Текст книги "Терпение дьявола"

Сапсан уже не помнил, что он чувствовал перед тем, как впервые уснуть в Зоне. Да и к чему вспоминать глупые бредни. Сейчас, уже накопив солидный запас сталкерского опыта, он знал, что ночью такие места порой даже безопаснее, чем днем. По одной простой причине – большинство мутантов укладывается спать.

Взять, к примеру, псов-интуитов – поодиночке эти звери и днем-то трусоваты. А ночью они сбиваются в стаю и устраиваются на ночлег в каких-нибудь редких перелесках или оврагах, поочередно сменяя друг друга на обонятельном посту. Зрячие лжесобаки в стаи не сбиваются, предпочитая жить группами из двух-четырех голов. Но основное время их охоты – утренние или вечерние сумерки, а ночью лжесобаки, как приличные ребята, предпочитают заползать в свои логова. Кабаны и «плакуши» по своей сути не такие уж и хищники. Бояться, что какой-нибудь отмороженный хряк подкрадется к спящему человеку и острыми клыками пропорет ему брюхо, – это даже представить смешно. Ну а самые кошмарные порождения Зоны обитают в тех местах, где спать не будет ни один сталкер, рассчитывающий дожить до утра.

Но все-таки Сапсан, уже отдежуривший в комнате с дырявой крышей три первых послезакатных часа и передавший вахту Питону, понимал, что раскладыванием подобных логических цепочек старается заглушить одну, самую главную мысль – спать в Зоне страшно. Что бы ни подсказывал опыт и как бы убедительно ни звучали все натуралистические доводы – страшно!

Он хорошо помнил, как полгода назад три кровоглота ворвались на заброшенную лесопилку возле Рубежа, в которой готовились к отдыху восемь бродяг, и устроили там кровавую баню. Из той бойни только один выбрался живым, но и тот, набредя на внутренний патруль миротворцев, умер, едва успев рассказать о нападении. Казалось бы, откуда кровоглоты на Рубеже? Никогда не появлялись, а здесь взялись. Больше, правда, их даже близко не видели, но все равно – не дает Зона никаких гарантий. Никому и никогда…

Колода лежал у самого очага, на прогнившем, но достаточно сухом матрасе, снятом с останков кровати. Высокая температура, которую сталкер безрезультатно пытался сбить, обкладывая его голову мокрой травой, основательно подкосила старого зэка. Приступы кашля, часто прерывавшие тяжелое дыхание, не давали вору хотя бы задремать.

Прокашлявшись в очередной раз, Колода повернулся на бок и, слегка приоткрыв глаза, спросил:

– Ты не спишь, что ли, Игорек?

– Уснешь тут с твоими руладами, – ответил сталкер, скармливая огню очередной кусок тумбочки. – Сам-то как?

– Жив курилка, – слабо усмехнулся Колода. – Пока жив. Кстати, о курилке – сверну я, что ли, «козочку».

– Да лежи уж, – отмахнулся Сапсан. – Сам сварганю, уважу богатого старика. Где там у тебя все запчасти?

Взяв протянутые Колодой блокнот с пакетиком табака, он состряпал самокрутку, умудрившись не просыпать ни одной табачной крошки. Разглядывая получившуюся цигарку, зэк хмыкнул.

– Сам не куришь, а крутишь сноровисто.

– У меня дед курильщик был. Покупные не жаловал, любил, чтоб собственного производства. После инсульта совсем плохо стал пальцами двигать, а курить бросать отказывался. Я и помогал из жалости. Дурак, конечно. Собственными руками смерть ему лепил. И тебе вот леплю.

– Тоже из жалости?

– Нет, просто деда вдруг вспомнил. – Сапсан протянул Колоде тлеющую щепку. – Похож ты на него чем-то. Только он ветераном труда был, а ты вор.

Колода выпустил клуб дыма и, повернувшись на спину, сказал, глядя в потолок:

– Я думаю, твой дед, перед тем как почить, наверняка вспоминал, что заботливый внук старался ему последние дни скрасить. Как умел – так и старался. Думаешь, лучше бы ему было, стань ты от него табачину ныкать? Нет, не было бы. А что до вора…

Его слова снова перебил кашель. На прорезанном глубокими морщинами лбу выступили крупные капли и медленно скатились к седым вискам. Откашлявшись, зэк вытер пот рукавом и надолго закрыл глаза.

Самокрутка в его пальцах уже почти перестала тлеть, и Сапсан было решил, что старик, наконец, уснул. Но вдруг Колода спросил:

– Игорек, а миллион – это много?

– Ты о чем? – удивленно переспросил сталкер.

– Ну вот миллион, – повторил Колода. – Много это, как ты думаешь?

– В какой валюте?

– Ни в какой, – ответил зэк. – Я не про деньги говорю, а про единицу с шестью нулями. Миллион.

– Глупый у тебя какой-то вопрос, – сказал Сапсан. – Просто миллион – это просто миллион. Миллион тонн чугуна – это много, миллион песчинок – мало, а миллион человек – ну тут смотря каких человек.

– Начал хорошо. – Колода вновь задымил самокруткой. – Пусть будет миллион песчинок. Вот ты говоришь, что это мало. Но какого-нибудь таракашку этими песчинками засыплет так, что он под ними окочурится. Получается, для него-то этих песчинок много будет, а?

– Слушай, старче, – Сапсан недовольно поморщился, – ты меня за дурачка не держи. Миллион рублей или гривен для дворника будет много, а для какого-нибудь нефтяного магната миллион долларов или евро тьфу и растереть. Для меня миллион патронов это, можно сказать, неограниченный запас, а для армии – разок в небольшой войнушке поучаствовать. Я прекрасно понимаю, что все относительно и нельзя просто так сказать, что этого вот много, а того вот мало. Ты к чему эту тему завел?

– К тому, что относительно все, – сказал Колода. – Вообще все. Если я украл у тебя мешок картошки, то кто я?

– Вор, конечно.

– А если ты потом обратно его у меня украл, то кто ты?

– Я справедливость восстановил, мешок ведь мой.

– Это ты знаешь, что он твой, а судья может и не поверить. Мешок ведь не подписан, а я тебя в своем погребе на горячем застукал. И тогда ты будешь вором, Игорек. Относительно закона и по всей его строгости. Можно усложнить задачу и ввернуть, что сначала этот мешок ты тоже у кого-то умыкнул. Потом я у тебя, потом ты обратно. Как тогда?

– Тогда мы оба воры. – Сапсан рассмеялся и добавил: – Если тот бедняга докажет, что мешок его.

– А он не докажет, – Колода выбросил окурок в костер, – он уже умер. От голода. И мешок я украл, чтобы ему возвратить, но не успел. Получается, что это я справедливость восстанавливал? А ты, получается, вообще убийца, Игорек?

– Ну, – задумчиво протянул сталкер, – в таком случае получается, что убийца…

– Но ведь ты его пальцем не тронул. Ты только совершил тайное хищение чужого имущества. Моего имущества – так считает судья, который о покойничке и слыхом не слыхивал. Для судьи ты обычный воришка, а для вдовы и детей – гад распоследний. Еще один момент – покойничек этот клятый мешок тоже украл, чтоб с голоду не помереть…

– Тормозни-ка, – оборвал его Сапсан. – Ты сейчас всю деревню в воры и убийцы запишешь. Что в итоге-то получается? Кто есть кто?

– А это, Игорек, совсем неважно. У тебя характеристики хорошие, судимость первая. Пообещаешь больше так не делать и получишь за мелкое крадунство пару лет условно. Жмурику теперь все равно, а его семье я буду по возможности грев загонять.

Отправив в костер еще одну деревяшку, сталкер встал и прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. Потом снова сел к огню и сказал:

– Если так рассуждать, то половину преступлений оправдать можно.

– Не половину, – поправил его Колода, – а все. Но и обвинить тоже можно каждого. Поэтому существуют Уголовный кодекс и судебная система. Они и решают, кто виновен, кто терпила, а кто мимо проходил. Все остальное решает совесть человеческая, но и она у всех разная. У маньяка-насильника одна, у честного вора другая.

– Ишь ты, как повернул. – Сапсан хмыкнул. – Честного вора. Ты еще скажи, что все краденое сиротам отдавал.

– Не скажу, – ответил зэк. Он повернулся на бок и пристально посмотрел на сталкера. – Потому что не отдавал даже половины. Но есть планка, Игорек, которая людское от нелюдского отделяет. И я всегда понимал, у кого можно закрома проредить, а у кого нет. Поэтому сейчас и сплю спокойно в обнимку с совестью.

Сапсан зевнул. Конечно, интересно рассуждает Колода. Где-нибудь в теплом углу за кружкой горячего чая можно было бы подискутировать. Но сейчас обстоятельства к мыслительному процессу не располагают. К тому же отдыхать надо, для следующего дежурства силы накапливать.

– Да ты философ, старче. – Он снова зевнул и поежился. – Может, потом как-нибудь и обкашляем про людей-нелюдей. А сейчас бери-ка свою совесть и закутывайся, чтоб во сне не продуло.

– Я не философ, – ответил Колода, ложась на спину и устало закрывая глаза. – Я вор.

Проснулся Сапсан от яростного потряхивания за плечо и шепота:

– Вставай, епа! Твоя очередь.

Разом вскочив, сталкер при тусклом свете догорающих углей разглядел плечистый силуэт Питона. Нащупав обрез, спросил, позевывая:

– Час ночи уже?

– Полвторого, – тихо ответил спортсмен, передавая ему свои часы. – Я там, пока на стреме стоял, прикемарил слегка. Так что меня тоже на полчаса позже разбудишь.

– Ты охренел, что ли? – разминая ноги, прошипел Сапсан. – На посту дрыхнет, а потом еще и выеживается! В четыре подниму, как договаривались. Впредь наука будет. Да не шуми ты, слоняра.

– Попробуй подними. – Питон уже устраивался возле костра, со стуком отбросив в сторону пустые консервные банки из-под гречки, которой они поужинали. – Нашелся тут дневальный.

Сталкер проигнорировал это хамское замечание, решив отложить разборку с наглецом до утра. Сейчас его больше волновало тяжелое и прерывистое дыхание Колоды.

Потрогав его горячий лоб, Сапсан пришел к неутешительному выводу – без нормального лечения второй такой ночи старик может не выдержать. А тащить его на закорках – куда? К Болотному знахарю? Так до него отсюда чесать не меньше трех дней. Вот угораздило же тебя, старче, так не к месту начать ласты склеивать. Конечно, любая болезнь приходит не вовремя, но тут как-то уж совсем-совсем. Ладно, до утра потерпим, а там посмотрим.

Стараясь не наступить на ноги засыпающего Питона, Сапсан направился в другую комнату, где занял огневую позицию у выбитого окна. Будь он неопытней, обязательно устроился бы у самого входа в дом или вовсе на крыльце, мотивируя это тем, что угол обзора больше и есть место для маневра. Многие так думали, пока не попадались на глаза какому-нибудь праздношатающемуся мутанту, вдруг решившему погулять под ночным небом.

Конечно, заберись они в Зону глубже, пришлось бы задуматься о наведении более серьезной линии обороны. Но сейчас наводить эту линию нечем. «Хеклер» с одним магазином да обрез с девятью зарядами – курам на смех. С таким боекомплектом в Припяти делать нечего. Питон зарекомендовал себя в бою относительно неплохо, поэтому, если Колода все же не совсем на тот свет собрался, придется решать более актуальный вопрос – оружие. Впрочем, решать тут нечего. Надо к жильцам идти.

Жильцы. Сапсан, как и другие бродяги, не раз встречал на сталкерских тропах этих странных людей, многие из которых переходили Периметр только единожды – когда впервые пробирались в Зону, после чего оставались в ней навсегда, выбрав опасные земли своим постоянным местом обитания.

Среди бродяг – сталкеров, живущих вне Зоны, – порой гуляли слухи, будто к жильцам подаются только те, кто столько накуролесил в большом мире, что плакать по ним станет только расстрельная команда. Но Сапсан все же предполагал, что большинство жильцов составляют люди, которые не возвращаются по другой причине, – тот большой мир отнял у них надежду на счастье. А Зона, хоть и в своем извращенном стиле, ее вернула.

Невозможность или, точнее, нежелание выходить за Периметр, сталкеры-жильцы с лихвой компенсировали умелой торговлей. Они в полной мере познали смысл поговорки «кто владеет информацией – тот владеет миром» и успешно этим пользовались. Именно они после заката очередной Серой радуги поставляли барменам-торговцам из-за Периметра обновленные карты аномальных полей и маршруты миграций зверья. Именно из них выходили легендарные проводники, вроде Фантома, способного провести в такие уголки Зоны, куда не каждый мутант рискнет сунуться. Да что там говорить, если Сеченый, год назад отключивший Стиратель мозгов, преграждавший дорогу в Припять и на ЧАЭС, сам Сеченый – жилец.

Конечно, подобные услуги требовали щедрой оплаты. По понятным причинам жильцов не интересуют ни евро, ни доллары, ни гривны. На какое-то время они шутки ради установили в Зоне хождение советского рубля, но потом перешли на более понятную систему расчетов – натуральный обмен. Так в Зону проникают медикаменты, продовольствие и, конечно же, оружие, поставляемые торговцами из-за Периметра торговцам Зоны.

Сапсан хорошо знал только одного барыгу-жильца – Григоровича с Рубежа. Но про этого жуликоватого увальня слышала, пожалуй, вся Зона. С Портосом, другим крупным торговцем, державшим бар «Изотоп» на бывшем заводе «Черномаш», сталкер был знаком меньше. Но даже будь они с Портосом запанибрата, особой выгоды тут все равно бы не было – добираться до «Изотопа» не в пример сложнее и дольше, чем до Рубежа.

Вглядываясь в темноту за окном, Сапсан размышлял.

Если к Григоровичу на поклон идти, то придется, конечно, про золото рассказать. Григорович хоть и тот еще прощелыга, а слово свое держит и лишнего никогда не болтает. Во всяком случае, о том, в чем материально заинтересован. Пообещать толстяку пару слитков в обмен на снарягу – вдруг и согласится. А если что, можно уже имеющийся артефакт в качестве аванса оставить.

Сапсан вспомнил о лежащем за стеной температурящем Колоде и вздохнул. Нет, скорее всего, никуда уже не придется идти. А ведь если бы старик не свалился…

– Ты глянь, какая красота, Игорек!

Моментально вскинув обрез, Сапсан резко обернулся. Подняв кверху заросший седой щетиной подбородок, посреди комнаты стоял Колода и через дырку в потолке завороженно смотрел на звездное небо.

Сталкер с облегчением опустил оружие и громко прошептал:

– Чего встал? Сейчас просквозит, и точно к утру в ящик сыграешь.

– Я не знал, что они бывают такими… удивительными.

Зэк будто не слышал его слов. Сапсан без особого интереса мельком глянул вверх и уже строже повторил:

– Ты завис там, старче? Я говорю – иди дрыхнуть. Чего как маленький-то?

Колода повернулся к нему и, весело сощурившись, широко улыбнулся. Вытащив из правого кармана руку, он разжал пальцы. Удивленно воззрившись на артефакт, лежащий в морщинистой ладони, сталкер сказал:

– Он же раньше синим был.

– Был, – кивнул Колода.

– Ну и как он таким стал? Зачем ты вообще к нему полез? Я же говорил, что не знаю, как он работает!

Все еще улыбаясь, Колода спрятал артефакт в карман и сел на пол возле стены. Сапсан, не забывая наблюдать за обстановкой на улице, ждал ответа. Наконец Колода сказал:

– Ты когда сюда ушел, я проснулся. Всего корежит, в горле пересохло. Тело ломило так, что ну вообще не знаю как сказать. У меня однажды на крытке заточку нашли. Менты меня тогда так прессанули, что лепила потом печень через дырки в пробитой голове доставал. Вот сейчас по ощущениям так же было, а года, сам понимаешь, не те. Короче, чувствую – гаплык. Отбегался Колода. И так тоскливо стало, Игорек, в натуре. Пережить всех своих старых корешей, а теперь сдохнуть на какой-то дерюге, как черт позорный, – западло. Потом отпустило чуток. Я до сидора дотянулся, бутылку достал, попил немного. А там лампочка горит. Все равно, думаю, до утра не дотяну, так какая уже разница. Хоть что-нибудь интересное позекаю. Открыл банку, сначала по дну его повалял, а потом вытащил. Он, оказывается, мягкий такой, как глина. И переливается – ну ты сам видал. Я его минуту так-сяк повертел, а он вдруг как засветится ярко-красным. Чисто солнце на закате, если небо ясное. Мне сразу жар как рукой смахнуло. А потом я уснул, наверное. Сейчас просыпаюсь – и ты не поверишь – ничего не болит. И он вишь зеленый какой стал. Твердый, как камень. Вот как так? А еще – посвети-ка сюда.

Колода раздвинул куски порванной лжесобакой штанины и продемонстрировал едва заметное покраснение, оставшееся на месте вчерашней царапины.

Сапсан задумался. То, что случайно найденная бирюлька оказалась лечебной, его не удивило – активировать в живом организме регенерирующие свойства умели как минимум еще два вида артефактов. Но действовать с такой скоростью они не могли. Даже редчайшей «синей панацее» требуется около суток, чтобы затянуть открытую рану. А тут – два часа.

– Питон спит? – спросил он Колоду, еще рассматривающего остатки царапины.

– Дрыхнет без задних ног, – ответил тот, завязывая штанину. – Хочешь разбудить?

– Нет. И ни в коем случае не рассказывай ему того, что рассказал мне. Понял? Ни в коем случае! Артефакт верни в контейнер и ложись спать. Если утром у него возникнут вопросы, скажем, что ты просто взопрел хорошо. И к ноге какой-нибудь узел присобачь, типа перевязка.

Колода недоуменно почесал небритую шею.

– А на хрена такие непонятки-то?

Убедившись, что на улице все спокойно, Сапсан наклонился к зэку и задал встречный вопрос:

– Тебе напомнить, как эта штуковина нам досталась?

– Склерозом не страдаю.

– А я разжую получше. Мы ее забрали с трупа какого-то босяка, который тащил в сторону Периметра научный ранец от высокотехнологичного костюма. Купил он его? Нет. Спер? Наверняка. У очкариков с какой-нибудь местной научной базы. Те по жизни хоть и лопушки, но половину Зоны вверх дном перевернут, если вещички ценные были. А они, как сам видишь, о-очень ценные.

По лицу Колоды сталкер понял, что остатки эйфории, навеянной чудесным исцелением, слетели с зэка, как пыльца с отцветшего чертополоха. В нем снова очнулся матерый вор, прожженный той, другой зоной, которая, как и эта Зона, никогда не прощает ошибок.

– Гарик нас видел, – сказал старик. – Если его за кокосы прижмут, быстро про нас вспомнит. Теперь и выбросить сидор нельзя, мать его в душу. Потому что если до нас доберутся, то за него, в натуре, всю труху из костей выбьют. Правильно я мыслю?

– Да, картина паршивая выходит, – отметил Сапсан. И добавил: – Вертолет. Я, конечно, не уверен, но если он по этому делу в Зону летел, то, значит, фора у нас еще есть. Примерно до вечера. Сейчас все равно ничего не ясно, поэтому иди спать, а я скоро Питона подниму. Утром разберемся, как дальше быть.

Он разбудил спортсмена в половине пятого утра, рассудив, что в свете появившихся ночью обстоятельств не стоит заводить глупую свару из-за каких-то трех десятков минут. Подумаешь. И не такое бывало. Однако, укладываясь спать, Сапсан, как бы походя, честно предупредил отправлявшегося на пост Питона:

– Лжесобаки вышли на охоту.

И уснул, даже не успев толком позлорадствовать.

Проснулся он в семь – снова разбудил Питон. Судя по грустному лицу, на этот раз спортсмен бдел исправно. Урок выучен. Ложись, пять.

До рассвета оставалось совсем немного. Устоявшееся мнение, что предутренние часы самые долгие, Сапсан разделял полностью. Он коротал их бесхитростным и лично проверенным способом – подсчитывая едва видимые на фоне черного неба верхушки деревьев. Сначала прошелся слева направо и справа налево, затем стал считать только самые низкие, после – самые высокие. Потом разбил высокие и низкие попарно и принялся в уме умножать их друг на друга по правилам, которые придумывал на ходу.

За этим занятием его и встретило солнце, взбирающееся из-за горизонта на безоблачный небосклон. Полубессонная ночь кончилась, унеся с собой большинство страхов и оставив приоткрытой загадку неизвестного артефакта, давшего пищу для противоречивых размышлений.

В Зону пришел новый, непривычно ясный день. И Сапсан, уже придумавший, как быть дальше, возлагал на этот день серьезные надежды.

Окончательно оставив приоконный пост, сталкер вернулся в импровизированную спальню за кухней, где уже проснувшийся Колода старательно пытался раздуть огонь из едва тлеющих углей. Поднятое им пепельное облако заставило мирно сопящего Питона чихнуть и открыть глаза. Сидя на полу, спортсмен ошалело оглядел спутников и, видимо сообразив, где находится, сказал:

– Пожрать бы.

Сапсан молча придвинул ему ранец, в котором после их вечерней трапезы еще оставалось три банки консервов. Вытащив одну, Питон дернул ключ-открывалку и принялся за еду, за неимением ложки или хотя бы ее подобия черпая гречневую кашу пальцами. Колода с Сапсаном подкреплялись таким же образом, предпочтя, однако, предварительно разогреть свои порции.

Проглотив последнюю щепоть вязкой коричнево-серой субстанции и запив ее оставшейся в бутылке его долей воды, Питон задумчиво посмотрел на дно банки и безрадостно констатировал:

– Больше хавки нет. И воды нет. И патронов мало.

Не дожидаясь вопросительного продолжения этой короткой и крайне пессимистичной тирады, сталкер сказал:

– К жильцам надо идти, у них все есть.

– К кому? – чуть не одновременно спросили оба зэка.

– К жильцам, – терпеливо повторил Сапсан. – Это сталкеры, которые живут в Зоне постоянно, не выходя за Периметр. Подробности объяснять долго и неинтересно, поэтому придется снова поверить мне на слово – это очень дельные ребята. Хотя по натуре и жестковаты. Думаю, к полудню на них выйдем, а там по обстановке сориентируемся. У меня среди жильцов есть парочка знакомых, и если очень повезет, то, может, они и попадутся. А сейчас…

– Погоди, – махнул рукой Колода. – Присядем перед дорогой. Не для приметы, а по делу – я подымлю, а вы подышите. И шоколадину в рюкзаке на двоих поделите. Все ж не спали почти, а он, говорят, бодрит.

Он начал сворачивать традиционную «козью ногу», и только сейчас Питон обратил внимание на произошедшие в воре перемены.

– Колода, ты же полудохлый ночью валялся, – удивленно сказал он, развернув сладкую плитку и передав ее половину сталкеру. – Я тебя еще толкал, когда ты перхать начинал. Не заснуть было, епа.

– Валялся, перхал, – невозмутимо ответил Колода. – И даже втихаря пованивал. А сейчас вот поправился как-то. Игорь, что ты мне там за это говорил?

Сапсан понял, что старик не хочет врать самостоятельно, поэтому, вложив в голос всю таинственность, на которую был способен, важно сказал:

– Это Зона. Она капризна. Может здорового так скрутить, что небо с овчинку покажется, а может больного за ночь поднять и бегать заставить. Кто ее, чертяку, разберет.

Других вопросов Питон задавать не стал. Похоже, что он вполне удовлетворился таким расплывчатым объяснением. Давая понять, что пора отправляться, Сапсан затоптал в очаге остатки углей. Поудобнее перехватив обрез, накинул на плечи ранец и, не говоря ни слова, вышел на кухню, а оттуда в коридор и на улицу. Через минуту к нему, стоявшему возле крыльца, присоединился Питон с докуривающим «козочку» Колодой.

Две кучки песка на нижней ступеньке, под которыми скрывались небольшие кровавые пятна, напомнили вчерашнюю выходку спортсмена, отчего сталкером овладело садистское желание здесь же раздавить и его бритый череп. Глупость, конечно, бравада. Из-за каких-то щенков. Хотя нет. Не в щенках тут дело.

Колода выбросил окурок и, то ли вспомнив о ночном разговоре, то ли следуя собственной привычке, старательно втер его в землю, надвинув сверху еще и обломок доски. Перегибает старик с конспирацией, нервничает. Близко к сердцу слова о возможной погоне принял. Ничего, сегодняшнее солнышко быстро настроит его на более мажорный лад. Солнышко, оно, ух как настроение меняет.

– Ладно, – сказал сталкер, окидывая взглядом кирпичные стены, с достоинством исполнившие роль ночного пристанища. – Спасибо этому дому, пойдем к другому.

Настроение некоторых людей сильно зависит от погоды. Сапсан относил себя именно к таким. Например, еще вчера, бредя под нависшими тучами, он с проклятиями встречал каждое мокрое деревце, которое, как ему казалось, угрожающе растопыривало поперек тропы свои черные корявые палки. Сегодня же, подставляя лицо холодным, но ярким солнечным лучам, он видел в ветвях таких же деревьев не растопыривание, а дружелюбное простирание. Даже вчерашняя грязь не скользила раздражающе под ногами, а, уже подсохшая, придавала ощущение дополнительного сцепления подошв с твердой, не заболоченной землей. И повсюду, докуда хватало глаз, то тут, то там, лежали яркие зеленые пятна, пожалуй, самой живучей местной растительности – мха.

Обманчиво это все, конечно. Обманчиво, сталкер. Под стать самой Зоне, гораздой на любые подлянки. Будь готов – всегда готов. Пионерское правило в самом жестком исполнении.

Но сейчас действительно на редкость спокойно. Даже мутантов нет. Если, разумеется, этих не считать.

Проходя мимо зарослей орешника, Сапсан заметил два грязных коричневатых тюка – «плакуши» отдыхать изволят. Одна из них, беспокойно вращая огромными глазами, приподнялась, но, увидев, что люди проходят мимо, решила, видимо, не волноваться попусту, и вернулась к своему безмятежному времяпрепровождению.

Приличных размеров «верти-лети», расположившаяся в небольшой впадине, не таясь, демонстрировала свои способности, весело кружа в воздушном столбе оказавшийся поблизости мусор. Сапсан смерил аномалию уважительным взглядом. Может, разродилась чем-нибудь? Нет, пустая.

При такой погоде можно было идти даже без карты, ориентируясь только на солнце, которое беззастенчиво разгоняло любые облачные поползновения теплыми лучами. Сапсан уверенно вел свою маленькую группу на северо-запад.

На Рубеж они вышли чуть позже полудня, когда солнечный диск уже восседал в зените. Шагая по местам, где проходили его первые сталкерские будни, Сапсан то и дело вертел головой, стараясь определить, насколько сильно здесь все изменилось с прежних времен. И все больше чувствовал себя первопроходцем на новой земле.

Долгое время Рубеж был, по меткому определению кого-то из ветеранов, визитной карточкой Зоны, которую она нахально тыкала в нос каждому зеленому сталкеру. Примитивные аномалии, порождающие дешевые артефакты, попадались здесь уже достаточно часто, позволяя начинающим сталкерам набираться опыта и иметь хоть небольшой, но стабильный заработок.

Кроме постоянно ошивающихся в округе новичков, едва накопивших денег на дешевый ПМ и бросовый камуфляж, на Рубеж степенной поступью захаживали ветераны глубоких рейдов, которые любили заглядывать к местному торговцу Григоровичу, дабы отведать его самогонки, покалякать об оружейных новинках и посетовать, что «не тот уже хабар пошел». Иногда пробегали бандиты, пытавшиеся неправедными методами урвать свой кусок артефактного пирога, или даже наемники, неизвестно что не поделившие с военными на здешнем блокпосте.

Но, после того как в Зоне появились мутанты, Рубеж потерял свою доступную простоту. Сначала ушли военные, а чуть позже откочевали и свободные бродяги. Новички теперь шарятся в более доступных местах поближе к своим торговцам и Периметру, а опытные сталкеры походам сюда предпочитают вылазки на Старую свалку или Агротех – места там опасные, но и хабар ценнее.

Постоянными обитателями на Рубеже остались лишь несколько мелких артелей жильцов да Григорович, еще сохранявший за собой репутацию одного из самых осведомленных людей в Зоне.

Проходя по сохранившей остатки асфальта автомобильной дороге через заброшенный контрольно-пропускной пункт, Сапсан с ностальгией взглянул на жестяной рупор под крышей наблюдательной вышки.

Когда-то начальник блокпоста майор Громыко любил, отведав грамм двести сорокаградусной, вещать из этого рупора уставные глупости, вроде: «Мы защищаем не Зону от вас, а вас от Зоны» или «Граждане, докладывайте об известных вам случаях сталкерства. Только вместе с вами мы сможем искоренить это уродливое явление». А после выкушивания майором цельной бутылки рупор неистово вопил на всю округу: «Я – Громыко!» – и грозил «поотрывать всем бошки», вызывая у прохожих сталкеров приступы безудержного смеха.

От КПП было рукой подать до заброшенного поселка, расположившегося в широкой низине рядом с дорогой и состоявшего всего из десятка небольших домиков. В тамошних погребах, объединенных переходами и переоборудованных в один большой бронированный склад, была лавка Григоровича – отпетого плута, умудрявшегося скупать у сталкеров артефакты даже не за половину, а за треть их обычной стоимости.

Никто не знал, какое название носил этот населенный пункт до аварии на Чернобыльской атомной электростанции. Но, когда следом за военными и учеными в новообразованную Зону Посещения повалили сорвиголовы, с легкой журналистской руки прозванные сталкерами, поселок обрел новое, хоть и неофициальное имя – Станица новичков. Именно здесь многие охотники за аномальным хабаром проходили своеобразный курс молодого бойца, постигая азы смертельно опасного сталкерского дела. И никому эти азы не давались легко.

Предвкушая встречу со знакомыми закоулками поселка, Сапсан вспомнил, как опытный жилец по прозвищу Крюк, нанятый Григоровичем в качестве наставника для «подрастающего поколения», гонял представителей того самого поколения по окрестным буеракам, вдалбливая в их неопытные, но уже амбициозные головы отличия между «верти-лети» и «попрыгуном».

«Эмбрионы косорукие! – орал Крюк, когда одна из групп его учеников – Торопыга, Сапсан и Петро Бульдозер – прыгала вокруг молодой и еще не набравшей силу „комариной плеши“, безуспешно пытаясь выудить из нее свежеобразованный „рачий глаз“. – Теперь даже если и достанете, то ваше ведро болтов, которое вы на этот козий горох извели, все равно не окупится. Сколько раз уже показывал, тунеядцы! Еще раз смотрите. Не запомните – потом хоть сами ныряйте».

С этими словами Крюк брал болт и запускал его в центр аномалии, где лежал артефакт. Когда среагировавшая на инородный предмет аномалия принималась торопливо превращать маленький кусочек железа в лепешку, он бросал к самому краю «комариной плеши» второй болт. Аномалия тут же переключалась на нового возмутителя своего спокойствия и ненадолго оставляла первый болт в покое, вместе с лежащим рядом с ним «рачьим глазом». Этих нескольких мгновений Крюку вполне хватало, чтобы прицельным броском третьего болта выбить артефакт за пределы аномалии.

«Неужели так трудно, пацаны? – спрашивал учитель, поднимая добычу. – Не можете болтом выбить – стреляйте. Пулей, конечно, дороже будет, но зато время и нервы сэкономите».

«Ты же сам говорил, что лишний выстрел может лишнее внимание привлечь», – сказал тогда Сапсан, глядя, как Крюк убирает артефакт в контейнер.

«Может, – ответил тот. – Но если когда-нибудь будешь в местах, где есть опасность такого внимания, то на „рачий глаз“ ты там даже не посмотришь. Там, дружок, другой хабар будет, пулей из „макарыча“ его не достанешь. Я эту «плешку» вчера вечером засек, когда она с пол-ладони размером была и даже ногу не держала. А уже через два дня она так разрастется, что автоматную очередь запросто остановит. Вот если эту неделю по плану отработаете – сгоняем на Старую свалку, познакомлю вас с Гномом. Будете вырастать из коротких штанишек».