескую. На этом фоне выглядело странным то, что Вадим по-прежнему каждые два-три месяца исчезал на несколько дней в своей съёмной «творческой» квартире под предолгом изготовления очередного изделия для своего друга. Аня насторожилась, но Морозов так достоверно и убедительно разыгрывал из себя закодированного трезвенника, а перед возвращением домой съедал такое количество антиполицая, что она и предположить не могла, чем её муж на самом деле занимается в эти дни. Единственное, что приходило Ане в голову – это измена. Но что это за женщина, с которой серьёзный непьющий мужчина зависает аж на несколько суток? И взревновавшая жена решила проследить.

Когда Вадим в очередной раз позвонил и сказал, что задержится на несколько дней по заданию Волокитина, она оставила Лизу на попечение соседки, а сама приехала к рабочей квартире своего супруга и, вооружившись, фотоаппаратом «Зенит» заняла наблюдательный пост в подъезде дома напротив. Шторы и в комнате и на кухне были плотно задёрнуты, и Аня абсолютно бесполезно промаялась в этом подъезде до самого вечера, от нечего делать, меняя этажи и периодически выходя на улицу, чтобы покурить. Когда во дворе сгустились холодные осенние сумерки, в квартире даже не зажёгся свет. Вероятно, Вадима там вообще не было, и он встречался со своей предполагаемой любовницей где-то в другом месте. Может он ездил в какой-нибудь подмосковный дом отдыха или вообще возил свою пассию на пару дней куда-нибудь к морю? Обозлённая и обуреваемая ревностью Аня уже собралась вернуться домой, как вдруг на кухонной шторе проявилось неяркое пятно от зажегшегося в прихожей света. Кто-то то ли собрался выйти из квартиры на улицу, то ли, наоборот, только что вернулся домой. Когда смутное пятно в коридоре исчезло, а свет ни в комнате, ни на кухне по-прежнему не зажёгся, Аня навела объектив своего «Зенита» на подъездную дверь. Через несколько секунд оттуда, галантно пропустив вперёд себя Жанну, вышел Вадим. Вероятно, он действительно работал над заказом Волокитина, а теперь передал готовое изделие его жене. Аня облегчённо вздохнула, но на всякий случай дважды щёлкнула фотоаппаратом и снова взвела затвор. И не зря. Проводив Жанну до подъехавшего такси, Вадим так поцеловал на прощание Жанну, что у Ани не осталось никаких сомнений в том, чем занимались её муж и лучшая подруга за наглухо задёрнутыми шторами. Она успела трижды запечатлеть этот долгий прощальный поцелуй и, хищно усмехнувшись, убрала тяжёлый фотоаппарат в хозяйственный полиэтиленовый пакет. То, что любовницей её мужа оказалась именно Жанна, ничуть не огорчило Аню. Наоборот – это был лучший из всех возможных вариантов. В отличие от какой-нибудь молодой и наглой стервы, прельстившейся деньгами и статусом Вадима, Жанна никогда ничего от него не потребует и, опасаясь мести ревнивого и вспыльчивого супруга, будет всю жизнь тщательно скрывать свою любовную связь. И Вадим, как бы сильно он не влюбился, из страха перед своим авторитетным другом никогда не попытается променять жену на любовницу. Зато сама Аня, имея такой мощный компромат на своего мужа и лучшую подругу, сможет вертеть обоими любовниками как захочет. Надо только проявить плёнку и отпечатать снимки.

Аня уже собралась бежать в ближайшее фотоателье, но вовремя обратила внимание на то, что Вадим, помахав рукой вслед отъезжающему такси, пошёл вовсе не к своему подъезду, а куда-то совсем в другую сторону. Несмотря на промозглый осенний холод, он вышел проводить Жанну без верхней одежды и, значит, направился куда-то совсем недалеко. Аня, движимая неистребимым женским любопытством, поспешно покинула свой наблюдательный пункт, и, стараясь держаться в тени, отправилась вслед за мужем. Тот, миновав несколько соседних дворов, уверенно вышел к ближайшему круглосуточному магазинчику. Буквально прилипнув к холодной стеклянной витрине, Аня заворожённо смотрела на то, как Морозов купил три бутылки коньяка, сок, лимон и несколько шоколадок. Такое коварство поразило её гораздо сильнее, чем супружеская измена. Неужели Вадим втайне от неё раскодировался? Вот скотина! Аня хотела устроить выяснение отношений прямо здесь на пороге магазина, но вовремя одумалась и укрылась за ближайшим деревом. К её изумлению Вадим, выйдя из магазинчика, направился прямо к ней. Неужели он заметил слежку? Но Морозова совсем не интересовала спрятавшаяся за деревом женщина. Встав с другой стороны старого тополя, он зубами сорвал с бутылки металлическую пробку и прямо из горлышка сделал несколько больших жадных глотков. Встречаясь с Жанной, Вадим пил исключительно сухое вино и шампанское, а крепкие напитки во избежание искушения заранее не покупал. В настоящий отрыв Морозов уходил только после отъезда своей любовницы. И своеобразным устоявшимся ритуалом были первые обжигающие глотки прямо на улице под деревом напротив магазина. Закусив коньяк маленьким кусочком шоколада, Вадим убрал бутылку в пакет, закурил сигарету и твёрдым уверенным шагом направился обратно к своей рабочей квартире. А обалдевшая от всего произошедшего Аня ещё долго стояла под старым тополем, размышляя, как ей быть дальше. Лёгкий аромат коньяка, донёсшийся до неё из откупоренной Вадимом бутылки, пробудил, казалось бы, уже забытые желания, и только страх перед угрожающе-неизвестными последствиями не позволил Ане немедленно зайти в магазин и купить бутылку для себя. Так ничего и не решив, она, следуя поговорке «утро вечера мудренее», вернулась домой.

А на следующее утро, отведя Лизу в школу, Аня отнесла плёнку с пятью отснятыми накануне кадрами в ближайшее фотоателье и снова поехала к рабочей квартире Вадима. На этот раз она не стала прятаться в соседнем подъезде, а сразу поднялась на его этаж. Из-за хлипкой деревянной двери как раз в тему раздавался задушевно-усталый голос Розенбаума: «Заходите к нам на огонёк…». Разозлённая Аня лихо матюгнулась и решительно нажала на кнопку звонка. Она думала, что Вадим спросит: «Кто там?», и ей придётся объясняться с пьяным мужем через закрытую дверь, но тот без всяких вопросов открыл замок практически сразу, словно только и ждал этого момента. Увидев на пороге жену, Морозов ничуть не удивился и буднично произнёс:

– А это ты? Проходи…

Он гостеприимно взмахнул рукой и указал на кухню. Однако Аня не спешила заходить в квартиру и остолбенело смотрела на нетрезвого мужа, стоявшего посреди прихожей в одних трусах.

– Ну, что ты застыла, как каменная баба? Проходи…, – уже раздражённо повторил Вадим.

– Ты что, раскодировался?

– Неааа…

– А как же…?

– А так же…! – расплылся в пьяной ухмылке Морозов.– Ты действительно поверила в то, что удар молотка по кастрюле и фотовспышка могут вызвать у нормального человека что-нибудь кроме солнечных зайчиков и минутного заикания?

– Так это всё обмааан…, – разочарованно протянула Аня.

– Это не обмааан – это внушееение. Или как теперь принято говорить – установка, – Вадим назидательно покачал поднятым вверх указательным пальцем.– А я человек невнушабельный, и кодирование мне ничем кроме головной боли не угрожает.

– Так со мной тоже ничего не случится? – не веря своим ушам, уточнила Аня.

– Разумеется. Эта методика рассчитана на доверчивых и мнительных дураков. Проходи! – в третий раз повторил приглашение Морозов и подпел звучавшему из магнитолы Розенбауму:

– Возьмём конфетки, ананас и две бутылочки для нас!

Протрезвев, Вадим горько пожалел, о том, что так опрометчиво рассказал жене правду, да ещё и сам предложил ей выпить. Надо было соврать, будто он досрочно раскодировался, и добавить, что даже официальная раскодировка может иметь самые опасные последствия для здоровья. Для острастки можно было разыграть какой-нибудь сердечный приступ или почечную колику, но Морозов собственными руками выпустил джинна из бутылки. Убедившись, что кодирование это всего лишь примитивный психологический трюк, Аня очень быстро вернулась к своему прежнему образу жизни. Отправив Лизу в школу, она снова уходила к своим подругам-собутыльницам и возвращалась домой поздно вечером изрядно навеселе, да ещё и с бутылочкой в кармане. Вадим терпел её пьянство почти полгода, а потом поставил вопрос ребром:

– Или ты идёшь к нормальному наркологу и зашиваешь себе какую-нибудь химию, или я подаю на развод и забираю Лизу себе! Поверь, я смогу это сделать!

Ане очень хотелось сказать: «Не сможешь!», и показать Вадиму фотографии, на которых он взасос целует Жанну, но она решила приберечь компромат до более худших времён и согласилась при одном-единственном условии:

– Только вместе с тобой!

– Хорошо! – не раздумывая, согласился Морозов.

Ради сохранения семьи, а, главное, ради дочери он решил пожертвовать своими похмельными озарениями и сам выбрал известную наркологическую клинику и проверенный временем препарат «Торпедо». Выдержав недельную трезвость, супруги в назначенное время пришли в общежитие медицинского института. Клиника занимала там целый этаж, имела собственный стационар и выглядела весьма солидно. Как и в прошлый раз первым пошёл Вадим. Пожилой седовласый нарколог прочитал ему длинную и нудную лекцию о вреде и опасности алкоголизма, предупредил о возможных последствиях в виде инфаркта, инсульта и просто скоропостижной кончины, вручил свою визитку, а потом достал шприц, ампулу и бутылку водки.

– Сейчас я вам сделаю укол, а потом устрою, так называемую, провокацию. Налью рюмку водки, и вы сами почувствуете возможные последствия.

Вадим снял рубашку, доктор перетянул его предплечье резиновым жгутом, ввёл в вену пять кубиков прозрачной жидкости, а потом торопливо протянул рюмку водки. Морозов сделал глоток и тут же почувствовал головокружение и такой сильный жар, будто у него вскипела кровь. Сердце учащённо забилось, а по телу побежали жгучие мурашки.

– Чувствуете? – сострадательно спросил нарколог.

– Ещё как! – кивнул головой Вадим.

– Ничего, через полчаса всё пройдёт. Но учтите, если выпьете больше одной рюмки, то последствия будут самые плачевные.

Ошеломлённый Морозов, покачиваясь и придерживаясь рукой за стену, вышел в коридор и буквально рухнул на банкетку рядом с Аней. Та испуганно посмотрела на мужа.

– Что с тобой?

– Провокация…, – умирающим тоном выдавил из себя Вадим.

Аня недоумённо качнула головой и зашла в кабинет. В отличие от Вадима она вернулась раскрасневшаяся, но не раскисшая и обессиленная, а, наоборот, бодрая и энергичная.

– А я уж подумала, что это действительно страшно! – усмехнулась она, гордо посмотрев на ещё не пришедшего в себя мужа.

Такое приподнятое настроение Ани насторожило Вадима и, как оказалось не напрасно. Инъекция была рассчитана на три года, и первые два всё шло хорошо. Казалось, что семейная жизнь наладилась как не бывает. Романы Вадима стали очень успешно экранизировать, и Морозовы, наконец, купили новую просторную квартиру, в которой у него появился собственный рабочий кабинет. Аня устроилась работать официанткой в ночной клуб и перестала финансово зависеть от мужа. Лиза, желавшая пойти по стопам отца и стать поэтессой или писательницей, перешла из обычной школы в продвинутый гуманитарный лицей.

Правда, встречаться с Жанной Вадиму стало гораздо сложней. Во-первых, не стало съемной квартиры, и любовникам пришлось скитаться по саунам и сомнительным посуточным квартирам, где не спрашивали паспортов. Для популярного писателя и жены известного бизнесмена появляться вдвоём в любом приличном месте, где требовалась официальная регистрация было слишком опасно. А во-вторых, окончательно прекратились заказы от Волокитина, а вместе с ними и поводы для встреч. Теперь ради свиданий с Вадимом Жанне приходилось жертвовать собственным шопингом. Сказав мужу, что отправляется за обновками, она выезжала из загородного особняка в Москву вместе со своей домработницей Региной, а в городе женщины разделялись. Жанна встречалась с Вадимом в выбранном им месте, а Регина отправлялась в поход по торговым центрам. Размеры у домработницы были практически такие же, как и её хозяйки, и она по своему вкусу и усмотрению выбирала одежду, обувь и аксессуары. Вернувшись домой, Жанна придирчиво изучала её приобретения. Что-то она оставляла себе, что-то возвращала в магазин, а большую часть оставляла Регине за её молчание.

Морозов научился справляться со своими творческими проблемами без всякого допинга, но такая безалкогольная идиллия продержалась чуть более трёх лет. Аня работала по ночам, возвращалась домой ранним утром и ложилась спать, когда Вадим ещё не проснулся. Вставала она после полудня и, приняв душ, шла на кухню готовить обед. Морозов первую половину дня проводил в своём рабочем кабинете и встречался с женой уже за обеденным столом. Он никогда не видел, как Аня возвращается с работы и только изредка сквозь сон слышал, как она раздевается и ложится на кровать. Иногда проснувшись, Вадиму казалось, что от тихо посапывающей рядом с ним жены сквозь лёгкий парфюмерный флёр пробивается до боли знакомый запах алкогольного перегара. Но он никогда тщательно не принюхивался и даже не допускал мысли о возможном рецидиве. Но однажды около шести часов утра Морозов проснулся от грохота в прихожей, и последовавшей за ним длинной матерной тирады. Выйдя в коридор, он увидел Аню, сидящую на коврике возле входной двери. Опираясь на непослушно подгибающиеся руки и смешно елозя по полу разъезжающимися ногами, она безуспешно пыталась подняться. Подумав, что жене внезапно стало плохо, он поспешил на помощь, но почувствовав исходящий от неё резкий запах алкоголя растерянно замер.

– Ну, что стоишь? Помоги подняться! – зло бросила Аня.

– Ты что, выпила? – ошеломлённо спросил Вадим.

– А ты только сегодня заметил?!

– А как же инъекция? – всё так же ошеломлённо продолжил Морозов.

– Мне что магнезию никогда не кололи? – язвительно ухмыльнулась Аня.

– Так это была магнезия?

– А ты думал, что тебе вколют какую-нибудь херню от которой действительно можно ласты склеить? Да никто не позволит выпускать такие лекарства! Я после кодирования хорошо разбираюсь в этой теме! Вся наркология это сплошная х…!

– И давно ты снова пьёшь?

– С тех пор как нашла эту работу. Ты думаешь, легко смотреть на людей, которые всю ночь отрываются, а самой при этом всегда оставаться трезвой? Но в клубе я не пью, – Аня назидательно помахала в воздухе указательным пальцем.– Я просто немного расслабляюсь после работы. Самое главное – никогда не похмеляться. Я научилась себя ограничивать.

– Заметно…, – скептически усмехнулся Вадим.

– Да ты два года ни хрена не замечал! – неожиданно-истерично взорвалась Аня.– Ты вообще в этой жизни никого кроме себя не замечаешь! Ни меня, ни дочь! У тебя есть любимая работа, признание, деньги, а у меня?! Поднос в ночном клубе, стирка, глажка и еда! У меня даже секса с тобой нормального нет! Мне скучно жить, и на фига мне нужна такая трезвость!? Да помоги же мне, наконец, подняться!

Морозов, не произнеся в ответ ни слова, помог жене встать на ноги и дойти до спальни. Там она, не раздеваясь, рухнула на кровать и тут же захрапела, а Вадим прошёл в свой кабинет, включил ноутбук и забил в поисковик: «лечение алкоголизма». Когда в два часа дня он как обычно вышел на кухню, Аня как ни в чём ни бывало жарила котлеты.

– Ну, и как мы будем жить дальше? – хмуро спросил Вадим, даже не поздоровавшись.

– Как жили, так и будем жить. А у тебя что, есть какие-то интересные предложения?

– Есть. Если кодирование и инъекции оказались лажей, то давай попробуем таблетки – эспераль или антабус. Можно подшиться сразу на несколько лет, а можно просто пить их каждый день. Судя по отзывам, они реально действуют.

– Это блокираторы печени, – очень серьёзно произнесла Аня, демонстрируя свою осведомлённость в данном вопросе.– Действующее вещество – дисульфирам. Он разрушает печень не хуже водки и уже лет тридцать запрещён в Европе. Я что дура, зарабатывать себе цирроз на ровном месте? Ты, если хочешь, подшивайся или пей эти таблеточки, а лично я – пас. Я научилась себя ограничивать.