Текст книги "Деньги пахнут кровью"

Глава 7

– Чего мне надо? – ухмыляется Андрей. – Во-первых, чтобы я тебя в нашем зале больше не видел. Нам шелупонь блатная не нужна. Во-вторых, к Еве и близко не подходи. Всё понял? Если согласен, уйдешь отсюда целым и здоровым. Максимум я, может, тебе подсрачник отпущу. Люблю унижать вонючих гопников, ничего не поделаешь. Такой у меня характер.

– Да причем здесь характер? – удивляюсь я. – Просто ты полностью состоишь из одной известной коричневой субстанции, плавающей в канализации. Которая в воде не тонет.

– Мало вчера получил? – Ухмылка пропадает с лица брюнета, в глазах сверкает ярость. – Добавки просишь? Это я мигом.

Резко швыряю в противника горсть пыли с мелкими камушками. Андрей инстинктивно прикрывает лицо и пропускает мощный удар между ног.

– А-а-а-а, – стонет он, сползая по стене дома.

Парень раскачивается как маятник, держась руками за мужские причиндалы.

– Вот тебе и «а-а-а», – вздыхаю я. – Теперь можешь солировать в церковном хоре мальчиков-кастратов в Ватикане. Думаю, твой тонкий фальцет будет иметь успех у престарелых извращенцев в рясах. А ведь достаточно было сказать: дядя, прости засранца, и конфликт исчерпан.

Незаметно готовлюсь к следующей атаке противника. Моя рука ныряет в карман и тихонько вытаскивает связку ключей. Один из них устраивается между средним и безымянным пальцем. Я не садист и удовлетворения от избиения брюнета не получаю. Но проблему надо решать кардинально здесь и сейчас. Иначе эти разборки будут тянуться бесконечно, как сериал «Санта Барбара».

Имеются два варианта. Первый – принять слова брюнета к сведению, уйти из зала и обходить Еву десятой дорогой. Но я так не могу. Никогда и ни перед кем не прогибался. Договаривался, шел на компромиссы – было. Но унижаться, плясать под чужую дудку, лебезить и заниматься подхалимажем никогда не мог. За что и пострадал в прошлой жизни. И сейчас от этого правила отступать не намерен.

Второй вариант – поломать морально брюнета. Или внушить ему мысль, что связываться со мною себе дороже. Не факт, что я смогу удержать его от дальнейших разборок в будущем, но на какое-то время он должен притихнуть.

Андрюша продолжает постанывать, сидя на корточках. Затем начинает медленно подниматься, помогая себе опершейся на стену рукой. Чуть отворачиваюсь от него, изображая беспечность. Но краем глаза ловлю быстрый, горящий злобой взгляд, жаждущий реванша. Потом боксёр снова опускает лицо и, кряхтя, продолжает подниматься.

Пальцы крепче сжимают ключ, готовясь к атаке. И когда Андрей неожиданно отталкивается от стены и пытается достать меня убойным крюком, я ухожу нырком, засаживая ключ ему в бок. Не со всей силы, чтобы не переусердствовать, но достаточно ощутимо.

Парень всхлипывает, согнувшись в позе эмбриона. Порванная на боку футболка намокает кровью.

– Слушай, может, хватит экспериментов? – наклоняюсь над ним. – Я тебя не трогал. Ты сам ко мне доколупался. Один раз у тебя получилось. Больше не выйдет. У меня ещё много разных хитростей на такие случаи припасено. Но я, по большому счёту, против тебя ничего не имею. Просто защищаюсь, не позволяя себя калечить.

– Гад, ты нечестно дерёшься, – шипит Андрей, зажимая ладонью рану на боку, с ненавистью смотря на меня.

– А ты честно? – усмехаюсь я. – Я еле оклемался от ножевого ранения и вышел из больницы, когда по печени от тебя получил. А потом, когда я только начал восстанавливаться и первый раз пришёл в зал, ты захотел меня снова избить. Считаешь, это нормально и благородно?

Боксёр угрюмо молчит.

– Ты можешь побежать жаловаться на меня дяденьке милиционеру, написать заявление, как тебя побил нехороший уголовник, едва выйдя из больницы. Когда история станет известной во всех подробностях (а она обязательно распространится, я об этом позабочусь), ты станешь всеобщим посмешищем.

– Я не собираюсь никуда заявлять, – бурчит Андрей.

– Вот и хорошо. Теперь что касается твоих претензий. Я хочу и буду дальше тренироваться в этом зале. С тобой воевать больше не собираюсь, пока первым не начнешь. Вообще весь конфликт тобою тупо из пальца высосан. Я понимаю, что ты сейчас на эмоциях. Но подумай, может, не стоит дальше разборки устраивать? Меня ты поломать не сможешь, пока я жив, буду сопротивляться, и у меня в загашнике много разных хитростей, способных сильно осложнить жизнь и поубавить здоровья. Тебе оно нужно? Теперь о Еве. Я за ней ухаживать не собираюсь. По крайней мере, сейчас. Но если у нас в дальнейшем начнет что-то складываться, против не буду. Напомню тебе: последних рабов, чёрных и цветных, перестали продавать сто с лишним лет назад. А Ева – свободная, взрослая девушка. Она сама решает, с кем и когда встречаться.

– И что ты можешь ей дать, сявка? – Поднимает голову боксёр. – Только жизнь поломаешь девчонке.

– Об этом не тебе судить. И потом, мы делим шкуру неубитого медведя. Может, ещё у меня с ней ничего не будет. Короче, не страдай ерундой больше. И проблем не будет ни у тебя, ни у меня. Всё, я тебе сказал, что хотел, а ты думай. Чао, бамбино.

Неторопливо выхожу из тупичка, засовывая ключи в карман. Затылком чувствую злобный взгляд боксёра. Ничего, если у него есть хоть капля ума, остынет, задумается и, может, на какое-то время утихнет.

В родном дворе всё было по-прежнему. На спортивной площадке занималась парочка великовозрастных спортсменов. Детскую площадку оккупировали малыши, с шумом и визгом съезжающие с горок и летающие на качелях. Кучка старушек-сплетниц сидела на той же лавочке. Увидев меня, бабульки надулись, напоминая стайку облезлых нахохлившихся воробушков.

– Здорово, матери. Почем сегодня килограмм сплетен? – с широкой улыбкой спрашиваю у пожилых дам.

Бабули оживились, загомонили, перебивая друг друга.

– Ах ты, ирод окаянный!

– Сталина на тебя нет, подонок!

– Он нас сплетницами обозвал, хамло!

– Иди отседова, морда уголовная!

– У, как глазищами зыркает! Чисто демон!

– Чего тебе, Мишка, надобно? Опять пузырь на грудь принял и буянишь?

Машу перевозбуждённым престарелым дамам рукой и открываю подъездную дверь.

– Елизар! Тормози, разговор есть. – Слышу знакомый голос.

Разворачиваюсь. Метрах в пятнадцати от меня стоит Саня в своей неизменной кепочке и коричневых брючках.

– Здорово. – Подхожу и протягиваю ладонь товарищу. – Чего хотел?

– Привет. – Гопник с готовностью пожимает руку. – Тебя тут Лысый и Самоха искали. Просили передать, что Игнат с зоны вышел, надо встретиться, побазарить и подогреть[1]1
  Подогреть – оказать помощь.


[Закрыть] пацана на первое время.

– Понял. Я тут при чём?

– Так Игнат – твой кореш по жизни! – У Сани округляются глаза от изумления. – Не, Миха, ты точно как с дуба рухнул.

– Мне, честно говоря, по фигу, кто там Игнат. Я же тебе уже говорил, что новую жизнь начать решил. Подальше от всего этого криминала.

– Понятно, – многозначительно протянул Саша, окидывая меня осуждающим взглядом. – Поменялся ты, Мишка, сильно поменялся.

– Ну поменялся, и что? – нагло ответил я. – Вот скажи, Саня, ты сидел?

– Было немного, – смущённо признаётся гопник. – Два года на малолетке[2]2
  Малолетка – исправительное учреждение, где отбывают наказание несовершеннолетние.


[Закрыть]. Если бы ты память не потерял, сам бы об этом вспомнил. Мы об этом говорили не раз.

– И как тебе там? – продолжаю напирать на товарища. – Понравилось?

– А то ты не знаешь, – бурчит парень. – Не особо. Маргарин полный.

– Вот, – наставительно поднимаю палец. – Устраивает тебя такая жизнь? Как там в «Джентльменах удачи» говорили? «Украл – выпил – в тюрьму, романтика». Будешь так жить – долго не протянешь. Сдохнешь либо от болячек, либо от алкоголя, либо дружки на пику посадят.

Если в двух словах, вся жизнь будет проходить между парашей в камере и зоновским бараком. А в небольших перерывах между ними – гоп-стопы, пьяные драки, потасканные стрёмные девахи и страшные бабищи не первой свежести. Классно, да?

– А что делать? – сник гопник. – На заводе за пару сотен корячиться? Скучно всё это. И перспектив никаких нет.

– А здесь ты не прав, – усмехаюсь я.

В голове быстро выстраивается план по привлечению «бойца» к совместной работе. У паренька есть связи в уголовной и не только среде, знание обстановки. Мне, очутившемуся в чужом теле и в Москве 80-х годов, такой человек остро необходим.

– Со мной лежал один чекист с перитонитом. На пенсию свалил буквально на днях, – начинаю нагло врать я. – У него бывший тесть шишка большая там наверху.

– Так что же он своего родича в отдельную палату не пристроил, – насмешливо фыркает гопник, – а к тебе в общую подложил? И потом, все эти отставники в ведомственных госпиталях лечатся до конца жизни. Я знаю, у меня родственник военный был. Так он, уже будучи на пенсии, в санаторий Министерства обороны регулярно ездил здоровье поддерживать.

– Я же сказал, тесть бывший. Чекист этот сам обращаться к нему не намеревался. Хоть и общаются, а с дочкой разошёлся плохо. Вот и не захотел лишний раз в долгу быть, – снисходительно объясняю я. – А почему в ведомственный госпиталь не положили, я не знаю. Он как-то упоминал, что ему от коллег хочется отдохнуть. Может, поэтому? Впрочем, я о другом хотел рассказать. Слушай дальше.

– Ну давай, открой мне глаза, – насмешливо улыбается товарищ.

– Так вот, этот чекист мне рассказал, что Горбачёв и Политбюро готовят реформы. Через несколько месяцев, ближе к концу года, выйдет закон об индивидуальной трудовой деятельности. В силу он вступит только в 1987-м. Людям позволят зарабатывать деньги самостоятельно. Они могут предоставлять услуги, продавать собственную продукцию, заниматься любой индивидуальной деятельностью, приносящей доход. Дальше – больше. Будет разрешено открывать частные предприятия – кооперативы. Им тоже разрешат торговать различными товарами, производить одежду, бытовые принадлежности, оказывать, например, юридические услуги, продавать разнообразную технику.

– Зачем ты это мне рассказываешь? – растерянно спрашивает гопник.

– Чтобы ты понимал, какие перспективы откроются перед предприимчивыми людьми. За все годы советской власти впервые, не считая краткий период НЭПа, будет разрешено легально зарабатывать миллионы. В законе о кооперативах, который выйдет через полтора-два года, будут указаны два важнейших пункта для будущего страны. Первый: «Члены кооперативов сами определяют формы труда и систему его оплаты». Это значит, что можно официально начислять себе гигантские зарплаты. Сколько бабла накосил – всё твое. Хоть десятки миллионов.

Второй пункт: «Вмешательство в деятельность кооперативов государственных органов не допускается». Поэтому никаких проблем с властями по закону, если сильно не наглеть, не будет. Работай, греби лавэ лопатой и живи на всю катушку.

– И как наколбасить такое бабло? – настороженно поинтересовался Саня.

– Да очень просто, – улыбнулся я. – Давай сначала разберём потребительский рынок. В нашей стране огромный спрос на зарубежную модную одежду, бытовую технику, различные вещи в силу их дефицита. Товаров, которые люди готовы с руками отрывать, очень много. Это художественные книги, джинсы, футболки, жевательная резинка, красивые плакаты с девицами в купальниках, фирменные кассеты и пластинки с зарубежными песнями, мебель, импортные или необычные кастрюли и чайники, картины. Об обуви, куртках, спортивных костюмах и прочих подобных вещах я уже не говорю, разметут мгновенно.

Теперь давай рассмотрим возможности покупателей. У нас в стране проживает 280 с лишним миллионов человек. Это примерно 90–100 миллионов семей и взрослых людей, живущих отдельно. У большинства из них имеются солидные накопления на сберкнижках или наличкой. Потому что в СССР коммуналка стоит копейки, на курорты многие ездят по профсоюзным путёвкам, оплачивая 10–20 процентов стоимости. А некоторые просто отдыхают скромно. На машины очередь на несколько лет, квартиры в большинстве случаев выдает государство через предприятия. В ресторанах прожигать деньги советский человек в своей массе не приучен. Да и выбор их не так уж велик. За границу тоже далеко не каждого выпустят по путёвке.

Вот и получается, что у людей за годы скапливаются большие суммы денег, которые им просто некуда потратить. Да, можно вложиться в кооперативную квартиру, но далеко не все на это идут. Зачем, если её можно получить бесплатно?

И смотри, что выходит. Существует огромный товарный голод вследствие дефицита, а у потребителей имеются большие суммы денег, буквально миллиарды, которые им некуда потратить. Ты понимаешь, к чему я веду?

– В общих чертах, – неуверенно произнес гопник. – Но ты всё равно поясни этот момент.

– Да это настоящий Клондайк, Саня! Десятки и сотни миллионов людей имеют на руках огромную денежную массу и готовы потратить по крайней мере часть своих сбережений. При этом в стране существует огромный товарный дефицит. Тот, кто сумеет вовремя подсуетиться и предложить людям востребованные вещи и услуги, озолотится, понимаешь ты это?

И ещё один очень интересный момент. В это же время, по задумке Горбачёва и Политбюро, выйдет закон «О государственных предприятиях». Заводы, фабрики, производственные объединения перейдут на хозрасчет. Но главное, они получат право самостоятельно распоряжаться прибылью. И в том числе сотрудничать с кооперативами. Чтобы ты понимал, на счетах таких предприятий сегодня находятся очень большие деньги – десятки и сотни миллионов. Но они, по большей части, безналичные. А после выхода этого закона их можно официально переводить в кооперативы, например, за оказание каких-либо услуг или для покупки товаров. И обналичивать. И это второй шанс быстро разбогатеть. В первое время государство не будет грамотно регулировать такую деятельность, и для умных и предприимчивых людей открывается уникальная возможность заработать десятки миллионов за короткое время.

– Ну не знаю, – товарищ задумчиво чешет затылок, сбивая кепку на лоб. – Как-то это всё фантастично звучит. И что ты предлагаешь?

– Тебе? Новую жизнь! – Мой голос возбуждённо звенит, заражая собеседника эмоциями. – Возможность не сдохнуть в тюрьме или от алкогольного отравления, а стать частью новой элиты страны, тем, кто сам строит свою жизнь, по своему желанию. Представь, тебе будет доступно всё. Через несколько лет снимут железный занавес, откроют границы, и лети куда хочешь – в США, Канаду, Францию, Австралию, на тропические острова, покупай там дома, ухаживай за голливудскими актрисами и моделями.

И конечно, деньги – это свобода. Возможность дать детям образование, баловать жену красивыми подарками, жить в своё удовольствие. Понятно, что полной свободы не бывает. Богатые люди тоже зависят от различных факторов. Но возможности у них несравнимо выше, чем у бедных. А нищие не имеют возможности на образование, не могут развиваться и уделять время увлечениям по простой причине. Им надо работать, чтобы банально выжить и не оставить семью без куска хлеба. В нищете даже самая яркая и беззаветная любовь уничтожается безжалостным бытом, превращаясь во взаимную ненависть, усталость и безразличие. У нищего и бездомного, за редким исключением, путь один – деградация.

– Нищие и бездомные? – Гопник с сомнением смотрит на меня. – В СССР таких единицы. А образование вообще бесплатное. Учиться могут все кому не лень. Ты шутишь?

– А ты подожди лет семь-восемь, – зловеще обещаю я. – Сам всё увидишь. При капитализме, к которому пойдёт наша страна, появление нищих и бездомных неизбежно.

– Млять, – ругается Саша. – Как-то это всё фантастично звучит. Даже не верится.

– Не верь, – улыбаюсь я. – Дело твоё. Я предложение делаю один раз. А принимать его или нет, решать тебе.

– Давай конкретно, какое предложение?

– Очень простое. Войти в мою команду. Вместе заработать деньги. И к старту законов о кооперации и государственных предприятиях быть уже с солидными бабками для организации кооперативов. А дальше выходить на другой уровень и стать самыми богатыми людьми в стране.

О своих планах по преобразованию страны и о том беспределе, который начнется в 90-х, я благоразумно промолчал. Рано пока Сане об этом говорить. Да и объяснить, откуда знаю будущее, проблематично. Поработаем вместе, посмотрю на него, а там решим.

– Елизар, я в шоке просто! – Саша потрясенно смотрит на меня. – Откуда это у тебя? Ты же всегда был простым, как три копейки. Бухал с нами, на киче парился. А сейчас об экономике и деньгах вещаешь, как профессор какой-то.

– Сань, я чуть не отдал богу душу, – вздыхаю я. – Сколько можно повторять? После этого всё воспринимается по-другому. Кардинально меняются взгляды на жизнь. А ещё в больнице книги начал читать, думать. Там моим соседям постоянно новую литературу и газеты приносили. И они без вопросов давали читать. А один вообще профессор исторических наук был. Вот и наблатыкался.

– Подожди, – тормозит меня гопник. – Ладно, допустим, я поверил, хотя это всё звучит как фантастика. Но если информация дошла до тебя, значит, её и другие люди знают и готовятся рвануть с низкого старта. Торгаши, партийные деятели, цеховики. У них капиталы большие, опыт солидный и хватка есть. Они в теме десятками лет варятся. А ты, Елизар, всё-таки простой парень. С чего ты взял, что у нас получится?

– Давай я тебе один интересный случай расскажу. Я о нём в журнале одном прочитал, не для простых смертных. Мой сосед-чекист, о котором я тебе уже рассказывал, его пролистывал, и я на пять минут выпросил.

«Ну а чего? Врать, так врать. Не рассказывать же Сашке, что я не Елизар вовсе, а другой человек, вселившийся в его тело. Это ещё фантастичнее звучит. Он после такого заявления сразу «ноль три» наберёт и попросит прислать скорую, чтобы отвезти психа в дурку», – улыбаюсь, представляя эту картинку.

– Чего лыбишься? – недоумевает гопник. – Расскажи, я послушаю.

– Неважно. Смешной случай вспомнил, – отмахиваюсь я. – Так вот, есть одна компания с миллиардными оборотами, Colgate-Palmolive называется. Один из основных товаров – зубная паста в тюбиках.

В пятидесятых годах рынок был переполнен, и компания никак не могла нарастить прибыль. Менеджеры устраивали круглые столы, множество совещаний, пытались найти оптимальное решение для увеличения объемов продаж. И ничего не помогало. Все эти высоколобые опытные профессионалы просто не знали, что делать. Сотни часов потратили, а ответа так и не нашли. И один из них, входящий в совет директоров, решил посетить производство и задать этот вопрос простым сотрудникам. И первый же встреченный работник дал ему гениальный совет: «Просто увеличьте горлышко тюбика на 20 %». И это решение позволило компании быстро нарастить продажи. А дело было вот в чём. Люди всегда давят на тюбик с одинаковым усилием. Благодаря увеличенному горлышку один тюбик начал расходоваться не за две недели, а за одну. И потребителю приходилось топать в магазин за новой зубной пастой. Просто надо было взглянуть на проблему под другим углом – со стороны простого человека, обычного сотрудника.

Так вот, Саня, считай меня таким рабочим, способным выдавать решения, которые помогут нам разбогатеть так, как и не снилось этим советским торгашам, фарцовщикам и спекулянтам. Просто они во многом ограничены советскими рамками и многолетней работой в системе. Боятся ОБХСС, к решениям правительства относятся настороженно и в результате теряют время. А мы другие.

«А ещё я имею Джокера в рукаве. Знаю, по какому пути пойдет история, как будет развиваться предпринимательство, и что нам надо делать, чтобы заработать миллиарды», – мысленно подвожу итог своему спичу.

– Складно поёшь, – протянул гопник, задумавшись.

– Определяйся, Саня. Ты в моей команде? Да или нет?

– А-а-а, – Сашка отчаянно махнул рукой, – даже если фигня это всё, что я теряю? Да!

Глава 8

– Зина тебя порекомендовала. – Заместитель директора универмага пристально смотрела на меня.

Холёные пальчики в толстых золотых кольцах нервно постукивали по лакированной коричневой столешнице. Выглядела моя начальница монументально. Внушительная фигура с большим бюстом, нависавшим над столом, упакованная в бирюзовую блузку, тёмно-синий пиджак с заостренными лацканами, юбку-колокол, туго обтягивающую объёмную задницу, закрывающую колени так, что видны были только лодыжки в колготках телесного цвета. Ноги дамочка свободно вытянула под столом, демонстрируя голубые туфельки на высоком каблуке. Расстёгнутые две верхние пуговички рядом с белой шеей показывали край тонкой золотой цепочки. Ухоженное лицо сорокалетней деловой дамы, крашеные каштановые волосы, мягкой волной падающие на плечи, завершали образ начальницы.

– Ну да, – подтвердил я, продолжая откровенно рассматривать женщину. – Попросил её помочь устроиться на работу.

– Чего смотришь? Нравлюсь? – язвительно спросила начальница. Пухлый рот в кроваво-красной помаде растянулся в насмешливой улыбке.

– Да, – ответил я, – знойная женщина – мечта поэта. А я в душе, а также в ванной и на кухне, не только поэт, но и художник. С помощью пера за две секунды любого бельмондо могу расписать в квазимоду.

«Млять, и чего меня понесло по кочкам? Так разговаривать с начальником при собеседовании – верный путь пойти на мужской половой орган, – мысленно недоумеваю я. – Может, гормоны шалят? Или частичка личности прошлого хозяина тела влияние оказывает?»

– Ты ещё пошути тут, юморист, – нахмурилась женщина. – Так и пойдешь хохмить обратно в свою квартиру.

– Виноват, постараюсь исправиться. – Я вытянулся в струнку, поедая заведующую преданным взглядом.

– Шут гороховый, – ухмыльнулась начальница. – На мадам Грицацуеву я вовсе не похожа.

«О, она даже “12 стульев” читала. Образованная торгашка».

– Нисколько, вы гораздо лучше, вылитая Нонна Мордюкова, – не могу удержаться я.

И получаю незаметный, но очень болезненный пинок по ноге от разозлённой Зинки, стоящей сзади. Больно, зараза. С трудом сохраняю невозмутимое лицо, начавшее кривиться в страдальческой гримасе.

– Ладно, давай перейдём к делу, – начальница пропустила мой «комплимент» мимо ушей. – Язык у тебя подвешен, вижу. Ты пьёшь?

– Нет. Завязал с концами.

– Хорошо. Вижу, что парень ты с биографией, – мадам бросает многозначительный взгляд на мои татуированные пальцы. – Думаю, понимаешь: обо всём, что тут происходит, трепаться не следует.

– Понимаю. За это можете не переживать, Зина меня знает давно и подтвердит, что лишнего я не болтаю.

– Он, конечно, пошутить и потрепаться не дурак, но сроду никого никогда не сдавал, – горячо заверяет моя коренастая подруга, – на Мишку можно положиться.

– Замечательно. – Заместительница директора, прищурившись, посмотрела на меня. – Придётся целый день таскать различные вещи и продукты. Сможешь?

– Смогу, – хотел в очередной раз пошутить, но что-то внутри удержало от этого, – сил хватит.

– Хорошо, – повторяет женщина. – Значит так. Зарплата официальная у тебя будет – сто двадцать руб лей. Годится?

– Годится, – горестно вздохнул я.

– Но жить ты будешь не на неё, – выждав паузу, продолжила начальница. – К нам с чёрного хода приезжают клиенты. Некоторым из них нужно различные товары донести до машин. За каждую такую ходку тебе дополнительно заплатят покупатели. Так принято. Надеюсь, не нужно повторять, что трепаться об этом налево и направо не следует?

– Не нужно, – подтвердил я. – А сколько в месяц таких «чаевых» может выйти?

– В среднем, – задумалась женщина, – наши грузчики получают 500–700 «левых» рублей ежемесячно. Может, больше, а может, и меньше, как получится. Месяц на месяц не приходится. Главное, не бухай и будь всегда готов работать. И тогда всё будет хорошо. Может, тогда и мы тебе ещё что-то подкинем дополнительно, если убедимся, что человек надёжный.

– Еще спросить хочу. График работы какой?

– С девяти до шести. Пять рабочих дней в неделю. С часу до двух – перерыв. Ещё вопросы есть? – Женщину уже начинает тяготить этот разговор.

– Нет.

– Тогда завтра начинай оформляться. Зина тебе поможет и подскажет, к кому обратиться. А послезавтра уже выходи на работу.

* * *

Домой я возвращался в приподнятом настроении. И даже провожавшая меня Зинка, закатившая на выходе из универмага нервную речь о недопустимости разговора в таком тоне с «самой Ольгой Ивановной», не смогла его испортить. Пообещал больше так не делать, чмокнул в щёчку растерявшуюся девушку и неторопливо пошёл домой, наслаждаясь тёплой солнечной погодой.

И только увидев оживившихся при моем приближении старушек, сразу понял, что что-то произошло. Пожилая соседка, возбуждённо беседовавшая с престарелыми девушками, заметила меня и засеменила навстречу изо всех своих старческих сил.

– Мишка, там отчим твой взбесился. Лена у него водку хотела отнять, так он её кулаками и ногами бить начал, а потом за нож схватился. Она еле убежала от него и закрылась в своей комнате. Я хотела в милицию позвонить, этот ирод только что на меня набросился, пришлось на улицу убегать. Уже собралась с автомата звонить, вижу, ты идешь, – взволнованно зачастила старушка, – а до этого Пашка Танькиного мужа с ножом гонял, тот тоже в комнате спрятался.

«Вот же, млять, повезло начать новую жизнь в таком гадюшнике, среди маргиналов. Одни проблемы, пожить спокойно не дадут, мать вашу», – мысленно ругаюсь я. Но делать нечего, придётся успокаивать алкаша.

– Веди, Петровна, – бодро командую я, – будем порядок наводить.

– Вот молодец, – повеселела старушка. – А может, милицию всё-таки вызовем? Он же совсем невменяемый. Литр водки в себя влил, не меньше. Глаза оловянные, морда зверская, в руке нож.

– Идем, – беру старушку под руку, – попробуем без милиции обойтись.

Вообще-то по уму надо всё-таки милицию вызвать. Самому в разборки с алкашом лучше не лезть. Останавливают два обстоятельства. Первое – не люблю лишний раз общаться с работниками правоохранительных органов. Я – судимый, Паша, похоже, тоже. Хрен их знает, что милиционерам в голову взбредёт. Привлекать к себе их внимание не хочется.

Второе и самое важное обстоятельство: если вызову ментов, в будущем будут серьёзные проблемы. Во-первых, об этом быстро узнают все окружающие. Местный телеграф в лице бабушек-сплетниц работает оперативно. А у меня ещё на носу встреча с отмороженными дружками-урками. После такого они сто процентов заявят, что я ссучился. И не только они. Как я понял, у бывшего хозяина тела много знакомств и связей среди блатных. Какие ещё будут последствия сдачи ментам отчима, даже предсказать трудно. Ясно одно: они обязательно наступят и, скорее всего, очень трагичные для меня. Поэтому на фиг, на фиг, сам справлюсь.

Поднимаемся с Петровной в квартиру. У знакомой двери прикладываю палец к губам, прося бабулю молчать. Она понятливо кивает. Прижимаюсь к дерматиновой поверхности и прислушиваюсь. Никаких звуков. Вставляю ключ в замок и осторожно поворачиваю на пару оборотов. Замок громко клацает, выдавая меня с головой. По-прежнему никаких шумов не слышу.

Открываю дверь. В коридоре никого. Кроме валяющейся табуретки. Беру её в руку и осторожно заглядываю на кухню. Там настоящий разгром. Осколки тарелок, лужа, вытекшая из опрокинутой и чудом не разбившейся вазы, разбросанные мочалки, размазанная по полу гречка и капли майонеза. Такое впечатление, что тут пировало стадо свиней.

Отчим сидит у стола, привалившись к стенке, глаза прикрыты. Рядом стакан и полупустая бутылка «Пшеничной». Как всегда, «папаша» в серой от грязи майке и поношенных трениках. Внезапно Пашка открывает глаза и видит мою физиономию.

– Что, сука, разбираться пришёл? – рычит он.

Волосатая лапа сгребает со столешницы нож. Пашка начинает подниматься с угрожающим видом. Отчима шатает, он опирается ладонью на столешницу. Это мне и надо. Быстро хватаю его за запястье, рву на себя. Павел с грохотом падает на стол и сразу же с размаху получает табуреткой по голове. Бью специально так, чтобы не зацепить его углом, а треснуть ребром сиденья. Удар заставляет голову алкаша дёрнуться. Уже находясь в состоянии грогги, отчим пробует всё-таки ткнуть в меня ножом. Получается медленно и вяло. Я ухожу чуть в сторону, опять захватываю запястье и резким рывком на излом отправляю «папу» в полёт. Ноги Пашки дёрнулись в воздухе, разбрасывая тапочки. Одна ракетой взлетела к потолку, вторая пошла на сближение с Петровной, шустро ушедшей от снаряда уклоном корпуса.

Пьяница с глухим стуком обрушивается на пол. Добавляю ему ногой по морде, резко, но аккуратно, чтобы не убить и не покалечить. Последним штрихом стала тапка, шлёпнувшаяся на волосатую Пашкину грудь. Любитель выпить на некоторое время успокаивается в глубоком нокауте, в позе морской звезды, раскинув конечности в стороны. Из рассечённой башки тонкой струйкой течёт кровь, пятная волосы.

Из комнаты вылетает матушка. Когда я её увидел, возникло острое желание выписать алкашу добавку. Губы у матери разбиты в хлам, под глазом наливается красным здоровенный синяк.

«Сволочь!» – примериваюсь ногой для очередного пинка.

– Сынок, хватит, убьешь! – Родительница хватает меня за руку, оттаскивая от урода.

– И правильно сделает, – категорично заявляет бабка, – таких иродов вообще расстреливать надо!

Пашка начинает шевелиться и постанывать.

Поворачиваюсь к маме.

– Так, мать, ключи у него есть?

– Есть, – кивает родительница, – наверно, в брюках лежат.

– Ключи забираешь, все вещи этого урода выкидываешь в коридор возле двери. Он нас покидает. Пусть где хочет живёт, на улице, у себя в общаге устраивается, мне пофиг. Здесь его больше не будет.

– Может, не надо так сразу выгонять? – неуверенно возражает мама. – Жалко, живой человек всё-таки. И вообще…

– Иди в зеркало на себя полюбуйся, – злобно обрываю жалостливый плач родительницы, – и сама ответь на этот вопрос. Лично я этого урода больше здесь видеть не желаю. Всё, разговор закончен. Забирай ключи, выбрасывай Пашкины вещи в коридор, у тебя есть пара минут, чтобы попрощаться с любимым.

Мать всхлипнула и быстрым шагом покинула кухню.

– Молодец, Мишка! – Бабка одобрительно смотрит на меня. – Смотрю, после больницы ты изменился и поумнел, приятно видеть. Всё правильно делаешь. Зачем Ленке мучиться? Ничего хорошего с этим обормотом её не ждёт. Остынет, поймёт, сама тебе спасибо скажет.

– И я так думаю, Петровна.

Поднимаю шатающегося отчима. Правой выкручиваю запястье, заламывая руку за спину, левой хватаю за волосы. Конвоирую шипящего от боли и нецензурно ругающегося алкаша к двери. В коридоре уже набросана куча его вещей.

Мать складывает Пашкину обувь и майки в большой кулёк. Старушка, довольно улыбаясь во весь свой щербатый рот, услужливо поворачивает рычаг замка и открывает дверь.

– Бросай его шмотки в коридор, – командую матери.

Родительница с тяжёлым вздохом подчиняется. Она выносит кулёк с обувью, аккуратно складывает на него пару курток и свитера отчима, рядом ставит большую, набитую вещами сумку и тенью скользит обратно за мою спину.