Текст книги "Куншт-камера. Зал первый"

Вкусное мясо

Виктор Николаевич сидит за столом и кушает мясо с гарниром. Мясо очень вкусное, но без махонькой стопки водочки, налитой из запотевшего графинчика, идет не очень хорошо. Оттого осторожно немного налив, Виктор Николаевич оттопыривает мизинец и аккуратно взявши стопочку подносит ее ко рту.

Но выпить не успевает, так как распахиваются двери и в столовую буквально врывается Маргарита Петровна в невообразимом наряде. Она, размахивая руками, прыжками допрыгивает до стола, корчит Виктору Николаевичу сатанинскую рожу, выхватывает стопку и со всего маху швыряет ее в стену, от чего стопка разлетается на сотню осколков. Засим, проревев нечто нечленораздельное, Маргарита Петровна прыжками покидает столовую, громко хлопнув дверьми.

Виктор Николаевич некоторое время скучает в легком шоке, пуская слюну из открытого рта прямо в тарелку с мясом. Затем, немного придя в себя, он осторожно выглядывает за двери и, не обнаружив там экстравагантную Маргариту Петровну, возвращается к столу, с целью продолжить прием пищи. Мясо по-прежнему очень вкусное и по-прежнему идет не очень хорошо, и ввиду отсутствия стопочки Виктор Николаевич решается отпить непосредственно из запотевшего графинчика. Оттопырив мизинец, он аккуратно берет графинчик за горлышко и подносит ко рту…

Придя в себя от очередного шока, Виктор Николаевич вытер слезы, стряхнул с себя осколки графинчика, хватил тарелку с мясом об стену и растоптал гарнир. Затем в гневе перевернул стол, выбросил стул в окно, изорвал на себе манишку и ушел из дома, громко хлопнув входными дверями…

Зря стушевался

Петр Петрович, выкушавши графинчик водочки под соленые грибки, сидел теперь развалившись на стуле, и с благодушной улыбкой слушал благоглупости, которые тараторила раскрасневшаяся после бутылки красного вина Ольга Семеновна.

– Экая курва, – думал Петр Петрович, рассматривая Ольгу Семеновну, – Посмотри только, как языком метет! Что бы ты, интересно, запела, ежели бы тебе вилкою в глаз тыкнуть?

Петр Петрович с сомнением покосился на вилку, но эксперимент ставить не стал, а откупорил второй графинчик и бутылку красного.

– Давайте-ка, любезная Ольга Семеновна, хватим с вами на брудершафт! – сказал он, разливая напитки по граненым стаканам.

Ольга Семеновна на секунду остановила поток красноречия, согласилась, они выпили, трижды облобызались и Петр Петрович вновь благодушно раскинулся на стуле, а Ольга Семеновна открыла плотину красноречия.

– Нет, – подумал Петр Петрович, – Пожалуй, вилка в глаз – это безвкусица. Да и потом: как лежать в одной постели с дамочкой, у которой из глаза бесцеремонно торчит вилка? Можно и самому невзначай в потемках наткнуться…

Петр Петрович с сожалением вздохнул и предложил Ольге Семеновне еще раз выпить на брудершафт.

Ольга Семеновна было согласилось, но тут ее стало безудержно тошнить, и она убежала в уборную.

– Вот черт! – вслух выругался Петр Петрович, – Надо было все-таки не тушеваться – все равно не видать мне нынче ночью любовных утех!..

И в этом он был совершенно прав.

Охотничий сон

Виталий Сергеевич кимарил, уютно расположившись в любимом кресле. Снилось Виталию Сергеевичу, будто он на охоте в самой настоящей тайге. И преследует он не какую-нибудь, там, захудалую дичь или, к примеру, паршивого зайца, а что ни на есть самого настоящего медведя. Да такого медведя, что любой охотник позавидует!

И вот снится Виталию Сергеевичу, что он уже настиг свирепого зверя. И тот, видя, что бегство бесполезно, повернулся к охотнику и, встав на задние лапы, оскалился и угрожающе заревел.

Но не прост Виталий Сергеевич! Ревом его не запугаешь! Когтистыми лапами на испуг не возьмешь! Свирепым оскалом в дрожь не вгонишь!

Встал бесстрашно Виталий Сергеевич наизготовку, хрустнул суставами, сыграл мышцами, и уже намеревался, было, расправиться с грозной добычей, как… получил наяву по морде газетой, отчего проснулся и ссыпался с кресла.

– Да ты охренел, Виталий Сергеевич! А ну пшёл на место! Пока линять не прекратишь – что б я тебя, кобель лохматый, в комнате не видел! Ишь мне!

Стыдоба

– Виталь Семеныч, в магазин пойдете, так вы хлеба купите.

– Да я как-то не собирался, Марь Васильна.

– Еще не забудьте сахару и к чаю чего-нить.

– Марь Васильна, говорю же, что не собирался я до магазину!

– Виталь Семеныч, там колбаски какой-нить присмотрите. Грамм четыреста. Только уж смотрите, голубчик, чтобы не просроченная была. А то не дай бог потравимся.

– Марь Васильна, вы меня вообще слышите? Не иду я в магазин!

– А спички! Как же это я? Чуть не забыла! Так что купите, Виталь Семеныч, еще спичек, коробок пять. И пачку соли.

– Да что же это такое?

– И смотрите – не вздумайте, там, водочки или вина купить! А то я вас знаю! Только то, что я сказала! И сразу домой!

– О боже!..

– А впрочем, я лучше сама схожу. А то знаю я вас мужиков – мимо виноводочного ни за что не пройдете. А потом ищи вас. И продуктов не принесете, и рожа омерзительная. Так что сидите уж, скучайте, коли вам и такого пустякового дела доверить нельзя. Эх, стыдоба…

Витиеватое благоразумие

Петр Семенович до смерти любил Марию Витальевну, а та, в свою очередь, была без ума от Константина Львовича, который отвечал ей взаимностью. Так что Петр Семенович от своей безответной любви сильно страдал.

А тут еще Мария Витальевна подлила масла в огонь, как-то мельком сказавши, что если бы Константин Львович не испытывал к ней ответных чувств, то, пожалуй, у Петра Семеновича появился бы некоторый шансец на успех.

Тут, конечно, Петр Семенович слегка ошалел, и решил, было, Константина Львовича пристрелить, но благоразумие все ж таки восторжествовало, хотя и несколько витиеватым образом: Петр Семенович переоделся Марией Витальевной и поперся к Константину Львовичу, рассчитывая наговорить тому всяческих мерзких гадостей, как бы от лица Марии Витальевны, после которых Константин Львович, безусловно, изменит свое отношение к этой даме. То есть вначале Петр Семенович планировал вырядиться Константином Львовичем и с той же целью пойти к Марии Витальевне, но врожденная вежливость по отношению к дамам, не позволила бы говорить гадости ей прямо в лицо.

И вот, значит, приперся Петр Семенович под личиной Марии Витальевны к Константину Львовичу, а тот не только не разглядел подвоха, но и, не давши даже раскрыть рта, подхватил Петра Семеновича на руки и, покрывая его поцелуями, утащил в спальню, думая, что это натурально Мария Витальевна.

В итоге Петр Семенович таки добился определенного успеха: Константин Львович больше и слышать ничего не хотел о Марии Витальевне. Не слышать о ней, не, тем более, видеть ее.

Правда и сам Петр Семенович о Марии Витальевне более не помышлял, и на следующий день перебрался к Константину Львовичу со всеми вещами.

Что же до Марии Витальевны, то она так и прозябает в одиночестве, не веря больше не одному мужчине.

Во избежание

Василий Михайлович прогуливался вдоль берега реки, когда заприметил Льва Сергеевича, отчаянно барахтающегося в бурных водах.

«Какой странный этот Лев Сергеевич, – подумал Василий Михайлович, – Нормальные люди вдоль реки прогуливаются, а не вытворяют посередь нее черт знает что»

«Что ж ты вылупился, гад – подумал Лев Сергеевич, – Разве не видишь, курья твоя башка, что я отчаянно тону?»

«Глядите-ка, – подумал Василий Михайлович, – Этот любитель водных процедур мне еще и рожи изволит корчить!»

«Ну, – подумал Лев Сергеевич, – Дай бог только выплыть, я тебе рожу о камни измочалю!»

«Хм, – подумал Василий Михайлович, – А ведь измочалит же…»

И дабы избежать дальнейших неприятных инцидентов, Василий Михайлович довольно метко трижды выстрелил во Льва Сергеевича из револьвера.

Ритуал

Виталий Вениаминович раздобыл где-то по случаю воблы и, прикупивши холодного пива, и предвкушая приятно проведенный вечер, пришел домой. Расположившись перед телевизором, он расстелил газету на журнальном столике, наполнил немедленно бокал ледяной ароматной жидкостью и достал рыбину.

Пиво Виталий Вениаминович пил так: поднеся к носу холодный полулитровый бокал, он зажмуривался и пару мгновений принюхивался к аромату напитка. После резко, в два-три глотка, выпивал содержимое, и еще несколько мгновений прислушивался к ощущениям, чувствуя как пиво холодной дорожкой достигает желудка. После делал глубокий вздох, откидывался на диване и некоторое время, блаженно улыбаясь, смаковал в мыслях оставшееся послевкусие. Теперь можно не спешить и спокойно наслаждаться: Виталий Вениаминович вновь наполнял бокал и уже пил его не спеша, маленькими глоточками, смакуя каждый пузырек пенного напитка.

Вот и сейчас, после ритуального первого полного бокала, он наполнил по новой и, отпивши пару малюсеньких глотков, отставил его в сторону и закурил: процесс не имел право на суету. Всему свой черед, а в особенности вяленой вобле, распространяющей приятный и очень притягательный запах по комнате, отчего Виталий Вениаминович в какой-то момент даже сглотнул слюну.

Когда сигарета докурена, на очереди еще пара-тройка маленьких освежающих глотков, после которых можно смело приступать к рыбе.

Виталий Вениаминович взял в руки воблу, слегка надломил ее, понюхал, блаженно улыбнулся и отвернул рыбине голову. После чего приступил к тщательной чистке. Тут Виталий Вениаминович тоже не терпел суеты: потягивая холодное пиво, он терпеливо очищал рыбу от чешуи и костей, выкладывая на газете рыбьи составляющие. В одной кучке чешуя и кости, в другой мясо, и отдельное место на столе, рядом с коробком спичек, занял воздушный пузырь.

Теперь каждый маленький глоток пива заедался маленьким кусочком рыбы. И все происходило так душевно и органично, что казалось, будто бы блаженная улыбка навсегда поселилась на лице Виталия Вениаминовича.

Но вот мясо съедено. Виталий Вениаминович наполнил полный бокал. Некоторое время он принюхивался и, как и в первый раз, выпил его в два-три глотка. После некоторое время курил, размышляя о разных приятных вещах. А докурив, наполнил бокал снова и отставил его в сторону: пришло время пузыря.

Немилосердно обжигая пальцы, Виталий Вениаминович прожарил на спичках пузырь, мало обращая внимания на довольно сильный запах, после чего сделал пару глотков холодного пива и отправил сморщенный жирный комочек в рот и долго и с удовольствием его пережевывал, запивая маленькими глоточками ледяной жидкости.

На этом культурный вечер Виталия Вениаминовича, как правило, заканчивался и сменялся невероятными вакханалиями с друзьями в близ лежащем кабачке.

Водевиль

– Аполлинарий Огестови-и-и-ич, просыпа-а-а-айтесь!

– Хрм…

– Аполлинарий Огестович, голубчик, пора встава-а-а-ать!

– Хрм…

– Аполлинарий Огестович, просыпайтесь же, лежебока!

– Хрм…

– А вот кому-то сейчас не достанется вкусного за-а-а-автрака!

– Хрм…

– Аполлинарий Огестович, ну просыпайтесь же!

– Хрм…

– Ну, я так не играю, Аполлинарий Огестович!

– Хрм…

– Я сейчас обижусь на вас! Просыпайтесь немедленно!

– Хрм…

– Ну, Аполлинарий Огестович, ну миленький, ну я прошу вас!

– Хрм…

– Да просыпайтесь же, наконец!!!

– Ну что вы пристали, Глафира Семафоровна?

– А-А-А!!! БОЖЕ!!! ОНО РАЗГОВАРИВАЕТ!!!

Водитель Петров

Водитель Петров каждое утро подходил к троллейбусу, хватал его за дворники, притягивал к себе и нежно целовал в лобовое стекло, отчего троллейбус начинал неистово махать штангами, рассыпая разноцветные искры и создавая яркую дугу-радугу до самого поднебесья.

Зло

Евгений Петрович, широко улыбаясь, налил маленькую стопочку водки из запотевшего графинчика, промурлыкал что-то неопределенное, выпил, на секунду зажмурился, и тут же пронзил вилкой в вазочке маленький маринованный грибочек и закусил.

– Ах ты ж, лепота какая… – жуя грибок и при этом широко улыбаясь, пробормотал Евгений Петрович. – Однако неплохо бы повторить!

Он налил еще одну стопочку, помурлыкал, выпил, на секунду зажмурился, и тут же черпнул маленькой ложечкой из другой вазочки черной икры и закусил.

– М-м-м… – жуя и широко улыбаясь, промычал Евгений Петрович. – Ну что ты будешь делать? Ну, вот как?..

Он снова налил водки, опять помурлыкал, выпил и. уже не жмурясь, тут же зачерпнул большой ложкой ароматного борща и закусил.

– Ходи оно конем! – восторженно воскликнул Евгений Петрович, зачерпывая вторую ложку борща. – Это же немыслимо!

К моменту, когда тарелка опустела, Евгений Петрович выпил еще пять стопочек водки и теперь, откинувшись на спинке стула, блаженно улыбался и немножко икал.

– Это же… ик так восх… ик тительно! И пу… ик сть кто… ик нибудь мне еще скажет, ик что водка ик зло!

С этими словами он выпил еще одну стопочку и прилег на диванчик, вздремнуть часок-другой.

Водяной

В весьма ранний час, когда солнце еще только намеревается посмотреть на мир, окутанный утренним туманом, Петр Семенович расположился на берегу озера с целью немного порыбачить.

Закинув снасть в воду, он отхлебнул из припасенной фляжки немного коньяку, закурил папироску, и стал наблюдать за поплавком, не подающим никаких признаков жизни.

Но этот факт нисколько не беспокоил Петра Семеновича, скорее наоборот – неподвижность поплавка способствовала легкому медитативному состоянию, отчего Петр Семенович, не имея в голове ни одной ненужной мысли, блаженно улыбался, прислушиваясь к мягкому плеску воды и тихому щебетанию лесных птиц.

Прилетевшая невесть откуда зеленая стрекоза деловито покружила над поплавком и, видимо приняв его за какую-нибудь травину, со всего размаха уселась на него, отчего легкий поплавок нырнул в воду. Такое положение дел стрекозу явно не устраивало и она улетела восвояси. Однако поплавок на поверхности не показался.

«Хм» – подумал Петр Семенович и немного дернул леску. Но поплавок не всплыл. Тогда Петр Семенович поднял удочку, думая проверить наживку и перебросить снасть, но удочка лишь выгнулась дугой.

– Что за черт? Коряга что ли? – пробормотал Петр Семенович и дернул за леску посильнее. Но тщетно: видимо крючок и вправду довольно крепко за что-то зацепился.

– Твою же ж!.. – выругался Петр Семенович.

Он отхлебнул немного из фляжки, и похлопал себя по карманам в поисках коробки с запасными крючками и грузилами. Найдя ее, он положил ее подле себя и со всей силы потянул за леску.

– Крепкая зараза! – подумал Петр Семенович и вдруг явственно ощутил, что с обратной стороны кто-то тоже дернул за леску, да с такой силой, что он не устоял на ногах и кувыркнулся в воду.

Ошалело выскочив на берег, Петр Семенович схватил здоровенный камень от старого кострища и метнул его в то место, где когда-то был поплавок и тут же снова дернул за леску. Камень бултыхнулся в воду, подняв тучу брызг, и тут же вылетел обратно прямехонько в Петра Семеновича. При этом кто-то снова сильно дернул за леску и Петр Семенович, успев получить камнем по ноге, вновь свалился в воду.

Выбравшись ползком на берег, Петр Семенович немного отдышался, осушил фляжку до дна и попытался раскурить промокшие папиросы.

– Вот черт! И курить теперь нечего! Совсем ошалели, чтоб вас!..

Петр Семенович в сердцах сплюнул, отбросил промокшую пачку, поднялся на ноги, и, прихрамывая, пошел домой, оставив вещи и удочку валяться на берегу…

Светофор

Дмитрий Петрович остановился на красный свет светофора.

– Странно, – сонно пробормотал Дмитрий Петрович и отчаянно зевнул. – Что-то я не припомню, чтобы раньше тут был светофор…

Светофор меж тем засветил желтым и погасил красный, но как только Дмитрий Петрович стал отпускать сцепление, светофор на секунду моргнул зеленым и сразу врубил красный.

– Тьфу ты, черт! – выругался Дмитрий Петрович. – Кажется, я еще не окончательно проснулся…

Светофор снова засветил желтым, погасил красный и… снова зажег красный фонарь.

– Не понял?.. – удивился Дмитрий Петрович, – Что еще за хрень? Сломался что ли?

Светофор будто услышал Дмитрия Петровича и на секунду подмигнул зеленым.

Дмитрий Петрович посмотрел по сторонам: кроме него на дороге больше никого не было, и тогда он потихоньку тронулся. И как только поравнялся со светофором, тот замигал всеми огнями и выпрыгнул на середину дороги.

– Ёлки твою к псам!!! – вскричал Дмитрий Петрович и ударил по тормозам.

А светофор отмочил вот что: мигая в хаотическом порядке всеми фонарями, он стал скакать на своей стальной ноге вокруг машины Дмитрия Петровича, периодически откалывая пируэты с переворотами, отчего страшно пораженный Дмитрий Петрович почувствовал себя плохо.

– Что же это делается, господи? – прошептал он, протирая глаза.

А светофор еще пуще прежнего стал выделывать коленца.

– Ах вот ты где! Стой, зараза! – раздался крик.

И из придорожных кустов выскочили два мужика в оранжевых жилетках.

Один из них очень умело накинул на светофор лассо, а другой прыгнул на светофор сверху и совместными усилиями они завалили его на землю.

– Попался, гад! – удовлетворенно сказал один из мужиков, деловито связывая светофор веревкой, тогда как другой натягивал на мигающие фонари холщовый мешок.

Обездвижив шальное устройство, мужики взвалили его на плечи и скрылись в кустах.

А Дмитрий Петрович, изрядно обмочив одежду слюнями, вытекающими из открытого рта, ущипнул себя за щеку, тряхнул головой, огляделся и надавил на газ.

Вольдемар

Вольдемар спал в кресле.

Нельзя сказать, что бы кресло имело преимущества в удобствах, по сравнению с диваном или кроватью, но, тем не менее, Вольдемар отдавал предпочтение именно ему.

Елизавета Петровна давно уже махнула рукой на то, что бы заманить Вольдемара на кровать. То есть, собственно, он, конечно, ложился с ней, но как только она засыпала, он тихонько вылезал из-под одеяла и шел на кресло.

Взобравшись на него с ногами, Вольдемар сворачивался калачиком и немедленно засыпал. И снились ему, как правило, разного рода гастрономические изыски, и иногда мыши, которых, к слову, Вольдемар сильно недолюбливал.

А утром, по звонку будильника, Вольдемар мягко спрыгивал с кресла, сладко потягивался, и, посетивши уборную, умывался, пил кофе, пуская клубы табачного дыма, после чего одевался и отправлялся на службу.

Нехорошо получилось

Решил как-то раз Афанасий Степанович разыграть Егора Кузьмича, а поскольку особо буйной фантазией Афанасий Степанович не обладал, то при встрече с Егором Кузьмичом сказал тому, что у него вся спина выпачкана птичьим пометом.

Егор Кузьмич здорово обиделся на Афанасия Степановича, и даже пару раз пнул уже лежачее мертвое тело. Но придя домой обнаружил, что макинтош и в правду изрядно загажен птицами.

– Ах, как нехорошо получилось, – думал Егор Кузьмич, отмывая руки от крови, – Я-то подумал вон что, а оно вон оно как!

Воробьи

Утро Виталия Тимофеевича было испорчено самым пренеприятнейшим образом: только он удобно расположился на веранде в кресле-качалке, с целью откушать кофею за прочтением утренней прессы, как его совершенно бесцеремонно обгадили вороватого вида воробьи: натурально на голову, на свежие газеты и, что уж совсем ни в какие ворота – в чашку с кофеём.

Виталий Тимофеевич настолько поразился хамскому поведению пернатых, что долгое время молча сидел, дергал глазом и силился сообразить какое-нибудь подходящее ругательство. Но кроме каких-то совершенно неуместных «за сим благоволите» и «разлились темные воды Ганга», ничего подходящего к данному случаю на ум не шло.

В конце концов, Виталий Тимофеевич плюнул в сердцах на пол и, сходивши в дом, вернулся со старенькой двустволкой, из которой начал методично обстреливать обидчиков, производя в крыше и стенах веранды впечатляющие дыры, но никоим образом не нанося ни малейшего вреда супостату. Причем казалось, что досадные промахи только еще более раззадоривают птиц, отчего те с чириканьем, более похожим на злорадный смех, устроили хаотичную чехарду вокруг Виталия Тимофеевича, не забывая при этом довольно метко его бомбардировать, чем довели того до совершеннейшего исступления.

Виталий Тимофеевич в ярости с рычанием палил дуплетом во все стороны, ухитряясь при этом рвать на голове остатки изгаженных волос. Когда патроны иссякли, он взялся за топор и буквально искрошил им в клочья остатки веранды. Когда с верандой было покончено, Виталий Тимофеевич изорвал на себе одежду и, облив стены дома со всех сторон бензином, чиркнул спичкой…

С тех пор, многие перепуганные жители окрестных деревень рассказывали о нагом волосатом чудовище, которое, потрясая кулачищами и сверкая страшными глазами, еженощно бродит по лесам и пугает округу нечленораздельным рычанием и угнетающим воем…