Текст книги "Шоссе Энтузиастов. Дорога великих свершений"

Архитектурные шедевры Солянки

Если дом № 1 на Солянке может расцениваться как не слишком удачный, но типичный для своего времени образец московской архитектуры, то здание под № 14, строение 3 принято относить к выдающимся памятникам.

Сооружалось оно для Опекунского совета – удивительного учреждения, которое первоначально должно было осуществлять управление государственными заведениями для детей-сирот – воспитательными домами в Москве и Петербурге. Средств на содержание благотворительных учреждений постоянно не хватало. Выход был найден в занятии ростовщичеством. Вскоре Опекунский совет стал крупнейшей организацией, выдающей ссуды под залог помещичьих имений и другой недвижимости. Заведование детскими приютами отошло на второй план.

Но официально именно это оставалось главной задачей совета, а потому место для его здания было выбрано рядом с московским воспитательным домом. Строилось оно по проекту Д. И. Жилярди и А. Г. Григорьева в 1823–1826 годах. По сторонам центрального кубообразного корпуса, где, собственно, и располагался совет, стояли два флигеля, в которых жили сотрудники. Все три строения соединялись массивной каменной оградой.

Особой удачей архитекторов стал центральный корпус. На его фасаде расположен восьмиколонный ионический портик с фризом работы скульптора И. П. Витали. К входу ведет широкая лестница. Здание завершено куполом на массивном барабане с полукруглыми окнами.

К сожалению, впечатление величественности главного корпуса было в значительной степени утрачено при перестройке здания в 1847 году. Ссудные операции постоянно росли, штат Опекунского совета расширялся, организации требовались новые помещения. Поэтому вместо бесполезных оград между центральным корпусом и флигелями выстроили соединяющие их двухэтажные вставки. Автор проекта, все тот же М. Д. Быковский, постарался выдержать новые постройки в стиле первоначального здания, но это делу помогло мало. Эффектный, могучий центральный объем оказался вмонтированным в получившееся единое весьма протяженное сооружение и растворился, потерялся в нем. Рядом с Опекунским советом привлекают внимание два массивных пилона, некогда обозначавшие парадный въезд на территорию воспитательного дома. Установленные на пилонах скульптурные группы, также работы И. П. Витали, символизируют лучшие человеческие чувства и называются «Милосердие» и «Воспитание».

На Солянке есть и еще один почти настоящий шедевр зодчества – доходный дом, известный как дом купца Расторгуева. Шедевральность зданию обеспечивают огромные бородатые атланты, поддерживающие балкон над парадным входом. Атлантов в Москве совсем немного, здешние зодчие отдавали предпочтение кариатидам (правда, и эти изящные фигурки в столице наперечет). Но вначале дом, возведенный в 1859–1860 годах по проекту академика И. К. Рахау[29]29
  Дмитриев Н. Архитектурная деятельность в Москве // Московский вестник. 1860. № 5.


[Закрыть], в качестве чертежника подвизавшегося в комиссии по построению храма Христа Спасителя, имел облик вполне заурядный. Даже не слишком придирчивая архитектурная критика того времени оценила результат академической работы как неблаговидный.

Атланты возникли спустя два десятка лет. И заурядный, в сущности, дом на Солянке сразу стал заметной достопримечательностью, а заодно и самой известной работой академика архитектуры В. Н. Карнеева, который по заказу нового владельца дома Харитонова в 1883 году снабдил фасад четырьмя атлантами и прочими атрибутами архитектурной мишуры – львиными масками, лепным карнизом, жезлами Меркурия, химерами. К сожалению, сегодня весьма интересное здание фактически лишено хозяина, запущено до предела и разрушается прямо на глазах.

Слева к улице под острым углом примыкает Подколокольный переулок, и сразу за ним высится тощая колокольня церкви Рождества Богородицы на Стрелке. Согласно некоторым ортодоксально-церковным источникам, ее так же, как и Всехсвятский храм на Кулишках, основал Дмитрий Донской, и опять-таки в память Куликовской битвы[30]30
  Малиновский А. Ф. Обозрение Москвы. М., 1992.


[Закрыть]. Видно, великий князь только тем и занимался, что ставил по всей Москве храмы в честь своей победы…

Конечно, та церковь (если она вообще была) до наших дней не дошла. А нынешнее культовое сооружение, состоящее из собственно храма, трапезной и колокольни, выглядит не слишком авантажно. Сам храм имеет план равноконечного креста, завершенного невысоким пологим куполом. Треугольная со скругленными углами трапезная декорирована пилястровыми тосканскими портиками на выходящих на улицу и в переулок фасадах.

Удивительно нелепо смотрится колокольня. Ее второй ярус представляет собой нагромождение полукруглых проемов и декоративных треугольных фронтонов, к тому же налезающих друг на друга. Но поставлена колокольня на редкость удачно – по оси острого угла, образуемого Солянкой и Подколокольным переулком, на стрелке. Собственно, размещение церкви является практически единственной существенной заслугой автора проекта.

Вот только кто им был, до сих пор неизвестно. Вопрос этот запутан, как не выяснено до конца и время сооружения храма. Известный составитель «Указателя московских церквей», на который до сих пор ссылаются все бесчисленные московские «храмоведы», обозначает 1821 год[31]31
  Александровский М. И. Указатель московских церквей // Архитектура и строительство Москвы. 1990. № 10.


[Закрыть]. Но эта дата ошибочна, в это время происходило освящение церкви, отремонтированной после пожара 1812 года.

В историческом архиве Москвы хранится датированный 1801 годом чертеж храма, на котором имеется подпись составившего его архитектора. Казалось бы, что может быть проще, чем прочитать его фамилию. Но как раз тут-то все и запуталось. Подписи на проектных чертежах того времени, как правило, неразборчивы, и потому один известный историк Москвы увидел в ней фамилию Баженова[32]32
  Романюк С. К. Сокровища московских переулков // Городское хозяйство Москвы. 1982. № 4.


[Закрыть] – знаменитейшего московского архитектора второй половины XVIII века. Но инициал перед фамилией отчетливо читался как «Д» (Баженов же, как известно, звался Василием). Конечно, такое прочтение выглядело не столь интересно, но вполне достоверно, так как у В. И. Баженова имелся брат Дмитрий, также избравший архитектурное поприще. Правда, особыми заслугами он не отметился, в отличие от знаменитого брата. Спорить было бы не о чем, однако неожиданно более внимательное ознакомление с чертежом позволило увидеть в подписи тот же первый инициал «Д», но несколько иную фамилию – Балашов[33]33
  Романюк С. К. Из истории московских переулков. М., 1988.


[Закрыть]. Действительно, в годы сооружения Рождественского храма в Москве трудился архитектор с такой фамилией, за которым числились более весомые достижения, чем за скромным Д. Баженовым.

Наконец, еще более солидное издание уточнило, что ни Д. Балашов, ни Д. Баженов саму церковь не проектировали, поскольку выстроена она не в начале XIX века, а около 1773 года. В 1801–1804 годах сооружалась трапезная, и вот ее-то проектировал Д. Балашов[34]34
  Памятники архитектуры Москвы. Белый город. М., 1987.


[Закрыть].

Церковь Рождества Богородицы на Стрелке

Так и не договорились исследователи истории московского зодчества, кто же спроектировал Рождественскую церковь (или ее трапезную). Так что желающим прояснить сей наболевший вопрос нужно не доверять всяким «ученым» книгам, а самому отправиться в архив, вооружившись при этом хотя бы элементарными сведениями о работавших в то время московских архитекторах, как реальных, так и никогда не существовавших. Последнее уточнение является необходимым, так как спор об авторе храма Рождества на Стрелке вышеизложенным не исчерпывается.

Церковь Рождества славна не только баснями, но и вполне достоверным фактом, выделяющим ее среди прочих московских храмов. Ее, пожалуй, единственную в Москве на протяжении полувека дважды освящал один и тот же архиерей – пресловутый митрополит Филарет. Сначала, в 1821 году, он провел обряд освящения после восстановления храма, сильно пострадавшего во время нашествия французов. Спустя четыре десятка лет церковь заметно обветшала, и один из усердных прихожан решил ее «поновить». В ходе «поновления» был заново позолочен купол, пристроены чугунные крыльца, участок обнесен оградой. И пришлось Филарету вновь освящать церковь Рождества, что он и выполнил 11 сентября 1864 года[35]35
  Русские ведомости. 1864. № 7.


[Закрыть]. Но и эта перестройка не стала последней в нелегкой судьбе Рождественского храма. В 1880 году архитектор В. Н. Карнеев пристроил к ней небольшое помещение ризницы.

Новая Солянка

Подобно тому, как предполагалось спрямить Дмитровский радиус, в 30-х годах рассматривалась идея ликвидации изгиба восточного луча путем прокладки новой магистрали не от конца Солянского тупика, а непосредственно от площади Ногина. Над проектом работала 9-я архитектурная мастерская Моссовета под руководством Л. М. Полякова.

Новая Солянка должна была пройти по прямой от площади Ногина до площади, создаваемой при впадении Яузы в Москву-реку. Ее длина составляла 550 метров. Отводимая под магистраль территория отличалась редкой, малоценной застройкой. Единственным крупным сооружением на трассе являлся многоэтажный доходный дом. Гостиничный корпус бывшего «Делового двора» предполагалось передвинуть, причем поглубже – так, чтобы его грубый боковой фасад с новой улицы не просматривался.

Проект планировки магистрали Новая Солянка. Архитектор Л. М. Поляков. 1939 г.

Главный же, торговый корпус бывшего «Делового двора» становился вехой, отмечающей начало Новой Солянки. Чтобы согласовать его боковой фасад с направлением пробиваемой магистрали, к нему пристраивался новый корпус вдоль проектируемой красной линии. Пристройка должна была носить высотный характер, отмечая важную в градостроительном отношении точку на плане города.

Конечно, сохранялось здание Опекунского совета (в 30-х годах в нем размещался Институт охраны материнства и младенчества). Его также собирались передвинуть, поставив с небольшим отступом от красной линии правой стороны новой магистрали. На своем новом месте Опекунский совет превращался в архитектурную доминанту всей Новой Солянки. Справа и слева от него с небольшими разрывами возводились семиэтажные жилые дома. Ведущая роль творения Жилярди подчеркивалась и устройством с противоположной стороны широкого разрыва, связывающего новую магистраль со старой Солянкой (примерно напротив начала Подколокольного переулка). Этот разрыв также обстраивался многоэтажными зданиями. Их угловые секции решались в виде небольших башенок. Таким путем проектировщики пытались добиться единства всего ансамбля, уйдя одновременно от скучного решения улицы в виде коридора со сплошной застройкой.

В конце улицы, с ее левой стороны, планировалось небольшое расширение, в которое вливались старая Солянка и Астаховский переулок. Их сводили воедино и перекрывали мощной аркой с высотным завершением. Правую сторону заканчивал жилой дом с закругленным в сторону Москвы-реки углом. Такой прием должен был облегчить поворот транспорта на Большой Устьинский мост.

Таким образом, высотные акценты отмечали начало, середину и конец Новой Солянки. Все остальные дома должны были также носить монументальный характер – в соответствии с важной ролью магистрали. Вместе с тем считалось недопустимым использовать для их оформления перепевы мотивов ренессанса или ампира.

Проектировщики намечали не только стилевые характеристики, но и функциональное назначение проектируемой магистрали. Большую часть ее застройки составляли жилые дома с магазинами в первых этажах. В озелененном разрыве, соединяющем обе Солянки, устраивались рестораны и кафе с открытыми террасами[36]36
  Поляков Л. М. Новая Солянка // Архитектура СССР. 1940. № 4.


[Закрыть].

Мост замедленного действия

Солянка заканчивается на перекрестке с Яузским бульваром – частью Бульварного кольца. Собственно говоря, вовсе не кольца, а подковы, упирающейся своими концами в берега Москвы-реки. Генеральный план реконструкции Москвы 1935 года предполагал восстановление справедливости и превращение подковы в полноценное кольцо. Его трасса должна была пролегать через Замоскворечье. Продолжением Яузского бульвара за реку стал новый Большой Устьинский мост, левобережная эстакада которого прекрасно видна от конца Солянки.

Мост был выстроен в 1937–1938 годах. Его проект выполнил инженер В. М. Вахуркин, а архитектурное оформление разработали архитекторы Г. П. Гольц и Д. М. Соболев. От других москворецких мостов Большой Устьинский отличается отсутствием устоев, разделяющих речной и береговые пролеты. Это придает мосту легкость, почти изящество – общая кривая его пролетов стремительно отрывается от земли на одном берегу, возносится упругим усилием стальной арки и, плавно изогнувшись над серединой реки, падает на противоположный. Впечатление легкости подчеркивается и решеткой перил, которые издали выглядят кружевной сеткой или даже дымкой и зрительно не утяжеляют, не нагружают балки пролета.

Существующий мост – отнюдь не первый на этом месте. Он стоит на месте другого Большого Устьинского моста, история которого началась скандалом, а завершилась тяжелой аварией – очередной в длинном ряду катастроф восточного радиуса. В 80-х годах XIX столетия городская управа решила заменить деревянную переправу близ устья Яузы, каждую весну сносимую половодьем, более капитальным мостом. Строительство по проекту инженера В. К. Шпейера и под наблюдением инженера Н. П. Лукашевского вели подрядчики Губонин и Малкиель, стяжавшие печальную известность своей коммерческой недобросовестностью. Результаты не замедлили сказаться. Открытое для движения 5 июля 1883 года сооружение почти сразу стало внушать серьезные опасения за свою прочность. Менее чем через год управа закрыла мост и назначила специальную комиссию для его освидетельствования. Ознакомившись с пролетными строениями, инженеры отметили целую кучу недостатков: в металле имелись раковины и трещины, стяжки были плохи, поперечные связи не пригнаны. Да и в каменной кладке устоев обнаружились изъяны. Напуганные состоянием моста члены комиссии отказались подписывать акт о его приемке.

Городская управа оказалась в тяжелом положении, ведь на сооружение моста ушло около 600 тысяч рублей, за которые нужно было отчитываться. Пришлось с серьезным видом проигнорировать тревожное заключение инженеров и 4 июля 1884 года снова открыть плохо выстроенный мост, который, таким образом, превратился в мину замедленного действия. Сработала она через 53 года.

В 1937 году в Москве развернулись работы по сооружению новых мостов через Москву-реку. Уж очень много недостатков имели старые, доставшиеся в наследство от дореволюционной Москвы мостовые переходы. Во-первых, слишком малой была ширина – в среднем по 15 метров, во-вторых, пролеты нависали низко над водой, располагаясь на уровне проезжей части набережных. Канал Москва – Волга открыл дорогу в столицу большим волжским пароходам, и для них низкие мосты явились бы непреодолимой преградой. Третьей причиной замены мостов стала их неприглядная внешность. Узкие пролеты и стоявшие в реке опоры были напрочь лишены каких-либо эстетических достоинств. Следовало учитывать и степень изношенности старых конструкций. Целесообразным было признано сохранение лишь двух мостов – Новоспасского и Бородинского, но и их следовало поднять на другие, более высокие устои.

Поскольку новый Большой Устьинский мост должен был встать почти на месте (лишь чуть выше по течению) своего неуклюжего предшественника, строительные работы в январе 1937 года начались с разборки последнего. Старое сооружение было примитивным по конструкции. Три пролета (40, 45 и 40 метров длиной) между двумя береговыми устоями и двумя стоявшими в реке быками перекрывались металлическими арочными фермами – по шесть на каждый пролет. Для противодействия боковым нагрузкам между фермами вставлялись распорки, обеспечивавшие общую жесткость всей конструкции.

Наверное, из-за этой самой простоты руководители стройки (начальник строительства Милейковский, главный инженер Янушевский) не стали разрабатывать проект разборки. Возникающие вопросы решали оперативно, прямо на месте. Очередную ферму отделяли от соседних, срезали крепления к устоям, поднимали кранами и спускали на берег для разделки. Все шло благополучно, и постепенно осторожность, с которой снимали первые фермы, сменилась уверенностью в успехе и пренебрежением к возможным опасностям.

19 февраля казалось, что демонтаж близится к концу. Рабочие взялись за последний, правобережный пролет. Быстро и дружно удалили распорки между тремя фермами. Первую из них тут же сняли, а остальные сменный инженер Куликов приказал оставить до завтра, не приняв мер к их временному укреплению. Брошенные на волю ветров фермы простояли весь вечер и всю ночь, под ними работали строители ночной смены.

К утру 20 февраля боковой ветер усилился, и ослабленная конструкция не выдержала. Казавшиеся массивными и непоколебимыми фермы номер два и три в отдельности оказались не в состоянии противостоять ветровой нагрузке и опрокинулись набок. При этом они навалились на остальные три фермы, распорки между которыми еще сохранялись. Однако они не помогли – не зря комиссия 1883 года опасалась за прочность металла. Не выдержав удара падающих соседей, последние фермы также рухнули в реку. Разрушение произошло в считанные мгновения. Падающими обломками один из рабочих был задавлен насмерть, шестеро получили тяжелые увечья, еще пятеро отделались ушибами.

Технические последствия аварии оказались очень тяжелыми. В реке образовался завал из искореженных падением ферм. Близился ледоход, и завал мог стать причиной образования мощного ледяного затора. Экстренные работы по разборке и вытаскиванию из реки рухнувших стальных ферм заняли целых два месяца.

Трое руководителей разборки – начальник строительства Милейковский, главный инженер Янушевский, сменный инженер Куликов – оказались на скамье подсудимых. Приговор вынесли уже через день. Янушевского и Милейковского приговорили к шести месяцам исправительных работ, а Куликова – к восьми месяцам. Столь мягкое наказание виновников тяжелой катастрофы было встречено с нескрываемым недоумением. Остался недовольным и прокурор. По его протесту дело рассматривалось повторно. На этот раз Куликов получил два, а Янушевский – полтора года заключения. Милейковский отделался годом исправительных работ. Но и этот приговор никак нельзя было назвать слишком строгим.

Обвал старого моста стал единственным серьезным происшествием на стройке. Новый мост строился очень быстро. Шпунт для ограждения котлованов береговых устоев забит весной 1937 года, а уже 1 мая следующего, 1938 года по новому мосту-красавцу открылось движение.

Удивительным было то, что новый мост оказался выше устья Яузы, тогда как старый был переброшен через Москву-реку ниже устья! И это притом, что координаты мостов отличались незначительно. Загадка решалась просто: в ходе реконструкции набережных Москвы-реки и Яузы русло последней близ устья слегка изогнули, сдвинув его на юго-восток. Тем самым была улучшена связь Бульварного кольца с Замоскворечьем. Раньше для этого требовалось сначала пересечь приток, а лишь затем главную реку. Новая организация движения открывала прямой въезд с Яузского бульвара на Большой Устьинский мост.

У Яузы

За Бульварным кольцом Солянка переходит в Яузскую улицу. По плотности архитектурных памятников столь короткая (всего полтораста метров) улица вполне может равняться с Варваркой. И это притом, что на ее правой стороне не осталось ни одного дома. Снос обширного квартала, занимавшего треугольник между бульваром, рекой Яузой и Яузской улицей, был начат в конце 30-х годов при строительстве Большого Устьинского и Астаховского мостов и завершен в 1975 году.

Зато на противоположной стороне что ни дом, то сокровище. Например, двухэтажный классический особняк № 1 выстроен в 1820–1824 годах и включает в себя фрагменты более старой постройки. Центр фасада выделен поставленным на выступ первого этажа шестиколонным портиком, который придает небольшому зданию настоящую монументальность. К заслугам неизвестного автора проекта следует отнести и закругление левого крыла. Тем самым было достигнуто удачное решение угла Яузских улицы и бульвара. Рядом с домом № 1 сохранилась каменная лавка начала XIX века, едва ли не единственная в Москве.

Следующий дом под № 3 был построен в конце XVIII века и принадлежал семейству Гончаровых, родственников жены А. С. Пушкина. О том, как здание выглядело в то время, можно судить по чертежам, вошедшим в один из «Альбомов партикулярных строений» М. Ф. Казакова. За протяженным монолитным фасадом, центр которого был выделен мезонином и пилястровым портиком, скрывались целых три строения – главный дом и два боковых флигеля. Самой старой постройкой этого конгломерата являлся правый, восточный флигель, вероятно выстроенный в середине XVIII столетия, причем из кирпича, полученного от разборки еще более древнего строения. Второй этаж левого флигеля занимал большой зал с большими окнами (часть из них впоследствии была заложена). Оба флигеля были полностью выстроены из кирпича, а вот с главным домом дело обстояло хуже. Его второй этаж и мезонин были деревянными. Это роковым образом сказалось на судьбе памятника. В 1812 году дом горел в пламени московского пожара. Сравнительно мало пострадавшие флигеля и первый этаж главного дома к 1816 году восстановили, а до второго этажа руки так и не дошли[37]37
  Николаев Е. В. Классическая Москва. М., 1975.


[Закрыть]. Лишь около 2010 года современные реставраторы вернули зданию вид, который запечатлен в «Альбомах…» Казакова.

Вид с Высокояузского моста вниз по течению Яузы. Фото 1880-х гг.

С родом Гончаровых тесно связана следующая постройка – высокая, хотя и несколько тяжеловатая по формам башня, известная как колокольня церкви Троицы в Серебряниках. Однако в нижнем ярусе колокольни располагалась отдельная церковь Иоанна Предтечи. Средства на постройку дал А. А. Гончаров, дед Н. Н. Гончаровой, жены А. С. Пушкина. Выстроенная в 1764–1768 годах стройная, богато декорированная колокольня относится к лучшим произведениям стиля барокко в Москве. Немудрено, что для нее стали подыскивать подходящего автора из числа московских знаменитостей. Основным кандидатом на эту роль оказался К. Бланк. Хотя документальных подтверждений не найдено, именно этого зодчего без тени сомнения называют автором проекта колокольни[38]38
  См., например: Сытин П. В. Из истории московских улиц. М., 1957.


[Закрыть]. Вдобавок часто ее датируют 1781 годом, когда была выстроена сама церковь Троицы в Серебряниках (Серебрянический переулок, № 1/3). Она намного скромнее своей прекрасной колокольни и скрывается за ее мощным объемом. Формы храма характерны для архитектуры позднего барокко, уже архаичной во время строительства. Однако пилястровые портики с тем же основанием можно считать и чертами раннего классицизма. Словом, храм – любопытный памятник эпохи архитектурной перестройки.

Вот так и пишется история московской архитектуры, да и Москвы в целом. Для всевозможных «исследователей» не составляет никакого труда заменить отсутствующие данные домыслами.

Наконец, завершавший улицу дом также весьма стар. Он появился в начале XIX века, о чем говорит отделка его боковых крыльев. А эклектичное оформление центральной части относится к середине того же столетия.

Жаль, что обозреть эту вереницу памятников архитектуры во всей красе не удается. В 1940 году старый низкий Астаховский мост через Яузу по проекту инженера И. Н. Гольбродского и архитектора И. В. Ткаченко был заменен новым, высоко поднятым над водой. Тогда же для обеспечения удобного подъезда к мосту проезжую часть улицы подняли до его уровня. В результате автомобили по Яузской улице движутся на уровне вторых этажей домов. От проезжей части их отделяет высокая подпорная стенка, и все постройки начиная с дома Гончаровых кажутся провалившимися в глубокую яму.

В последнее время с улицей произошла любопытная метаморфоза. Демократическим переименователям не понравилась лежащая по другую сторону Яузы Интернациональная улица (национализм им, видимо, более по душе). И, особо не задумываясь, они взяли да и присоединили ее к Яузской. Сделано было, естественно, под флагом «восстановления исторических названий», хотя Интернациональная никакого отношения к Яузской не имела и до 1922 года именовалась Таганской.