Текст книги "Шоссе Энтузиастов. Дорога великих свершений"

Особенности варварской архитектуры

У начального участка восточного радиуса, то есть у Варварки и Славянской (бывшей Варварской) площади, есть одна особенность, выделяющая его среди прочих проездов московского центра. Это поистине поразительное обилие расположенных вдоль нее «пизанских башен» местного масштаба, то есть наклонных, падающих колоколен. Так и хочется в названии улицы поставить ударение на первом слоге – уж больно варварскими выглядят результаты строительных работ в этом древнем уголке Москвы.

Прежде всего, Покровский собор (храм Василия Блаженного), стоящий у самого начала улицы… Не стоит пугаться – шедевру древнерусских мастеров, одному из архитектурных символов Москвы, пока ничего не грозит: все составляющие его церкви стоят прямо. Но вот прилепленная к храму с тыла шатровая колоколенка… Мало того что своими лапидарными, традиционными формами и приземистостью противоречит торжественности ансамбля вертикалей храма, так еще и накренилась набок! Все впечатление портит!

Наклонная колокольня церкви Максима Блаженного

При дальнейшем движении по улице встречается еще одна валящаяся колокольня – на этот раз при храме Максима Блаженного. Правда, падение ей не грозит. Примитивное ампирное строение 1829 года настолько кургузо, что, кажется, не свалится, даже если наклонить его под углом градусов в 30.

Очередным звеном в цепи «пизанских башен» могла бы стать колокольня Знаменского монастыря. Но ее отклонение от вертикали сделалось угрожающим еще в конце XVII столетия, и колокольню поспешили снести. Жаль, не понимали наши предки, на каких достопримечательностях можно строить туристический бизнес. Ведь та же Пизанская башня стала гордостью Пизы. А на московской Варварке – целое созвездие падающих башен, правда, не столь высоких. Зато много!

Наконец, там, где Варварка (думается, уже есть весомые основания поставить ударение на первом слоге) выливается в бывшую Варварскую площадь, стоит легендарная церковь Всех Святых на Кулишках. Что бы там ни рассказывали сомнительные предания о ее мемориальном значении, наиболее интересной чертой храма является очередная наклонная колокольня.

Итак, четыре «пизанские башни» вдоль одной улицы! Подобное печальное достижение вполне достойно книги рекордов. Все же чрезмерную строгость к строителям прошедших веков проявлять не стоит. Конечно, их просчеты налицо, но уж слишком неподходящими для строительства были гидрогеологические условия окрестностей Варварки. Тяжелый рельеф – косогор с резким уклоном к Москве-реке – определял интенсивную работу подземных вод, на протяжении веков вымывавших грунт из-под фундаментов. Повысить устойчивость своих творений зодчие пытались устройством свайных оснований. К сожалению, использованные ими в качестве свай тонкие и не слишком прочные сосновые бревна начисто сгнивали всего за век-полтора, образуя неравномерно распределенные в толще земли пустоты.

Наклонные колокольни, конечно, не делают особой чести московским строителям, но все же не падают и в ближайшее время вряд ли повалятся. При желании и сноровке их можно даже разрекламировать в качестве интересных достопримечательностей. Удался же подобный трюк жителям итальянской Пизы, превратившим знаменитую башню – позорное свидетельство полной бездарности их зодчих – во всемирно известный аттракцион. В современных условиях главное – не суть, главное – реклама.

Соляной поворот

Продолжением Варварки (лучше, конечно, улицы Разина) служит короткий и узкий Солянский проезд, ведущий прямо на восток. А дальше направление восточного радиуса неожиданно и резко меняется. Почти под прямым углом он поворачивает на юг, на улицу Солянку. Прямо же уходит улица Забелина, поднимающаяся на довольно солидную по московским меркам горку. Видимо, этот подъем и послужил причиной поворота восточного радиуса. Ведь на протяжении веков Москва сглаживала, нивелировала свою поверхность, но подъем на горку и сегодня выглядит довольно крутым. А восемь веков назад ее несглаженные склоны были труднопреодолимым препятствием для примитивных повозок. В соответствии с известной пословицей наши умные предки в гору не ходили, а предпочитали обойти ее стороной. Вторым фактором, несомненно повлиявшим на поворот трассы, стал характер берегов Яузы, которую так или иначе следовало пересекать тому, кто собирался отправиться из Москвы во Владимир или Нижний Новгород. Если двигаться от Кремля точно на восток, то переправляться через речку пришлось бы там, где она течет в высоких и обрывистых берегах. Недаром же выстроенный гораздо позже в этих местах мост на трассе Садового кольца носит название Высокояузского. А свернув направо, наши далекие предки выходили к самому устью Яузы, к низменным и пологим берегам, откуда можно было плавно подниматься к нынешней Рогожской заставе. Вот так и сбилась Солянка с генерального направления, повернув на юго-восток.

У самого поворота, на углу Солянки и улицы Забелина, расположено обширное домовладение (Солянка, № 1), интересное во многих отношениях, и в первую очередь тем, что именно ему обязана улица своим слегка забавным названием. К замечательному блюду русской кухни – сборной солянке, мясной или, лучше, рыбной – оно отношения не имеет, а берет начало от обширных складов, всего столетие назад существовавших во владении № 1. Именовались они Соляным или Соляным рыбным двором. Самая обычная поваренная соль в давние века была исключительно важным продуктом – при отсутствии холодильников засолка мяса, рыбы, овощей была главным средством для обеспечения их длительного хранения. Постоянный спрос на соль использовало в своих интересах государство, облагая ее продажу налогами. Эти налоги, естественно, повышали цену. Широкую известность получил так называемый Соляной бунт, произошедший в Москве в июне 1648 года. Его непосредственной причиной стало резкое повышение налога, из-за которого соль подорожала в четыре раза и стала практически недоступной для широких слоев населения. А в 1705 году была установлена государственная монополия на соль. Для контроля за поступлением и оборотом соли в XVI–XVII веках и были выстроены обширные каменные амбары. Через них проходила вся попадавшая в Москву соль. Складской комплекс составляли амбары и лавки, выстроенные вокруг внутреннего, почти квадратного двора. Главные въездные ворота отмечала высокая башня с караульней, а рядом находились другие – малые ворота. Амбары были выстроены капитальными – со сводами, опиравшимися на мощные столбы. Снаружи на фасадах окна отсутствовали, тем самым исключалась возможность проникновения на территорию Соляного двора лиц, желавших украсть казенную соль.

Метаморфозы Соляного двора

В XIX веке после введения акциза на соль Соляной двор утратил свою важную государственную роль и превратился в обычные склады. Амбары стали сдаваться купцам для хранения различных товаров. Далеко не всегда такое использование было безопасным. Так, в 1871 году в одном из амбаров, принадлежавшем компании «Вогау», хранились более тысячи кип американского хлопка. 15 июня в три часа дня из амбара повалил густой дым. Пожарные примчались быстро, взломали дверь, однако оттуда хлынул поток такой едкой гари, что люди поспешили отступить. Горели кипы хлопка, лежавшие в самом дальнем конце сарая и принадлежавшие фирме Кнопа. Чтобы добраться до очага пожара, огнеборцам пришлось ломать крышу, а затем заливать все помещение струями воды. Напуганные владельцы соседних амбаров – Корзинкины, Лямины, Морозовы – впопыхах вывозили свои хлопковые запасы. Тушение заняло несколько часов, за это время сгорело более половины хранившихся в амбаре кип – около шестисот. Владелец товара показал убытков на сумму 200 тысяч рублей, подчеркнув, что в занятый хлопком амбар никто не входил на протяжении целой недели перед пожаром. Следов незаконного проникновения обнаружено также не было, а потому поджог или неосторожность в качестве причины загорания исключались.

Этот случай оказался лишь звеном в цепочке аналогичных московских пожаров 1871 года. 13 июня загорелся хлопок на складе купцов Прове, расположенном по Новой Басманной улице, № 16. В двенадцать часов ночи на 19 июня запылали штабеля, сложенные во дворе дома Милованова, расположенного вблизи Меншиковой башни. В тесном дворе было сложено более тысячи кип, высота штабелей достигала середины второго этажа окружавших двор строений. С трудом удалось отвести угрожавшую им опасность. Прошло полтора месяца, и 3 августа на Московско-Курской железной дороге, в районе станции Царицыно, заполыхал вагон с хлопковой ватой. Его тушили, пытались оттащить и сбросить в воду, но все усилия оказались тщетными – всего за час вагон сгорел дотла.

Драматические события приковали пристальное внимание городских властей и пожарных. Для исследования причин загорания пригласили специалистов-химиков из Московского университета и Московского технического училища. Исследователи работали несколько месяцев и лишь в марте 1872 года опубликовали результаты. Эксперты единогласно отвергли возможность самовозгорания хлопка. И как оказалось, ошиблись, причем грубо. Сегодня возможность самовозгорания хлопка является общепризнанной. Самой частой причиной этого является загрязнение его каким-либо маслом. Процесс самонагревания за счет окисления масел протекает достаточно медленно (часы, сутки) в зависимости от соотношения масла и пропитанного им материала. Опасен и подмоченный, а затем спрессованный хлопок. Из-за намокания он плесневеет и нагревается.

Так что сегодня наиболее вероятной причиной пожаров 1871 года можно назвать самовозгорание некачественного американского хлопка. Недобросовестный поставщик подсунул московским торговцам то ли замасленный, то ли подмоченный товар. Близкие по времени моменты загорания позволяют предположить, что все горевшие кипы происходили из одной и той же партии.

К началу XX века Соляным двором владело Московское купеческое общество, которое решило, что обширный участок в центре города может приносить больший доход, чем при использовании под склады. Древние постройки снесли, и на их месте появился огромный дом, ставший одним из крупнейших жилых комплексов старой Москвы. Несколько корпусов причудливых плановых очертаний тесно заполняют всю площадь домовладения. Проектирование комплекса растянулось на несколько лет. Сначала заказчиком выступало Московское купеческое общество, объявившее конкурс на лучший проект богатого доходного дома. По его итогам лучшими были признаны проекты москвичей П. А. Заруцкого и С. Я. Яковлева (1-я премия), петербуржцев Д. Д. Смирнова и А. Б. Регельсона под руководством знаменитого Ф. И. Лидваля (2-я премия). 3-й и 4-й премии удостоились московский архитектор Н. К. Жуков и известный строитель доходных домов Г. А. Гельрих[27]27
  Ежегодник Московского архитектурного общества. Вып. 1. М., 1909.


[Закрыть]. Победители получили обещанные вознаграждения, но фасады, предложенные во всех четырех проектах, производили угнетающее впечатление громоздкости, скуки и полного отсутствия хоть проблеска таланта. Может быть, поэтому Московское купеческое общество к строительству так и не приступило, а продало участок Варваринскому обществу квартировладельцев. Новый собственник баловаться конкурсами не стал, а заказал новый проект авторскому коллективу в составе И. А. Германа, В. В. Шервуда и А. Е. Сергеева.

Двое его членов в молодости были заядлыми двоечниками, которых выгоняли из приличных средних учебных заведений. Поэтому единственным шансом получения хоть какого-то образования стало для них поступление в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, отличавшееся крайне либеральными порядками, как в части продолжительности пребывания в нем, так и в отношении проверок приобретаемых знаний. В результате и Герман, и Шервуд все-таки стали архитекторами, но к тому времени им было уже около тридцати лет.

Сравнительно с ними третий зодчий, Алексей Сергеев, обладал какими-то способностями, но тон в авторском коллективе задавал все же не он, а его коллеги. План комплекса запутан и неудобен. Помимо парадного двора (изогнутого в виде буквы «Г»), на участке имеется еще семь дворов поменьше, три из которых являются настоящими колодцами.

Жилой комплекс Варваринского общества. Фасады по улице Солянка. Архитекторы И. А. Герман, В. В. Шервуд, А. Е. Сергеев

На улицу и в парадный двор выходит 16 (!) парадных подъездов, во дворы – 19 (!) черных лестниц. Несколько лестниц обслуживало лишь по одной квартире на каждом этаже, а остальные – максимум по три. Сами зажатые между лестничными клетками квартиры обрели весьма причудливые очертания. Под стать оказалась и планировка. Небогатой фантазии архитекторов-двоечников хватило лишь на длинный-предлинный узкий квартирный коридор с множеством дверей по бокам. Задуманные в качестве жилья для богатого класса квартиры дома на Солянке оказались похожими на скучные общежития коридорного типа. После Великого Октября значительная их часть была заселена по коммунальному принципу. Сравнительно недавно, во второй половине 80-х годов, один из корпусов подвергли реконструкции по проекту архитектора Н. Н. Сенсия и инженеров И. С. Голубковой, Л. Б. Орловской. Вместо многокомнатных появились современные квартиры в одну, две, три, четыре комнаты[28]28
  Архитектура. Работы проектных и научных институтов Москвы. 1984–1988. М., 1991.


[Закрыть]. Их планировка не везде оказалась особо удачной – прежде всего из-за ограничений, создаваемых несущими внутренними стенами.

Внутренние перестройки не изменили унылой внешности комплекса. Умеренно одаренные зодчие так и не смогли изобрести способа оживить огромные плоскости шестиэтажных корпусов, покрытых монотонной сеткой оконных проемов. Хотя старались изо всех сил. Налепили на фасады балконы с пышными балясинами, барельефные вставки, пилястры, сандрики и лепные вазы. Но размещенные без всякой системы мелкие декоративные детали смотрятся случайными нашлепками, нисколько не уменьшая скуку парадных фасадов. Самое странное впечатление оставляет руст, покрывающий почему-то второй этаж, притом что первый оставлен практически без обработки. Из-за этого создается впечатление, что всю тяжесть верха принимает на себя массивный второй этаж, и дом кажется висящим в воздухе.

По-настоящему ужасны тыльные фасады корпусов, которые, согласно варварской традиции того времени, вообще отделывать не полагалось. Окруженные голыми кирпичными стенами мрачные задние дворы придают дому своеобразный колорит, привлекающий любителей старины. До недавнего времени здесь всегда можно было встретить любознательных москвичей, а то и целые экскурсионные группы, желающих побродить по лабиринтам дворов-колодцев. Несколько навязчивый интерес, очевидно, надоел обитателям бывшего дома Варваринского общества, и сегодня доступ на задние дворы комплекса перекрывают ворота с кодовыми замками.

Проект реконструкции жилого комплекса по улице Солянке, № 1. План типового этажа. Архитектор Н. Н. Сенсия, инженеры И. С. Голубкова, Л. Б. Орловская. 1980-е гг.

«Часто терпит пораженье даже умный генерал, Если место для сраженья неудачно он избрал…»

Не менее любопытный архитектурный ансамбль, причем выстроенный гораздо более талантливым зодчим, скрывается за тяжеловесными корпусами бывшего доходного дома Варваринского общества. Чтобы ознакомиться с выдающимся, пожалуй, даже уникальным образцом московского зодчества середины XIX века, следует на некоторое время отвлечься от сложившегося направления Владимирского радиуса и двинуться туда, куда подсказывает интуиция – прямо на восток. Взобравшись на крутую горку (ту самую, которая в свое время заставила искривить прямую дорогу на Владимир), путешественник оказывается перед двумя высокими и тощими башнями назначения непонятного, но вида явно романтического. Небольшая дверь между ними – след некогда располагавшегося здесь главного входа в Ивановский монастырь.

Когда возникла сия обитель, толком не известно, но вроде бы в XV веке она уже существовала. Зато совершенно достоверно можно назвать дату ее ликвидации – в 1812 году постройки монастыря выгорели, и его совершенно резонно упразднили. Из числа сооружений восстановили лишь древний собор, обращенный в приходскую церковь, и корпус келий по западной границе участка.

И все бы хорошо, монастыри в Москве вообще были не нужны, а в данной точке особенно. Но неожиданно вмешалась женская логика. Умершая в 1858 году Е. А. Макарова-Зубачева, дочь богатейшего московского купца Мазурина, завещала фантастическую по тем временам сумму 600 тысяч рублей серебром (более полутора миллионов ассигнациями) на восстановление почему-то полюбившейся ей обители. Выполнения воли покойной стала энергично добиваться душеприказчица, другая купчиха – М. А. Мазурина.

Ивановский монастырь. Архитектор М. Д. Быковский. Фото 1880-х гг.

В середине XIX века устройство монастыря в центре города, на неудобном тесном участке следовало рассматривать как неразумную идею, которая могла прийти в голову разве что недалекой московской купчихе, душа которой была отягчена многочисленными прегрешениями. Московским властям, конечно, следовало пресечь затею в зародыше, однако решающим аргументом выступили деньги. Имелись солидные средства, которые можно было с толком и выгодой освоить. А целевое назначение денег четко обозначалось в завещании. Так что хочешь не хочешь, а монастырь пришлось разрешить.

Все сохранившиеся от прежней обители постройки были безжалостно снесены, и на их месте развернулась грандиозная для Москвы того времени стройка, по размаху уступавшая разве что сооружению храма Христа Спасителя. Вел ее архитектор М. Д. Быковский. Был он, несомненно, лучшим в довольно тусклом созвездии московских зодчих. Не зря его выбрали первым председателем основанного в 1867 году Московского архитектурного общества. Современники упоминали его как «в стройках крепкого деятеля», а заодно и как «отчаянного ругателя».

К сожалению, вся деятельность Быковского пришлась на период затяжного архитектурно-строительного безвременья, поразившего Москву в конце 30-х годов XIX столетия и продолжавшегося почти четверть века. За это время в городе не появилось ни одного по-настоящему ценного в художественном плане сооружения. Сам Быковский, отойдя от строгих канонов классицизма, никак не мог нащупать дорогу и в основном занимался подражанием известным сооружениям прошлых веков – то готическим, то ренессансным, то древнерусским. Получалось не слишком удачно.

Все же Быковский был крепким профессионалом, и выстроенный им Ивановский монастырь на фоне полной серости своих современников можно считать определенным достижением, особенно если учитывать сложность поставленной перед архитектором задачи.

Участок неправильной формы с сильно изрезанными границами был вытянут с севера на юг, что делало его очень неудобным для монастыря. Поскольку алтари православных храмов следовало ориентировать на восток, монастырский собор приходилось ставить поперек продольной оси всего комплекса. Но самым неприятным для зодчего было даже не это. На городские улицы территория монастыря выходила восточной и северной сторонами. Следовательно, вместо того, чтобы повернуть собор «лицом» к входящим посетителям, его приходилось повернуть к улице «тылом», то есть глухой алтарной стороной. Еще одной неприятностью стал крайне неблагоприятный рельеф. Отведенный под обитель участок казался расположенным на горке только при взгляде с Солянки. И с севера, и с востока он выглядел стоящим в низменности. Более того, самой высокой точкой монастырской территории был северо-восточный угол, а далее на юг вдоль продольной оси участка рельеф быстро понижался. И собор, призванный стать центром ансамбля, оказывался расположенным весьма невыгодно.

Так что Быковскому пришлось преодолевать немалые трудности. Поработал он на славу, выжав из неблагодарного участка все, что можно. И все же весомого успеха добиться не сумел. Да вряд ли подобный подвиг удался бы даже самому талантливому зодчему.

Быковский выстроил ансамбль вдоль продольной оси – с севера на юг. Главный вход в монастырь, устроенный на самой высокой точке участка на его северной границе, выделен двумя высокими башнями-колокольнями, выдержанными не то в романском стиле, не то в раннем итальянском ренессансе. Заданную парными башнями ось поддерживает граненый купол собора. Но, поскольку поставлен храм ниже точки главного входа, он кажется провалившимся в яму и, несмотря на большую высоту, не сделался уверенной архитектурной доминантой.

Быковскому пришлось применить и другое, не слишком удачное, но вынужденное решение. Выстроенный им монастырский собор обладает довольно редкой особенностью. Его главный вход находится не с западной стороны, как в большинстве церквей, а с северной. Из-за этого входящие посетители неожиданно для себя видят иконостас не перед собой, а с левой стороны. К заслугам Быковского следует отнести то, что эту внутреннюю нелепицу он сумел успешно замаскировать, и снаружи она никак не воспринимается.

Более или менее успешно удалась зодчему борьба со сложным рельефом на остальной территории. Резкие перепады высот он скрыл разбиением ее на отдельные дворики с более или менее ровной поверхностью. Границы между двориками обозначены чисто декоративными аркадами, придающими ансамблю живописность и романтичность. Самый большой двор образовался у южного фасада собора, где устроен еще один парадный вход в храм.

Для оформления монастырских построек Быковский широко использовал мотивы итальянского ренессанса. В частности, считается, что прототипом для завершения монастырского собора послужил купол огромного собора Санта-Мария дель Фьоре во Флоренции. Однако относительно небольшие размеры московской копии и неудачная постановка помешали собору Ивановского монастыря занять подобающее место в числе архитектурных доминант прилегающего района. Единственная эффектная точка зрения на ансамбль – вдоль главной его оси, с горки Старосадского переулка, откуда ясно читается замысел зодчего.

Архитектурная критика восприняла работу лидера московских зодчих весьма сдержанно. Основным упреком в адрес Быковского стало использование им стилей прошлого, хотя, как отмечал один из критиков, талантливый зодчий был вполне способен изобрести что-нибудь новое, свое собственное.

Комплекс Ивановского монастыря стал уникальным для Москвы – единственный среди многочисленных московских обителей он выстроен по единому проекту одного автора. На его территории осталась лишь одна старая постройка – кельи XVIII века, но и они были надстроены и перестроены Быковским. Строительство велось долго – с 1860 по 1879 год, отняв много сил у архитектора, зато получившийся в результате ансамбль наряду с усадебным комплексом Марфино можно считать самой значительной из работ зодчего. Но не самой лучшей. Крайне неудачное расположение монастыря обусловило ряд нелепостей в его планировке, снизило его градостроительное значение, не позволило крупному ансамблю стать доминантой окружающей среды. Преодолеть влияние неблагоприятного фактора в виде упрямой воли двух недалеких дам даже Быковскому оказалось не под силу.