Текст книги "Куншт-камера. Зал первый"

Страховка

Вот комната в коммунальной квартире. Вот стол в центре комнаты в коммунальной квартире. Вот стул на столе в центре комнаты коммунальной квартиры. Вот человек стоящий на стуле, который стоит на столе в центре комнаты в коммунальной квартире. Вот привязанная к люстре веревка, покоящаяся петлей на шее человека стоящего на стуле, который стоит на столе в центре комнаты в коммунальной квартире.

Зовут этого человека – Семен Поликарпович Суровый. И в данный момент Семен Поликарпович делает не то, о чем вы возможно подумали, а банально меняет лампочку в люстре. А веревка на шее – это страховка, на случай если стул или стол не выдержат веса Семена Поликарповича и развалятся. И тогда Семен Поликарпович не упадет на пол, и не нанесет себе тяжелых увечий и переломов, а преспокойно повиснет на веревке и будет ждать, когда в комнату по обыкновению зайдет сосед-алкоголик, с целью в очередной раз стрельнуть четвертной до аванса, и поможет Семену Поликарповичу благополучно спуститься на пол.

Такие дела.

Вот так-так

– Вот так-так, – подумал Иван Лукич, рассматривая отражение своего лица в зеркале. – Кто-бы это мог быть?.. Хм… Не припомню… А если так?

Иван Лукич выпучил оба глаза, да так, что казалось еще самую малость, и они просто выпадут из глазниц. Затем вывернул губы, так что верхняя налезла на кончик носа, а нижняя полностью скрыла подбородок. И, наконец, он перевернул вставную челюсть и высунул язык, свесивши его набок на собачий манер.

– О! Фыфавно! Фафота! – обрадовано, но не совсем понятно, воскликнул Иван Лукич, и, присевши на корточки, кубарем укатился в уборную.

И больше его никто и никогда не видел.

Сговоривши

Филимон Семенович пошел как-то в гости к своему старому приятелю, да не застал того дома – тот третьего дня как помер и уехал на городское кладбище.

– Экая неприятность, – пробормотал Филимон Семенович и пошел в гости к другому своему старому другу.

Тот друг, к вящей радости Филимона Семеновича, оказался дома. Он слушал рыдания и причитания друзей и близких, лежа в гостиной в красном гробу.

Поняв, что погостить не удастся, Филимон Семенович, посетовав на очередную неприятность, направился еще к одному старому приятелю и застал того, когда его уже выносили из дома в деревянном макинтоше.

– Они – сговоривши что ли? – пробормотал Филимон Семенович и поехал на такси к своей старой подруге. Та лежала при смерти, и Филимону Семеновичу удалось погостить у нее целых полдня. После чего он поехал домой, размышляя о непорядочности своих старых приятелей…

Вы меня понимаете?

Ветрогонов буквально ворвался в гостиную и, подбежав к Анне Кузьминичне, схватил ее за руки.

– Ах, Анна Кузьминична, я не могу больше молчать! Я молчал, но больше не могу! Всё! Баста! Пришло время всё вам рассказать! Всё, о чем я молчал! Больше никаких молчаний! Только слова! Только откровенный разговор! Вы меня понимаете?

– Ветрогонов, вы белены объелись? Я вас вообще не понимаю! Что вы хотите?

– Ах, Анна Кузьминична! Ну как же вы не понимаете? Я все это время молчал, но теперь пришло время заговорить! Я должен рассказать вам всё! Вы слышите? Всё! Хватит молчаний! Долой запертые уста! Да здравствует откровенный разговор! Вы меня понимаете?

– Все, что я поняла, так это то, что вы хотите мне что-то рассказать. Правильно?

– О, да! Да, Анна Кузьминична! Вы уловили самую суть! Я хочу вам всё рассказать! Долой играть в молчанку! Пришло время говорить! И я не могу больше молчать, и поэтому расскажу вам всё! Вы меня понимаете?

– Ветрогонов, вы, часом, головой не бились? Если вы хотите мне что-то рассказать, то рассказывайте, а не морочьте мне голову! А то заладили…

– Ах, как вы правы, Анна Кузьминична! Довольно лишних слов! Довольно этого ненужного разглагольствования! Что такое, в конце концов, слова? Так, пшик! Хватит уже бессмысленных разговоров! Долой это пасмурное словоблудие! К черту ненужную трескотню! Даешь золото молчания! Вы меня понимаете?

– Ветрогонов, вы – идиот? Что, черт возьми, вам от меня нужно? Убирайтесь к чертовой матери, псих ненормальный!

– Ах, Анна Кузьминична! Я… Мне… Да вы же… Ах, Анна Кузьминична! Вы меня все-таки не понимаете! Ах!

Ветрогонов обхватил себя за плечи и бросился вон из гостиной, зашибившись по пути о дверной косяк своей беспокойной головой.

Как хорошо!

Прогуливался как-то Дмитрий Егорович по лесу. Дышал различными ароматами, слушал щебетание птиц, и думал о том, как хорошо, в сущности, что он оказался здесь, а не, скажем, на дне реки или какого-нибудь болота, как это частенько случалось, когда он нечаянно выпадал из аэроплана.

Кажись…

Гаврила Егорович, страшно удивился, когда по средь бела дня словил головой упавшую с крыши сосульку.

– Однако!.. – пробормотал он, почесывая ушибленную голову. – Кажись зима…

И тут он удивился вторично, споткнувшись о цветущую клумбу и упавши лицом в лужу.

– Однако!.. – пробормотал он, обтирая лицо от грязи. – Кажись лето…

Он с трудом поднялся на ноги и тут же удивился в третий раз, поскользнувшись на давешней сосульке и упав в сугроб.

– Однако!.. – пробормотал он, почесывая оцарапанное о твердый наст пузо. – Кажись зима…

Тогда Гаврила Егорович решил более не рисковать и, не поднимаясь на ноги, потихоньку пополз в сторону дома.

Он полз по лужам, цветущим лужайкам, продирался сквозь сугробы, ловил головой сосульки, вновь попадал в грязь и лужи и, в конце концов, окончательно выбившись из сил, распластался на песчаном бархане и… проснулся.

– Однако!.. – пробормотал он, растирая сонное лицо. – Кажись сон…

Непредвиденное «если»

Павел Андреевич решил так: если первым посетителем будет женщина, то он выпьет вечером вина, а если мужчина – то тогда пива с водкой. Если посетителей не будет вовсе, то однозначно коньяк. А если…

Но четвёртое «если» Павел Андреевич додумать не успел, так как дверь отворилась, и в кабинет вплыло (именно вплыло!) оно – эдакий карточный дама-король.

Ну, то есть, сверху это была вполне себе симпатичная дама, а снизу – натуральный бородатый король. Перевёрнутый. Причём король совершенно не по-королевски лузгал семечки и сплёвывал под себя шелуху, да так, что засорил себе все волосы и порядком изгадил корону.

Дама хоть и была на первый взгляд симпатичной девицей, но при ближайшем рассмотрении обнаруживала плохо замаскированный бланш под глазом, и источала невозможное амбре низкокачественной сивухи. Одним словом тоже далековато до голубых кровей.

И вот это оно подплыло к столу Павла Андреевича, в два рта громко икнуло и в две же глотки хрипло произнесло:

– А где Какис?

– Какой Какис?.. – пролепетал прибывающий в лёгком ступоре Павел Андреевич.

– Он спрашивает! – воскликнула дама, обращаясь к королю.

– Поверни-ка меня, Изольда – ща я ему обрисую «какой»! – прохрипел король и длинно сплюнул сквозь зубы в Павла Андреевича, попав тому на пиджак.

– Не надо, Серж – он и сам вспомнит, – сказала дама и неприятно улыбнулась Павлу Андреевичу. – Ведь, правда, пупсичек? Ведь вспомнишь?

– Вспомню?.. – снова пролепетал Павел Андреевич и громко сглотнул.

– А ну колись где Какис, падла! – вдруг заорала дама.

– Да я его ща рвать буду! – взревел король, – Вращай Изольда!!!

Тут дама ухватила короля за бороду и так сильно дёрнула, что они перевернулись и король оказался сверху. И первым же делом он сходу приложился кулаком Павлу Андреевичу прямёхонько в глаз. Да так, что Павел Андреевич вылетел в окно и, описавши дугу, на манер бумеранга, влетел обратно. Но не успел он приземлиться на кресло, как снова получил в глаз и опять вылетел в окно. А потом в третий раз. И в четвёртый. И сколько бы он так ещё летал – неизвестно, да посчастливилось ему столкнуться в воздухе с вороной, отчего траектория полёта изменилась, и Павел Андреевич шмякнулся в газон.

– А если случится что-нибудь непредвиденное – буду пить все подряд в больших количествах! – закончил вслух свои «если» Павел Андреевич и сломя голову бросился проч.

Гвоздик

Петр Сергеевич плотно покушал и теперь сидел, развалившись, в кресле и ковырялся в зубах ржавым гвоздиком, весело размышляя о всяких глупостях. И одна такая мыслишка настолько увлекла Петра Сергеевича, что он даже не заметил, как в какой-то момент гвоздик из его руки исчез. То есть он это заметил, когда прикусил себе палец.

– Хм… – удивленно произнес Петр Сергеевич, – Куда бы это он мог деться? Гвоздик, ты где?

Но гвоздик не ответил Петру Сергеевичу, чем, конечно, сильно того расстроил, так как Петр Сергеевич имел необыкновенную привязанность конкретно к этому ржавому гвоздику.

Опечаленный Петр Сергеевич проследовал на кухню, где принял сердечных капель со слабительным, после чего надолго заперся в уборной. Но гвоздик так и не объявился.

Этот факт еще сильнее расстроил Петра Сергеевича и тогда он решился сходить к врачу. Однако проведенные исследования не помогли обнаружить пропажу, отчего Петр Сергеевич впал в глубочайшую депрессию и вскорости преставился.

После похорон Петра Сергеевича, его квартира за какие-то долги ушла с молотка, и в нее вселился новый жилец – Семен Евгеньевич, который также любил после плотного перекуса поковыряться в зубах ржавым гвоздиком, неожиданно обнаруженным прямо на кухонном столе и, казалось, коварно подмигивающим своей шляпкой-глазом…

Еще случай с гвоздиком

Виталий Сергеевич, плотно покушавши, поковырялся в зубах гвоздиком, после чего во рту что-то хрустнуло и на скатерть упало несколько зубов.

– Что за притча! – удивленно пробормотал Виталий Сергеевич и, собравши выпавшие зубы, попытался приладить их на место. Но тщетно. – Экая напасть! Что это с ними?

Он осмотрел гвоздик – обычный ржавый гвоздь-сотка, какими он давеча приколачивал шифер. Ну, разве немного гнутый, но, в целом, ничего особенного. Однако зубы отчего-то все-таки отломались.

– Не иначе, как подвернул неудачно, – пробормотал Виталий Сергеевич. – Попробовать на клей, разве.

Порывшись в кладовке, он нашел банку с эпоксидкой и приступил к делу. Наковыряв густой смолы, замешал ее с отвердителем, обмакнул обломки зубов, приладил их на место и крепко сжал челюсти.

– Ну вот, – подумал Виталий Сергеевич и грустно посмотрел на часы, – Теперь сутки с зажатым ртом сидеть. И надо же было так опростоволоситься? Пойду, посплю пока…

А на утро Виталий Сергеевич с досадой обнаружил, что с клеем немного переборщил, так как его челюсти склеило намертво. Пришлось идти к соседу за долотом и рашпилем. Когда челюсти удалось расклеить, Виталий Сергеевич на радостях выкатил соседу бутылку.

Правда, во время дружеской попойки, у него с соседом возникли некоторые разногласия и натуральная драка, после чего зубов во рту Виталий Сергеевича не осталось совершенно. Но это уже совсем другая история.

Генетика

Егор Кузьмич сидел на кухне за столом и, задумчиво пыхтя папиросой, рассматривал трехлитровую банку, в которой в мутном, зеленоватом, с плесенью по поверхности рассоле, плавало что-то внешне похожее на сморщенный надкушенный огурец, но при этом имеющее два рыбьих глаза, крабовую клешню, и плавники, покрытые перьями.

Это что-то не просто плавало, а нарезало довольно залихватские круги, отчего рассол неприятно пенился, и разливал по кухне мощное амбре скисших продуктов.

Егор Кузьмич задумчиво почесал пузо и бросил в банку окурок: неведомая тварь резко остановилась, протянула клешню, схватила окурок, и пристроила его куда-то промеж глаз. Засим оно прогудело на манер парохода, пустило мощную струю дыма, и продолжило нарезать круги.

– Ишь ты! – восхищенно пробормотал Егор Кузьмич и, накинув на банку кухонное полотенце, почесывая пузо, пошел собираться на службу, в НИИ Генетики, где подрабатывал ночным сторожем.

Голова

Петр Семенович с великим трудом оторвал лицо от стола, успевшее за ночь прилипнуть в лужице шампанского, и приоткрыл веки: его замутненному взору предстала настолько дикая рожа, что он от неожиданности вскрикнул и упал со стула.

Полежав некоторое время на полу в безуспешных попытках привести мысли в порядок, Петр Семенович с кряхтением поднялся на ноги и уставился на стол: прямо по середине, лежала лишенная какой бы то ни было растительности, носа и ушей, белесая голова, взирающая по сторонам огромными черными глазищами и беззвучно шевелившая толстыми склизкими губами.

Узрев Петра Семеновича, голова выразительно моргнула и пустила изо рта огромный зеленый пузырь, который перетек на стол и шумно лопнул, обрызгав Петра Семеновича липкой гадостью.

– Экая мерзость! – вскрикнул Петр Семенович, отскочивши в сторону. – Ты еще что такое?

В ответ голова выпустила еще пару пузырей и обернулась вокруг своей оси. Причем Петр Семенович заметил, что у нее на затылке имеется еще один глаз. Только красный.

Петр Семенович задумчиво почесал живот, стараясь припомнить события предыдущего вечера. Но сколько он не силился, ничего из произошедшего не объясняло явление этой мерзкой головы. Все было вполне себе чинно и даже как-то скучно: в этот раз обошлось без мордобоев, так как главный скандалист не смог прийти. А из тех, кто пришел – все сплошь приличные люди. И уж, конечно, никто из них не мог притащить с собой такую мерзость.

– Хм… и что же мне теперь с тобой делать? – пробормотал Петр Семенович и осторожно тыкнул голову пальцем.

В ответ голова с шипящим свистом бешено закрутилась вокруг оси и, издав что-то на подобии «ШТАСЬ!», взорвалась, облепив Петра Семеновича белесыми ошметками и окатив зеленой жижей. Причем красный глаз с затылка угодил прямехонько в левый глаз Петра Семеновича.

С тех пор у Петра Семеновича левый глаз слегка окривел и стал красным. И всякие неожиданные вещи, случись им появляться на утро на столе, он более пальцем не тыкает, а аккуратно накрывает мусорным ведром, сдвигает на крышку и выбрасывает в форточку, к вящему неудовольствию тамошнего дворника.

Лишнее

Как-то раз у Олега Евгеньевича с утра по раньше разболелась голова.

– Ну, – болезненно думает Олег Евгеньевич, – Не иначе, как я вчерась лишнего принял.

И так, щасть к холодильнику, выудил из него бутылочку с лекарством «Зверобой», и хлоп рюмашку, и чувствует, как лекарство по пищеводу к желудку протекает.

Посидел Олег Евгеньевич малость, мысленно прислушиваясь к организму, и чувствует, что голове легче не становится.

– Ну, – думает, – Не иначе, как вчерась лишне принятое – шампанским было.

И так, хлоп подряд еще две рюмашки «зверобою», и сидит, прислушивается дальше. Но каких-то положительных изменений вроде не замечает.

– Ну, – болезненно думает Олег Евгеньевич, – Не иначе, как вчерась к лишне принятому шампанскому я еще и пивка соизволил.

И так, глыть всю бутылочку лекарства из горла, и дальше сидит, болезненно обмозговывает.

И чувствует, вроде как попускать голову стало, но как-то медленно и неохотно.

– Ну, не иначе, как я вчерась после лишне принятого к Маньке поперши, и, безусловно, опять по голове сковородкой отхватил – она страсть как пьяных не выносит!

Олег Евгеньевич открыл холодильник и, выудивши еще одну бутылочку лекарства «Зверобой», откупорил, наполнил рюмашку и подытожил:

– Вечно с этими бабами головная боль!

После чего выпил и, почувствовавши, что головная боль отступает окончательно, почесал на затылке приличную шишку и, замурлыкав какую-то легкомысленную мелодию, стал готовить завтрак.

Головотяпство

– Это что же такое у нас творится, товарищи? Это же форменное безобразие! Наше производство буквально захлестнула волна разгильдяйства и головотяпства! И если разгильдяйство еще как-то можно понять, в свете неаккуратно выплачиваемой заработной платы, то головотяпство – это, простите, вообще уже не в какие ворота!

– Судите сами, товарищи: третьего дня начисто оттяпали голову председателю профсоюза товарищу Подлизову. В тот же день лишился башки главный бухгалтер товарищ Прикарманов. Второго дня, в бойлере обнаружили голову заместителя директора завода товарища Царькова. А так же обезглавленное тело заместителя главного бухгалтера товарища Кормушкиной. Вчера лишились своих голов кассиры завода товарищи Общитаев, Недодаев и Обжулькина. А сегодня…

– А сегодня, товарищи, с оттяпанной головой, а за одно и руками и ногами, в своем кресле был обнаружен сам директор нашего завода товарищ Воровайкин! И это прискорбно, товарищи! Руки могли бы и оставить: как он теперь будет резолюции подписывать?

– В общем, товарищи, если так пойдет и дальше, и мы не остановим захлестнувшее нас головотяпство, то мы окончательно растеряем ценнейшие кадры нашего завода! Поэтому, товарищи, я предлагаю вам взять себя в руки и решительно бороться с этим безобразием! Все на борьбу с головотяпством, товарищи!

– На этом общее собрание рабочих нашего завода считаю закрытым. Все свободны! Что? Нет! Решительное нет! Я не уполномочен! Я не выдаю зарплату и не начисляю! Что? Я не… И не смотрите на меня так! Что вы делаете?! Отпустите меня! ААА! Помогите!!! Помо!.. Ааа-прхрхршшш…

Не прогадал

Отправился, как-то раз, Эдуард Петрович в гости к Михаилу Семеновичу. И встретил по дороге Сергея Валентиновича, которого позвал с собой. Сергей Валентинович не стал отказываться, но с условием, что прихватит с собой Евгения Ивановича и Ивана Савельевича. Эдуард Петрович условие принял, и вот уже вчетвером они продолжили путь к Михаилу Семеновичу.

А по дороге они встретили Жанну Петровну с Юлией Михайловной и еще двумя какими-то дамочками. Здраво рассудив, что женский коллектив приятно разбавит мужское общество, было принято решение прихватить и их с собой. Так ввосьмером и поперлись.

А по дороге они встретили хорошего знакомого Аарона Израилевича, который вместе со своим небольшим оркестром, в количестве пятнадцати человек, бряцая музыкальными инструментами, возвращались толи с поминок, толи со свадьбы, и теперь были совершенно свободны и не прочь прокутить заработанные рубли. Конечно же, что с музыкой, да еще и своей, в любой компании веселее, так что оркестр был принят в ряды шествующих в гости к Михаилу Семеновичу. А поскольку музыканты сплошь были мужчинами, то дабы не нарушать баланс сил, для них так же были прихвачены дамы в количестве пятнадцати штук.

А надо сказать, что Михаил Семенович, ютившийся в малюсенькой однокомнатной квартирке, терпеть не мог каких бы то ни было гостей. Причем до судорог. И поэтому, увидевши в окно приближающуюся роту мужчин и женщин, Михаил Семенович вздрогнул, схватился за сердце и… помер.

Так что с оркестром Эдуард Петрович не прогадал. Пригодился.

Городской совет

Городской совет работал настолько слаженно, что казалось, будто он представляет собой единую голову: товарищ Языков задвигал с трибуны лозунги, после которых товарищ Зубов скалился, а товарищ Губов, оттопырив нижнюю губу, тщательно записывал. Товарищ Ресницын отчаянно хлопал, товарищ Глазов пучился на трибуну, а товарищи Щекин и Ноздрев важно раздувались и благосклонно кивали оратору. Товарищ Бровьев, хмурясь, что-то говорил товарищу Лобову, а тот, в свою очередь, почесывая морщины, добродушно улыбался. Товарищ Ухов старался прислушаться к оратору, но ни черта не слышал и отчаянно краснел. Вечно недовольный товарищ Скулов поигрывал желваками, ожидая, когда, наконец, товарищ Головин почешет затылок и объявит перерыв.

И даже присутствующий представитель общественности товарищ Задов не портил общего впечатления. Рассматривая членов совета, он скептически улыбался, давая понять, что все принимаемые тут решения, общественности мало интересны и совершенно ее, общественность, не волнуют.

Неопытный грибник

Семен Михайлович собирал в лесу грибы. Правда, он мало что в них смыслил. Знал только, что бывают съедобные, а бывают не очень. А как их различать – как-то недопонимал.

– Ну, гриб и гриб, – размышлял Семен Михайлович, рассматривая красную сыроежку. – Как и все. Вон еще парочка стоит!

Он срезал два красных мухомора и сравнил с сыроежкой.

– Ну? – спросил сам себя Семен Михайлович. – Вроде немного не похожи… Ну, да люди-то тоже не похожи, но внутри-то одинаковые. Так и эти, наверное… Гряз только какая-то на них…

Он соскоблил с кожицы мухоморов белые точки и еще раз сравнил с сыроежкой.

– Ну вот – теперь и не отличишь! – удовлетворенно сказал Семен Михайлович, укладывая грибы в короб. – А вон и еще стоят!..

К вечеру Семен Михайлович вернулся домой с целым коробом грибов. Тут, конечно, многие подумают, что сейчас непременно разыграется какая-нибудь трагедия, да вынужден разочаровать: ему страшно повезло. Дело в том, что поскольку Семен Михайлович мало что смыслил в грибах, то и готовить их не умел. Поэтому полюбовавшись на эту разноцветную кучу, он вздохнул, собрал все грибы в пакет и вынес на помойку.

А надо сказать, что в тот момент мимо проходила торговка с местного рынка. Увидавши целый пакет грибов, она пожалела, что такое добро пропадает, а посему прихватила грибы с собой и довольно успешно в течение часа у себя на рынке их и реализовала…