Текст книги "Закодированный (сборник)"

31

Утром следующего дня Муслим увидел такую картину: Татьяна на «москвиче», груженном корзинками с овощами и зеленью (даже на сиденьях стояли, не поместившись в багажнике), проехала специально мимо его палатки. А потом, сделав круг почета, выехала на московскую трассу. К обеду вернулась, опять проехала мимо Муслима, зачем-то высунув из окна руку и помахав какими-то деньгами.

Муслим посмотрел на своего земляка и пожал плечами. Не то чтобы он не понял, все он понял, но есть счастливые люди: что им неприятно, умеют как бы не понимать, не впускать себе в душу.

А к вечеру братья уговорили Гошу поучить их ездить на пустоши между домом и карьером. С разрешения матери, естественно.

Гоша согласился, строго предупредив, что гонять не даст.

Через час-другой и Толик, и Костя вполне уверенно вели машину, огибая кочки и ухабы. Чтобы не ссорились, Гоша определил – каждому по десять минут. Он хорошо понимал тоску мальчика, который сидит рядом с другим, ведущим машину, и жадно смотрит. Одно утешение: можно поправить, поучить, крикнуть: «Дурак, на вторую переходи!»

Окрестные пацаны смотрели сначала издали. Потом начали гоняться за «москвичом» на великах. Потом попросились тоже покататься.

– А фиг вот вам! – ответил Костя, но Гоша посмотрел на него укоризненно.

– Ладно, – смилостивился Костя. – Залезайте. Но за руль не пущу!

И в машину набилось, кроме Гоши, восемь человек пацанья.

Вел Костя.

Он был счастлив, но не показывал вида, смотрел вперед строго и даже почему-то грозно.

– Не крутите башками там! – прикрикнул. – Заднего обзора не даете! – хотя задний обзор ему был не нужен ввиду отсутствия других машин.

Впрочем, зато сзади появился человек.

– Папка! – показал Толик.

Костя развернулся, поехал к отцу. Абдрыков ждал.

Костя лихо остановил машину бампером чуть не у самых коленей отца, Толик выскочил, бросился к нему:

– Привет! А видал, как мы?

Валерий осмотрел машину и находящихся в ней и сказал:

– Так. Вышли все.

Все вышли, включая Гошу.

– Кто разрешил машину брать? – спросил Валерий.

– Она была сломанная, – сказал Гоша. – Мы починили.

– А какое твое дело, сломанная она или не сломанная? – подступил к нему Абдрыков. – Она твоя?

Гоша молчал, не понимая вопросов Абдрыкова.

– Она наша, – хмуро ответил за него Костя, бычась на отца.

– А твоего в этом доме вообще ничего нет, – напомнил ему Абдрыков. – Мал еще! Машина моя, от отца досталась! Отойди! – И он с силой толкнул Гошу, хотя Гоша вовсе не мешал ему пройти к машине.

Толчок получился сильным, да еще кочка под каблук подвернулась, Гоша упал.

Поднялся, отряхнулся.

– Ты чего? – закричал на него Костя. – Ты же его одной рукой можешь!

– Не трогайте папку! – попросил Толик.

– Ага, меня тронешь! – сказал Абдрыков, садясь в машину.

Костя что-то сердито прошептал и вдруг быстро побежал к дому, вытирая кулаками на ходу глаза.

32

Валерий с шиком подкатил к дому Веры.

Она сидела во дворе с подругами и приятно удивилась:

– О! Откуда?

– Собственная, – скромно сказал Абдрыков.

– Починил, что ль?

– Были бы руки и голова, – ответил Абдрыков. – Садись, покатаемся.

Вера, с гордостью глянув на соседок, села в машину – пусть старую, но с кавалером за рулем! – и они покатили за город, потому что Валерий давно уже просрочил свои водительские права и боялся милиции. К тому же там свободнее в смысле проехаться с ветерком. Купили три двухлитровые бутыли пива, прохлаждались в пути, свернули с трассы на полевую дорогу вдоль речки, Абдрыков разогнался, пугая Веру, та кричала, чтобы потише, а сама смеялась.

У реки была развилка, дорога раздваивалась, одна шла поверху, другая спускалась, тут получилась странность: умом Валерий точно знал, что хочет проехать поверху, а руки почему-то направили руль в сторону, вниз. Ум поправил руки: не туда, мол. Руки крутанули руль, не учтя того, что машина уже ехала вниз.

«Москвич» на полной скорости накренился и оказался на двух колесах, Абдрыков опомнился, начал выправлять, но забыл снять ногу с педали газа.

И машина закувыркалась.

Пьяного бог бережет, говорят в народе, и справедливо.

А тут боженька поднатужился и уберег сразу двоих, того причем не стоящих (на то и милость божья): и Валерий, и Вера оказались хоть и поцарапанными, с синяками и шишками, но целыми, даже ничего не сломали.

Машина же была изуродована – в хлам. «Восстановлению не подлежит», как сказал потом лучший чиховский специалист по ремонту, которого Татьяна привела на место происшествия (Валерий, естественно, бросил там эту груду железа).

Татьяна даже не пошла к бывшему мужу ругаться – толку? И машина, строго говоря, все-таки действительно его.

А у Валерия появился еще один повод для вечного праздника, ибо второй раз в течение своей еще пока довольно короткой жизни он подвергался смертельной опасности и остался цел. Было чем гордиться, было что праздновать.

Вера его радость разделяла вполне, хотя слишком увлеклась: через две недели беспробудного праздника с ней случилось нехорошее: увидела маленьких бурых лягушек на голове Валерия и в порыве отвращения (с детства боялась лягушек) хотела прибить их скалкой. Одну-двух зашибла, больше Валерий не дал, отнял скалку, а Веру отвез в больницу, где ее и оставили с диагнозом: «острый алкогольный психоз».

Чиховцы это называют – «белочка прискакала». Белая горячка, то есть.

33

Лейтенант Харченко не сидел без дела: послал запрос факсом с приложением копии билета. И вскоре получил ответ: по данному билету в июне прошлого года летел гражданин Мушков Дмитрий Георгиевич, бизнесмен и рецидивист, подозреваемый по нескольким уголовным делам. Дела эти были на стадии расследования, но Мушков Д.Г. ушел от справедливого наказания: катался на скутере по Истринскому водохранилищу возле своего подмосковного имения, не рассчитал скорости, перевернулся и утонул, не приходя в сознание. Проще говоря, погиб и умер, дела закрыть! тело выловлено и похоронено.

Харченко не удовлетворился ответом, позвонил в Москву:

– А точно тело похоронено? Может, не Мушкова?

Ему ответили: похороны состоялись при многочисленных свидетелях, есть акт экспертизы и медицинское заключение.

– Все равно фотографию вышлите, – попросил Харченко.

Фотографию выслали, по факсу пришло что-то вроде фоторобота, крайне неразборчивое: мужчина среднерусской внешности, похожий сразу на всех и ни на кого в отдельности.

Тем не менее лейтенант почуял детективный сюжет. Все думают, что похоронили бандита, а бандит скрывается хитрым способом! Иначе откуда у него билет, скажите, пожалуйста? Не подсунули же!

Харченко пришел к Татьяне под вечер, когда она, Гоша и дети пили чай в саду под навесом, где до этого стоял несчастный «москвич».

– Привет покойникам! – поздоровался Харченко.

– Вы думайте, что говорите! – рассердилась Татьяна.

– А я и думаю, – подсел Харченко, иронично поглядывая на Гошу. – Как оно, на том свете? Ничего?

– Не знаю, – сказал Гоша, поняв, что вопрос обращен к нему.

– Он не знает! – рассмеялся Харченко. – Само собой, потому что ты там не был. Но все думают, что ты там!

– Виталя, ты не шути, а скажи толком, – попросила Татьяна. Она, женщина тонкая, знала, как сбить с толку любого: не окриком, не напором, а таким вот неожиданным душевным обращением – по имени и дружелюбно. Наш человек, к этому не привыкший, тут же теряет почву под ногами и становится податлив.

И Харченко смилостивился, объяснил:

– Ты мне билет давала, так вот – Мушков наш погиб, оказывается. И похоронен. Только я думаю, жив он.

Харченко не боялся раскрыть тайну, он придерживался методики, которая предполагает прямое психологическое воздействие на вероятного преступника – давить информацией. Дескать, я все знаю, и тебе от меня не уйти!

Он внимательно смотрел в глаза Гоши.

Глаза оставались безмятежны.

– Ты что ж думаешь, – спросила Татьяна, – он и есть этот Мушков?

– Предполагаю.

– Имя-отчество как?

– Дмитрий Георгиевич.

– А он Гоша.

– Кто сказал, что Гоша? Он сам сказал? Значит так, гражданин, – официально обратился лейтенант к Гоше, – брать я вас пока не буду. Мы кого попало не берем. Да и не хочу, чтобы надо мной смеялись, если ты вдруг почему-то все-таки не Мушков. Но учти – ты у меня под контролем. Любой твой шаг может тебя выдать! Понял? У меня в районе три нераскрытых ограбления и два убийства. Если будешь себя вести неправильно, я их сразу раскрою!

И Харченко, исполнив долг, встал, не попросив даже чая.

– А кто он был, этот Мушков? – спросила Татьяна.

– Бандит-рецидивист, – ответил Харченко.

– Круто! – восторженно завопил Толик, зная по кино и телевизору, что бандит-рецидивист – профессия приключенческая, опасная, денежная, следовательно хорошая.

– Заткнись! – одернул его Костя, понимавший в жизни побольше брата.

А разговор этот слышала, копаясь в своем саду, Эмма Петровна Обходимова. Она совершенно случайно оказалась около забора в это время и даже кое-что видела сквозь щель, которая, опять-таки случайно, оказалась прямо перед ее глазами.

34

Утром Гоша внес на кухню два ведра с водой, чтобы согреть их на плите для стирки: водопровода в доме не было, пользовались колонкой на улице. Попросил зажечь газ Толика. Сам он чурался огня, особенно открытого, не подходил близко. Татьяна считала: следствие пожара, в котором Гоша побывал.

Толик зажег газ.

В это время вошла Татьяна. Гоша, собиравшийся уже поставить ведра на горелки, в свете дня источавшие почти невидимое и не казавшееся опасным пламя, распрямился, чтобы поздороваться с нею. А Толик, смастерив бумажный самолет, пустил его, и тот спланировал на одну из горелок и вспыхнул. Татьяна охнула и смахнула самолет сковородником, и неосторожно: на футболку Гоши. Край футболки сразу же занялся огнем, но Гоша, вместо того, чтобы потушить, смотрел с ужасом и ничего не делал. Только отступал к стене, словно желая уйти от пламени – но как ты уйдешь от огня, который на тебе самом?

Татьяна схватила большое полотенце, накинула на Гошу, захлопала руками, потушила пламя.

А лицо Гоши покрылось потом, стало серым. Он сполз по стене и закрыл глаза.

– Не надо! – закричал испуганный Толик.

Татьяна, вглядываясь в лицо Гоши, стала трясти его за плечи:

– Ты что? Что с тобой, Гоша? Гоша!

Зачерпнула кружкой воды из ведра, плеснула Гоше в лицо.

Гоша открыл глаза. Лицо его медленно розовело.

– Господи, Гоша, как ты меня напугал!

– Кто Гоша? – спросил Гоша. – А ты кто?

– Вот тебе раз! Опять, что ли, память потерял? – удивилась Татьяна.

Часть 2

1

Да, Гоша опять потерял память.

Татьяна указывала ему на Толика, на Костю, который, поздно проснувшись, умывался у рукомойника:

– Их ты помнишь? Как на машине с ними катался?

– Нет.

– А машину-то помнишь вообще? Как ее ремонтировал?

– Нет.

– А как в теплице работал?

– Нет.

– Плохо дело, – вздохнула Татьяна. – А как попал сюда – помнишь?

– Не помню! Женщина, в чем дело вообще? Где я?

Толик спросил:

– Мам, чего это с ним? Был нормальный, а теперь…

– Нечего тебе тут, иди гуляй! – вместо ответа прогнала его Татьяна. – И ты тоже! – услала и Костю.

И объяснила Гоше:

– Ты ночью пришел. Совсем ничего не помнил. Вид был такой, будто с пожара. Потом начал понемногу приходить в себя. А только что огня испугался, в обморок упал. И опять ничего не помнишь.

– То есть я тут жил, что ли?

– Жил.

– А до этого?

– Не знаю.

– Нет, но как это? Я же помню, что… – Гоша посмотрел в зеркало. – Помню, что мужчина, лет сорок мне примерно. И… И все… Нет, стой, стой! – волновался он. – Как же это? Страна какая? Россия, помню! Город? Я точно в городе жил… Не помню… Год? Помню! – обрадовался он (правда, схитрил, посмотрел на календарь, висевший на стене). – А зовут меня как?

– Гоша, – сказала Татьяна.

– Почему?

– Я по-разному называла, ты отозвался на Гошу.

– Да нет, вряд ли.

– Надо же тебя как-то звать. Не Тузик же.

– Виктор, Леонид, Евгений, Роберт, Антон, – перебирал Гоша. – Не помню. Ладно, пусть пока Гоша, – согласился он без удовольствия. – А профессия у меня какая?

И он долго еще задавал вопросы себе и Татьяне, не находя и не получая ответов. И сказал:

– Так. Одно из двух: или мне надо в милицию, чтобы разыскали, кто я, или к врачу.

– Милиция тут уже была.

– И что?

– У тебя билет на самолет нашли с фамилией. Мушков.

– Мушков? Не помню. И что?

– Будто бы этот Мушков помер, а был бандит-рецидивист.

– Тогда в милицию не надо! – тут же решил Гоша. – А то окажешься, действительно, в каком-нибудь уголовном розыске.

– Ты, значит, помнишь, что такое уголовный розыск? – спросила Татьяна, все больше грустнея.

– Да все я помню, кроме себя!

2

Это было именно так: Татьяна вела его по городу в центральную поликлинику, и Гоша все понимал. Про людей, про машины, про магазины, про то, какие в обществе отношения. Увидел плакат с портретом президента – узнал президента. Увидел афишу возле кинотеатра с фигурой актрисы Анжелины Джоли – узнал Анжелину Джоли, причем одобрительно посмотрел на ее формы, следовательно, и в этом разбирался. Увидел рекламный щит с огромной пачкой сигарет и подписью «Минздравсоцразвития предупреждает…» – остановился.

– Что? – спросила Татьяна.

– Вспомнил! Думаю – чего же я хочу? Курить хочу! Очень!

– Ну, хочешь так хочешь…

Татьяна подошла к ларьку, осмотрела пачки в витрине и цены.

– «Приму», пожалуйста.

– Извини, я такие не курю, – сказал Гоша. – И назвал другие сигареты, иностранные; уточнять не буду во избежание рекламы, а если при этом не побоялся назвать «Приму», то причина простая: курение несомненно вредно, но я всегда рад возможности поддержать отечественного производителя.

Поддержала его и Татьяна, сказав Гоше:

– Обойдешься, дорогие слишком!

И купила хоть и не «Приму», сигареты с фильтром, а все ж намного дешевле тех, на какие указал Гоша, и, охотно сообщаю, отечественные.

– И пива бы бутылочку, – попросил Гоша вполне деликатно, понимая, что пока его судьба в руках этой женщины.

– Ага, конечно! К врачу идешь, забыл?

И они пошли дальше.

Татьяна посматривала на Гошу и удивлялась. Вроде и тот же – а другой. Если прежний Гоша был похож на ребенка, то этот… нет, не на мужчину пока еще в полном объеме, скорее на подростка. Движения какие-то угловатые, порывистые, поведение неровное – то говорит вежливо, спокойно, то начинает голос повышать ни с того ни с сего… Неустойчивый какой-то. Непредсказуемый. Поэтому она не меньше Гоши желала услышать, что скажет врач.

– Кстати, а какой врач тебе нужен? – спросила Татьяна.

– Ясно, что не терапевт. Невропатолог, наверно.

– Скорей психиатр.

– Я что, псих? Ты чего?! – закричал обиженно Гоша.

– Ты не псих. Но болезнь явно психическая.

– Да уж…

И Гоша вдруг захохотал, показывая пальцем на старика, который мчался к автобусу, подошедшему к остановке, но потерял тапок и метался: и тапка, хоть и драного, жаль, и автобус может уйти.

– Погоди! – кричал старик водителю, нелепо ковыляя то к тапку, то к автобусу.

– Чего ржешь? – спросила Татьяна. – Помог бы.

– С какой стати? – удивился Гоша. – Не будет в тапках по улице бегать!

И в словах его была несокрушимая (опять же подростковая какая-то) логика – которой, впрочем, наделено у нас и взрослое население.

3

Психиатр Всеволод Кобеницын оказался свободен. Летом у него вообще было мало работы: во-первых, сезонные обострения душевных недомоганий приходятся чаще на весну и осень, во-вторых, нет призывников, которых тоже весной и осенью приволакивают родители в надежде обнаружить у своих чад с помощью Кобеницына какие-либо отклонения и тем самым избавить от службы в армии. Пытались давать и взятки, но Кобеницын был неподкупен. Он вообще работал здесь временно, трудился над кандидатской диссертацией и мечтал устроиться в большую, серьезную клинику. Одно плохо: мало практического материала, мало интересных случаев. Поэтому пациент с ретроградной амнезией его заинтересовал сразу.

Выяснив, каковы симптомы, он начал объяснять Гоше и Татьяне:

– Поскольку налицо фактор шока, в данном случае – огня, можно надеяться на то, что это сработает еще раз.

– Огнем меня, что ли, напугать? – спросил Гоша.

– Не исключено.

– А если я не вспомню, а последнюю память потеряю?

– Возможно и это. До сих пор никто не знает, почему выключается и почему включается память. Но есть методики постепенного восстановления. Например: задавать вопросы. Задавать и задавать вопросы. И пробовать сделать то или это. Ориентироваться не на знание, потому что его нет, а на интуицию, на ощущения, на смутные образы. То есть – что нравится, что не нравится, что привлекает, что отталкивает, куда тянет, а что, наоборот, вызывает отвращение. Так постепенно может проясниться социальный статус, уровень интеллекта и так далее. Например, как вы думаете, есть у вас семья или нет?

Гоша задумался. Татьяна ждала ответа с не меньшим, чем психиатр, интересом.

– Нет, как-то не чувствую, – ответил Гоша.

– Вы человек физического труда? По ощущениям?

– Землю пахать не рвусь, – ответил Гоша.

– А в теплице работал, между прочим, – напомнила Татьяна.

– В бессознательном состоянии, – сказал Гоша.

– Уверенного ответа нет? – спросил Кобеницын. – Тогда надо пробовать.

– То есть физический труд? – уточнил Гоша без энтузиазма.

– В том числе. Все пробовать.

4

Гоша и Татьяна вышли из поликлиники в равной мере неудовлетворенные: Татьяна поняла, что прежнего Гошу, к которому она привыкла, уже не вернуть, а Гоша остался в неведении относительно себя.

Тут они столкнулись с Лидией – она заходила в поликлинику по каким-то своим мелким недомоганиям. Лидия чувствовала себя неловко перед Татьяной и заранее приготовила объяснение:

– Здравствуйте! – сказала она. – Таня, ты представляешь: увидела твоего с газом и подумала, что он в газе понимает, позвала к себе горелку посмотреть, я тебе рассказывала, помнишь, у меня там утекает, а он, оказывается, не соображает ничего. Вы бы сказали бы! – мягко укорила она Гошу.

– Я вас не знаю, девушка! – сказал ей Гоша с раздражением. Но тут же спохватился и добавил с неожиданной игривостью: – Но можем познакомиться!

– Ну, так тоже не надо! – оскорбилась Лидия. – Не знает он! Я вам ничего такого не сделала!

– А хотела? – улыбнулась Татьяна, которая ничуть не была в претензии на подругу: знала ее неисправимый характер. Да и не из-за кого в претензии быть.

– Ничего я не хотела! Сроду, Тань, ты обо мне что-то думаешь!

– Да ладно, не думаю я ничего!

Они разошлись вполне мирно.

– Кто это? – спросил Гоша.

– Подруга.

– Похоже, я ее знал?

– Знал.

– Предупредила бы, а то неудобно получилось. Женщина вообще-то симпатичная.

– Догони, – равнодушно предложила Татьяна.

– Делать мне больше нечего! Нет, в принципе можно. Но не сейчас.

Гоша насупленно шел по улице и бормотал:

– Статус, интеллектуальный уровень… То, что не дурак, это я чувствую. А статус… Не бедный я, надо думать.

– Почему это? – спросила Татьяна.

– А на машины смотрю, – показал Гоша, – и понимаю: дорогие и хорошие мне нравятся, а дешевые и плохие – нет.

– Дорогие и хорошие мне тоже нравятся, это еще ничего не значит.

– Тоже верно… А я совсем без денег был?

– Совсем.

Татьяна ответила легко и просто – была готова к этому вопросу. Если бы Гоша был прежним, она сказала бы: да, были деньги и есть, но давай-ка подождем их тратить, пока ты не вернешься в память. Теперешний же Гоша казался ей слишком ненадежным. Отдашь ему деньги – как бы беды не вышло.

Опасения ее, кстати, тут же подтвердились: по дороге встретился зал игровых автоматов со скучающим охранником у двери, и Гоша, остановившись, сказал:

– Тянет.

– Куда?

– Туда.

– Еще чего, последние деньги проигрывать!

– Доктор сказал: все надо проверять. А то не вспомню. Если тянет – почему тянет? Может, просто так, а может, не просто.

– Без проверки обойдемся, – сказала Татьяна. – Тянет – перетерпишь!

– И пива нельзя?

– Нельзя!

5

Татьяна попробовала пристроить его к прежней работе в теплице. Но Гоша забыл все, чему научился, к цветам не проявил никакого интереса, на просьбу же Татьяны перенести ящики с рассадой, сказал:

– Доктор велел ориентироваться на то, что чувствуешь. Что привлекает, а что вызывает отвращение. Ящики таскать, сразу скажу, у меня вызывает отвращение полное.

– Да? А что привлекает? Жрать задаром? Я тебя все это время кормила, между прочим!

– А я не просил!… Слушай, не кричи, – сбавил Гоша. – Такая интересная женщина, а такая какая-то не мягкая. Ты пойми, я же хочу узнать, кто я. Но надо быть осторожным. Ты говоришь – ящики. А я, может, музыкант? Пианист или скрипач. Покалечу пальцы – и нет профессии! Понимаешь?

– Музыкант? Ладно.

Татьяна сходила в дом за гитарой, на которой в молодости немного играл Валерий, а потом и она сама потренькивала на досуге.

– На! Пробуй!

Гоша зажал пятерней лады, щипнул струны.

– Нет. Если и играю – не мой инструмент.

– Вижу я, какой у тебя инструмент!

– Какой? – хихикнул Гоша, бог весть что предположив.

– Язык!

– Татьяна, я понимаю твои эмоции, конечно, – обиделся Гоша. – Но если ты так, то я ведь могу и уйти!

– А тебя кто держит? Ты мне нужен, думаешь? Сокровище! Черт тебя знает, кто ты такой – работа у тебя отвращение вызывает, а покурить и пива выпить – с удовольствием! Наводит на мысли!

– Какие это мысли? А работу мы только физическую пробовали. Может, я… – Гоша помешкал, перебирая, – физик-атомщик, например? Или бизнес-менеджер! Или математик? Или вообще учитель в школе!

– Это вряд ли, – усомнилась Татьяна.

Но решили проверить: пошли в дом, и Гоша полистал учебники Толика и Кости.

– Понимаешь что-нибудь? – наблюдала Татьяна.

– А что тут не понять? Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, – наизусть сказал Гоша.

– Это и я помню. А посложней что-нибудь? Только без подглядки.

– Ну… Битву при Калке помню. Правда, не помню, кто с кем и кто победил. Бородинское сражение – уже лучше, наши победили, хоть и отошли. Помню еще – хордовые.

– Это что?

– Что-то из биологии. Черви, что ли. Нет, много помню, – обнадежился Гоша. – Так дело пойдет!

Однако учебники отложил, умственной информацией явно не увлекся.

Ходил по двору, глядя вокруг, словно ждал; что-то ему намекнет и подскажет. Но мир этот был ему чужд и молчал.